Текст книги "Между честью и истиной (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 69 страниц)

   Двоюродный дед Димитри теперь жил под присмотром монастырских лекарей. Это знала Хайшен, но не знал князь. Жизнь тяготила старого виконта, однако умереть он не мог. Видимо, потому что не оставил старым богам другой перчатки вместо себя. Доказать это Хайшен не могла до сего дня и только теперь имела на руках достаточные свидетельства своей версии событий. Ее мнение подтверждала именно невиновность младшего да Гридаха, окончательно доказываемая прямо на ее глазах в разговоре князя с конфидентом. Из-за всего, что сейчас звучало в покоях Айдиша, к Димитри и обращались "князь Кэл-Аларский", "капитан" или "ддайгский владыка", а назвать его в лицо по фамилии вне случаев заключения формальных договоров было надежным способом бездарно нарваться на дуэль.

   Пока Хайшен размышляла, а Айдиш по фразе добивался признания князем очевидных вещей, разговор подошел к той истории, которую ей некогда пришлось разбирать. В тот далекий год она получила приказ выяснить, чем была смерть молодого дворянина от рук наследника да Гридахов – убийством или жертвоприношением старым богам под видом дуэли. История выглядела довольно скользкой, а учитывая обстоятельства отъезда молодого виконта Димитри из столицы, даже двусмысленной. Все найденные молодой дознавательницей доказательства, начиная с выбора места для поединка, говорили о том, что ее ровесник, юноша из не слишком знатной семьи и не очень сильный маг, был принесен в жертву, и именно Димитри стал орудием, открывающим дорогу к новой пище старым богам. Но молодой виконт был буквально взбешен ее трактовкой событий и едва не пообещал ей дуэль. Когда она спросила, каков же его взгляд на случившееся, он, держа в руках шар правды, только что чуть не брошенный им ей в голову, при свидетелях сказал о последовательном и намеренном преследовании его семьи, добавив еще пару фраз о косности Академии и бездумном рвении Святой стражи. И только после этого перешел к сути вопроса.

   – Как ты вообще вернулся с Кэл-Алар на Герхайм? – спросил Айдиш.

   – А как я мог вернуться? Морем, разумеется, – удивился Димитри.

   – Ну да, конечно морем. Но какими были причины для возвращения? Тебе же, помнится, отправили письмо, что такой негодный брат, как ты, не может быть хорошим внуком, и попросили не позорить семью своим присутствием, верно?

   – Да, я получил это письмо в Хаате, Шай еще был жив, – подтвердил князь.

   – Что случилось потом? Что заставило тебя вернуться в Исанис?

   – Уж всяко не письмо брата, – хмыкнул Димитри. – Хотя Арторая написал мне сам, несмотря на запрет старого виконта... Так случилось, Айдиш, я получил два письма в один пятерик: одно от брата, а другое – сообщение о согласии государя дать мне аудиенцию по делам Кэл-Алар. Я как раз тогда был избран главой совета капитанов, и государь после нашего разговора объявил Острова княжеством, но разрешил мне не менять обычай братства моря, сочтя его разумным для морской жизни. И условия получения гражданства Кэл-Алар в его нынешнем виде были определены как раз тогда...

   Услышав это, Хайшен замерла в своем кресле.

   – Вот как? – сказал Айдиш задумчиво. – Я не знал этого настолько подробно. Если позволишь, потом спрошу тебя об этом. Сейчас давай вернемся к твоим семейным делам. Что брат писал тебе, Димитри?

   – Что он готов примирить меня с дядей и двоюродным дедом. Но он сейчас сам в сложном положении, и ему нужна моя помощь, помощь родича, готового вступиться за его честь. Я был ему должен, Айдиш. Он был вручен мне вместо умершей сестренки, а я взял его на руки, но так и не смог полюбить. Когда сайни ушли из дома, он оказался в монастыре. Его и инициировали там. Это было сделано слишком рано... Конечно, никто не стал им заниматься, и сильного мага из него не вышло. Потом он вернулся в дом, точнее, в семью. Да Гридахи перебрались в столичный дом дяди, им пришлось оставить марку. Я думаю, крестьяне ушли вслед за господами и разбрелись кто куда. Земля сейчас пустует.

