Текст книги "Докер"
Автор книги: Георгий Холопов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)
Когда в свои редкие наезды в райцентр Сергей Петрович встречал там Вербенкова, он обычно приглашал его в гости, в Кедрово. Делал он это не потому, что так уж хотел видеть у себя в доме Вербенкова, а по доброте душевной… и от робости перед Вербенковым: сам не зная почему, он всегда робел. К тому же они были однополчанами. Правда, к концу войны в Карелии, летом 1944 года, Вербенков стал командиром роты, в которой служил Сергей Петрович; но Сергею Петровичу уже пришлось повоевать самую малость – он вскоре был тяжело ранен и уцелел один из всей роты, трагически погибшей в дни наступления. Память о погибших товарищах, пожалуй, больше всего и связывала Сергея Петровича с Вербенковым, хотя тот не любил неприятных воспоминаний и всячески избегал их. Не потому ли Вербенков, снисходительно улыбаясь, обычно благодарил за приглашение, обещал приехать, но не приезжал? Сам же никогда не звал Сергея Петровича к себе.
Вернувшись в Кедрово, Сергей Петрович всегда охотно рассказывал жене о своих городских встречах и, конечно, о Вербенкове.
– Ну и как? – то с любопытством, то с тревогой спрашивала Мария. – Приедет на этот раз?
– Обещал! – Сергей Петрович обычно отводил глаза. – Вот только проведет совещание животноводов…
Или:
– Вот только вернется с областной конференции.
Или:
– Вот только съездит отдохнуть в Сочи…
Как и большинство жен, Мария была проницательнее мужа, лучше него разбиралась в людях. Потому-то она с жалостливой улыбкой выслушивала рассказы мужа о встречах с Вербенковым, или рассказы о выдающихся подвигах Вербенкова на фронте, или о его талантах совхозного агронома, или о его необыкновенном выдвижении.
Сергею Петровичу становилось не по себе от этой улыбки жены, он сердился, уходил во двор и принимался без особого толка что-либо делать: работа всегда находилась.
По-разному сложились судьбы Вербенкова и Сергея Петровича. Вербенков вернулся с войны здоровым как бугай, к тому же весь в орденах и медалях. Да и чин у него был не шутейный – старший лейтенант, командир роты. Человек настойчивый в достижении поставленной задачи, он не стал там мыкаться по разным работам, ездить на побывку к родне, чтобы месяц-другой отдохнуть, как делали другие, а сразу же сел за ученическую парту в школе взрослых, через два года закончил школу с хорошим аттестатом и, как фронтовик, без экзамена поступил в сельскохозяйственный институт. После окончания института его послали на работу в один из новых совхозов. Вскоре уже он стал подумывать о кандидатском минимуме.
По-другому сложилась жизнь Сергея Петровича – тогда просто Сергея, Сережи. Во-первых, он в Ленинград вернулся с войны не один, а с молоденькой женой Марией; вскоре у них родился первый ребенок. Во-вторых, он годика два еще походил в инвалидах после последнего тяжелого ранения. Да и легких ранений у него хватало, и они давали о себе знать. Жили у матери Сергея Петровича – у нее была небольшая комната, страшно запущенная в блокаду; в комнате, кроме двух развалившихся кресел, не было ничего, мать все пожгла в зиму сорок первого года. Но, кое-как перебившись первое время, стала работать Мария, он пошел доучиваться в педагогический институт, на последнем курсе перевелся на заочное отделение и переехал с семьей в один из дальних и скучнейших поселков соседней области – Кедрово, где стал работать учителем. Здесь им дали временное жилье в общежитии леспромхоза, и они стали строиться. Не в самом поселке, а в трех километрах, на берегу приглянувшегося им озера. Вечерами, после работы, Сергей Петрович тащился с женой на свой участок, и там дотемна они таскали бревна, делали изгородь, клали фундамент. Помогал им хромой солдат, плотник, живший по соседству. Правда, дом получился не ахти какой, все в нем было нескладно, даже расположение комнат, но жить было можно.
