Текст книги "Между честью и истиной (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 69 страниц)

   К шести вечера до Лейшиной доехал Валентин. У Марины хватило выдержки подождать, пока он зайдет в дом, а не начинать с порога разбор полетов. Но разговор у них вышел какой-то странноватый.

   – Мариша, ты выпей валерьянки лучше. Нельзя же так нервничать по таким пустякам. А про твои вопросы...За каждую детскую шалость в этом городе я отвечать не подписывался.

   – Ага... – кивнула Марина. – Новогодние забавы двадцать четвертого года по итогам дали три трупа.

   – Во-первых, они сами, – лениво ответил Валентин.

   – Ну мне-то не ври, – едко отозвалась Марина, – не на допросе.

   – Да? – искренне удивился байкер. – А я и не заметил.

   – Валя, ты понимаешь размер счета к вам, если выплывет все?

   – Марина... – Валентин соизволил повернуться к ней первый раз с начала разговора. – Начнем с того, что если выплывет реально все, то первое, что нам предъявят, – это кости. Три подхоронения в братские могилы в области и два пакета обломков, за второй из которых ответила Поля. Про упомянутых тобой троих наместник вроде согласился, что пить им надо было меньше, и даже что-то на их сайте по этому поводу от него висело. Того слишком трепливого щегла в двадцать четвертом году никто даже не искал, пофиг, что он личный подопечный их главного по инквизиции. Вообще никто, включая его жену. Видимо, такой человек был, что пропал и всех этим порадовал. В двадцать пятом наши взрывы в промзоне боевики взяли на себя, и мы не возражали, потому что так всем лучше. Поля сказала, что снега в городе быть не должно, и мы следим, как можем. – Валентин вздохнул, поморщился и продолжил речь. – Что барон Ульянки разбился – ну нехрен ему было с нами задираться на дороге, когда он один, а нас почти десяток. Прижаться к обочине, встать тихонечко, включить эти их силовые поля или что там у них – и все, мы через полчаса сами бы отстали. Но нет, ему стало надо доказать, что он не хуже водит... А что Асане красными лепестками засыпали лобовое стекло в марте, так ты сама знаешь за что. И она знает, – Валентин коротко усмехнулся. – Всей командой сидели щипали эти розочки... Исходная идея вообще не моя, а Глюка, с небольшой редакцией от Марго. Это не считая прочего. Так что сегодняшнее – это, знаешь, так, мелочи на фоне всего списка.

   Марина выглядела как человек, который очень не хочет знать больше подробностей, чем уже знает, и Валентин, усмехнувшись еще раз, сменил тему. Он сделал несчастные глаза и сказал, что не успел пообедать, а в кофре мота лежит копченый сиг и пакет финского риса, и нельзя ли что-то придумать, а то ведь по Марине тоже не скажешь, что она сегодня обедала. Марина вздохнула:

   – Тащи сюда, разберемся. – И закрыла тему.

   К двадцать четвертому числу Айдиш наконец осилил две повести под одной обложкой, объединенные одним главным героем. Закрыв книгу и отложив ее на стол, он поймал себя на двух чувствах, казалось бы, совершенно несовместимых в одной голове. Но он переживал оба их одновременно и не мог отказать в существовании ни одному из них. Больше того, оба чувства были самостоятельными, ни одно, насколько он мог понять сам себя, не обусловливало другого и не определялось другим. Первое из них было почему-то радостью, и будь у нее любая иная причина, Айдиш мог легко принять это чувство. Но радовался он, к своему собственному удивлению, именно тому, что он прожил в Озерном крае все последние годы и не показывался в столице со дня выхода первой экспедиции из портала, построенного по брошенной наудачу нити.

