355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Харольд Ковингтон » Очищение (ЛП) » Текст книги (страница 21)
Очищение (ЛП)
  • Текст добавлен: 10 июля 2019, 22:30

Текст книги "Очищение (ЛП)"


Автор книги: Харольд Ковингтон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 63 страниц)

Кики жила для встреч с матерью и Элли, и только они помогали ей не сойти с ума. Они существовали в странном сумеречном мире, когда Кики появлялась в мотеле, играла и смотрела мультфильмы с дочерью и общалась с матерью, как если бы она была просто работающей мамочкой, привычно заскочившей повидаться с ними, что заставляло её на несколько часов выбросить все обстоятельства из головы. А потом она исчезала снова, до следующего раза.

Кики сама поражалась, что ещё не сломалась, не повредилась в уме под таким давлением или не пошла в винный магазин за бутылкой «Джека Дэниелса» в нарушение общих приказов по Добрармии. Или не стала искать торговца крэком вопреки общим приказам и закону. Её всегда удерживало воспоминание о том, как она в последний раз обнимала Элли. Кики страшило, что если она сорвётся и сделает что-то, находясь под действием дурмана, это не только прекратит её отношения с Добрармией и, возможно, станет её настоящим концом, но тем самым она сломает жизнь дочери.

Напряжённая новая жизнь, похоже, повлияла и на мать, причём к лучшему. По мере того, как шли недели, Кики замечала, что Мэй выглядит всё трезвее и бодрее, хотя и мучается от тревоги, а в корзине для мусора в её комнате уже нет пустых пивных банок и разорванных упаковок. Когда Кики однажды пришла, Мэй поймала её взгляд на пустую мусорную корзину и даже при женщине-надзирательнице в комнате сказала: «Я урезаю выпивку. Это плохо для моего кровяного давления, особенно здесь».

Кики что-то уклончиво заметила, но в душе обрадовалась. Она как-то почувствовала, что её мать тем самым сказала ей, что в этой крайности сделает всё возможное, чтобы защитить Мэри Эллен. У Мэй, возможно, ничего не выйдет, но, по крайней мере, это случится не из-за пьянки. И по-своему это был самый глубокий знак любви, какой Кики видела от матери за всю жизнь. Снова и снова Кики ломала голову, пытаясь придумать, как выбраться из смертельной ловушки, в которой она оказалась, но пока мать и Элли находились у её тюремщиков, она понимала, что Мартинес и Джарвис держат её за горло, и у неё нет выбора, кроме как продолжать всё больше вживаться в свою роль в Добрармии.

Обстановка не улучшилась, когда Кики поехала на своё первое убийство.

Сначала ничто не предвещало такого оборота событий. В начале тёмного ноябрьского вечера под моросящим дождём Кики выполняла одну из своих редких разведывательных поездок на одной машине – тёмно-бордовом внедорожнике «субару», с Джимми Уинго на переднем сиденье и командиром роты Билли Джексоном сзади. Первый раз Джексон поехал с ней, и впервые она увидела его снова после их короткой встречи в «Бургер Барн». Он вежливо произнёс «Добрый вечер, товарищ» в точке встречи в центре и молчал всю поездку. Уинго велел ехать через реку Вилламетт к «Орегонскому центру съездов», и они несколько раз объехали вокруг странного вида здания с его двумя жуткими светящимися зелёными башнями и вычурной скульптурой, похожей на маятник. Джексон и Уинго обменялись парой слов о движении и явно искали выезды.

– На стоянку не заедешь без талона и снимка машины системой видеонаблюдения, так что просто сделай ещё круг, – попросил её Джимми. – Думаешь о «щекотке» на Холладей или Мартин Люцифер Кун, босс?

– Ну, давай проедем от Бульвара Мартина Лютера Кинга, – решил Джексон. – Мне нравится ирония обстановки.

Кики понятия не имела, о чем они говорят, при этом они не делились информацией, но она предположила, что готовится убийство или взрыв. Через некоторое время Уинго попросил отвезти их обратно к начальной точке встречи к северу от реки.

