Текст книги "Между честью и истиной (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 69 страниц)

   – Влад, я хочу знать, почему ты здесь?

   Граф ждал ответа в стиле Марины или Полины, гладкого, круглого и обтекаемого, но вымотанный зачисткой полевой командир раскрылся сразу.

   – Потому что в двадцать втором году, отдавая фото в прессу, я не на то рассчитывал.

   Дейвин про себя возблагодарил Пророка, Поток и удачу и задал уточняющий вопрос:

   – А что получилось против твоих ожиданий?

   – Да все, – пожал плечами Владислав по прозвищу Пряник. – Я-то, дурак, думал, что свобода информации – это право людей на правду. А это право репортеров на заработок на крови.

   – Может, не стоит так огульно? – осторожно возразил граф.

   – Чувак... – Пряник взглянул прямо в глаза Дейвину и коротко усмехнулся. – Я понимаю, что ты граф, аристократ и сам по себе тактическое оружие. И если тебе что-то не понравится, ты меня через минуту в совок сметешь и в мусоропровод высыпешь. Но поскольку мне это пофигу, то будет тебе сейчас правда. Единственный человек, которому я на сегодняшний день верю, – ты, потому что ты, прости меня, прямой, как рельса, и незатейливый, как этот твой тесак, который ты на поясе носишь постоянно. И тобой девятый год вертят, как хотят, и пресса, и безопасники, и полиция. А ты или принимаешь это как должное, или молча злишься.

   – Хорошо, я понял, – кивнул Дейвин, не показывая, что задет. – Тогда последний вопрос и спать.

   – Хорошо, – согласился Пряник с программой, – а то завтра тоже день веселый, и тот подвал со стороны Греческого мне очень подозрителен.

   – Уже сегодня, – уточнил Дейвин и вернул собеседника к теме. – Но я все равно спрошу. Что ты собираешься делать, когда все это закончится?

   – Что – все? – озадачился Пряник.

   – Инородной фауне тут не место, и ее тут не будет. Город должен быть восстановлен, и он будет восстановлен. Империя здесь навсегда, и значит, нам придется научиться жить друг с другом мирно. – Дейвин подумал пару секунд и завершил перечисление. – Вот это все закончится.

   – А, – безразлично кивнул боевик. – Ну вот кого научите, с теми и будете жить. А я надеюсь этого не увидеть.

   Это было прямым оскорблением, но драки Дейвин совершенно не хотел.

   – Так, стой, – он повернул голову к собеседнику. – Ты что сейчас сказал?

   – Что ты слышал, – пожал плечами боевик. – Я вашего принуждения к миру наелся за девять лет выше крышки.

   – Это не было принуждением к миру, Влад, – с грустью ответил Дейвин. – Мы были глупы и невнимательны. И слишком верили достопочтенному.

   – Ну, будет другой достопочтенный, – хмыкнул Пряник. – Разницы-то...

   – Уже есть, – улыбнулся граф. – Ты не заметил?

   – И давно есть? – без интереса осведомился Владислав.

   – С августа, – доброжелательно ответил Дейвин.

   – Да? – совершенно по-саалански прозвучало это "да" у местного парня. – И чем занят?

   – Чем и должен, – пожал плечами Ведьмак. – Заботой о благополучии края, защитой слабых и исцелением больных.

   – Ну, предыдущий тоже этим занимался, с его-то слов, – едким тоном заметил Пряник.

   – Так, как было, больше не будет, – четко проговорил граф. – Будет суд. Кстати, пока не поздно, вы можете успеть собрать данные об участниках лагеря в Заходском и подать их Святой страже. С меня спросят за них.

   – А толку? – хмыкнул боевик. – С вашей точки зрения ты все равно был прав, потому что иначе мы бы убивали ваших и дальше.

   – А с вашей – правы были вы, потому что не обязаны ни различать наместников между собой, ни принимать нашу сторону после всего, что было в восемнадцатом году, – парировал Дейвин. – Поэтому и нужен суд.

   – Ваш? – усмехнулся Пряник.

   – Ваш ведь уже был, – пожал плечами граф. – Теперь будет наш, потом, если потребуется, снова ваш и снова наш.

