Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"

А вы, поэты, мастера придавать голосу дрожь почитания, внимательно поглядите на свершенные вами преступления. Вы будили лихо каждым касанием струн. Поглядите на дитя-переростка, кое вы вознесли под званием героя, и осмыслите – если посмеете – тиранию его триумфов.

Потом устремите взоры на слушателей, заново увидев сияющее восхищение на лицах, блеск восторга в очах. Вот проснувшиеся остатки жестоких детских умов, вернувшиеся к жизни благодаря беспечным вашим словам.

Так скажите, милые поэты: вечерами, когда окончены сказания и пепел носится над угасшим очагом, каплет ли кровь с ваших рук? Или, что важнее, останавливается ли она?"

Касавшиеся его плоти ладони затвердели от мозолей. Грубое мыло с каким-то порошком скребло кожу, он мог ощущать ее вес и тепло; а когда она переместилась, уселась сверху и ввела его внутрь, Келларас изгнал из рассудка воспоминания о героях, отдавшись реальности общего мгновения, разделяемого ветеранами слишком многих сражений.

Да, тут были чувства, не только физические ощущения. Это был язык, на котором говорят те, что противятся тирании во всех ее обличьях. Мир, найденный в ее объятиях, принадлежал взрослым, не детям.

Пусть она твердила о скрытом сердце – он весьма легко нашел свое и отдал ей в ту ночь. Не ожидая ответа, окутанный ощущением чуда. Зная: она не пойдет с ним и даже не поймет, что он сделал. Риск был весьма реальным: она может отбросить его, унизить жестоким смехом, как отбрасывает ребенок всё слишком сложное и потому потенциально неприятное.

Он не произносил слов, в тот миг дар казался ему лежащим за пределами речи. Но мысленно он протянул руки, чтобы сдавить горло ближайшему подвернувшемуся поэту. Подтащил его к себе и зашипел: «Здесь, ублюдок, ты быстро повзрослеешь. Ну же, пой о любви как знающий. Наконец я услышу от тебя истинное сказание о героях».

Любовь потерянная, любовь отвергнутая, любовь непонятая. Мужчина или женщина, мало кто может похвастаться жизнью без сожалений. Но сожаления принадлежат миру взрослых, не детей. Они составляют главнейшее отличие двух миров.

«Пой об истинных героях, чтобы мы могли рыдать, и причины не понять детям».

– Мой дядя Венес, – произнесла Хиш Тулла, – командует дом-клинками. Они ожидают в Харкенасе. – Глаза ее, столь удивляющие красотой, стали холодными как монеты. – Но из Цитадели ничего не слышно.

Келларас кивнул и потянулся за вином. Замер, когда Пелк склонилась ближе, чтобы забрать тарелку. Он еще мог почуять запах мыла, сладкий и нежный, будто поцелуй. Вдруг выбитый из колеи, он отпил вина и сказал: – Сильхас готовит Легион Хастов, миледи.

– Значит, он с ними?

– Нет. Ввиду неспособности командующей Торас Редоне, новых рекрутов набирает и тренирует Галар Барес. – Он незаметно глянул на Грипа Галаса; тот еще ковырялся в тарелке. – Я свел с ним знакомство. Мы ехали вместе из Кузницы, от Хенаральда. Если Торас останется... в тени, он станет на ее место и будет служить с честью и усердием.

Хиш Тулла чуть отпрянула, взор ее оставался напряженным и хищным. – Гонец от Венеса рассказал нам. Заключенные из рудников? Какую армию, вообразил Сильхас, он получит из такого сомнительного урожая? Верную Матери Тьме? Полную сыновней почтительности к тем, кто радовался, отдав их под власть закона? Как насчет их жертв, как насчет тех, что еще оплакивают убитых? – Она взяла кувшин со стола и налила целый кубок густого кисловатого вина. – Капитан, давая оружие Хастов таким мужчинам и женщинам, мы словно открываем третий фронт проклятой войны.

– Празек и Датенар посланы в помощь Галару Баресу.

Грипп Галас отодвинул тарелку, почти ничего не съев. – У него нет права, капитан. Домовые клинки Аномандера! Чем не подходили его собственные клинки?!

Хиш Тулла опустила кубок и потерла глаза. Посмотрела на гостя, моргая. – Я была там, на Эстелианском Поле.

