Текст книги "Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется"

Автор книги: Иван Франко

 
Ой, поет в саду, щебечет соловей
Песню вольную весенних ясных дней,
Он щебечет, как и прежде щебетал,
Вёсны красные напевами встречал.
Да не так теперь, не то теперь у нас:
Все село гудит, бывало, в этот час,
А на улице – дивчата, словно рой,
А на вишне – соловейко молодой.
Ой, не то теперь, что было! Вечерком
Не пройдут дивчата с шуткой, с говорком,
Не выводят они песен на весь двор,
Молодому соловью наперекор.
Изнуренные, с полей они спешат,
Руки-ноги, как отбитые, болят,
Не до песен тут, видать, не до затей, —
Им, сердечным, отдохнуть бы поскорей!
Грустно даже соловейку щебетать,
Грустно, тяжко дни весенние встречать,
Славить радостными песнями простор,
Словно горю человечьему в укор.
Еще жаль ему соперниц, что гурьбой
Пели с ним по вечерам наперебой.
Что-то ждет их?…
Муж постылый, плач детей,
Брань свекрови да попреки от людей.
 

‹25 апреля 1881›

 
Ох, истомило весны ожиданье!
Что же, голубка-весна, не идешь?
Вместо себя беднякам в наказанье
Голод и холод, нужду и страданье
В гости ты шлешь?
Май на дворе!
Но не рады и маю:
Что же нерадостен, май, твой приход.?
Поле и роща молчат, изнывая,
Только свинцовые тучи скрывают
Весь небосвод.
Стон раздается по хатам убогим,
Дети от хвори десятками мрут,
Сена – ни стебля. Валясь на дороге,
Гибнет скотина. По долам отлогим
Воды ревут.
«Сгнием! – все шепчут. —
Беда, как ведется,
Скопом приходит.
Чуму принесет,
Либо – не дай боже! —
Польша вернется».
Вот как в крестьянских сердцах отдается
Мая приход.
 

‹6 мая 1883›

 
Песни доли вешней,
Ночи вешней сны,
Что так безутешны,
Что вы так грустны?
Или вам не встретить
Зелени в лесах,
Или вам не светит
Солнце в небесах?
Иль для вас веселый
Не цветет цветок,
Что лишь горе в селах
Взор заметить мог?
Ах, дубравы живы,
Ясен солнца свет,
Лишь любви счастливой
В наших душах нет!
Птиц щебечут стаи,
Гомон, песни, крик…
Только пропадает
С голоду мужик.
Долы, горы, поле
Ярко так цветут, —
Только тьма с неволей
Кровь народа пьют.
Лучше бы для моды
Распевать порой
О красе природы,
Чем о доле злой.
Только не для моды
Запеваю я,
И тоской исходит
Песенка моя.
 

‹3 августа 1882›

 
Что в моей груди, весна,
Ты творишь так властно!
Или сердце ото сна
Будит зов твой ясный?
Тлел вчера, как Лазарь, я,
Взят бедой-могилой, —
Что ж за новая заря
Все мне осветила?
Голос вдаль меня зовет:
«Встань, покинь свой плен ты
Пробудись, иди вперед!
Vivero memento!»
Теплый ветер, милый брат,
Ты ли молвил слово?
Иль дубы в горах шумят,
Полных света снова?
Или, травка, ты со мной
Вдруг заговорила,
Вновь, весеннею порой,
Выйдя из могилы?
Твой ли это, речка, звон,
Голубая лента,
Смывший грусть мою и сон?
Vivere memento!
Всюду слышу голоса —
Жизни зов могучий…
Вас люблю, весна, леса,
Горы, реки, тучи!
Люди, люди! брат я вам
Жить для вас – нет краше.
Всю свою я кровь отдам
Смыть несчастья ваши.
А что кровь не сможет смыть —
Бросить в пламя это!
Лишь бороться – значит жить…
 
 
VIVERE MEMENTO!
 

‹Тернополь, 14 октября 1883›

 
Порой бывает-сердце пост
И скорбных мыслей рои летит,
Как будто туча небо кроет
И гром раскатами гремит.
И взглядом онемевшей злобы
Я вижу и небесный круг
И жду, что из земной утробы
Вот-вот огонь прорвется вдруг
И землю всю сожжет до края
С ее неправдой ценовой,
М, скорлупу земли ломая,
Восстанет хаос грозовой…
И, словно золото в горниле,
Весь мир очистится кругам —
И чистой, в не вечерней силе,
Свобода засияет с нем.
 

