Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 56 страниц)
Шесть пантер развернулись, уходя.
Драконус возвысил вслед голос: – Туда, Кепло? Ты уверен?
Рявкнув, ассасин прошел врата. За миг до пересечения порога перетек в форму Тисте и зашатался. Голое тело покрывали сплошные раны.
«Нужно было подумать».
Задыхаясь, ослепнув от боли, он шагал вперед.
После встречи с верховной жрицей Орфанталь боролся с ошеломляющим желанием свернуться у нее на коленях. Эмрал Ланир казалась ему матерью, но дурной, и странное ощущение его интриговало. Впрочем, он не желал понимания – многое думание не приносит много добра. Волки, которых он иногда призывал к бытию, несли в себе что-то чистое и ясное; он входил в их разумы и понимал, что твари этого и других миров ведут простую жизнь. Ему хотелось жить так же.
Так что он не отставал от нее, пряча взгляды за клубами дыма, ведь она сидела неподвижно, лишь колыхалась трубка в руке в такт движениям груди. Ему многое стало доступно. Он мог незримо плыть по Цитадели, блуждать по коридорам, проскальзывать под дверями в запретные прежде комнаты. Разумеется, детское тело не позволяло ничего такого, он оставлял его позади, спать в каморке под охраной Ребрышка.
Сам же плыл в потоках Куральд Галайна, но все соблазны, чудесные узоры и тихие увещевания Терондая и алые слезы Матери Тьмы, вынужденной следовать взглядом за ладонями Эндеста Силанна, не мешали ему возвращаться к верховной жрице в одиноких покоях. Она не сводила тяжелого взгляда с двери, словно кого-то ждала.
Но во всей Цитадели ни у кого не возникало желания ее искать, пусть двое чужаков, нашедшие один из волшебных даров Терондая, схему прохождения на ту сторону, непонятно куда исчезли. В коридоре у Палаты Ночи нашли тело убитого стражника, дом-клинки и офицеры бегали в тревоге, но – случайно или намеренно – беспокойство не захватило многочисленных младших жрецов.
Так что она сидела, ничего не зная, скрестив ноги. Сидела в кресле, словно королева.
Далекие колебания магической темноты заставили Орфанталя встрепенуться, мгновенно сфокусировать душевное зрение и увидеть фигуры Сильхаса Руина, капитана Келлараса и какой-то вооруженной женщины, спешащих к Палате Ночи.
Орфанталь колебался, не желая вновь увидеть слишком много. Блуждающий его дух не имел голоса, а слышал все едва уловимо, звук был глухим, словно прошедшим сквозь стену. И все же он готов был ухватиться за возможность предупредить жрицу о происходящем, о пролитой у Палаты Ночи крови.
Орфанталь так сосредоточился на мысли, что не заметил появления Эндеста Силанна.
Жрица подняла голову и сгорбилась на своем троне. – Если бы найти кого-то, чтобы переложить наше отчаяние, – прошептала она.
Священник, пепельно-бледный и лишенный сил, чуть заметно поклонился. – Или отослать всё прочь со струями дыма.
– Если она огорчена нашими неудачами, – отозвалась Эмрал Ланир, – у нас есть нечто общее.
– Произошло насилие в Палате Ночи.
Верховная жрица резко затянулась и сказала сквозь зубы: – Королевство за теми дверями – опасное место.
– Туда вошел ассасин трясов.
Она выпустила медленное колечко дыма. – Итак, вернулся Кепло Дрим. Завершить то, что хотел сделать в прошлый раз.
– Похоже, вы не особо заинтересованы.
– А она?
– Лорд Драконус победил ассасина. Это очевидно. Ужасно израненный, нагой Кепло вышел слишком слабым, чтобы противостоять лорду Сильхасу. Они обменялись парой слов и ассасин упал без сознания. Говорят о скорой казни. И об объявлении войны трясам.
– Расскажите о ее заботах.
Силанн опустил глаза. – Не могу. Но лорд Драконус не покинул поле битвы невредимым. Она лечит его с... волнением.
– Где Кедорпул?
– Верховная Жрица, я высвободил магию по всему городу. Пытался благословить горожан Харкенаса так, как могла бы пожелать Она... но на деле... – Голос его затих, и не сразу жрец смог продолжить: – Гнев оказался плохим топливом для милосердия.
– Кедорпул?
