Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 56 страниц)
– Владыка, недостаточно просто гневаться на их бесчинства.
– Ты поняла неверно, Шаренас. Кажется, ты забыла кампании против Форулканов и Джеларканов. Нельзя начинать битву, если она уже не выиграна. Я должен мыслить как командир. Снова, после стольких лет. Подари мне свое терпение, считай мои слова обетом.
Шаренас покачала головой: – Времена терпения прошли, сир. Ваш лагерь нужно вычистить.
Урусандер искоса глянул на нее. – Так трудно понять? – спросил он. – Я все еще ищу справедливость.
Шаренас поглядела на отбросы, засыпавшие лодыжки лорда. «Здесь тебе ее не найти, Урусандер из рода Вета». – Сир, Раалу нельзя верить.
Рот его исказила слабая улыбка. – А тебе можно?
Она не нашлась с ответом. Горячие уверения стали бы позором...
Он потряс головой. – Прости, капитан. Как ты сказала, случились перемены. Потому ты остаешься в стороне от всего. Твоя глина еще сыра и ждет отпечатка. Не могу представить, кто первым завладеет девственной страницей.
– Сир, не могу не сомневаться в версии Хунна Раала относительно битвы. Лорда Илгаста я знала всю жизнь. Сражалась бок о бок. Мы познали страх на поле, в стычке оружия, в реве и давке. Да, нрав его бывал крут...
– Капитан, он решил идти на нас. Развернул Хранителей, готовился к битве. Всё это не подлежит сомнению.
– Возможно. Приведи он личных дом-клинков, не Хранителей Калата Хастейна, я не сомневалась бы в рассказе Раала – впрочем, и тогда я предположила бы обмен грубыми словами и даже большие оскорбления, на которые Илгаст не мог не ответить. Но возложенный долг – заботу о Хранителях – он воспринял бы весьма серьезно.
– Похоже, что нет, – буркнул Урусандер.
– Вопрос погромов...
Урусандер пренебрежительно хмыкнул. – Почему же Ренд решил не верить мне? Я обещал покарать виноватых, найти в своих рядах каждого преступника, каждого убийцу невинных.
– Вы лично дали ему обещание, сир? Лицом к лицу?
Он туже натянул плащ и повернулся к тропке, что вела к воротам. – В тот день я был не в настроении, – пробормотал Урусандер.
Потрясенная признанием Шаренас двинулась следом за ним. – И все же, сир, – настаивала она, – есть еще убийство Хастов.
– И что?
– Требуется правосудие, сир.
Он резко остановился и обернулся. – Гражданская война, капитан. Вот что выпало нам. Хотя я держался миролюбиво – хотя я решил остаться здесь, удерживая свой легион. Хотя я вызвал всех ветеранов под свое крыло, под свою ответственность. И все же они решились выступить в поход. Как убедиться, что Илгаст Ренд не следовал приказам Аномандера? Как не заметить в попытке ударить по легиону до его полного сбора тактический смысл, стратегическое намерение? Капитан, я поступил бы именно так на его месте.
Он двинулся дальше.
– Сомневаюсь, сир.
Эти слова заставили его обернуться. – Объясните, капитан.
– Если бы за всем стоял Аномандер, сир, Илгаст Ренд наверняка явился бы с куда большей силой. Хотя бы добавил к Хранителям личных дом-клинков и клинков Аномандера. Как насчет трясов? Кто более пострадал от погромов, нежели монахи Янниса? А прочие Дома? Сокрушить вас сейчас – здравая тактика. Владыка, Илгаст Ренд явил нам силу, символ личного негодования. Что-то случилось на той встрече с Хунном Раалом. Если Раал отравил три тысячи солдат-Хастов, постеснялся бы он спровоцировать Ренда на глупый поступок?
Урусандер всматривался в ее лицо. День угасал вокруг, ветер становился сильнее, горчил холодом. – Не могу судить, – сказал он в конце концов. – Давай спросим его самого?
– Лучше подождать, – посоветовала Шаренас. – Простите, сир, но мы не знаем сил вашего лагеря. Сначала хотелось бы поговорить с лейтенантом Серап. Она перенесла гибель двух сестер, это могло открыть ей глаза на Хунна Раала. Еще я хочу уяснить роль во всем верховной жрицы. А что Инфайен Менанд, Эстела и Халлид Беханн? Командир, упомянутые мною офицеры Легиона – излюблены вами... но имя каждого связано с погромами, со страшными списками жертв. И каждый, смею утверждать, действовал по приказу Хунна Раала.
