Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 56 страниц)
– Милорд, – вставил Галар Барес, тоже не впервые, – посланные нам доспехи. И клинки. Что-то изменило их...
– В дыме мы обитаем, он завесил труднейшие из дней. Видишь пепел? Последний каменный уголь. Скоро мы ощутим вонь дрянного угля, и железо станет хрупким, красным, изделия короткими. Все дело в сере. – Он выбрал очередной кусок шлака. – Мы вколачиваем порядок в мир и заставляем петь дым, но такая музыка слишком груба – или недостаточно груба, ведь душа никогда не бывает такой сильной, какой считает себя, и такой слабой, как страшится. Короче говоря, мы посредственные создания, склонные украшать жизнь поддельным величием. Придаем себе вес. Но дым по-прежнему слепит нас, слезы на щеках – лишь знаки раздражения, влажные шепотки недовольства. Вскоре воздух унесет их, делая лица пустыми страницами. – Неровный кусок отправился в кучу. – Вот что я вижу сквозь дым. Пустые лица. Не узнаю никого, хотя вроде бы должен. Смущение пугает. Я щупаю то, что прежде хорошо знал, беспокойно вспоминаю себя прежнего. Тебе не понять моих чувств.
– Милорд, что случилось с железом Хастов?
Нечто сверкнуло в глазах Хенаральда, будто бледное солнце отразилось в клинке. – Рожденные дымом... никогда не думал, как это ощущается, этот плен. Удивительно ли, что мы плачем? Спеленутые плотью, стянутые вниз, мышцы под стать молоту кузнеца, их корежат и крутят, патина вбивается как стихи, они жаждут гласа музыки, но издают лишь вопли тоски. Железо – тюрьма, друг мой, бегство невозможно, когда ты и есть прут в решетке.
– Никогда не считал их живыми, милорд. За все годы, пока носил меч у бедра, говорил себе: не слышу никакой жизни в его голосе. Другие клялись в обратном. Многие морщились, высвобождая клинок из ножен. Шагали на бой с лицами, искаженными ужасом. Один мужчина, отличный солдат, говорил, что кричал бы от ужаса в точности таким голосом...
Хенаральд отмахнулся. – Ужас краткотечен. Когда нет возможности бегства, безумие оказывается прибежищем быстрым и надежным. – Странная улыбка исказила тощее лицо. – Железо и плоть похожи.
– Милорд...
– Кузницы умирают. Век Хастов уходит. Мы прожгли путь в мир пепла. Да способен ли ты вообразить, мой друг, на что это похоже? В тот день я шел по лесу пней и ям, среди истерзанной земли, и корни тянулись к небу, и я видел повсюду гробницу моего предприятия, моей горькой лихорадки. Считал ли я, что новый пейзаж сулит освобождение? Смотрел на далекие, кипящие зеленью холмы, и лишь облизывался? – Он вдруг задрожал, шерсть соскользнула, явив торчащие костлявые плечи. Оказывается, старик был голым под накидкой. – Может и так. Может и так. Спаси Мать, я мог быть таким.
Безумие железа – болезнь, способная ужаснуть любого свидетеля. Галар Барес отвел глаза, примерзнув к ледяной скамье среди полного снежинок воздуха, среди этой насмешки на сад. Почти сразу же встал, подойдя ближе к лорду, и вернул пальто на плечи. Он видел слезы, бегущие по рытвинам на щеках, замерзающие и мерцающие в глубоких морщинах.
– Промышленность, милорд. Требования прогресса. Вот силы, приливу которых мы не может противостоять. Кого винить, кого из мужей и жен? Преступление, если такая штука вообще существует, заложено в нашей природе. Природу ни отвергнуть, не побороть.
Хенаральд поднял водянистые глаза. – Ты веришь в это, Галар Барес? – спросил он резким шепотом.
– Да, милорд. Если не семья Хаст у наковален, то другая или третья. Одни Джагуты проявили нужную смелость, чтобы отвергнуть свою природу, повернуться спиной к прогрессу, но даже у них, милорд, последнее собрание разразилось разрушением и гибелью.
– Джагуты? Да, Джагуты. Они расплели железо, выпустили крики. Так сказала она, когда сидела рядом у фонтана, касаясь моего лба.
– Кто, милорд?