   – Прям даже интересно, чем кончится, – усмехнулся боевик.

   – Влад, я спрашиваю тебя: когда-то кончится, и что тогда? – терпеливо повторил граф.

   Пряник глянул за окно в чернильно-синий двор. Не найдя там ни ответа, ни подскази, повернулся к собеседнику.

   – Я не знаю, Дэн. Правда не знаю. Ведь девять лет уже так. Я другой жизни себе не мыслю, не привык. Пришел в Сопротивление семнадцатилетним пацаном, сейчас мне двадцать шесть, а кажется – все шестьдесят...

   Дейвин кивнул.

   – Я понял. Спасибо. Пойдем спать? Тот подвал и мне не нравится, если честно.

   Еще бы, ящерова мать, он им нравился, этот подвал. Оттуда не смердело до Кирочной только потому, что при минусовой температуре запахи не так легко распространяются в воздухе. Оборотни, оказались достаточно хозяйственными, чтобы сложить весь запас в одном месте. Степень разложения заначки их не слишком волновала, хотя они, конечно, предпочитали свежее и теплое. Дейвин вызвал полицию, чтобы передать им останки. Насчитали почти два десятка тел, собирать их из частей для установления личности предстояло судмедэкспертам. После окончания зачистки Дейвин пошел к знакомым на Литейный.

   – А, господин граф, – поприветствовал его Иван Кимович. – С чем на этот раз?

   – Иван, где ваш протокол осмотра подвальных помещений? – вопросом на вопрос ответил господин граф.

   – Кхм... – сказал подполковник.

   – У меня приказ наместника о зачистке каждого подвала. Вы не исключение.

   – И что теперь?

   – Собирай бойцов, найдите мощные фонари, идемте в подвал. Ветконтроль с сывороткой стоит на Шпалерной за тюремным корпусом, вызовете звонком, если что.

   – А ваши спецы? – поинтересовался Иван Кимович.

   – Меня вам точно хватит, – усмехнулся Дейвин. – Лучше меня нет никого не только в крае, во всей империи.

   Иван Кимович вспомнил двадцать второй год и кисло кивнул.

   – Раз так, то нас с тобой вдвоем вполне достаточно, даже если там кто-то и есть. Своими чемпионскими титулами хвастаться не буду, но вдвоем управимся точно. Кстати, Дэн, может, сперва обед?

   – Нет, Иван. До окончания рабочего дня я хочу закрыть весь Центральный район. И скажи спасибо, что тут я, а не виконтесса да Сиалан. Явись сюда она, как обычно, с двумя подразделениями, никакие возражения про секретность вам бы не помогли.

   – Ты хочешь только нас проверять или Шпалерную тоже? – смирился подполковник.

   – Там мы уже были, – отмахнулся Дейвин. – КСИН нам отдал ключи еще в ноябре, так что и "Кресты", и здание на Шпалерной мы уже осмотрели.

   Рудой заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок.

   – Дэн, только честно: ты поэтому такой злой? Ты нам за предшественников посчитал?

   Да Айгит глянул ему в лицо.

   – Тебе совсем честно, Иван?

   – По возможности, – высказал пожелание Иван Кимович.

   Граф кивнул.

   – Хорошо. Тюремный корпус у вас довольно грязный, конечно, но вы светская исполнительная власть, а не Святая стража, так что взять с вас нечего. Вам приказали, вы сделали. Вот поэтому у нас такую работу выполняют монахи. Их хоть обеты сдерживают... – Дейвин прервался и с досадой посмотрел на подполковника, не успевшего спрятать улыбку. – Не смешно, Иван! Совершенно не смешно!

   – Извини, – кротко сказал Рудой. – Больше не буду. А в чем тогда дело? Ты же как с цепи слетел две недели назад.

   Заместитель наместника глянул куда-то в потолок и снова перевел взгляд на собеседника.

