Текст книги "Между честью и истиной (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 66 (всего у книги 69 страниц)
– Нет, мы сейчас едем в Адмиралтейство, оттуда по порталу уходим в Приозерскую резиденцию наместника, я показываю тебе твои апартаменты и другие необходимые помещения, знакомлю тебя с виконтессой да Сиалан, и мы занимаемся введением тебя в курс дел. Прости, но домой ты попадешь очень не скоро. Нам нужен новый пресс-секретарь для спецподразделений. Это секретная работа. Могу пообещать два выходных в месяц, час в день на частное общение по телефону или сети, достойную компенсацию твоего труда и единоразовую денежную помощь твоим родителям в размере двух твоих окладов. Вставай, пойдем.
"Как из рабства выкупаю", – подумал граф, идя чуть впереди женщины по коридору. А потом потерял усмешку, поняв, что так оно и есть. Спускаясь по лестнице, он услышал странный шуршащий звук. Оглянулся и увидел, что сумка Дины шлепается о ступени, а женщина даже не делает попыток ее приподнять. Он протянул руку, взял у нее сумку, повесил себе на плечо и пошел с ней рядом, в ногу. По дороге до Адмиралтейства она смотрела в окно машины совершенно пустыми глазами и не сказала ни слова. В портал тоже вошла, не пикнув, хотя было видно, что ей очень страшно. Выйдя с ней из Зала троп, он направился на третий этаж, взяв по дороге ключ от свободных апартаментов в сейфе.
– Дина, это коридор служащих. В конце лестница, она ведет в госпитальный коридор. Это твои апартаменты. Как видишь, тут есть рабочее место. За ним жилая комната, гардеробная и ванная. Зайди, посмотри, я подожду здесь.
Пока ее не было, он проверил вид из окна. Небо, лес и немного воды. Портить настроение не должно. Впрочем, кто знает. Наконец, она вышла, и он протянул ей ключи от апартаментов.
– Возьми ключ. Чтобы заказать дополнительное освещение, обогрев или что-то еще, оставь записку на столе, если нужно сделать что-то в кабинете. Если понадобится сделать что-то в спальне или в других частных комнатах, оставь записку на постели, стюарды придут в полдень, заберут твою заявку и передадут в техническую службу резиденции. Пойдем дальше. В одиннадцать утра у тебя совещание с секретарями – наместника, моим, Асаны да Сиалан – и главой пресс-службы наместника. Ты нанята, чтобы выполнять задачи, которые тебе поставит Асана да Сиалан, обращаться к ней нужно "мистрис Асана". Мы на втором этаже крыла аристократов и служащих, здесь мои апартаменты, апартаменты Асаны да Сиалан, апартаменты князя, наших секретарей и всех наших оруженосцев. И приемные наместника и его заместителей, это я и виконтесса да Сиалан. Оруженосцы, Дина – это начальники наших личных гвардий, а не мальчики, которые точат наше оружие, просто этим словом было проще перевести смысл должности. С оруженосцами тебя потом познакомит Нодда, она мой секретарь, пойдем, я вас представлю друг другу. Это моя приемная. Нодда, я вернулся. Это Дина Воронова, пресс-секретарь Охотников.
Договорив это, он все-таки посмотрел на Дину. Она стояла с глазами шире лица, все еще держа ключ от апартаментов в руке, и напоминала испуганного щенка сайни, но на то, чтобы вежливо поздороваться, ее все же хватило. Дейвин коротко кивнул и вышел из кабинета, пригласив ее жестом следовать за собой. Проходя по коридору, он продолжал комментировать.
– Здесь живет мой оруженосец Хонна. Если меня нет, а у тебя проблемы, можешь стучаться к нему или к Нодде, вот ее дверь, рядом. А это приемная Асаны да Сиалан. Здравствуй, Ануэль. Виконтесса у себя? Доложи о нас.
Секретарь виконтессы поднялась и пошла в кабинет. Вышла она вместе с Асаной.
– О, Дейвин, – радостно сказала мистрис да Сиалан. – Я уже думала, что твое обещание относится к каким-то дням весны. Как удачно, что получилось раньше. Здравствуйте, мистрис...