– Думаешь, – проговорил Урусандер, – мы с тобой будем в одиночестве против широко расползшегося заговора?
– Это заговор вашим именем, владыка, хотя для них эта причина подобна тончайшей вуали. Когда выгорит пламя войны... предвижу внезапный конец иллюзий, тогда мы узрим обнаженные амбиции.
– Кто командует Легионом, капитан?
Она покачала головой. – Последним, кто вел его в битву, сир, последним, кто привел его к победе, был Хунн Раал.
– Я совершил ошибку, – сказал Урусандер.
– Нет ничего непоправимого, – заверила Шаренас.
– Шаренас Анкаду, мы уже воюем? – Он отвел глаза. – Я сам только что назвал происходящее войной.
– И все же, сир, мир можно завоевать без нового кровопролития.
– Кроме крови тех, что вершили злодеяния моим именем.
"Неужели? Ты сделаешь за врагов их работу? Казнишь большую часть собственных офицеров? Услышал бы Илгаст Ренд твои посулы или нет, остался бы в сомнениях. Твоя справедливость, Урусандер, живет лишь в воображении. Остается идеалом, не оскверненным реалиями мира.
Продолжай парить над нами, если хочешь. Я все еще предпочитаю надежную землю".
Они шагали по краю насыпного холма, пробираясь к главным воротам. Солнце слева стало красным пятном, горизонт зачернили горящие леса. Над угрюмым дымом небо окрасилось золотыми полосами.
Она вспомнила обещание Урусандера. Справедливость сияет яростно и ослепительно в идущем рядом муже. Но если он решит проявить ее... «Перед лицом его правосудия смертная плоть попросту растает». Нет, его будут обманывать на каждом шагу. Начавшееся убийством Энесдии – резней на месте свадьбы – успело обрасти множеством требований о возмездии. Слишком много скорбящих сторон, чтобы достичь истинной справедливости. Она даже не уверена, что Урусандер сумеет удержать контроль над своим легионом. «Нет, пока жив Хунн Раал».
Семья Иссгин жила под гнетом проклятия, и Хунн Раал стал лишь последним в этом перечне глупцов. Но грязь имеет свойство расползаться.
Урусандерово правосудие лишено тонкости. Здесь идет не одна война. Он должен понимать. «А я? Я отныне предана Вете Урусандеру? Или я не из знати? Какая суровая участь грозит мне, если все спутается?»
Нет, не время решать. На данный момент она будет держаться чести и долга перед командиром. Пока он кажется достойным командования. Но если придет время обрезать все связи, нужно быть готовой.
– Шаренас, – внезапно сказал Урусандер. – Рад, что ты вернулась.
Всегда полезно приблизить тех, встречаемых в любой компании, что держатся незаметно и скромно, служа единой цели – прибрать оставленную неразбериху. Мысль засела в уме Синтары, пока верховная жрица лениво следила за служанкой, уносящей остатки пиршества. Она понимала, что мысли мужчин бегут по совершенно иным путям, оценивая и даже замышляя, а глаза устремляются к выпуклостям пониже спины, замечая, как тонка ее одежда.
Низкие импульсы возбуждаются среди тяжелых винных паров. Нет нужды смотреть на гостя, чтобы подтвердить правильность догадки. Аппетит пьяницы туп и слеп. Посуда уже летит, девица визжит, а он – пока мысленно – швыряет ее на пол, размывая всякие границы желаний.
Нелегко сражаться с таким, как Хунн Раал. Пусть ее трезвый ум скользит туда и сюда, насквозь и около, но пьяница склонен к внезапным неожиданным рывкам. Вот танец вечной неуверенности.
Но сейчас, в удовлетворенной тишине после обеда и слишком большого количества вина, она может игнорировать Хунна Раала, размышляя о нужности незаметных. Лишь полный дурак смеет заявлять, будто все равны – и не нужен арбитр, последний судия. Откровенный идиотизм подобных заявлений слишком очевиден. Рассуждения сами по себе не преступны, их едва ли стоит стыдиться, если альтернативой считать сведение всего и вся к некоему идиллическому и невозможному идеалу.
