Текст книги "Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

государству пришлось призвать на флотскую службу всех юношей с лагун? – Я знаю, что у него отняли внука, вместе с которым он трудился. – Да, чтобы тот с честью, а может быть, и с выгодой для себя служил республике. – Возможно, синьор. – Ты что-то неразговорчив сегодня, Якопо! Но, если ты знаешь этого рыбака, посоветуй ему быть благоразум¬ нее. Святой Марк не потерпит таких вольных суждений о своей мудрости. Это уже третий случай, когда прихо¬ дится пресекать болтовню старика. Сенат заботится о на¬ роде, как родной отец, и не может допустить, чтобы в самом сердце того класса, который он хотел бы видеть счастливым, зародилось недовольство. При случае внуши ему эту полезную истину, потому что мне, очень не хо¬ чется узнать, что сына моей старой кормилицы постигло несчастье, да еще на склоне его лет. Браво поклонился в знак согласия, а сенатор между тем снова зашагал по комнате, всем своим видом пока¬ зывая, что он действительно очень обеспокоен. – Слышал ли ты решение по делу генуэзца? – спро¬ сил синьор Градениго после минутного молчания. – При¬ говор трибунала был вынесен без всякого промедления, и, хотя кое-кто полагает, что между двумя нашими респуб¬ ликами существует вражда, мир может теперь убедиться в справедливости нашего правосудия. Я слышал, что ге¬ нуэзец получит большую компенсацию, а значит, при¬ дется изъять много денег у наших граждан. – Я тоже слышал об этом сегодня вечером, синьор, на Пьяцетте. – А говорят ли люди о нашем беспристрастии и осо¬ бенно о быстроте нашего решения? Подумай, Якопо, не прошло и недели с тех пор, как дело было представлено на справедливый суд сената! – Да, республика быстро карает непокорных, этого никто не оспаривает. – И при этом, надеюсь, справедливо, добрый Якопо? Государственная машина действует у нас так плавно и гармонично, что это невольно вызывает восхищение. Пра¬ восудие служит обществу и сдерживает страсти так мудро и незаметно, как если бы его решения посылались нам всевышним.. Я часто сравниваю уверенную и спокойную 72.

поступь,нашего государства с суетой, которая характерна для других итальянских сестер нашей республики; это все равно, что сравнить тишину и покой наших каналов с гулом и сутолокой шумного города... Так, значит, на площадях сегодня много говорят о справедливости на¬ шего последнего постановления? – Венецианцы, синьор, становятся бесстрашными, когда есть возможность похвалить своих хозяев. – Ты действительно так думаешь, Якопо? А мне всегда казалось, что они более склонны изливать свои бунтарские настроения. Впрочем, в натуре человека быть скупым на похвалу и щедрым на осуждение. Это реше¬ ние трибунала не должно пройти незамеченным. Было бы хорошо, если бы наши друзья в открытую и громко говорили о нем и в кафе и на Лидо. Даже если они будут говорить слишком много, им бояться нечего: справедли¬ вое правительство не осуждает разговоры о его дей¬ ствиях. – Это правильно, синьор. – Я надеюсь, ты и твои друзья позаботятся о том, чтобы народ не скоро забыл это решение. Размышление над подобными действиями правительства может вызвать к жизни семена добродетели, которые дремлют в народе. Если перед глазами людей все время будет пример спра¬ ведливости, то они в конце концов полюбят это качество. Я надеюсь, генуэзец покинет нас удовлетворенный? – Несомненно, синьор. Он получил все, что может утешить страдальца: с избытком вернул свое и наказал обидчика. – Да, таково решение сената: полное возмещение убытков с одной стороны и карающая рука – с другой. Немногие государства могли бы вынести приговор против самих себя, Якопо! – А разве государство в ответе за дела какого-то купца, синьор? – За дела своего гражданина – конечно. Тот, кто наказывает своих, разумеется, страдает; никто не может расстаться со своей плотью без боли, не правда ли? – Нервы очень чувствительны – больно, например, потерять глаз или зуб, но, когда мы стрижем ногти или бреем бороду, мы ие ощущаем никакой боли. – Тот, кто тебя не знает, Якопо, мог бы подумать, .что ты сторонник монархии. Гибель даже маленького 73