– Поезжай через центр города, – сказал он. – На деле, центр города для нас одно из самых безопасных мест, потому что, если придётся спасаться, намного легче скрыться в толпе. Везде есть станции «МАКС», автобусные остановки и другие пути отхода из этого района. Хуже, если тебя остановят на скоростном шоссе, потому что на нём есть только один путь, по которому можно следовать без привлечения всеобщего внимания, особенно с вертолёта. А на междуштатном шоссе на тебя наводят вертушку, и ты по уши в дерьме.

Рождественские огни уже светились в Перле и центре Портленда, и хотя была ещё неделя до Дня благодарения, улицы были ярко освещены, и на них было довольно покупателей. Они как раз проезжали по Парк-авеню мимо универмага «Нордстром», когда Уинго вдруг резко произнёс:

– Командир! Справа!

– Я их вижу, – спокойно ответил Джексон.

Кики взглянула направо, но не увидела ничего, кроме тротуара и нескольких пешеходов.

– Здесь плотное движение.

– Товарищ Джоди – хороший водитель, – сказал Уинго.

Кики начала что-то говорить, но поняла, что Джимми говорил не с ней, а просто доложил своё мнение командиру роты. Она вдруг обрадовалась и почувствовала себя польщённой.

– «Поплавок» или пропустим, босс? – спросил Уинго.

– «Поплавок», – решил Джексон.

– Сверни направо на Моррисон и обогни квартал, – приказал Уинго.

Она выполнила приказ.

– Следи за скоростью и своими сигналами, а также за левой стороной – полицейскими и другой гадостью. У нас с командиром есть дело.

Кики свернула направо на Моррисон-стрит.

– Чёрт возьми, что он о себе мнит? – вслух удивился Джимми.

– Американская спесь, – проворчал сзади Джексон. – Он – богатый ублюдок яппи, у которого всю жизнь было всё, и он чувствует себя чертовски бессмертным и неуязвимым. Ладно, скоро он узнает, что это совсем не так.

Когда Кики снова поворачивала направо на Бродвей, она увидела, как Уинго спокойно тащит из заднего кармана лыжную маску. Потом открыл бардачок и бросил на колени Кики другую маску. Кики подняла её.

– Пора? – спросила она. Бросила взгляд направо и увидела, что Уинго приготовил 9 миллиметровый пистолет, а сзади раздался щелчок, когда Джексон снял с предохранителя своё оружие.

– Ещё нет. Подожди, пока повернёшь обратно к Парку, – ответил тот.

Она свернула направо на улицу Ямхилл, проехала квартал и свернула направо, снова на Парк-авеню. Внутри у неё всё похолодело. Кики ждала вибрации мобильного телефона – знака, что её надзиратели в оперативном центре, по крайней мере, в курсе дела, но ничего не почувствовала. Одной рукой она ловко натянула маску на лицо. Они снова проехали мимо входа в «Нордстром».

– Немного притормози, – сказал Уинго. – Вон они.

Кики оглянулась и увидела высокого белого мужчину лет сорока, одетого в прекрасное рыжее пальто, в перчатках, который шёл по тротуару под руку с женщиной пониже с кожей, чёрной, как уголь, очень короткой причёской «афро» и золотыми серьгами в ушах. Негритянка была одета в тёмное пальто, отделанное мехом, и несла пакет с надписью «Нордстром». Парочка смеялась, их дыхание серебрилось в воздухе, а когда Кики подъехала к ним метра на три, белый наклонился и поцеловал чёрную.

– Удача тебе изменила, а, предатель? – злобно выдохнул Уинго. – Сзади порядок, Кик? Не подъезжай к обочине, просто остановись. Сейчас!

Она остановила «субару», а Уинго с Джексоном рывком распахнули свои двери и выпрыгнули из машины.

– Мы мигом! – бросил ей Уинго, прежде чем они убежали между стоящих у тротуара машин.

Кики повернула голову и посмотрела назад, но смогла разглядеть лишь головы и плечи межрасовой парочки. Потом как молнии сверкнули вспышки выстрелов из пистолетов добровольцев, и раздался грохот, который эхом отразился от высоких зданий и прокатился по улице, сверкающей красными и зелёными огнями Рождества. Пара, казалось, разделилась, закружилась, а потом выпала из её поля зрения, и Кики услышала вопли, крики и топот ног бегущей толпы, из которой многие люди в панике выбегали на дорогу впереди и сзади неё. Прежде чем она успела моргнуть глазом, мужчины вернулись в «субару» и захлопнули двери.