Он нахмурился. – Азатеная с именем от Тисте Андиев. Как ее звали? Да, вспоминаю. Т'рисс, рожденная Витром. Сидела со мной, когда я рыдал, сделав подарок лорду Аномандеру. Той ночью, когда я слышал, как рвется моя душа.
– Она приходила сюда?
Лицо старика стало безжизненным, он погрузился в себя столь глубоко, что походил на труп. Слова падали плоско, голос был лишен оттенков. – Владения скованы. Сколочены и свиты. Дрожат от давления, но желают разорваться. Связанные и сложенные, связанные и сложенные, закаленные в огнях хаоса. В хастовом железе, благослови Мать, я пленил тысячу королевств. Тысячу и более. Друг мой... – Он помолчал, глаза чуть заметно расширились, устремившись к куче шлака. – Она показала мне своей травяной лошадью, плетеной одеждой, рогожным мечом. Магия сопротивляется пленению – но ведь я трудился, не ведая, счастливо не понимая своих преступлений. Кузни умирают, как и должно, и миру приходит конец, как и нужно. – Он поднял трепещущую руку, потер лоб. – Здесь она озаботилась и дала мне прощение. И теперь я живу здесь. В этом быстром и надежном убежище. – Внезапно улыбнувшись, Хенаральд схватил еще один кусок шлака. Уставился на него с полным вниманием. – Считаем это отходами. Почему? В них весь вопль камня, свободного от железа, дополна использованного. Отходы? Не более чем труп – лишь холодная душа назовет его отходами.
– Милорд, умоляю – расскажите о хастовом железе и тех королевствах, о которых упоминали.
Хенаральд моргнул: – Королевства? – Лицо его исказилось. – Дурак! Я твержу о красоте, ставшей отходами. Красоте, пережившей свою полезность. О свободе в каждой крошке шлака, в каждой кости на поле. Видишь, как он скорчился? Не это ли совершенная улыбка? Наслаждение бегством? Он отныне недоступен нам, понял? Он как пепел, взлетевший над дымоходом, как вредная сера в угле. Как лысые холмы и выработанные шахты. Наша промышленность обещает бессмертие но, гляди! она создает лишь вечные пустоши! – Он склонился, погружая ладони в груду отходов. – Слушай! Похороните меня в кургане из этих драгоценностей, Галар Барес. Могильник, построенный из моего наследия, кусок за куском. Подберите подходящий жесту ритуал, пусть каждый найдет себе обломок. Складывайте курган, проходя подобающе торжественным строем. Хотелось бы, чтобы мои кости влились в бесцельный хор свободы. Провозгласите меня ненужным и тем благословите останки на вечно длящийся мир.
Потрясенный Галар отпрянул. Склонился перед Хенаральдом – движение, оставшееся не замеченным, ибо лорд пытался охватить всю кучу руками, колени вдавились в мерзлый грунт – и покинул сад.
«Когда такой муж теряет путь, все чувствуют утрату. Мы бежим, но уносим с собой некую заразу, мы выведены из равновесия, рассудки наши шатаются как пьяницы».
Опомнился он в широком коридоре, пышном проходе с нишами по сторонам, в которых стояли обыденные предметы, оправленные в металл. Они знаменовали прогресс от меди к бронзе и железу, от литья к ковке, волочению и гибке – эволюция металлургии, словно зовущая принять идею улучшений, постепенных, шаг за шагом. Он понял: тут намеревались показать триумф, обуздание и покорение диких энергий. При этом, сообразил он также, ни один объект галереи не хранил неприятных побочных эффектов: а это не только хвосты и шлак, но и горечь дыма горнов, вонь сожженных волос и кожи, истлевшее дерево и смола, потоки оскверненных рек, множество жизней, переделанных к добру или худу маниакальным рвением индустрии.
Впав в уныние, он медленно шагал по коридору, пока не заметил последнюю нишу, пустую. Вакантное место возвещало рождение железа Хастов. Рассказ о причине пустоты всегда казался ему нелепым и извращенным. Ни один предмет из этого металла, говорили ему, не терпит отказа от работы, ценной функции, сведения до диковины, предназначенной лишь для развлечения. Все отлично знают рассказ о хастовом мече, который вынули из ножен и поместили в нишу. Его вой оглашал все имение, был он бесконечным и раздирающим уши.