воробышка в Венеции отзывается болью в сердце сена¬ та... Ну, хватит об этом. А что, среди ювелиров и ростов¬ щиков еще ходят слухи об уменьшении золота в обраще¬ нии? Золотых цехинов теперь меньше, чем прежде, и хитрецы используют этот недостаток в расчете на боль¬ шие прибыли. – В последнее время я видел на Риальто людей, чьи кошельки, очевидно, пусты. И если христиане выглядят встревоженными, то нехристи расхаживают в своих ба¬ лахонах веселее прежнего. *– Этого и следовало ожидать. Не удалось ли тебе установить имена ростовщиков, которые ссужают деньги под особенно большие проценты нашим молодым людям? – Можно назвать любого ростовщика, когда дело касается кошелька христианина. – Ты их не любишь, Якопо, но ведь они приносят пользу, когда республика в затруднительном положении. Мы считаем своими друзьями всех, кто в случае нужды готов нам помочь деньгами. Но, конечно, нельзя допу¬ скать, чтобы наша молодежь, надежда Венеции, прома¬ тывала свое состояние в сомнительных сделках с ростов¬ щиками. И, если тебе доведется услышать, что кто-либо из знатных молодых людей завяз уж очень глубоко, ты поступишь мудро, если сразу же сообщишь об этом хра¬ нителям общественного блага. Мы должны учтиво обхо¬ диться с теми, кто является опорой государства, но мы не должны забывать и о тех, кто составляет его основу. Что ты можешь сказать мне об этом? – Я слышал от людей, что синьор Джакомо платит им больше процентов, чем кто-либо другой. – Дева Мария! Мой сын и наследник! Ты, может быть, обманываешь меня, чтобы утолить свою ненависть к иудеям? – У меня нет к ним ненависти, синьор, – всего лишь естественное для христианина недоверие. Надеюсь, это вполне позволительно для верующего, а вообще-то я ни к кому не питаю ненависти. Всем известно, что ваш на^ следник проматывает свое будущее наследство и не заду¬ мываясь платит любые проценты. – Это дело серьезное! Мальчику нужно как можно скорее разъяснить все последствия его поведения и по¬ заботиться, чтобы в будущем он вел себя благоразумнее. Ростовщик будет наказан, и, в качестве предупреждения 74

всему их сословию, долг будет конфискован в пользу должника. Когда у них перед глазами будет такой при¬ мер, разбойники поостерегутся раздавать свои цехины под проценты. О святой Теодор! Да это просто самоубий¬ ство – видеть, как такой многообещающий юноша гибнет на глазах из-за того, что о нем некому позаботиться! Я сам займусь этим, и сенат не сможет упрекнуть меня в том, что я не соблюдал его интересов... А кто-нибудь искал за последнее время твоих услуг как мстителя за обиды? – Ничего особенного не было... Правда, есть один, который очень хочет поручить мне что-то, но я еще не знаю толком, что ему нуяшо. – Дело твое очень щепетильное и требует большого доверия, но ведь ты знаешь – ты будешь щедро возна¬ гражден. Глаза Якопо сверкнули таким огнем, что сенатор умолк. Но, выждав, когда бледное лицо браво снова при¬ няло свое обычное выражение, синьор Градениго про¬ должал как ни в чем не бывало: – Я повторяю, правительство наше щедро и мило¬ сердно. И если правосудие его сурово, то прощение искренне, а милости безграничны. Я приложил много уси¬ лий, чтобы убедить тебя в этом, Якопо. Но подумать только! Один из отпрысков старинного рода, опора госу¬ дарства, и вдруг растрачивает свое состояние на пользу нехристей! Да, но ты еще не назвал того, кто так усерд¬ но ищет твоих услуг! – Я еще не знаю, что ему нужно, синьор, а мне сле¬ довало бы самому хорошенько разобраться в его намере¬ ниях, прежде чем договариваться с ним. – Твоя скрытность неуместна. Ты должен доверять служителям республики, и меня бы очень опечалило, если бы у инквизиции сложилось неблагоприятное мнение от¬ носительно твоего усердия. Об этом человеке нужно до¬ нести. Я не стану доносить на него. Скажу лишь, что он желает тайно связаться с тем, с> кем почти преступно иметь какие-либо отношения. Большего я сказать не могу. – Предупредить преступление лучше, чем наказы¬ вать за него, и такова истинная цель нашей политики* 75

