Текст книги "Между честью и истиной (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 69 страниц)
– Я взял под арест основных фигурантов в деле мистрис Бауэр, мелкую шушеру велел выпороть и выгнать взашей – их это займет разговорами до конца года, и они не будут лезть под руки. Что дальше, мой князь?
– Собирай доказательства по всем подобным делам – кто, что, каким образом. Похоже, тебе придется поднять все приговоры, вынесенные по представлению Святой стражи за время, что я здесь. Если есть восемь дел, очевидно, мы найдем девятое, и хорошо, если не девятнадцатое. Пока все на этом. Святая стража мне не подчиняется, хотя местные разницы не видят. Некромантия некромантией, но воровство имущества у приговоренных, обвинения в столь страшных преступлениях ради сокрытия своей вины – это совсем другое. И это точно не дело Академии. Кстати, как тебе работалось с мистрис Бауэр? – садясь в кресло, поинтересовался Димитри.
– Мой князь, – Дейвин приподнял кубок в руке. – Не будь мы в Озерном крае, я бы решил, что глаза меня обманывают, и она одна из нас. С ней очень легко и просто работать.
– Да? – князь приподнял брови. – Если ты скажешь, что она при тебе еще и ела – я признаю, что тебе удалось меня удивить.
Дейвин рассмеялся:
– Есть не ели, но под конец отлично выпили. А закуску я не приказал, заговорились.
После отчета да Айгита Димитри пробовал было работать с документами по резолюции ООН о нарушении прав человека в Озерном крае, той, что должна была быть принята самое позднее до конца месяца, но понял, что вечер для этого явно неподходящий и планируемой отдачи у него явно не выйдет. Так что он решил воспользоваться случаем и выполнить свой долг перед Академией: досточтимый Айдиш в это время был обычно свободен. Димитри отправил сообщение секретарю директора, что зайдет, прихватил с собой бутылку вина, а то у досточтимого вечно какая-то гадость в шкафу, и отправился в школу пешком, чтобы заодно и проветриться по дороге.
Что князь придет не посидеть, а поговорить, Айдиш понял, едва мальчик сказал ему о присланном сообщении. Так что он попросил принести тосты, орехи, варенье и сыр, ведь вряд ли у князя было время поужинать, и распорядился, чтобы их не беспокоили. Князь пришел, как раз когда закипел чайник, сел в кресло, махнул рукой на немой вопрос Айдиша, передал ему вино и еще какое-то время смотрел, как досточтимый неторопливо заваривает травы, доставленные из Саалан. Потом он сел в кресло рядом с Димитри. Князь жестом руки открыл шкаф, перенес кубки с полки на стол и начал говорить.
Он закончил свой рассказ просто:
– Они нас испортили. Это ведь не одно такое дело. Их даже не пять.
Айдиш смотрел на князя, наместника и вице-императора. Когда Святая стража боролась со старыми богами и идущими их путями там, дома, казненных было не меньше. Димитри тоже оказался в числе подозреваемых и был допрошен. Но Айдиш, тогда только принявший обеты, хоть и был, по обычаю своей семьи, связан с Академией намного раньше и прочнее, чем многие другие маги, не слышал ни одной истории, в которой бы целью обвинения стало бы овладение имуществом подозреваемого или осужденного. Родственники могли искать выгоды, и именно поэтому ложный донос в Саалан всегда карался так же, как был бы наказан тот, на кого в нем показали. Но чтобы в подобном участвовали маги, принявшие обеты Академии... Немыслимо. Непередаваемо. И...
Директор школы встал, подошел к своему столу, пощелкал мышью и послал что-то на печать, потом подал князю лист, выплюнутый принтером. Димитри чуть приподнял в удивлении брови, взяв протянутую бумагу, – это-то, мол, какое имеет отношение? – но стал читать.
Дорогие друзья, знакомые и все-все-все.