А когда они завели кур, поросенка, посадили огород, то жить на берегу озера стало просто хорошо. Сергей Петрович был заядлым рыболовом, и рыба не переводилась у них в доме. Ну а Мария была мастерицей по части приготовления всяких солений.
Люди небогатые, они отличались широким хлебосольством. Часто к ним приезжали из райцентра, из области и даже из самого Ленинграда. Хозяева всем были рады. Зимой гости любили походить на лыжах, весной – порыбачить и пострелять уток, летом – просто подышать свежим воздухом.
Только вот осенью наступало затишье в доме, в особенности когда все уже бывало убрано с огорода и кончалась грибная страда. Тишина наступала и в соседних домах, расположенных по берегу озера. Уезжали последние дачники-грибники, сгибаясь под тяжестью ведер; из многих домов перебирались в город и сами хозяева. Целый день тогда слышался стук заколачиваемых досками окон и дверей.
Тоскливо и одиноко становилось на берегу. Да и озеро, которое приносило им столько радости в другое время года, вдруг как-то затихало, выглядело печальным. Вечерами в нем отражались избы, покосившиеся баньки и по-осеннему багряный лес. В сумерках же над озером поднимался легкий дымок тумана, вода покрывалась рябью, и пропадало всякое очарование озера. А темными ночами угрюмо и тоскливо за озером гудел сосновый бор…
Вербенков приехал к Сергею Петровичу, когда о нем давно уже все забыли. Даже где работал он сейчас, после непрерывных взлетов и падений, Сергей Петрович не знал. Казалось, исчез с районного небосклона удачливый Вербенков!..
Гость приехал в погожий день 29 апреля 1967 года, легко, по-летнему, хотя и броско, даже вызывающе одетый, с зажатой под мышкой сиреневой папкой. И от неожиданного приезда гостя, и от его респектабельного вида Сергей Петрович немало растерялся.
Было раннее утро, но термометр уже показывал 12 градусов тепла.
Впереди было три выходных дня: воскресенье 30 апреля и майские праздники – Первое и второе мая. В доме у Сергея Петровича всего было наготовлено вдоволь, в особенности пирогов, рыбы в разных видах: в воскресенье с утра ждали знакомых учителей из Ленинграда – людей тихих, многосемейных, больших любителей душеспасительных бесед, солений и крепкого чая с вареньем.
Пока хозяйка готовила завтрак и накрывала на стол, Сергей Петрович, все еще не придя в себя от растерянности, повел показывать Вербенкову свое хозяйство. Хотя «удачливый Вербенков» вдруг как-то сдал, даже седина появилась на его висках, но держался уверенно, по-хозяйски, то тут, то там делая замечания или давая советы. Одет он был во все дорогое, импортное, начиная с бежевого костюма и нейлоновой рубашки, которую впервые видел Сергей Петрович, и кончая пестрыми носками в клетку. Снисходительная улыбка, а порой и усмешка не сходили с лица Вербенкова: на многое в хозяйстве Сергея Петровича ему было смешно смотреть, ну, а к тому же, казалось, он знал что-то такое, чего Сергею Петровичу, с его простодушным и робким характером, и вовек не узнать.
Поводив гостя больше часа по сараям и кладовым, показав ему две лодки – двухместную, другую – коротышку на одного человека, на которой любили ездить Мария и детишки, показав и снасти, и слесарную мастерскую, и «библиотеку», оборудованную в какой-то клетушке, где был и «кабинет», которым он особенно гордился, Сергей Петрович повел Вербенкова домой. Оба они порядком устали.
Не успели сесть за стол, выпить по первой рюмке, как сразу, с ходу, Вербенков ударился в военные воспоминания.
– А ты помнишь бои за высоту «Верблюд»?.. А политрука Вержбицкого?.. А старшину по фамилии Блат?.. – то и дело раздавалось за столом.
Не закончив одно, Вербенков начинал вспоминать новых людей и новые истории, перескакивая с пятого на десятое.
– А здорово тогда мы рванули через Свирь!.. Помнишь?.. – Вербенков уже без тоста опрокинул рюмку.
– Помню… – ответил Сергей Петрович, опустив голову.