– Асана, это Дина Воронова, именно о ней я говорил как о пресс-секретаре Охотников. Дина, это виконтесса Асана да Сиалан. Сейчас мы уйдем, Асана, я должен представить Дину Иджену и показать ей трапезную, и вообще мы только что приехали. Дождешься меня?
– Да, Дейвин, разумеется.
– Хорошо. Я скоро. Дина, пойдем дальше. Здесь живет Ганнель, оруженосец виконтессы. А это приемная наместника. Иджен, здравствуй! Это Дина Воронова, пресс-секретарь Охотников. Восьмая комната на третьем этаже теперь занята, там живет она. Кстати, Дина, если заблудишься, просто покажи любому дежурному гвардейцу свой ключ, чтобы тебя проводили в твою комнату. Теперь я провожу тебя обедать, а обратно в апартаменты ты пойдешь сама. Около семи вечера за тобой придет кто-нибудь в серой одежде и проводит в госпиталь для знакомства с врачом. До этого времени постарайся составить список необходимого тебе для жизни и работы, подашь его завтра Ануэль. Это наша трапезная. Как видишь, алкоголя в меню нет, его можно найти только у дворян и досточтимых в личных запасах. Чай и кофе мы постоянно не пьем, вместо них травяные и фруктовые сборы, таков наш обычай. Мясо животных мы тоже не едим, но есть блюда из рыбы и птицы. Блюда из мяса животных можно получить в трапезной в школьном крыле, если захочешь. Для этого надо перейти двор, школьное крыло – это отдельное здание. Вот оно, его видно в окно. Дальше, за ним, ты видишь ворота. За воротами кафе для гвардейцев. Учти, что для тебя там доступны только чай и кофе. Это мое распоряжение. Еще в кафе ты можешь получить десерты, лимонады, попеть в караоке и иногда послушать живую музыку. Извини, что я так ограничиваю тебя, но хочу предупредить, что завтра ты получишь на подпись трудовой договор, в нем значится, что работа у тебя с проживанием. И Дина, давай договоримся сразу. Считай, что ты за эту работу выходишь замуж. Развод возможен, конечно, но если ты подписываешь договор, то соблюдаешь все условия, пока он не расторгнут. У нас есть способы помочь тебе следовать договоренностям. Есть люди, которые готовы говорить с тобой, когда тебе тяжело, и предлагать помощь, медицинскую и человеческую. Тебя обеспечат всем необходимым, что ты попросишь. Это входит в твой социальный пакет. Но ты не можешь выезжать в город без разрешения виконтессы да Сиалан, не можешь ни с кем делиться информацией, которую ты получаешь для работы, и не можешь никому давать никаких обещаний, занимающих твое внимание и время. Пресс-служба князя, то есть наместника, работает так же. Но они могут спать дома, а ты нет, потому что тебе предстоит работать с фотографиями инородной фауны и другими материалами, распространение которых должно строго контролироваться, понимаешь?
– Да, – чуть слышно прошелестела Дина.
Посмотрев в ее лицо, Дейвин увидел на совершенно белой коже веснушки.
– Не пугайся, – весело сказал он. – Уже поздно пугаться. Будешь обедать здесь или в школьном крыле?
– Здесь, – ее голос стал чуть громче. – И Дейвин...
– Да?
– Спасибо тебе.
Он кивнул ей и вышел из трапезной. Асана ждала его в кабинете. Он вошел, подмигнув ее секретарю, плотно прикрыл за собой дверь. Виконтесса встретила его веселым вопросительным взглядом.
– Асана, давай складываться на выкуп, – сказал он с улыбкой.
– Выкуп? – удивилась виконтесса.
– Нам еще предстоит уплатить цену Дины, – объяснил Дейвин.
– Кому? – спросила потрясенная Асана. – У кого ты забрал ее из рабства?
– У ее родителей.
Асана открыла рот и глаза и с минуту молчала. Потом глубоко вдохнула и выпалила:
– Ах, так вот почему она в таком дранье! И сколько хотят эти кровопийцы, наследники старых богов?