‹2 апреля 1980›

 
В моря из слез – от гора, от заботы —
Пусть каплей и мое войдет страданье;
Когда возводят храм борьбы, работы —
И мой кирпич пусть ляжет в основанье!
Когда ж, мильонов купленный слезами,
Свободы день и радости настанет —
То кто-нибудь в большом и новом храме
Пусть добрым словом и меня помянет.
 

‹2 апреля 2880›

 
Ой, рано я, рано я встану,
На небо далекое глину,
А небо – хрусталь голубой,
А сердце – и кручине глухой.
Пусть небо с улыбкой бессменной
Глядит на тюремные стены,
Но стены набухли от слез,
Что их пропитали насквозь,
О небо, зачем надо мною
Улыбкой цветешь неземною,
В проклятую камеру, в тьму
Привет посылаешь к чему?
Ту,т слезы, а ты торжествуешь,
Ты вольности ветром волнуешь
Но давит стенами тюрьма,
Могила – тесна и нема.
И, заживо здесь погребенный,
Гляжу я, лучом озаренный,
На яркое солнце в окне, —
И кровь закипает во мне.
За что меня цепью сковали?
За что мою волю отняли?
И кто и за что осудил?
За то, что народ свой любил?
Желал я для скованных воли,
Желал обездоленным доли
И равного права для всех —
И это единый мой грех.
 

‹1877›

 
О рай мой: зеленый,
Цвети, обновленный,
На долы и склоны
Меня принимай!
Дыханьем покоя
Повей надо много,
Святою рукою
Печаль унимай!
Как солнце сверкает!
Как взгляд отдыхает,
Когда пробегает
Над вольной страной!
Луга за полями,
Село меж садами,
И мир над домами,
В селенье покой.
Жизнь братьев счастливых,
Простых, хлопотливых,
На дедовских нивах
За общим, трудом…
И в песне едины
Поля и долины:
Здесь нет господина,
Нет рабства кругом!
Вот край мой раскрылся!
Чтоб он воплотился,
Я б жить согласился,
Согнувшись в ярме.
Но это виденье,
В ребяческом рвенье,
Лишь воображенье
Рисует в тюрьме.
 

‹14 марта 1880›

 
Дремлет мир.
И бледнолицый
Месяц задремал над ним, —
Знать, закрыты двери неба,
Спится на небе святым.
Потому все горе мира,
Убежав от тех, кто спит,
На моей душе бессонной
Тяжким бременем лежит.
 

‹22–23 сентября 1880›

 
Не разлучай меня с горючей болью,
Не покидай меня, ты, дума-мука
О братском горе, о людском бездолье!
Рви сердце мне, о призрак бледнорукий!
Не дай заснуть в убийственном бесстрастье —
Не отпускай меня, змея-гадюка!
Еще туман моих очей не застит —
Не дай забыться хоть на миг единый
Мечтой о собственном, пусть малом счастье,
Пока вокруг рабы сгибают спины
И валятся, как травы под косою,
И с колыбели вплоть до домовины
Живут с бедою, точно брат с сестрою.
Покамест жизнь победной колесницей
Проносится, смеясь над нищетою,
Покамест золотая небылица
Для миллионов – топленная хата,
Покамест слезы бороздят нам лица,
Покамест труженников казематы
Глотают, и отчаявшимся стадом
Мрут с голоду бездомные ребята,
Покамест небо оскорбляют смрадом
Гнездилища разврата и обмана,
Покамест идолы с бесстрастным взглядом
Тлетворным ядом отравляют раны
Народные, и на костях народных
Победу торжествуют тамерланы, —
Не отпускай меня, о ртах голодных
Глухая дума! Лютыми клещами
Сжимай мне сердце, коли лечь на отдых
Задумаю! И днями и ночами
Тверди над ухом: «Ты им брат! Люби их!
Трудись для них словами и руками
Без сладких грез, без дум. себялюбивых!»
 