– Одновременно с Балагуровым закрепились на правом берегу!.. Но им, чертям, всем понадавали «Героя», нам же отвалили по ордену. Обошли нас тогда! – Вербенков снова потянулся за бутылкой.
– Стоит ли горевать по этому поводу?.. На всех не напасешься наград! У меня вон одна медаль – и за то спасибо! У других и этого нет, – желая сгладить остроту назревающего разговора, как можно ласковее проговорил Сергей Петрович. Он-то уж хорошо знал, почему во взводе Балагурова чуть ли не всем дали «Героя», а Вербенкову и его ребятам – по ордену.
– Ну, ты не в счет! У тебя такое счастье! – сказал Вербенков, махнув рукой.
Да, Сергей Петрович никогда «не шел в счет». Это он и сам прекрасно знал. И воевал он не хуже других, а его вот всегда обходили всякими поощрениями и наградами. И непонятно почему – все к нему относились хорошо. Лично он сам все это объяснял чистой случайностью. Конечно, и случайность здесь играла немалую роль. Но многое объяснялось и характером Сергея Петровича, его скромностью, его отношением к войне. Война для него очень скоро стала делом будничным, как всякая другая работа, которую человек делает изо дня в день и привыкает к ней. А для Вербенкова война продолжала оставаться полем для совершения подвигов и геройства. Потому Вербенков был заметнее среди солдат батальона, чем Сергей Петрович и другие, похожие на него. Потому он легко получал звания, его имя всегда упоминалось первым, он всегда был на виду. И награды, конечно, он получал в первую очередь. Взять хотя бы бои за высоту «Верблюд» весной 1942 года. Вербенков тогда ворвался со штурмовой группой во вражеские траншеи, швырнул гранату. Гранаты швырнули и другие, некоторые и по две, а награду получил только Вербенков. И не одну, а целых три! Командование полка представило его к награде в дивизию, а в дивизии подумали-подумали, составили новое представление и послали в армию. А там поступили точно так же, и представление на Вербенкова отправили в Москву. Но не дождавшись, когда Москва наградит Вербенкова, его наградили орденом Красной Звезды в дивизии и тут же, чуть ли не одновременно, орденом Красного Знамени – в армии. А через месяц пришла Вербенкову еще более высокая награда из Москвы: он был в числе большой группы солдат и офицеров, награжденных по 7-й отдельной армии.
Три награды получил Вербенков за участие во взятии «Верблюда», хотя могло бы случиться и так, что не получил бы ни одной, как Сергей Петрович. Правда, представление на Сергея Петровича дальше армии не пошло и там где-то застряло. На войне всякое случалось. А представлен он был за более важный подвиг. Он эту захваченную высоту «Верблюд» почти четыре дня оборонял с горсткой бойцов, когда противник попытался отбить ее обратно. В неравном бою погибли все его товарищи. Но он продолжал драться и один, как положено коммунисту! Его ручной пулемет был страшен для врагов, подступиться к нему не было никакой возможности. Только убитыми противник потерял у этой высоты более сорока человек.
– Твое здоровье! – сказал Вербенков.
Горазд же был выпить этот Вербенков! Если Сергей Петрович пил только из рюмки, то Вербенков вскоре свою рюмку сменил на стопку, а стопку – на граненый стакан.
Как-то за разговором, незаметно, они осушили одну, потом вторую бутылку. Осушил-то в основном, конечно, Вербенков.
А в это время погода испортилась, похолодало, вдруг пошел снег, потом вдруг подул штормовой ветер с Балтики.
– Да, пропала наша рыбалка, – сказал Сергей Петрович, с тоской глядя на занесенные снегом грядки в огороде. – Думал, позавтракаем и поедем на озеро, покажу тебе свои заповедные места, может на счастье поймаем язя или леща килограмма на три. Ты уж извини, что так получилось…
– А ты-то тут при чем? Нечего извиняться!.. – Вербенков приподнялся с места, посмотрел в окно. – А взамен рыбалки придется глушить водку в такую погодку! Как у тебя с водкой, Потанин?
