Текст книги "Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 52 страниц)

мраке и ты совершал тяжкие преступления против своей' воли. Боюсь, что это так, почтенный монах.., – И в мучительном горе твоем ты должен чувство¬ вать теперь, сколь они тяжки... – Отец Ансельмо замолк, внезапно услыхав приглушенные рыдания, и тогда только обнаружил, что они здесь не одни. Оглядевшись в тре¬ воге, он заметил забившуюся в угол Джельсомину; тю¬ ремщики, сжалившись, пропустили ее, и она вошла в камеру следом за кармелитом, скрывшись за его широким платьем. Увидав девушку, Якопо застонал и, отвернув¬ шись, прислонился к стене. – Дочь моя, как ты сюда попала? – спросил священ¬ ник. – И кто ты? – Это дочь главного смотрителя, – отозвался Якопо, видя, что Джельсомина не в силах отвечать. – Я позна¬ комился с ней во время моих частых посещений тюрьмы. Отец Ансельмо переводил взгляд с одного на другого. Поначалу взор его был суров, но, всмотревшись в их лица, кармелит мало-помалу смягчился, видя, как они страдают. – Вот плоды людских страстей! – сказал он, и в токе его слышались упрек и сострадание. – Это извеч¬ ные плоды преступления. – Падре, – горячо воскликнул Якопо, – я заслужил упрек, но ангелы в небесах едва ли. чище этой плачущей девушки! – Рад слышать это. Я верю тебе, несчастный, и сча¬ стлив, что ты не принял на свою душу греха и не погу¬ бил это невинное создание. Якопо тяжело дышал, а Джельсомина содрогалась от рыданий. – Зачем же, поддавшись своей слабости, ты вошла сюда? – спросил кармелит, стараясь смотреть на девушку с упреком, чему никак не соответствовал его ласковый и мягкий голос. – Знала ли ты, что за человек тот, кого ты полюбила? – Святая мадонна! – воскликнула девушка. – Нет! Нет! Нет! – Но теперь, когда истина тебе открыта, ты пере¬ стала быть жертвой своей неразумной прихоти? Джельсомина растерянно посмотрела на монаха, и вновь страдание отразилось на ее лице. Она опустила 363

голову скорее от боли, чем от стыда, и ничего не отЕе-» тила. – Я не вижу смысла в этом свидании, дети мои, – продолжал священник. – Меня послали сюда выслушать исповедь браво, и, разумеется, девушка, у которой есть так много причин осуждать человека, столь долго ее об¬ манывавшего, не захочет слышать подробности о его жизни. – Нет, нет, – снова прошептала Джельсомина, ис¬ ступленно замахав руками. – Будет лучше, падре, если она поверит самым ужасным слухам обо мне, – с горечью сказал Якопо, -г» тогда она научится ненавидеть даже память обо мне. Джельсомина не ответила, лишь снова повторив свой неистовый жест. – Сердце бедной девушки тяжко ранено, – сочув^ ственно произнес монах. – С таким нежным цветком нельзя обращаться грубо. Прислушайся к голосу рас^ судка, дочь моя, и не поддавайся слабости. – Не спрашивайте ее ни о чем, падре, пусть она про-^ клянет меня и уйдет отсюда! – Карло! – воскликнула Джельсомина. Воцарилось долгое молчание. Монах размышлял о том, что человеческое чувство сильнее его доводов и что сердце Джельсомины исцелит только время. В душе за¬ ключенного шла такая жестокая борьба, какой ему, ве¬ роятно, еще ии разу не доводилось испытать, но земные желания, все еще владевшие им, наконец победили. – Падре,– спокойно и с достоинством сказал он, шагнув вперед, насколько позволяла цепь, – я надеялся...: что это несчастное, но невинное существо с проклятием отвернется от своей любви, когда узнает, что человек, которого она любит, – наемный убийца... Но я ошибся, я плохо знал женское сердце! Скажи мне, Джельсомина, и, ради всего святого, скажи чистую правду: можешь ли ты смотреть на меня без ужаса?* Джельсомина затрепетала, но подняла на него глаза и улыбнулась, как ребенок, улыбающийся сквозь слезы в ответ на ласковый взгляд матери. Якопо, потрясенный, вздрогнул так, что удивленный монах услыхал, как звяк¬ нули его цепи. – Довольно, – сказал браво, делая страшное усилие, чтобы овладеть собой. – Джельсомина, ты услышишь мою 364

– Падре, пусть она поверит самым ужасным слухам обо мне, – с горечью сказал Якопо, – тогда она научится ненавидеть даже память обо мне.

