Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 56 страниц)
– Ковры, – сказала Кория, глядя под ноги. – Шерсть диких миридов, сырая пряжа, комки вычесаны. Работа Бегущих, Не Джагутов.
Аратан хмыкнул. – Не знал, что Бегущие-за-Псами ткут что-то, кроме матов из травы и тростника.
– Да ты не знал. Но ты не был на их стоянках. Не сидел у костров, жаря улиток в углях, глядя, как женщины делают каменные орудия, как дети изучают узлы, веретена и гребни – умения, надобные, чтобы делать сети и силки для зверей и птиц. Так они начинают год странствий.
– Год странствий? В одиночку? Мне уже нравится.
Она фыркнула непонятно почему и подошла к очагу. – Интересно, кто его кормит?
– Кория, мы осмотрели каждую комнату. Внешняя дверь открылась сама собой, ибо дом желал нас.
– Почему бы ему? – удивилась она. – Ты сказал, Джагуты не смогли войти. Сказал, они пытались долгие годы.
– Чтобы укрыть нас от того, что ты сделала снаружи. С тем желудем.
– Это был древний бог. Забытый. Маги Илнапов не знали, что творили. Но к чему Дому Азата заботиться о нас?
Они обернулись на странное шарканье, донесшееся из прохода в главный коридор. В проеме внезапно обнаружился призрачный силуэт. Бегущий-за-Псами, волосы такие белесые, что кажутся бесцветными, рыжеватая борода на слабом подбородке спутана и походит скорее на пучок сухой травы. Глазные впадины под тяжелой надбровной дугой пусты. В груди вырезана дыра, там, где должно было быть сердце. Края раны стали сухими и съежились, ребра торчали наружу.
– Призрак, – шепнула Кория, – прости нас за вторжение.
– Мертвецы не ведают жалости, – отвечал дух тонким голосом. – Вот почему нас считают неподходящей компанией. Не просите прощения, не ищите милости, не молите об одолжении и не ждите благословений. Радуйтесь, что я вас заметил, или разражайтесь леденящими кровь криками. Мне все равно.
Аратан вздохнул и выпрямился. – Чего ты хочешь от нас, Бегущий?
– То, чего нужно старикам, живы они или мертвы. Слушателей для истории наших жизней. Острого интереса, который мы можем притупить, вопросов, на которые можем дать неприятные ответы. Возможности разрушить вашу волю к жизни, если получится. Выслушивайте мудрецов, если так привержены идее жизни, которую стоило прожить.
Аратан глянул на Корию. – Ты охотно сидела у костра с такими, как этот?
Та скривилась: – Ну, те, что снаружи, еще не мертвецы. Думаю, смерть меняет образ мыслей.
– Или только усиливает то, что было раньше.
– Меня уже игнорируют, – заметил призрак Бегущего. – Как типично. Некогда я был Гадающим по костям, глупцом среди болтливых женщин, беззащитным перед их уколами... пока не заслужил уважение тем манером, которого они ждали. Стал мужем легендарного упрямства. Впрочем, скажу по секрету, я не упрямился, а скорее отупел. Видимое редко истинно, а истинное редко видят. На что же посоветую больше опираться? Иные заблуждения приятны. А истины, о, чаще всего горьки.
– Как ты попал в Дом Азата? – поинтересовался Аратан.
– Через вход.
– Кто убил тебя?
– Джагуты. Нечто вроде опытов с вивисекцией; они решили узнать, что во мне есть магического. Понятное дело, во мне не было ничего, кроме жизненной искры, как у всех смертных. Сказанные опыты потушили искру, о чем я и предупреждал во всю легочную мочь, когда опускался нож. Если снова увидите Джагутов, передайте от стража Кадига Эвала: "Я ж вам говорил". А хватит смелости, добавьте слово "идиоты".
– О, – сказал Аратан, – я так и сделаю. С удовольствием, если честно. Не то чтобы Готос...
– Готос? Я искал его здесь, в королевствах мертвецов, ведь он сказал, что готов убить себя. Еще жив? Типично. Ни на кого нельзя положиться.
– Он составляет предсмертную записку.
– Я его опередил, как вы узнали бы, если бы согласились выслушать исповедь моей жизни. Разве все подобные рассказу – не предсмертные записки? Списки деяний, преступлений и сожалений, влюбленностей, влекущих новые сожаления – что за вечная литания сожалений, подумайте! Или не надо. Довольно давно мне не было с кем потолковать. Оказалось, я плохой слушатель своим мыслям. Слишком много освистывания и презрения.