– Что было – выпили, – с сожалением ответил Сергей Петрович. – Пьют у нас в доме мало, но едят хорошо. – Он вздохнул. – Придется идти в поселок!
– Пойдем вместе! – сказал Вербенков, выходя из-за стола.
Крикнув Марии на кухню, что идут малость погулять после сытного завтрака, они вышли на улицу и, разгоряченные, налегке, направились в поселок.
– Оденьтесь потеплее! – крикнула им вдогонку Мария.
Но они только махнули рукой.
– Небогато живешь, но хорошо, – сказал Вербенков. – Покойно у тебя. Хата у самого озера, сердечная жена, к тому же фронтовичка, не чета моей стерве. Потом, работа у тебя тихая и спокойная.
– Ну уж и спокойная! В классе у меня есть такие сорванцы, что хоть караул кричи! – Сергей Петрович повернулся спиной к ветру.
То же самое сделал и Вербенков.
– И не скучно тебе заниматься с детьми? – прокричал Вербенков.
Сергей Петрович сбежал с дороги в низину, идущую параллельно дороге, дождался Вербенкова, и они пошли по тропке. Здесь было тихо.
– Представь себе – не скучно! – ответил Сергей Петрович на вопрос Вербенкова. – Это увлекательная, я бы сказал – творческая работа. В школе ведь формируется человек, и от учителя многое зависит…
– Бесперспективная все-таки эта работа! – перебил его Вербенков. – Что, нет, скажешь? Всю жизнь одно и то же. Из учителей мало куда выдвигают. Я что-то не слышал.
– Да что тут поделаешь… – смущенно проговорил Сергей Петрович, совсем не подготовленный к разговору на эту неожиданно возникшую тему. Но, подумав, добавил: – Хотя зря, конечно, не выдвигают. Хорошие учителя могут работать где угодно. Они просто для этого лучше подготовлены духовно. Все-таки имели дело с детьми! А это святое дело.
– Да-а-а, – протянул Вербенков. – Я бы не смог.
– А вообще, человек должен работать по призванию, – как можно мягче произнес Сергей Петрович, чтобы, не дай бог, это не прозвучало столь категорически. – Желательно, по крайней мере…
– А если это призвание… бесперспективное? Так всю жизнь и оставаться учителем? – Вербенков остановился, глядя на него в упор.
Остановился и Сергей Петрович. Задал же ему задачу этот Вербенков!
– Да, всю жизнь! – уже тверже ответил Сергей Петрович. – Кстати, это относится и к другим профессиям: врачам, геологам, агрономам. – Он с улыбкой посмотрел на Вербенкова. Но того, казалось, передернуло от этой улыбки. – Совершенствуйся на своей работе, а не перебегай с места на место.
– А если выдвинут? – Вербенков снова торопливо зашагал, увлекая за собой Сергея Петровича.
– У меня на этот счет свой взгляд.
– Какой?
Сергей Петрович долго не отвечал.
– Какой же, какой же? – нетерпеливо спросил Вербенков.
– Надо иметь мужество отказываться…
– Да ты с ума сошел?
Сергей Петрович немало смутился.
– Я, конечно, не говорю о тех случаях, когда у данной конкретной личности есть способности к предлагаемой должности, опять-таки призвание. Скажем, к общественной работе, партийной. Но если этого нет – тогда не надо идти. Иначе не миновать карьеризма, а отсюда, как следствие, – приспособленчества. А это уже опасная штука.
Вербенков, казалось, эти слова Сергея Петровича пропустил мимо ушей.
– Значит, так всю жизнь – и учителем?
– Сперва – просто учителем. Потом – хорошим учителем. Потом – прекрасным учителем. Предела совершенству нет! Но каждый должен стремиться к этому недостижимому пределу.