   – А дело, Иван, в том, что в ноябре я получил себе на голову банду олухов, не имеющих никакого представления не только о дисциплине, но и об основах самосохранения. Я уже не говорю про этикет. К сожалению, готовность работать в городе в нормальном режиме для Охоты на фауну заявили и показали только они. Виконтесса да Сиалан сразу отказалась от такого сотрудничества, пока кто-нибудь не приучит их к порядку. Этим кем-то оказался я. Учитывая, что это вторая такая орава на мою голову, считая наших студентов, и, как будто мне мало Медуницы, контроль за мистрис Бауэр тоже передан мне, а она, я тебе скажу, тоже еще тот мешок с блохами, я, извини, затрахался так, что уже хочу домой на Ддайг. Там-то всего лишь орды дикарей. Да, конечно, они делают с переселенцами такое, что ваши предшественники по сравнению с ними, поверь мне, сопливые дети. Но это они не со зла, таковы их представления об эстетике и художественный вкус. А тут у вас... Да сами старые боги рехнутся, понимая вашу логику. Каждый ваш, ящерово племя, со своим особым двойным дном. А империи нужны результаты, и желательно вчера, ведь пока мы не разберемся с фауной, не будет возможности нормально представлять край в мире, и мы, Аль Ас Саалан, так и будем слыть нищими. Пока не будет надежного мира с оппозицией, не будет и уверенности в надежном транзите газа, достанься старым богам эта труба, а мы так и будем выглядеть разбойниками. Пока не будет нормальной инфраструктуры в крае, санкции будут продлеваться бесконечно, потому что это выгодно, хоть и бесчестно. Впрочем, с последним, спасибо мистрис Бауэр, вопрос уже почти решен, санкции начнут снимать самое позднее к середине лета, но заинтересует ли это нас тогда, будет очень большим вопросом. Ведь теперь, когда торговый дом передан маркизу да Юну, свободный транзит товаров из империи в край и обратно покроет все санкционные издержки за считаные годы. Здесь будет уникальный рынок товаров потребления, Иван. Продовольствие поставим мы, промышленные товары нам поставит край, нам не так много нужно, вопрос с лекарствами тоже как-нибудь решим, хоть бы и с помощью сайхов. Но мы с этим всем греблись сами, собирая мордой все булыжники. Вы же даже рта не раскрыли подсказать нам про эти ваши двойные стандарты, а мы, принимая их за чистую монету, попадали в один капкан за другим. И если совсем честно, Иван, больше всего мне обидно, что на зачистках с нами не ваши бойцы, а "Городские партизаны", "Свободная Нева", "Красная вендетта", "Нерпа-гик" и остальная городская шпана. Я на вас рассчитывал. А вы... Вы ведь даже не дернулись помочь.

   – Мне тоже обидно, Дэн, – со вздохом сказал подполковник. – Например, за путаницу в приоритетах, определенных только три дня назад. И я тоже затрахался, не зная, за что хвататься. И да, я бы хотел быть с вами на зачистке, и плевать на присутствие этих немытых придурков, черт с ними. Но заниматься я буду тем, что указал наместник.

   – Своими пакостниками, – кивнул Дейвин.

   – Откормленными вашим достопочтенным, – закончил Иван Кимович.

   – Да, кстати, Иван, – заметил да Айгит. – Ты понимаешь, что все выжившие бойцы Сопротивления теперь дважды герои края?

   – Ну и что? – не понял Рудой. – Пока они не пытаются власти указывать, как делать свою работу...

   Граф коротко мотнул головой.

   – Остановись. Дважды герои края, понимаешь? И первый раз как раз именно по той причине, которую ты только что назвал.

   – Ясно, Дэн, – вздохнул подполковник. – Ну что, пойдем смотреть наше бомбоубежище?

   – Оружие все-таки возьми, – посоветовал маг. – Протокол есть протокол.

   Проходя по бомбоубежищу в ослепительном свете созданного Дейвином магического шара, Иван Кимович спросил:

   – Дэн, а дикари – это не личная охрана наместника? Вот эти, на эльфов похожие?

   – Они, да, – подтвердил сааланец.

   – Они же такие... плюшевые, – удивился Иван Кимович, – совсем не выглядят жестокими.

   – Иван, ты сегодня спать планировал? – самым светским тоном осведомился Дейвин.

   – Хочешь сказать, что можешь меня чем-нибудь удивить? Вот после фауны? – хмыкнул подполковник.