Аратан подошел ближе. – Мгновение назад, сир, вы говорили о королевствах мертвых. Видите ли, их мы ищем, Худ и его легион...
– И что теперь? Нет такого убежища, которое вы, живые, не опоганите? Я полон любви к мирам мертвых. Там ни у кого нет причины спорить, гордиться и тщеславиться. Никто не одержим жаждой сохранить лицо, никто не свершает глупостей во имя тупоумной гордыни. Никто не держится за былую ложь. Там нет ничего, достойного злорадства и зависти. Даже месть выглядит смехотворной. Вообразите, друзья. Смехотворной. Ха, ха, ха.
– Сохрани нас Мать, – шепнула Кория, отворачиваясь к очагу.
– Одна потеряна, – сказал дух самодовольно. – Но с другим еще стоит постараться. Ну, юноша, предложи мне иной обман смертных, и я рад буду его разоблачить. Нет конца тому, что окажется бессмысленным в вашей так называемой жизни.
– К чему тебе трудиться? – спросил Аратан.
Кадиг Эвал чуть склонил голову. – Что ж, тут ты прав. Прости. – Сказав так, он исчез.
Аратан тут же обернулся к Кории. – Говорят, Дома Азата имеют стражей. Гадающий по костям был стражем, пока Джагуты не убили его. Но слышала, что он говорил о мирах мертвецов? Вот доказательство: они существуют! Я расскажу Худу.
Кория ощерилась: – Не жди, что призрак распахнет двери перед тобой и всеми остальными. Похоже, мертвые предпочитают свои королевства свободными от жизни.
– Не имеет значения, что нас не приветствуют и не ждут. Это ведь война.
– Ты не слушаешь? Мертвым не нужно сражаться, у них нет причин, достойных драки.
– Тогда мы дадим одну.
– Какая-то женщина рассыпала твои драгоценности и украла сердце. Бывает. Не вполне подходящая причина, чтобы бросать мир живых. Разве ты не видишь? Армия Худа подняла знамена горя. Но их горе реально и серьезно. Того рода, что сокрушает всё внутри. Некоторым образом они уже мертвы, многие из них. Особенно Худ. Но ты, Аратан? Побори вот это. Побори себя!
– А что с Отом, твоим надзирателем? Или с Варандасом? Не горе привело их к Худу.
– Нет. Только верность. И нездоровое чувство юмора.
– Но ты не смеешься.
Она скрестила руки на груди. – Мне нужно было уйти с охотниками-Джелеками. Учиться, как спариваться с псами. И кататься вокруг мертвечины. Но я упустила шанс. Сожаления, всё как говорил призрак. Кто знает, вдруг я столкнусь с ними по пути в Куральд Галайн. И худшее может...
– Слышала?
К ним донеслись отзвуки грохота, стены застонали. Угли в очаге вдруг вспыхнули. Яростный жар хлынул, заставив Аратана и Корию сделать шаг в сторону, и еще. Испарина выступила на стенах, порождая струйки воды.
Призрачный охранник показался на пороге. – Видите, что вы наделали? Еще компания. А я мертв. Что хуже, дом думает, будто вы годитесь на замену. А это не так. Вы слишком беспокойны, слишком жаждете повидать мир. Слишком переполнены надеждами, чтобы стать надсмотрщиками в тюрьме.
Хмурый Аратан подскочил к призраку гадающего. – Тюрьма? Вот что такое Дома Азата? Но кто их строит?
– Проснулся весь двор. Становится жарко. Оставайтесь здесь. – Дух снова скрылся.
Аратан обернулся к Кории. – Тюрьма.
– Джагуты знали.
Он кивнул. – Да, думаю так. Но... Азатенаи? Зачем поклоняться тюрьме?
Пожимая плечами, она прошла мимо него в коридор. – Найди одного и спроси.
– Ты куда?
– В башню, открою одно из окон и посмотрю, что творится. Идешь?
Он пошел следом.
От видел, как вожак Серегалов перелезает через низкую стену двора, роняя куски доспехов, и тяжело падает на землю. Остальные кричали, спеша за ним, оставляя на камнях пятна крови; из-за стены неслись ужасные вопли, раздирая пыльный воздух.