‹18 ноября 1883›

 
Месяц мой юный!
Ночкою темною
Тихо плывешь ты
Тропкой укромною…
Нежно струится
Воздух., как море, —
Вот где омыться бы
Сердцу от горя!
Месяц мой юный,
Смутен ты обликом!
Грусть разливается
Вкруг тебя облаком.
С неба бесстрастного,
Вечно прекрасного
Тяжко глядеть тебе
В море бездонное —
Люда несчастного
Горе бессонное.
Месяц мой юный!
В мраке грядущего
Ты словно ищешь
Тайно цветущего
Зелья целебного,
Защиты от бед…
Найдешь ли волшебное
Зелье иль нет?…
 

‹16 июля 1883›

 
Рвутся старые наши оковы,
Что привыкли мы в жизни носить:
Расковаться и мысли готовы —
Будем жить, братья, будем мы жить!
Будем жить жизнью новой и полной,
Добрых чувств согреваясь огнем:
По бурливым и сумрачным волнам
Мы к счастливым краям поплывем.
Через волны несчастья и рабства,
Мимо бурь озлобленных речей
В край святой поплывем мы, где братство
И согласье живут меж людей.
К битвам новым лежит нам дорога —
Не за царство тиранов, царей,
Не за церковь, попов или бога,
Не за власть кровопийц-богачей.
Наша цель – это счастье людское,
Светлый разум без ворье в богов,
Братство крепкое и мировое
И свободные труд и любовь!
Нужно твердо в бою нам держаться,
Не смущаясь, что пал первый ряд,
Хоть по трупам вперед продвигаться,
Ни на шаг не ступая назад.
Это бой наш последний! Тут в споре
Человек против зверя встает,
Тут свобода неволю поборет,
«Царство божье» на землю сойдет.
Но просить мы не станем у бога:
«Да приидет к нам. царство твое!»
Там молитва плохая подмога,
Где лишь разум крепит бытие.
Даст не бог это царство нам сразу,
Не святые с небес принесут,
Утвердит его смелый наш разум,
Наша воля и общий наш труд.
 

‹1878›

 
Судите, судьи, вы меня
Не милостью фальшивою!
Не думайте, что кину я
Дорогу «нечестивую»,
Не думайте, что голову
Сейчас склоню в смиренье я,
Что вверюсь вашей доброте
Хоть на одно мгновенье я.
С удит е безбоязненно, —
Ведь вы сильны, вы знаете!
Судите без стыда, – ведь стыд
Вы с цепи не спускаете;
Судите, как закон велит,
Еще добавьте тяжести;
Одной машины колесо —
Закон и вы: куда ж идти?
Но об одном прошу я вас,
Скажите ясно, смело вы:
В чем я и те, кто здесь со мной,
Виновны, что мы сделали?
Скажите ясно: «Это всё
Изменники! Они хотят
Переменить, преобразить,
Разбить общественный уклад!»
Еще скажите, а зачем
Хотят разрушить этот строй?
Затем, что властвует богач
И гнется труженик немой;
Еще затем, что честный труд
Унижен вами, оскорблен,
Хоть весь общественный уклад
Содержит и питает он;
Затем, что тунеядцы ног
И кровь рабочую сосут;
Затем, что с кафедр, с алтарей
Не ясный свет – потемки льют;
Затем, что льют живую кровь
Для прихоти царей, господ;
Живут, как боги, палачи,
И хуже пса – бедняк живет.
Еще скажите, как ваш строй
Решили переделать мы?
Не силою оружия,
Огня, железа и войны,
А правдой, творческим трудом,
Наукой. Если же война
Кровавая поднимется —
Не наша будет в том вина.
Еще скажите, кто из вас
Посмеет отказать нам в том,
Что правду все мы говорим,
Что прямо,
честно мы идем За истиной…
Скажите всё,
Мы всё сумеем вынести,
Во имя строя этого —
Вершите суд без милости!
 

‹30 апреля 1880›

 
Вопреки теченью
На рожон идти,
Крест свой от рожденья
До смерти нести!
С правдой – за свободу,
В битву против зла!
Сеять средь парода
Вольности слова!
С факелом науки
Бейтесь против тьмы,
Трудовые руки,
Светлые умы!
Нет еще такого
Острого железа,
Чтобы правду-волю
Мог тиран зарезать!
Нет костра такого,
Чтобы сжечь навеки
Вместе с утлым телом
Дело человека!
 

‹3 апреля 1880›

 
Всюду преследуют правду,
Всюду неправда одна,
Только в сердца ваши, братья,
Пусть не проникнет она!
Там для святой вашей правды
Мощный создайте оплот,
Там пусть огонь вашей мысли
Неугасимо растет!
Крепче преграды из стали,
Тверже гранитной стены —
Чистого сердца твердыня
Против грозящей волны.
Пусть от потомков. к потомкам
Правда пребудет цела
В сердце, пока не утихнет
Буря коварства и зла.
Так же как дерево в стужу:
Сверху без листьев, мертво,
Но под замерзшей землею
Ширятся корни его, —
Так же, повсюду гонима,
Правда бессмертна вовек,
В души людей устремляя
Новый и новый побег.
И, как струя ключевая
Рвется в проломы скалы —
Так же прорвет все преграды
Правда живая земли!
 