– Пришлось спустившейся с неба Элайнте остановить мой... широкий размах.
– Все в один день? – Ланир резко засмеялась и тут же осеклась. – Простите, Эндест. Я долгое время черпала краткое наслаждение из колбы. Мир поистине имеет много отсеков, но лишь в этом я познала роскошь покоя. – Она не спешила опускать мундштук на серебряный поднос. – Где Кедорпул, спрашиваю в третий раз?
– Мне сообщили, Верховная Жрица, что охваченный праведным гневом и негодованием Кедорпул пустился по следам ведуна Реша и хранительницы, сопровождавшей того во Врата Тьмы.
– В одиночку?
– Как я понял, да. После встречи с драконицей я впал в лихорадку. Могу полагаться лишь на последовавшие доклады.
– Лихорадка. Ваша или ее?
Он пожал плечами.
– Отведете меня туда, где Сильхас Руин схватил убийцу?
– Разумеется. Но у нас есть еще один вопрос.
– И это?
– Дитя на ваших коленях.
Вздрогнув, Орфанталь сбежал из комнаты.
Келларас не участвовал в бесцеремонном аресте Кепло Дрима. Он с другим дом-клинком шагал вслед Сильхасу Руину, пока лорд тащил бесчувственного ассасина на ногу, вниз по лестницам и коридорам, в то крыло дворца, где имелось два десятка пустых камер. При всей пылкости Сильхаса Руина это казалось жестоким истязанием, но... младший брат давно собирал в себе жестокость.
Выбрав камеру, Сильхас затащил Кепло и приказал дом-клинкам сковать его по рукам и ногам. Тряска привела Кепло в чувство. Он моргал, следя за юной женщиной, созерцал широкие железные кольца, захлопывающиеся на его запястьях. Темные глаза проследили и как она уходит.
Сильхас Руин встал перед пленником и хотел что-то сказать, но Кепло слабо махнул рукой и бросил: – Извините, милорд, за убитого стража. Нетерпение подобно бойкому мечу, мысль не замедлила мою руку. Но лишь за это преступление я готов понести кару.
Сильхас хмыкнул. – Нападение на священные покои Матери Тьмы?
– Она не так уж их ценит.
– А Драконус?
Кепло отвел взгляд. – Муж, коего трудно убить. Разве я не рассказал? Мои бормотания... мои признания. Да не скажут, что я боюсь правды.
– Он не потребует твоей головы, ассасин?
– Сомневаюсь.
– Почему?
–Слишком занят.
Сильхас кривился, скрестив руки на груди. Кинул раздраженный взгляд на Келлараса. – Вперед, капитан, прошу вас. Не убеждайте меня тратить чужое время. Лучше сразу отделить его голову от туловища.
– Простите, милорд, но я ничего не понимаю. Трясы объявили нам войну? Этот мужчина здесь по воле Шекканто? Да, бог умер, но вину можно возлагать лишь на Азатенаю Т'рисс. – Келларас окинул взором пленника. – Кепло Дрим, кто послал вас?
– Никто.
Келларас поразмыслил, не чувствуя лжи в словах. – Куда ушел ведун Реш, пропав в Терондае?
– Не знаю.
– Значит, никто не ведал о ваших намерениях?
Кепло ухмыльнулся и сел у стены. – У меня было подозрение... Они это знают.
– Подозрение? Насчет чего?
– Странно, но открыв истину, я нашел в себе нежелание ее провозглашать. Я, – закрыл он глаза и прислонил к стене затылок, – пересмотрел...
– Попрошу объясниться, – сказал Келларас.
– Я заблуждался. Не всякая истина – преступление. Хотя, – моргнул он, улыбаясь Келларасу, – слишком многие именно таковы. Я глуп, но ведь невежество – плохое оправдание. Не будем за ним прятаться.
– Хотите жить, Кепло Дрим?
Мужчина пожал плечами и замигал, рассматривая свои раны.
Сильхас Руин прорычал: – Убийство домового клинка Пурейков. К демонам остальное, но это обвинение не опрокинуть.
– Какая жалость.
Лорд опустил белую руку на эфес клинка. Железо начало выскальзывать из ножен – и застыло при хлопке двери за их спинами.
– Погодите, владыка, – сказала Эмрал Ланир, входя в ставшую тесной камеру. Келларас увидел и жреца Эндеста Силанна за ее плечом: руки свободны от бинтов или перчаток, раны открыто кровоточат, пачкая пальцы. Лицо его принадлежало мужчине много большего возраста.