исповедь. Ты долго владела одной моей тайной, теперь , я открою тебе и все остальные. – И про Антонио? – в ужасе воскликнула Джельсо– мина. – Карло, Карло! Что сделал тебе этот старый ры¬ бак и как ты мог убить его? – Антонио? – отозвался монах. Разве тебя обви¬ няют в его убийстве, сын мой? – Именно за это преступление я и приговорен к смерти. Кармелит упал на табурет и замер; только взгляд его, полный. ужаса, переходил с невозмутимого лица Якопо на его дрожащую подругу. Мало-помалу истинное поло¬ жение вещей стало для него проясняться. – Это какая-то страшная ошибка! – прошептал мо– пах. – Я поспешу к судьям и раскрою им глаза. Узник спокойно улыбнулся и жестом остановил пыл¬ кого и наивного кармелита. – Это бесполезно, – сказал он. – Совету Трех угодно судить меня за эту смерть. – Тогда ты умрешь безвинно! Я свидетель, что его убил не ты. – Падре! – воскликнула Джельсомина. – О падре! Повторите ваши слова... скажите, что Карло не мог по¬ ступить так жестоко! – В этом преступлении он, во всяком случае, неви¬ новен. – Джельсомина! сказал Якопо, не в силах более терпеть и стараясь протянуть к ней руки. – Во всех остальных я тоже неповинен! Крик безумной радости вырвался из груди девушки, и в следующее мгновение она без чувств упала на грудь своего возлюбленного. Теперь мы опустим занавес над этой сценой и под¬ нимем его лишь час спустя. В ту минуту все, кто нахо¬ дился в камере, собрались на ее середине, и лампа тускло освещала их лица, наложив на них глубокие тени и резко подчеркивая их выразительность. Кармелит сидел на та¬ бурете, а Якопо и Джельсомина стояли возле него на коленях. Якопо говорил с жаром, а остальные ловили каждое его слово не из любопытства, а от всей души желая убедиться в его невиновности. – Я вам уже говорил, падре, – продолжал Якопо, – что ложное обвинение в контрабанде навлекло на моего 366

несчастного отца гнев сената, и старик долгое время то-* милея в одной из этих проклятых камер, а мы все ду¬ мали, что он находится в ссылке на далеком острове. Наконец нам удалось привести убедительные доказатель¬ ства несправедливости приговора сената. Но боюсь, люди, считающие, что призваны править на земле, не любят сознаваться в своих промахах, потому что это могло бы опорочить всю систему их правления. Сенат так долго медлил с признанием своей ошибки... так долго, что моя бедная мать не выдержала и умерла от горя! Моя сестра, ровесница Джельсомины, скоро последовала за матерью, потому что единственное доказательство, представленное сенатом, когда от него потребовали таковых, было лишь подозрение, что в преступлении, за которое пострадал мой несчастный отец, был виновей один рыбак, искавший ее любви. – И они отказались восстановить справедливость? – воскликнул кармелит. – Для этого следовало признать, что им свойственно ошибаться, падре. Но тогда была бы задета репутация многих знатных патрициев, а мне кажется, мораль сена¬ торов отличается от общечеловеческой тем, что эти люди ставят политику выше справедливости. – Возможно, ты и прав, сын мой, ибо, если государ¬ ство построено на ложных принципах, его интересы мо¬ гут поддерживаться лишь порочными методами. – После долгих лет просьб и обещаний с меня нако¬ нец взяли торжественную клятву сохранять тайну, и я был допущен в камеру отца. Какое это было счастье по¬ могать ему, слышать его голос, получать его благосло¬ вение! Джельсомина была тогда еще совсем юной девуш¬ кой. Я не догадывался о причине, по которой сена¬ торы позволили мне навещать отца при ее помощи, и лишь позднее стал кое-что понимать. Убедившись, что я полностью в их власти, они вынудили меня сделать ту роковую ошибку, которая разрушила все мои надежды и довела меня теперь до этого ужасного положения. г– Ты доказал свою невиновности, сын мой! ^ Да, я не проливал крови, падре, но я виноват в том, что потворствовал их низким делам. Не стану утом¬ лять вас рассказами о том, каким образом действовали они, чтобы поработить мою душу. Я поклялся некоторое время служить сенату в качестве тайного агента. За это 367