‹6 апреля 1880›

 
Что ж, покой – святое дело,
Если мирно день идет;
Кто же в час войны и боя
Стал глашатаем покоя —
Трус или предатель тот.
Если мирные народы
Трудятся, чтоб у природы
Вырвать тайну но одну,
Ту, что свет во тьму вливает, —
Горе тем, кто начинает
Самовольную войну.
Но когда порой рабочей
Вор забраться к нам захочет,
В доме шарить, в кладовой,
Нас имущества лишая,
Цени нам приготовляя, —
Разве свят тогда покой?
Если, нашу скромность видя,
Дух наш, род наш ненавидя,
Он нас топчет нипочем —
Горе, горе миротворцам,
Тем, кто к топору не рвется,
Не ответствует мечом!
 

‹15 июля 1883›

 
Не долго жил на свете я,
Но испытал уже немало.
Мне жизнь не много принесла,
Но сердце – многое узнало.
Мне жизнь дала – узнать добро,
Увидеть чистый свет науки,
Стремленье к правде и труду
И твердые, простые руки,
И радость и печаль любви,
И дружбу, и мечту о воле.
Сказала: «Сей, хоть не твоей
Рукою будет сжато поле!»
И многих мне дала врагов,
Они над слабым поглумились;
Дала сторонников таких,
Что от меня лишь сторонились.
Но я ценю всего сильней
Ту меру мук моих и боли,
Какую в жизни принял я
За правду, за добро, за волю.
 

‹1 апреля 1880›

 
Вы плакали фальшивыми слезами
Над горестной судьбой моей, жалели
Меня, печально разводя руками,
Но помощи – увы! – не видел я на деле.
«Жаль малого! Сойдя с пути прямого,
Пропал! Но мы предвидели всё это!
Пустыми бреднями увлекся бестолково,
И вот конец пришел фантазиям поэта!»
Иные ж благодетели, надменно
Плечами пожимая, возглашали:
«Смотрите, до м. его доводят неизменно
Нелепые мечты об идеале!»
Решили так и удалились, строги,
Тот – на обед, тот – к карточным партнерам,
А тот – судить томящихся в остроге,
А я остался гибнуть под забором.
 

‹31 мая 1880›

 
Склоненный над сохой, тоскливо напевая,
Встает он предо мной:
Заботы, и труды, и мука вековая
Избороздили лоб крутой.
Душой младенец он, хоть голову склонил,
Как немощный старик, —
Ведь с детства трудится и не жалеет сил,
К невзгодам он привык.
Где плуг его пройдет, где лемехами взроет
Земли могучий пласт,
Там рожь волнистая поля стеной покроет,
Земля свой клад отдаст.
Так отчего на нем рубаха из холстины,
Заплатанный армяк?
Зачем, как нищий, он прикрыл отрепьем
спину?
Работник он, батрак.
С рожденья он – батрак, хоть вольным
прокричали
Властители его;
В нужде безвыходной, в смиренье и печали
Сам гнется под ярмо.
Чтоб как-нибудь прожить, – он жизнь, и труд,
и волю
За корку хлеба продаст,
Но горький этот хлеб его не кормит вволю
И новых сил ему не придает.
Тоскует молча он и с песней невеселой
Землицу пашет – не себе,
А песня – кровный брат, снимая гнет тяжелый,
Не хочет уступить судьбе.
А песня – как роса, живящая растенья,
Когда сжигает зной;
А песня – как раскат, как гул землетрясения,
Растущий под землей.
Но все ж, пока гроза не грянет, полыхая,
Томится он, не смея глаз поднять,
И землю пестует, как мать свою лаская,
Как сын – родную мать.
И что ему с того, что над чужою нивой
Он пот кровавый льет,
И что ему с того, что, страдник терпеливый,
Он власть хозяевам дает?
Ведь лишь бы те поля, где приложил он руку,
Вновь дали урожай,
Ведь лишь бы труд его, ему несущий муку,
Другим дал – светлый рай.
 