– Отъезжай, как можно быстрее, но не резко, чтобы не оставлять следов шин, – приказал Уинго. – Двигай по Парку, сверни направо на Бернсайд, мы вернёмся через реку и уничтожим эту машину.

Кики всё проделала механически. Она всё ещё не могла осознать, что только что стала свидетелем двойного убийства: у неё просто не было времени сосредоточиться.

Сзади Джексон говорил по телефону.

– Мне нужно очистить проход девять, – сказал он. – Кто-то разлил банку кетчупа.

– Проход девять? – через плечо спросил Уинго. – Хорошо, Кик, я скажу куда ехать, как только мы переберёмся через реку. Товарищ подберёт нас, и мы подбросим тебя обратно к твоей машине.

Он наклонился и коснулся её плеча.

– Как ты держишься?

– Вы, ребята, сработали так быстро, что я думаю, адреналин ударил меня прямо сейчас, а не там, – с улыбкой, немного дрожащим голосом проговорила Кики.

– Цель подвернулась, товарищ, – проговорил сзади Джексон. Как будто он говорил о погоде.

Когда они приблизились к мосту Бернсайда через Старый город, то наткнулись на две полицейские машины с включёнными сиренами, в сопровождении специального бронетранспортёра несущиеся в другую сторону.

– Группа быстрого реагирования, и они поют нам песню, – сказал Уинго. – Похоже, никто не описал им нашу тачку, и если нам повезёт, то у свидетелей хватит ума не делать этого, но мы в любом случае её уничтожим.

Джексон сзади них сделал ещё один звонок по мобильнику.

– Бегающие крысы направляются к тому пролитому кетчупу в проходе девять, – сказал он. – Посоветуйте нашим сотрудникам избегать Парк-авеню и вообще центра города. Джексон отключил мобильный.

– Не люблю говорить открытым текстом, но иногда приходится, – заметил он.

Через десять минут они въехали на автостоянку в тёмном переулке.

– Что теперь? – спросила Кики.

– Нашему транспорту требуется несколько минут, чтобы добраться сюда, – сказал Джексон. – Тем временем мы обработаем этот внедорожник. Мои с Джимом отпечатки пальцев не имеют большого значения, ведь нас уже пометили, но твои важны, соратница. Мы, конечно, поставим мину-ловушку, и если повезёт, то полицай или ниггер, «раздевающий» машины, забрызгает всю улицу. Но иногда группа взрывотехников обезвреживает наши ловушки и также может снять отпечатки пальцев с обломков. Если они найдут что-нибудь твоё, ты пропала. Всё, чего ты касалась, рулевое колесо, дверные ручки, вся сторона водителя, где могут быть отпечатки, требуется вымыть.

Уинго полез под сиденье и вытащил пластиковый пакет из магазина. Они вышли из «субару», а Уинго подошёл к стороне водителя и достал из пакета тряпку и бутылку с серебристым чистящим средством. Щедро плеснул раствора на тряпку и тщательно протёр всю рулевую колонку, дверь водителя изнутри и снаружи, а также приборную панель.

– Абразивная, уничтожает отпечатки, – пояснил он.

Закончив обработку, Уинго вынул из пакета бомбу, сделанную, похоже, из четырёхпяти динамитных или тротиловых шашек, склеенных чёрной изолентой. Кики только сейчас осознала, что ездила с бомбой под соседним сиденьем. Из верхней части бомбы выступал болт с овальным ушком, а ниже крепилась чёрная коробочка с циферблатом и перфорированной металлической обвязкой. Уинго достал небольшой кусок провода, продел один конец в ушко с небольшим полукольцом и повернул диск. На коробочке загорелась красная лампочка.

– Задержка – шестьдесят секунд.

Осторожно установил бомбу под передним сиденьем, закрутил другой конец провода вокруг внутренней дверной ручки и закрыл дверь.

– Одна из маленьких игрушек Красного барона, – пояснил он Кики. – Теперь нам нужно быстро убраться отсюда на случай, если Барон или я опростоволосились, и эта штука бабахнет раньше времени.