мяо обещали выпустить отца па свободу! Им не удалось бы восторжествовать надо мной, не будь я свидетелем бесконечных страданий того, кто. дал мне жизнь и един¬ ственного, кто ещё оставался у меня на всем свете. Ви¬ деть его муки было выше моих сил... Мне нашептывали о всевозможных пытках, мне показывали картины, где изображались умирающие мученики, чтобы я имел пред¬ ставление о том, какие страдания ждут осужденных! В ту пору в городе часто происходили убийства, требо¬ валось вмешательство полиции... словом, падре, я позво¬ лил им распускать обо мне всякие слухи, чтобы отвлечь внимание горожан от действии сената. Что и говорить; человек, согласившийся отдать свое имя на позор, скоро действительно заслужит его! – Для чего же понадобилась такая презренная клевета? – Ко мне, падре, обращались как к наемному убийце; а мои сообщения об этом были полезны сенату. Но я спас жизнь нескольким людям, и это хоть немного уте– шает меня в моей ошибке или преступлении. – Я понял тебя, Якопо; мне говорили, что в Венеции не стеснялись, пользоваться таким образом услугами лю¬ дей смелого и. пылкого нрава. Но неужели такие злодеяг ния могут прикрываться именем Святого Марка? – Да, падре, и еще многое! У меня были и другие обязанности, связанные с сенатом. Горожане удивлялись, что я разгуливаю на свободе, а наиболее злобные и мсти¬ тельные пытались воспользоваться моими услугами. Ко¬ гда слухи эти слишком возмущали народ, Совет Трех всегда умел отвлечь его гнев на другое; когда же народ успокаивался более, чем это было нужно сенату, он снова раздувал недовольство. Короче говоря, три долгих года я вел жизнь отверженного, и силы мне давала надежда освободить отца и любовь этой наивной девушки. ■г– Бедный Якопо! Твоя участь ужасна! Я всегда буду молиться за тебя. – А ты, Джельсомина? Дочь смотрителя молчала. Она ловила каждое слово,, оброненное Якопо, и теперь, когда она поняла всю правду, счастливые глаза ее сверкали почти неестествен¬ ным блеском. – Если ты еще не убедилась, Джельсомина, – ска¬ зал Якопо, – что я не тот негодяй, за которого меня принимали, тогда лучше мне было онеметь! 368

Она протянула ему руку и, бросившись к нему на грудь, заплакала. – :Я знаю,, каким искушениям тебя подвергали, бед¬ ный Карлр, – сказала она нежно, – как безгранично ты любил своего отца. – Ты прощаешь мне, Джельсомина, что я обманывал тебя? – Здесь не было обмана. Я видела в тебе сына, гото¬ вого отдать жизнь за отца, и не ошиблась в этом. Добрый монах наблюдал эту. сцену с участием и со¬ страданием. По его щекам катились слезы. -г– Ваша любовь бесконечно чиста, – сказал он. – Давно ли вы знаете друг друга? – Уже несколько лет, падре. – Бывала ли ты с Якопо в камере его отца, Джель¬ сомина? Я всегда провожала его туда, падре. Монах задумался. Спустя несколько минут он начал исповедовать узника и дал ему отпущение грехов с иск¬ ренностью, доказывавшей глубину его расположения к молодым людям. Затем он взял за руку Джельсомину и, прощаясь с Якопо, ласково и спокойно взглянул на него. – Мы покидаем тебя, – сказал он, – но будь муже¬ ствен, сын мой. Я не могу поверить, что Венеция оста¬ нется глуха к истории твоей жизни! И верь, эта предан¬ ная девушка и я сделаем все, чтобы спасти тебя. Якопо выслушал это заверение как человек, привыч¬ ный ко всему. Он проводил гостей грустной и недоверчи¬ вой улыбкой. И все же в ней светилась радость человека, облегчившего свою душу. Г л о, в а XXX Чисты вы сердцем – Потому легко Гнев благородный охватить вас может, И потому вы ищете добро В преступнике. Байрон, «Вернер» Тюремщики уже ждали отца Ансельмо и Джельсо¬ мину; как только те покинули камеру, ее заперли на ночь. По дороге их никто ни о чем не спросил. Дойдя до 13 Феиимор Купер, том V 369