Ну, так как же, ты не станешь скрывать от меня его имя? – Это знатный неаполитанец, давно живущий в Ве¬ неции из-за дела о наследстве... – Ха! Дон Камилло Монфорте! Я угадал? – Он самый, синьор. Последовало молчание, которое было нарушено только боем часов на Пьяцце, пробивших одиннадцать или, как было принято называть это время в Италии, четвертый час ночи. Сенатор вздрогнул, взглянул на часы, стояв¬ шие в комнате, и снова обратился к своему собесед¬ нику. – Хорошо, – сказал он. – Твоя верность и точ¬ ность не будут забыты. Итак, следи за рыбаком Антонио: нельзя допускать, чтобы ворчание старика пробуждало недовольство среди людей – подумаешь, какая важность: пересадили его потомка с гондолы на галеру! Но главное, слушай хорошенько все, что говорят на Риальто. Славное и уважаемое имя патриция не должно быть запятнано юношескими заблуждениями. А что касается этого ино¬ земца... Скорей твою маску и плащ, и уходи, словно ты всего лишь один из моих друзей и готов отдаться безза¬ ботному веселью. Браво проворно надел плащ и маску, как человек, давно привыкший к такого рода предосторожности, но проделал он это с самообладанием, каким вовсе не отли¬ чался сенатор. Синьор Градениго не сказал больше ни слова и только нетерпеливым жестом торопил Якопо. Когда дверь за браво закрылась и сенатор снова остал¬ ся один, он опять взглянул на часы, медленно провел рукой по лбу и в задумчивости зашагал по комнате. Около часу продолжалось это беспрерывное хождение. Затем раздался легкий стук в дверь, и после обычного приглашения вошел человек, так же тщательно замаски¬ рованный, как и тот, что недавно удалился отсюда: в том городе и в те времена, о которых мы пишем, это было обычным явлением. Казалось, сенатору было достаточно одного взгляда на гостя, чтобы определить, кто он, ибо прием был ему оказан по всем правилам приличия и свидетельствовал о том, что его ожидали. – Считаю за честь видеть у себя дона Камилло Мон¬ форте, – сказал хозяин дома, в то время как гость сни¬ мал плащ и шелковую маску, хотя поздний час ужо 76

вызывал у меня опасения, что непредвиденный случай лишил меня этого удовольствия. – Тысячу раз прошу у вас прощения, благородный сенатор, но вечерняя свежесть на каналах и веселье на площадях, а к тому же нежелание нарушить ваш покой раньше времени, боюсь, несколько задержали меня. Но я надеюсь на всем известную доброту синьора Градениго и на его прощение. – Точность не входит в число добродетелей вельмож Нижней Италии, – сухо заметил синьор Градениго.– Молодым жизнь кажется бесконечной, и они не дорожат бегущими минутами, а те, над кем уже нависла старость, думают только о том, чтобы исправить ошибки юности. Таким образом, синьор герцог, человек каждый день гре¬ шит и кается до той поры, пока к нему незаметно не под¬ крадется старость. Однако не будем зря тратить драгоцен¬ ное время. Итак, можем ли мы надеяться, что испанец изменит свое мнение? – Я сделал все возможное, чтобы пробудить благо¬ разумие этого человека и, в частности, объяснил ему, как выгодно для него снискать уважение сената. – Вы поступили мудро, синьор, действуя как в его интересах, так и в ваших собственных. Сенат щедро пла¬ тит тем, кто хорошо ему служит, и беспощадно карает своих врагов. Надеюсь, ваше дело о наследстве подходит к концу? – Я бы очень хотел ответить на ваш вопрос утверди¬ тельно. Я неустанно тороплю суд, не забывая, конечно, об уважении к суду и о ходатайствах. В Падуе нет более ученого доктора, чем тот, кто представляет мои интересы, и все же дело мое так же безнадежно, как судьба чахо¬ точного. Если я не сумел показать себя достойным сыном республики Святого Марка в деле с испанцем, то это ско¬ рее из-за неопытности в политических делах, чем из-за недостатка усердия. – Весы правосудия должны быть тщательно вывере¬ ны, если чаши их так долго не перевешивают ни в ту, ни в другую сторону. Вам и в дальнейшем необходимо дей¬ ствовать с тем же усердием, дон Камилло, и с большой осторожностью, чтобы постараться расположить патри¬ циев в свою пользу. Было бы хорошо, если бы ваша пре¬ данность государству была доказана дальнейшей службой у посланника. Известно, что он ценит вас и потому 77