   – Насколько я знаю, земля брошена, – подтвердил Айдиш. – Но что же было дальше между тобой и братом?

   – Я появился в столице, пришел морем на своем корабле. Мы встретились, и я узнал, что у него случилась публичная размолвка с Увье да Лери, продолжавшим глумиться над Артораей, не давая ему прохода ни на улице, ни в гостях.

   Димитри потер висок, сжал пальцами переносицу, поморщился и, глянув на конфидента как-то безнадежно и ожидающе, произнес:

   – Преследование правда было, Айдиш. Арторая не мог послать вызов сам, он слабый фехтовальщик, и не было бы ему ни чести, ни удачи в таком поединке. Но появился я. Арторая сам назначил время и место, я пришел в назначенный час, куда он сказал. Тот несчастный дурак, Увье да Лери ждал меня там, почему-то без свидетелей, я тогда еще удивился этому. Место показалось мне странным, но менять его было бы против этикета, и мы сражались там, где назначил Арторая. Это не было долго, Айдиш.

   Досточтимый кивнул и предложил:

   – Димитри, я сейчас скажу, что мне стало понятно из твоего рассказа, а ты поправишь меня, если я где-то ошибусь, хорошо?

   – Хорошо, Айдиш, давай сделаем так, – согласился князь.

   – Итак, на десятый год твоего отсутствия, когда двое из четырех выживших детей семьи да Гридах были признаны безумными и отданы под опеку старших родичей, а тебе было отказано от дома, твой брат вдруг написал тебе с просьбой о помощи. Пока все верно, Димитри?

   – Да, Айдиш, именно так и было.

   – В обмен на помощь он обещал тебе восстановление отношений с семьей, верно?

   – Да, верно.

   – Твой брат Арторая сказал тебе, что некто оскорбил его публично и продолжает оскорблять, а он не может ничего сделать с этим и вызвать его тоже не может, поскольку не обладает ни достаточными способностями мага, ни достаточными навыками бойца, все правильно?

   – Да... – задумчиво произнес Димитри.

   – Я слышу сомнение в твоем голосе, поделись им? – предложил досточтимый.

   Хайшен молчала, глядя между собеседниками.

   – Арторая был воспитан в монастыре, – проговорил князь. – Да, конечно, монастырь не дом, но его должны были обучать держать меч и защищаться, и если он настолько не мог колдовать, что не рискнул сдавать экзамен, он мог принести обеты Академии, чтобы получить доступ к Дару в нужном размере. Айдиш, я не понимаю...

   – Подожди понимать, Димитри. Мы еще не закончили считать факты. Итак, твой брат, светский маг, но очень слабый, аристократ, но никакой боец, назначил обидчику место и время дуэли и выставил тебя за себя, верно?

   – Да, Айдиш, он выставил меня за себя с моего согласия.

   – Расскажи мне про место и время дуэли.

   – Мы должны были встретиться с последним лучом заката и сражаться, пока будем видеть кромку клинка противника. Или пока не останется только один. Место, которое выбрал Арторая, было уступом скалы над морем, туда нужно было спускаться по узкой тропе, и на этой площадке не было места свидетелям. Моих мне пришлось оставить наверху, Увье вообще пришел один... – Димитри вдруг осекся. – Но Айдиш! Это же... – Он наклонился в кресле и закрыл лицо руками. Некоторое время он сидел так и молчал.

   Хайшен не шевелилась в своем кресле. Айдиш молча смотрел на князя обычным взглядом конфидента. Наконец, Димитри разогнулся и отнял ладони от лица.

   – Я еще тогда знал, что брат подставил меня, – сказал он просто. – Только не понимал, насколько сильно.

   После этих слов он вдруг развернулся к Хайшен.

   – Прости меня, досточтимая. Я вел себя неучтиво тогда. Неучтиво и неумно. Это действительно выглядело как жертвоприношение. Но для меня это была дуэль, и ничего более.

   – Я помню, пресветлый князь, – певуче сказала Хайшен. – Дуэль и ничего кроме.