Сегодня в сети меня никто не ждал, день не мой, но так получается, что мне нужно кое за что попросить у вас прощения. А именно – за то, что никакие обязательства, даже самые простые и краткие, я больше не могу на себя взять, и вообще рассчитывать на меня больше не стоит. Вы все в курсе моего отношения к нашей волшебной власти и ее политике. Также вы в курсе, что пока условия позволяли, я пыталась помогать противостоять происходящему, чем умела и чем получалось. После того, как была объявлена эта странная полуамнистия (в ряду прочих полумер), я, как вы, возможно, помните, сократила свою активность и ограничила ее простым человеческим общением с теми, кому это было нужно и интересно – но теперь и того не будет. Да и сам этот пост можно уверенно считать последним моим (и вашим) крупным везением: мне разрешили с вами попрощаться. Мне будет спокойнее знать, что вы меня не ждете, вам теперь будет спокойнее, зная, что меня можно не ждать.
Я, видите ли, осуждена. И приговор уже объявлен. Разумеется, смертный – тут вариантов не было. На сотрудничество я не пошла, когда позвали, чистосердечно признаваться в своих грехах не спешила... Ну, а сопротивление захватчикам было и останется преступлением с точки зрения любого агрессора в любой войне. Судя по поведению предыдущего наместника, это война и есть, и мы ее проиграли, еще не зная, что воюем. Нам осталась только герилья, но и для нее средства изрядно подрезаны после того, как случился здесь, может, и не особо значимый для империи Аль Ас Саалан, но все-таки скандальчик – ну, тот, со взрывом на ЛАЭС – и наместника заменили. Нас, разумеется, спрашивать не стали: с проигравшими не договариваются. Да, кстати, про наместников: во всех известных мне примерах культура, вырастившая как минимум одного ублюдка, не выращивала ТОЛЬКО ОДНОГО ублюдка. Всегда бывал и второй там, где был первый. ХОТЯ БЫ второй. Ныне действующий наместник выглядит порядочным человеком, и он хороший управленец, несмотря на то, что он выходец из той же культуры, что и предыдущий. Так бывает, и нередко: там, где рождаются и формируются чистейшей пробы ублюдки, благородных людей тоже какое-то количество есть, иначе культура не уцелела бы. Вот только, во-первых, последний виток репрессий начал именно он – если даже не упоминать, что его правление краем началось с кольев и виселиц в черте города. А во-вторых, вы не можете знать, когда и при каких обстоятельствах этого наместника заменят на следующего. Я этого в любом случае уже не увижу. А вам позвольте выразить мое от всей души сочувствие и пожелание сил, удачи, мудрости и спокойствия. Все это вам еще понадобится, и не раз. Герилья на то и герилья, чтобы подолгу ждать, не расслабляясь и ни в коем случае не доверяя временной доброжелательности и договороспособности врага. Для этого нужна холодная голова и много сил. Мне жаль, что я больше не могу вам помогать в этом. Что же до меня – сегодня моя война закончена. Я, повторю, делала что могла и пока могла, и теперь желаю вам удачи в вашей части задачи, хотя уже не берусь представить себе, как она будет выглядеть: условия – это то, что меняется легче всего и непредсказуемее всего. Пусть у вас получится узнать свою работу вовремя и сделать ее хорошо. В то, что она сделается сама, лучше не верьте. Наверное, самым благородным поступком со стороны наших милых гостей, желающих быть хозяевами, после всего, что наделал тут их предыдущий ставленник, было бы убраться отсюда совсем. И если бы они считали нас за людей, вероятно, они бы так и сделали. Но с побежденными не договариваются, во-первых, а во-вторых, они, похоже, устраиваются надолго. Сопротивляйтесь. Не уставайте сообщать им, что вы не скот, понятными для них средствами. Найдите эти средства и используйте их, пока они вас не поймут.