Втроём они прошли по улице несколько кварталов, мимо закрытых витрин, нескольких баров и закусочных. Кики куталась в пальто от холода и моросящего ледяного дождя, пистолет давил ей на пояс рядом с мобильным телефоном в футляре, который так и не завибрировал. Они подошли к маленькому парку и пошли краем, не углубляясь в него.

– Берегитесь здешних ниггеров и чокнутых обкурков, – предупредила Кики, вспоминая некоторые свои приключения в этом месте, которые, казалось, случились давно и в другой жизни.

– Думаю, это им стоит нас поберечься, – усмехнулся Уинго.

Серебристый «эксплорер» остановился с одной стороны парка. Джексон помахал рукой, мигнули огни, и они сели в машину. Приехала девушка-доброволец Лавонн, без Кевина. Позади неё на заднем сиденье шипел и выплёвывал номера кодов и обрывки фраз совершенно незаконный полицейский сканер.

– Они действительно вопят на полицейских частотах об этом «поплавке», что вы устроили, – сказала Лавонн. – Мужик был каким-то послом, а баба – его женой. Вроде из Африки.

– Да, надо ему было быть осторожнее с таким сувениром, что он привёз из страны Мумбо-юмбо, – хмыкнул Уинго.

Лавонн поехала кружным путём на запад, потом повернула обратно на север через Уилламетт, и через час они добрались туда, где Кики оставила свою «тоёту».

– Твоя остановка, – сказал Уинго. Он вышел и проводил её до машины. – Серьёзно, Кики, как у тебя дела?

– Был довольно чудной вечер, – признала она. – Но если ты беспокоишься, что я рассопливлюсь, совесть не даст мне спать, я обращусь к Богу и исповедуюсь в полиции в своих грехах нечестивой расистки или как-нибудь ещё, то этого не будет. Слушай, я знала, на что иду, когда первый раз заговорила с вами в тараканьей дыре у Ленни. И понимаю, что у меня ещё долгий путь впереди, прежде чем я докажу, что вы можете мне доверять. Может быть, я доживу до этого дня.

– Он к тебе ближе, чем ты думаешь, – улыбнулся Уинго, и, прежде чем повернуться и уйти, по-братски поцеловал Кики в щёку.

Услышать крики

О Боже! Стань мужчиной я,

И его сердце проглочу прилюдно!

Много шума из ничего – Акт IV, сцена 2

Аннет Риджуэй вела жизнь, доступную немногим, и судьба ей просто улыбалась. До семнадцати лет она ни разу не присутствовала на похоронах. Но в этот холодный и дождливый день в январе удача от неё отвернулась. Аннет стояла в группе родных и друзей на мокрой траве рядом с длинной тёмной ямой в коричневой земле, в которую какие-то люди в спецовках готовились опустить её единственную сестру. Всего месяц назад Джанет Риджуэй исполнилось шестнадцать лет, но она проглотила целую упаковку снотворного своей матери и почти целую бутылку виски «Джек Дэниелс» из домашнего бара отца. А потом потеряла сознание на роскошном ковре в комнате отдыха в доме стоимостью два миллиона долларов в Уэст Линн, что в штате Орегон, и задохнулась собственной рвотой.

Аннет, не отрываясь, смотрела на спокойное лицо Джан, похожей на золотого ангелочка, которое ещё виднелось в стеклянном окошке в верхней части гроба. Священник бормотал где-то о спасительной благодати Иисуса Христа, но Аннет не слышала его. Его слова не имели никакого отношения к происходящему с ней. Это был просто посторонний шум. Аннет смотрела, как лицо за стеклом постепенно исчезает в земле, и навсегда запоминала этот последний взгляд на сестру. У них с сестрой разница в возрасте была всего один год, и родители Аннет иногда подшучивали над дочерьми, говоря: «Ты была ошибкой, Энни, но оказалась такой красивой, что мы были просто обязаны произвести на свет ещё одну».