   – Но если бы я понял раньше, если бы я понял тем вечером, как именно это выглядит... мы оба могли достаться ему – и победитель, и побежденный. И я ушел бы вместе с Артораей домой, не имея больше выбора, куда пойти. На той дуэли я мог умереть, а мог стать перчаткой бога, других путей не было. А я ведь даже имен их не знаю. Я... Мне, кажется, страшно, Айдиш.

   – Это хорошо, Димитри. Это хорошо, что тебе страшно сейчас. Это значит, что ты наконец увидел опасность, которую раньше не замечал, – сказал досточтимый участливо.

   – У меня есть новости для тебя о твоих кровных родичах, пресветлый князь, – вдруг вмешалась в разговор Хайшен.

   – Говори, досточтимая, – повернулся к ней князь. – Хуже, мне кажется, уже не будет.

   – Потомки твоего брата Артораи сейчас живут в столице. Он не заключал брака, но у него была наложница, дети от нее. После того как рабство отменили, именно потомки этих детей теперь да Гридахи. И у рода теперь две ветки. Одни блюдут древнее достоинство, вторые ведут жизнь скорее ремесленников, чем аристократов, и довольно грустную, потому что периодически вспоминают, кем так и не стали. Твой двоюродный дед все еще жив и одиноко живет в том же доме, где жил и твой брат. За старым виконтом присматривает очередной лекарь. Предыдущий разорвал контракт в прошлом году и уехал из столицы на юг, поправлять свое здоровье. Конечно, знатная ветвь рода знать не хочет свою простую родню. Их тоже очень немного. Северные земли действительно стоят заброшенными, хотя кто-то из аристократической ветви там живет, чтобы семья не потеряла право на марку. Их тоже очень мало. Законность наследования имени весьма сомнительна, но задать вопросы об этом может только глава рода. Теперь ты знаешь достаточно, князь.

   – Что же, Хайшен, – спокойно сказал князь, выпрямляясь в кресле. – Я не удивлен. Теперь – совсем не удивлен.

   – Теперь ты знаешь, что нужно делать, князь Димитри? – спросила настоятельница.

   – Да, – вдруг весело ответил князь. – Именно то, досточтимая, что я отказался сделать при первой нашей встрече. И на том же месте. В ратуше на Старой площади. А теперь я пойду и займусь приведением в порядок текущих дел.

   И он действительно встал и вышел из покоев досточтимого Айдиша. А оба церковных мага, Айдиш и Хайшен, остались обсуждать разговор.

   – Удивительные результаты дает сочетание этих методов с известными нам, – задумчиво произнесла Хайшен. – Быстро, точно и так легко...

   – Не с каждым так, досточтимая, – возразил Айдиш.

   – Это не повод отказываться от таких возможностей, – решительно сказала Хайшен. – Мы будем учиться здешней традиции.

   Седьмого января, в Рождество, Гавриил пришел говорить с отцом Серафимом о пострижении. Мол, хочу остаться тут навсегда.

   Батюшка, выслушав, глянул на своего подопечного как-то особенно внимательно.

   – А Фотиния, Света, замуж идет, знаешь?

   – Да, мне говорили, – улыбнулся наставляемый. – Хорошо, что у нее сложилось с семьей. Она надежная, честная.

   – А твоя семья? – спросил батюшка. – У тебя есть семья?

   – Больше нет, – пожал плечами Гавриил, – и это справедливо.

   – А Илья и Семен рыбачьи сети начали плести, ты знал? Думают продавать.

   – Нет, не знал, – удивился Гавриил и тут же обрадовался. – Это они хорошо придумали. Сети всегда нужны, а руки у них на месте. Если еще продавать сумеют...

   – Сумеют, – кивнул священник, – сейчас с этим будет проще. И для наших, и для... кхм, для гостей.

   – Я знал, что у всех все будет хорошо, – заулыбался златовласый парень. – После такого, как с нами было, плохо быть не может. Такой господин не оставляет.

   – И у тебя все будет хорошо, найдешь свою судьбу, устроишься, – заверил его батюшка.

   – Отче, я уже устроен, – решительно сказал наставляемый.