– Триста тысяч рублей, – ответил он и вдруг вспомнил: примерно столько же с Женьки попросили за Болида. Учитывая цены в крае – очень немного, особенно за жизнь.
– Хорошо, – медленно улыбнулась Асана. – Но они должны будут прийти за деньгами сами в Адмиралтейство и расписаться в получении. Чтобы не говорили потом, что им недодали. Как я понимаю, в город ее выпускать без сопровождения нельзя?
– Конечно, – усмехнулся Дейвин. – И первое время тебе придется следить, чтобы она не бралась делать слишком много. И не оставлять одну надолго.
– Не беспокойся, я позабочусь о ней, как должно, – пообещала виконтесса. – Будешь чай? У меня есть печенье с засахаренными фруктами и варенье из сосновых шишек.
Пятнадцатого января внезапно случилось еще одно объяснение. Оно определило позиции некоторых ключевых участников событий на еще только предстоящем суде в столице империи. Все, как обычно, произошло совершенно случайно. Полина Юрьевна, предупрежденная наместником о том, что она участвует в предстоящем процессе и, следовательно, будет отсутствовать в школе, уже не первый раз объясняла двум молодым досточтимым порядок работы с детьми в ее отсутствие. Время шло, дело не двигалось, добиться взаимопонимания не получалось, несмотря на желание обеих сторон к нему прийти. Объясняя элементарные вещи очередной раз, Полина отчаялась дождаться результата и предложила досточтимым вместе пойти к директору, чтобы он выступил посредником между ними и ею и как-то донес им то, что им никак не давалось.
– Айдар Юнусович, помогайте. Не могу объяснить вашим соотечественникам базовые положения психологии развития, а без теории хотя бы в минимальном объеме они не понимают, почему нужна именно эта программа и зачем именно в таком порядке.
Айдиш озадачился.
– Полина Юрьевна, но наша концепция воспитания предполагает другой взгляд на мир, и мы учим детей, у которых может еще открыться Дар, это нужно учитывать. Совместимы ли стандартные схемы развития с путем одаренного ребенка?
Психолог посмотрела на него с недоумением:
– Айдар Юнусович, еще весной вы сказали, что вы именно этих детей уже отсеяли и признали одаренными их братьев и сестер...
Один из досточтимых скорбно вздохнул: "ничего не понимаю, вообще ничего".
Полина Юрьевна решительно спросила:
– Айдар Юнусович, у вас ведь есть цветные карандаши?
– Да, конечно, вот там, в шкафу, и бумага тоже, – кивнул директор в сторону шкафа.
– Хорошо, – мистрис психолог встала и пошла к шкафу. – Я еще раз при вас попытаюсь объяснить это, а вы уточните, пожалуйста, там, где я буду чрезмерно краткой, хорошо?
– Пожалуйста, Полина Юрьевна.
– Спасибо, Айдар Юнусович, я начинаю. Это институтский курс, в нем нет ничего нового или неизвестного.
Вернувшись с бумагой и цветными карандашами, она нарисовала на листе некий схематический цветик-семицветик с лепестками на длинных ножках и отложила его в центр стола.
– Вот ваша концепция структуры личности. Точнее, то, как вы видите ее эталон. Есть еще один вариант, вы его считаете нежелательным.
Еще один лист, с большой разноцветной ромашкой, лег рядом с первым.
– Вот он, пусть пока побудет здесь тоже. А вот как это же самое графически обозначаем мы: вот спираль Эриксона, вы видели ее на обложке книг, Айдар Юнусович. Вот вкладка Дольто и поправки Вирджин Адам к этой вкладке, а вот вкладка Гейл Шихи. Они не противоречат основной схеме, а дополняют ее, видите как? Во вспомогательных схемах периоды оценки динамики развития короче, и мелкие кризисы тоже учтены.
Досточтимый Айдиш завороженно смотрел, как на листе растет сложносочиненная веточка в четыре цвета и молчал.
– Вы работаете вот с этим участком, – указала Полина карандашом в край центральной части спирали, – и фактически формируете его. Соответственно, от того, как вы поработаете, зависит конструкция вот этой и вот этой позже формирующихся частей основной ветки. Так вам ясно, досточтимые?