Она слышала разглагольствования Урусандера о справедливости – словно путем предписаний и указаний закон может заменить то, что неизбежно и естественно. "Если ради получения привилегий, достижения власти над окружающими мы принуждены вести вечную войну, дабы оставить вещи на положенных местах – в особенности низшие сословия – стоит ли удивляться, что мы, немногие избранные, живем словно в осаде? Стоит ли удивляться, что отчаяние толкает нас к актам ужасающей жестокости?
Законы, которые готов наложить Урусандер, определят лицо врага. Иначе быть не может. Вещи не одинаковы. Мы не равны. Немногие способны править, остальные должны подчиниться.
Хунн Раал может взять ту женщину, служанку, если захочет. Ее жизнь в его руках. Ну, и в моих. Но нам не нужны законы и мораль, чтобы оправдывать свои поступки. Добродетель не стоит в стороне, ожидая приглашения. Она рождается в свете внутреннем.
Да уж, видите, как ярко пылает она в некоторых, но не во всех".
Служанка вышла.
– Новенькая? – спросил Хунн Раал.
Синтара вздохнула: – Много юных женщин приходит ко мне. Моя задача провести беседу, найти им место в хозяйстве или храме.
– А-а, – неспешно кивнул Раал. – Значит, эта не прошла экзамен и не ждет сана жрицы.
– Низкородная невежда. – Синтара поудобнее устроилась на подушках. – Ни малейшей искры.
Хунн Раал схватился за кубок. – Большинство солдат моего легиона заслужили бы от вас ту же характеристику. Низкородные. Мало знают. Но разве они не ценны? Разве за них не стоит сражаться? Их жизни, Верховная Жрица, нельзя потратить зря.
– Ох, избавьте меня, – бросила она. – Вы бросаете их в бой, думая лишь о результате, о скрипучем движении огромных незримых весов. Подошли ли вы на малый шаг к тому, что желанно? Вот единственная ваша забота, капитан.
Он глянул на нее из-под набрякших век и покачал головой. – Вы ошибаетесь. Мы ищем признания заслуг, принесенных жертв.
– О? А разве дом-клинки Великих Домов не приносили жертв? Почему же они ценимы вами куда меньше?
– Неправда. Они солдаты, мало отличимые от нас. Только с их хозяевами мы враждуем. Верховная Жрица, я вовсе не удивлюсь, если в день битвы многие дом-клинки откажутся обнажить оружие, откажутся выполнять приказы господ.
– Ваша мечта, Хунн Раал? Настоящее восстание простых жителей, низкородных, невежд и дураков? Если так, Высокий Дом Света не для вас.
С улыбкой он поднял бледную руку, словно любуясь ею. – Дар не делает подобных различий, Синтара, и уж не вам это решать. Как быстро прогнила вера...
Она подавила вспышку гнева. – Тогда подумайте вот о чем. Если некому служить, если все подняты ввысь – мусор заполнил улицы, не готовится пища, посевы не пожаты, одежда ветшает без починки, пыль душит нас в палатах. Как вам такой рай, Хунн Раал?
Он состроил гримасу.
Она же продолжала: – Вы носите меч, капитан, намекая на угрозу каждому шагу. Но не просто шагу – давайте не будем играть словами! – а вашим ожиданиям. Вам должны подчиняться. Следовать за вами. Должен продолжаться привычный ход дел, потому что он поставил вас над прочими, утвердил ваше право командовать.
Что до ваших солдат – да, полагаю, каждый мечтает об одном и том же. Как вы сами. О свите слуг и даже рабов в качестве доказательства "признания", коего вы так жаждете. Все распаханные поля будут кормить новые имения, ведь ваши любимые солдаты выцарапают себе лучшие места в новой схеме. А селяне... их жизнь не изменится. Никто не рассчитывает на перемены для них, ни вы, ни другие. Вы перетряхнете порядки, но не так сильно, чтобы обрушилась в руины вся конструкция. Ваша война, Хунн Раал, ведется ради перестановки мест. Не более того.
– А чего желаете вы, Верховная Жрица? Разве вы не расталкиваете всех локтями, чтобы усесться за стол? – Он фыркнул в кубок. – Вы отлично танцуете, но пламя в вас то же, что в нас.