конца коридора, ведущего в квартиру смотрителя, монах остановился. – Найдешь ли ты в своей душе силы, чтобы помочь безвинному? – торжественно спросил он вдруг; очевидно, какая-то важная мысль всецело завладела им, – Падре! – Я хочу знать, так ли сильна твоя любовь, что ты не дрогнешь и в самую трудную минуту? Без такой реши¬ мости Якопо неминуемо погибнет. —> Я готова умереть, чтобы спасти его от страданий! – Подумай хорошенько, дочь моя! Сможешь ли ты позабыть условности, преодолеть застенчивость, свой¬ ственную твоему возрасту и положению, и бесстрашно говорить в присутствии грозных сенаторов? – Да, падре. Монах восхищенно взглянул на нежную девушку, лицо которой дышало решимостью и любовью, и подал знак следовать за ним. – Если так, то мы с тобой предстанем перед самыми гордыми и устрашающими людьми на земле, если только нам это удастся, – сказал кармелит. – Мы исполним наш долг перед обеими сторонами – перед угнетателями й угнетенными, – чтобы нашу совесть не отягчил грех рав¬ нодушия. И, ничего более не добавив, отец Ансельмо повел по¬ корную Джельсомину в ту часть дворца, где помещались личные покои правителя республики. Ревностная забота венецианских патрициев о доже имеет свою историю. По существу, дож был марионеткой в их руках, и они терпели его лишь поскольку система их правления требовала, чтобы некое лицо присут¬ ствовало – только для видимости – на всех пышных це¬ ремониях, являвшихся неотъемлемой частью этой на¬ сквозь фальшивой системы, а также во время всяких переговоров и дел, которые велись с другими государ¬ ствами. Дож жил в своем дворце подобно царице пчел в улье; его как будто лелеяли, ему публично оказывали всякие почести, но, в сущности, он лишь выполнял волю тех, кто обладал действительной властью и использовал ее во зло; и подобно названному насекомому, можем мы добавить, потреблял непомерно большую часть плодов, производимых обществом. 370

Благодаря своему решительному и уверенному виду отец Ансельмо беспрепятственно дошел до личных покоев дожа, находившихся в изолированной и усиленно охра¬ няемой части дворца. Часовые не задержали его, потому что уверенная поступь монаха и его одеяние наводили их на мысль, что тот исполняет свои обычные священ¬ ные обязанности. И таким простым и спокойным спосо¬ бом монах и его спутница проникли в покои дожа, куда безуспешно пытались пробраться тысячи людей, прибегая для этого к куда более изощренным средствам. В эту минуту там было всего лишь двое или трое сон¬ ных служителей. Один из них быстро вскочил, и по его смущенному и встревоженному лицу можно было судить, насколько он удивлен внезапным появлением столь не¬ урочных посетителей. – Боюсь, его высочество уже заждался нас, – просто заметил отец Ансельмо, умевший скрывать озабоченность под покровом вежливости. – Я думаю, это вам лучше известно, святой отец, но... – Не будем терять время на бесполезные раз¬ говоры, – прервал монах, – уже достаточно было промед¬ ления, сын мой. Проведи нас в кабинет его высочества! – Без доклада это запрещено... – Но ты видишь сам, тут не обычная аудиенция. Иди и доложи дожу, что кармелит, которого он ждет, и юная девушка, в судьбе которой он принимает такое отеческое участие, ждут его распоряжений. – Значит, его высочество приказал... – Скажи ему также, что время не терпит, ибо бли¬ зится час, когда должен погибнуть невинно осужден¬ ный. Мрачный и решительный вид монаха убедил слу¬ жителя. После некоторого колебания он все же открыл дверь и провел посетителей во внутренние покои; там он попросил их немного подождать и отправился в каби¬ нет дожа. Как уже известно читателю, правивший в то время дож – если только можно назвать правящим того, кто представляет собой простую игрушку в руках аристокра¬ тии – был уже преклонных лет. Отложив дневные за¬ боты, дож уединился в кабинете, предаваясь простым человеческим удовольствиям, для которых у него совсем 13* 371