Айдиш выругался про себя. В институте он смотрел на все эти таблицы, соединенные в один эскиз, множество раз. Оказалось – смотрел, как квам на Источник. Не видя и не понимая.
– Подождите продолжать, Полина Юрьевна, – сказал он. – Вам сейчас придется все это повторять, я уже позвал Хайшен и князя.
– Ну тогда и графа да Айгита зовите, чего уж там, – заметила Полина, пожав плечами. – Он ведь тоже преподает.
Через десять минут с небольшим в кабинете директора школы собралось небольшое совещание. Досточтимые, робея от присутствия старших магов, жались куда-то в угол, но Айдиш пригласил их присесть к столу вместе со всеми и послушать все еще раз. Полина скомкала и выкинула последний лист, взяла новый и начала сначала. Отметив, что она определяет совпадение возраста магической инициации у саалан и детского кризиса самостоятельности в земной традиции, мистрис психолог начала рассказывать, во что у землян в более позднем возрасте превращается то, что у саалан становится магией. А затем показала на вновь нарисованной схеме еще два этапа развития, в которых Дар опять становится легко доступен. И тут же заявила, что ей непонятно, зачем это вообще может быть нужно, потому что есть менее энергоемкие и более надежные и точные инструменты взаимодействия с миром и получения результатов, и они уже доступны. И заметила, что не видит смысла ломать законы природы об колено, если можно ездить на них верхом. Но в принципе, сказала она, если у саалан это культурное и им оно настолько ценно, то усиливать это надо во вполне определенных возрастах вполне определенными способами, и именно из них построена предложенная программа.
Айдиш заметил, что один из досточтимых начал бледнеть, а второй щурится от боли и явно страдает мигренью. Хайшен взяла лист в руки и смотрела в него с необъяснимым выражением лица. Со второй стороны тот же самый рисунок держал Дейвин да Айгит, совершенно не замечая руки Хайшен у себя перед глазами.
Полина всего этого не видела. Она вся была в своем объяснении. Еле дождавшись, пока Айдиш отправит скисших досточтимых, она сказала:
– И есть еще кое-что, смотрите. – Взяв лист у Хайшен и Дейвина, она положила его на стол рядом с сааланскими схемами. – Вот сайхская схема личности взрослого человека. – Она указала на ту самую схему, которую только что определила как нежелательную в культуре саалан. – Я говорила с Максом Асани и Лейдом Жеми и по их объяснениям сопоставила. Вот сааланская схема, вам она известна. А вот, – она снова взялась за карандаши, – наша схема личности ребенка на возраст 3-6 лет, согласно русской школе, по Выготскому и Кону. Вы видите расхождение между нашим подходом и тем общим, что объединяет саалан и сайхов? Детей бы посмотреть в обеих культурах, для порядка, хотя думаю, и так все понятно. Но есть одна неприятная для вас новость, господа. Она состоит в том, что сумма концепций личности на первые годы девятнадцатого века совпадала с этими двумя схемами так точно, что могла быть нарисована в этой же схематике. Ее потом так и нарисовали, только лепестков у цветка было фиксированное количество, восемь, и размер каждого лепестка имел право варьировать. Цветок рисовали в трех радиусах. Эту схему можно найти еще у Мюнстерберга, Айдар Юнусович, если вы читали. – Между делом Полина изобразила и третью схему и положила ее рядом с остальными. – Вот, видите, какое сходство? Это тысяча восемьсот последние годы. А потом было две мировых войны. Именно на их последствия вы здесь и наступили, как, извините, на грабли. Вы понимаете свои перспективы?
Хайшен побледнела так, будто ей в лицо бросили горсть толченого мела.
– Мы этого не сделаем, – сипло выдохнула она. – Мы никогда этого не сделаем.
Полина сочувственно и ласково ответила:
– Конечно сделаете, это же неизбежный этап развития. Давай, я расскажу, как у нас к этому пришло, а ты следи по вашей истории.