От подступил в вожаку и всмотрелся в лицо. Полбороды вырвано, с ней пропала и кожа щеки. Взгляд дикий, рот беззвучно открывается и закрывается. Двулезвийную секиру он потерял.
Джагут прокашлялся. – Полагаю, в том и проблема древних богов. Вовсе не желают... просто умереть.
Другой Серегал – нет ноги ниже колена, из раны хлыщет кровь – ухитрился выполнить несколько нелепых скачков, прежде чем упасть в восьми шагах от ворот. Тел Акая подошла к бранящемуся Тоблакаю и пронзила шею острым клинком. Проклятия стали хлюпающим хрипом.
– Уберите ее от нас! – захрипел вождь Серегалов, перекатываясь и вставая на четвереньки. Рука покопалась у пояса и сняла нож, более похожий на короткий меч. – Серегалы! Ко мне!
Остальные торопливо окружили лидера, создав защитный строй. На многих были раны от касания корней и кривых ветвей обезумевшего леса, вдруг выросшего во дворе. По подсчетам Ота, отсутствовали пятеро воинов. Женщина встала над трупом убитого ею мужчины, разглядывая отряд с неким неудовольствием.
Суматоха во дворе затихала, хотя та ли иная ветка еще лопалась с резким треском. Да, кто-то внизу еще борется... Взглянув на дом, он заметил открытые ставни на верхнем этаже угловой башни. На подоконник опирались двое, следя за творящимся во дворе.
От прищурился.
– Как они туда забрались?
От обернулся, увидев Тел Акаю рядом. Она не сводила глаз с Кории и Аратана.
– Уже видела ту девушку. От Тисте у меня мурашки бегут. Не знаю, почему. Она бродит по лагерю, создавая проблемы.
– Какого рода?
Женщина пожала плечами. – Высмеивает их. Сторонников Худа.
– Легковесное презрение юных, – кивнул От. Помедлил и добавил: – Не знаю, как они вошли в Дом Азата.
Женщина уже смотрела на кучку побитых Серегалов. Губы скривились в улыбке.
Ворота справа открылись и наружу кто-то вышел. От резко выдохнул и сделал шаг туда.
Джагут, кожаная одежда прогнила, покрылась плесенью. Корни пронизали длинные нечесаные волосы, почва сделала пестрой кожу лица и рук. Пятьсот лет погребения не пошли на пользу здоровью... От со вздохом подошел и заговорил: – Гетол, брат будет рад тебя видеть.
Джагут медленно поднял голову, мельком глянул на Ота и отвернулся. Неловко попытался отряхнуть грязь. – Не помер еще, значит.
– Он над этим работает.
Гетол сплюнул слизь изо рта, закашлялся и поглядел на Серегалов. – Пятеро сошли внутрь. Должно хватить.
– Дом получил старого бога?
– Вполне. – Гетол снова кашлянул и сплюнул.
– Ах, – отозвался От. – Какое облегчение.
– Где Кадиг Эвал?
– Помер, очевидно.
– Но в доме есть живые души. Я их чую.
От пожал плечами. – Да, но не надолго. Это станет проблемой?
– Откуда мне знать? Нет, дом победит. Сейчас.
Вернув внимание двум Тисте на вершине башни, От подождал, пока его не заметили. И помахал Кории. Тут же их фигуры пропали, закрыв за собой окно.
Гетол сказал: – Где же он?
– В Башне Ненависти.
Брат Готоса хмыкнул и ответил: – Ну, я как будто и не пропадал.
– Пламя умирает, – сказал Кред, склоняясь ниже, чтобы осмотреть шипящий в бронзовой чаше кусок пемзы. – Не моя магия, не мое искусство, но само пламя. – Он выпрямился, озираясь. – Видите, как костры тускнеют? Что-то украло их тепло.
Брелла поморщилась. – Будем голодать.
– Или учиться сыроядению, как охотники Бегущих, – предложила Старк.
– Они готовят еду, как все прочие, – возразила Брелла. Она смотрела на молодую женщину. – Простая прогулка по лагерю многое бы тебе показала. Ты же цепляешься за невежественные убеждения, будто они могут переделать мир. По лицу читаю упрямый настрой, хоть ты его опустила – хмурая гримаса, лукавое недоверие в глазах. Так похожа на мать, да сохранит в покое ее душу Морской Разбойник.