будет прислушиваться к вашим советам, тем более что человек он молодой, великодушный и благородный и со¬ знание того, что он служит не только своей стране, но и всему человечеству, благотворно на него повлияет. Дон Камилло, казалось, был не вполне согласен с по¬ следним доводом сенатора; тем не менее он вежливо поклонился, как бы признавая правоту хозяина дома. – Приятно слышать такие речи, синьор, – ответил он. – Мой соотечественник всегда прислушивается к разумным советам, от кого бы они ни исходили. Хотя он в ответ на мои доводы частенько напоминает мне об упадке мощи республики Святого Марка, однако его глу¬ бокое уважение к государству, которое давно стяжало славу энергией и могуществом, ничуть не уменьшилось. – Да, Венеция уже не та, какой она когда-то была, синьор герцог, но все же она еще очень сильна. Крылья нашего льва немного подрезаны, но он все еще не раз¬ учился прыгать далеко, и зубы его опасны. И, если ново-« испеченный принц хочет, чтобы корона спокойно сидела у него на голове, ему бы не мешало сделать цопытку добиться признания своих ближайших соседей. – Это совершенно верно, и я приложу все силы, чтобы желаемая цель осуществилась. А теперь могу ли я просить вашего дружеского совета, как бы мне ускорить рассмотрение моего дела, которое сенат так долго не мо^ жет решить? Вы поступите правильно, дон Камилло, если бу¬ дете напоминать сенаторам о себе с учтивостью, подо¬ бающей их положению и вашему званию. – Это я всегда делаю в пределах, подобающих моему положению и цели, которой я добиваюсь. – Не следует забывать и о судьях, молодой человек, потому что мудро поступает тот, кто помнит, что правое судие всегда прислушивается к просьбам. – Я не знаю никого, кто бы так прилежно выполнял этот свой долг, как я, и редко можно видеть, чтобы про¬ ситель был так внимателен к тем, кого он беспокоит своими просьбами, и так полновесно доказывал им свое уважение. . Главным образом вам следовало бы добиться ува¬ жения сената. Ни одна услуга государству не проходит незамеченной, и даже малейшее доброе дело становится известным Тайному Совету. 78

О, если бы я мог встретиться с этими почтенными отцами! Я уверен, что тогда мое сцраведливое требование было бы очень скоро удовлетворено. – Это невозможно! – печально сказал сенатор.—; Имена этих августейших особ содержатся в тайне, чтобы их величие не было запятнано низменными интересами. Они правят так же невидимо, как мозг управляет мыш¬ цами; они, так сказать, душа государства, и, как всякую душу, их невозможно увидеть. – Я выразил свое желание скорее как мечту, без всякой надежды на его исполнение, – ответил герцог свя¬ той Агаты, надевая плащ и маску, которые он, войдя, снял и положил под рукой. – Прощайте, благородный синьор. Я не перестану убеждать кастильца советами, а в награду за это я буду надеяться на справедливость патрициев и ваше доброе ко мне отношение. Синьор Градениго с поклонами проводил гостя через анфиладу комнат до самой прихожей и там отдал его на попечение слуги. «Необходимо заставить его действовать более энергич¬ но, а для этого нужно всячески ставить ему палки в ко¬ леса. Тот, кто хочет добиться милостей республики, дол¬ жен прежде заслужить их, проявив усердие и предан¬ ность».—Так размышлял синьор Градениго, медленно возвращаясь в свой кабинет после того, как церемонно проводил гостя. Закрыв за собой дверь, он снова начал шагать по ма¬ ленькой комнате с видом человека, погруженного в тре¬ вожные размышления. С минуту в кабинете царила глу¬ бокая тишина, но вот осторожно отворилась дверь, скры¬ тая портьерами, и в комнату заглянул новый посети¬ тель. – Входи,—сказал сенатор, не выказывая удивле¬ ния, – твое обычное время уже прошло, я жду тебя. Развевающееся платье, почтенная седая борода, благо¬ родные черты лица, быстрый, жадный и подозрительный взгляд и то особое выражение лица, которое, казалось, в равной степени отражало практический ум и подобостра¬ стие человека, привыкшего к грубости и презрению лю¬ дей, – все обличало в этом человеке ростовщика с Ри¬ альто. •=– Входи, Осия, и излей свою душу, – продолжал се¬ натор, видимо давно привыкший выслушивать сообщения 79