Когда они из низины вышли на дорогу, то снова попали под порывы пронизывающего и холодного ветра. Увлеченные беседой, они и сами не заметили, как успели поостыть и продрогнуть. Но возвращаться домой, к тому же с пустыми руками, никак не хотелось ни Вербенкову, ни даже Сергею Петровичу, который пил и мало, и редко, и в общем был равнодушен к водке; у него она могла месяцами простоять нетронутой в буфете. Пригнувшись и взявшись за руки, они побежали, как мальчишки. Останавливались, переводили дыхание и, подгоняемые ветром, снова бежали, заливаясь смехом. Особенно весело было Сергею Петровичу. Предстояли праздничные дни – дни полной свободы!.. К тому же дети уехали погостить к бабушке в Ленинград, уехали к родным и знакомым большинство его учеников.
Поселок имел жалкий вид. По обе стороны его центральной улицы стояли неказистые, облупившиеся дома. Ветер гонял серединой улицы обрывки газет, стружку, всякий мусор. На столбе орал динамик с такой силой, что Сергей Петрович и слова не мог разобрать из того, что говорил Вербенков. А тот ругал здешние порядки.
Они дошли до центра, зажав уши, чтобы не оглохнуть.
Напротив магазина находилось кладбище. На ограду кладбища уже наползали сараи, гаражи, во многих местах ограда была свалена, меж могил лежали громадные бетонные плиты. Здесь собирались строить не то какой-то комбинат, не то небоскреб.
– В таком поселке только и ходить пьяным! С тоски сдохнешь! – сказал Вербенков и с нескрываемым омерзением на лице, опередив Сергея Петровича, первым вошел в переполненный народом магазин. Он взял бутылку водки и бутылку «старки», не позволив Сергею Петровичу даже заикнуться о деньгах. Денег у него было много.
Обратно они уже пошли через кладбище, чтобы сократить себе дорогу. Кладбище доживало свой век, оказавшись вдруг в центре поселка. По нему во все концы были протоптаны тропинки, по которым бродили козы.
– Нехорошо, нехорошо! Ведь у каждого здесь, в поселке, похоронен кто-нибудь из близких! – Вербенков покачал головой, остановившись у чьей-то разрушенной могилы.
– К великому сожалению… решение перенести центр поселка в эту сторону приняли при тебе, помнишь?.. – Сергей Петрович, спохватившись, поправился: – То есть, я хотел сказать, когда ты был секретарем райкома…
– Нет, не помню! – ответил Вербенков.
Сергей Петрович посмотрел на него с укоризной. Неужели забыл?
– Знаешь, я тоже подписывался под петицией местных жителей, носили ее всюду, потом отправили в райком. Я даже тебе записочку написал, как коммунист коммунисту, просил внимательно отнестись к этому делу; ведь поселок может безболезненно расти и на юг, там и местность более удобная, и оврагов поменьше, и болото не нужно будет на первых порах осушать…
– Ну, не может быть! Такого дела не помню!
И Сергей Петрович решил быть поделикатнее с гостем, сказал:
– Где же тебе помнить каждое письмо! Дел тогда у тебя хватало и без этого! Одна кукуруза требовала столько внимания…
– Да, кукуруза!.. – Вербенков даже заскрежетал зубами.
Из рядовых агрономов ведь возвысился вдруг Вербенков. На каком-то участке у него в совхозе вымахала на сажень кукуруза, хотя на остальных и на вершок не поднялась, и по этому поводу великий шум был поднят в районе и далеко за его пределами.
Вербенков стал героем дня. Отсюда к нему приезжали перенимать опыт, десятки газет слали своих корреспондентов расписать этот опыт, прославить Вербенкова. Вымахавшая на сажень кукуруза должна была доказать маловерам, что и в условиях Севера может расти такая сугубо южная культура, как кукуруза.
Вербенков был замечен в области. Его выдвинули на место старого секретаря райкома. Тогда была мода отправлять на покой всех достигших пенсионного возраста. И в обкоме как раз на пост заведующего сельскохозяйственным отделом был выдвинут молодой обходительный человек, недавно закончивший юридический институт. Ему-то особенно понравился Вербенков, у которого в совхозе были установлены армейские порядки. Импонировало и агрономическое образование Вербенкова, и его представительный вид, и внушительная орденская колодка на широкой груди – то есть все то, чего как раз не имел этот свежеиспеченный партийный деятель.