– Нет, – сказала она. – Можете забирать себе стол и все новые неприглядные лица за ним. Я же ищу нового места, даже нового королевства. Где правит Свет и Тьма не имеет силы. Я устрою это здесь, в Нерет Сорре.
– Нам это ничего не даст, Синтара. Они вступят в брак. Будет единство в равновесии. Тьма на одной стороне, Свет на другой. – Лицо его стало мерзким. – Вы тут сидите и пытаетесь переменить договоренности. Я недоволен.
Она прищурилась. – Чувствую, как сила моего дара наполняет вас. Кто мог подумать, что Хунн Раал, этот грубый и редко когда трезвый капитан Легиона, отыщет в себе растущее волшебство? Нареките же себя ведуном и перестаньте кривляться.
Он захохотал, забирая кувшин и откидываясь на подушки. В очередной раз наполнил кубок. – Я гадал, поняли ли вы. Это... интересно. Я изучаю дар, хотя, разумеется, с осторожностью. Рискованно бросаться в такое с головой. Уверен, вы и сами понимаете.
– Мое понимание абсолютно, – заверила Синтара. – Так что и я советую вам крайнюю осторожность, Хунн Раал. В неведении можно выпустить нечто такое, что выйдет из-под контроля.
– Бездна меня забери, Синтара! Вы стали дерзкой. Юные женщины приходят к вам, светясь грезами о лучшем будущем, об исправлении жалких жизней, а вы почти всех отсылаете в лакейскую, служить вам и вашим гостям. Ваш Высокий Дом Света подозрительно похож на любое знатное имение, но вы тут сидите, пыжась оправдать презрение, которое, похоже, питаете теперь ко всем вокруг. – Он замолчал, чтобы выпить до дна. – Теперь и я вижу то, что видела Ланир. Красота телесная скрывает уродство души, Синтара.
– Уже нет, – рявкнула она. – Я очищена. Перерождена.
– Скорее повторена заново, – ухмыльнулся он.
Придет время, и довольно скоро, когда этот тип ей не будет нужен. Мысль принесла успокоение. – Вы так и не спросили, Хунн Раал.
– Не спросил о чем?
– Девица. Хотите ее на ночь? Если так, она ваша.
Он поставил вино и кубок, осторожно поднялся. – У мужчин свои нужды, – пробормотал он.
Она кивнула. – Тогда я пошлю ее к вам в покои. Можете попользоваться день или два, не дольше, иначе накопятся горы посуды.
Он смотрел на нее воспаленными глазами. – Говорите, мне нужно называть себя ведуном, Синтара. Но и мне есть что вам посоветовать. Вы не одиноки в новообретенной силе. Лучше, думаю, нам работать вместе. Урусандер женится на Матери Тьме. Получит титул Отца Света. В этот день окончится гражданская война. Что до вашей Эмрал Ланир, ведите войну храмов, но в рамках приличия.
Она промолчала, и он вышел. Пьяницы поистине опасные советчики. Не важно. Ведун или нет, он ней не ровня и никогда не станет.
Мысленно она на миг высвободила спазм силы. Боковая дверь распахнулась немедленно, служанка ввалилась в комнату, испуганно тараща глаза.
– Да, – промурлыкала Синтара. – Это была я. Ну, иди сюда. Нужно посмотреть твою душу.
Даже страх не мог противостоять силе воли Синтары. Она обнажила душу девушки и раздавила. На место души поместила семя себя самой, крошечную штучку, которая станет владеть новым телом, вести его в несказанные ужасы. Теперь Синтара могла видеть глазами девушки что угодно, и даже Хунн Раал ничего не заподозрит.
– Ну-ка, ведун, – прошептала она едва слышно. – Узрим глубины твоих похотей? Пора использовать, пора пользоваться, пора гнуть всё и всех.
Синтара послала девицу в покои капитана.
Всегда полезно иметь под рукой таких тварей.
«Низкородная, невежественная. Что за жалкая душонка, как легко было ее выдуть. Невелика потеря».
Она воздвигнет храм здесь, в Нерет Сорре. Поместит на пол Терондай, искусно воспроизведя солнце и дар его жгучего огня. Эмблему из золота и серебра, символ такого здравия, что задрожат короли. Храм, дом тысячи жриц, двух тысяч служанок. А в центральной палате поставит престол.