не оставалось времени, ибо все поглощалось исполнением чисто внешних обязанностей главы государства: он погрузился в чтение одного из классиков итальянской литературы. Дож сменил официальный наряд на обыч¬ ную одежду, чтобы полнее ощутить уединение и покой. Монах не мог выбрать лучшего момента для осуществле¬ ния своих намерений, потому что дож был сейчас сво¬ боден от всех атрибутов сана и паходился в прекрасном расположении духа, ибо некоторые писатели умеют про¬ буждать в людях лучшие чувства. Дож настолько увлекся чтением, что не слышал, как в кабинет вошел служи¬ тель и остановился в почтительном молчании, ожидая, когда дож сам его заметит. – Что тебе нужно, Марко? – спросил он, поднимая глаза от книги. – Синьор, – ответил служитель с некоторой фамиль¬ ярностью в обращении, которая часто присуща людям, стоящим близко к правителям, – монах-кармелит и мо¬ лодая девушка ждут приема. – Как ты сказал – кармелит и девушка? – Да, синьор. Те, кого ждет ваша светлость. – Что за дерзкий обман! – Синьор, я только повторяю слова монаха: «Скажи его высочеству, что кармелит, которого он хочет видеть, и молодая девушка, в чьем счастье его высочество оте¬ чески заинтересован, ожидают его распоряжений». Увядшее лицо дожа залила краска негодования, и глаза его сверкнули. – И это со мной... в моем собственном дворце! – Простите, синьор, но этот монах не такой, как другие потерявшие стыд священники, позорящие свой сан; и у него и у девушки вид скромных и достойных людей. Я подозреваю, ваше высочество, что вы про них забыли. Красные пятна исчезли, с лица дожа, и взгляд его снова приобрел благожелательное выражение. Возраст и опыт научили венецианского дожа осторожности. Он от¬ лично знал, что память не изменила ему, и тотчас понял, что необычная просьба таила в себе какой-то смысл. Это мог быть злой умысел энергичных и многочисленных его врагов, но, с другой стороны, если уж проситель решился на такой поступок, это могло быть какое-нибудь дейст¬ вительно серьезное и спешное дело. 372

– Говорил ли кармелит что-нибудь еще, Марко? —■ спросил дож после минутного размышления. – Он сказал, синьор, что «дело не терпит отлагатель¬ ства, так как близится час, когда может погибнуть не-< винно осужденный. Мне кажется, он хочет просить вас за какого-нибудь повесу; говорят, несколько молодых патрициев были арестованы за нескромное поведение во время карнавала. А девушка, возможно, переодетая се¬ стра бездельника. – Позови сюда одного из служителей и, когда я по¬ звоню, введи монаха и девушку. Слуга удалился, не забыв пройти в приемную через другие двери, чтобы не сразу встретиться с ожидавшими его посетителями. Второй служитель тотчас явился и был немедленно послан просить одного из членов Совета Трех, который находился в соседнем кабинете и зани¬ мался там важными делами. Сенатор не заставил себя долго ждать; он считался другом дожа, и его принимали не таясь, выказывая при этом обычные знаки внимания* – Ко мне явились весьма странные посетители, си¬ ньор, – сказал дож, поднимаясь навстречу человеку, ко¬ торого вызвал ради предосторожности, – и я бы хотел иметь свидетеля нашего разговора. – Вы поступаете правильно, ваше высочество, же¬ лая, чтобы сенат делил с вами ваши труды. Но если вы полагаете, что каждый раз, когда во дворец входит посе¬ титель, необходимо вызывать кого-нибудь из советников, то... – Хорошо, синьор, – мягко прервал его дож, тронув колокольчик, – надеюсь, я не слишком обеспокоил вас своей назойливостью. Вот и просители. Отец Ансельмо и Джельсомина вошли в кабинет вместе. С первого же взгляда дож убедился, что видит их впервые. Он переглянулся с сенатором, и каждый прочел в глазах другого удивление. Очутившись перед дожем, кармелит откинул капю¬ шон и открыл свое аскетическое лицо, меж тем как Джельсомина из глубокого почтения к тому, кто их при¬ нимал, смущенно остановилась сзади, наполовину скрыв¬ шись за спиной монаха. – Что означает ваш приход? – спросил дож, указав пальцем на сжавшуюся Джельсомину, но глядя в упор на монаха. – И что это за странная спутница у вас? Ии 373