старика. – Слышал что-нибудь новое насчет благополу¬ чия народа? – Благословен народ, о коем так по-отечески забо¬ тятся! Может ли быть причинено добро или зло гражда¬ нину республики, благородный синьор, без участия или сострадания сената, который подобен отцу, заботящемуся о своих детях! Счастлива страна, где людй почтенного возраста, убеленные сединой, бодрствуют до той лоры, когда ночь уступает место дню и забывают усталость в своем стремлений делать добро и почитать государство! – Ты выражаешься с восточной цветистостью твоей страны, добрый Осия, и, вероятно, забываешь, что нахо¬ дишься не на пороге храма... Ну, а что интересного слу¬ чилось за минувший день? – Скажите лучше – за ночь, синьор, потому что все то немногое, что заслуживает вашего внимания, случи¬ лось с наступлением ночи. – Уж не убийство ли кинжалом на мосту? Ха! Илй люди в этот раз веселились меньше, чем– обычно? – Никто не умер насильственной смертью, и площадь брызжет соком веселья, как благоухающие виноградники Энгеди. Святой Авраам! Что может сравниться по веселью с Венецией! Как упиваются этим весельем сердца старых и молодых! Кажется, достаточно установить купель в си¬ нагоге, чтобы стать свидетелем радостного отречения от своей веры ради народа этих островов! Я не надеялся иметь честь увидеть вас сегодня, синьор, и я уже закон¬ чил свою вечернюю молитву, собираясь лечь спать, когда посыльный от Совета принес мне драгоценное кольцо с приказом расшифровать герб и другие эмблемы, дабы узнать его владельца. Такие кольца обычно посылают в подтверждение личности его хозяина. – Кольцо с тобой? – спросил сенатор, протягивая руку. – Вот оно. Прекрасный камень, драгоценная би¬ рюза... – Где нашли это кольцо? И почему его прислали тебе? – Его нашли, синьор, насколько я мог понять боль¬ ше из намеков, чем из слов посыльного, в одном месте, вроде того, откуда спасся благодаря своему благочестию праведный Даниил. Ты имеешь в виду Львиную пасть? 80

– Так говорят об этом пророке наши древние книги, синьор, и на это намекал посланец Совета, вручая мне кольцо. – Здесь нет ничего, кроме шлема с гребнем, какие носят наездники... Оно принадлежит кому-нибудь из ве¬ нецианцев? – Да поможет мудрый Соломон своему слуге разо¬ браться в таком тонком деле! Камень этот редкой кра¬ соты, мало кто владеет такими, кроме тех, у кого полно золота. Посмотрите только на его мягкий блеск, благо¬ родный синьор, и заметьте, как переливаются краски! – О... прекрасно! Но чей же это девиз? – Уму непостижимо, какое огромное богатство может содержать в себе такое маленькое колечко! Мне прихо¬ дилось видеть, как за менее драгоценные безделушки платили огромные суммы полновесньши цехинами. – Неужели ты не можешь забыть свою лавчонку и гуляк на Риальто? Я приказываю тебе назвать имя того, кому принадлежит этот герб как доказательство его рода и звания! – Благородный синьор, я повинуюсь. Герб принадле¬ жит роду Монфорте, последний сенатор из которого умер около пятнадцати лет назад. – А его драгоценности? – Они перешли вместе с другим движимым имуще¬ ством во владение его родственника и преемника – если, конечно, сенату будет угодно, чтобы у этого старинней¬ шего рода был преемник, – к дону Камилло, герцогу свя¬ той Агаты. Богатый неаполитанец сейчас добивается вос¬ становления своих прав в Венеции, и он теперь владелец этого великолепного камня. – Дай мне кольцо. Этим делом нужно заняться... Что еще ты хочешь мне сказать? – Ровно ничего, синьор, кроме просьбы: если кольцо будет конфисковано и пойдет в продажу, можно ли на¬ деяться, что сначала его предложат старому слуге рес¬ публики, у которого есть много причин сожалеть о том, что дела его идут хуже в старости, чем в юные годы? – Тебя не забудут. Я слышал, Осия, что некоторые молодые люди благородных фамилий частенько посещают ростовщиков и занимают золото, а потом, промотав его, горько расплачиваются за свои ошибки. В такое поло¬ жение не пристало попадать наследникам благородных 4 Фенимор Купер, том V 81