В последний раз она видела это родное существо, часть её самой, которая всегда была рядом, а теперь отрывалась от неё на всю оставшуюся жизнь, и вот-вот исчезнет внизу в земле и навсегда. Аннет знала, что нужно держать себя в руках, что нельзя сойти с ума. Она склонилась над краем могилы, но её длинные светлые волосы, ниспадающие с плеч, задрапированных чёрным, мешали этому последнему взгляду. Аннет смотрела на мёртвое лицо сестры, едва заметное в тени на дне могилы, пока комья земли не начали падать на него, и вот оно исчезло.

Парень Аннет, высокий и красивый юноша в тёмном костюме по имени Эрик Селлерз, схватил её за руку, боясь, что она упадёт.

– Аннет, мы должны идти, – сказал он тихо, и нежно, но решительно отодвинул девушку от могилы.

– Ещё не всё, – сказала она.

– Я знаю, – мягко проговорил Эрик. Он прекрасно понимал, что Аннет в действительности имела в виду. – Но так заведено. Сейчас тебе нужно уйти и побыть с родителями. Ты нужна им.

Аннет, не сказав ни слова, повернулась и пошла прочь от могилы. Она не плакала за всё время погребения. После одной истерики в объятиях Эрика, когда они услышали эту новость, она вообще не плакала. Аннет подошла прямо к своей рыдающей и убитой горем матери, Лоррейн. Молча взяла руку матери из руки отца и повела её обратно к ожидавшим чёрным лимузинам, стоявшим вдоль засыпанной гравием кладбищенской дороги. Казалось, что ни одного из почти сотни других людей, присутствовавших на похоронах, даже не существовало. Аннет прошла мимо всех, и никто её не побеспокоил.

Рей Риджуэй смотрел вслед жене и дочери. Это был мужчина среднего возраста, безукоризненно выглядевший, в дорогой одежде от Армани и с безупречной прической. Он гордился тем, что в своём возрасте не нуждался ни в рогейне, ни в виагре, а его зубы были как у молодого человека – белые и ровные, блестящие и без единой коронки. Риджуэй был генеральным директором Континентального банка, старшим партнёром в наиболее успешных брокерских фирмах на Западном побережье и играл ключевую роль в финансовом мире.

Риджуэй только что сделал ошеломляющее открытие, как и многие богатые и влиятельные люди на протяжении тысячелетий в какой-то момент своей жизни: что он не в силах обмануть смерть. Дочь Рея была мёртва, и ему не с кем было провести переговоры или заключить сделку, некому было пригрозить, подкупить или повлиять, и ничто не могло всё исправить. Формально Джан даже не была убита, а покончила жизнь самоубийством. Здравый смысл и опыт жизни в настоящей Америке говорили Рею с полной ясностью, что человек, виновный в смерти дочери, совершенно недосягаем, и с ним ничего нельзя поделать. Потеря младшего ребенка до глубины души потрясла Риджуэя, и его сердце леденил страх за старшую дочь.

Он махнул молодому Селлерзу. Этот мальчик понравился Рею с самого начала, как настойчивый и умный молодой человек, выбравший техническую карьеру, и он был благодарен Эрику за избавление от опасений за будущее Аннет. Рей чувствовал, что даже в своём юном возрасте ребята создали прочную пару и, возможно, останутся ею, раз решились на этот шаг. Джан, вот кто сводила с ума его и Лоррейн весь прошлый год.

– Эрик, Аннет… как она? – с тревогой спросил Рей юношу.

– Я не знаю, сэр, – откровенно признался Эрик. – Она не хочет говорить со мной.

– И со мной. Я пытался. Попробую ещё раз сегодня вечером, – поделился Рей.

В тот же вечер он сделал ещё одну попытку, попросив Аннет зайти к нему в кабинет в их особняке в Уэст Линн. Дочь присела на диван в том же чёрном траурном платье с похорон.

– Мама не хочет принимать снотворное, – сказала она. – Она говорит, что никогда не будет принимать что-нибудь снова. Думаю, это понятно после того, что случилось с её последним лекарством. Но, по-моему, мама уснёт. Она вымотана. Правильнее сказать «опустошена».

Рей налил себе изрядную порцию «Джека», сознавая мрачную иронию в поглощении снадобья, которое убило его дочь, чтобы заглушить своё горе от её смерти, но ничего не сказал. Он знал, что Аннет тоже уловила эту иронию, но спросил:

– Чертовски подходящий повод, чтобы в первый раз спросить, а ты не хочешь глотнуть? Ты ещё не пробовала выпивать?