Келларас задумчиво кивнул. – Хотелось бы мне это видеть, миледи...

– Ох, Галлан придал рассказу достойную форму. Слушаю – и кажется, он сам там был, в гуще боя. Видел то, что увидели Кагемендра и Скара Бандарис. А те болтливые дурни, Празек и Датенар... – Она покачала головой. – Герои легенд ходят среди них, мы можем обращаться к ним по именам...

– У Сильхаса нет права, – повторил Грип, и Келалрас увидел сжатые кулаки, тяжелые как камни.

– Будем надеяться, – продолжала Хиш, – что Галар Барес найдет им должное применение. То есть заметит не только пустую трескотню. Подумала о них, капитан, и увидела такую картину: Дорсан Рил зимой, скованная тяжкими латами льда, а сверху лежит мягчайшее одеяло выпавшего ночью снега. Где же в этой сцене Празек и Датенар? Как! Они – темное течение внизу, могучее как железо. Поток стремится вперед, сокрытый от всех глаз. Но вслушайтесь, и вы услышите... – она вдруг улыбнулась, – треск.

– Именно я отослал их из Харкенаса.

– Вы? – возмутился Грип.

– Мой приказ, но воля Сильхаса Руина. Лорд Аномандер ушел, Грип, оставив только тень, и то не черную, а белую.

– А Драконус? – требовательно спросила Хиш. – Если кому и следовало принять общее командование в отсутствие Аномандера, то консорту.

Келларас озадаченно взглянул на нее: – Миледи, он у Матери Тьмы, не показывается.

– До сих пор? Это уже каприз, граничащий с безумием! Прошу вас, капитан: вернетесь – выбейте их дверь. Пробудите воителя и, если нужно, силком вырвите из объятий Матери! Он нужен!

Теперь и Грип взирал на Хиш в явном изумлении.

Келларас кашлянул. – Миледи, похоже, ваше уважение к лорду Драконусу рождено деяниями, о которых я не знаю. Да, он достойно сражался в войнах и даже обратил течение одной битвы...

– Да, Лискенская Схватка, – вмешался Грип. – Второй сезон войны с Джеларканами. Своими глазами видел, как он встретил атакующего волка размером с пони. Голыми руками схватил за шею, поднял высоко – я был так близко, что расслышал треск костей гортани. Словно сломалось крыло воробья. Зверь умер еще до того, как оказался на земле. – Он поглядел на Келлараса. – Тот волк был главой клана. Тогда мы сломили волю врага. Остаток войны состоял в долгой погоне по северным краям.

Некоторое время все молчали. Келларас мысленно воспроизвел сцену, которую описал Грип. И едва не вздрогнул. Снова поглядел на Хиш Туллу. – Мало кто готов приветствовать лорда Драконуса как командующего, миледи. Да я не могу представить ни одного аристократа, который признает его власть.

– Я признаю, – бросила она. – Без сомнений.

– Значит, миледи, вы видите некие выгоды, непонятные остальным.

– Низкая зависть. Что за глупцы! Это выбор Матери Тьмы! Думают, кто-то из них подойдет лучше? Так пусть доложатся ей и осмелятся выслушать ответные насмешки. Но нет, они желают ходить позади занавеса – мы видим только снующие ноги и выпуклости на ткани.

– У них нет надежды этого достичь, миледи, что делает зависть еще более дикой. Презрение отравило каждый их клинок... но вы правы, им не оспорить выбор женщины. Тогда кто подвластен гневу? Драконус, разумеется. А теперь, после битвы с Погран-Мечами...

– О да, – прорычала Хиш. – Что за жалкий обман!

– Не все еще разубеждены.

– Потому что не хотят, пожирая ложь. Перекормленные свиньи! – Она махнула рукой, будто отметая тему разговора, и взяла кубок. – Неделю назад мы встречали капитана Шаренас. Но ее слова из Нерет Сорра, от Веты Урусандера были лишены смысла. Он клянется в непричастности ко всему – погрому, резне Дома Энес и даже уничтожению Хранителей. Ну ничего не делал!

Келларас вздохнул. – Меня это смущает, миледи. Трудно представить, что Хунну Раалу дадена такая свобода. Вета Урусандер...