Да, кстати: руки после такой работы не остаются чистыми, и ваши не останутся тоже, если вы выберете сопротивляться, а не соглашаться с ролью скота. Я – не согласилась. И конечно, говорить, что я ни в чем не виновата и чиста перед законом и моралью, было бы совершенно неверно. Моя работа была грязной и, временами, отвратительной с любой точки зрения. Но кто-то должен был делать ее. Я решила взять ее себе, поскольку грязную и мерзкую работу делать надо так, чтобы хотя бы переделывать не приходилось, если необходимость в ней все же возникла. Но. Для сопротивления захватчикам, поведение которых отвечает выбранному мной определению – и в других описаниях не нуждается – негодных средств, мне кажется, нет. А годные – это такие, которые прекращают вашу проблему, а не вас. И хотя исключения бывают, пожалуйста, помните, что средства вы можете выбирать по обстоятельствам и заменять при необходимости, а вот вторых вас у вас не будет. Хотя... между свободой и жизнью лучше не выбирать. А если приходится, и вам почему-то оставили выбор – выбирайте первое. Это, по крайней мере, не так долго и не так больно. Всем желаю сил и удачи – и простите меня за то, что я не могу вам больше ничем помочь.
Полина.
Дочитав до конца, князь спросил:
– Что это?
Айдиш пожал плечами:
– Как ты видишь, это прощальное письмо той самой женщины, которую ты сперва взял из камеры смертников, а потом, не дав опомниться и даже не спросив, что она сама думает о происходящем с ней и около нее, увел на Острова. Она была там с тобой, а здесь ее друзья уже оплакивали ее, пересылая текст этого письма друг другу и не зная, что же ты хочешь делать и почему именно это.
Димитри молча смотрел на досточтимого.
– Здесь считают, что из человека нельзя вынуть больше, чем в нем есть. Значит, в Святой страже эта порча уже была. Причем до того как эти маги прибыли в край. И ты ее просто не заметил или предпочел не замечать, когда строил свою политическую игру. Мы не настолько разные, насколько тебе хочется думать, пресветлый князь.
– Да. – Князь отложил лист на стол. Как ни обидно было признавать, досточтимый был прав. Димитри действительно много упустил. – Прискорбно, что вышло так неловко. Мы говорили о многом, но только не о ней самой. Я был невежлив. Пожалуй, я к ней загляну. Благодарю за беседу, досточтимый.
– Только не сегодня, – Айдиш успел это сказать, пока Димитри делал несколько шагов к двери. – Она уже спит.
Князь кивнул ему на прощание и тихо закрыл дверь. Айдар Юнусович откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и подумал, что между его подопечными и наместником тоже не особенно много различий. Разве что останавливать их, когда они хотят что-то учудить, куда как легче.
Через сутки после разговора с Дейвином Полина поняла, что она не справилась. Нет, спалось ей отлично, и сны после того разговора были отменно хороши, жаловаться было бы грешно. Но уже с утра эмоции были тяжелее привычных, хотя еще вполне терпимые, да и игры на площадке помогали отвлечься, тем более что, на ее удачу, был день малышни. А вот к вечеру она обнаружила себя в таком виде, что назвать его настроением у нее не повернулся язык. «Звезда моя, – сказала она себе, – давай будем честны: это аффект, и его надо куда-то девать именно сейчас, если ты не хочешь, чтобы через пару часов Майал прибежала снова вытаскивать тебя из Ладоги и отводить в люльку, как это было полтора месяца назад. Она, между прочим, тут маг, что бы это ни значило, а не нянька для нервных гуманитариев». Отойдя на шаг от зеркала, она посмотрела на себя, махнула рукой, сменила блузку, накинула кожанку и отправилась в бар, бывший недалеко от территории базы. Открыв дверь и с порога оглядевшись, Полина увидела стойку с весьма приличным набором позади нее. Подойдя к стойке, она достала банковскую карту и ребром поставила ее на деревянную поверхность.
– С чего начнете? – осведомился человек за стойкой. Он был в рубашке цвета хаки и темно-синей бандане. Остального за стойкой видно не было.
– С "Лафрой", – ответила Полина, кивнув на бутылку у него за спиной. – Два раза.
