Текст книги "Между честью и истиной (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 69 страниц)

   У Димитри по скулам катались желваки, и он явно собирался что-то сказать. Полине было понятно, что пора прекращать разговор. Ничего, что заставит барышню изменить решение, в этой комнате не прозвучит. Появление Макса не стало сюрпризом ни для нее, ни для Марины. Еще утром наместник предупредил их обеих, что пригласил представителя третьей стороны, имеющей право вмешаться в ситуацию с Алисой, только не сказал, кого именно. Оказалось – того самого Макса, приятеля Алисы. Он то ли маскировался под местного, то ли дистанцировался от своих соотечественников, но на встречу пришел в видавших виды джинсах, такой же не новой кожаной куртке и черной футболке под ней. Полина не могла сказать уверенно, обрадовалась ли Алиса его появлению, но он ее точно успокоил. И именно благодаря присутствию этого странного парня она не попыталась протестовать или вообще сорвать встречу.

   Что легко не будет, Полина понимала с самого начала. У юридического положения, в каком барышня оказалась сейчас, виделись целых три мотива. И это в любом случае слишком много для кого угодно. Один она назвала сама, оставшиеся вряд ли даже осознавала. Пока она может делать вид, что все это не всерьез, что паспорта и гражданства – это такая веселая игра для смертных, зачем-то им нужная и важная, она может не вспоминать и не думать, что Лелика больше нет. Пока она не потеряла надежду стать такой, какой была в день встречи с ним и все пятнадцать лет после, есть и он – тот, кому она нужна и ценна со всеми ее странностями, от которых любой другой убежал бы с воем. Пока есть эта надежда, есть и он, потому что она, какой он ее знал и помнил, существует хотя бы в ее собственном воображении. Если она скажет "помогите мне восстановить гражданство", иллюзия рассеется и останется смертная женщина Алиса Медуница, неживые немертвые в куполе и недоступные возможности. Но кроме этого всего, было и еще нечто, более важное и острое.

   Полина вздохнула, собралась с силами и сказала:

   – Мне кажется, сказано достаточно, и все позиции уже понятны. Думаю, нам пора подвести итоги беседы.

   Все взгляды обратились к ней после этих слов, но она не повернула головы ни к кому и продолжала говорить, глядя куда-то мимо Алисы.

   – Мне кажется, что тот опыт, на основании которого сделаны выводы, предъявленные нам тобой, Алиса, был насилием. И скорее всего, этот вид насилия называется пытки. Я не знаю, как и когда с тобой это проделали, и пока не очень понимаю зачем, хотя по крайней мере по части причин у меня есть версии. У меня есть серьезные сомнения в том, что ты вообще помнишь эти эпизоды, так бывает, и нередко. Но ты реагируешь и говоришь как человек, которого пытали, вынуждая раскрыть тайны в обмен за прекращение пыток, а потом использовали твои тайны тебе во вред. Сейчас продолжать обсуждать варианты смысла нет, ведь что бы мы все ни сказали, ты будешь считать все наши доводы только еще одним событием в известном тебе печальном ряду. До тех пор пока ты не вспомнишь, что это было, не расскажешь мне, и мы с тобой не определим, чем те обстоятельства отличаются от этих, обсуждать это мы не будем. А вспомнить надо прежде всего тебе самой. Этот опыт, пока ты с ним не разберешься, так и будет перекрывать тебе лучшие выборы из возможных и заставлять выбирать плохие перспективы, когда вполне доступны и хорошие.

   – Ага, – без выражения сказала Алиса. – В смысле есть. Разрешите идти?

   – Иди, – Димитри был расстроен, но старался не показать этого совсем уж явно.

   Барышня поднялась, прошла по комнате, открыла дверь, вышла и прикрыла ее за собой. Полина сидела все так же молча, и только когда в приемной послышался шум и топот, кивнула как-то апатично и вместе с тем раздраженно.

   – Что там? – спросила Марина.

   – Предполагаю, обморок, – холодно ответила Полина.