Брак обречен. В Вете Урусандере осталось слишком мало, чтобы достичь нужного баланса. Вероятно, думалось ей, никогда он не был тем, кого видели со стороны. Мало достоинства в том, чтобы водить армию: кажется, талантов нужно немного, и мера уважения до ужаса несоразмерна с заслугами.
Поглядите на Хунна Раала, увидите истину. Его талант, каков бы ни был, помогает питать амбиции окружающих, прикрывать приличными одеждами насилие. Глядя на солдат, она видит детей, пойманных в ловушки игр героизма, побед и великих идей. Сколь много здесь иллюзий! Герои становятся таковыми случайно. Победы краткоживущи и, самое главное, ничего не меняют, и торжество звучит пустотой. Что до великих целей... да, как часто они ведут лишь к возвышению кого-то одного? Величественная поза, бурный прилив обожания, торчащий член славы.
О, пусть же слуги бегут на цыпочках смыть грязные пятна, едва угаснет свет.
Девица его утешит, понимала она. Каждый герой мужского пола нуждается в сочувственной красотке, твари, восхищенной вонью крови на руках, дрожащей при виде груд трупов за его спиной. Да, она уже пускает слюни, предвкушая могучие объятия.
Герои маршируют взад-вперед во дворе внизу, день за днем, лязгая и кичась надменными позами. Стоят в рядах или одиноко, не отводя рук от клинков. Показывают, как они опасны. Да, они отлично их понимает. Вскоре все поймут собственную незначительность. Такова участь и Урусандера из рода Вета.
"Никогда не было века героев, тех, о ком слагают и поют эпические поэмы. Мы скорее видим одну эпоху за другой, и еще, и все одинаковы в деталях, кроме лиц – но даже лица постепенно сливаются в мутное пятно. Поняв это, Кедаспела ослеп – удивляться ли?
О, могут указать на резню, на убийство сестры. Но я думаю, это была уже вторая смерть для величайшего портретиста. Он наконец осознал, что все лица одинаковы. Все смотрят на него, выпучив воловьи глаза, наглые и неспособные измениться. То, что казалось добродетелями, вдруг явило истинную суть: гордыню и помпу, тщеславие и претенциозность.
Век героев приходит в обличье веры и уходит незаметно, как убеждения. Никто не видит, как он воскресает в прошлом, единственном достойном царстве".
Тут нечего оплакивать, не на что жаловаться.
Она построит храм Света, и ее Свет обнажит нежеланные истины, и в Свете не будет места для укрытия. "Тогда, друзья мои, в новую эру, в которой не отыскать героев, поглядим, чего вы достигнете.
Но не бойтесь. Я дам вам тысячу безмозглых девственниц. Пользуйтесь. Их запас неисчерпаем.
Храмом и новой эрой, кою он породит, я даю вам обет. Мир, в котором не процветет ложь, нельзя будет обмануть даже себя, даже шепотом. Только истина.
Урусандер жаждет чистого правосудия? Что же, во имя Света я это устрою".
При достаточном давлении любая, самая пасторальная община может пойти трещинами. Слишком много чужаков, слишком много новых и неприятных потоков силы, угроз – и соседи приобретают дурные привычки. Процветают подозрительность и презрение, незримые течения проникают глубоко, вороша ил, и насилие только и ждет случая проявиться.
Городок у крепости Урусандера страдал слишком долго. Содрогался от нежданных смертей, тосковал от непредвиденных потерь: толпы незнакомцев, лица почти все наглые и презрительные, портили настроение всем и каждому.
Капитан Серап избегала лагерей Легиона. Внешне она страдала от горя по двум погибшим сестрам, так что приятели-солдаты держались в отдалении. Ее это вполне устраивало. Страдание от потерь если и было, то смутное и почти бесформенное. Она нашла себе таверну на верхней улице. Иногда ее заполняли скопища праздных солдат, но чаще толпа поселян копила здесь недовольство, мешая с горьким от дыма воздухом.
Такую атмосферу она приветствовала; тяжкие завитки дурного настроения казались теперь подобающей одеждой, словно зимним плащом. Под удушающей его тяжестью она сидела, молчаливая, оглушенная вовне и внутри.