– Дом Пурейк требует правосудного наказания, – сказал ей Сильхас Руин.
– Не сомневаюсь. Но сначала я должна его допросить.
– Тратите наше время, – буркнул Сильхас. – Он изрекает одни загадки.
– Меня не интересует Мать Тьма, – заявил Кепло Эмрал Ланир. – Никогда я не представлял для нее угрозы.
– И все же вы нарушили...
– Я спорил с лордом Драконусом. Мы схватились и теперь между нами все решено.
– Но позади остался труп, – заметила она.
– Отпустите его, – вмешался Эндест Силанн.
Все повернулись к жрецу. Приказ на миг лишил Сильхаса Руина дара речи. Эмрал оглянулась на спутника. – Ваше повеление, Эндест?
– Нет.
– Она доводит до вас свои желания? Вы сообщали, будто пребывание Матери в вас не позволяет знать ее волю. Что изменилось?
– Драконус ранен и это сердит ее. Тем не менее, Кепло Дрима следует изгнать из Харкенаса. Всё.
– Как насчет справедливости для Дома Пурейк? – воскликнул Сильхас. – Не должна ли богиня защищать добродетели? Нас, поклявшихся служить ее воле? Она отстраняется от нас?
Силанн не отвечал. Он отвернулся, и Келларас явственно расслышал шепот: – Поди прочь, мальчишка, это не твоего ума дело.
Даже верховная жрица казалась потерянной. – Лорд Сильхас, мне жаль, – произнесла она.
Тот сверкнул глазами и резко махнул рукой. – Не важно. Каково это, Верховная Жрица? Ощущать себя... ненужной?
Лицо ее отвердело, но губы не шевельнулись.
– Ох, Келларас, – сказал Сильхас Руин, – освободи его.
Райз Херат стоял в темном коридоре и смотрел на гобелен. Отсутствие света не было препятствием изучению сцены с драконами.
Он был на вершине башни, когда Элайнт скользнул из тяжелых туч и спиралью спустился в сердцевину города. Хорошо, что он не любитель во всем видеть знамения.
"Но даже я должен позаимствовать идею предвестников. Времена наши поистине сложны, но споры выглядят ничтожными пред ликом выпущенных в мир сил. Властители трудятся далеко за нашими жалкими границами, и...
Но гнев и страх враждуют со скромностью, отчаявшийся разум скорее ухватится за них. Эх, если бы отчаяние не стало чумой смертных. Если бы мы не бегали от прорехи к прорехе...."
Разнеслись новости о благословении покоя, учиненном Энестом Силанном на рынке, и горестных последствиях. Но сколь многие отвергают сейчас саму идею последствий, боясь впасть в отчаяние? «Покой преследует нас во сне, угасающим эхом, но мы хорошо слышим сулящий всяческие блага шепот».
Сцена на древней ткани не предлагает лжи, не стимулирует воображение. Драконы изображены весьма точно. Семь существ кружат над горящим городом. На гобелене нет датировки, даже породивший ее век канул в забвение, и город выглядит незнакомым. «Вот только река та же, черная как трещина в скале».
Если Харкенас стоит на руинах, их еще не обнаружили. Лишь храм в сердце Цитадели намекает на пропавший мир.
Да, пойманный в ловушку ткани и краски город горит, умирает в огненном смерче. В таком пожаре даже камни могут раскрошиться, став прахом.
«Знамения для глупцов, но каждая истина будущего покоится на настоящем. Имейте только волю видеть».
Только сейчас он понял, что стоит не в одиночестве. Обернулся и нахмурился, видя мужчину всего в шаге от себя. – Гриззин Фарл, при всей вашей грузности вы ходите бесшумно.
Азатенай вздохнул. – Нижайше извиняюсь, историк.
– Я думал о вас.
– Неужели?
– Великие силы за работой, и наши заблуждения выглядят все смешнее. Все начато женщиной по имени Т'рисс? Или, подозреваю, лучше взглянуть на лорда Драконуса? Или на вас, столь забавно застрявшего здесь... или не желающего уходить?
– Будете винить других в своих болезнях?