   А вторым был страх за Академию, которую он привык чтить больше родни и слушался ее гораздо охотнее, чем родителей. Он хорошо знал историю гонений на поклонников древних богов при старом короле и помнил, как она была завершена. Именно тот, кого считали игрушкой то ли самих старых богов, то ли их поклонников, оказался воплощением Потока, обрушив жизнь и честь магистра Академии в прах на глазах у всего двора и у всей Академии. Теперь, познакомившись с этим текстом, Айдиш лучше понимал суть религиозных бунтов двадцатого века в Новом мире и причины, по которым с властью вместе здесь столетие назад свергали и религию. Отчасти он жалел и о том, что князь уже успел прочесть эту книгу, ведь после этого его отношения с Академией могли стать еще более сложными. Оставалось только надеяться на опыт и мудрость Хайшен – и ждать неизбежной развязки. Хорошо, что в надежной и удачно построенной нише.

   А еще через три дня Хайшен сказала князю, что ее первый вердикт готов. Они беседовали вполне официально, в рабочем кабинете князя. Из уважения к значению вопроса для империи они вели разговор стоя.

   – Итак, князь Димитри, – сказала дознаватель, – я признаю, что твое решение вызвать меня и начать проверку всех решений наместника и досточтимого в крае вполне разумно, обоснованно и своевременно. Да, князь, оно все еще своевременно, пусть ты и сказал, что промедлил лишних полгода по счету империи. И хотя сам ты считаешь промедление непростительным, я оцениваю его как всего лишь излишний риск, впрочем, свойственный тебе. Так что счет за необоснованный вызов дознавателя я тебе не выставляю, но готовься к полной проверке всех решений администрации империи в крае, включая магов и хранителей Академии. Завтра я уйду в столицу за отрядом следователей. Мы вернемся через пятерку дней по счету Аль Ас Саалан.

   – Благодарю тебя, Хайшен, – Димитри почтительно склонил голову, выслушав оглашенный вердикт. – Скажи, сколько вас будет? И где вас лучше разместить?

   – Нас будет три пятерки, не считая меня, и мы остановимся в столице края, Санкт-Петербурге, – ответила настоятельница. – Что же до размещения – Святая стража неприхотлива, нам подойдет любая гвардейская казарма.

   – Хорошо, Хайшен.

   – Теперь то, что остается за рамками вердикта, – продолжила дознаватель. Димитри собрался, готовясь выслушать неприятное, но Хайшен удивила его очередной раз. – Я хочу сказать про твоих пленных. – Увидев его гнев и удивление, она уточнила. – Как бы ни выглядели их обстоятельства для тебя, для своих сограждан они – твои пленные. И это проблема, князь. Тебе придется ее решить. Я могу предложить помощь, но решение принимать тебе и только тебе. Для того чтобы выбрать решение, приемлемое для края и не унижающее Аль Ас Саалан, тебе нужно прежде всего договориться с обеими этими женщинами. И это будет непросто, Димитри. Алиса не может говорить ответственно, поскольку ее поведение состоит в равных долях из выученной беспомощности и выученной глупости. Она выучила их, как учат правила поведения или речь, и пользуется ими. Это выглядит действительно страшно, князь Димитри. Это гораздо страшнее, чем все ее срывы, как бы дурно они ни влияли на дисциплину отряда. Но, – Хайшен улыбнулась, – я не пуглива и не привыкла отказываться от своего решения. Я сказала, что буду ее наставлять, и буду это делать.

   – Благодарю тебя снова, досточтимая – и Димитри опять склонил голову. Это был первый день, когда хоть от кого-то он услышал об Алисе нечто определенное.

   Хайшен улыбнулась, принимая благодарность, и продолжила:

   – Теперь о Полине Бауэр. Князь Димитри, я не могу сказать, что ты совершил ошибку или был неправ, но то, что произошло – ужасная неудача, и было бы гораздо лучше, будь между вами дружба, а не вражда. Впрочем, еще не все потеряно, князь, ты можешь и должен пытаться. Продолжай разговор. Это трудно, мучительно и иногда очень больно, но продолжай, все равно продолжай.

   – Да, Хайшен, – вздохнул князь, – я продолжаю.

   – Хорошо, – улыбнулась настоятельница. – Я пойду собираться.