– Муж сломленный и вставший на колени. Иного объяснения нет. Даже Шаренас не смогла объяснить... ну, очень многое. И при этом искала твердых заверений, коих я не могу дать.

Келларас отвел глаза. – Ваши владения, миледи, не так изолированы, как я считал.

– Вы не едины в заблуждении, – горько отозвалась она. – Но я послала приказ в западное имение. Крепость нужно удержать, хотя бы ради безопасности юной Сакули Анкаду. Я верю в Рансепта и оставлю его там. Скажите, кстати, как поживает юный Орфанталь?

– Ребенок нашел место по себе, миледи. К сожалению, Сильхас Руин остался единственным его покровителем среди Пурейков. Но я привез весточку от Орфанталя: он ужасно по вам скучает.

Грип издал тихое хмыканье. – Он узнал меня слишком хорошо во время бегства по холмам. Дурно, что он увидел кровь на моих руках. Полагаю, теперь будет сторониться, и это, честно сказать, к лучшему.

– Его слова и чувства, Грип, касались не только леди Хиш Туллы.

– Славная попытка, капитан, но будьте осторожнее, не заразите его своим великодушием.

Келларас замолчал. Он и сам вспомнил, как на лице Орфанталя мелькнул страх при упоминании Галаса.

– Побери Бездна, Пелк, – тихо зарычал Грип. – Не желаешь ли найти кубок и присоединиться?

– А что еще остается дряхлым ветеранам? – ответила она, подходя и вытягивая стул рядом с Келларасом. Уселась и приняла кубок из руки Хиш.

– Поведай нам свои мысли, Пелк, – велела Хиш.

– Мало что могу сказать, миледи. Вета отгоняет облака непонимания, и половина была поднята его окружением. На поле битвы, если помните, он всегда искал высокого места, чтобы всё видеть ясно. Может быть, он вообразил, что крепость над Нерет Сорром дает то же самое. Но это ведь не так, когда полем битвы стал весь Куральд Галайн. – Она выпила и пожала плечами. – Но сейчас проблема в Сильхасе, потому Келларас и приехал, спорить готова. – Она обернулась к нему. – Полагаю, пора выплюнуть это, капитан.

– Склонен согласиться, – кивнул он. – Хорошо. Дабы разговор наш не стал грубым и Сильхас Руин не предстал перед вами в самом невыгодном свете, скажу, что он отлично понимает свое... опасное положение. Он остался один из троих братьев и потому должен терпеть страх, потоки обвинений и общее ощущение болезни, охватившей Цитадель и весь Град. Почти весь гнев справедлив, но заслужил его не Сильхас, а Аномандер.

Грип зашипел и ударил по столу кулаком, отбрасывая остатки вежливости. – Разве не был бы он в Цитадели, если бы не Андарист?

– Ты слишком сурово судишь скорбящего, – сказала Хиш.

– Есть много оттенков горя, – отвечал он.

Пелк вмешалась: – Продолжайте, капитан Келларас.

Он знал ее лишь один день, но успел почувствовать неумолимый характер. – Сильхас молится о возвращении Аномандера. Ничего так не желает, как отступить. Потому он просит найти и вернуть брата в Цитадель. Понимая, впрочем, сложность задачи: Аномандера так легко не столкнешь с пути. Его необходимо переубедить.

Грип сказал: – Я выезжаю поутру.

– Нет! – вскрикнула Хиш Тулла. – Он обещал! Муж мой! Ты свободен! Гони Келлараса – о, простите, капитан, знаю, вы не сами... Грип, слушай! Отвергни Сильхаса. Он не имеет права. Разве ты уже не сказал?

– Я сделаю это, жена, не Сильхаса ради, но Аномандера.

– Не понимаешь? – вопросила она, склоняясь к нему. – Он освободил тебя. Торжественной клятвой. Грип, если ты выследишь его, выполнишь желание Сильхаса, он придет в ярость. Он уже не господин, а ты не слуга. Аномандер дал слово – его лишь это и волнует. Супруг, прошу, умоляю. Он полон чести...

– Кто еще может надеяться найти его и тем более вернуть? – спросил Грип.

– Супруг, он освободил тебя – освободил нас – потому что этого хотел. Его дар мне и тебе. Ты отбросишь дар? Вернешь в его руки?