– Слабая попытка, Азатенай. Королевство Вечной Ночи, или как там оно называется, слишком обширно, Тисте Андии не назовут его домом. Не оскорбляйте меня уверениями, будто Мать объявила его своим. Она лишь случайная гостья. Мы знаем, что она блуждает в непонимании или даже в страхе, прижимаясь к боку консорта.
– Ни то ни другое. Я уверен.
– Драконы, – обернулся Райз к гобелену. – Мы еще увидим их? Собираются, как стервятники над умирающей жизнью? Ожидают неминуемой нашей гибели?
Гриззин Фарл почесывал под бородой. Глаза мерцали в каком-то незримом свете. – Вы поистине описываете заблуждения, историк. Судьбы Куральд Галайна едва замечаемы такими существами, как Элайнты, и не питаются они чем-то столь низким, как мясо и кости, хотя, признаю, иногда могут и побаловаться. Вам важно понять кое-что в их природе.
– О? Прошу, продолжайте.
Не обратив внимания на колкость тона, Гриззин Фарл подошел к историку и всмотрелся в гобелен. – Склонны к хищничеству, – произнес он. – Скорее не упорные охотники, а ловцы удачи. Не любят и даже боятся один другого...
– Картина намекает на совсем иное.
– Нет, нет.
– Объясните.
– Они становятся Бурей, мой господин. Бурей Драконов. Это ужасная штука. Ни один одиночный Элайнт не может сопротивляться, едва перейден некий порог. Соберите достаточно зверей – создайте большую Бурю – и они сольются. Станут одним зверем со множеством голов, лап – но одной неоспоримой личностью. Среди Азатенаев такую Бурю именуют Тиаматой. Богиней разрушения. Тиам среди Тел Акаев, Королевой Лихорадки. – Он помолчал, стукнул пальцем по ткани. – Здесь едва ли Буря. Неудачный случай позволил им собраться над городом, но вы видите разрушительную силу.
– Пожар – это случайность?!
Гриззин Фарл пожал плечами: – Что-то заставило их слететься.
– Что-то? Что же, Азатенай?
– Непонятно. Может быть... раненые врата?
– Бедна вас побери, Фарл! Как можно ранить ворота?
– Полагаю, небрежным использованием. Или здесь противостояние элементов.
– Элементов? Как Свет и Тьма?
– Не обязательно, историк. Простите, если мои неосторожные слова вас встревожили. Вы страшитесь насилия, кое породит союз Матери Тьмы и Отца Света, но это вовсе не предрешено.
– Я страшусь насилия, порождающего их союз!
Отблеск печали смягчил черты крупного лица. – Да, необходим точный баланс. Вижу. Но успокойтесь. Драконы вернулись в мир, но они рассеяны и останутся таковыми, если на то будет их воля. Буря неприятна даже для пойманных ею Элайнтов.
– Ладно. Что насчет врат? Насчет проклятого брака?
– Если оба согласны, все будет хорошо.
– А если кто-то... откажется?
– Понимание необходимости вразумляет, не так ли? Боль нежелания быстро смягчится. – Он помедлил. – Наконец произошло хоть что-то, оправдывающее размах ваших молений?
– Гм, да, – буркнул Райз. – Как вы остроумны.
– Кстати, у гобелена есть название?
– Вышито сзади. "Последний День".
– А. И больше ничего?
– Ничего. Я склонен думать, – горько закончил Райз Херат, – что добавления тут излишни.
Он ощутил прикосновение к плечу, она заговорила. – Ты быстро исцеляешься, любимый.
– Не в первый раз на меня так нападают, – отозвался Драконус. – Тогда это были псы. – Он колебался, ощущая, как собирается ее сущность. – Псы умнее пантер. Ассасин лишь недавно обрел свое проклятие. Слишком поддавался инстинктам. Кошки стараются закогтить или повалить добычу, подскочить и сжать глотку, желая задушить. А псы... да, я прав. Они умнее.
– Но ты выжил и тогда и сейчас.
Он долго не отвечал, тяжело вздыхая. – Любимая, что мне нужно сделать?
Объятия Матери Тьмы были всепоглощающими, невероятно нежными. Окружив его, она унесла прочь весь мир: леса и стоячие камни, незавершенную карету с цепями, лужи крови на земле. – Любимый, мое сердце принадлежит тебе. Так было, так есть и так будет всегда.
Он кивнул. – Как и мое – тебе.
– Ты дрожишь. Мои касания тебе вредны?