   Димитри открыл дверь и вышел в официальный кабинет, выглянул в приемную. Алису, упавшую без сознания в десятке метров от двери, дежурный гвардеец нес на руках. Естественно, в госпиталь. Остальные уже расходились по постам.

   – Да, действительно, – сказал князь, возвращаясь.

   – Пойду-ка я покурю, – вздохнула, вставая, Марина.

   – Марина Викторовна, я, наверное, составлю вам компанию, – задумчиво произнес Макс.

   – Вы курите? – удивилась Лейшина.

   – Нет, но мне нравится запах, – улыбнулся сайх.

   – Лет тридцать назад я это уже слышала, – усмехнулась Марина. – Конечно, пойдемте.

   Димитри обратился к Полине:

   – Я прошу вас задержаться, Полина Юрьевна, у меня осталось несколько вопросов.

   – Да, господин наместник, конечно, – ровно и вежливо отозвалась она.

   Князь кивнул. Пока все участники несостоявшегося разговора прощались и покидали кабинет, Полина сидела молча, глядя в стол, с ничего не выражающим лицом. Димитри проводил взглядом Макса, выходившего последним, и развернулся к ней.

   – Как ты пришла к этому выводу?

   Полина почти незаметно пожала плечами.

   – Она же сама все сказала, при тебе.

   – Я не слышал ничего похожего, – возразил он.

   – Ты слышал то же самое, что и я, – легко произнесла она.

   Он смотрел на нее и не понимал, что происходит. Она сидела очень спокойно, но его не покидало исходящее от нее ощущение дальней, но явственной угрозы и какой-то странной обреченности. Димитри присмотрелся и понял: ее рука лежала на колене и пальцы почти неслышно выбивали по вельвету юбки простенький ритм – тратататата, та, та, тратататата, та, та... За этим ритмом слышался какой-то короткий распев, похожий на боевой, согласные шаги многих ног, заполненные толпой улицы и приближение чего-то неотвратимого, частью и основой чего был этот ритм.

   – Хорошо. Я это слышал, но не понял, что слышу важное. Я прошу у тебя объяснений.

   Она кивнула и без паузы начала говорить:

   – Та позиция, которую Алиса выразила, основана на некоем опыте, полученном ею лично. Чтобы привести к таким выводам, опыт должен содержать встречу с ситуацией вменения мотивов и намерений поперек личного взгляда на вопрос. И давления ради подтверждений вмененного от нее самой. Вероятно, давили, не слишком стесняясь в средствах, судя по итогам.

   Когда Полина замолчала, Димитри снова услышал "тратататата, та, та". Вероятно, она продолжала стучать пальцами по колену и пока говорила. Он качнул головой:

   – Странно. Мне казалось, что она не помнит той осени, когда с ней происходили события, похожие на то, что ты описываешь.

   – Конечно не помнит, – отрешенно сказала Полина. – Но, как видишь, продолжает знать о них и даже сделала выводы.

   "Тратататата, та, та", – билось в ушах у Димитри. Звук был далеко-далеко и совсем рядом.

   – Как это может быть? – спросил он.

   – У саалан так не бывает? – удивилась Полина.

   Князь ощутил, что ему стало легче дышать: она наконец перестала выбивать пальцами по колену этот проклятый ритм.

   – Я ни разу такого не видел, – сказал он. – Мы или помним и можем рассказать, или забываем, но тогда уж полностью. А забыть и продолжать помнить... – он прервался и развел руками. – Это новое для меня. Как вы это делаете?

   Полина почти незаметно усмехнулась.

   – Это разговор надолго.

   – Неважно. Рассказывай, – сказал он. – Хотя погоди-ка минуту... Иджен! Принеси нам чай и что-нибудь подкрепиться. Да? Отлично. – Он обратил к ней взгляд. – Теперь я слушаю.

   – Как скажешь. Наша память хранится в разных частях мозга, так вышло эволюционно.

   – У нас тоже, – возразил он.

   – Есть разница. Мы разделяем себя как живое существо и себя же как общественную единицу.