время, ни форма вашего обращения не соответствуют обычаю! Отец Ансельмо впервые очутился лицом к лицу с пра¬ вителем Венеции. Привыкший, как и все жители этого города в те времена, с недоверием оценивать возмож¬ ность успеха, монах, прежде чем заговорить, устремил пытливый взгляд на вопрошавшего. – Светлейший дож, – ответил он, – мы пришли про¬ сить справедливости. Тот же, кто приходит с такой прось¬ бой, должен быть смелым, чтобы не опозорить себя' и свое звание. – Правосудие – слава Святого Марка и счастье его подданных! Твой поступок, святой отец, не соответствует установленным правилам и благоразумию, но он, воз¬ можно, имеет оправдание. Изложи свою просьбу. – В тюрьме есть заключенный, которого суд приго¬ ворил к смерти. На рассвете он будет казнен, если вы Своей властью не спасете его! – Тот, кто осужден, заслуживает своего жребия. – Я духовник этого несчастного и, исполняя свой священный долг, убедился, что этот человек невиновен! – Ты говоришь, он осужден обыкновенными судьями? – Приговорен к смерти, ваше высочество, решением уголовного суда. Дож, казалось, почувствовал облегчение. Так как дело разбиралось публично, он мог, по крайней мере, на¬ деяться, что во имя человеколюбия он выслушает монаха, не нарушив хитроумной политики правительства. Бросив украдкой взгляд на неподвижно сидевшего члена Совета, словно ища у него одобрения своим действиям, дож шаг¬ нул ближе к кармелиту, явно заинтересовавшись его просьбой. – На основании чего, святой отец, отрицаешь ты правильность решения суда? – Синьор, как я только что сказал вам, – на осно¬ вании истины, открывшейся мне во время исповеди осу¬ жденного. Он обнажил предо мною душу, как человек, стоящий одной ногой в могиле! И, хотя он грешен перед богом, как все рожденные женщиной, он совершенно чист перед государством. – Неужто ты думаешь, падре, что закон когда-ни¬ будь нашел бы преступника, если бы мы прислушивались 374

только к словам самообвинения? Я стар, монах, и уже давно ношу этот убор, причиняющий мне столько беспо¬ койства, – возразил дож, показав на лежавший рядом «рогатый чепец», являвший собой символ его власти, – но я не помню случая, чтобы преступник не воображал себя жертвой неблагоприятных обстоятельств. – Духовникам тоже хорошо известно, что люди иногда стараются успокоить этим свою совесть, – сказал отец Ансельмо. – Наша основная цель – показать за¬ блуждение тех, кто, осуждая свои грехи во время испо¬ веди, ставит себе в заслугу собственное смирение. Но, дож Венеции, в том священном ритуале, который я был призван совершить сегодня вечером, есть высшая сила, подчиняющая себе самый мятежный дух. Многие ста¬ раются на исповеди обмануть самих себя, но редко кому это удается. – Слава богу, что это так! – перекрестившись, ска¬ зал дож, пораженный глубокой верой монаха. – Но ты забыл, падре, назвать имя осужденного. – Это некий Якопо Фронтони... которого все счи¬ тают наемным убийцей. Дож Венеции вздрогнул и побледнел; взгляд его вы¬ разил полнейшее изумление. – А разве ты не уверен, что кровавый стилет, по¬ стоянный позор нашего города, принадлежит наемному убийце?! Коварство этого чудовища взяло верх над твоей опытностью, падре! Настоящая исповедь злодея была бы рассказом о кровавых и тягостных преступлениях! – Я вошел в его камеру с той же мыслью, но вы¬ шел оттуда убежденный, что общее мнение несправед¬ ливо к нему. Если ваша светлость соблаговолит выслу¬ шать его историю, вы убедитесь, что он заслуживает жа¬ лости, а не наказания. – Среди всех преступников нашей республики его я считал единственным, для кого нельзя найти никакого оправдания... Говори смело, кармелит, мое любопытство так же сильно, как и изумление! Дож был столь заинтересован, что на мгновение за¬ был о присутствии инквизитора, выражение лица кото¬ рого могло бы сказать ему, что разговор принимает не¬ желательный оборот. Отец Ансельмо мысленно произнес благодарственную молитву, ибо в этом городе не всегда было просто оскор.– .375