– Нет.
– Тогда... почему?
Он подумал о псах-Д"айверсах, о множестве минувших столетий. Осажденный со всех сторон, он владел тогда полнотой силы, но его чуть не разорвали. – Неважно. Просто воспоминания.
– Не дай прошлому одолеть тебя, любимый. В царстве памяти мы лишь призраки.
– Как скажешь.
Она на время избавила его от мира, и он был благодарен.
– Не особо похожи на волков, – сказала сержант Севарро мужу.
Здоровяк потянул бороду. – Удивительно, что они не сожрали приведенных нами малышей.
Севарро хмыкнула: – Нет. Похоже, они любят детей. Играют с ними, как обычные щенки.
Перетекшие в собачью форму, двенадцать Джеларканов резвились с детьми беженцев из форта Хранителей. Новый снег во дворе быстро потемнел от их забав, детские крики и смех смешивались с деланно злым рычанием. Сцена была на удивление мирной.
– Ну, все не так плохо, – подытожила Севарро.
– Слишком ты стараешься, – покривился Ристанд. – Не нужно было мешать мне делать выбор. Нужно было остаться на пару ночей и уйти. Это место назвали Рыком по чертовски здравой причине. Мулы так пугаются, что не едят.
Женщина вздохнула. – Вот отчего меня тошнит. От тебя, понял? Вечно меняешь мнение, прежде чем хоть что-то изменится по-настоящему! Проклятые мужики.
– Я ничего не меняю! Ты все неправильно помнишь, как типичная баба.
– Вижу, ты ешь глазами Насарас.
– Не начинай снова!
– Иди же! Тащи ее за сарай, срывай одежку и трахай как крольчиху! Толстую крольчиху! Хватайся лапами за большие сиськи. Кусай за шею. Пусть стонет и пытается выкарабкаться...
– Бездна меня побери! Идем!
Она вскочили и скрылись в крепости.
Попавшийся в дверях лорд Кагемендра вынужден был отскочить с пути двоих хранителей. Он проследил, как они торопливо вбегают в обеденный зал и вверх по лестнице.
Траут вышел из-за камина. – Опять, – простонал он.
Кагемендра открыл входную дверь, выглянул и захлопнул снова. – Крови нет. Я неправильно оценил крики.
– Число быстро сокращается, – заметил Траут, переминавшийся и машинально тянувший себя за отвислые щеки так сильно, что открывались красные края нижних век. – Похоже, они больше не ощущают тесноты. Уже давно мы не находили обглоданного трупа.
– Та слепая еще жива, удивительное дело, – задумчиво сказал Кагемендра, подходя к столу и садясь.
– Вина, милорд?
– Еще даже не полдень.
– Да? Еще вина?
Кагемендра смерил глазами уродливого капитана. – Хочешь держать мой рассудок отупевшим, чтобы я забыл планы отмщения. Давно ли судьба Скары и Сильхаса Руина тебя заботит?
– Не их, милорд. Ваша. Вы едва приехали, а только и толкуете об отъезде. Сильхас в Харкенасе, нет сомнения, а Скара должен быть с Урусандером, так что вы окажетесь меж двух Бездной укушенных армий. Факт в том, сир, что они должны иметь заложников в разных местах. Отдаленных, забытых и даже мирных на вид.
– Спасибо, Траут. Ты всегда умел меня обуздывать.
– Сарказм вам не к лицу, милорд. К тому же у совести почти всегда уродливая рожа. – Солдат улыбнулся, сделав лицо еще страшнее.
– Но, – сказал Кагемендра, – если война в разгаре, что мы тут делаем?
Траут подтащил стул и плюхнулся. Покосился на пламя в очаге. С кухни доносился шум и звон посуды – новые помощники Айгура уже встали. – Да уж, – проговорил Траут. – Брафен твердит то же самое. Проклятая чесотка, вот это что. Собрать всех, скакать в трахнутую зиму. Ехать назад на войну.
– Стариком себя чувствуешь? – сказал Кагемендра спокойно.
– Все мы, клянусь, сир. И все же... – Он потряс головой, криво улыбнувшись лорду. – Мы могли бы учинить им урон, верно? Никогда особо не уважал блеющего Урусандера, а его Хунн Раал форменная свинья, тут ничего не изменишь. Но я гадаю, сир... что будет, если вы разглядите Скару Бандариса на том конце поля? Продолжите шуточки, когда дело пойдет о жизни и смерти?