   – Подумай хорошо, – предложил священник. – Ты молодой, плотское о себе еще даст знать.

   – Отец Серафим, ты про что? – недоуменно воззрился на него Гавриил.

   – Ну поесть в охотку, например, – издалека начал священник.

   – Отче, мне хватает, большего не потребуется, – уверенно заявил Гавриил.

   – А блуд, привычный тебе до этой осени? – спросил отец Серафим. – Ты прости на грубом слове, но назвать любовью эти случки, когда сегодня с одной, завтра с другой, и женщины так же точно, у меня язык не поворачивается. Но у вас оно, видимо, в крови. Как ты без этого?

   – Да нормально, – пожал плечами наставляемый.

   – Это пока нормально. А потом? Весной?

   Гавриил вытаращился на священника совсем круглыми глазами, став при этом очень смешным и милым.

   – Святой отец, ты о чем? – спросил он удивленно. – Это же как ветер: сегодня есть, завтра нет. Мне что, за каждым дуновением всю жизнь так бегать?

   – Гм, – качнул головой отец Серафим. – Давай-ка разбираться.

   – Давай, – согласился Гавриил.

   – Смертные грехи ты помнишь? Назови их.

   – Уныние, зависть, гнев, чревоугодие, блуд, алчность, гордыня, – уверенно перечислил наставляемый.

   – В привычки народа, который вас исторг из себя, входят не менее трех, сам назовешь какие?

   – Но все семь, отче, – взмахнул ресницами Гавриил. – Обычай того народа позволяет в каждом случае только выбирать из этих семи плохих, но не уйти от всех них.

   Отец Серафим аж крякнул. Потом потер лоб, покрутил головой и сказал:

   – Рассказывай.

   – Тот народ, отче, по природе гневен и алчен, – легко сказал Гавриил. Священник успел мельком удивиться: наставляемый говорил так, будто речь шла не о его родичах по языку, земле и крови, а о неких странных соседях, которых он наблюдал много лет и запомнил их привычки и правила. – И блуд у них лишь способ не убивать и не лгать друг другу из алчности при торговой сделке. А чревоугодие – способ погасить гнев и зависть, не впав в уныние.

   – Так, – сказал священник. – Ты продолжай, продолжай. Разбираться так разбираться. – Достал из кармана платок и отер вдруг отсыревший лоб.

   Вечером, уложив спать детей, он сетовал матушке:

   – Нет, ты подумай! Блудить друг с другом, чтобы не убивать и не лгать, какова выдумка, а? Да и остальное не лучше. Чревоугодие, чтобы не гнев и не зависть, алчность, чтобы не гордыня – и так по кругу. Вот он, ад-то... Конечно, кто захочет из этого выбирать. Он и просит о пострижении, как о защите.

   Матушка качала головой и рассказывала в ответ про то, как в Рождественский пост учила новокрещеную Марию готовить, найдя у нее дома кашу с водорослями, невозможную даже на вид, которую "сааланская сиротка" без тени жалобы в голосе представила как свой обед. Они закончили разговор сожалеющим вздохом и обоюдным решением: дикие, как есть дикие.

   – А с другой стороны, – задумчиво сказал отец Серафим жене, – Иринушка, ты подумай только, в них такая верность, такая доверчивость, и все это так страшно извращено. Ведь действительно для них эта казнь спасением стала...

   За эти три дня я успела повидаться с Максом и пожаловаться ему на то, что блог вести очень хочется, а постить фото с Охот в сети нам не дают, хотя снимать фауну не запрещают. Он покивал и объяснил, что Охотники со свойственной им простотой фотографируют не только оборотней, но и фавнов, а они, вообще-то, граждане края, паспортов у них никто не отбирал, и закон о праве на частную жизнь их тоже касается. Потом шкодливо усмехнулся, как много лет назад и за много световых лет отсюда, и предложил вести блог в стиле обычного армейского фольклора о жизни подразделения изнутри: наряды, построения, регламенты, взыскания, задолбанное начальство, охреневшие мы и все остальные милые мелочи, делающие людей в форме чуть больше людьми в глазах читающих это штатских граждан.