– Не нужно, – так же сдавленно сказала Хайшен. – Я читала отчеты Вейлина. Никейский собор, миссионерство, движение Клюни, монастыри как культурные центры и дальше все шаги, включая протестантизм. – Досточтимая как-то прерывисто вздохнула. – Каждое новое общественное устройство поверх очередной религиозной идеи. И каждая следующая идея отбирала у вас часть магии и выхолащивала ритуал, а за ним и светскую жизнь. Потом у вас начался двадцатый век и пришли диктатуры. Я не знаю, что это, но оно хуже вечной зимы. Когда мы пришли, от вашей магической традиции уже осталась только труха...
К концу этой длинной реплики голос Хайшен совершенно затих. Димитри подал ей воду, она выпила половину стакана и замолкла. Но ненадолго.
– Ящеру в глотку такое развитие, – все еще осипшим голосом вынесла вердикт досточтимая после паузы. – И вообще, один раз саалан с Пророком уже повезло, так почему бы не быть и второй удаче.
Айдиш увидел, как резко побледнела Полина после этих слов Хайшен. Дейвин, увидев это, сказал ей: "Ты устала, похоже, хватит на сегодня". Князь посмотрел на вассала удивленно. Полина пожала плечами внешне спокойно, но было заметно, что ей тревожно.
– Пожалуй, для первого раза всем нам и правда достаточно, – согласилась она. – Хайшен, не расстраивайся так. Впереди у саалан еще много прекрасных десятилетий, светлых и полных надежд и уверенности в том, что мир принадлежит им и будущее прекрасно. – Она улыбнулась, вставая, и быстро вышла.
И тогда Хайшен заплакала. Прямо при всех, не считая Полины, уже закрывшей за собой дверь. Дейвин и Айдиш, видя это, застыли от изумления. Такое они видели впервые в жизни. Но Димитри немедленно добавил им еще впечатлений. Сперва он безотчетно обнял Хайшен, поскольку видел, что она страдает и нуждается в сочувствии, и только потом понял, что сделал. Лицо у него стало очень сложное, но он все равно держал дознавателя Святой стражи в объятиях, пока та не успокоилась. Через некоторое время Хайшен поблагодарила его, вытерла лицо и сказала, что ей очень не хочется быть среди тех, кто выпустит серый ветер на своей родной земле. Димитри кивнул:
– Давайте же теперь думать, как не сделать этого.
Они проговорили больше двух часов, прекрасно понимая, что планы каждого на день имеют все шансы пойти прахом, но пришли к общему выводу. Он выглядел пока смутно, но уже было понятно, что решение можно найти только объединив закон и порядок снова. А пока они в противоречии, проблем избежать не удастся.
На следующий день Дейвин объяснялся с Хайшен по поводу своего доклада о «культуре протеста», найденной им в Новом мире.
– Досточтимая, я пришел рассказать тебе, что такое диктатура и – главное – что ее сдерживает.
Хайшен отодвинула рабочие журналы и указала ему на кресло напротив.
– Это важно, граф. Говори.
– Диктатура и есть способ управления, разъединяющий закон и порядок и ставящий любой результат, как частный, так и общий, в зависимость от одного человека в стране. У нас так же, но наш император – живое воплощение Потока, а диктатор – обычный смертный человек.
– Как же в них помещается столько дерзости, Дейвин, чтобы решиться взять власть вслепую?
– Это дерзость отчаяния, Хайшен. У нее есть свои причины.
– Одна причина, Дейвин. Они хотят, чтобы их голоса были слышны.
– Ты, как обычно, права, Хайшен.
– Хорошо, что я угадала. Расскажи мне подробности.
– Я начну с диктатуры. Это форма власти, настолько же далекая от известной нам, насколько дары старых богов далеки от Потока, и не знай я точно, что старые боги Саалан никогда не покидали Прозрачных Островов, я решил бы, что диктатура – их подарок этому миру. Такая власть не позволяет правителю управлять людьми. Он может только двигать ими, как детскими игрушками из дерева и камня.
– Я подозревала, Дейвин, – печально кивнула Хайшен, – еще луну назад подозревала, а вчера убедилась, что знаю точно.