– Я уже подумал, – отозвался Кагемендра. – Не знаю, много ли влияния он имеет на командование Легионом. Если смогу, постараюсь его переубедить. Гражданская война – дурной итог наших прошлых побед.
– Голос Скары прозвучит одиноко, – предсказал Траут.
– Нет. Есть и другая. Капитан Шаренас.
Глаза Траута сузились, он кивнул и отвернулся к камину. – Нужно больше дров, – прокряхтел он и встал. – Холодные кости скачке не помогут.
Кагемендра улыбнулся старому другу.
Траут замер. – А хранители?
– Я предложу, Траут, но говоря честно, не думаю, что им хочется в бой.
– Вы снова говорите как солдат, милорд. Я так соскучился. Пойду принесу дров.
Кагемендра смотрел ему в спину.
Сверху донесся ритмичный стук, почти заглушаемый грохотом в кухне Айгура Лаута. Дети и щенки резвились в снегу на дворе.
Он потирал лицо. "Ах, Шаренас. Кажется, не могу я сидеть на месте. Бегу, и зубы лязгают со всех сторон.
Нареченная? Ничего не знаю. Вместе и порознь, мы потеряны друг для друга. Такова судьба.
Крепость кажется очень маленькой и жалкой. Она не назовет ее домом, и я не стану оскорблять ее приглашением".
Какой-то ребенок снаружи пытался выть, вскоре ему ответил хор заложников.
Задрожав, Кагемендра поглядел на гаснущий огонь. Тепла почти не было. Трауту лучше бы поспешить с дровами.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
– Воздаяние, – произнес Вета Урусандер, – кажется весьма простой идеей. Исправить прошлые ошибки, пусть поколения разделяют учиненную несправедливость. Даже если вопрос личной вины уже не актуален, следует решить судьбу добычи преступника.
Ренарр переместила взгляд от приемного отца у окна к юной Шелтате Лор. Вот уж кто умеет превращать в триумф факт совершеннолетия. Длинные ноги на диване, плечи чуть повернуты с кошачьей грацией – она будто поджидает скульптора с резцом, дабы тот опытными руками передал все прелести модели. "Искусство", сказал как-то Галлан, "есть сладкий язык одержимости". Ренарр решила, что начинает понимать заявление поэта, посмотрев на свою не столь уж невинную подопечную ленивым глазом художника.
А Урусандер разглагольствовал: – Концепция может казаться простой, пока тщательное размышление не выявит множество осложнений. Как измерить ценность добычи, если причины и следствия наслаиваются, словно полосы каменеющих морских отложений? Поднимите первый повод, словно копье – годы увидят его обращенным в обломок, железо станет прахом, древко засыпано будет горами мусора. Можно ли доказать, что выигрыш превзошел многочисленные потери? Невинность ценнее опыта? Свобода важнее необходимости? Привилегия или жадность? Власть или дерзание? Измерить их количеством денег или взвесить как золото? Но как взвесить отчаяние и проигрыш? Беспомощность и бессилие?
Прищипнув пальчиками какой-то волосок или нитку, Шелтата вздохнула: – Боги мои! Милорд, вы ведь понимаете, что воздаяние имеет тысячу значений, десять тысяч – даже бесконечное число. – Полная рука взяла бокал вина и поднесла к губам. Небрежный глоток. – Что, если жертва равнодушна к злату? Презирает деньги? Отрицатели из леса могут лишь оплакивать потерю деревьев или гибель любимых. Сколько телег с награбленным добром их ублажат? Сколько посаженных деревьев или восстановленных хижин? Сколько нужно поставить памятников погибшим? Воздаяние, – сказала она, снова отпив вина, – может жить в настоящем и обещать праведное будущее, но корни его в презренном прошлом. Сам мир игнорирует уроки, порождая род за родом. Но в конце, милорд, единственным воздаянием будет возвращение к дикости, которую цивилизация уничтожила и поработила. Воздаяния не обрести компенсациями, признанием вины и сомнительными сделками. Оно обретается в тишине исцеления, а тишина наступает, когда сгинут преступники и их род, сама их цивилизация уйдет.
Урусандер обернулся, в глазах горел почти восторг. – Разумный аргумент, Шелтата Лор. Я обдумаю твои слова. – Он поглядел на Ренарр. – Она твоя ученица? В тебе поистине много талантов, Ренарр: пробудила такой живой ум.