Позыва напиться не возникало. И жажда тупого забытья, и жажда дикого огня ночной похоти, страсти, содрогающихся рук и ног в верхней комнатке занимали одинаково низкое место в списке ее нужд.
Лишь одного подарка искала она – и находила здесь: одиночества. Ей всегда казалось странным, что многие соратники страшились остаться одни, словно попасть на необитаемый остров. Мгновения существуют, чтобы мелькать и полниться до краев... чем угодно. Что легче достать. Пустопорожние разговоры; игры, когда кости катаются туда-сюда, а игроки дико вопят, делая ставки; объятия крепкие или нежные – как кому нравится... Кто-то сидит в стороне, точа нож или иное оружие, еще кто-то бормочет признания всей жизни пивной кружке, кивая и оценивая "ответы" случайного эхо. Всё это знаки: время проходит, и нужно хоть чем его заполнять.
Дабы не заговорила тишина.
Удивительно, повторяла себя Серап, сколько всего может рассказать тишина, дай ей шанс.
Сестры составляют сообщество, связанное тесно и интимно. Сообщество становился насмешкой над любым одиночеством, пусть только чтобы отразить его угрозу. Ей следовало тосковать гораздо сильнее. Она же ощущала себя оторванной, дрейфующей, а над водой плывет туман, и даже ряби не увидеть на слепой глади.
Рисп умерла в битве далеко на западе. В первой битве. Севегг умерла рядом с Нерет Сорром, заколота раненым офицером Хранителей. Это также была для нее первая битва. Есть детали в плетении войны, о которых редко упоминают – правда о том, сколь многие гибнут в первом же бою. И есть в этом нечто неприятное, жестокое и превосходящее границы разумного понимания. Тишина шепчет тем, кто дерзает услышать. "Так и бывает, милочка, если посылать невинных на войну".
Да, точно. Кто же станет?
"Они. Они посылают снова и снова. Муштра – лишь тончайший слой полировки. Невинность остается. Пусть воображение любого солдата строит сцены грядущего, невинность остается.
Ну же, милые детишки, вытаскивайте клинки и вперед, в мясорубку.
Вот первый шок. Лица, искаженные намерением убить тебя. Их много вокруг, и каждый желает унести твою жизнь. Твою жизнь! Что же случилось? Как такое возможно?"
О, еще как возможно. Так и будет. Никакая маскировка, позы смелости и упорства, не скроют белых, без единого пятна знамен, что несут в бой слишком многие.
Но думать означало ощущать, как бьется, бьется и ломается сердце. "Забудь юные лица, пыжащиеся выглядеть злыми и опасными. Забудь мимикрию, попытки казаться мудрыми, опытными, равнодушными. Все это, милая, лишь маски, обращенные и наружу и вовнутрь, не убеждающие никого. Нет, смотри на белые, девственные знамена.
И думай, если посмеешь, о пославших их в битву. Думай, Серап, ибо я не могу. Не должна. Но мы подошли слишком близко, ты и я, и если продолжим безмолвную беседу, одной придется дрогнуть. И сбежать.
Прикончить тишину, заместить пустыми разговорами или кружками эля, или мужиками, к которым ты прильнешь со смехом и намеками. Да, в компанию, заполним момент. Переполнимся и лопнем, желая плыть в момент следующий и так далее..."
Одиночество требует смелости. Теперь она знала. Буйные гуляки выказывают трусость этим диким и назойливым общением со всеми и каждым: вот бесконечная потребность слиться и влиться, держа под запором воющую тишину уединения. Но не ей презирать, ибо эта нужда ей отлично знакома.
"Отчаяние.
Отчаяние – тайный язык каждого потерянного поколения. Вы ощущаете его при виде безгрешных душ, марширующих в полное сражений будущее. Пока остальные, уже лишившиеся невинности, смотрят равнодушными глазами".
Она одиноко сидела за столом, среди сумрака и копоти, и повсюду молча развевались белые флаги.
Некоторое время спустя в таверну вошли двое солдат. Некогда дисциплина Урусандера сжимала Легион в кулаке. Достоинство и вежливость были свойствами его подчиненных, на службе или в увольнении.