Кред хмыкнул. – Мать Старк готова была спорить даже с водой в легких. О, я только восхищаюсь ею. В дни до магии, когда нами владела беспомощность... – Он указал на гаснущую жаровню. – Возвращаются призраки того времени. Кончился принесенный морем плавник, осталась лишь трава степей. Я сижу и вижу, что потерял.
– Я вовсе не моя мама, – взвилась Старк. – Да и ты не похожа на свою дочь.
Ухмыляющийся Крид оглянулся, заметив, что Брелла злится всё сильнее. -Она уже не моя дочь, – бросила женщина. – Отреклась от данного мною имени. Да, она еще может командовать всеми нами даже издалека. Капитан разбитой армии. Капитан сломленных беженцев, отбросов побежденного народа. Кто я для нее? Не мать.
– Флот Верховного Короля приходил за высокородными, – заметил Кред. – Вы с дочерью теперь важнейшие из тех, что могут претендовать на возрождение королевского рода.
Брелла фыркнула. Крид покачал головой. – Ты держала Право Живых, Брелла, потом передала мне. Вот ответственность кровной линии Илнапов. Самим ритуалом ты подтверждаешь претензию на потерянный престол. Даже дочь не станет отрицать.
– Капитан.
– Она выбрала такое звание, ибо не видит впереди будущего. Вот почему мы здесь, Брелла, вот почему мы поклялись идти маршем против смерти. Первая Измена есть Последняя Измена. Так пророчествовано.
Брелла встала, прошипев сквозь зубы: – С меня хватит пустых слов. Поражение стало нектаром, он поддерживает нас, как вонючий дым д"байанга. Она ведет по пути без возврата. Пусть так. Но иллюзий быть не должно. Мы идем, но не ведем. Там, где мы окажемся, Права Живых не будет.
– Проклятие Верховному Королю... – начала Старк, но Брелла повернулась к ней: – Проклятие? Почему? Мы всего лишь налетели на его берег, ограбили купцов и послали их корабли в пучину. Год за годом, лето за летом мы становились ненасытнее, кормясь чужим трудом. Не проклинай его. Возмездие справедливо.
Сказав, она ушла прочь.
Кред снова уставился в умирающий огонь. – Волшебство во мне не ослабело от потери. Как такое возможно?
Пожимая плечами, Старк раскатала постель и приготовилась лечь, хотя день еще не прошел. – Наверно, что-то питается твоими приношениями.
Кред нахмурился, но потом кинул. – Да, я сам недавно сказал.
– Нет, не магией, а пламенем. Всего лишь. Каждый день мы теряем толику тепла – где же сезон оттепелей? Вижу, как стаи морских тварей спешат на север. Крабы бродят по отмелям, ожидая полной луны. Везде вокруг мир готовится к времени размножения и обновления. Но не здесь, в лагере.
Она улеглась, натягивая с головой толстые шкуры.
Сосредоточившись на угасающем пламени, Кред обдумывал слова Старк. Если времена года меняются лишь вокруг, они поистине зашли далеко. Старк права. Спицы колеса сходятся к втулке, а внутри втулки... Худ. Колдун вскочил. "Началось".
Варандас присел напротив Худа. – Чем занят?
– Приканчиваю время.
– Не удивительно, что это так надолго. – Варандас отвел глаза, ощутив приближение единственной из Азатенаев, присоединившейся к страшному легиону. – Идет, – возвестил он Худу. – Кружила около целыми днями. Теперь понятно: это была спираль. Может, она бросит тебе вызов.
– Я не боюсь вызовов, – отвечал Худ.
– Как большинство болванов. Пусть довод разума ударится о твою голову, будто безумная муха, и судорожно отступит. Безмозглые славны упрямством, свинячьими глазками и сжатыми губами. Превращая лицо в подобие мосластого кулака, провозглашают, будто звезды – лишь куски кварца на бархатном одеяле ночи, будто вольные звери созданы, чтобы утолять наш аппетит. Высекают ослиные мнения на камне упертости, гордясь своей глупостью. Ну почему в любой цивилизации наступает время восстания крутолобых идиотов, заглушающих любую дискуссию потоками злобы? Кто эти глупцы, и долго ли они сновали, почти не замечаемые, ожидая своего дня в темной ночи?
– Закончил, Варандас? – спросил Худ.
– Безмозглым не дано ценить риторику. Они не ценят вопросов, на кои нет ответа, ведь в их жалком мирке обитают одни ответы, твердые как куски кизяка и столь же пахучие. – Варандас оглянулся. Кивнул подошедшей Азатенае, но та смотрела лишь на Худа.
Она сказала: – Мертвые маршируют. Полагаю, это умно. Все гадают, как мы сможем пройти в их королевство, а ты ведешь их королевство к нам.
– Спингеле, я не думал, что ты убежишь.
– Никогда не бегала.
– Где же ты была?
– В Башне Ненависти. Ради покаяния.
Варандас нахмурился. – Знаешь, если вправду хотела скрыться среди нас, Джагутов, не нужно было принимать облик женщины столь прекрасной, что спирает дыхание.
Она взглянула на него. – Не намеренно, Варандас. Но если мой облик все еще волнует тебя, могу сделать одолжение.
– Сделать меня женщиной? Думаю, не надо; с меня довольно и временного недоразумения. О, прости же меня за восхищение тобою, самозванкой в нашем обществе.
Джагуты чаще всего были долговязыми и тощими, но Спингеле отвергла обычные формы, и редкостная округлость ее тела вызывала восторг и женщин, и мужчин. Варандас не сразу отвел от нее глаза, вздохнул и сказал Худу: – Она права. Это было умно.
– Даже безмозглые могут породить пару искр. Спингеле, мне казалось, что Башня сплошная.
– Не моя вина, что вы верите всему сказанному Каладаном Брудом. Хотя вы всегда были народом доверчивым, склонным к буквализму, тугим на образность. Но играться со временем... Худ, это кажется не мудрым.
– Мудрость переоценена. Ну же, Спингеле, ты действительно пойдешь с нами в чаемый день?
– Пойду. Смерть – штука любопытная. Для меня она что-то вроде хобби. Сознаюсь в некоем восхищении, пусть не особо горячем. Идея преходящей плоти, мягкой оболочки, что гниет после бегства души. Интересно, как это влияет на вас.
– Нас, смертных? – спросил Варандас. – Скажу тебе, Азаненая, что Джагуты, коим случилось избегнуть ранней смерти, неизменно радовались, когда она, наконец, приходила. Плоть – усталый сосуд, она крошится, становясь тюрьмой духа. Тогда смерть – избавление. Даже бегство.
Женщина нахмурилась: – Но не смущает ли душу ненадежность этого бессмертия?
– Возможно, – предположил Худ, – это для того, чтобы пробудить душу к вере.
– Но в чем ценность веры, Худ?
– Вера существует, дабы умалить обыденный мир доказательств. Если смертная плоть есть тюрьма, то и весь ведомый мир таков. Внутри и снаружи мы желаем – даже нуждаемся – в пути спасения.
– Спасения, называемого верой. Благодарю, Худ. Ты просветил меня.
– Надеюсь, не полностью, – буркнул Варандас. – Иначе отсвет удивления погаснет в твоих лавандовых глазах.
– Красота жаждет восхищения, Варандас, но потом устает.
– Усталость застилает твой взор?
– Возможно. К тому же, слишком многая болтовня заставляет сомневаться в ценности объекта восхищения. Да и чем хорошо быть объектом эстетических восторгов? Я лишь даю форму вашему воображению.
– Редкий дар, – ответил Варандас.
– Не столь уж редкий.
– Облик Джагуты заставил тебя погаснуть. Наше ничтожество заразно.
– Вполне возможно. Худ, Дом Азата в вашем заброшенном городе получил передышку. Даже дух стража чувствует себя обновленным. Но это было рискованно.
Худ пожал плечами у холодного очага. – Сделай одоление, Спингеле, разнеси весть. Теперь уже скоро.
– Хорошо. Варандас, не нужно было спать с тобой.
– Верно. До сих пор все болит.
– В тебе есть что-то жалкое и потому очень непривлекательное.
– Таково проклятие неудачников. Но засей поле меж нами надеждой и увидишь, как я расцвету заново, неся сладкие запахи восторга и предвкушения.
– Варандас, мы готовимся воевать с мертвецами.
– Ну да, плохой расчет времени – второе мое проклятие, но от него так просто не избавиться.
Она кивнула обоим и ушла.
Варандас поглядел вслед и вздохнул. – Новые гости непременно будут, Худ. Их ведет никто иной, как братец Готоса.
– Не смешн... ах да, это было возможно и вот... Интересно, чего он хочет от меня?
– Подозреваю, дать кулаком в нос.
Худ крякнул. – Спорим, разговор будет долгий. Но ведь то была не моя вина.
– Да, – кивнул Варандас, – не забудь ему сказать.
Аратан понял, что снова и снова украдкой смотрит на Тел Акаю. Та ходила вдоль стенки, ограждающей Дом Азата. Меч был еще мокрым от крови убитого Серегала, двигалась она с грацией, не соответствовавшей воинственному обличью. Он никак не мог решить, нравятся ли ему воины. Они были частью жизни, насколько он себя помнил. В детстве он боялся их, звенящих оружием и лязгающих латами. Мир не так опасен, чтобы оправдать подобное поведение... о да, это было лишь заблуждением ребенка. У него было время понять, что мир суров.
Кория спорила с Отом, но они отошли далеко, чтобы разговаривать втайне. Выжившие Серегалы ушли, хромая и стеная. Возможно, они научились смирению. Смерть умеет избавлять наглецов от претензий. Но вряд ли решил он, смирения хватит надолго.
Воздух стал необычайно тихим, словно затаил эхо недавнего хаоса и насилия. Пыль повисла в воздухе, не желая оседать и улетать. Если бездушная природа умеет задерживать дыхание, это и произошло сейчас. Аратан гадал, почему.
Что-то прорычав, Кория вихрем развернулась и пошла к Аратану. – И всё, – бросила она. – Идем.
– Куда?
– Куда угодно, лишь бы отсюда!
Они двинулись прочь от Тел Акаи, Ота и женщины, что подошла к капитану с кувшином вина в руке.
– Это, – сказал Аратан, торопясь за Корией, – не имеет никакого смысла.
– О чем ты?
– Мертвая цивилизация. Омтозе Феллак, брошенный город. Погляди на Джагуту с Отом. Вино. Откуда? Кто его делает? Ты видела виноградники?
– Санад, – ответила Кория, глянув через плечо. – Кажется, его старая любовница. Они снова напьются. Не люблю Джагут.
– Почему?
– Слишком много знают, слишком мало говорят.
– Да, вижу, как это тебя злит.
– Осторожнее, Аратан, я не в духе. Да ты не имеешь понятия, что меня ждет. Видишь пред собой молодую женщину, ничью заложницу. Но я много большее.
– Ты уже говорила.
– Скоро увидишь.
– Не знаю как. Ладно. Не хочу новых споров. Мне нужно кое-кого найти, и они, наверно, мертвы. Нужно кое-что им сказать. И не только им. Полагаю, за Пологом есть много, много воинов. Хочу спросить: оно того стоило?
– Какое оно?
– Война. Убийства.
– Сомневаюсь, что тебе ответят. Более того: сомневаюсь, что им есть что сказать. Умерев, они проиграли, так? Ты ищешь жалкую компанию, Аратан. Тебе не будут рады, но и назад не отпустят. Хотя ты туда не попадешь. Похоже, быть тебе моим охранником.
– Чего?
– Оту нужно передать меня. Кому? Ты ведь из Дома Драконс? Да, доставишь меня отцу, а пока я буду твоей заложницей.
– Не будешь. Я не соглашусь.
– Ты не сын своего отца?
– Незаконный.
– Однако он признал тебя. Ты от Дома Драконс. У тебя есть обязанности. Нельзя оставаться ребенком.
– Вот, значит, что вы придумали? Чую за всем руку Готоса.
Она пожала плечами. – Я твоя заложница. Ты обязан вернуть меня в Куральд Галайн, в имение отца.
– Отец не хочет меня видеть. Привез меня сюда, чтобы избавиться.
– Так отвези меня и вернись. Что будешь делать, покончив с обязанностью – твоя забота.
– Это же... манипулирование.
– И не думай, что я буду медлить. Хочу уехать. Поскорее.
– Если ты моя заложница, решать мне, а не тебе. – Он чуть поразмыслил. Нахмурился. – Я еще не перевел...
– Идиот. Ты никогда не закончишь, ведь Готос не остановится. Думала, ты уже успел сообразить.
– Я только подобрался к интересным местам.
– О чем ты?
– Ну, это более или менее автобиография, но сейчас история начинает... о, то есть он начал со дня, когда убил цивилизацию и стал Владыкой Ненависти, потом идет назад день заднем, год за годом, десятилетие за...
– Да, понятно. – Она помолчала. – Но это глупо.
– Суть в том, что должен быть конец. Когда он подойдет к первым воспоминаниям.
– И сколько ты уже перевел?
– Примерно шесть лет.
Она замолчала, уставившись на него.
Гримаса стала еще злее. – Что? Что не так?
– Далеко ли он зашел? В писаниях?
– На пару сотен лет.
– А сколь стар Готос?
Аратан пожал плечами: – Не уверен... Два, три.
– Столетия?
– Тысячелетия.
Она сжала кулак, словно желая его ударить, но тут же сдалась. Со вздохом потрясла головой. – Поистине Глупость Готоса.
– Мне нужно увидеть мертвецов.
– Лучше смотри на живых. Аратан, они хотя бы могут иногда сказать что-то стоящее. – Она двинулась дальше.
– Было бы безответственно, – сказал он, шагая сзади, – вести тебя назад, к гражданской войне.
– Ох, да провалился бы ты. – Она повернула. – Пойду поищу мужчину с веснушками на руках.
ЧЕТЫРНАДЦАТЬ
Йедан Нарад встал лицом к лесу, отвернувшись от распадка. Снег на ветвях и земле заставил стволы деревьев казаться совсем черными; беспорядочная путаница веток пролегла на фоне белого неба, будто трещины на лике мира. Нетрудно было увидеть безнадежность будущего, нависшего над всеми будто разлом уходящей зимы.
Каждую ночь сны его разрывают покровы времени. Он бредет по берегу, которого никогда не видел, идет в чужое грядущее. Беседует с королевой, называющей его братом, но показывающей лишь гнилой череп, голову юной девицы в наряде невесты. И сладкое дыхание на щеке возмущает чувства, будто вонь гангрены.
С каждым днем, пока собираются охотники трясов, пока растет самозваная армия Глифа Побережника, Нарад все менее способен отличить воображение от реальности, момент будущего от мгновения прошлого. Иногда он поднимает взор и видит лес преобразившимся в стену яростного огня, бесконечные каскады серебряного, ртутного света. Видит драконов, вываливающихся из разрывов воздуха – они становятся ближе, будто он почему-то бежит в сторону этого ужаса.
Во снах его называют воином. О подвигах его говорят восторженным тоном, но толпа так смутна, что он не видит лиц, даже находясь в середине. Почему-то он ведет их всех, являет достоинства и качества командира, коими вовсе не наделен. Все кажется заемным или даже краденым. Ожидания начали просачиваться в реальный мир, и все чаще у него просят руководства. Но тем скорее кто-то – Глиф или полная злобы Лаханис – покажут, каков он на самом деле.
«Нарад, низкородный насильник, солгавший Первому Сыну Тьмы. Почему? Потому что обман живет в сердце, и он готов поднырнуть под руку правосудия. Трусость таится за любым желанием, и как он бежал от кары, так создал фальшивые воспоминания, громоздя нелепость на нелепость».
Но все же... трудно отрицать реальность того, что вскоре случится. Он обещал трясов Первому Сыну, но призыв – когда бы он ни пришел – заставит лорда Аномандера двигаться, искать встречи. И тогда, знал Нарад, он снова предаст этого мужа.
«Берег неприветлив к любому чужаку. Но этот берег мы готовы назвать домом. Найдя нас, ты ответишь на наши нужды. Не сумеешь – обретешь смерть. Но даже дав достойный ответ, береги спину – там стою я. Не тот, за кого ты меня счел. Я даю клятвы, но есть слабость, порок в самой сердцевине моего существа. Он проявится. Только дай время».
– Йедан Нарад.
Он оглянулся на раздувшийся лагерь, увидев подходящего Глифа. В двух шагах позади охотника была Лаханис, убийца, некогда из Погран-мечей. Она явилась неделю назад и теперь ходит за Глифом повсюду. Маленькие руки лежат на двух длинных ножах у пояса. В устремленных на Нарада глазах легко прочитать сомнения.
– В лесу появились солдаты Легиона, – сообщил Глиф. – Кого-то выслеживают.
Нарад пожал плечами: – Преступника. Дезертира.
– Нам трудно будет скрыться.
Нарад скользнул взглядом по Лаханис. – Так убейте охотников. – Она тут же заулыбалась.
Однако Глиф отреагировал на идею напряженной гримасой: – Йедан Нарад. Пришло ли время начать войну отмщения? Здесь собралось более тысячи, но многие еще не пришли. Мы назвались воинами, но мало кто из нас знает пути солдат. Мы остались охотниками. Привычки наши мало...