– И не думала начинать, – ответила Аннет.

– Умное решение, – одобрительно кивнул отец. – Ну, тогда все твои поступки умные. Хотел бы я, чтобы твоя сестра была такой же рассудительной.

– Папа, не нужно ходить вокруг да около. Поступки Джан были просто идиотскими. Она была склонна к саморазрушению, у неё не было чувства собственного достоинства и никакой внутренней силы. Она позволила подростковому страху овладеть собой, просто плыла по течению, и это её убило. Джан связалась с наркотиками и с черномазым, да ещё и одновременно. Если это не классическое определение саморазрушающейся личности, то я не знаю, что это такое.

Рей странно посмотрел на неё.

– Что за лепет? Ты набралась у матери из её сотни книг о самопомощи и причудах, не говоря уж о телевизоре. Но твой расизм для меня новость. Откуда он взялся?

– Папа, откуда всегда берётся расизм? – спокойно ответила дочь. – От тесных и постоянных знакомств с чёрными.

– Вот как? И со сколькими чёрными ты тесно знакома в Эшдаунской академии? – спросил Рей. – С тремя? Четырьмя?

– Одного оказалось достаточно, – холодно ответила Аннет. – Слушай, папа, может, мы пропустим твои вступления? Или вспомним одну из твоих любимых поговорок «Не писай мне на спину, говоря, что идёт дождь». Я уверена, что все белые в нашей стране это знают, пусть даже они слишком запуганы, чтобы говорить об этом вслух. Никакие это не афро-американцы, а ниггеры, черномазые. В любом случае они нам не равны и никогда не будут. Без программы защиты они не могут даже шнурки завязать, да и то не очень хорошо. Так что ты хотел мне сказать?

Риджуэй ошеломлённо посмотрел на дочь.

– Ладно, ладно, перенесём глубокий политический и философский спор о разнообразии и мультикультурализме на другой раз. Да, ты права, мы все знаем в глубине души, что, несмотря на всё сказанное и сделанное, они действительно ниггеры, и никогда не будут другими. Но факт тот, что общество больше не допускает эту точку зрения. Я всегда думал о себе как о достаточно умном человеке, но признаюсь тебе, что ума не приложу, как мы очутились в таком…… ну, там, где находимся, и нужно это признать.

Дело в том, Аннет, и я хочу быть уверен, что ты полностью понимаешь, что нравится нам это или нет, но мы должны жить в мире, каков он есть на самом деле. На протяжении веков в обществе всегда действовали определённые правила, по которым должны были жить мужчины и женщины, и я имею в виду неписаные законы. Однако всегда существуют определённые люди, которым по общему согласию разрешено презирать или не обращать внимания на эти правила, пока они делают это в определённых общепризнанных, хотя и непроизносимых вслух, рамках. Этот Фламмус – один из них. Нынешнее общество решило, а по каким причинам я не буду даже пытаться размышлять, что высокие мужчины с чёрной шкурой, умеющие стукать мячом по деревянному полу, относятся к политически охраняемому виду. Фактически Фламмус защищён от последствий своего поведения. Дело в том, что кроме нескольких случаев баловства с наркотиками, чего мы не сможем доказать, его поведение не только не является незаконным, но, как это ни удивительно, подаётся как часть его общественного образа.

– Как ты можешь говорить о смерти Джан в этих бездушных глупых выражениях, будто это какой-то социологический случай? – горько воскликнула Аннет.

– Потому что для меня это единственный способ говорить об этом, и только так я могу думать о ней и не сойти с ума! Чтобы не взять пистолет и пойти убить Фламмуса, погубив тем самым не только себя, но и тебя с матерью, и потерять всё, что у нас есть, оставив вас одинокими и обездоленными в этом ужасном мире, – жёстко ответил Риджуэй. – Аннет, самоубийство не решает ничего. Это не было выходом при беременности Джан, и не было бы таким же выходом для меня, тебя или твоей матери.

Он опустился рядом с ней на колени.