Вербенкова вскоре избрали секретарем райкома. И он дал ход кукурузе! Под «королеву полей» он приказал выделить лучшие участки в совхозах и колхозах. На всех дорогах и перекрестках тогда появились транспаранты: «Слава кукурузоводам!»
Но одна кукуруза не могла вывести район в число передовых по области; вот тогда-то слава пошла гулять и к хлеборобам, и к животноводам. Примеры заразительны. Славы захотелось всем! Даже сыроваренный завод повесил у себя на воротах: «Слава сыроварам!»
В районе за короткий срок до того наславились, что слова критики нельзя было сказать на каком-нибудь собрании. Как же критиковать, когда все такие славные?.. Слава ведь добралась и до районных организаций. Каждый хвалил себя. Не устоял перед этим и райком.
На отчетно-выборной партконференции района Вербенков хотя и был включен в список, но при голосовании его забаллотировали. Правда, через некоторое время его выдвинули на должность председателя райисполкома. Но и здесь он продержался только один срок.
– Зачем этот динамик орет с такой оглушающей силой? Чего он орет? Что случилось чрезвычайного? – спросил Вербенков я ярости.
– Плановая точка. Ему и положено орать, – с усмешкой ответил Сергей Петрович.
– Но ведь он отравляет людям жизнь! Как же здесь жить?
– Трудно! Писали во все районные инстанции. Толку – никакого. Никому не докажешь, что он отравляет людям жизнь. К тому же – никому не нужен. У каждого в доме свой радиоприемник. Надо будет – включат.
– Нет, я вижу, народ здесь живет инертный, никакого порядка у себя не могут навести! – сердито сказал Вербенков и пошел меж могил большими шагами.
Но Сергей Петрович и на этот раз поступил деликатно: не сказал, что вопрос о радиоточке раз и навсегда был решен в бытность Вербенкова председателем райисполкома, а потом уж никому не хотелось его заново поднимать. Пропала охота!
За оградой кладбища они снова оказались на открытом месте, на ветру, и, сунув бутылки в карманы, побежали перелеском, а потом опять низиной, что шла параллельно дороге. Правда, на этот раз они взялись за руки.
Озябшие, усталые, они ввалились в дом и снова сели за стол, благо он был накрыт, снова было много всякого соленья к водке.
Вербенков придвинул к себе стакан.
В это время повалил снег, да такими крупными хлопьями, что им обоим стало жутко: не зима ли вернулась?
Вербенков налил себе водки, спросил:
– Ну, а неужели вы у себя в поселке так ничего и не добились? Всюду вам и все отказывают? – Он выпил.
– Почему же, – задумчиво, но не без иронии ответил ему Сергей Петрович. – Это так, постороннему не видно. И у нас свои достижения есть. Хорошая самодеятельность. Хорошая баня. Официантки у нас в столовых не берут чаевых. Как в Японии! – И он выпил свою рюмку.
Мария посидела некоторое время с мужчинами, выпила «старки» и пошла хлопотать по дому. Работы всякой у нее хватало. Надо было укрыть принесенную рассаду; выпустить побегать в сенях цыплят, которых в эту весеннюю пору не очень-то легко было достать на инкубаторе; приготовить щи…
Изредка она все же забегала в столовую узнать, не надо ли чего к столу, и убегала. Мужчины, развалясь в древних креслах, из которых во все стороны торчали вылезшие пружины, мирно вели свой мужской разговор: толковали о политике, о том, что делается правильно в стране, а что неправильно, рассуждали о международных делах, вспоминали войну.
Пустая водочная бутылка уже сиротливо стояла на полу. Катастрофически быстро сокращалось содержимое в бутылке «старки».
А там прошел обед, за которым была осушена и «старка». Мария выпроводила мужа и гостя погулять, а сама принялась наводить порядок в столовой. Они забрались в лес и долго проплутали в нем. Сергея Петровича вначале немного покачивало. Но его железной рукой поддерживал Вербенков. Он был крепок, что дуб, этот Вербенков. Свалить его было не так просто. Даже стаканами!
С прогулки они вернулись посвежевшими и, что самое удивительное, – голодными. Уже смеркалось.