бить правдой слух власть имущих. Когда люди живут в обстановке постоянного лицемерия, это качество страш¬ ным образом вплетается в характеры даже самых искрен¬ них людей, причем они могут и не знать, что несут в себе этот порок. Поэтому, приступив к рассказу, отец Ансель– мо очень осторожно отзывался о действиях правительства и весьма сдержанно говорил о политике сената, меж тем как, будучи человеком прямым и честным, он в другое время и при других обстоятельствах горячо осудил бы ее. – Вы, так высоко стоящий над нами, можете и не знать, что один трудолюбивый ремесленник из низшего сословия, некто Франческо Фронтони, был давпо обвинен в контрабанде. Этот проступок Святой Марк всегда карает сурово, ибо люди, ставящие земные блага превыше всего, превратно понимают цель, объединившую всех в свобод¬ ное общество. – Падре, ты говорил о Франческо Фронтони? – Таково было его имя, ваша светлость. Несчастный доверился мошеннику, притворявшемуся влюбленным в его дочь и, казалось бы, знавшему всю его подногот¬ ную. Когда тот понял, что его мошенничество должно не¬ минуемо обнаружиться, он устроил все так, что сам скрылся, а весь гнев сената излился на его слишком до¬ верчивого друга. Франческо был приговорен к заключе¬ нию до тех пор, пока не признается в том, в чем никогда пе был виновен. – Если это доказано, то его постигла тяжелая участь!.. – Великий дож, все зло в том, что обществом стали управлять тайно, пуская в ход всякие интриги... – Ты хочешь что-нибудь еще сказать о Франческо Фронтони, монах? – прервал его дож. – История этого человека коротка, синьор; ибо все годы, когда человеку положено трудиться ради своего благополучия, он изнывал в тюрьме. – Я припоминаю, что слышал о таком деле, но ведь это было еще во время правления моего предшественника, не так ли, падре? – И муки его длились почти до сего дня! – Не может быть! Конечно, сенат, узнав о своей ошибке, поспешил ее исправить? Монах пристально посмотрел на дожа, словно желая убедиться, насколько искренне его удивление. Он понял, 376

что хотя дело Франческо принадлежало к числу тех, ко¬ торые своей несправедливостью и жестокостью разруша¬ ли всю жизнь человека, его не считали достаточно важ¬ ным, чтобы довести до сведения верховных властителей, ибо власти эти более всего заботились о собственном про¬ цветании, а не о благе подданных. – Синьор, – сказал монах, – правительство очень скрытно в делах, касающихся его репутации. По некото¬ рым причинам, о которых я не осмелюсь здесь говорить, бедный Франческо еще долгое время пробыл в заключе¬ нии, хотя признание и смерть клеветника полностью до¬ казали его невиновность. Дож задумался; затем он обернулся к члену Совета Трех, но лицо инквизитора было так же безучастно, не¬ подвижно и холодно, как мраморный пилястр, к которому он прислонился. Этот человек привык подавлять в себе все человеческие чувства, выполняя свои загадочные и страшные обязанности. – Какое отношение имеет дело Франческо к казни браво? – спросил дож после некоторого молчания, во вре¬ мя которого он тщетно пытался придать себе такое же безразличное выражение, какое не сходило с лица его советника. – Это объяснит вам дочь тюремного смотрителя... Иди сюда, дитя мое, и поведай все, что ты знаешь, вели¬ кому дожу, но помни: говори перед земным владыкой так, как ты говорила бы перед владыкой небесным. Джельсомина дрожала, потому что, несмотря на цель, ради которой пришла, она никак не могла побороть свою застенчивость. Но обещание, данное ею монаху, и любовь к Якопо придали ей смелости; она вышла из-за спины кармелита и остановилась перед дожем. – Ты дочь тюремного смотрителя? – мягко спросил правитель Венеции, и взгляд его выразил удивлейие. – Мы бедны, ваше высочество, и несчастны, но мы живем тем, что служим государству. – Вы служите благородному хозяину, дитя мое! Ты что-нибудь знаешь об этом браво? – Так называют его только те, кто не знает его серд¬ ца, синьор. В Венеции не найти человека, более предан¬ ного друзьям, более верного своему слову и более благо¬ честивого, чем Якопо Фронтони! 377