фамилий. Не забудь моих слов, потому что, если недоволь¬ ство Совета падет на кого-либо из твоего племени, это мо¬ жет вылиться в большую неприятность для всех вас. Не попадались ли тебе за последнее время другие драгоцен¬ ности, кроме этого кольца неаполитанца? – Ничего интересного, кроме того, что обычно остав¬ ляют в залог, благороднейший синьор. – Посмотри на это, – продолжал синьор Градениго и, порывшись в потайном ящике, вынул оттуда клочок бу¬ маги, к которому был прилеплен кусочек воска. – Не мо¬ жешь ли ты догадаться по оттиску, кому принадлежит печать? Ювелир взял бумагу и поднес ее к свету; его горящие глаза тщательно изучали оттиск. – Это выше мудрости сына Давида! – сказал он по¬ сле долгого и, очевидно, бесплодного осмотра. – Здесь не что иное, как причудливая эмблема галантности, какие любят употреблять легкомысленные кавалеры Венеции, когда хотят обольстить слабый пол прекрасными словами и соблазнительными приманками. – Это сердце, пронзенное стрелой амура, и девиз: «Думай о сердце, пронзенном любовью». – И ничего больше, если мои глаза еще служат мне. Я не склонен думать, синьор, что за этими словами скры¬ вается какой-либо иной тайный смысл! – Может быть. Тебе не приходилось продавать дра¬ гоценности с этой эмблемой? – Праведный Самуил! Мы сбываем их ежедневно, продаем христианам обоих полов и всех возрастов. Я не знаю эмблемы более распространенной, и, выходит, что этот пустяк хорошо служит своей цели. – Тот, кто воспользовался им, поступил достаточно хитро, скрыв свои тайные мысли под такой обычной мас¬ кой! Я бы дал сто цехинов в награду тому, кто сумел бы выследить владельца этой печати. Осия уже хотел было вернуть оттиск и сказать, что он не в силах определить владельца печати, но, услышав по¬ следние слова синьора Градениго, сразу изменил свое на¬ мерение. Через мгновение глаза его вооружились увели¬ чительными стеклами, равными по силе микроскопу, и бумага с оттиском снова была поднесена к лампе. – Я продал не очень ценный сердолик с такой эмбле¬ мой жене императорского посла, но, думая, что в этой по¬ 82

купке нет ничего, кроме женской прихоти, я не пометил камень. Один господин торговал у меня аметист с такой же надписью, но и этот я тоже не пометил... Ха! А ведь здесь, на оттиске, осталась отметинка, которая, очевидно, была сделана моей рукой!.. – Неужели ты нашел примету? О какой пометке ты говоришь? – Ни о чем более, благородный сенатор, как о пят¬ нышке на букве, которое не привлекло бы внимания лег¬ коверной дамы. – И кому же ты продал эту печать? Осия колебался, боясь испортить дело и потерять обе¬ щанную награду, назвав имя владельца печати слишком быстро. – Если это так важно, синьор, – сказал он нако¬ нец, – то мне придется заглянуть в свои книги. В таком серьезном деле сенат не должен быть введен в заблу¬ ждение. – Ты прав! Дело действительно серьезное, и награ¬ да – доказательство того, как высоко мы ценим эту услугу. – Вы что-то говорили, благороднейший синьор, о ста цехинах, но, когда дело касается блага Венеции, такие пустяки меня не интересуют. – Сто цехинов – это обещанная мною сумма. – Я продал кольцо с печатью, на которой был тот же девиз., женщине, служащей у самого высокого лица из свиты папского нунция 1. Но эта печать не может быть от¬ туда, так как женщина ее положения... – Ты уверен? – с живостью перебил его синьор Гра– дениго. Осия внимательно посмотрел на своего собеседника и, поняв по выражению его лица, что такой оборот дела вполне подходит, поспешно ответил: – Так же верно, как то, что я живу по закону Мои¬ сееву! Безделушка долго валялась у меня, и я отдал ее за ничтожную цену. – Ну что ж, цехины твои! Эта тайна разгадана до конца. Иди, ты получишь свою награду и, если найдешь какие-нибудь подробности в своих секретных книгах, без 1 Папский нунций – дипломатический представитель римского папы, в ранге посла. 4* 83