– И к нему? – уточнил бармен.
– Швепс. Лаймовый.
– Хорошо, сейчас принесу, устраивайтесь. – Он кивнул ей на зал, она обернулась, подумала секунду и пошла к столику у сцены.
То, что месяц назад назвалось при встрече местной музыкой, было то ли не в настроении, то ли не в ударе, то ли в принципе не знало, чем бы себя занять, и маялось на подиуме очень условной высоты, изображающем сцену. С тоской глядя поверх голов, Киса оглашал зал скучнейшей импровизацией на видавшей виды электрогитаре. Посмотрев на это примерно два шота виски и стакан тоника, Полина окликнула его от столика:
– Киса? А пусти и правда побаловаться, народ хоть посмеется над моим позором, а ты пока перекури.
Киса радостно снялся с табурета, показал ей пальцем на гитару и комбик и немедленно свалил на улицу курить, а Полина пододвинула табурет к клавишам, стоявшим в углу. Начиналось все вполне невинно. Ну подумаешь, "Аквариум". Ну, "Песни нелюбимых", старая, как мир, и один фиг никому не понятная тут, тем более что на клавишах она не пошла, точнее, не очень пошла, и никто все равно ничего не слушал и не понял. Но едва она подобрала мелодию и опустила на клавиши вторую руку, как раз подошел Киса, почуявший, что намечается если не отжечь, то выпендриться точно, взял гитару и помог. А от этого очнулся некто в углу, ранее незаметный, копавшийся в своем комме, подключил к комбику бас и присоединился. Так что к концу это было уже даже на что-то похоже. А потом было по чуть-чуть чего-то с имбирем и перцем из фляжки Кисы прямо на сцене, и древний "Блюз бродячих собак" вспомнился как-то сам собой, и у Кисы вдруг включились пальчики, а забывший представиться басист откуда-то достал голос, и третий припев с ними вместе пело пол-кабака, что самое смешное, вместе с сааланцами. И тогда Полина подмигнула басисту, он аккуратно пнул Кису в поясницу грифом, Киса просек тему, и... в общем, секретовских "Волков", бывших раза в два старше "Песен нелюбимых", они знали, умели и хотели. И вдвоем с Кисой они эту тему сделали, а попытавшуюся было слиться Полину басист оставил на сцене, перегородив ей дорогу грифом – мол, не сачкуй. И ей пришлось вернуться и присоединяться. Против ожиданий, получилось так, что зал жрать перестал и отставил на время стаканы и кружки. Потом музыканты и зал вместе выпили за свободу, по предложению Кисы, и решили продолжить, пока есть настрой.
Но Rising of the moon они не знали, и Полине пришлось сначала напеть им мелодию и наиграть ее на клавишах, но зато и мелодию и слова знала Алиса, которая очень кстати ошивалась у стойки и подошла помочь морально и методически. Поэтому припев Киса понял одновременно с еще десятком человек, переместившихся к подиуму, Полине сунули в руки микрофон – и понеслось. Bella ciao сразу после пошла как-то сама, причем у всего кабака хором. Так получилось потому, что Полина ее знала на английском, а Киса как раз на итальянском, и сперва вышло некоторое недопонимание, разрешившееся тем, что русские слова одновременно вспомнили все местные, бывшие в баре. И тогда началось по полной. Исключением был какой-то смуглый тощий парень, не Макс, а похожий на него, но другой. Вот он единственный молчал и смотрел на Алису почти с ужасом, когда она дирижировала кружкой. Видя, что сааланцы опять поют вместе с местными, Полина уже не знала, смеяться или плакать. И поэтому отправила кого-то, кажется, как раз из них, к стойке за еще соткой для нее. После этой сотки был уже полный треш. Начался он с "Праздника урожая во дворце труда". Потом нечаянно пришла идея вспомнить "Красное на черном", с которым парни справились уже сами, а Полина только помогла им начать и закончить. И опять Алиса подхватила припев, и с ней еще чуть не треть зала. Потом была какая-то бутылка по