– О да, – кивнул граф, – я тоже был впечатлен. Тогда я не буду тратить твое время, а перейду к тому, что я назвал культурой протеста. Ты понимаешь, наверное, что это уже сложившаяся традиция противостоять превращению человека в вещь, неизбежному при такой форме управления.
Хайшен наклонила голову, внимательно слушая, и Дейвин продолжил:
– В ней есть хорошее, досточтимая, в виде личной ответственности за право решать за себя, и плохое, в виде требования к другим присоединиться к новому лидеру, чтобы разрушить старую, негодную власть. Так и рождаются диктатуры, Хайшен. Диктатура, досточтимая, это в том числе замена закона на право силы, которому предлагается доверить наведение порядка. Каждый диктатор считает, что это временно, но затем входит во вкус, и противоречие становится неразрешимым. Потом он обучается видеть в людях игрушки, неживые фигурки – и его сносит очередной волной, возглавляемой следующим таким же лидером. После этого борьба властных с простыми и простых с властными начинает напоминать борьбу ночи и дня: кажется, что такой порядок был, есть и будет, пока стоит мир. Кажется, что это может продолжаться вечно. Но только кажется, потому что речь о людях. Это всегда кончается одинаково: волна поднимается – и смывает властных и простых, правых и виновных.
– Ты хочешь сказать, что здесь, под этим небом, другой формы власти просто нет, и кто бы ни пришел сюда именем императора Аль Ас Саалан, он вынужден будет вести себя так же? И управлять этой землей иначе невозможно? – медленно и раздельно спросила Хайшен.
– Ну, с нами именно это и произошло, – скорбно вздохнул граф. – Будет только справедливо, если после всего, что мы тут наделали, нас тут развесят на фонарях к старым богам, но умереть я не боюсь. Хайшен, мне страшно подумать, что я стал орудием этой силы. А ведь я им стал. И меня разрывает пополам, досточтимая, потому что я не знаю, как можно было сделать лучше там, где я сделал плохо. То, что я всю жизнь считал честью, стало бесчестием. Я пытался искоренить зло – и сам стал им. И те, кому я доверял и с кем вместе делал это, такие же, каким стал я. Как мне теперь смотреть в зеркало, досточтимая? Как мне смотреть в глаза матери и сестрам?
– Серый ветер... – задумчиво произнесла настоятельница. – Опять серый ветер. Он страшнее даже старых богов, но закон и порядок здесь связывает именно он, и его ты назвал культурой протеста. Граф, я вижу только один способ обуздать его. Мы должны восстановить связь закона и порядка так, чтобы прекратить затыкать эту дыру человеческими жизнями. Знаешь, их всех надо лечить. Может быть, сайхи создадут еще один препарат, от этого поветрия. Оно ведь так похоже на то, что произошло с инородной фауной. Как люди, запачканные или укушенные оборотнями, стали подобны им по поведению, так и эти два явления, диктатура и культура протеста, разрастаются тем быстрее, чем больше чужой жизни успевают сожрать... Выход не в определении правой стороны, граф. Он за пределами этого поля боя.
– Тогда и проблема с оборотнями решается не здесь, – осторожно возразил Дейвин.
– Вполне возможно, – задумчиво согласилась Хайшен, – но этим мы займемся после суда. И даже после исполнения приговора.
Она была слишком занята своими мыслями, чтобы заметить, как сильно граф удивлен. От его обычной невозмутимости не осталось и следа, он смотрел на досточтимую, как ребенок, сжав рот и распахнув глаза. Потом все же опомнился, встал, попрощался и вышел, а Хайшен осталась размышлять.