   – И мы разделяем, – улыбнулся князь. Он боялся ледяного спокойствия Полины, но не был готов обсуждать ее настроение. Слишком рано случился этот разговор, будь у него хоть месяц после вчерашнего разговора с ней, объясниться бы удалось. Сейчас он просто надеялся разговорить ее и растопить этот лед.

   – Да, но мы делим иначе, чем вы, и отличие довольно сильно, – ответила она.

   – И каково же оно?

   – Вы узнаете об этом делении позже, и оно у вас более осознанное и подконтрольное. При этом свою социальную единицу вы знаете до того, как начинается процесс воспитания... в смысле, воспитания людьми. Вам сначала рассказывают, кто вы такие, потом учат быть теми, кем вас назвали. У нас все это происходит одновременно, и результат, как видишь, получается разным, по крайней мере в том, что ты сегодня видел.

   – В чем эта разница? Ты можешь описать? – Льдышка. Скульта. Смертельно ядовитый... друг. Пока вчерашние обещания в силе – друг.

   – В том, что у нас социальная единица и организм одинаково участвуют в мышлении, одинаково имеют доступ к эмоциям, одинаково связаны с инстинктами и рефлексами и одинаково поддерживаются физическими процессами тела.

   – Но и для нас это так! – развел он руками.

   – Как видишь, нет. – Ее голос был легким и тихим, как оседающий иней в холодный день. И таким же холодным. – Ты только что сам сказал, что случившееся с Алисой невозможно для сааланца. Кстати, что произошло бы с твоим соотечественником в такой ситуации?

   – Ну, – пожал плечами Димитри, чувствуя себя несколько неловко, – кто не умирает сразу, тех охватывает апатия, они перестают есть и спать и умирают тоже, просто позже. Мы защищаемся от этого, отказываясь от имени. Если найдется другое имя, будет другая жизнь. Тогда, может быть, удастся вернуть свое имя и присоединить предыдущую жизнь назад.

   – Тем не менее Алиса прошла через это в двадцать третьем году, – задумчиво сказала Полина, – значит, смертей по таким причинам у вас не так много.

   Князю было совсем не по себе от разговора, но он не хотел его прекращать, потому что сам начал.

   – Я все-таки менталист, – ответил он. – Я знал, где нужно остановиться.

   – Если бы речь шла о сааланке, наверное, результат был бы другим, – кивнула Полина. – Но все пошло не так.

   – Да, – вынужден был признать Димитри, – все пошло не так, и я все еще не понимаю почему. Значит, разница есть, но я не могу ее увидеть. Помоги мне.

   – Хорошо, – сказала Полина, – я объясню на яблоках.

   Князь согласился с идеей и подал ей в руки из вазы на чайном столике два яблока, красное и желтое. Она взяла их и подняла согнутые руки над столом.

   – Вот красное, оно будет изображать социальную единицу. А желтое назначим организмом. А я сама в этой схеме буду играть роль эмоций человека, которого мы рассматриваем. Хотя для большей наглядности лучше было бы положить их на книгу.

   Димитри улыбнулся и отлевитировал ей первый попавшийся том с рабочего стола. Она, даже не глядя на обложку, отложила яблоки на стол, взяла книгу в руки и, установив на ней яблоки, показала ему.