кругу, принесенная Алисой, и после нее – полный отвяз и отрыв, в котором Полина помнила только, к своему ужасу, "Беги, королева" Умки и даже, о господи, "Выпадая из окна" Арбенина. С последней Киса и басист не просто справились, а даже вполне достойно ее изобразили. Сааланцы, правда, не поняли ни хрена, но все местные орали от восторга и даже свистели, а Алиса, такая умничка, подхватывала незнакомые слова с полузвука и правильно. Вот только под самый конец в Полине что-то хрустнуло и сломалось. И "на ход ноги" весь кабак, стоявший на ушах, получил то, с чего начался этот впечатляющий вечер, – еще одну песню "Аквариума", и не что-нибудь, а "Коней беспредела". Музыканты завершали ее втроем, сложившись шалашиком. И не потому что ноги не держали, а потому, что после всего спетого и выпитого это завершение вечера могло показаться хорошим вариантом очень мало кому. А точнее – только сильно нетрезвой, очень духовно богатой и давно не юной питерской деве, созданной путем удачной прививки высшего гуманитарного образования на дичок обычного купчинского гопника женского пола и удобренной всем доступным неформальным мусором, попавшим в радиус досягаемости. Но в тот момент всем участникам показалось, что зашло хорошо. Кабак притих, и народ потянулся к стойке. А Полина Юрьевна, посмотрев на часы и украдкой проверив пол под ногой на прочность – так, на всякий случай, – обнялась с обоими музыкантами, сказала, что время детское, а взрослым спать пора, и вместе с Алисой направилась на территорию базы. Спутник барышни сам собой растворился то ли в полутьме бара, то ли в синих сумерках августовской полночи, Полина не заметила, когда именно.
По дороге Полина сказала Алисе:
– Как-то неубедительно развлеклись, тебе не кажется? Даже без мордобоя.
Воодушевленная Алиса немедленно подхватила идею:
– Так давай повторим! Мордобой, в общем, тоже, наверное, можно!
– Ага, – ответила Полина. – Недельки через две, а лучше три, чтобы расслабились, но не успели забыть, ладно?
Снов у нее ночью не было. Настроения утром тоже не было. Никакого вообще. Были дикий сушняк внутри и ливень за окном, плотный, как занавеска. Младшие дети дрыхли без задних ног. Старшие окопались в одеялах с книгами и гаджетами. Учителя и досточтимые засели в учительской вокруг чайника, зарывшись в отчетность. Полина сидела у себя в кабинете, периодически глотала воду, разбирала документы с осмысленностью сортера – и чувствовала себя абсолютно счастливой от того, что думать и чувствовать ей было наконец-то нечем. И когда в дверном проеме нарисовался какой-то безопасник из местных, Полина так и не поняла его намеков, хотя терпеливо слушала его минут пять, периодически искренне заверяя, что она правда хочет его понять, но вот никак не получается. Поняв, что он заходит на третий круг, она собрала остатки интеллекта в горсть:
– Извините, вы не представились, так что я тоже без имени. Я все понимаю, то есть я вас совсем не понимаю, но вы знаете, я полтора месяца назад подписала надзорное определение, в котором русским по белому значилось, что курирует меня досточтимый Айдиш. И если вы хотите с кем-то обсудить мое поведение, то это нужно делать с ним, а не со мной прямо. Это регламент, понимаете? И я должна его соблюдать. Конечно, есть еще наместник, в моем надзорном определении он указан вторым куратором, но вам не кажется, что это было бы неудобно?
Безопасник, обезвреженный правильным заклятием, был успешно изгнан, и до конца того дня ни с самой Полиной, ни вокруг нее не происходило больше ничего, за исключением сообщения ей на комм с незнакомого номера: "Приходи репетировать. Вторник, 19 ч." – и смайл.
Дейвин позвонил Паше сам, в десять утра, время, считавшееся у Сопротивления уже допустимым для не тревожных звонков.