   – Это вопрос или просьба? – уточнил граф несколько прохладным тоном.

   – Я хочу это знать, – подполковник упрямо наклонил голову.

   – Как человек или как стража края? – уточнил граф.

   – Дальше не понесу, – пообещал Рудой. – Слово офицера.

   – Зачем тебе? – пожал плечами да Айгит.

   – Это не про них. Это про тебя. Я хочу знать, с кем имею дело, – объяснил безопасник.

   – На девятый год знакомства? – хмыкнул Дейвин. – Очень вовремя, да... Но сначала протокол, Иван. Потом все частные разговоры. Потому что порядок, его ящерова мать, начинается с выполнения регламентов, не пренебрегая мелочами.

   – Хорошо, Дэн. Пошли подписывать. Только ты же уйдешь сейчас и на вопрос отвечать не станешь.

   – Приходи к девяти вечера в Адмиралтейство. Там поговорим. Я до этого времени успею закрыть район и отчитаться. Но Иван, я тебя предупредил: это может быть неприятно.

   Тот вечер Айдиш провел у досточтимой сестры по обетам. Его очень тревожило многое из уже случившегося и происходящего прямо сейчас, и ничего из этого он не мог обсуждать с князем.

   – Айдиш, обстоятельства и правда непростые, но ты так беспокоишься, что я хочу спросить, что ты опасаешься потерять. О чем твои сожаления?

   – Репутация Академии, Хайшен. Ведь треть всех присланных, не считая казненных, замазана в недопустимом. И часть оставшихся в Исанисе – участники схем, определяемых как работорговля. Слишком большая часть, чтобы казнить и забыть. А, и еще подлоги, подделка документов и взяточничество.

   – Я знаю, Айдиш. Разумеется, я не рада этому, но истина прежде всего.

   – Я боюсь, досточтимая сестра, за будущее Академии. Интернаты для детей, наделенных Даром, монастыри, обучавшие взрослых – ведь это все теперь под угрозой. А последняя идея князя... – Айдиш вздохнул, болезненно поморщился, скорбно покачал головой. – Я просто не представляю, Хайшен, как разговаривать об этом с ним. И с детьми, кстати, потому что они ждут чуда, а получат мучительную смерть.

   – А, инициация воспитанников, – кивнула дознаватель. – Уже ждут чуда, значит, с ними кто-то успел поговорить, Айдиш?

   – Досточтимая сестра, ты, видно, забыла, что такое дети. Они сами все увидели и поняли. Князь не пошутил, когда упомянул мальчика, изводящего графа Дейвина просьбами с осени. И знаешь что?

   – Что, Айдиш?

   – Ему не нужен Дар для себя. Он просит за друзей. Например, за того, кто осенью сломал себе руку, целясь разбить лицо насмешнику, глумящемуся над Искусством и магами.

   Хайшен вздохнула, собираясь с мыслями, и после паузы ответила:

   – Это еще не произошло. Когда случится, тогда и примем решение. Сейчас мы будем думать о том, что уже перед нами, досточтимый собрат.

   – Хорошо, Хайшен. Я сосредоточусь на насущном, – скорбно сказал Айдиш. И про себя решил, что с этого дня он, пожалуй, не отвечает за честное имя Академии больше, чем ему позволяет его пост и его опыт.

   Вечером Иван Кимович пришел в Адмиралтейство, как и было условлено, назвался на проходной гвардейцу и был сопровожден в кабинет графа сразу же. Входя в коридор, подполковник оглянулся в холл и заметил, что место его провожатого уже занято следующим гвардейцем из дежурной смены.

   – Ну что, – спросил Дейвин, отодвигая ноутбук, – чай или сразу к вопросам?

   – Давай сперва чаю, – кивнул подполковник.

   Дейвин некоторое время повозился с кулером, термопотом и заварочными кружками, потом вынул из заначки печенье, уже из новых поставок, через Айриля, сказал: "Ну, прошу к столу", – и сам присел в небольшой чилаут, оборудованный около окна с видом на Неву и заснеженный парк.

   Подполковник присоединился.

   – Это ведь не из спецраспределителя, Дэн? – задал он вопрос, дегустируя печенье.