   И я уже совсем собралась начать, но восьмого числа князь собрал очень странное совещание, на котором пожелал видеть Марину Викторовну, Полину Юрьевну и Стаса, своего вассала из местных. Ну и меня. Когда все собрались в переговорной Димитри, там уже были Хайшен, Айдиш и Дейвин. Посмотрев на присутствующих, я почуяла недоброе сразу. И не ошиблась. Димитри объявил, что пятнадцатого числа все присутствующие с ним вместе идут в Саалан. Я откинулась на спинку кресла, чувствуя, как расползается холод от едва заметной костной мозоли на затылке. Там нечему было болеть третий десяток лет, но вот поди ж ты. Форма Охотников вдруг стала слишком облегающей, а ее ворот – тесным. Опять. Я сидела и чувствовала, как внутри меня все, что было мной, превращается в мелкий сухой песок и сыплется куда-то в крестец. Я отлично видела, как у Марины Викторовны глаза становятся очень большие и круглые, как морщится Дейвин, как радостно расправил плечи личный вассал князя Стас. А вот пошевелиться не могла, было уже нечем. Когда я наконец сумела вдохнуть и понять, что жду однозначного приказа, посыпались возражения.

   – Мой князь, – сказал да Айгит, – хотя бы двадцатого. Я должен успеть передать подразделения виконтессе да Сиалан и провести переговоры о сотрудничестве Охотников и местных отрядов самообороны в мое отсутствие.

   – Я вообще ничего не успеваю, – нервно усмехнулась Лейшина. – Справка из Стокгольма придет не раньше шестнадцатого, остальное еще позже.

   – Пресветлый князь, – певуче проговорила Хайшен, – мы еще не закончили с маркизом да Шайни, а разговор с достопочтенным Лийном я еще даже не начинала.

   – Когда его утвердил магистр? – тут же спросил князь.

   – После окончания летних ярмарок в столице, – без задержки ответила ему настоятельница.

   – А, – коротко кивнул князь, – ясно, в октябре. Как раз тогда он пришел ко мне обсуждать дела... Сколько еще времени тебе понадобится, Хайшен?

   – Не меньше трех десятков дней, пресветлый князь.

   – Ну что же, – задумчиво сказал князь и, прищурясь, обвел взглядом собравшихся. – Если так, то у меня не остается другого выбора, как только приглашать государя сюда. Да, сюда, – повторил он и еще раз внимательно посмотрел на каждого из присутствующих. – В весь этот беспорядок.

   Император. Князь хочет показать край императору, их живому воплощению Потока. Значит, прямо сейчас приказа не будет. Я даже очнулась немного и сумела пошевелиться. Посмотрев на Дейвина после этих слов князя, я увидела, что ему ничуть не лучше, чем мне было только что. Да и остальные тоже впечатлены. Кажется, единственной, кто не проявил никаких особых эмоций по всем этим поводам, была Полина. Она даже вроде слегка скучала. Но долго ее рассматривать у меня не вышло. Князь сказал, что все, кроме Полины Юрьевны, свободны, и мы поднялись с мест. В приемной, куда все вышли, я попрощалась с Мариной Викторовной, кивнула Стасу Кучерову, поклонилась Хайшен и Дейвину и пошла обратно в казарму. А Полина осталась в кабинете князя. И так и не посмотрела на меня ни разу.

   Димитри, дождавшись, пока все выйдут, ответил улыбкой на вопросительный взгляд Полины.

   – Я подозревал, что так случится, но все равно хотел попробовать успеть к началу времени тяжб в столице. Такие дела лучше заявлять первыми, их нужно заканчивать к Длинной ночи, а у нас уже совсем скоро осенний солнцеворот. Время еще есть, но не очень много.

   Полина слушала его, не понимая, как все это может относиться к ней и что он может сейчас захотеть выяснить или уточнить. Князь продолжал, с той же мягкой улыбкой:

   – Мы условились с государем о том, что если я не успею к концу листопада вернуться в Исанис разбирать вопрос с краем, он прибудет с проверкой сам. И тогда он примет участие в суде, и окончательное решение вынесет тоже он. Мне этот выбор кажется лучшим из возможных. Я выбрал дату, исходя из своих представлений об обстоятельствах. Это двадцать седьмое января.