– Привет, – сказал он, – это Дэн. Паша, сходи со мной, пожалуйста, в ваш парк Победы.
Голос в трубке не был даже удивлен.
– Привет, Дэн. В какой из двух, Приморский или Московский? И когда?
– В Московский. На Крестовском острове могут быть оборотни, мы еще не проверяли. Сегодня можно?
– Хорошо. Давай через час у библиотеки.
Выйдя из Источника на крыльце большого здания библиотеки, Дейвин услышал: "Да они достали уже мелькать тут, хоть бы отгородили эту свою остановку", – усмехнулся и сказал досточтимому, обслуживавшему портал:
– Правда, поставьте заграждение, так будет лучше.
– Но граф, – возразил монах, – мы пытались использовать старую телефонную будку, и ее пришлось убрать, потому что они все время пытались туда войти.
– Не кабину, досточтимый, – улыбнулся маг. – Ограждение. Низенький заборчик, кваму по колено. Тогда они все будут видеть и не станут проявлять любопытства.
Оставив досточтимого с этой новой для него мыслью, Дейвин спустился к фонтану и нашел там Пашу, щурящегося на радугу в брызгах воды. У графа на эту прогулку был простой и вполне конкретный план – проверить, как работает амулет, сделанный Полиной, в местах захоронений.
Парк оказался очень спокойным, слегка сонным и был наполнен теплым туманом, поднимавшимся над водой и плывшим прядями между деревьями. Паша вдохнул было, чтобы начать рассказывать, но Дейвин покачал головой:
– Ничего не говори. Я хочу сам видеть. Хотя... Паша, тебе тут тоже тепло?
– Тут всегда тепло, – пожал плечами его проводник.
Дейвин, уже представлявший себе традиции края и города, уточнил:
– Тем, кто находит и перезахоранивает ваших мертвых, тепло, а остальные не ходят?
– Да не сказал бы, – задумчиво ответил Паша. – Вот, смотри, мамы с малышней, а там дальше старики гуляют. А публике рабочего возраста просто некогда гулять, вот их и нет. Если только по выходным вылезут...
– Даже те, из кафе у сквера?
– А чего им из кафе-то сюда идти? Там уютно, выпечкой пахнет. А остыть летом можно и у крылечка.
Дейвин улыбнулся и сменил тему. Они вошли в парк и пошли по дорожкам к аллее. Маг уверенно указал здание бывшего морга при крематории, сам нашел вагонетку, ставшую памятником, без подсказок указал места карьеров, и даже верно назвал первичную природу системы прудов.
Паша косо глянул на него:
– Слушай, ты точно мне тут не рухнешь? А то ты, конечно, не как наместник, но все равно лось здоровый, метр восемьдесят-то есть в тебе, на руках я тебя точно не упру.
– Уже нет, Паша, – задумчиво ответил Дейвин, – уже не рухну. Я сегодня правильно готовился, а тогда готов не был. Но теперь все это надо рассказать наместнику. И показать тоже.
– Вот так и знал, – мрачно ответил Паша. – Ты хоть заранее предупреди.
Предупредить не вышло. Явившись в Адмиралтейство в четыре часа дня, Дейвин нашел там князя и немедленно рассказал ему, что понял принцип работы амулетов Полины. Димитри выслушал его, уточнил все подробности и сказал: "Пошли знакомиться". И двинулся из кабинета прямо в парк так быстро, что Дейвин, вроде бы только успев закрыть рот, уже выходил из здания вслед за князем. Они передвигались "детскими" порталами, из видимой точки в видимую точку, так что увидеть их случайно у горожан была масса возможностей, а вот успеть подойти уже не было шансов. Точки выхода указывал Дейвин, а порталы ставил князь, ради экономии времени. После десятого прыжка они оказались у дверей пышечной, судя по обстановке внутри, никогда не знавшей лучших времен. Место было около Сенной площади. Димитри вышел из портала, увидел дверь и Дейвина, открывающего ее. За ближайшим к двери столом мужчина средних лет, остриженный под зубную щетку, общался с кем-то в капюшоне. Димитри услышал кусок реплики из-под капюшона:
– Живу в Автово, около Юноны, район у нас препоганый, оборотни заходят во дворы, а у меня в соседях подруга детства, вдовая, с мелким дитем на руках, с топором из подъезда не наскачешься, эти новые травматические пукалки – даже не смешно. А нормальный ствол еще только к зиме приедет. Ищу что-то, что с балкона или из окна добьет надежно. Выстрелов на пять хотя бы. Я ее в соседний двор перетащить хотел, там планируют перекрывать весь периметр и дежурить, но они женщину возьмут только при мужике со своим стволом, тем более если она с ребенком.