промедления сообщи об этом мне. Ну, ступай, добрый Осия, и будь внимателен, как всегда. Я устал от постоян¬ ных размышлений. Ювелир, в восторге от своих успехов, удалился с хит¬ рым и алчным видом через ту же дверь, в которую вошел. Теперь как будто приемы этого вечера были окончены. Синьор Градениго тщательно осмотрел замки на несколь¬ ких потайных ящиках своего шкафа, потушил лампы, вы¬ шел и запер все двери. Некоторое время, однако, он еще шагал из угла в угол в одной из главных приемных ком¬ нат своего дома, пока не наступил привычный час от¬ дыха, и дворец заперли на ночь. Читатель, вероятно, уже составил себе некоторое пред¬ ставление о характере человека, который играл главную роль в описанных сценах. Синьор Градениго родился с теми же зачатками доброты и чуткости, как и все другие люди, но случай и воспитание, полученное в этой пропи¬ танной ложью республике, превратили его в человека из¬ воротливого и хитрого. Венеция казалась ему свободным государством, поскольку он сам широко пользовался пре¬ имуществами ее общественного строя; и, хотя он был дальновиден и практичен в повседневной жизни, во всем, что касалось политической жизни страны, проявлял ред¬ костную тупость и беспринципность. Он красноречиво разглагольствовал о честности и добродетели, о религии и правах личности, но, когда приходило время действовать, все эти понятия сводились у него к личным интересам так же неизменно, как неизменна сила земного притяже¬ ния. Как венецианец, он был одинаково против господ¬ ства одного человека или господства большинства; в отно¬ шении первого он был яростным республиканцем, а в от¬ ношении последнего был приверженцем того софизма, ко¬ торый провозглашает, что господство большинства – принцип многих тиранов. Короче говоря, он был аристо¬ кратом; и ни один человек не убеждал себя более стара¬ тельно и успешно в незыблемости всех догм, которые были благоприятны его касте, чем это делал синьор Гра¬ дениго. Он был могущественным поборником законных прав, ибо это было выгодно ему самому; он живо интере¬ совался новшествами в обычаях и превратностями в исто¬ риях старинных семейств, так как предпочитал действо¬ вать согласно не принципам, а своим склонностям. И он всегда умел защищать свои взгляды, приводя аналогии из 84

библии. Он утверждал, что раз сам бог учредил такой по¬ рядок в мироздании, что ангелы на небе превратились в людей на земле, то можно без опаски следовать этой бес¬ предельной мудрости, и такая философия, видимо, удовле¬ творяла его. Основы его теории были непоколебимы, хотя применение ее было огромной ошибкой, ибо невозможно представить себе, что какое-либо подобие природы может пытаться вытеснить самое природу. Глава VII Луна зашла. Не видно ничего. Лишь слабая лампада Мадонну освещает. Роджерс, «Италия» К тому времени, когда окончились тайные аудиенции во дворце Градениго, веселье на площади Святого Марка начало заметно спадать. В кафе оставались лишь группы людей, для которых мимолетные шутки и беззаботный смех на площади не составляли веселья; у них было до¬ статочно денег, чтобы веселиться иначе. А те, кому при¬ шлось вернуться к заботам о завтрашнем дне, толпами направились к своим бедным жилищам и жестким по¬ душкам. Однако один из этих бедняков не ушел; он стоял там, где сходились две площади, так неподвижно, словно его босые ноги приросли к камню. Это был Антонио. Луна освещала мускулистую фигуру и загорелое лицо рыбака. Темные глаза его тревожно и сурово глядели на озаренный луной небосвод, словно рыбак стремился про¬ никнуть взглядом в другой мир в поисках спокойствия, которого не знал на земле. На его обветренном лице за¬ стыло страдание, но это было страдание человека, чьи чувства уже притупились, ибо он привык к доле низшего и слабого. Тому, кто считает жизнь и людей лучше, чем они есть на самом деле, он показался бы трогательным примером благородной натуры, страдающей гордо и при¬ выкшей страдать; и в то же время тому, кто принимает преходящие общественные порядки как законы, данные свыше, он бы представился натурой упрямой, недоволь– 85