   Полина, и так внимательно слушавшая Димитри, вздрогнула, как будто проснулась от окрика.

   – У меня есть личная просьба к тебе и твоим друзьям-музыкантам, – продолжил князь. – Нельзя ли сделать небольшую программу, которая может познакомить моих людей с фольклором времен той войны? Император пожелал быть, но это не официальный визит, делайте концерт так, как делали бы для гвардии и дворян.

   – Небольшую – можно, – ответила Полина задумчиво, – авось и справимся. Минут на сорок нас хватит. А кстати, откуда ты узнал?

   Димитри в ответ улыбнулся странной улыбкой, такой Полина у него еще не видела. Зато видел достопочтенный Вейлин, называвший эту мину князя "придворным лицом".

   – Дорогая, не только ты умеешь сопоставлять факты. Бойцы с августа обсуждают тебя и твои появления в их баре. И знаешь, я тоже хотел бы послушать.

   – Очень странно, – ответила она в тон, – что после концертов Эльвиры Клюевой ты хочешь слушать эту самодеятельность. Но если ты просишь, мы, конечно, сделаем все, что сможем.

   – Спасибо тебе, друг мой, – проговорил он неторопливо. – Ты очень сильно выручишь этим меня... и вас всех. Я надеюсь видеть тебя вечером. Мы пропустили четверг, помнишь?

   – Да, конечно, – кивнула Полина. И отправилась радовать Кису и басиста по прозвищу Болтун вниманием его светлости.

   Болтун на новости отреагировал, в общем, закономерно: оборота так в четыре. Потом виновато посмотрел на Полину и прокомментировал: "Это я не тебе, ну да ты поняла". Она, морщась, кивнула. Ей очень хотелось добавить к сказанному еще пару слов, а может, и не пару, но Болтун выразился исчерпывающе. А Киса, выслушав сначала новости, потом реакцию Болтуна, меланхолично заметил:

   – Главное, чтобы аппарат выдержал, а остальное уже пофигу, потому что за три недели такое можно сделать только на кураже и не видя зала.

   Полина еще раз кивнула. Смотреть мужикам в глаза ей не хотелось, поэтому она без особого интереса осматривала почти пустой зал. Какое-то шевеление у стойки привлекло ее внимание. Приглядевшись, она увидела Алису над стаканом виски. Второй, уже пустой, стоял рядом с ее локтем. Почувствовав на себе взгляд, девушка подняла голову, встала, едва не свалив табурет, и уверенно направилась к Полине. Та сквозь зубы пробормотала ту самую пару слов, которой только что не нашлось места в короткой беседе с музыкантами. Алиса обвела взглядом всех трех стоявших там людей, присела на край сцены, поднимавшийся над полом хорошо если сантиметров на двадцать, и сказала, глядя в темное пространство бара:

   – На одной стороне реки – светляки, на другой стороне реки – лепестки, над водою вместо моста – темнота, и кружат вместо вод под ней сто огней...

   Полина молча приподняла брови. Киса и Болтун переглянулись. Алиса с усилием усмехнулась куда-то в полутьму зала и продолжила:

   – Мне вперед до тьмы над огнем – светляком, мне бы там в ветвях за рекой лепестком, только дальше пламя и тьма кругом, и потом – нет пути к лепесткам за тьмой светлякам, ветер дунет и пламя встретит, и прежде съест и потом. Не родись, душа, на свет светляком.

   Киса и Болтун переглянулись снова, и Киса хмыкнул:

   – Что, Полина Юрьевна, и тут работа догнала?

   – Да ваще... – процедила сквозь зубы Полина и одарила Алису таким взглядом, что Киса поежился и как-то странно переступил с ноги на ногу.

   – Вставай, пойдем, – обратилась Полина к Алисе.

   Та послушно встала, тут же шлепнулась обратно, снова поднялась, опираясь руками о край подиума, и последовала за Полиной. У ближнего к выходу столика она едва не впечаталась лицом в спину идущей впереди Полины, но успела остановиться и сесть на указанный ей стул. Полина осталась стоять и только оперлась о край стола рукой.