Вербенков сунул Марии пачку денег, – она редко держала в руках такую большую сумму, – попросил достать чего-нибудь еще выпить.
Но она решила, что им хватит и того, что они выпили за день, и категорически запротестовала против похода в поселок. К тому же было поздно, магазин был закрыт.
– А может… зайти к бабке Аксинье? – пряча глаза, спросил Сергей Петрович. Ему было весело. На него иногда находило этакое прогрессирующее бесшабашное настроение.
Мария боялась его в такую минуту.
– К этой шинкарке можете идти сами! Я к ней не ходок! – отрезала она.
Тогда они пошли. И вскоре вернулись. Принесли самогона в бидоне.
И тут Вербенков допустил первую ошибку: сменил рюмку Сергея Петровича на стакан, уговорил его пить с ним «на равных». Сергей Петрович попробовал было запротестовать, но Вербенков уже чокнулся с ним, пришлось хлебнуть чуть ли не половину налитого.
Сергея Петровича все подмывало спросить Вербенкова, чем он занимается сейчас, где работает. Он ждал, что это скажет сам Вербенков. Но Вербенков, судя по всему, этого не собирался делать. Тогда он решился, спросил.
Вербенков зло ткнул вилкой в миску, подцепил огурец.
– Работал председателем колхоза. Сам пошел! Выбрал самый отстающий. Никто его, черта, мне не навязывал!
– Почему – «работал»?
Вербенков похрустел огурцом.
– Потому что больше не работаю.
– Чем же занимаешься?
– Работаю. Тоже «работа»!.. Ладно, смейся. Пули не боялся, не побоюсь и смеха…
– Не понимаю тебя. С чего это мне смеяться?
– А с того, что директорствую на рынке. Другому дураку покажется, что Вербенков туда пошел потому, что работа хлебная. А работа так себе. Но за первосортность продуктов – ручаюсь. Тут меня не проведешь! Надо будет что – приезжай сам, Марию посылай.
Сергей Петрович некоторое время сидел, словно оглушенный. Потом еле слышно проговорил – не то он советовал, не то размышлял вслух:
– Агроному как раз и хорошо быть председателем. Там он может принести много пользы…
– Сложный это вопрос, Потанин. Думал я тоже: вот оно, истинное мое призвание, землю знаю и люблю…
– Ну, ну, ты рассказывай, это же так интересно…
– Понимаешь, люди нынче пошли какие-то другие, не могу я к ним приспособиться. Ты им все делаешь, а они все же недовольны тобой, хотят чего-то большего…
– Как это понимать?
– Да понимай как хочешь. Больно самостоятельны все стали. Своей головой хотят думать. Не выносят никаких приказаний!
– Но ведь работа на рынке никак не для тебя! Был на таких ответственных постах…
– На этой работе остается много свободного времени, Потанин. Думаю диссертацию писать. Вернее, я ее уже начал! Есть у меня одна темка по колхозному производству… – Вербенков вытащил из-за спины сиреневую папку, потряс ею перед носом Сергея Петровича. – Кандидатский минимум, как ты, наверное, догадываешься, я давно сдал. По своей темке я уже исписал страниц тридцать, захватил с собой, думаю, на досуге почитаешь. Надо будет где – исправишь по своему усмотрению. Ошибки всякие могут вкрасться в текст, сам знаешь, многому я не успел научиться в этой вечерней школе, а учеба в институте прошла большей частью на общественной работе. А может быть, поможешь мне написать одну-две главки? В полку, помнится мне, бумажки всякие сочинять ты был мастак. В долгу Вербенков не останется! Отблагодарю отрезиком на костюм или чем-нибудь другим…
– Любопытно, любопытно, – с загадочным видом проговорил Сергей Петрович, внимательно изучая своего собеседника. Казалось, он его видит впервые.
– Надо, брат, о старости думать, – продолжал доверительно Вербенков. – Наука – дело надежное, перспективное. Сам знаешь – ученым у нас всюду почет. Тут ты как за каменной стеной.
– Любопытно, любопытно, – с той же загадочностью проговорил Сергей Петрович, но на этот раз к тому же побагровел. Протянул руку за папкой.