– Доченька, ты понимаешь, о чём я с тобой говорю? Понимаешь, что своим молчанием, отказом оплакать и принять смерть Джан и продолжать жить своей жизнью, ты до смерти пугаешь маму и меня? Думаю, и Эрика тоже?

– Тогда мы все просто стадо свиней, жрущих из огромного американского корыта. Время от времени к нам приходит большой чёрный мясник и утаскивает одну из нас, вопящую. А мы просто отворачиваемся и принимаем это как цену за наше чудесное пойло и суём наши рыла ещё глубже, чтобы не слышать крики? – спросила Аннет. – Ведь так?

– Да, – признал Риджуэй. – Я понимаю, Аннет, с каким презрением это сказано, но это правда. Американцам приходится так жить, потому что это решение властей, управляющих нашим существованием. Живи своей жизнью и старайся добиться лучшего, что в твоих силах, для себя и своей семьи. Насколько возможно, избегай соприкасаться с этой системой, и, особенно, с так называемыми правоохранительными органами. Держись подальше от политики и спорных вопросов и всего, что делает тебя заметной, и ты сможешь сделать то, что в твоих силах для тех, кого ты любишь. И молись Богу, чтобы каждый раз, когда чёрный или коричневый мясник приходит в загон, он прошёл мимо тебя и твоих близких и забрал кого-нибудь другого или другую.

Просто не слушай эти крики. Никогда не позволяй себе их услышать. Ты не должна, Аннет. Ты должна себя воспитывать, закалять, дрессировать, обманывать себя, если необходимо, но ты должна поступать именно так. Но ты никогда не позволишь себе услышать эти вопли во тьме, потому что, если ты так поступишь, этот путь приведёт тебя к безумию и самоубийству, и ты вполне можешь захватить с собой своих родных и близких.

Прости, Аннет, но такова настоящая жизнь. Я понимаю, как ужасно это звучит, и если, сказав это, я потерял твоё уважение, то мне очень горько. Но я твой отец и должен сказать тебе об этом, потому что никто другой не скажет. Я говорю с тобой, из всех сил пытаясь убедить, потому что ты молода, ты – идеалистка, а в современном мире это смертельно опасно. Обычно мы считаем, что молодость и идеализм это хорошо, да так оно есть, но только в определённых рамках, которые установлены власть имущими.

Я знаю тебя, доченька. Знаю, что ты упряма с малых лет, как в тот раз, когда тебе было пять, и ты просидела за обеденным столом до четырёх часов утра, лишь бы не есть брюссельскую капусту. Ты опасно близка к тому, чтобы позволить своей молодости и идеализму увлечь себя в направлении, которое общество не одобряет и не допустит.

– Я никогда не ела эту чёртову брюссельскую капусту, – напомнила Аннет.

– Да, не ела, – с мягким смехом согласился Риджуэй. – Ты меня поймала. Но, милая, если ты попытаешься заняться вопросом смерти своей сестры, то будешь не просто маленькой девочкой, не слушающейся отца из-за тарелки овощей. Ты перейдёшь границу, которую Америка запрещает пересекать, и будешь наказана более жестоко, чем, по-моему, ты даже можешь себе представить, особенно, в… нынешней ситуации здесь, на Тихоокеанском Северо-Западе.

– Может быть, Добрармия решит эту проблему и прикончит Фламмуса! – непримиримо выпалила Аннет.

– Может быть, – согласился Риджуэй. – Должен сказать, что я невысокого мнения о его решении остаться в Эшдауне с учётом того, что происходит по всему городу. И не заплачу, если это случится. Но, Аннет, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Я совершенно серьёзно хочу, чтобы ты пообещала мне не наделать глупостей в этом деле. Голос Риджуэя выдавал его тревогу.

– И что же, по-твоему, я собираюсь сделать, папа? – простодушно спросила она.

– Теперь ты не писай мне на спину и не говори, что идёт дождь, девушка! – отрезал Рей. – Я прекрасно знаю, что творится в твоей красивой головке, и повторяю, что это не тарелка с капустой, когда ты смогла добиться своего одним ослиным упрямством! Я хочу, чтобы ты пообещала мне, что не свяжешься с этой чёртовой бандой психопатов-расистов, которые бегают по Портленду, убивая людей и взрывая бомбы, и не попытаешься уговорить их убить эту тварь Фламмуса!