– Хиш, ты не понимаешь...

– Чего именно я не понимаю, муж? Я знаю их всех...

– Во многих смыслах, да, и лучше любого из нас. Я не отрицаю любимая. Но мне также ясно: ты не понимаешь их путей, как я.

Она отстранилась, сурово сведя брови и скрестив руки на груди. – Объясни же.

– Аномандер поймет, Хиш. Почему я пришел и зачем нашел его. Он поймет принесенные вести и скрытую за ними необходимость.

– Почему? Какое ему дело!

– Есть дело. Любимая, слушай. Аномандер... – Грип колебался, глаза заметались по сторонам. Он,, кажется, задрожал, но заставил себя продолжить, глубоко вздохнув. – Любимая, Аномандер не доверяет Сильхасу.

За столом воцарилось молчание. Келларас медленно закрыл глаза. "Да. Разумеется. Но..."

– Так почему, – проскрипела Хиш, – он вообще ушел?

– Ради Андариста, – без колебаний отвечал Грип. – Они были втроем, да, Аномандер с одного конца, Сильхас с другого. Но связывал их, поддерживал равновесие – Андарист. Перед Аномандером не один раскол.

– Тогда, – сказала леди Хиш, внезапно встав, – ты привезешь его сюда.

– Привезу.

– Простите, – встрял Келларас, глядя на обоих и не замечая толчок локтя Пелк, – но нет. Он должен вернуться в Цитадель.

– Капитан, – почти прорычала Хиш, – у нас есть другой гость.

– Андарист, – признался Грип, оседая в кресле.

– Тогда... тогда, о Бездна подлая, зовите его. Скорее!

– Нет смысла, – ответил Грип. – Он откажется. Занял крыло дома, забаррикадировался, запер двери. Бегство в дикие места, подальше от сцены резни, в итоге привело его к нам. Ну, – поправился он, – к Хиш Тулле. Которая в миг величайшей нужды приняла его в объятия, тогда как другие не осмелились. – Чуть помедлив, старик пожал плечами. – Мы послали слуг. Ни один не вернулся. Похоже, они кормят его и убираются в комнатах...

Келларас медленно сел, ошеломленный и устрашенный.

– Потому, – добавил Грип, – найдя Аномандера, я приведу его сюда. Прежде Харкенаса.

Келларас кивнул: – Да, Грип Галас. Конечно.

Пелк потянула его за руку, чуть не заставив вскочить. Он смущенно повернулся к ней лицом.

– Он уезжает завтра, верно? – сказал она, стараясь поймать взгляд.

Келларас глянул на Хиш Туллу и узрел на ее лице такое опустошение, что слезы затуманили глаза. «Видели бы вы меня сейчас, Празек и Датенар. Не вы одни горюете по принесенному мной разладу. Мои задачи... я не выбирал. Увы, они сами меня нашли».

В сопровождении Ребла и Листара Варез прошел к небольшой толпе, собранной на улице меж двух рядов палаток. Торфяная копоть пеленами повисла над разросшимся лагерем, неподвижная в спокойном, горько-ледяном воздухе. К югу груды отбросов и выгребные ямы наспех воздаваемой армии обозначали себя колоннами более темного и густого дыма, чуть скошенными, словно вонзенные в почву копья. Вороны кружили у колонн, явно желая поджариться. В далеких криках слышался оттенок разочарования.

– А ну, все прочь, – зарычал Ребл на две дюжины новобранцев; Варез видел поворачивающиеся к нему лица, но злобные гримасы торопливо скрывались за масками вежливого почтения. Мужчины и женщины посторонились, давая пройти.

Лежавшее на промерзлой земле тело было обнажено выше пояса. Из бледной спины торчало более десяти ножей. Некоторые покрылись кровью до рукоятей, но большинство вонзились, не вызвав кровотечения.

– Больше места, – велел Ребл и хмуро вздохнул, пустив струйку пара. – Так кто это такой?

Присев и поморщившись от боли в изуродованном позвоночнике, Варез перевернул труп. Холод ночи заставил его окоченеть, руки вытянулись над головой. Смазанные кровавые отпечатки пальцев на запястьях показывали, как именно убийца притащил жертву на перекресток. Пока Варез изучал незнакомое лицо, Листар отошел, ища следы ног на тонком слое снега.