Но Вербенков подмигнул ему, спрятал папку за спину, сказал:
– Этим займемся завтра! На свежую голову! Времени у меня хватает!
Да, все это было очень любопытно!..
Сергею Петровичу взорваться бы от бесцеремонности гостя, но он сдержался. Только посмотрел на него как-то нехорошо.
Вербенков перехватил его взгляд, присмирел и замолк.
Наступила долгая пауза.
За столом сидели два разных и чужих человека, которых связывало только далекое прошлое и между которыми ничего не было связующего в настоящем. Это понял Сергей Петрович, но не понял Вербенков.
Опершись руками о край стола, Сергей Петрович встал. К тому же пора было спать. Было уже поздно. Мария наведывалась уже дважды.
Что бы Вербенкову тоже встать, последовать примеру Сергея Петровича?
Вербенков совершил вторую ошибку, последствия которой он, конечно, не мог предугадать…
– Посидим еще немного, с тобой так интересно! – Он схватил Сергея Петровича за руку, насильно усадил обратно в кресло.
– А ты спросил, Вербенков, интересно ли мне с тобой? – снова сдерживая себя, чтобы не взорваться, довольно-таки спокойным, но уже твердым голосом спросил Сергей Петрович.
– Не спросил, каюсь! – Вербенков схватил стакан, сунул в руки Сергея Петровича, чем совершил новую непростительную ошибку: тому уже было достаточно выпитого. Протянул свой стакан, чокнулся. – Пей!
Сергей Петрович машинально отхлебнул глоток, поморщился…
– А не спросил потому, что тебе совсем наплевать на меня. Понимаешь? На-пле-вать! – Для большей убедительности Сергей Петрович ударил кулаком по столу.
– Ну, ты это того… загнул… мы же однополчане… с чего это мне вдруг да наплевать на тебя? – взмолился Вербенков.
– А я тебе объясню, с чего!.. – Сергей Петрович положил сжатые кулаки на стол. Вид у него был решительный. Таким, наверное, он был на высоте «Верблюд», когда остался единственным защитником. – Ты важен сам для себя и сам по себе! Тебе важно свое собственное мнение обо всем, а не мнение других! Вот так, Вербенков! Воображаю, как ты председательствовал в этом несчастном колхозе. Слова людям, наверное, не давал сказать? Только приказывал? Как на фронте: «Давай, давай!» Но война уже давно закончилась, больше двадцати лет! В мирные дни существуют другие порядки, люди хотят жить по-человечески, работать в нормальных условиях, без окрика, без унижения своего достоинства…
– Вот это разговор фронтовиков! Люблю откровенность! – пытаясь перевести разговор в шутку, сказал Вербенков.
Но на Сергея Петровича смотрели жесткие, холодные глаза.
– Я тебе могу и больше сказать! – с угрозой человека, решившего сжечь все мосты, проговорил Сергей Петрович.
– Давай, давай!
– На Свири тебе надо было высадиться намного правее Балагурова. А ты знал, что Балагурову обещано «Героя», если он первым зацепится за тот берег. Ты и высадился поближе к его участку, поближе к славе. Надеялся, что и тебя заметят.
– Ну, это неправда, Потанин. Видит бог, что неправда. Все знают: течением мои лодки унесло, сам знаешь, какая Свирь в этом месте.
– Все не знают, а ты знал! – не обращая внимания на его слова, продолжал свою мысль Сергей Петрович. – Потому ты и попал под огонь противника, понес большие потери. Одних убитых у тебя было человек десять, о раненых я уже не говорю, кто их тогда считал…
– Все это чистая неправда!
– Послушай, послушай!.. Ты думал о своей славе, потери для тебя не играли никакой роли, ты о них просто не задумывался. А Балагуров думал! Победителей не судят, тебя тоже не судили в суматохе и в горячке боя. Даже по-своему оценили твой поступок! А «Героя» все же дали Балагурову и его ребятам, а не тебе! Но ты удачливый, тебя не зря называли «Удачливый Вербенков», ты и получил Красную Звезду…