...Я принимал у себя гостей. Знаешь, это так странно, делать все самому – готовить и убирать, доставать и прятать на место вещи... Отсутствие сайни острее всего ощущается именно там, где их заменяют механизмы и устройства, реагирующие на нажатие кнопки, а не на слова или заклятие. Я очень скучаю по дому и по сайни вообще, никогда не думал, что такое возможно. У меня есть живой питомец, лошадь, но времени на общение с ним не хватает, поэтому о нем заботятся воспитанники Айдиша, гвардейцы и те из нас, кто свободен. А мой князь так занят, что ни разу не видел моего питомца иначе, чем из окна. Мы здесь заняты все и постоянно. Наши друзья и помощники из местных тоже заняты все время. Мы заканчиваем историю этих долгих шести лет. Нам предстоят сложные дни, сложнее всего, что было, и именно теперь я хочу тебе сказать нечто, что я понял здесь. Ты была совершенно права, выбрав воспитывать нас так, как воспитала. Здесь воспитывают так же, и у меня теперь больше друзей, чем было дома. Больше того, здесь и дружат иначе, очень близко к тому, что думаем об этом я и ты. Эта разница между нами и прочими отразилась и на наших отношениях с местными жителями. Мы наделали много больших ошибок и виновны перед людьми. Нашу вину мы привезем в столицу. Будет суд, и я предстану перед ним вместе с князем. Как бы ни сложилось, знай, что ни ты, ни сестры не виноваты и не должны отвечать за наши ошибки, даже если они будут признаны. Ты лучшая мать под двумя солнцами и под всеми тремя лунами, даже из тех, кто растил детей так же, как ты, а здесь это делают все женщины.
Несмотря на то, что под этим небом матери сами кормят и пеленают рожденных детей и, казалось бы, не спускают с них глаз, пока они растут, многие относятся к детям, как к рабам, предназначенным выполнять их прихоти хотя бы и ценой жизни, и цена освобождения от такого рабства по местным мерками всегда оказывается непомерно дорогой. Последний раз я платил за человека выкуп всего лишь несколько дней назад, разделив сегодня цену этой свободы с Асаной да Сиалан, предложившей выкупленной дело, кров и хлеб.
На этом пока все новости, в столице мы будем через две декады или около того.
Я люблю тебя.
Из письма Дейвина да Айгита матери от 17.01.2028.
Вопросов от ребят из Сопротивления я не дождалась. Не успела. Да Айгит вызвал меня к себе и, сочувственно глядя в лицо, сказал:
– Через десять дней здесь будет император. Я снимаю тебя с дежурств. Готовь рассказ о своей истории, с начала и до конца.
– Что надо считать началом истории? – спросила я.
– Твое появление у сайхов.
И я поняла, что мне, кажется, крышка прямо сейчас и я не доживаю даже до суда. Ну не прямо сейчас, дней десять-то есть. Как раз приготовиться. "Если хочешь научиться красиво жить, давай сначала научись умирать", – некстати вспомнила я сказанное Полиной еще летом. Потом я обнаружила, что стою навытяжку в кабинете графа и смотрю на него тупым взглядом.
– Есть подготовить объяснительную, – сказала я. – Разрешишь идти?
Он разрешил, и я пошла. Готовить объяснение я начала с чистки парадной формы, а заодно и повседневного комплекта. Просто так, по привычке. Симай, найдя меня в каптерке, спросил:
– Опять залет, что ли?
– Не, просто думаю, – откликнулась я, не прекращая глажку.
– Плохие мысли думаешь, по тебе видно, – посочувствовал он и ушел, чтобы не мешать.
А я осталась думать, что из моего нехитрого барахлишка мне уже никогда не пригодится. Вернувшись в казарму и перетряхнув все, что у меня было, прошла по соседним отделениям с маленькими подарками, на которые разошлась вся мелочевка, накопившаяся за два года отпусков, потом пристроила платье, купленное в августе, лаки-блески-мелочи просто поставила на зеркало в общей зоне, наконец посмотрела на кота в тельняшке и обмерла. Его отдать у меня просто не поднималась рука. Я подышала, походила, взяла у Инис тряпку и ведро, вымыла комнату отдыха, снова зашла в казарму, посмотрела на кота. Не помогло. Я по-прежнему не представляла его в чужих руках. И тогда я пошла к Полине.
Она с порога посмотрела на меня так, что я было попятилась, а потом поняла, что терять мне уже нечего ну вообще совсем и без ответа на вопрос я не уйду.
– Привет, – сказала я. – Так как же правильно умирать?
Она приподняла бровь.