До сих пор Галар Барес считал историю выдумкой. Теперь же он стоял у пустой ниши, уставившись в мучительное отсутствие.
К полудню, когда мокрый снег замел землю, последние офицеры Легиона Хастов собрались у фургонов. Заключенных охватила тревога, но и могучее предвкушение. Если свобода имеет цену, если обмен станет суровым даром оружия и доспехов Хастов, наступил миг причащения. Идея свободы всегда связана с идеей силы. Привыкшие к клеткам мужчины и женщины стояли, как голодающие перед полным столом.
Лишь двое из офицеров встали в стороне, явно не желая соединяться с остальными. Женщина Ренс, утопившая ребенка, осталась рядом с Варезом. Сжатые руки были такими красными, что Галар подумал – они обожжены; однако лицо от страха стало бледным как пепел. Что до Вареза... да, Галар понимал его болезненную гримасу, опущенные плечи и животную панику во взгляде.
Брезент сорвали с ближайшего фургона. Капитан Кастеган испытал злобное удовольствие, заметив старый меч Вареза в связке оружия. Кожаные ножны были помечены, серия рун выжжена на обертке. То были отметки кузнеца, испытавшего волю оружия и нашедшего порок. В данном случае вида лежала не на изготовителе, а на владельце.
Едва заметно улыбавшийся Кастеган готов был превратить передачу клинка Варезу в церемонию. Разгневанный Галар Барес шагнул к ним, составляя гневную отповедь старому глупцу. Но, к удивлению Кастегана, Варез вышел и, прежде чем капитан успел воспользоваться моментом, вырвал меч из руки ветерана. Снял кожу обертки и показал нагой меч.
Галар Барес заметил, что меч повернулся в хватке Вареза, будто желая ранить хозяина, но Варез успокоил его – кисти рук напряглись от усилия. Губы искривились в ухмылке, полной горечи и презрения. Он встретил взгляд Кастегана. – Спасибо, капитан.
– Он хочет твоей крови.
– Хватит, Кастеган, – предостерег подошедший Галар.
Все это видели окружающие. Раздались вздохи, когда меч проявил волю, и напряжение покинуло заключенных.
И все же Галар Барес не был уверен, что внезапный поворот клинка не стал спонтанным самоубийственным импульсом Вареза. Но, если подумать, это маловероятно. В конце концов, самоубийство требует не только упрямой глупости, но и мужества.
– Лучше спрячь его, лейтенант, – велел Кастеган. – Тебе не нужны случайности.
Меч начал стенать, что пробудило остальные клинки в фургоне. Траурная песнь нарастала.
Поспешно вернувшись к повозке, Кастеган дал знак Селтину Риггандасу. С бледным лицом квартирмейстер подозвал помощницу распределять вооружение.
Первым подошел получить меч кузнец Курл.
Подвели второй фургон, полный стандартных ножен из дерева, кожи и бронзы; приняв хастов меч, Курл пошел туда. По пути мужчина развернул клинок. Меч начал хохотать, смех быстро перешел в маниакальное хихиканье.
Потрясенный Курл бросил оружие наземь.
– Подобрать!
Галар Барес не был уверен, кто именно выкрикнул приказ, но Курл присел и взял оружие. Казалось, он с трудом удерживал его, спеша ко второму фургону. Принял ножны и поспешно вложил меч. Ужасный хохот стал глуше, но оболочка помогала мало.
«Что-то не так. Никогда не слышал...»
Варез встал подле Галара и произнес: – Их свели с ума, сир.
– Смехотворно, Варез. Они неразумны. В железе нет ничего живого.
– Вы настолько упрямы, сир?
Галар Барес не нашелся с ответом, пораженный недоверием в голосе Вареза.
– Остальные мигом потеряли жажду силы, – заметил Варез, следя за рудокопами. Все как один отшатнулись от повозок. – И это офицеры, раз вы настаиваете называть их таковыми. Что будет, если экипировать всех в лагере? Уверен, многие присоединятся к смеху, ведь они уже свихнутые. Но большинство, сир... они всего лишь сделали ошибки в жизни. И сполна заплатили за это.
– Варез, пусть следующим идет Ребл.
– Командир, сомневаюсь, что могу заставить Ребла делать то, чего он не хочет делать.
– Просто передайте приказ.
Кивнув, Варез подошел к высокому бородачу. Они начали тихо спорить.
Галар глянул на Ренс. – Вы после Ребла.
– Я пыталась сказать Варезу, – ответила та напряженным тоном. – Не люблю крови. Моя... моя первая ночь как женщины была... плохое воспоминание, сир. Не хочу быть здесь. Не смогу стать солдатом, сир.
– Или тут, или в отряде лекарей.
– Но это было бы...
– Еще как, – рявкнул Галар.
Наконец Ребл зашевелился, но пошел не к фургону с оружием, а к ножнам. Выбрал одни, повернулся к первому фургону. Выругался и подошел ближе. Почти вырвал завернутый клинок из руки помощницы. Сорвал обертку и поднес взвизгнувший клинок к самому лицу, и крикнул: – Прибереги это для гребаного врага!
Вопли меча усилились, бормотание фургона нарастало, становилось все пронзительнее – и сорвалось в радостный смех.
Все заключенные отошли подальше. Галар видел, как за спинами офицеров собирается толпа из главного лагеря. В воздухе повисло напряжение, грозящее перерасти в панику.
Ребл вложил меч в ножны, руки его тряслись.
Галар ощущал , что ситуация разваливается. Даже оружие на поясах нескольких солдат вопило из ножен. Голос собственного меча давил на уши, неистовый и ломающийся.
Варез вернулся. – Командир, мы делаем ошибку.
Галар повернулся к Ренс. – Идите в строй.
– Слушаюсь, сир.
Мужчины следили, как она неуверенно бредет к фургону с ножнами.
Рекруты за тонкой линией солдат сгущались в странно тихую толпу.
Варез попытался снова: – Сир...
– Не знаю ни одного подходящего решения, – тихо сказал Галар.
– Я всегда верил, что они живые. Но... как-то они казались... не знаю. Контролируемыми. Скованными. Теперь, сир, они поистине сумасшедшие. Что такое оружие, такие доспехи дадут нам?
Галар Барес колебался. – В день после Отравления, Варез, оружие выло – я был свидетелем. Те вопли до сих пор мучают меня. Те, что там были... думаю, все мы слегка свихнулись, а иные... ну, уже не слегка.
– Говорят, – пробормотал Варез, склоняясь к нему, – что мир ныне гниет от магии. Возможно, магия каким-то образом заразила железо?
– Не знаю.
Похоже, Ребл обрел самообладание, хотя лицо стало сердитым. Он уговаривал остальных офицеров идти к фургонам.
– Ребл был хорошим выбором, сир. Для такого вам нужен мужчина без воображения.
– А вы, Варез?
Тот потряс головой, опуская глаза к обнаженному клинку в руке. – Слишком много, сир. Слишком.
– Похоже, старому оружию почти нечего вам сказать.
– Пока что так, сир.
Сколько Ребл ни сыпал угрозами и уговорами, офицеры сопротивлялись. Квартирмейстер подозвал другого помощника и велел вкладывать клинки в ножны. Затем их понесли, один за другим, к тесной кучке офицеров. Галар следил, как Ренс принимает оружие, неловко хватает. Руки ее были такими красными, что ему подумалось: она мыла их в крови.
Ребл выругался, подойдя к ним. – Командир, не сработает.
– Должно сработать, – возразил Галар.
– Мы даже не трогали доспехи – это дерьмо в ножны не сунешь, верно? Мало кто из старых Хастов их носил. Разве их не привезли после Отравления?
– Идите назад к остальным. Покажите твердость.
– Твердость? – Внезапно расцветшая улыбка была ослепительно-опасной. – О, хребет у меня крепкий, сир. Может, даже слишком. Но его нельзя сгибать. Сломаете – станет бесполезен. Однако до тех пор он может принять немалый вес, сир, и знает, как его распределить.
– К чему это, Ребл?
– К тому, сир. Хотите, чтобы я вернулся. Но я не торговец. Если хотите, чтобы я что-то продавал... я умею убеждать, сир, но только кулаками.
– Просто привлеките на свою сторону Курла и Ренс. Раздайте всем новичкам оружие. Постройте их, Ребл.
Всё улыбаясь, Ребл отдал честь и вернулся в кучку офицеров.
– Могли бы заговорить, Варез. У вас есть доступ к Реблу.
Варез хмыкнул: – Едва ли. Я всего лишь забочусь отдавать такие приказы, которые он выполнит в любом случае. Он решил спасти мою жизнь в рудниках, но не знаю, по каким причинам. До сих пор из-за него плохо сплю по ночам. – Он покачал головой. – Вот как оно среди нас. Преступления держим, словно щиты. Иные прочны и сильны, а другие хрупки и ненадежны. А третьи – всего лишь иллюзии, шепотки. – Варез указал на офицеров: – Вот, например, Листар. Тайна защищает его, но трудно сказать, надолго ли ее хватит. Нет, сир, наши щиты не просто для обороны. Они помогают нам кое-что спрятать.
Ребл ухитрился выстроить офицеров неровной линией. Мечи были на поясах, но даже скрытые ножнами клинки, как и их собратья в повозках, кричали – какофония резкая, будто стая чаек кружит над полем брани. Масса рядовых рудокопов приближалась. Галар заметил, что некоторых стражников уже оттеснили. «Они не побросали оружия, но их не хватит».
– Хотят получить клинки, – сказал Варез. – Им интересно, что случится.
В этот момент двое всадников проехали сквозь щель за шеренгой охраны. Узнав их, Галар Барес ощутил трепет потрясения.
Мужчины вели беседу столь громко, что прорезали гомон оружия.
– Слышишь, старый друг, здесь что-то не так?
– Вороны разболтались. Ну, однажды я носил клинок, только и умевший что жаловаться. Рад был сечь, но жалко терялся в мирное время.
– Какова же судьба того оружия, Празек?
– Соблазнен ржавчиной, на манер отставных солдат, морщинистых проституток и старых бардов, у коих хрипнет голос. Всему приходит конец, Датенар.
– Но мечи, глупо ржущие в разгар жестокой битвы, Празек... разве так подобает?
– Угроза врагу, – ответствовал Празек, останавливая коня. Он оперся на луку седла и обозрел заключенных. -Я задумал взять такой же клинок и даже надеть доспехи, сулящие ужасное предназначение. Кто-то должен выразить безумие гражданской войны и, если она имеет право на голос, здешнее оружие отлично справляется.
Датенар натянул удила и спрыгнул с коня. Поправил плотные перчатки. – Злобное веселье сложится в песнь, посвященную грустному положению наших дел? Весьма уместно, ты прав. Эй, там! Приготовьте мне самое лучшее оружие! – Он резво рванул к фургону. – То, что возопит вместо приветствия. Пусть каркает на манер... э...
– Ворон, – подсказал Празек.
– Ворон! Тусклых и черных над недавними битвами, разъяренных изобилием, гневных от излишеств. Пойманных меж горем и радостью, пустым брюхом и спасением. Такое оружие наверняка умеет выживать, умеет заполнять небеса полночными точками. Угрозы, сказал ты, Празек? Воображаю дрожащие коленки врагов, трепещущий строй – ах, правота их дела (все они мнят себя правыми) съежилась, как мошонка в ледяной воде. А мы стоим перед ними, руки на вздыбленных рукоятях, клинки выползают из влажных ножен...
– Датенар! Ты вогнал в краску прекрасную половину здешних солдат! Как насчет круглолицых и сладкоглазых, пышных и округлых, изящных образчиков эстетического совершенства?
Датенар выбрал меч и ножны. Красуясь, вынул клинок. Тот завопил. – Что такое? Я так уродлив, что вызываю ужас?
– Точно не лицом, друг. Возможно, дыханием.
– Невероятно! Я говорю, набрав в рот розовые лепестки. Привычка оратора. Но, если я понял тебя, ты о женщинах.
– Моя слабость.
– Понимаю, их сила делает тебя слабым.
– Да, и еще лишающий мужества страх пред тайной.
– Тогда... вот женщина здесь, она держит такой меч, навершие блестит, железо полнится предвкушением. Неужели не окажется она бесстрашнее, нежели любой мужчина рядом? Не дрожит ли лезвие от оглушающего ужаса, видя готовность его испытать?
– Испытать и попробовать, затупить и утомить, сделать хромым, если такое возможно. Начинаю понимать твои намеки, Датенар.
– Намеки мои острее любого острия. Я уже готов к громовому доспеху, хотя бы ради столкновения мнений.
– Элегантность всегда тебе шла, Датенар. Славный покрой и верная рука швеца, тонкий подбор оттенков цвета и отличная полировка башмаков – ты всегда был завистью для всех.
– Грацию можно приобрести, Празек, хотя и требуется внимательное раздумье. Лишь практика сделала меня прирожденным мастером, столь же естественным, как уложенные и надушенные кудри надо лбом.
– А если шлем завоет, Датенар? Чем ответишь?
– Улыбкой, друг, как подобает, и полным доверием. Вы, квартирмейстер! Не пора ли открывать доспехи? Ваши офицеры нуждаются в достойном облачении, а клерки, не сомневаюсь, уже успели пометить именами каждый комплект, ровными рядами разложить в доказательство умелой организации, составить списки с разными оттенками воска печатей или еще чем. Смотрите на меня, сир! Разве не стою я тут, как голый?
Приблизившись к Галару, Варез непонимающе выругался. – Командир? Кто эти дураки?
Улыбнувшись, галар Барес покачал головой: – Нежданное благословение. И все же не верю я, что лорд Аномандер оказался столь... щедрым.
– Сир?
– Двое лучших офицеров из его домовых клинков, Варез. Лейтенанты Празек и Датенар.
Двое помощников Селтина вылезли, неся сверток. Положили у ног Датенара.
– Ну, не развернете ли его, добрые господа?
Рудокопы подошли еще ближе, но теперь что-то изменилось. От них уже не исходила угроза. Нет, их толкало любопытство и нечто вроде веселья, возникающего на представлении шутов и мимов.
Празек оставался в седле. Галар вдруг понял, что это неспроста – мужчина резко выпрямился. – Солдаты Легиона Хастов! Ваш мудрый командир позволил мне произнести речь в сей монументальный момент! О, я действительно сказал "монументальный"? Да, верно, этот момент так важен, что придется поставить ему монумент!
– А я прослушал, – крикнул Датенар, следивший, как разворачивают его доспехи. – Прошу всё повторить.
– Слишком ты фамильярен, Датенар, – рявкнул Празек. – Ни о чем не заботишься в моей компании.
– Точно так. Ну же, Празек, продли свой монументально важный момент, призови наш взвод. Тот, что нашли по дороге. Пусть командир видит, что мы сделали из унылых висельников.
– А мы ничего не сделали, пока что.
Датенар нахмурился. – Ничто не сравнится с настоящим моментом, ведь подумай – ничто не может быть истинней. Прошлое уже кончено, будущее вечно непостижимо. Зови их, Празек. Из таких не выйдет офицеров, ни материал не подходит, ни повадки. Однако, лепя материал как глину, мы можем сформировать новые повадки. А не получится, просто их убьем.
Празек развернул скакуна и махнул рукой: – Не стесняйтесь, милашки. Помните, лишь медлительность на дороге спасла вас от последствий негодного поведения более быстрых товарищей. Туповатые умом и телом, вы безмятежно стояли, а кровь, кишки, руки и головы других дезертиров летали вокруг, словно по своей воле. Идите же, покажите, какие милосердные у вас офицеры. Вам позволили вернуться, и пусть это станет уместным уроком. Эй вы, желающие узреть урок судьбы! Пойдите и поглядите на опустевшие равнины за лагерем!
Оборванные дезертиры вышли из толпы.
Селтин поймал взгляд Галара, офицер ответил быстрым кивком.
Датенар держал в руках тяжелую кольчугу. – Бездна подлая! Мы облачимся в сверхпрочное! Под такой тяжестью шеренга не сделает и шага назад! Так, ряд за рядом, мы одолеем врага... а, глядите, наручи! Интересно, что их так возбудило? Ну ладно, поглядим, что они запоют, когда я чисто случайно сяду на них. И наголенники, вполне прочные против любого, кто покусится на мои ножки, будь то пес или надоедливый слуга. А это что такое? Чешуя для украшения плеч, защита головы и шеи и сам шлем! О гулкогласный, я заполню тебя смелыми мыслями – и сам мысли, если я не успею! Ну же, кто меня облачит? – Он обернулся кругом, прищурился на разросшийся взвод дезертиров. Ткнул пальцем, выделив женщину: – Ты вполне мила. Поиграем?
Толпа вдруг разразилась смехом. И этот неровный звук приглушил маниакальное веселье оружия. Тишина многих заставила изумленно распахнуть рты.
Датенар нахмурился. – Как я и подозревал, Празек! Хастово железо любит представления, но лишено чувства юмора. Не знает естественного восторга от касания нежных рук, случайной встречи двух взоров, потирания бедер – ах, мой меч его знает, верно... Но иные штучки лучше утаить от публики, по крайней мере, пока.
Празек привстал в стременах, оглядывая сборище. – Пяльтесь же, если хотите, на суровую и торжественную сцену разоблачения, за коим последует, понятное дело, облачение. Внимание ваше весьма уместно, а зрелище просветит тех, что еще остались девственными.
Отвернув коня от нового напора смеха и скабрезных шуточек, Празек пустил его ленивой рысцой. Натянул удила перед Галаром Баресом. Спешился и отдал честь: – Командир, мы в вашем распоряжении по приказу лорда Сильхаса Руина.
– Сильхаса? Не вашего владыки?
– Так точно, сир, ведь лорд Аномандер еще не вернулся в Харкенас. Капитан Келларас шлет вам приветствия.
– Нашли дезертиров на тракте, лейтенант?
Празек нахмурился: – Всего лишь заплутавший дозор, я уверен. Как видите, они вернулись к службе, не считая нескольких смутьянов.
– Позаботьтесь о них, лейтенант.
– Мы поистине усыновим их, сир. Между нами говоря, ни один не сгодится в офицеры. Но славу можно стяжать в любой дыре. Мы вернем должную меру оптимизма, хотя всех нас ждет одна судьба. – Празек подошел ближе. – Сир, в Харкенасе все смешалось. Лорд Урусандер не станет дожидаться весны, или так все считают. Он добавит огня в зимнюю кровь, но немногие сочтут приятным это тепло.
Галар Барес кивнул и повернулся к Варезу. – Передайте квартирмейстеру, что ждать больше не нужно. Раздайте оружие и доспехи рядовым.
В глазах Вареза ему почудилось сомнение, но потом тот кивнул и удалился.
Облаченный в необычайно мощные доспехи Хастов, подошелДатенар. – Поставьте меня, сир, в звенящий строй. Шестеро, взявшись за руки, станут стеной, двадцать образуют бастион. Мы будем ожидать врага на поле, будто ходячие крепости. Сам чувствую себя зАмком, мириады кирпичей повисли на плечах и загривке, а из-под шлема исходит ухмылка столь презрительная, что враг впадет в ярость.
– Тяжкий набор, – согласился Галар. – Лорд Хенаральд задумывал новый вид солдата, стойкого и упорного. Легион Хастов всегда славно держал строй, иногда одним тем смиряя врага. Но теперь, с такими доспехами, мы добавим хребтам железную прочность.
– Отлично сказано, сир. Вижу, Празек уведомил вас о нашем повышении.
Галар улыбнулся. – Уже гадаю, какое непокорство привело вас сюда.
– Оставленный без стражи мост – первое преступление. Но еще хуже, мы слишком долго прохлаждались в Цитадели, ныряли в чаши с вином, пока не исполнились беззаботного апломба. Глупцы, мы утомили Белого Ворона своей дерзостью. Считаем наказание заслуженным и готовы стараться, дабы избежать новой немилости.
– Этим, – встрял Празек, – он свидетельствует, что мы будем служить со всем природным усердием и более того.
– Прорвемся за грань природы, да, – закивал Датенар. – К загадочным конструкциям темной логики, даровавшей нам чудесные символы: каркающие клинки и полные презрения доспехи. Как они нам подходят, сир! Однажды от Легиона Хастов потребуют невозможного. Предвижу, что легион разобьет всем сердца, сир.
Галар Барес невольно опустил глаза, прячась от сияющего, дерзкого взора Датенара. Отвернулся к толпе, получавшей вооружение. – Лейтенанты, оставляю вас на командовании. Мне нужно в Хастову Кузницу. Если это еще возможно, я пробужу Торас Редоне, ибо она нам необходима. Мне даже интересно, слышала ли она о падении Хранителей. Если нет, я принесу эту новость сам.
– Вы наслаждаетесь тяжкими задачами, сир.