   – Точно, – кивнул да Айгит. – И не наше. Местное, с "Ключика". Делают, кажется, в Луге.

   – Скандал ведь будет, а, граф?

   – Почему будет? – улыбнулся Дейвин. – Уже полыхает. Ты ее интервью в "Невской газете" читал?

   – Слушай, не успел, – огорчился подполковник. – Внук заболел, всем домом вокруг скакали, чтобы только бронхита не было. Потом вызвали вашу целительницу, вроде обошлось, но без школы он остался до февраля.

   Дейвин сочувственно кивнул.

   – Хочешь прочесть?

   – Не откажусь, – согласился безопасник.

   Дейвин не спеша поднялся, набрал в поисковике нужную строку, открыл статью в новой вкладке.

   – Вот, читай.

   Иван Кимович некоторое время вчитывался. Дейвин глядел в окно, на Неву.

   – Скверно отвечает, Дэн. Как прощается.

   – Иван, ты знаешь, чем именно она болела?

   – Официальная версия вроде простуда, – ответил подполковник, не отрываясь от экрана.

   – Официальной версии нет, Иван., – не поворачиваясь, ответил граф.

   – По сумме нам известного – тяжелая простуда, – уточнил Рудой терпеливо.

   – Эта простуда, Иван, называется ревматический кардит, – вздохнул да Айгит.

   – Плохо, Дэн. Лучше бы не в ближайшие два года, учитывая обстановку.

   – Скоро будет суд в столице, Иван. Сейчас там осень в самом разгаре, листопад. Вот-вот пойдут дожди. Отопление у нас печное, а климат похож на здешний. Отказаться от участия в процессе она не может. А князь не может не представить ее на процессе. Она все верно понимает. И есть еще Медуница, а у нее желания жить не больше, чем у мистрис Бауэр. Иван, у нас сейчас есть только один способ не оказаться по уши в навозе, ты понимаешь это?

   – Это какой? – с интересом спросил Иван Кимович, отвернувшись от монитора. – Покаяние и примирение?

   – Делать лицо тяпкой вы уже попробовали, – невозмутимо ответил Дейвин. – И мы вслед за вами. Как видишь, это не работает.

   – Все-таки вы какие-то очень нежные, – вздохнул подполковник и отодвинул пустую чашку.

   – Наверное, – спокойно согласился граф.

   – Ну так что, расскажешь, чем ваши дикари славны? – спросил офицер.

   – Зачем рассказывать? – невозмутимо ответил аристократ. – Я покажу.

   Иван Кимович посмотрел было в сторону ноутбука, но сразу перевел взгляд на собеседника. Дейвин сделал приглашающий жест и развернул полноразмерную иллюзию на ковре между своим рабочим столом и зоной чилаута.

   Он пожалел свое время и нервы собеседника и не стал припоминать самый тяжелый из рейдов. Тогда они следовали по еще мокрым кровавым следам и не успевали за ордой, а ддайг развлекались, заливая кровью пленных тропу в степи, пока родичи и близкие этих пленных пытались их догнать, но не могли, потому что тратили время на то, чтобы похоронить очередное брошенное изуродованное тело. Догнав орду на одиннадцатый день на краю поселения ддайг, Дейвин, ничего не видя от гнева, жег их заживо и заставлял бежать пылающие факелы. Его не волновало, что из-за этого выгорит все поселение, выпустившее орду в степь. Он не оставил в живых никого, но как-то они сумели известить своих о случившемся. После того дня ддайг звали его Белая Смерть и боялись встречи с ним, как дурного предзнаменования. А он все равно находил их снова и снова. Но одиннадцать дней, даже если вспоминать только самое важное, все равно показывать слишком долго.