   Утром Асана да Сиалан поймала Хайшен перед самым выходом в храм. Кроме досточтимой, домой уходили несколько магов Академии, чье время пребывания в крае закончилось, десяток гвардейцев, оставлявших службу после ранений или по возрасту, вдова городского барона, разбившегося в своем автомобиле из-за ошибки на дороге, и около двух десятков саалан, получивших долгожданный отпуск. Все они, за исключением Хайшен и еще нескольких людей, сами несли свой багаж, чтобы не платить за пересылку. Но срочный багаж виконтессы не мог быть отправлен без сопровождения: он был живым, весело топтался около храма и повизгивал. По дороге в зал Троп Хайшен слушала объяснения Асаны, заверяющей что малыши совершенно не боятся портала, в отличие от сайни, и на руках ведут себя прилично. Выслушав виконтессу, досточтимая задала только один вопрос:

   – Зачем они тебе?

   – Сначала – мне не нравится их судьба в Озерном крае. Тут их растят для мяса, но они сообразительны, самостоятельны, сильны и способны дружить и любить. Я хочу спасти хотя бы эти жизни. Я обещала их матерям, что они не станут едой.

   – А потом? – Хайшен приподняла бровь.

   – Здесь есть курьерские службы для крупных и срочных грузов, они все не пешие. Мне нравится эта мысль. Сайни не может унести много. Я попробую приучить этих зверей возить тележку. Сайни умны, их можно научить править тележкой.

   – Хорошая идея, – одобрила настоятельница. – А почему они такие разные?

   – О, тут гораздо больше пород этих зверей, – оживилась Асана, – но вот эти, широкие в кости и рыжие, очень сильные и ласковые, хотя легко простужаются, а вот те бурые, как сайни, и узкие – совсем другие. Они диковатые, но крепкие, хорошо добывают себе еду сами, и их проще содержать. Я хочу сделать смешанную породу с лучшими качествами тех и этих. Получатся хорошие упряжные звери.

   – Почему бы и нет? – Хайшен пожала плечами, подхватила в каждую руку по поросенку и шагнула в портал.

   Кто-то из местных обращенных, занимавшихся мелкой подсобной работой при храме, следивший за тем, чтобы поросята не разбрелись, покрутил головой и сказал:

   – Как только покажется, что ко всему уже тут привык, и сразу на ж тебе. Вот так взяла двух свинюков подмышки и пошла. А в каждом, на минуточку, кило по тридцать...

   Остальных питомцев Асаны в портал заносили все-таки по одному.

   И только на следующий день Полина наконец получила свою книгу от Айдиша. Он едва протянул ей том, как она уже улыбалась, прикасаясь к обложке:

   – Ой, моя Войнич, как приятно. Марина все-таки бывает очень рассеянной, хорошо еще, что догадалась вам занести, а не обратно увезла. Спасибо большое, Айдар Юнусович.

   Айдиш, глядя на закрывшуюся дверь, подумал только, что живая копия получилась гораздо лучше литературного оригинала: прочнее, тоньше, изящнее и – он слегка криво усмехнулся сам себе – в сердце входит почти беззвучно.

  13 Капли на песке

   В пятницу у Полины вместо обеда вдруг оказалась в планах встреча с наместником. Разумеется, после подписания надзорного определения он вызвал ее на беседу. Того, что он предложит пообедать вместе, тоже следовало ждать. Она чего-то в этом роде и ждала, когда за ней пришел Иджен: время было уже обеденное, а саалан относились к приему пищи как к важному пункту распорядка дня. Так что перед выходом из кабинета она быстренько выпила из не полностью остывшего чайника два стакана теплой воды – и совершенно искренне ответила наместнику, что не голодна. Он вздохнул, наливая себе кофе:

   – Ну что же, тогда давайте займемся накопившимися вопросами.

   "А нечего устраивать мне мелкие ловушки, – ехидно подумала она. – Сиди теперь тоже без обеда, если такой хитрый". А вслух согласилась:

   – Да, конечно, как скажете.

   Он попробовал свой кофе, насыпал чуть не полчашки сахара и, размешивая, с еле заметным сарказмом сказал:

   – Про то, как вам здесь нравится, больше не спрашивать не стану. Что просьб и жалоб у вас нет, я уже запомнил.