   – Вот смотри: они соотносятся через книгу. Разворачивая ее, я могу приблизить одно и отдалить другое. Двигая ее, я могу отдалить оба или приблизить их вместе, но это рискованный трюк. И дорогой по последствиям. Обычно люди предпочитают отдалять эмоции, чтобы изменить взгляд на обстоятельства, но от этого сложностей больше всего. Если я приближу социальность, то организм с потребностями и знанием себя у меня окажется чуть дальше, зато будут ближе и понятнее ожидания и требования общества. Если я приближу потребности и ощущения, то общественные нормы и ожидания окажутся несколько в стороне. Если меня не устраивает ни то, ни это, я могу приблизить их оба или отдалить, как обычно все и делают. Но после этого мне придется сидеть, замерев, или, если все же потребуется быть активной, мне придется шевелить всей собой, и результаты будут странными. Я сама окажусь следующим слоем, он в психике лежит под эмоциями, и нужны очень сильные переживания, чтобы заставить его на них отвечать. Такое состояние, в котором это возможно, называется аффект. Отличное, скажу тебе, эволюционное решение для опасных ситуаций или для обстоятельств, когда выбора нет. Аффекты есть и у вас, и у нас, но разные. Отодвинутые чувства и социальность – это ваш вариант, и другого вам не дано. Вы замираете и перестаете слышать себя и мир вокруг. Оно и понятно, если держать самое себя на вытянутых руках, то двигаться и тем более действовать не очень-то получается. Или приходится ломиться по прямой, пока получается. Мы выбираем из двух путей, вашего и еще одного. Допустим, ваш вариант тебе известен, давай рассмотрим второй. Я могу прижать к себе поближе всю эту конструкцию и начать шевелиться и что-то делать, хотя и не очень уверенно. Двигаясь неосторожно, я могу даже сдвинуть с места кресло, на котором сижу, хотя оно тяжелее меня. Оно в схеме станет следующим слоем психики, которым управлять практически невозможно, но если в нем есть какая-то программа действий, то будучи запущена, она отрабатывается вне зависимости от обстоятельств, даже если человек уже при смерти.

   Димитри вспомнил май и вздохнул:

   – Я уже оценил...

   – Ну вот, – сказала она, откладывая книгу на стол, – сегодня имел возможность оценить еще раз. В нашей психике под аффектами есть еще три слоя вниз, при подключении которых поведение будет меняться и становиться более резким и менее управляемым, все еще оставаясь социальным на очень невнимательный взгляд. Про вашу пока не понимаю. Должно быть столько же, но может быть и меньше. У ддайг точно меньше, они то ли недостаточно эволюционировали, то ли деградируют. А у нас всего шесть слоев, участвующих в формировании поведения, и все они могут быть связаны с социальностью и участвовать в формировании потребностей, поскольку связь есть через все слои.

   Яблоки так и остались лежать на книге.

   – Выгодное приобретение, – хмыкнул князь, – не поспоришь. Не буду спрашивать, как вы это делаете, пожалуй. По крайней мере, пока. И какой же слой сознания Алисы хранит недоступную ей память?

   – Я думаю, все, – сказала Полина так же отрешенно, как в начале разговора. – Она всем сознанием и всем телом помнит, что ее пытали и принуждали к чему-то, с чем она не была согласна. И что в итоге ей стало хуже, чем если бы она с самого начала отказалась договариваться. И она не помнит этого именно затем, чтобы иметь возможность, – на секунду задумавшись, Полина закончила фразу, – да хоть нести службу, например. Собственно, на этом она и потеряла осознанность вместе с ответственностью за свое поведение.

   Димитри поник в кресле напротив. Он молча смотрел в камин, ссутулившись и уронив руку на подлокотник, и во всей его позе была обреченность. После долгой паузы сказал:

   – Если ты сейчас захочешь вернуть мне дружеские обязательства, я это пойму.