   Картина, которую он развернул над ковром кабинета, была воспоминанием о довольно обычном событии начала лета на Ддайг. Войдя в деревню, слишком тихую для пятого дня короткой сааланской недели, Дейвин увидел сперва пятна крови на глине улицы, а затем и пять тел, разложенных головами друг к другу, каждый с сердцем в левой руке и печенью в правой. Они лежали на площади в центре деревни бело-алой звездой, все молодые мужчины. С женщинами орда поступила иначе, более замысловато. Двое детей из всех, оказавшихся в тот день в селении, были еще живы, Рерис билась два часа, но не смогла помочь и прекратила их страдания. Он оставил ее с отрядом хоронить замученных, а сам начал преследование в одиночку и нагнал орду к вечеру. Кроша их мечом, он пел погребальную песню пахарям Саалан и Хаата, пришедшим разбудить землю, когда-то уже растившую зерно и плоды, и ставшим прахом, смешавшимся с этой землей. Опустив оружие, он увидел, что обе луны уже катятся к степной траве, казавшейся черной в предутренней темноте. Ночи в степи зябкие, но он так намахался тогда, что пришел обратно с эннаром в руке и в развязанной люйне, залитой потом и нелюдской рыжеватой кровью. Воины уже ушли домой, отмываться и рассказывать о беде. Рерис встретила одна его на пепелище, оставшемся от деревни, пропитанная запахом горелого дерева и плоти. Она задала только один вопрос: "Дочиста?" – "Дочиста", – подтвердил он. Пот, кровь и пыль на его одежде и теле спеклись в корку, и она пахла ржавчиной. Они вошли в дом раздевшись до декреп, бельевых повязок, а одежду и обувь бросили на крыльце. Сайни отстирали и отмыли все только на пятый день. Впрочем, так было почти всегда. Иван увидел его глазами весь этот день – от первого пятна крови на глине деревенской улицы до дверей его дома. Когда иллюзия растаяла, часы показали без нескольких минут полночь.

   – Вот чего я не понимаю, Дэн, – проговорил Иван Кимович. – Вот это тебе нормально, в двадцать втором году в Заходском ты нас всех, кхм, впечатлил едва не до икоты, а сейчас вот то ли раскис, то ли и правда задолбался. Что случилось-то?

   Дейвин вздохнул.

   – Иван, ты понимаешь, что такое сословное общество?

   – Ну, в целом, – пожал плечами подполковник, – если речь о привилегированных сословиях, то это узкий круг, где все всех знают, постоянно сплетничают друг о друге, делают странные выводы и все это почему-то важно.

   Граф почесал бровь.

   – Позволь тебе кое-что пояснить. Прежде всего, о важности. Насколько я понял, ваше привилегированное сословие, пока оно не было упразднено, делало организационную работу, которая потом была передана бюрократии. У нас не так. Как ты мог понять из показанного и заметить из повседневных наблюдений за нами здесь, каждый из нас сам себе средство производства, орудие труда и оружие. Без этого в Аль Ас Саалан дворянином не стать. Кстати, обучить так любого нереально, нужны некоторые врожденные свойства, как музыкальный слух.

   – Так, – кивнул Рудой.

   – Но есть и сходство: и у нас, и у вас суть и смысл отношений в привилегированном сословии состоит в том, что каждый из нас может поручиться за другого дворянина перед простым сословием лишь потому, что он дворянин.

   – Ну, у нас было немного иначе... – возразил подполковник.

   – Я знаю, – перебил его да Айгит. – Я очень грубо обобщил, ваше поручительство и наше невозможно сравнивать, но вот что важно. И у нас, и у вас аристократ, потерявший доверие других аристократов, оказывается в положении худшем, чем последний крестьянин. Но в вашем случае аристократ мог начать путь вверх по сословной лестнице заново, используя умения, полученные с детства – грамотную речь, навык счета, чтения и письма, тренированную мысль и прочее. В нашем случае навыки, которыми владеет дворянин, при потере положения оказываются бесполезными и опасными, поскольку человек простого сословия, говорящий и действующий как аристократ, будет казнен. А перед этим назван преступником или безумцем. Право на навыки, отличающие дворянина от простолюдина, мы в спорных случаях подтверждаем в суде. Наш случай стал спорным в мае, с этого времени здесь и работает дознаватель. Но будет еще суд, где каждому из нас нужно будет назвать свои поступки и решения и объяснить их публично. Ваши эти трюки с переворотами в воздухе, вроде оправданий благом страны попыток скрыть свое головотяпство, у нас не пройдут. Шар правды, наш полиграф, не ошибается. Ты видел, как наш закон требует поступать с теми, кто замешан в недолжном. Но здесь судили людей простого сословия и дворян из незнатных, а значит, мало умеющих и обладающих малым могуществом. Для меня наказание будет другим. Мне светит пожизненное заключение в тюрьме, похожей на вашу психиатрическую клинику, потому что я лучший боец империи и как преступник буду особенно опасен. И этот позор со мной придется разделить моей матери, сестрам и жене. Разумеется, их свободу формально никто не ограничит, но общаться с родней преступника желающих не будет. Тем более не найдется дураков вести денежные дела с такой семьей. Приговор, вынесенный мне, для них значит общественную изоляцию и нищету. Если, конечно, я не найду способа объяснить суду и Академии, почему обе стороны в этой безумной сваре были правы и почему то, что я сделал, было лучшим выбором из возможных. Или если не найдется единственный виновный, которого, как ты понимаешь и сам, тут нет.