   Полина слегка наклонила голову.

   – Давайте попробуем обсудить майский инцидент, раз так, – предложил наместник.

   – Как скажете, – повторила она, отмечая про себя, что кофе с таким количеством сахара, пожалуй, уже достоин определения "сироп", и пить это без отвращения может только очень задолбанный и голодный человек. А потом подумала, что он сам назначил ей время.

   Задолбанный и голодный наместник приступил к обсуждению.

   – Начну с того, что я не ждал таких противоречий в законодательствах, как обнаруженные в мае, и искренне предполагал, что самое позднее следующим вечером вы будете уже у себя дома.

   – Могу я спросить почему? – кажется, ей удалось удержать нейтральный тон, задавая вопрос. Да, удалось.

   Он отодвинул пустую чашку и сказал:

   – У нас нет практики наказаний лишением свободы.

   – Однако в первый же час визита по ту сторону звезд, как у вас принято определять, вы показали мне вид на остров, который сами и назвали тюрьмой. – "Не возражение, звезда моя, – сказала она себе. – Не возражение, а констатация факта. Держи себя в руках, не лезь в бутылку". И добавила. – Красивый вид, кстати. Как открытка.

   Он слегка наклонил голову:

   – Рад, что вам понравилось, но должен заметить, что наши тюрьмы – это совершенно другое дело. В них содержат людей, способных причинить вред себе или другим и не понять этого, или тех, кто может прийти в такое состояние, когда это становится возможным, если человека не ограничить.

   Полина приподняла брови.

   – Не вижу разницы с общей идеей нашего законодательства, но допустим, что это культурное.

   Наместник еле заметно вздохнул и, похоже, решил сменить тему.

   – Ну хорошо. Этот диспут мы продолжим позже, а пока давайте обсудим положение дел Алисы Медуницы. Как вы оцениваете ее состояние, вы же специалист?

   – Если говорить о ее состоянии, то уместнее всего слово "плачевно", но это я вам сказала и в мае, – ответила Полина.

   – Да, – согласился наместник, – и тогда же я ответил вам, что о химической коррекции ее состояния не может быть и речи. Что можно сделать, не применяя химию, вы уже знаете?

   – Да, знаю. И все это уже сделано.

   – Полина Юрьевна, вы серьезно? – Кажется, он был расстроен.

   – Вполне серьезно. Никаких дополнительных мер не нужно. Есть три фактора влияния, которые в сочетании вполне могут обеспечить стабилизацию... или полное обрушение.

   – Что это за факторы? – Ну да, расстроен, и заметно. Как это, черт возьми, миленько: сперва три года ломать человека через колено, а потом удивиться, что он рассыпался и никак не хочет собраться и быть паинькой. И огорчиться, узнав, что прямо завтра сделать все, как было, не выйдет.

   – Первый – ее подразделение и прежде всего командир. Он обеспечивает ей достаточно жесткие рамки и следит за тем, чтобы она не нарушала требований устава. Это очень серьезная терапевтическая помощь, как бы Алисе ни было тяжело ее принимать.

   – Так, – наместник слегка оживился и в его глазах появился интерес. – Продолжайте, пожалуйста.

   – Второй фактор – это та досточтимая, которая ее согласилась наставлять вместо святого отца, опекающего их подразделение.

   – Вот как? – он был откровенно заинтригован и всем видом демонстрировал интерес к подробностям.

   – Да, так. Насколько я поняла ваши практики, они основываются на идее понимания человеком своих чувств и побуждений. У Алисы с этим большие трудности, и помощь грамотного и сильного специалиста из ваших ей необходима. Особенно хорошо то, что сочетание первого фактора и некоторых культурных особенностей саалан обеспечивает условия, в которых Алиса рано или поздно придет к пониманию необходимости связи со своими эмоциями и намерениями. Но пока что этой связи нет.

   – Что же, хорошо. А как вы видите свою роль в этих обстоятельствах?