– Лицемерие может придать видимость таких черт харатера даже убийце. Но мы теряем время... Что общего между этими двумя Фронтони? Это отец и сын, ваше высочество! Когда Якопо до-> стиг того возраста, что смог осознать несчастье, постиг^ шее семью, он засыпал сенаторов просьбами освободить отца и в конце концов добился разрешения тайно ви¬ деться с ним. Я хорошо понимаю, великий государь, что власти не имеют всевидящего ока, иначе бы они не до¬ пустили этой ошибки. Но Франческо провел долгие годы, коченея в сырой и холодной камере зимой, а летом сгорая от жары под крышей, прежде чем обнаружилось, что он невиновен! Тогда, словно в вознаграждение за эти не¬ заслуженные страдания, ему разрешили свидания с Якопо. – С какой целью, дитя мое? – Я всегда думала, что из сострадания, ваше высо¬ чество. Якопо сказали, что он своей службой должен вы¬ купить свободу отца. Патриции долго не доверяли ему, и потому Якопо согласился на страшные условия, чтобы отец мог вздохнуть свободно перед смертью. – Ты говоришь загадками. – Я не привыкла говорить в присутствии великого дожа, да еще о таких делах. Я знаю только, что в течение трех лет власти разрешали Якопо свидания с отцом, иначе мой отец не впускал бы его в тюрьму. Я всегда про¬ вожала его и призываю в свидетели деву Марию и всех святых, что... – А ты знала, девушка, что он был наемным убий¬ цей? – Нет, ваше высочество. Я знала его как богобояз¬ ненного человека и любящего сына, чтущего своего отца! Надеюсь, никогда в жизни мне не придется больше пере¬ жить такие страдания, как в ту минуту, когда я услы¬ шала, что человек, которого я знала как доброго Карло, оказывается не кто иной, как отверженный всеми Якопо... Но, слава богу, это страдание мое уже по¬ зади... – Ты обручена с осужденным? Джельсомина не изменилась в лице, услыхав неожи¬ данный вопрос, ибо узы, связывающие ее с Якопо, были слишком священны, чтобы поддаваться свойственной ее полу слабости. 378

– Да, ваше высочество, мы должны были пожениться, если бы это угодно было богу и великим сенаторам, от которых так зависит счастье бедняков. – И даже теперь, узнав, кто этот человек, ты все еще не отказываешься от своего намерения? – Не отказываюсь именно потому, что знаю, кто он на самом деле, и преклоняюсь перед ним! Он пожерт¬ вовал своим именем, своей жизнью, чтобы спасти отца, томившегося в тюрьме, и я не вижу в его поступке ничего такого, что могло бы оттолкнуть ту, кого он лю¬ бит. – Дело требует объяснения, кармелит! Девушка слишком взволнована и потому говорит сбивчиво и непо¬ нятно. – Великий дож, она хотела сказать, что республика разрешила сыну навещать своего отца в тюрьме и по¬ дала надежду на его скорое освобождение, если тот будет служить полиции, согласившись, чтобы о нем распусти¬ ли слух как о наемном убийце. – И всей этой невероятной истории, падре, вы верите только со слов осужденного преступника? – Да, но они сказаны, когда смерть уже стояла перед его глазами! Выяснить истину можно разными путями, и более всего они известны тем, кто часто находится подле кающегося, который готовится к смерти. Во вся¬ ком случае, синьор, дело заслуживает расследова¬ ния. – В этом ты прав. Что, час казни уже назначен?, – На рассвете, синьор... – А его отец? – Он умер. – В тюрьме, кармелит? – В тюрьме, дож Венеции. Последовало молчание. – Слышал ли ты, кармелит, о смерти некоего Анто¬ нио? —* Да, синьор. И клянусь своим священным саном, Якопо невиновен в его смерти. Я сам исповедовал ста¬ рика! Дож отвернулся. Он начал понимать истину, и старче¬ ское лицо его залила краска стыда, а такое признание следовало скрыть от нескромных глаз. Он взглядом искал 379