   Полина молча перевела взгляд с мужчины в кресле напротив на угли в камине. То, что с ней происходило, она не назвала бы словом "думать": все, что крутилось у нее в голове, ей уже было известно. Просто оттягивала момент ответа, наверное. Выбирая из многих плохих, она привыкла выбирать худшее, но теперь приходилось поступать против привычки, зная, чем это закончится, и даже предполагая, когда и как. Ее разменяли свои. Самый край Сопротивления, но свои. И значит, сообщество уже начало умирать. Так что портал надо отдавать срочно, в запасе максимум полгода, иначе Марина, Валентин и остальные будут следующими. Отдать "Ключик" нужно именно людям Димитри, а иначе местные любители готовенького все равно дотянутся, а церковь саалан их благословит. У наместника с церковью трения, так что если усилить его позицию, то у Марины, "Последних рыцарей", уличного цирка и всех остальных есть шансы выжить. А что до нее самой, то ее разменяли по-любому, она так и так не выжила. Все это не делало князя Димитри белым и пушистым в ее глазах, вовсе нет. Перед ней сидел тот самый мясник, который устроил бойню на Сенной и планировал вторую. И Дейвина да Айгита этот расклад тоже не делал ангелом. Спасением ее жизни и репутации она была обязана тому самому убийце, который своими руками превратил живых людей, друзей ее подруги, в пепел. Все было по-прежнему. Но она знала, что если передать им портал, они будут его беречь, как всю свою собственность, и до тех пор, пока он будет приносить хоть копейку прибыли, все люди вокруг портала будут ценностью для именно этих патлатых сволочей, у которых нигде не дрогнет за свое откусить головы потянувшимся. А если дать добраться до "Ключика" следующим желающим из местных, от структуры через год не останется и половины, а через два портал будут материть на всех углах. Таким образом, все достигнутые договоренности остаются в силе. Кем выглядит она, уже смысла нет обсуждать, она по-любому труп, если каким-то чудом не физический, то политический наверняка. Да, ей вслед будут плевать и сыпать проклятиями, но вариантов не осталось. По большому счету, это все то же самое решение, принятое в ноябре восемнадцатого года. Уже тогда она знала, как все это кончится. Но ей хотелось оставить шансы тем, кто пришел позже, и Марине. А дружба представителя простого сословия с аристократом – это, в общем, довольно просто. Знать свое место и давать помощь и принятие, когда они нужны именно от тебя, вот и все. Если аристократ сааланец, можно даже быть уверенной, что не будет никаких кретинских игр с дистанцией в отношениях и попыток на ходу изменить или переназначить смыслы договоренностей.

   Они посмотрели друг другу в глаза одновременно. Полина с усилием улыбнулась, но улыбка ей не удалась: глаза остались серьезными, и в них была безнадежность.

   – Ты не первый засранец, с которым я дружу, пресветлый князь, – сказала она. – Вчера я это все уже знала. Я знакома с Алисой много лет.

   – Твое милосердие страшнее твоего гнева, друг мой, – задумчиво сказал князь. – Но благодарю тебя. Я постараюсь не быть засранцем больше, чем уже стал.

   «Не курю» Макса кончилось на третьей затяжке Марины. Он попросил сигарету, отказался от зажигалки и прикурил прямо от воздуха. Сперва закашлялся, но потом вспомнил, что делать. Марина с интересом смотрела на него и ждала. Ждать пришлось недолго. Глядя на огонь сигареты, Макс сказал:

   – Это ведь полностью моя вина. По большому счету, ее здесь вообще не должно было быть.

   Марина не спеша затянулась еще раз.

   – Хотите рассказать подробности, или...?

   – Почему бы и нет, – пожал плечами Макс. – Это ведь и вас, получается, касается.

   И он рассказал, как дом Утренней Звезды решал, что делать с Алисой, как она не пришла ни на одну из встреч. Исиан знал о ее сложностях с пониманием социальной жизни в Саэхен, связывал их с грубым обращением в доме Золотой Бабочки и не мог не попросить кого-то пригласить Алису защитить себя и показаться другим. Но она все равно не появилась и настроила этим против себя всю Утреннюю Звезду, как будто мало было того, что она устроила на Земле. А потом отец вернулся с совета Созвездия и привез рассказ о ее подвигах в космическом мире, где она была задолго до того, как нашла Землю. Макс тоже жил и работал там, и странно, что в папке не нашлось места для его истории. Тогда, давно, он сперва пытался ее уговорить вернуться, но она хотела летать, летать и только летать, и никакие доводы ее не могли убедить, что Созвездие не примет их вместе с этим новым опытом, им обоим выбелят лица и выгонят. Но Максу даже в страшном сне не могло присниться, как все обернется на самом деле. О суде он тоже рассказал. Как не смог сперва заставить совет Дома пригласить Алису, потом отложить рассмотрение под любым предлогом, а затем просто опоздал вернуться и забрать ее с собой до того, как случилось непоправимое.