   "Ах же ты красавчик, – подумала Полина. – Ты же правда не видишь мою роль в этих обстоятельствах. Я тут только инструмент для решения твоих задач, тебя жареный петух клюнул, и ты спасаешь шкуру. А того, что ты за свою шкуру платишь живыми людьми, ты так и не осознал. Огрызнись я сейчас, и ты это вспомнишь. Минут на пять. Но тут же забудешь про Алису. Ну ладно, сыграем по твоим правилам. Посмотрим, насколько меня в этом режиме хватит". И начала отвечать на его вопрос.

   – Видите ли, господин наместник, та культурная разница, о которой мы только сегодня с вами вспомнили уже три раза, в русском языке имеет определенное название. В европейских, кстати, тоже. Она называется рефлексия и бывает ретроспективной и перспективной. Ретроспективная рефлексия анализирует события и действия личности, состоявшиеся и ушедшие в прошлое, их причины и следствия в настоящем. Перспективная точно так же анализирует насущные обстоятельства и их возможные перспективы в будущем. Также рефлексия может быть направлена на интересы и цели личности и анализировать их по насущности и степени принадлежности личности. И эта культурная особенность у Алисы в настоящее время не активна.

   – И вы намерены ее активировать? – уточнил наместник.

   – Да, помочь включить в поведение на постоянной основе, – кивнула Полина.

   – А вы сами постоянно используете рефлексию? – вдруг спросил он.

   – Если не сплю и нахожусь в сознании. – ответила она.

   – Вы страшная женщина... – задумчиво проговорил наместник.

   – Не очень, – спокойно ответила страшная женщина, – ваша дознаватель, с которой я беседовала, точно такая же, значит, у вас такие тоже есть. Известное обычно не пугает.

   Он вдруг слегка наклонился к ней через стол и, доверительно понизив голос – едва заметно, совсем чуть-чуть, – сказал:

   – Да ее боится вся империя.

   Ей стоило очень большого труда не засмеяться, но и это было еще не все. Он развил свою идею:

   – Поэтому, если вам нетрудно, Полина Юрьевна, я прошу – ошибайтесь в мелочах, хотя бы иногда. Не пугайте нас. Второй досточтимой Хайшен мы не выдержим, нам и так страшно.

   "Ах ты зайка", – восхитилась Полина. Глаза котика, ждущего угощения, в положении рук на столе – еле заметный намек на беззащитность... вот интересно, он все это делает нарочно или неосознанно?

   – Мелкие ошибки неизбежны, – сказала она спокойно, – я же работаю вслепую.

   – Ну и хорошо, – сказал он. – Если у вас ко мне нет вопросов, то я вас не задерживаю.

   Полина немедленно встала, попрощалась и вышла, не оглянувшись.

   – Льдышка, – сказал он в закрытую дверь и пошел наконец к тележке с обедом.

   В Аль Ас Саалан заканчивалась весна. Ранние цветы уже отцвели, и сейчас сыпали лепестками плодовые деревья. Но до пещер в предгорьях у моря возле столицы долетали только волны цветочного запаха. Они были как далекая музыка, которую уже нельзя расслышать, но можно угадать, что она где-то есть. Ксюша вышла наружу, осмотрела небо и потащила наружу рамки с натянутыми шкурами, чтобы продолжать работать над картиной дальше. Уже сильно кругленькая Минни возилась в пещере, приводя в порядок гнездо, в котором спали и она, и Микки, и сама Ксюша, и Элла с Джерри, выросшие дети Минни. Даже зимой такой кучей в пещере было не холодно, особенно если удавалось оставить на ночь огонь или хотя бы жаровню. Микки отлично умел воровать дрова, и Джерри тоже научил. Элла выросла не настолько храброй и предпочитала оставаться рядом с мамой и помогать ей. Вот и сейчас она собирала мусор по пещере, чтобы потом выкинуть его подальше. Сперва сложит все у двери, потом разберет на то, что горит, то, что можно положить под гнездо, и то, чем можно рисовать, а остальное утащит небольшими кучками и закопает. А Минни приберется в гнезде и будет готовить. Небо не обещало дождя, можно было спокойно раскладываться снаружи с красками и тем, что заменяло холст, – квамьей шкурой, натянутой на рамку.