– Не этого ты ждал? – прервал его Нарад.
Тот колебался. – Каждый охотничий отряд выбирает вожака. В лесу они стараются отделиться от других отрядов. Никакой координации.
Лаханис подала голос: – Все достаточно просто, Глиф. Я уже объясняла. Назови охотничью партию взводом, вожака – сержантом.
– Это лишь звания, – возразил Глиф. – Привычки остаются. Йедан Нарад, ты один понимаешь пути солдат. Но отказываешься вести нас.
– Я сказал: я никогда никем не руководил. «И меньше всего собой».
– Бесполезен, – бросила Лаханис Глифу. – Я уже говорила. Оставь его бродить, будто пьяного. Если хотел жреца, ты его нашел, но никогда жрец не выигрывал войн. Лишь я обладаю нужными вам знаниями. Дай командование, Глиф, и я сделаю твой народ армией.
– Ты, дитя, – отозвался Глиф, – еще не прошла по Берегу. Тобой по-прежнему владеет ненависть, ослепляя к нашей судьбе.
Лаханис в ответ ощерилась, ткнув пальцев в сторону Нарада: – Если этот стал свидетелем вашей судьбы, он точно ослеп!
Более не интересуясь разговором, Нарад отвернулся. – Глиф, – сказал он устало. – Вспомни, как вы привыкли загонять большое стадо. Скажи: тогда все вожаки дерутся за лидерство?
– Нет, Йедан. Выбирают одного.
– По каким качествам?
– Умения и опыт.
– Передай же своему народу: Легион – просто стадо. Опасное, верно, но даже дикие звери опасны, так что не особенно беспокойтесь. Враг будет действовать как стадо, только не побежит прочь, и ринется на вас. Пусть твои избранные вожаки применят опыт к такой ситуации.
– Йедан Нарад, я сделаю, как ты сказал. Спасибо.
– Ты счел это хорошим советом? – взвилась Лаханис.
– Он соответствует нашим привычкам, погран-меч. Нас никто не предупреждал, что придется полностью меняться. Так что Дозорный делится своей мудростью: мы понимаем, как охотиться на большие стада.
– Но вы будете биться здесь, в лесу. Не на равнине!
– Погран-меч, стадо иногда разделяется, небольшие группы бегут в лес. Мы знаем, как это вовремя заметить. Лес не помешает нам понять слова Дозорного.
Лаханис убежала с раздраженным ворчанием.
Глиф вздохнул за спиной Нарада, подошел, чтобы встать рядом. – На ее душе слишком много ран.
Нарад хмыкнул. – А на твоей нет?
– Она молода.
– Раны, о которых ты говоришь... не выбирают возраста.
– Наши дети убиты. Она напоминает...
– Больше, чем ты вообразил. Если бы дети выжили, могли бы стать как Лаханис. Подумай хорошенько.
Отрицатель помолчал, потом вздохнул. – Да. Ты напомнил, что есть разница между раной тяжелой и раной смертельной. Лишь первая порождает новый голод. Мы говорим о мести, но даже потери наши заемны. Так есть и так будет, пока мы живы.
– Помягче с Лаханис, – ответил Нарад, закрывая глаза, чтобы не видеть своей заемной раны, не чувствовать боли. – Ее огонь еще потребуется.
– Того и боюсь. – Глиф замялся. -Солдаты легиона растянулись по лесу. Охотничьи отряды знают, как с ними разобраться.
– Навыки стрельбы.
– Да, да. Йедан Нарад, ты боишься грядущей ночи?
Нарад фыркнул: – Почему эта ночь должна стать особенной?
– Во снах ты бредешь по Берегу.
– Да, я же рассказывал.
– Там будет обретена слава, Йедан?
Нарад знал, что должен открыть глаза, повернуться к Глифу и явить тому грубую жестокость честного ответа. Но не пошевелился, не давая дрогнуть даже душе, хотя никто не смог бы увидеть. – Слава. Ну, если нужно название... назовем это так.
– Какое другое ты бы предложил?
«Гибель невинности? Потеря надежд? Измена?» – Я сказал, этого довольно.
– Йедан Нарад, в день конца войны ты должен вести нас. Никто иной не подойдет. Но сегодня, когда мы начинаем войну, ты уже сделал очень много. Мы увидели путь, на который должны ступить, чтобы стать убийцами мужей и жен.