   – Я вот чего не понимаю, – Макс затянулся. Сигарета была третьей или четвертой, но никотин он пробовал и раньше, да и собрать заклинание, если вдруг реакция проявится, он смог бы до того, как ему станет совсем плохо. – Отец всегда к ней хорошо относился. Когда я делился с Алисой нашим языком, я был молод и излишне самоуверен и по небрежности дал не только его. Отношения с донором – это всегда немного особая история, но в ее случае, похоже, вышло так, что Алиса вместе с языком получила немного меня, каким я был в ваши шестнадцать. В том числе часть моего восприятия отца. Он ведь действительно был героем Созвездия, пока я рос... Как раз незадолго до появления Алисы моя мать навсегда ушла из Созвездия, и у меня остался только отец. Мне далеко не шестнадцать, и наши отношения не раз менялись, как это всегда бывает между родителями и детьми, разве что наши не стареют так быстро, как ваши, – Макс улыбнулся уголком губ. – Но с Алисой иначе. Каждый раз, когда Лись говорит на нашем языке, она невольно обращается к этому моему опыту. Об этом ей никогда не говорили, потому что это могло ее обидеть и задеть, она ведь была полноправным членом Дома, но я видел, как этот факт учитывали в своих решениях и отец, и другие старшие маги Утренней Звезды. Если подросток артачится и не приходит на встречу, где он должен быть, кто-то из взрослых всегда идет за ним и говорит с ним столько, сколько надо для того, чтобы он вспомнил о своих обязанностях перед сообществом и собой и набрался мужества выслушать, что ему хотят сказать. А тут с ней обошлись жестче, чем с любым другим, к кому у совета Утренней Звезды были вопросы. И как будто забыли все то, чему сами нас всех учили.

   – Макс, а ты не думал узнать, кого отец посылал за Алисой, если посылал? – задумчиво спросила Марина.

   Макс задумчиво качнул головой.

   – Нет, но я и так могу назвать, кого именно. Скорее всего, это была Тесса. Мы втроем дружили со школы. Точнее, сперва дружили мы с Тессой, а потом появилась Алиса. Это было бы логично, потому что от друга можно принять большее давление и не обидеться на прямую просьбу прийти. Тесса, кстати, после школы долго выбирала, куда идти – к нам, в Утреннюю Звезду, или в дом Золотой Бабочки, но Гинис почему-то выбрал Алису, а может, ему ее навязала школа, я не знаю, и Тесса тогда пошла к нам.

   – Ты упоминал ее, когда рассказывал про суд. И что, она защищала Алису, как верный друг? – что-то в тоне Марины задело Макса, но он слишком устал, чтобы отследить, что именно или попросить повторить.

   – Знаешь, нет, – задумчиво ответил он.

   Он хотел спросить, что именно вызвало беспокойство Марины, но тут их прервал Иджен, пришедший сказать князю, что в приемной ждет глава пресс-службы с редактурой речи для встречи с очередной комиссией, нагрянувшей в край уличать наместника в нарушении прав человека в ходе летнего суда. Макс с радостью задержался бы еще и продолжил разговор и с Мариной, и с Полиной, но его зачем-то срочно захотела увидеть Ранда, и ему надо было идти к ней. Марина дала сайху на прощание свою личную визитку, отмахнувшись от извинений и объяснений, почему у Макса нет номера коммуникатора. Она заверила его – мол, знаю, что ты тоже инопланетянин, хоть и не сааланец, и общие бытовые привычки уже не удивляют.

   Макс никогда не видел Ранду такой. Она была в гневе и даже не пыталась скрывать эмоции. Впрочем, они говорили вдвоем, так что она могла себе позволить несдержанность, не опасаясь выйти за рамки приличий и причинить боль другим участникам миссии. Конфликтная ситуация всегда тяжела для всех участников, и если не сдерживать гнев и злость, то можно слишком сильно ранить друг друга, до временной или окончательной невозможности совместной работы. Разумеется, Ранда узнала о его послеобеденных занятиях еще до того, как Алиса вышла из кабинета князя и упала в обморок.

   – Макс, я не понимаю твоего самоуправства. У меня складывается впечатление, что ты или не понимаешь последствий твоих частных сношений с саалан, или хочешь погубить работу всей миссии. Тебе совсем не жаль ни нашего времени, ни жизни Алисы? Ты хоть подумал, что с ней станет, если мы вынуждены будем уйти? Я не уверена, что ты уже не довел до этого, но доведешь непременно, если продолжишь. Поэтому я не оставлю для тебя такой возможности.