– Император будет тут через десять дней, – пояснила я, пододвинула ногой стул и села. – Меня сняли с дежурств и велели готовить объяснение с самого начала.
Полина молчала и смотрела на меня все так же, приподняв бровь, как будто я была гимнастическим конем или мишенью – в общем, чем-то совершенно неуместным, что без предупреждения втащили к ней в кабинет, забыв ее спросить.
– По ходу, шансов дожить даже до суда в их столице у меня немного, – улыбнувшись, сказала я. – У меня есть десять дней, чтобы подготовить объяснительную. И я хочу в своем последнем разговоре выглядеть не слизью.
Она подняла вторую бровь и перевела взгляд в стол. Я замерла. С нее могло статься сказать мне в ответ "дверь у тебя за спиной" или что-то в этом роде. Но она, кивнув, сказала:
– Ну хорошо. Слушай. Вообще-то десять дней безобразно мало, нужен хотя бы месяц, но... – она посмотрела на меня с непередаваемым выражением лица, махнула рукой и закончила. – В общем, рассказать я расскажу, а что у тебя получится, уже не знаю и гарантировать не могу.
Я кивнула. А что оставалось? Я-то думала, что времени у меня впереди еще много. Что его все равно еще много, и можно не задаваться этим вопросом как минимум несколько десятков лет. И тратила время, как привыкла, на переживания и ощущения наступившего дня, собирая их, как доказательства того, что я вообще была, что в моей жизни что-то было. Так я привозила фотографии из поездок, так собирала магнитики и значки, так вытворяла то, о чем потом говорили неделями. А теперь выяснилось, что если раздать эту память, пристроить ее по рукам – и от меня вообще ничего не останется. Как и не было меня. И это было очень, очень страшно.
– Страх смерти, – сказала Полина, глядя куда-то в стол, – это на самом деле про жизнь. И даже больше, это про ее смысл, собираемый в два-три слова или, что важнее, в решение, принимаемое мгновенно.
Я слушала, даже не распахнув, а растопырив глаза. Язык у меня не просто прилип к зубам, я вообще забыла, что у меня есть рот, и чувствовала только уши и глаза.
– Обычно, когда люди задаются такими вопросами, – прохладным и безразличным тоном продолжала Полина, – они проходят такие как бы тренировочные маршруты. Для каждой культурной традиции такой маршрут свой, но для надежности лучше пройти все известные. Их не так много. Египетский, славянский, кельтский, скандинавский, индийский и христианский европейский, он более поздний. Как раз он для этой территории наиболее характерен, но славянский и кельтский тоже штатные. Есть еще японский и южноамериканский, но на них рожденных на этой территории выносит редко. У тебя на них нет времени. Поэтому ограничимся одним, наиболее вероятным именно для тебя. Ты себе представляешь примерно, как именно тебя убьют?
Она сказала это так просто, что я вздрогнула. Потом моргнула и с усилием разлепила рот.
– Ну утопят-то вряд ли. Четвертовать меня здесь тоже вряд ли позволят, если только заберут за звезды сразу.
– То есть не отравят и голодом морить не станут? – уточнила она.
– Нет, – я помотала головой. – Не в их традиции.
– Понятно. – Она вдруг усмехнулась. – Чем дальше, тем больше доказательств общих культурных корней саалан с кельтами, ну или того, что мысль людей под любым небом ходит одинаковыми путями. Но учитывая секрет полишинеля про общий геном... – она пожала плечами. – Ладно, давай к теме. Суть и смысл этого тренировочного маршрута в том, чтобы, проходя его, найти ответ на вопрос, о чем были все события твоей жизни и все твои жизненные выборы. В этом воображаемом путешествии человек любой культуры встречается с самыми сильными переживаниями и ощущениями, которые только способен перенести. Не пройти этот маршрут для многих потерпевших неудачу означало, да и до сих пор означает, перестать быть личностью, рассыпаться, сойти с ума. Отступить на этом пути тоже не прибавит счастья, это обеспечивает ряд однотипных проблем, обеспечивающих повторение в бытовых условиях того самого переживания, встреча с которым не состоялась.