Датенар бросил замечание шутливым тоном, но оно резануло Галара Бареса, так что он застыл на месте, лишившись дара речи. В голове загудело. Усилием воли преодолев этот паралич, он отвернулся от лейтенантов, чуть помедлил – и снова поглядел на них. – Добро пожаловать в Легион Хастов. Обращайтесь к Варезу, чтобы узнать любые подробности о заключенных. А, да, среди нас затесался убийца. Похоже, он мстит за старые обиды. Варез передаст детали.
– Интриги и загадки, сир, сохраняют нам молодость.
Галар Барес всмотрелся в невинное лицо Датенара, перевел взгляд на Празека – тот стоял так, словно готов был пуститься в пляс. – Еще раз: мы рады вам.
Пустая ниша в коридоре; кажется, из нее до сих пор плывет эхо некоего иного места, но звучит в нем усталость и потерянность. Воспоминания о протекшем дне постепенно выцветали в разуме; Галар отвернулся от ниши и продолжил путь. Утром, до очередной встречи с владыкой Хастов, он прошелся по рабочему двору и был потрясен гаснущей энергией остановленных горнов, высоких дымоходов без единой струйки дыма, привкусом переутомления в холодном зимнем воздухе.
За дюжиной кирпичных печей с поддувалами стоял ряд телег, перегруженных ненужным углем. Он увидел истину, ту, о которой потом сказал Хенаральд: кузницы умирают. Каменный уголь исчерпан, новые партии полны опасных примесей. Сам век оружия подходит к финалу, и это может удивить только глупцов. "Война, распад мастерства, любому выкованному лезвию находится лишь одно назначение. Как же так: достигнув совершенства формы и столь же умелого применения, мы навлекаем на себя только хаос и разрушение? Я один вижу всю иронию? Промышленность, ты исподволь, сладко манипулировала нашим мышлением, и мы дали себя убедить, что ты и необходима, и права. Но смотри, что ты построила. Нет, отойди от монументов, от величественных зданий. Сюда, к месту свалки отходов и шлака.
Хенаральд был прав. Свобода в этом мире достается лишь отброшенному, тому, что мы торопливо сметаем в сторону. Гляди, птицы скачут по кучам, видя в каждой блестке предательски раскрывшееся крыло насекомого. Но кормиться здесь означает умирать, соблазн охоты приносит лишь горький голод".
Он вышел на задворки и, приближаясь к задней стене гостиницы, куда удалилась с глаз долой Торас Редоне – то ли по своей воле, то ли нет – пытался услышать далекий рев кузнечных горнов. Не слыша ничего.
"Промышленность, твое мастерство – иллюзия. Посул стабильности – ложь. Ты всего лишь пасть, кою мы создали и теперь питаем. Вот, наконец, и мы и мир утомились. Но, не сумев утолить твои огни, твой вечный глад, мы обернулись... не против тебя, но друг против друга.
Одни Джагуты осмелились встать с тобой лицом к лицу и назвать тебя демоном, затесавшимся в самую сердцевину. А мы? Да, мы будем умирать у твоих ног, словно ты – алтарь, до последнего вздоха верить в святость твою, хотя душа твоя проржавела, а наши души источили последние капли крови".
Как бывает слишком часто, сообразил Галар Барес, семена гибели цивилизации смешаны с семенами роста. Но Джагуты показывают: прогресс не обязателен, судьбу можно отвергнуть, сломать, вышвырнуть прочь.
Он встал у двери, поглядел на черную бронзу, заклепки и потемневшее дерево. Увы, за дверью – его любовь. В каком бы состоянии она ни была, он знал, что упадет на колени – если не физически, то мысленно. «Мы правы, проклиная любовь. Она делает нас такими жалкими, такими падкими на сдачу в плен. Ей стоит лишь поглядеть в глаза, чтобы понять: я принадлежу ей и сделаю все, что ей угодно. Куда делась моя смелость?»
Он медлил.
«Торас Редоне, я принес грустную весть. Хранители истреблены в битве. Но Калат Хастейн выжил, он не виновен в участи своего племени. Но можно ли так говорить? Не он ли отдал приказы Илгасту Ренду? Не он ли безответственно ускакал к Витру в столь опасное время? Поистине грустные новости, и тебе выбирать, что хуже – конец Хранителей или то, что твой супруг еще жив».