   Макс вздохнул. Конечно, он понимал, что ему это скажут. Да, сама идея пойти к Хайшен и говорить с ней, когда отношения между Созвездием Саэхен и империей Белого Ветра даже формально не установлены, – нарушение субординации. Его поступок может быть воспринят крайне неоднозначно, особенно с учетом той роли, которую сыграла позиция Академии в развитии конфликта между саалан и местными. Ну а решение идти на встречу, касающуюся отношений между наместником и, как теперь точно выяснилось, его подзащитной, но не вассалом, и вовсе сложно определить иначе чем вмешательство в дела Озерного края. При этом для саалан он здесь не сам по себе и даже не просто член миссии. Именно он сын принца Дома, к которому принадлежала Алиса. И вникать в тонкости отношений сайхов между собой сааланцы вряд ли будут. Макс даже не пытался начать объяснять Ранде, что беспокоиться за Алису, пока она у саалан, точно не надо. Отчасти потому, что опасался быть слишком хорошо понятым. Сам он считал, что ей будет безопаснее среди саалан, чем среди его соотечественников. Но изменить решение руководителя миссии он все равно попытался.

   – Ранда, я понимаю твой гнев и признаю, что мои действия действительно были не настолько осмотрительными, как ты ожидала от меня, с учетом моего опыта и знаний. Ты сама упомянула Алису, и я не мог поступить иначе. На мой взгляд, с точки зрения саалан решение игнорировать беды родича, отдав Алису ее собственной судьбе, выглядит гораздо хуже, чем попытки вмешательства в ее обстоятельства. Да, я говорил с досточтимой Хайшен. То, что она сейчас делает для Алисы, очень схоже с действиями наших наставников и воспитателей, и эта женщина не хочет ей зла. Да, я помню, что она ведет дознание в крае, но как наставник и воспитатель, она исходит из своего понимания блага Алисы, и наша с ней беседа, по меркам саалан, наше частное дело. Да, я последовал ее рекомендации и сегодня присоединился к совещанию узким кругом у наместника края. Но на этой встрече шла речь об одной из нас, и кто-то должен был защищать там Алису. Почему бы этим кем-то не стать мне? Ведь я знаю ее лучше, чем любой другой из миссии и, возможно, даже в Доме. Мое присутствие не было официальным, и Димитри это понимает не хуже нас с тобой. И скажу тебе, что, говоря о вмешательстве в дела саалан и рисках для самого существования миссии, неплохо бы и тебе вспомнить, как мы все провели зиму. Прости меня за сказанное, я ни в коем случае не хотел бы, чтобы это звучало как обвинение, и в моем положении это выглядело бы странно, но я знаю, откуда у тебя список тех людей и их семей. И понимаю, что, провожая их в Николаевский дворец и строя порталы за пределы города, а то и края, мы не просто вмешивались во внутренние дела империи Белого Ветра. Мы прямо и непосредственно вставали на пути их церкви. Мы мешали отправлению их правосудия, Ранда. Пусть оно было неправедным, но это их закон. И даже сказать, что мы были беспристрастны и старались помочь всем, ты не сможешь, потому что Созвездие всегда выбирает наиболее ценных для будущего культуры, а тех, кому повезло меньше, лишь оплакивает. Если это не вмешательство в социальный и исторический процесс, то я тоже чист. Я считаю, что, заботясь об Алисе, я не выхожу за рамки допустимого для участника миссии и помогаю торжеству разума и гармонии Вселенной. Мы с саалан должны лучше понять друг друга и постараться стать ближе, потому что других собратьев по Искусству у нас нет. И их вовлеченность в судьбу Алисы может в этом помочь.

   Слушая его, Ранда успела побледнеть, потом покрыться красными пятнами, но не пыталась возражать или прервать его. В тоже время Макс кожей чувствовал, что она отвергает все сказанные им слова и его вместе с ними.