Мужчина покачал головой:
– Это не ко мне. У меня только новье и только травматика. Производство Китай, Корея, они неплохие, но для этих целей совершенно не то. Приходите завтра, я дам вам контакт.
Человек в капюшоне ушел, и в двери появилась женщина в возрасте около пятидесяти лет, насколько можно было оценить по внешности и с учетом местных реалий, с непривычной для местных прической. Здесь коротко стриглись и мужчины и женщины, волосы, закрывающие полностью хотя бы шею, были редкостью, а у этой коса, перекинутая через плечо, уходила концом в карман куртки, в котором она держала левую руку. Вместе с мужчиной они подошли к Дейвину, и тот начал представлять своих знакомых князю. Женщину звали Натальей, мужчину – Павлом. Они сразу вышли из пышечной и ушли в арку, Наталья быстро набрала код на воротах, впустивших их в лабиринт дворов, и захлопнула дверь, чтобы за ними никто не увязался. Потом они долго шли какими-то узкими улицами, у площади пересекли Невский проспект и снова ушли в переулки, пока не оказались, к удивлению Димитри, почти у Таврического сада, где Павел позвонил в домофон на воротах двора. Пройдя через двор в открытую дверь, они оказались в полуподвальном помещении, бывшем, похоже, не только складом, но и ремонтной мастерской, а заодно и тиром. В помещении их ждали еще двое мужчин, сверстников Натальи. Один из них, сухой, легкий и с неожиданно жестким рукопожатием, сказал, что он Витек, мотнул головой в сторону второго, квадратного крепыша:
– А это Сева.
Сева коротко кивнул от высокого рабочего стола:
– Извините, руки не подаю, весь в смазке, проверяли тут кое-что.
Димитри улыбнулся:
– Не покажете, что именно?
Сева посмотрел на Витька, потом на Наташу и развел руками: мол, если хотите, пожалуйста. Витек подвинул к Димитри по столу оружие Нового мира. Князь взял со стола и внимательно оглядел его:
– Винтовка Мосина?
После этого короткого вопроса он поймал на себе изумленный взгляд Дейвина и посмотрел на Витька, тот кивнул.
– Она самая. Копаных хватает на десять-пятнадцать выстрелов, но это лучше, чем ничего. Стандартная схема такая: покупка у нас, пять-шесть выстрелов, вызов ветовцев на хвост, новый ствол от вас.
– Интересно. Позволите?
Витек с выражением вежливого недоумения на лице сказал:
– Пожалуйста.
Димитри прикоснулся к затвору. Дыхание у него не пресеклось только потому, что рассказ вассала его насторожил заранее, и он был готов ко всем возможным неприятностям. Но все равно это были сильные впечатления. Особенно падение в холодную осеннюю воду с ощущением разрывающего жара в плече и сходящегося в точку поля зрения.
– Окрестности Пскова, тысяча девятьсот сорок четвертый год, – проговорил он, морщась.
– Точно так, – ответил Сева. – Может, присядете?
– Спасибо, был бы признателен, – ответил князь.