пой и непокорной, справедливо подавленной властной рукой. Из груди старика вырвался глубокий вздох. Он при¬ гладил поредевшие от времени волосы, поднял с мостовой свою шапку и собрался уходить. – Поздненько ты сегодня не ложишься спать, Анто¬ нио, – сказал вдруг кто-то совсем рядом. – Должно быть, ты по хорошей цене продал свою рыбу или ее было очень много? Иначе человек твоего ремесла не может позволить себе в этот час прохлаждаться на площади! Ты слышал? Часы пробили пятый час ночи. Рыбак повернул голову и безучастно взглянул на чело¬ века в маске, не выражая ни любопытства, ни волне¬ ния. – Ну, раз ты меня знаешь, – ответил он, – значит, ты знаешь и то, что, покинув площадь, я приду в опу¬ стевший дом. Если ты меня хорошо знаешь, ты должен так же хорошо знать и мои несчастья. – Кто же обидел тебя, достойный рыбак, что ты осмеливаешься так храбро говорить о своих несчастьях под самыми окнами дожа? – Республика. – Святому Марку так отвечать безрассудно. Если бы ты сказал это погромче, мог бы зарычать вон тот лев. Но в чем же ты обвиняешь республику? – Проводи меня к тем, кто послал тебя, и я все ска¬ жу прямо им, без посредников. Я готов рассказать о сво¬ их горестях самому дожу, сидящему на троне, потому что мне, старику, уже не страшен его гнев. – Ты думаешь, меня послали к тебе как доносчика? – Тебе лучше знать свое поручение. Человек снял маску и повернул голову так, что луна осветила его лицо. – Якопо! – воскликнул рыбак, вглядываясь в выра¬ зительное лицо браво. – Человек твоего ремесла не мо¬ жет иметь поручения ко мне. Даже при лунном свете было заметно, как краска за¬ лила лицо браво; но больше он ничем не выдал своих чувств. – Ты ошибаешься. У меня есть к тебе дело. – Разве сенат считает, что рыбак из лагун достаточ¬ но важная персона, чтобы удостоиться удара кинжалом? .Тогда выполняй свою работу! – сказал Антонио, взгля¬ 86

нув на свою обнаженную загорелую грудь. – Ничто на помешает тебе! – Ты несправедлив ко мне, Антонио. У сената нет такого намерения. Но я слышал, что у тебя есть причины для недовольства и что ты не боишься открыто говорить и на островах“ и на Лидо о таких делах, которые патри¬ ции предпочитают скрывать от бедняков. Я пришел как друг, и вовсе не для того, чтобы вредить тебе, а чтобы предостеречь тебя от последствий таких неразумных по¬ ступков. – Тебя послали сказать мне об этом? – Старик, годы должны были бы научить тебя при¬ держивать язык. Какая тебе польза от напрасных жалоб на республику и что, кроме зла, могут эти жалобы при¬ нести тебе самому и ребенку, которого ты так любишь? – Я не знаю... но, когда болит сердце, язык не может молчать. Они отняли у меня моего мальчика, и у меня не осталось ничего дорогого в жизни. И мне не страшны их угрозы, потому что жить мне все равно осталось недолго. – Ты должен усмирить свое горе разумом! Синьор Градениго давно уже дружески относится к тебе – я слы^ шал, твоя мать была его кормилицей. Попытайся же упро¬ сить его, вместо того чтобы злить республику жалобами. Антонио задумчиво смотрел на своего собеседника, но, когда тот умолк, он печально покачал головой, словно вы¬ ражая этим, что от сенатора помощи ждать нечего. – Я сказал ему все, что только может сказать чело¬ век, рожденный и вскормленный на лагунах. Он сенатор, Якопо, и не понимает страданий, каких не испытывает сам. – Ты неправ, старик, и не Должен обвинять в чер¬ ствости человека, рожденного в богатстве, только за то, что он не испытал бедности, от которой ты и сам бы от¬ казался, будь это в твоих силах. У тебя есть гондола и сети; с твоим здоровьем и умением ты счастливее, чем он, у которого ничего этого нет... Разве ты забросил бы свое искусство и разделил свой' скудный доход с нищим у храма Святого Марка, чтобы оба вы стали одинаково бо¬ гаты? – Возможно, ты и прав, говоря о нашем труде и до¬ ходах, но что касается наших детей – здесь мы равны. Я не вижу причин, почему сын патриция может разгули¬ вать на свободе, в то время как мой мальчик должен идти 87