Было непохоже, что он нашел в узких проходах меж палаток хоть что-то. Убийца имел обыкновение бросать жертвы далеко от палатки, в которой происходило умерщвление, хотя как ему удавалось не оставлять следов, было загадкой. Да, это стало частью его почерка, как и множество ножей, втыкаемых в тело, уже лишившееся жизни.

– Кто-нибудь его знал? – спросил Варез, выпрямляясь и озирая круг лиц.

Отвечать не спешили. Варез всматривался в выражения лиц, видя – не в первый раз – плохо скрываемое презрение и негодование. Так к нему относились почти все. Офицерам приходится заслуживать уважение, но потребные для этого труды ожидают его еще очень нескоро. Если ожидают. В жалком отряде невольных рекрутов понятие ранга весьма хрупко, к тому же здешний народ питает врожденную ненависть к начальству. В случае Вареза... репутация труса заставляет всеобщее притворство рушиться, до открытого насилия остаются мгновения. Он не раз предупреждал Галара Бареса, но без толка.

Но это же его мысли, внутренние метания туда-сюда собирают страхи реальные и воображаемые. Их голоса причудливой игрой меняются от шепота до бешеного рева, составляя дурногласие ужаса. «Побуждающая музыка, подходящая тому, кто бежит, спасая жизнь. Но весь этот бег никуда не приведет».

– Из какой ямы? – крикнул Ребл. – Кто знает?

Какая-то женщина подала голос: – Его звали Гайниал, кажется. Из рудника Белый Утес, как и я.

– Его любили или не очень?

Женщина фыркнула: – Я была кошкой. Никогда не обращала внимания на псов и их дела.

Варез поглядел на нее. – Но ты знала имя.

Женщина не желала встречать его взгляд. Ответила Реблу, будто это он спрашивал. – Убийца женщин, вот кто таков Гайниал. – Она пожала плечами. – Таких мы знали.

Тут Ребл метнул Варезу короткий взгляд.

Вернулся Листар. – Ничего, сир. Как и раньше.

Сир. Слово ударило его грязным камнем в грудь. Варез отвел взгляд, но вокруг были лишь тупые рожи с глазами злобных зверей. Он прищурился, разглядывая нависшую колонну дыма.

Ребл сказал: – Что ж, похоже, у нас есть добровольцы. Вы, справа, давно нас поджидали. Вчетвером берете его и несете к костру – ну, ну, солдатики, не надо сражаться за привилегию.

Когда женщина вышла и схватила вытянутую руку, Варез сказал: – Не ты.

Она скривилась и сделала шаг назад.

Ребл подскочил. – Когда лейтенант с тобой говорит, рекрут, изволь смотреть прямо, как кошка, и шипи громко и четко. Плевать, что он уродлив и скрючен. Поняла?

– Да, сир!

– Ну, – Ребл улыбнулся из спутанной бороды, явив на удивление белые зубы, – не надо слишком громко, поняла? Просто играй солдата и, кто знает, вдруг ты им станешь. Может быть.

Новый капрал, правая рука нового лейтенанта, явно наслаждался новыми привилегиями. С каждым прошедшим днем Ребл говорил увереннее и все сильней походил на ветерана, героя многих битв. «У каждой армии свой нрав. Спаси Бездна, если у нашей он как у Ребла».

Тело унесли, зеваки разбрелись. Осталась лишь женщина, переминаясь с ноги на ногу и не глядя в глаза командирам.

– Твое имя, рекрут? – спросил Варез.

– Ренс... сир. – Она подняла голову и дерзко взглянула на него. – Утопила свое дитя. Или мне так сказали. К чему им врать? Я ничего не помню, но я это сделала. Мокрые руки, мокрое платье, мокрое лицо.

Варез не отводил взора, пока она не сдалась. Такой взгляд он выработал очень давно, поняв, как легко его принимают за выражение решимости и внутренней силы. "Игры и маскировка. Варез знает их все. Но вот он стоит, и самый тайный его секрет нам известен. Не должен ли он ощутить свободу? Отсутствие цепей? Хотя бы избавиться от того, что жадно пожирало энергию год за годом, шаг за шагом бесполезной жизни? Не таиться, не притворяться, не изображать другого?