Шелтата фыркнула. – Живой ум, милорд, был выкован в забвении и небрежении задолго до нашей встречи с Ренарр. Не так ли бывает всегда? Изоляция оттачивает внутренний голос, безмолвный диалог с самой собой, хотя в каждом из нас есть много личностей. Иные уродливее прочих.
В голосе Шелтаты таился вызов.
– Не вижу в тебе ничего уродливого, – сказал Урусандер спокойно.
– Юность позволяет душе маскироваться, милорд. Но этого хватает ненадолго. Сейчас, сир, вы очарованы тем, что видите. Но что, если во мне таится порочный и злобный демон? Тварь в шрамах, помнящая каждую рану?
– Тогда, наверное, – отвернулся к окну Урусандер, – стоит пригласить тебя в нашу компанию.
Ренарр со вздохом завозилась в кресле. – Твои солдаты не требуют воздаяния, отец. Их потери не вернешь. Нет, они хотят богатства и земель. Хотят разграбить имения знати. Хотят титулов. Погляди же: желания их ничтожны, но они стали белоснежными, любое неуклюжее побуждение благословлено. Удивляться ли, что они наглеют?
– Я ежедневно ублажаю их желания, Ренарр. Если бы я не принял бремя, нашелся бы кто-то другой.
– Хунн Раал, – подала голос Шелтата и налила вина в кубок. – Вот это урод так урод.
– Легион готовится к походу, – сказал Урусандер, всматриваясь во что-то за окном. – Отсутствие Халлида Беханна больше не будет нас задерживать.
Ренарр всмотрелась в отчима и ответила: – Не по твоему приказу? Не в ответ на твою волю? Тебя так и будут тянуть, ты увлечешься потоком самолюбивого негодования?
– Ты советуешь отвергнуть желания солдат?
– Я ничего не советую, – отозвалась она.
– Да, – мурлыкнула Шелтата Лор, – она слишком умна для этого.
– Рано утром, – произнес Урусандер, – я пошел проверить дозоры. Охрана лагеря стояла неподвижно, вся белая. Словно вырезана из мрамора. А я здесь – скульптор, создатель армии каменных воинов. Три тысячи каменных сердец стучат, три тысячи грудных клеток вздымаются. И я дрожу – как всегда, когда пришло время отдать приказ выступать, искать битв, видеть, как сломают мои создания. – Он поднял руку и оперся о свинцовый переплет. – Ужасная истина. Сколь бы не воображал я армию столь совершенную, что ей не нужно вынимать клинки, нести смерть и гибнуть, я понимаю истину. Все и каждый солдат был иссечен, мягкая плоть срублена и заменена на нечто иное. Остался лишь камень, холодный и жесткий. Намерения и чувства – ничто. Они существуют лишь ради приказа уничтожать.
Повисло молчание, но Шелтата растянулась на диване и сказала небрежным тоном: – Скорее всего знать сдастся, милорд. Битвы не будет. Просто покажите меч и волю за ним, и враги склонят колени.
– Если так, – отозвался Урусандер, – они оставят поле брани, сохранив домовых клинков. Столкновение лишь отсрочится. – Он повернулся лицом к комнате, к женщинам. – Этого не понимает Хунн Раал. И верховная жрица. Брак выиграет нам лишь неловкую заминку. Какое именно благородное семейство первым откажется от земель? – Он махнул рукой. – Двойной трон – чепуха. Соединение рук, светлой и темной, не дарует мира.
Шелтата медленно села, сверкая глазами. – Вы намерены их предать. Своих солдат.
– Я желаю мира. Всегда желал.
– Хунн Раал позаботится, чтобы вы умерли. Верховная жрица Синтара передаст ему кинжал со всеми благословениями, которые измыслит.
– Мы пойдем на битву, – голос Урусандера вдруг стал холодным. – Заставим знать сражаться. Разобьем домовых клинков, оставим знати последний шанс провести переговоры. И будет воздаяние.
– Все, чтобы убрать Хунна Раала.
– Я выкую прочный мир.
– Хунн Раал...
– Беззаконный убийца. Я передам его Легиону Хастов и разрешу покарать.
Шелтата ухмыльнулась: – Первый жест примирения.