* * *

 
Батрак тот – наш народ, чей пот бежит потоком
Над пашнею чужою.
Душою молод он, в стремлении высоком,
Хоть обойден судьбою.
Он счастья своего ждет долгие столетья,
И все напрасно ждет;
Татарский плен изжил, Руину, лихолетье
И панщины жестокий гнет.
И все-таки в душе, изнывшей от невзгоды,
Надежда теплится, горда, —
Вот так из-под скалы, из-под крутого свода
Бьет чистая вода.
Лишь в сказке золотой, как будто сон прекрасный,
Он видит счастье лучших дней,
И, тяжкий груз влача, он, хмурый и бесстрастный,
Живет мечтой своей.
В глухие времена одна его спасала —
К родной земле любовь;
Толпа его детей в страданьях погибала —
Он возрождался вновь.
Любовью этой тверд, од – как титан былого,
Непобедимый сын земли,
Который, падая, вставал опять и снова,
И снова шел в бои.
И что с того – кому, под песню вековую,
Он глубь взрыхляет нив;
И что с того, что сам нужду он терпит злую,
Господ обогатив.
 

* * *

 
Паши и пой, титан, опутанный в оковы
И нищеты и тьмы
Исчезнет черный мрак, и бремя. гнета злого
Навеки уничтожим мы!
Недаром в оны дни, униженный врагами,
Ты силу духа воспевал,
Недаром ты легенд волшебными устами
Его победу прославлял.
Он победит, сметет преграды роковые, —
И над землей одни
Ты плуг свой поведешь в поля, тебе родные,
В своем жилище – властелин!
 

‹10 октября 1876›

I

 
Из тайного гнезда на каменистой круче,
Взмахнувши крыльями, рванулся он за тучи, —
Так в гневе наша мысль из глубины взовьется
И, облетев миры, о небо обопрется
И, крылья тяжкие и грозные расширя,
Зовет: «Где вечный бог? Где правда в этом мире?
Я тысячи планет крылами обвивала,
Проникла в атомы, а правды не видала».
 

II

 
Он в дымной высоте простерся, недвижимый,
Как образ гибели, ничем не отразимой,
Над жизнью реющий… Он кроется за мглою.
Взгляни: вот кровь пролить летит он над землею.
Взгляни, и страх тебя охватит леденящий:
Вот беркут, над тобой невидимо парящий!
Не промахнется он, когда твой час наступит!
И много ль дней тебе убийца твой уступит?
 

III

 
Он двинулся. Плывет в заоблачной отчизне, —
Вот так челнок Судьбы ткет нити нашей жизни.
Спокойно кружится, снижаясь, поднимаясь,
За тучи уходя, в лазури расплываясь.
Лишь крик его звучит, зловещий и голодный!
Так в тишине не раз прорвется плач народный
И ужасом вельмож охватит и смятеньем,
Как гром, подземный гром перед землетрясеньем.
 

IV

 
Ты ненавистен мне, парящий надо мною,
За то, что ты в груди скрываешь сердце злое,
За то, что хищен ты, за то, что с высоты
На тех, чью кровь ты пьешь, глядишь с
презреньем ты,
За то, что слабая тебя боится тварь, —
Ты ненавистен мне за то, что здесь ты – царь!
И вот курок взведен, мое ружье сверкает
И пулю грозную под облака бросает.
И на землю не смерть примчишь стрелой падучей,
А собственную смерть ты обретешь за тучей.
И не как божий суд, а словно труп бездушный,
Ты упадешь, суду руки моей послушный.
И не последний ты! Ведь нас, стрелков, – сто сот:
И кто тебе сродни, кто моет кровью рот,
Кто сеет страх и смерть, слабейших братьев
губит, —
От пули не уйдет, когда пора наступит.
А труп мы отпихнем, не говоря ни слова,
И далее пойдем, спокойно и сурово.
 