   Ксюша думала, что ей повезло с ее мышами и особенно с тем, что мыши думали, что им с ней тоже повезло. Еще давно, в первый год, Минни сказала ей, что не видит смысла рожать от других, если Микки настолько удачлив, что сумел добыть для гнезда человека, способного не только зажечь огонь, но и прокормить всех. Ксюша знала, что без помощи Микки вряд ли она продала бы свои картинки: во-первых, кому они тут нужны, а во-вторых, работорговцы наверняка все еще ловили ее. А сайни, продающий картинки про жизнь сайни, всем нравился, и у него охотно покупали. Он говорил, что картинки Ксюши покупатели держали в домах на видном месте. Сама девушка ни разу не решилась проверить это: она все еще боялась второй встречи с работорговцами. Но ей и не нужно было в город. Мыши были добрыми и болтливыми, ей хватало общения, а когда у Минни рождались мышенята, становилось совсем не до прогулок. В этот раз она решила родить в начале лета. Мимо Ксюши, уже сидевшей перед картиной с кистями, пробежала дочка Минни, Элла, и возбужденно свистнула ей: "Ксюша, гостья!" Девушка привстала и пригляделась. Все было плохо: ее нашли. По тропе поднималась женщина в светло-серой тунике по колено, серых брюках-жойс и серых же сапожках. Кто-то из сановитых досточтимых. Таких же, как те, кто запихал ее, визжащую и упирающуюся, в портал почти шесть здешних лет назад. Ксюша успела протереть кисти от краски перед тем как, перевернув их щетиной к ладони, зажать между пальцами в кулаке, как учил младший брат, оставшийся вместе с мамой дома. Получилось не оружие, но средство защиты. Теперь главное – не разжимать кулак, что бы ни произошло.

   Когда священница приблизилась, Ксения показала ей руку с зажатыми в ней кистями и предупредила на сааланике:

   – Живой не дамся.

   – Я не буду тебя ловить, – сказала священница по-русски. – Пойдем домой, Ксюша. Пойдем в Санкт-Петербург.

   – Ты кто? – сама Ксюша в эту минуту сказала бы про себя "обалдела", а Хайшен определила бы "шокирована", но обеим было не до лирики.

   – Я Хайшен, – представилась священница, – настоятельница монастыря Белых Магнолий, того, что отсюда виден над дальней горой за заливом, и дознаватель Святой стражи. Я знаю, что тебя украли, а ты убежала и спряталась со своими сайни здесь. Досточтимый Кулейн мне рассказал.

   Девушка осторожно кивнула, не сводя со священницы внимательного взгляда. Кулейна ее сайни знали, он был здесь у них один раз, а после не приходил, но иногда угощал их, встречая у моря или в городе.

   – Чем ты докажешь, что приведешь меня домой, а не обратно на рынок? – спросила она.

   – Тем, что приведу тебя домой, – улыбнулась Хайшен.

   Художница покачала головой:

   – Уже поздно, наверное. Моим мышам надо, чтобы огонь был постоянно, у Минни скоро будут дети, я не могу бросить их просто так.

   – Я уйду и вернусь с человеком, который будет зажигать им огонь, – сказала Хайшен. – Они дождутся тебя здесь.

   Ксюша села обратно на камень и заплакала. Хайшен осторожно подошла и взглянула на квамью шкуру, натянутую на рамку, сделанную из остатков ящика для кувшинов с молоком. На шкуре был отлив в солнечный день, и по мокрому песку бодро бежала сайни, а за ее хвостом цепочкой, держась за хвостики друг друга, спешили шесть щенков.

   – Это Минни? – спросила Хайшен.

   – Да, прошлым летом, – кивнула Ксюша, все еще плачущая.

   – Хорошо вышло, – одобрила Хайшен.

   – Еще не закончено, – всхлипнула девушка.