Но Хунн Раал – не Вета Урусандер. Уроки, вынесенные капитаном с полей брани, искажали достоинство и делали вежливость насмешкой. Разумеется, он не один такой. Цинизм и презрение осаждают души всех ветеранов; если подумать, Серап и сама осторожно огибает опасные помыслы о смысле происходящего, об истинной цене войны.
Гости вели себя нагло, нарываясь на ссору. Не совсем трезвы, но и не так пьяны, как показывали.
Откинувшись на спинку стула, дальше в тень, Серап осталась незамеченной.
– Чую отрицателей, – сказал один из солдат, тыкая пальцем в содержателя. – Эля, но не той разбавленной мочи, что ты здесь подаешь.
– Всё из одной бочки, – пожал плечами хозяин. – Если не нравится моя выпивка, всегда можете уйти.
Второй солдат засмеялся: – Да, можем. Но не значит, что уйдем.
Фермеры за ближайшим столом принялись скрипеть стульями. Братья, решила Серап, четверо братьев. Грузные, слишком бедные, чтобы напиться вдоволь, они вставали, злобясь как медведи-шатуны.
Содержатель поставил солдатам две кружки и попросил заплатить, но ни один не подал монету. Попросту осушили кружки.
Братья уже стояли. Шум заставил солдат обернуться. Оба заухмылялись, хватая рукояти мечей.
– Поиграть желаем? – спросил первый, вытаскивая клинок.
Увидев это, братья засомневались – ни у одного не было оружия.
Серап вышла из полумрака. Солдаты увидели ее и состроили невинные лица. Серап подошла ближе.
– Сир, – сказал второй. – Это ничего не значило.
– Очень даже значило. Вы вели к тому, чего хотели. Сколько еще ждет снаружи?
Мужчина вздрогнул и криво улыбнулся. – Ходят слушки, сир, об отрицателях в городе. Шпионах.
Первый солдат добавил: – Моего товарища порезали, сир, как раз прошлой ночью. Он не видел, кто это был. Мы лишь ищем ножи.
– Хебле получил от приятеля-солдата, – сказала Серап. – Жульничал в кости, а местные не решаются в них играть с солдатами Легиона. Ваша рота?
– Девятая, сир. Серебряная Рота капитана Халлида Беханна.
– Серебряная. – Серап улыбнулась. – Как Халлид любит кичливые прозвища!
Второй солдат ответил: – Будьте уверены, мы передадим капитану ваше мнение, сир.
– Это был укол, солдат? Что ж, когда расскажешь Халлиду, постарайся сразу же отбежать. Он наверняка вспомнит, как я хохотала ему в лицо. Серебряные, Золотые! Не пора ли побрить головы налысо и назваться Жемчужными? Или, для наиболее тупых, Булыжными? Боюсь, мой смех заставил его потерять терпение. Бедняга. Его легко разозлить, и ты сам это поймешь.
Она смотрела, как мужчины пытаются придумать ответ. Возможность насилия была близка. В конце концов, чужой офицер оскорбил их командира; разве не заслужат они благодарность Халлида, пролив ее кровь? Не сама ли она их спровоцировала, оспорив честь роты?
Едва первый солдат поудобнее перехватил меч, Серап с улыбкой подошла и протянула руку, будто желая погладить его по щеке. При виде смущения улыбка стала шире, а колено ударило его в пах.
Там явно что-то лопнуло – мужчина мешком брюквы повалился на грязный пол.
Серап уже поворачивалась, посылая локоть в лицо второму солдату, ломая нос. Поток наслаждения при виде отдергивающейся головы почти испугал ее. Вспышка осознания: ярость копилась долго, ища выхода – любого выхода.
Серап отскочила, приобретая подходящую дистанцию. И пнула попутно в ногу солдата со сломанным носом, услышав еще один приятный хруст. Солдат с воем упал.
Открылась дверь таверны, вбежали еще трое. Серап встала к ним лицом. – Смирно! – Указала на первого солдата, женщину, которую вроде бы знала, хотя не могла вспомнить имени. – Заберите товарищей, капрал. Этот выхватил меч в присутствии офицера Легиона, серьезное обвинение – разоружите его и поместите под арест. Я же пойду потолкую с вашим капитаном. Похоже, он не держит Серебряных в послушании.
Капрал выпучила глаза. – Да, сир. Извиняемся, сир. Были слухи о повстанцах в таверне...