‹22–24 октября 1883›

 
Я видел странный сон.
Как будто предо мною
Простерлись широко пустынные края,
А я, прикованный железной цепью злою,
Стою под черною гранитною скалою,
А дальше – тысячи таких же, как и я.
Но, «годы каждому чело избороздили,
Но взгляд у каждого горит любви огнем,
А цепи руки нам, как змеи, всем обвили
И плечи каждого из нас к земле склонили,
Ведь все мы на плечах тяжелый груз несем.
У каждого в руках железный тяжкий молот,
И, как могучий гром, с высот к нам клич идет:
«Ломайте все скалу! Пусть нм жара, ни холод
Но остановят вас! Пусть жажда, труд и голод
Обрушатся на нас, но пусть скала надет!»
Мы встали как один, и, что б нам ни грозило,
В скалу врубались мы и пробивали путь.
Летели с воем вниз куски горы сносимой;
Отчаянье в те дни нам придавало силы,
Стучали молоты о каменную грудь.
Как водопада рев, как гул войны кровавой,
Так наши молоты гремели много раз,
И с каждым шагом мы врубались глубже в
скалы
И хоть друзей в пути теряли мы немало,
Но удержать никто уже не смог бы нас!
И каждый знал из нас, что славы нам не будет,
Ни памяти людской за этот страшный труд,
Что лишь тогда пройдут дорогой этой люди,
Когда пробьем ее и выровняем всюду
И кости наши здесь среди камней сгниют.
Но славы этой мы совсем и не желали,
Себя героями никак не назовем.
Нет, добровольно мы свои оковы взяли,
Рабами воли мы, невольниками стали,
Мы камнеломы все – и к правде путь пробьем.
И все мы верили, что нашими руками
Скалу повергнем в прах и разобьем гранит,
Что кровью нашею и нашими костями
Отныне твердый путь проложим, и за нами.
 
 
Придет иная жизнь, иной день прогремит.
И знали твердо мы, что где-то там на свете, Который нами был покинут ради мук,
О нас грустят отцы, и матери, и дети,
Что всюду лишь хулу порыв и труд наш
встретил,
Что недруг мае клянет и ненавидит друг.
Мы знали это всё. Не раз душа болела.
И горя злой огонь нам сердце обжигал;
Но ни печаль, ни боль израненного тела
И ни проклятья нас не отвлекли от дела —
И молота никто из рук не выпускал.
И так мы все идем, единой волей слиты,
И молоты несем, пристывшие к рукам.
Так пусть мы прокляты и светом позабыты!
Но к правде путь пробьем, скала падет, разбита,
И счастье всех придет по нашим лишь костям.
 

‹1878›

 
Песня, подруга моя ты, больному
Сердцу отрада в дни горя и слез,
Словно наследство из отчего дому,
К песне любовь я навеки принес.
Помню: над малым парнишкой порою
Мать запоет, и заслушаюсь я;
Только и были те песни красою
Бедного детства, глухого житья.
«Мама, голубка, – я мать умоляю, —
Спой про Ганпусю, Шумильца, Венки!»
«Полно, сыночек! Пока распеваю,
Ждет, не минует работа руки».
Мама, голубка! В могилу до срока
Труд и болезни тебя унесли,
Песни ж твои своей правдой высокой
Жаркий огонь в моем сердце зажгли.
И не однажды та песня, бывало,
В бурях житейских невзгод и тревог
Тихий привет, будто мать, посылала,
Силу давала для тяжких дорог.
«Стойким будь, крепким будь, – ты мне
твердила, —
Ты ведь но паном родился, малыш!
Труд, отбирающий все мои силы,
Выведет в люди тебя, поглядишь».
Верно, родная! Совет твой запомнил!
Правду его я не раз испытал.
Труд меня жаждою жизни наполнил,
Цель указал, чтоб в мечтах не блуждал.
Труд меня ввел в тайники вековые,
В глуби, где песен таится родник,
С ним чудеса прояснились земные,
С ним я в загадку всех бедствий проник.
Песня и труд – две великие силы!
Им до конца обещаю служить:
Череп разбитый – как лягу в могилу,
Ими ж смогу и для правнуков жить!
 

‹14 июля 1883›

 
Будь ты, певец, как святая пшеница,
Песня твоя – золотое зерно!
Лишь в оболочке созреет оно,
Колос к земле начинает клониться.
Знают и колос и стебель высокий,
Что они в поле росли для зерна,
Что для того лишь их сила нужна,
Чтобы зерну передать свои соки.
Знают и колос и стебель высокий —
Только зерно зажелтеет, как мед,
Сери их подрежет и с поля сметет:
В зернах причина их смерти жестокой.
Все же, качая в глубоком поклоне
Сочное зернышко, знают они,
Что принесли на грядущие дни
Новую, лучшую жизнь в своем лоне…
Так свои думы, и сердце, и нервы
Песне, певец, не щадя, передай,
Жизнь свою, счастье и горе отдай,
Будь ты ей стеблем и колосом верным?
 

‹4 июня 1888›