   – Когда суд? – хмуро спросил Иван Кимович.

   – Князь согласился подождать до начала февраля, но... – да Айгит пожал плечами.

   – Понятно, Дэн. И если вы не возвращаетесь?

   – Вам пришлют кого-то вместо нас. Тех, кто так не ошибется.

   – А с теми, кто с вами работал, как решат?

   – Согласно вашему законодательству, – снова пожал плечами Дейвин. – И да, Иван: если теперь, после этого разговора, что-нибудь случится с Мариной Лейшиной здесь, в крае, это, конечно, сохранит положение лично мне и князю, но ваше ведомство будет полностью поставлено под контроль досточтимых. А именно – Святой стражи. Таких, как Хайшен. Просто на всякий случай. Как и вся администрация империи. А то потерять тут двух наместников подряд – это слишком много.

   Подполковник мрачно кивнул:

   – То есть у вас тоже есть кто-то, кому невыгодно, чтобы Лейшина высказалась на суде?

   – Я не уверен, – ответил граф, – но такое возможно.

   – Знаешь... – Иван Кимович вздохнул. – Я бы на твоем месте тоже нервничал, наверное... Однако, половина первого ночи.

   – Да... – кивнул Дейвин, глянув на часы. – Спасибо, что зашел, и за понимание тоже спасибо. Отвезти тебя домой? Я все равно ночую в городе, у меня здесь с утра дела.

   – Было бы неплохо, – офицер задумчиво глянул на графа, – только мне на север города, на площадь Мужества, а тебе вроде в Автово?

   – Ну и что? – пожал плечами Дейвин. – Мне-то на машине через весь город ехать не обязательно, есть пути и побыстрее.

   – Хорошо, – согласился подполковник, – тогда подбрось, пожалуйста.

   Шли к машине молча, садились тоже не перемолвившись ни словом. Когда уже миновали Литейный мост, Иван Кимович, откашлявшись, спросил:

   – Дэн, если это не секрет – а с первым наместником, с да Шайни, что случилось?

   Дейвин прошипел нечленораздельное, ловя дрифт на обледеневшей дороге, и, вывернув на Лесной проспект, ответил на вопрос.

   – Ваши обезболивающие, Иван. После смерти Гаранта маркиз доработался до мигреней в считаные дни. Мы много можем, но дорого платим за дерзость. Позволить себе признать болезнь и отказаться работать маркиз не мог. Вот результат. Мы нашли почти труп, когда прибыли. Князь провозился с ним три дня...

   – А, поэтому его смотрел нарколог? – подполковник качнул головой. – А мы-то подумали...

   – Кто же вас знал, – вздохнул Дейвин, – что вы тут одурманивающим снимаете боль. Ему не помогло, конечно.

   – Вы так не делаете? – удивился Иван Кимович.

   – Боль – это боль, а ясность сознания – это ясность сознания, – пожал плечами Дейвин. – С тем же успехом можно лечить сломанную кость водкой.

   Он еще раз вздохнул, вспомнив про Дину Воронову, и добавил:

   – И сломанную жизнь, кстати, тоже. Болит так, конечно, меньше, но ведь и не заживает...