   – Закончишь, – уверенно сказала досточтимая и после небольшой паузы спросила. – А где теперь те ее щенки?

   – Минни их пристроила перед зимой, – ответила Ксюша еще дрожащим голосом. – Маленьким тут холодно: пещеры сырые. А они были уже слишком взрослые, чтобы сидеть в гнезде до весны. Одного она отвела как раз в твой монастырь, неделю ее не было. Еще двух отдала в хлебную лавку, тереть муку. Один пошел в дом к молочнику, и двое живут в гостинице у порта.

   – Хорошо, – Хайшен кивнула. – А как ты хочешь назвать картину?

   – "За крилем", – уже спокойно ответила Ксюша и, увидев озадаченное лицо досточтимой, пояснила. – Те мелкие рачки, которые в отлив остаются на песке, они съедобны. У нас их ловят сеткой и едят, это их земное название. Здесь мы варили из них суп, я научила Минни. Они все ходили собирать их, кроме Микки, он был в городе.

   – О Пророк, – вздохнула Хайшен, – сколько мы еще всего не знаем... Хорошо, что ты не трогала остальные картины. Эта до завтра просохнет?

   – Думаю, да, – пожала плечами девушка, – я же только начала.

   – Тогда пусть сохнет, а ты собирайся. Твои мать и брат благополучны и будут рады тебя увидеть, – сказала досточтимая и после паузы добавила. – А твоих похитителей будут судить. И ты очень нужна на суде – там, в Санкт-Петербурге. Я вернусь за тобой завтра и приведу того, кто присмотрит за огнем для твоих сайни.

   Вернувшись в монастырь, Хайшен собрала человеку, уходящему на пещерное житье "во исполнение договора огня" большой запас провизии. И отправила его с такими словами:

   – Она научила своих сайни есть всякий мусор из моря. Я не удивлюсь, если они умеют ловить и жарить пауков для еды. Корми их как следует. И приберитесь там хорошо, если успеете, эта сайни вот-вот родит.

   С утра они вдвоем вернулись в пещеру, и монах остался, а настоятельница и художница ушли в монастырь, чтобы оттуда отправиться прямо в Озерный край, на родину девушки. С собой у Ксении были только ее картины и несколько обрезков плохого пергамента с эскизами углем. Предлагать девушке другую одежду Хайшен не стала умышленно: дознавателю нужно было, чтобы следователи Земли увидели, как она жила эти шесть лет. На Ксении была относительно чистая люйне, носившая следы многих стирок в морской воде, гэльта, зашитая в десятке мест, и грисс, который уже и зашивать смысла не было. Чулки-окрэй и броги были в таком состоянии, что Хайшен сомневалась, не выйдет ли девушка из портала босиком, но все равно решила рискнуть. С ее братом и матерью настоятельница поговорила после того, как князь рассказал ей историю знакомства со Стасом и трудового контракта с ним, так что знала достоверно, кого забирает. Скоростью своего решения она была обязана младшему товарищу по службе, достаточно упорному, чтобы шесть лет в одиночку расспрашивать девушку через ее сайни и пятерками дней ждать ответа, а дождавшись, записывать его в тетрадь. Она оценила его осторожность и взвешенность действий и, просмотрев записи, поняла, что этот следователь ей нужен в Новом мире, так что сейчас он ждал ее в замке Белых Магнолий вместе со всем отрядом, составившим три пятерки. Войдя во двор монастыря, Хайшен распорядилась: "Бросайте нить в Новый мир. Мы идем в Озерный край прямо сейчас".

   В самом начале первого месяца лета граф да Айгит заметил, что дворяне-мелкомаги, бывшие в резиденции на подхвате, начали сплетничать о некромантке, которую князь помиловал. Дейвин вызвал двух самых языкастых к себе и довольно сурово поговорил с ними, еще раз напомнив разницу между отсрочкой приговора и помилованием и пообещав высылку назад за злословие. А потом, для большей понятности, добавил, что до тех пор, пока нет окончательного вердикта дознавателя Святой стражи, никаких определений в адрес местных быть не должно даже в частных разговорах. После этого полунищая шушера, просившаяся в край в основном затем, чтобы поесть от пуза, притихла: перспектива опять получить в тарелку водоросли и ряску вместо овощей их совершенно не привлекала, да и рыба в Саалан доставалась не так просто, как здесь, не говоря уже о грибах, сырах, всех доступных разновидностях простокваши и прочих деликатесах.