– Это повод для стычки с местными? Я еще не решила, скольких из вас обвиню. Полагаю, всё зависит от ваших ближайших действий. Капрал?
Трое новоприбывших поспешили унести товарищей.
Едва они ушли, Серап вынула монету и положила на стойку бара. – За их эль, – сказала она, прежде чем подойти к четверым братьям. – Слушайте, дураки. Если двое солдат входят с оружием, вы не лезете. Понятно? Во-первых, они на службе. Во-вторых, жаждут крови. Все ясно?
Ей ответили кивками.
– Хорошо. Сидите тут и пейте, следующий круг за мой счет. – Она вернулась за свой столик.
Усевшись в тенях, Серап ждала, когда пройдет кровожадность. Тишине много есть что сказать, но она не в настроении выслушивать здесь и сейчас. Как и потом, увы. "Всех нас затрагивает это – нарастающий гнев, им так легко ответить на всё, что волнует, что тревожит, что пугает нас.
Я хотела драки, как и они.
О белые знамена, вы так гордитесь собой – а я хочу покрыть вас алыми пятнами. Только чтобы указать...
Да, вот бы еще сообразить, на что именно. Скорее ночь пройдет, и очень хорошо".
– Это было ужасно, – сказал мужчина. – Я... я не могу выгнать это из черепушки, ясно? – Он склонился на краю койки, спрятал лицо в ладонях.
Ренарр всмотрелась в него и перешла к сундуку. – У меня есть немного вина. – Она открыла крышку и нагнулась внутрь.
– От него голова болит, – пробурчал солдат через ладони.
– Тогда скидывай одежду и забудем на время обо всем мире.
– Нет.
– Солдат, чего же ты хочешь?
Он отнял руки от лица, но не пожелал встретить ее взгляд. – У костра, среди товарищей, с которыми сражался – за которых сражался! – ну, кажется, ты можешь говорить обо всем. Но это не так.
Ренарр налила вина себе, опустила крышку и уселась на сундук. – Даже слова не свободны.
– Знаю. Я заплачу тебе за... время. Приемлемо?
Она обдумала предложение. – Я тебе не мать, – сказала она. – Не жена. Говоря о бегстве от мира, я имела в виду и себя тоже. Но, подозреваю, эта сторона сделки редко приходит вам на ум. Да? Вы платите за свою нужду, не за нужды шлюх. – Она махнула рукой, когда он начал вставать. – Не надо уходить. За деньги ты сможешь купить почти что угодно. Вот я о чем говорила. Но предупреждаю: у меня нет особой мудрости, нет ценного совета. Я не смогу осветить твой путь, солдат.
– Так что ты можешь?
– Могу выслушать. За деньги. Говорю же, плати и ублажай нужду.
Он метнул ей взгляд, и она увидела в нем юнца, до ужаса несвободного в теле мужчины, в солдатских доспехах. – Ты что, холодная?
– Да, – ответила она. – Полагаю, я такая.
– Может, этого мне и надо, – бросил он, глядя в пол шатра, беспокойно комкая руки. – Сурового осуждения. Праведной кары.
Она отхлебнула вина. Уже не в первый раз за сегодня. – Возвышенные слова. Для солдата.
– Было три мальчишки на стоянке. Юные, едва мне по пояс. Нас было три взвода. Четвертый, Седьмой, Второй. Ну, когда мы закончили с матерью, кое-кто из мужиков... занялись и мальчишками. Эти мальцы... не я резал им глотки, когда всё кончилось, но я хотел. Это было милосердием после всего. – Теперь он дрожал, всем телом, заставляя трястись койку. Слова полились ручьем и видно было по глазам: пути назад нет. – Я не трогал их, тех мальцов. Я никогда не стал бы так... Но... Но теперь они всегда со мной. Один взгляд на лица, когда мы... когда мы делали это с матерью... А потом шок, когда мы схватили их тоже. Тупые лица, как куклы...
Он зарыдал.
Ренарр сидела на сундуке сконфуженная. Солдат желает утешений? Или действительно ищет кары? Ясно, они свершили преступления. Урусандер их повесил бы. Да, вполне возможно, все три взвода болтались бы на веревках. Приемный ее отец знаменит праведным гневом. – Ты доложил капитану? – поинтересовалась она.