Смотря на них, Ренарр не понимала, кто вызывает большее отвращение. Так что притушила эмоции, мысленно отвернувшись от обоих. Все это не важно. Они не важны. "Зима разжимает хватку над Легионом. Лагерные шлюхи обоих полов жадно дышат, видя поток монет, торопливо перепихиваются. Они же знают. Понимают. Мы идем в поход. Готовы проложить жаркий путь сквозь зиму. Возбуждение раздувает похоть, ибо похоть имеет так много вкусов. Пришло время попробовать все.
А меня это не заботит. Уже нет.
Отчим нашел, в чем его долг. Готов взять руку Матери Тьмы. Не столь уж большая уступка со стороны лорда Урусандера. Он всегда желал принести себя в жертву, отмести все личные дела и нужды. Да он жаждет таких моментов, таких жестов. Так он ставит себя выше нас, мелкого народа.
Благородные поступки, павлин распускает хвост. Ничего для себя, всё для зрителей. Что ж, будем откровенны: именно нежелание действовать кажется добродетелью, и ее властью он заставит королевство проглотить столько правосудия, сколько возможно.
Но и тогда он не одобрит низменные стремления солдат, и они увидят в нем предателя. Хотя и это покажется добродетелью. И это сойдет по вкусу за жертвоприношение.
Впрочем, всё не важно.
Вскоре я буду стоять с Урусандером в Цитадели. Увижу, как он снова становится супругом. Увижу церемонию свадьбы. Увижу первые деяния нового правителя. Первые жесты примирения, воздаяния, надежный путь к справедливости – такой, какая никому не понравится. Но жить с ней будет можно.
Пыль станет опускаться. Будет облегчение. Восторг. Буря прошла. Всё позади..."
Она встала. – Прошу прощения, милорд. На сегодня урок Шелтаты окончен.
Впрочем, Урусандер уже снова стоял лицом к окну; только сейчас Ренарр расслышала топот. Легион снимался с лагеря. Лорд кивнул ее словам и добавил, словно только что подумав: – Приготовления займут известное время. Мы выходим поутру или, возможно, через день.
– Даже голова кружится, – тихо промолвила Шелтата Лор, улыбаясь вину в бокале. И громче: – Милорд, прошу вас в день правосудия пощадить мою мать.
Видя, что Урусандер не желает отвечать, Ренарр выскользнула из комнаты.
– Нужна будет процессия, – заявила стоявшая у алтаря верховная жрица Синтара. – Свет священных лампад, сравнимый с сиянием зари. Я во главе. Пробужденный Свет наполнит мою персону, яркий как солнце и даже чище. Заря станет первым благословением каждого дня.
Сидевший на каменной ступени Сагандер всматривался в женщину, полуприкрыв веки. Полезно бывает впечатлить толпу, но в жрице слишком явно просматривается склонность к тщеславию. Ей недостает тонкости. – Я говорил о Шелтате Лор. Забота о шлюхе непозволительна. Шлюха порождает других шлюх даже среди детей. Поведение взрослых соблазнительно, ни один ребенок не сможет...
– Как я понимаю, – прервала его Синтара, – дочь Тат Лорат никогда не была ребенком. Говорю вам, она слишком порочна для храма. Удивительно, как благословение белизны остается на плоти столь испорченной особы.
«Ты сама из храмовых шлюх Эмрал Ланир, женщина – как насчет твоей испорченной плоти?» Разумеется, он не решился сказать такое вслух, дабы не оскорбить женщину, отчаянно желающую переделать прошлое. "К тому же переделки необходимы, нужно же вколотить реальную историю в подобие судьбы, оправдать все сказанное и сделанное.
Я запишу все новые истины. Глаза и руки свидетеля здесь, в тайном святилище создаваемого нового государства. Имя Сагандера станут почитать в веках".
– К тому же, – продолжала Синтара, – вы относитесь к девушке с неподобающей увлеченностью.
– Низкая клевета!
Верховная жрица пожала плечами. – Вряд ли это важно. Тат Лорат свободно дарила дочь и мало интересовалась еженощными ее ужасами. Если уроки Шелтаты включали в себя сосание вашего члена, какое мне дело?
Кулаки Сагандера сжались, но руки не оторвались от коленей. – Я пытался спасти ее, – прошептал он.
Синтара улыбнулась сверху вниз. – Много путей ведет к спасению. Или она не... поддалась убеждениям?