   Четырнадцатого января в полдень Дейвин приехал за Диной в клинику Бехтерева на служебной машине администрации. Выписывать пациентов начинали с часа дня, но у него была назначена беседа с ее лечащим врачом. Строгий мужчина с бородкой и в очках встретил его кивком и сухим приветствием.

   – Итак, – сказал Дейвин, садясь на стул для посетителей, – вы обещали рассказать, как сделать так, чтобы это не повторялось.

   – Вы вряд ли сможете сделать так, чтобы это больше никогда не повторялось, – заметил врач, – но в ваших силах отсрочить следующий эпизод.

   Ему не следовало говорить такое Дейвину да Айгиту, любителю сделать невозможное. Это был однозначный вызов, но граф лишь наклонил голову, показывая, что слушает.

   – Прежде всего, позаботьтесь о полном изменении круга ее общения. Понимаете меня? Полном.

   – То есть ни друзья, ни родственники, ни один знакомый ей человек не должны с ней общаться? – уточнил Дейвин.

   – Именно так, – подтвердил врач, – если вы не хотите нового срыва. Кроме того, никакие детали режима ее жизни не должны напоминать ей о привычном.

   – Это будет легко, – уверенно сказал граф. – Она уедет жить в Приозерскую резиденцию наместника, работать ей предстоит там же. За ее режимом проследят, за нагрузкой тоже. Но я могу знать, почему это так?

   – Можете, – разрешил врач. – Видите ли, алкоголизм и наркомания очень редко бывают личным выбором человека. Как правило, зависимость указывает на то, что человек очень не хочет признавать ненормальность положения дел в семье или на работе, но не может не чувствовать проблем и списывает все на собственную негодность. А дальше...

   – То есть это такой способ хранить верность? – уточнил Дейвин.

   – Да, негодному партнеру, – врач коротко усмехнулся, – или сеньору, что вам лично ближе, я не знаю.

   – Неважно. Есть что-то еще?

   – Да, конечно. Следите за тем, чтобы жизнь больной была размеренной и при этом достаточно наполненной. Чтобы ей было некогда задуматься и заскучать, но и нечего испугаться.

   – Почему вы называете ее больной? – удивился Дейвин. – Разве она не выздоровела?

   – У этой болезни не бывает выздоровления, – строго сказал врач. – Мы можем говорить о более или менее длительной ремиссии, но следующий срыв всегда губительнее предыдущего, и чем больше их было, тем выше вероятность следующего эпизода. Какой-то всегда бывает последним.

   – Значит, пожизненно, – кивнул Дейвин.

   – Ну, не обязательно, – вдруг улыбнулся врач. – Обычно для устойчивой ремиссии хватает трех лет, дальше человек способен справиться сам и держаться достаточно далеко от провоцирующих срыв обстоятельств. Но если она опять попадет в подобные условия...

   – Все начнется снова, – кивнул Дейвин. – Но что стало причиной для Дины? Я должен знать, от чего ее ограждать.

   – Она прежде всего слишком хорошая дочь слишком наивной и беспомощной матери, – вздохнул врач. – И чувствует себя виноватой за то, что не способна защитить и обеспечить мать. Ее несостоявшийся брак, конечно, тоже фактор, но в первую очередь дело в отношениях с родителями.

   – Ах, вот как... – Дейвин медленно наклонил голову. – Что же, я, наверное, знаю, что с этим делать.

   Он действительно знал. Пообщавшись с Алисой четыре года и с другими лидерами Сопротивления три месяца, он заметил, что хуже всего с чувством самосохранения и желанием жить дела обстоят именно у тех, кто умеет нести ответственность за благополучие родителей. А заодно братьев и сестер, если они есть. Так что то немногое, что остается им от собственной жизни, они предпочитают отдать нуждающимся или желающим, потому что не знают, как еще собой можно распорядиться.

   – Тогда удачи вам, – сказал врач, прерывая его размышления. – По коридору прямо до поста, там спросите.

   У поста медсестры спрашивать ничего не пришлось, там сидела Дина с потерянным видом и с немногими вещами в матерчатой сумке, стоявшей около ее ног.

   – Добрый день, Дина, – светски улыбнулся Дейвин. – Пойдем, машина внизу.

   – Аа... – растерялась она. – А разве я не домой?