   – Ты не понимаешь, что ты пытаешься сравнить, – горько сказала она. – И, похоже, не хочешь даже задумываться. Ты знаешь, с чем Алиса покинула дом Утренней Звезды и почему так случилось – как, впрочем, и я. Сейчас ты пытаешься оправдать ненужный риск и угрозу для всей миссии, поставив в один ряд помощь невинным жертвам произвола и попытку спасти насильника и убийцу от расплаты. – Макс дернулся, и она поставила между ними ладонь, словно отталкивая его. – Не возражай, ты сам знаешь, что она именно такова. И, раз я слышу от тебя попытки оправдать женщину, для которой убийство – легитимный способ решения проблемы, я тем более не могу оставить тебя на Земле. Ты начинаешь забывать, кто мы и кто ты сам.

   Макс вздохнул про себя. Он хотя бы попробовал. А если он вдруг понадобится, у Хайшен есть его линк.

   – Я хочу попрощаться с Алисой, – он не спрашивал, а уведомлял, и Ранда не могла ему отказать.

   – Да, конечно. Мне жаль, что девочка остается одна, но ты не оставил мне выбора. Мы в любом случае не бросим ее.

   Уточнять, что Ранда имеет в виду под этим своим обещанием, Макс уже не стал. Она искренне верила в то, что говорила. Да и лекарство для фавнов, над которым она и ее группа совместно с саалан работали последние полтора года, было готово к испытаниям. Ранда не могла рисковать всем этим ради уверенности Макса, что он делает все правильно и единственно возможным способом. Значит, ему придется вернуться и надеяться, что судьба Алисы не останется без внимания. Хотя, пожалуй, он больше полагался на интерес к благополучию Алисы со стороны Полины и Марины. Их взгляды были как-то ближе к практике.

   Не знаю, как Макс обаял сперва госпитальную охрану, а потом и постовую сестру, но он объявился прямо у меня в палате. Широко улыбнулся, поставил стул для посетителей спинкой ко мне и уселся на него верхом. Я села в кровати, поправила подушку за спиной и откинулась на нее. Если просто сидеть, то голова еще кружилась, это я проверила до его прихода. До сегодняшнего дня он старательно избегал меня – и вдруг пришел на встречу, да еще по просьбе Хайшен. Я говорила с ней о Максе, но никогда не уточняла, что он в крае, да и упоминала далеко не обо всем. И, значит, он захотел быть рядом сам. Как в тот день, когда он толкнул меня в клубе и сказал, что думает о моих встречах с Лейдом.

   Сейчас Макс сидел и улыбался как ни в чем не бывало.

   – Привет, – сказал он. – Ты как? У тебя было сложное утро.

   – Хорошо, – расплылась в улыбке я. – Уже отоспалась и планирую продолжать, знаешь, как радует, вместо наряда-то. Сержант найдет за что.

   – Это да, – хмыкнул он. – Я попрощаться зашел. Меня отзывают обратно в Созвездие.

   – Как? – я искренне огорчилась. Пусть он не появлялся, но он же все равно был тут, рядом. Живой и теплый.

   – Вот так, – сказал он. – Не огорчайся, правда есть за что, – и я невольно посмотрела на костяшки его рук, но ничего на них не увидела. – И оно того стоило, – проследил за моим взглядом он.

   Макс сунул руку в карман джинсов и достал то, что я ожидала увидеть меньше всего: цепочку с чарром. С моим чарром, который я узнала бы из тысячи таких же, хотя теперь не могла его чувствовать. Я невольно потянулась к нему всем телом, Макс протянул его мне, и я поймала черный диск в сложенные ладони, начала гладить пальцами, не отрывая от него взгляда. Когда приговор был вынесен, они забрали его у меня, как все вещи, несшие на себе отпечаток магии Дома. Я больше не принадлежала к Утренней Звезде, вскоре должна была перестать быть магом, и, на взгляд сайхов, чарр был больше мне не нужен. Но пока он был моим, он принадлежал к Дому вместе со мной, и, значит, его место теперь было в огромном хранилище, где лежали чарры умерших или покинувших Дом.