   Сам Дейвин не видел в мистрис Бауэр некромантки. Будь она тем, что из нее попытались сделать на процессе, они бы встретились раньше, и уж он успел бы и опередить досточтимых, и договориться с ней по-доброму. Но несмотря на это, он не мог не признать, что она представляла собой источник моральной инфекции не хуже, чем Медуница. Своих гвардейских дев он уже ловил за игрой в какие-то ниточки на посту и отнял эти ниточки, не обращая внимания на лепет про некую кошачью колыбельку. Отобранную им у кого-то из студентов головоломку выпрашивали назад, потому что она принадлежит мистрис Бауэр. И графу пришлось передавать игрушку по принадлежности через секретаря школы. Заметил он и то, что после появления мистрис в резиденции ни один из гвардейцев не приходил больше в госпиталь, чтобы обработать и зашить укусы, полученные во время растаскивания детской драки. Но гвардейцы и студенты, точно так же, как и весь выводок Айдиша с этой весны, начали ходить с полными карманами всякой мелочи и взяли манеру крутить в руках всю эту чушь при каждом удобном случае. Игрушки содержали простые и красивые логические задачи, тренирующие мозг и требующие умения смотреть на вещи с непривычной стороны, – но, к сожалению, полностью отвлекали гвардейцев от несения службы, а студентов от практики. И он почти каждый день отбирал у кого-нибудь этот мусор и относил мальчику Айдиша, замечая, что и сам по дороге успел собрать из шести лодочек звезду, вставить одно кольцо в другое и оба – в третье, перекатить шарик внутри прозрачного куба с перегородками из одного угла в другой и собрать странную цепочку из четырех колец в сложный перстенек с крохотным розовым камнем. И понимал, что чем дальше, тем интереснее ему становится поговорить с мистрис. Но память о майском инциденте между ней и князем, по праву считавшимся самым обаятельным мужчиной саалан во всем крае, его останавливала. Если эта женщина за считаные минуты сумела обидеть князя до глубины души и остаться при этом правой, Дейвину без серьезной нужды не стоило и пытаться начинать разговор с ней. В конце концов, спасибо Женьке, он приобрел свои источники сведений и поводы для размышлений.

   Очередной раз граф встречался с Диной субботним ранним вечером в "придворной" кофейне саалан, еще лет пять назад переименованной из "Графских развалин" в "Имперский флаг". Местные туда почти не заходили, кроме самых своих, то есть работающих в Адмиралтействе или имеющих тесные деловые отношения с саалан. Дина, войдя, поежилась и убрала руки в карманы своей неизменной джинсовой куртки. Дейвин ждал ее за столиком, просматривая почту с комма, но почувствовал ее появление и поднял голову, когда она входила в дверь.

   – Привет, Ведьмак, – сказала она, присаживаясь.

   – Привет, привидение, – улыбнулся он.

   – Может быть, в следующий раз я тебя просто в парке подожду? – Дина несколько нервно огляделась.

   – Тебе тут не нравится? – приподнял брови Дейвин. – Ах да, понимаю. Но лучше все же не в парке. Тут были какие-то нейтральные кафе, и, в конце концов, есть почтамт, можно встретиться там и куда-нибудь уйти.

   – Хорошо. Давай разговаривать. О чем ты хотел спрашивать?

   Дейвин улыбнулся и развел руками, как бы извиняясь за банальность и неточность вопроса:

   – Санкт-Петербург и ваша вторая мировая война.

   – Для начала – Ленинград и Великая Отечественная, – Дина так произнесла эти слова, что было понятно, что они пишутся с большой буквы.

   – Вот с этого места, пожалуйста, как можно более подробно. – И граф сосредоточился. Начиналось важное.