Мастер указал на небольшой диван у стола в переговорной. Винтовка осталась на рабочем столе за спинкой дивана. Присев к этому же столу, Сева скупо и точно рассказал про место, откуда и когда было взято оружие, лежавшее у Димитри за спиной, сжато, но весьма внятно упомянул историю боя, затем сказал, как звали человека, владевшего оружием, как были найдены его останки, что Сева предполагает о характере и причинах его смерти и где теперь хозяин спит как человек. Помолчал, глядя в стол и добавил:
– Со всеми товарищами. А тех мы в отдельную яму сложили и им тоже знак поставили, что ж они, не люди, что ли. Хоть и выродки.
После этого слова у Севы временно кончились. Витек, все еще стоявший у стеллажей, оглянулся:
– Наташка, ты тут еще?
Наташа была тут, она быстро и молча стала собирать на стол. Первую стопку князю пришлось выпить одному, ему поставили на стол пятьдесят граммов и коротко пояснили:
– Лекарство.
Он поверил им. Водка, на удивление, была даже приличного качества. К столу присели и остальные, Витек разлил водку, коротко сказал: "За павших и живых".
После этой второй стопки под бутерброд с тушенкой Димитри слушал рассказ про технологию реставрации оружия, про то, как отсортировывается рабочее от нерабочего на глаз, – и понимал, как этот город выжил после взрыва ЛАЭС и почему он все еще не пустой после всех ошибок маркиза да Шайни. После второй общей, а для него третьей, пошли байки про поиски на местах боев, про процесс перезахоронения бойцов, советских и немецких, про то, каково оно, ковыряться в глине, извлекая кости, что под первым снежком, когда трава опала, что по последнему, пока она еще не поднялась.
Рядом с ним сидел молчаливый и внимательный Дейвин и тоже слушал. Похоже, и с ним эти люди пока еще не делились своими секретами настолько подробно. Саалан узнали, что человеческие кости уже после шестидесяти лет в глине без гроба ни хрена не отличаются от мокрой деревяшки, особенно если руки окоченели и мокрые уже до локтей, что содержимое черепа выглядит как пучок волос, который кто-то скрутил и туда нарочно запихал, а теменная кость может запросто прилипнуть к каске, что ямы, отрытые трофейщиками, определить проще всего, в них останки лежат головами к ногам, свежего так ни за что не сложишь, а лежалого с поверхности, да года через три – запросто, а через десяток лет трофейщики ходить перестали, потому что все в землю ушло, и многое другое. Все эти рассказы не пугали и не коробили, и отлично слушались под водку с этими чудесными парнями и молчаливой дельной теткой. В том числе два мага даже бровью не повели, услышав оговорку про Наташкину левую руку, с которой вообще-то все нормально, только сейчас вот ревматизмом скрутило к дождю, как раз после весны в раскопе. А после пятой стопки Витек открыл ноут и вытащил на экран какие-то треки. Димитри всмотрелся и понял: ему показывают местные баллады, сопровождаемые видеорядом.
Половину вступления к первой балладе, проговаривавшегося, а не певшегося, под кадры из окна пригородного поезда, Димитри потерял. Он зацепился вниманием за отдельные строчки и вздрогнул, осознав их смысл.
Но я прекрасно помню и без лент,
как бабка не выбрасывала крошки...
Едва успев вдохнуть, князь получил второй удар.
Как много лишнего мы слышим в дни побед,
но только этой патоке с елеем
не очень верят те, кто в десять лет
питался в основном столярным клеем.
Услышав это, он почувствовал, что знает, почему город не опустел, когда кончилось электричество и остановилось метро. Пока он переживал встречу с этим знанием, текст тек вперед, и вот Димитри царапнула еще одна строка.
И вот войны подлеченная боль
приходит лишь весенним обострением
Да уж, текущее обострение получилось развернутым. Полноценный, так сказать, возврат. Было горько за город, явно достойный иной судьбы, неловко за соотечественников, очевидно напоминавших городу своим присутствием не лучшие его дни, и стыдно за предшественника. За себя тоже было досадно и стыдно.
А за окном солдатики лежат