   – Если речь об этом пойдет, – произнесла она, чуть наклонившись к девушке, – то в живых вообще останется только Хайшен. Может быть. Если ей повезет. Кроме тебя, однако, я никого из участников разговора здесь не вижу. Все трезвы и заняты по уши.

   – А ты чем занята? – с кривой усмешкой спросила Алиса.

   – Выполнением просьбы наместника, – предельно официальным тоном ответила Полина, повернулась к Алисе спиной и пошла на сцену.

   – Гвозди бы делать из этих людей, – вполголоса хмыкнул Киса. – Я думал, она ей с ноги засадит, не знал, держать или отходить. И про стихи прямо даже интересно, это у нее свое или что-то из памяти под градус на язык вынесло.

   – Да какой там с ноги, – отмахнулся Болтун. – Не видишь – побрезговала. Не любит она истерик. – И тут же обратился к подошедшей Полине. – Что делать-то будем? В смысле – что играем, что поем?

   – Мальчики, я намерена обнаглеть, – решительно сказала Полина. – Программа такая, – и перечислила восемь названий, от которых у Болтуна сами собой распахнулись глаза.

   – Ну первое, допустим, я даже не слышал ни разу, – сказал он медленно. – Со второй есть шансы справиться, если Киса не лажанется. Она же, как третья и четвертая, вообще классика. Тут у нас полная свобода действий. Но я не представляю, как можно было за восемь лет трансляций Сопротивления их ни разу не услышать хотя бы по радио.

   Полина посмотрела на него очень внимательно. Он осекся под ее взглядом и неохотно признал:

   – Ну да, заврался... Ладно, продолжаем. Дальше ты, видимо, планируешь свой выход, хотя, на мой вкус, то, что ты затеяла – это странный ход.

   – Я это делала, – спокойно сказала Полина. – Правда, давно. Партия там несложная, просто надо забыть, что это по идее с оркестром пелось.

   – Ну хорошо, допустим. Дальше, я так понимаю, отдуваться мне.

   – Нет, – уверенно сказала Полина. – Отдуваться будет Киса. А вот после него уже ты. А потом опять все вместе. И вот на этом мы программу и закончим. На сегодня у меня новостей больше нет, завтра буду как обычно, а вечером понедельника начнем.

   Болтун посмотрел на Полину с кислой миной. Киса заржал и прокомментировал:

   – В тот вечер разница между дерзостью и наглостью была дана ему во всей полноте ощущений... Извини, если что.

   Проходя к выходу, Полина заметила, что Алисы в баре уже нет. У самой двери она достала комм и отстучала Сержанту сообщение с вопросом, в казарме ли девушка. Ответ она читала уже на улице. "У досточтимого" – написал Сержант. Полина кивнула, сунула комм в карман куртки и очень быстро пошла на территорию резиденции. Опаздывать на урок с князем было бы верхом невежливости. Когда она вошла в зал, Димитри уже был там и задумчиво рассматривал столешницу, так и оставшуюся на полу с прошлых занятий.

   – Я вот что думаю, дружок, – проговорил он, – а если бы это был полноценный стол?

   – У тебя еще будет шанс узнать это, – пообещала Полина. – Но пока давай сделаем нечто обратное привычному.

   – Что же? – улыбнулся Димитри.

   – Используем весь остальной зал, – невозмутимо ответила женщина. – Только с некоторыми оговорками.

   – Четыре... э... фарватера и центр, да? – догадался Димитри.

   – Круга, – наконец улыбнулась Полина. – Четыре круга и центр. А также правила перехода из круга в круг.

   Драки для меня не нашлось бы, даже сорвись я в Приозерск. Бывают такие дни, когда все наперекосяк. Я подумала и пошла к Нуалю. Сказать ему... ну а что я могла ему сказать? «Я не против, чтобы меня разменяли, в конце концов, это часть договора, но понимаешь, в этот раз никак не поймать кураж, и от этого тоска» – это, что ли? Так при одной мысли смешно. И я сделала единственно верный выбор: сказала ему об ощущениях и желаниях прямо здесь и теперь. Что виски как-то не зашел и вообще там репетируют, и что очень хочется подраться, но не с кем.

   – Слишком длинный выходной, – понимающе закивал он и заварил мне чай, набухав туда столько мяты, перца и чего-то лимонного, что у меня полезли на лоб глаза после второго глотка.

   Еще минут через десять я поняла, что я омерзительно трезва и хочу жрать, как слон. Ну, как бегемот, может быть. И мы с досточтимым пошли искать, чем бы меня покормить. В столовой, уже закрывавшейся, нашелся салат, рыбные котлеты, какао и пончики, и нам все это выдали. Нуаль тоже перекусил, глядя на меня – и ничего не говорил. К концу ужина я клевала носом, и головы хватало только на то, чтобы понять, что в чаек он мне насовал никакую не мяту и перцем эти горошины не были, да и лимон какой-то не лимонный, и все это вместе, несмотря на отрезвляющее действие, дивной силы снотворное.

   – Досточтимый, – проговорила я едва не по слогам, – а что ты меня раньше этим чаем не угощал?

   – Угощал, – ответил он с какой-то печальной улыбкой. – Сегодня он в первый раз подействовал, как нужно.

   В это же самое время Иван Кимович беседовал с человеком, которого он называл Батей. Разговор напоминал жесткую трепку, но подполковник был благодарен за то, что тема вообще обсуждалась хоть как-то.

   – Вы до сих пор так и не почесались присоединиться к обеспечению защиты края от фауны, Иван.

   – Батя, а как? – недоуменно спросил подполковник. – Вот как? В крае полно якобы прессы, причем все персоналии как на подбор, аж сам Аусиньш отметился. Их без внимания оставлять? Так мы один раз попробовали, репортаж от двадцать восьмого ноября помнишь?

   – Почему ты хотя бы просьбу не подал? – спросил Батя с какой-то тихой досадой.

   – Я один? – удивился Иван Кимович.

   – Один бы не остался, будь уверен, – Батя раздраженно махнул рукой. – А если даже и так, получил бы перевод, все позора меньше.

   – Батя, как хочешь, но выходило шило на мыло.

   – А ты проверь, – тяжелый взгляд старика пригвоздил подполковника к месту так, что он, как в лейтенантские годы, не смел шелохнуться на жестком стуле в маленькой кухне. – Сейчас подай просьбу, получи законных... и посмотри, что дальше будет. Кстати, Иван, это твой почти единственный шанс человеком выглядеть.

   – Почему? – осмелился подать голос Иван Кимович.

   – Ванька, чему я тебя учил? – вздохнул Батя. – Плохо, видно, учил. Власть для армии – всегда женщина. Жена. Когда верная, когда не очень, но жена. И помощь предложить ты обязан, даже если знаешь, что сама справится, даже если уверен, что в ответ матом пошлют. Но не предложить помощь женщине, которую ты обещал защищать, – позор для мужика. А для офицера – двойной позор.

   – Но мы и так... – начал было Иван Кимович, но был прерван жестким взглядом старика.

   – Да какая разница, что так, что этак. Власть всегда слабее армии, запомни хоть теперь. Ей помощь всегда нужна. Даже если ты уже полудохлый, предложить должен. И если примет, надо костьми лечь, но выполнить, на то ты и офицер. А вы что? От забора и до обеда? Если ты так с женой себя ведешь, какой это, к черту, брак?

   – Батя, но наместник же, – произнес Иван Кимович. – Не президент, не диктатор даже. Наместник чужой империи.

   Старик коротко поморщился, прерывая бывшего подчиненного.

   – Край фактически колония. Не криви рожу, ты сам это знаешь. И в мае он, – местоимение батя выделил голосом, – внятно показал, что "колония" не равно "оккупированная территория". Если он восемь лет готовил летние суды, то это только начало. Потом будут процессы у них там. По итогам приоритеты пересмотрят, и почти наверняка задним числом. Своих он не пожалел, а местных пока не тронул, но то пока. Сам догадывайся, как ведомство выглядит в этих обстоятельствах.