– А как я могу это сделать? – весело рассмеялась Аннет. – Ну, папа! Их же не найти в телефонном справочнике на букву «У» – «Убийцы» или где-нибудь ещё! И ребята из Эшдауна вряд ли болтаются с ними после школы. Наша студенческая стоянка похожа на магазин по продаже «лексусов» и «БМВ». А не грузовичков с пирамидами винтовок.

– Не знаю, голубка, но я до смерти боюсь, что ты начнёшь бродить по байкерским барам в Макминнвилле или сотворишь другую глупость, задавая опасные вопросы о действительно опасных людях, и влипнешь в какую-нибудь страшную историю.

Полиция или ФБР узнают, что ты делаешь, и арестуют тебя в соответствии с Патриотическим законом или законом о пресечении внутреннего терроризма, и мне придётся потратить половину наших сбережений на адвокатов, чтобы получить то, что от тебя останется. Прости, я знаю, это тоже звучит ужасно, но ты понимаешь, что я имею в виду, или, что ещё хуже, ты в самом деле можешь наткнуться на настоящий расистский эскадрон смерти, и они убьют тебя. Аннет, пожалуйста! – настойчиво умолял её отец. – Обещай мне, что не натворишь таких глупостей! Мы потеряли одного ребенка, и теперь у нас осталась только ты. Если мы потеряем тебя, мы с мамой тоже умрём, в душе, так что об этом невозможно и подумать. Прошу тебя!

– Обещаю, папа, никаких баров в Макминнвилле, – пообещала Аннет.

* * *

– Хорошо, но раз ты обещала держаться подальше от баров в Макминнвилле, как мы сможем найти Добрармию? – спросил Эрик, когда они прогуливались по двору Эшдаунской академии.

Они были одеты в тёмно-синюю школьную форму, Аннет – в тёмно-зелёную юбку из клетчатой шотландки, а также в куртки с капюшонами и свитера от непогоды, с книгами под мышкой. Шёл первый день занятий после долгих рождественских каникул. Школьные власти разрешили Аннет не ходить на занятия ещё некоторое время, если нужно, но она ответила, что хотела бы вернуться к занятиям в школе как можно скорее.

– Мы не будем искать, – ответила Аннет. Она глубоко вздохнула. – Эрик, я думаю, мы должны перестать видеться, и тебе необходимо на людях держаться от меня на расстоянии. Я всё равно собираюсь сделать кое-что, и тут мой отец прав. Наверно, в конечном счёте, я погибну точно так же, как Джан, когда она наглоталась таблеток. И я не имею права брать тебя с собой в эту «смертельную поездку».

– Я с тобой, – ответил Эрик. – Я серьёзно, Аннет. Я тоже любил Джан, не так, как тебя, но она была важна для тебя, и поэтому стала важной и для меня. Если ты не хочешь больше быть со мной, заставить тебя я не могу, но если ты захочешь, то я сам убью Фламмуса. Как бы старомодно это ни звучало, но если я не смогу быть с тобой, меня не очень волнует, что случится со мной.

– Я знаю, – вздохнула она. – Именно это меня беспокоит. Я много думала о словах папы, что будет с ним и мамой и с тобой, если я провалю эту игру, а так, возможно, и случится.

– Но ты всё равно собираешься продолжить?

– Я должна, – ответила Аннет. – Просто нельзя по-другому, Эрик. Отец не прав в одном. Когда-нибудь мы должны поднять наши головы от корыта и позволить себе услышать эти вопли. Я не могу допустить, чтобы это продолжалось дальше, Эрик. Если я позволю себе не услышать смертельный крик своей родной сестры, если притворюсь, что не слышу, потому что боюсь, или мне просто слишком неудобно слышать, то потом будет легче и проще. И, в конце концов, я стану такой же глухой и слепой, как и все остальные. Кто-то должен услышать эти крики, Эрик, и что-то сделать, чтобы остановить весь этот ужас. Пойми меня правильно. Я не Жанна д'Арк и иногда до смерти боюсь сделать то, что задумала. Но я просто не могу по-другому.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю