Текст книги "Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 52 страниц)

– Тебя зовут Якопо Фронтони? *=■ спросил секретарь, бывший своего рода посредником между судьями и обви¬ няемым. – Да. – Ты сын некоего Рикардо Фронтони, который был связан с контрабандистами и находится сейчас в ссылке на одном из отдаленных островов или несет какое-то дру¬ гое наказание? – Синьор, он несет другое наказание, – Ты был гондольером в юности? – Да, был. – Твоя мать..* – ...умерла, – докончил Якопо, так как секретарь умолк и стал рыться в своих бумагах. Он произнес это слово таким взволнованным голосом, что секретарь не осмелился вновь заговорить, не взглянув предварительно на судей. – Она не была обвинена вместе с твоим отцом? – Если бы даже и была, синьор, она уже давно вне власти республики... – Вскоре после того, как твой отец навлек на себя гнев сената, ты оставил ремесло гондольера? – Да, синьор. – Ты'обвиняешься в том, Якопо, что сменил весло на стилет. – Да, синьор. – Вот уже несколько лет в Венеции ходят слухи о твоих кровавых делах, а последнее время тебя обви¬ няют в каждой насильственной смерти. – Верно, синьор секретарь. Хотел бы я, чтоб этого не было! – Его светлость дож и члены Совета не остались глухи к жалобам; с тревогой, подобающей каждому пра¬ вительству, отечески пекущемуся о своих гражданах, прислушивались они к подобным разговорам. И если тебя так долго оставляли на свободе, то лишь потому, что не хотели поспешным и непроверенным решением запят¬ нать мантию правосудия. Якопо опустил голову, но ничего не сказал. Однако при этом заявлении на его лице появилась такая ядовитая й многозначительная улыбка, что секретарь тут же уткнулся в бумаги, словно намереваясь хорошенько в них разобраться. 347

Пусть читатель не возвращается к этой странице с удивлением, когда узнает развязку пашего повествова¬ ния, ибо и в его времена власти прибегают ко всякого рода тайным и явным махинациям, возможно, лишь не столь жестоким. – Против тебя имеется сейчас страшное обвинение, Якопо Фронтони, – продолжал секретарь, – и ради спа¬ сения жизни граждан Венеции Тайный Совет сам взял¬ ся за это дело. Знал ли ты некоего Антонио Веккио с лагун? – Синьор, я узнал его хорошо лишь недавно и очень сожалею, что не знал раньше. – Ты знаешь также, что его тело нашли в заливе? Якопо вздрогнул и лишь утвердительно кивнул. Млад¬ ший член Совета, пораженный этим безмолвным призна¬ нием браво, повернулся к своим коллегам; те важно скло¬ нили головы в ответ, и немой разговор прекратился. – Его смерть была причиной большого волнения среди рыбаков и привлекла пристальное внимание Совета. – Смерть последнего бедняка в Венеции должна за¬ ботить властителей, синьор! – Знаешь ли ты, Якопо, что тебя обвиняют в убий¬ стве рыбака? – Да, синьор. – Говорят, ты участвовал в последних гонках и, если бы не этот старый рыбак, взял бы первый приз? – Все это так и было, синьор. – Значит, ты не отрицаешь обвинения? – спросил секретарь, не скрывая удивления. – Ясно одно: если бы не старик, я бы стал победи¬ телем. – И ты этого хотел, Якопо? – Очень, синьор, от всего сердца, – ответил обви¬ няемый, впервые проявляя волнение. – Мои товарищи отреклись от меня, а ведь умение владеть веслом – моя гордость с самого детства и до сего дня. Молодой сенатор снова невольным движением выдал свой интерес и удивление. – Сознаешься ли ты в совершенном преступлении? Якопо насмешливо улыбнулся. – Если присутствующие тут сенаторы снимут маски, я смогу ответить на этот вопрос с большей откровен¬ ностью, – сказал он. 348

– Твое условие дерзко и незаконно! Никто не может знать имен тех, кто вершит судьбы государства. Итак, признаешь ли ты свою вину? Но тут в зал поспешно вошел служащий сената, пе¬ редал сановнику в красной мантии какую-то бумагу и удалился. После небольшой паузы стражникам приказа¬ ли увести подсудимого. – Благородные сенаторы, – сказал вдруг Якопо, по¬ рывисто подходя к столу, словно стремясь не упустить случая и высказать все, что его мучило, – прошу мило¬ сердия! Позвольте мне навестить одного заключенного, который сидит в камере под свинцовой крышей! У меня есть для этого серьезная причина. И я прошу вас как людей, как отцов разрешить мне это! Двое сенаторов, совещавшихся по поводу полученного донесения, даже не слышали, о чем просил Якопо. Тре¬ тий – это был Соранцо – подошел ближе к лампе, желая как следует рассмотреть человека, пользующегося столь дурной славой, и пристально глядел на выразительное лицо браво. Тронутый его взволнованным голосом и приятно удивленный выражением лица Якопо, сенатор приказал исполнить его просьбу. – Сделайте то, о чем он просит, – сказал Соранцо стражникам, – но будьте готовы привести его обратно в любую минуту. Якопо взглядом поблагодарил его и, боясь вмешатель¬ ства остальных членов Совета, поспешно вышел. Ма¬ ленькая процессия, следовавшая из зала Инквизиции в летние камеры ее жертв, печально характеризовала этот дворец и правительство Венеции. Они шли по темным потайным коридорам, скрытым от посторонних глаз и отделенным от покоев дожа лишь тонкой стеной, которая, подобно показной стороне го¬ сударства, за внешней пышностью и великолепием скры¬ вала убожество и нищету. Дойдя до тюремных камер, расположенных под крышей, Якопо повернулся к страж¬ никам: – Если вы люди, снимите с меня на минуту эти ляз¬ гающие цепи! Стражники удивленно переглянулись, но ни один не решился оказать ему эту милость. – Я иду сейчас, должно быть, в последний раз к едва живому... – продолжал Якопо, – к умирающему отцу... 349

Он не знает, что со мной случилось... И вы хотите, чтобы он увидел меня в кандалах? Голос Якопо, полный страдания, подействовал на стражников больше, чем его слова. Один из них снял с него цепи и знаком пригласил идти дальше. Осторож¬ но ступая, Якопо прошел в конец коридора и вошел в "камеру, никем не сопровождаемый, потому что стражни¬ кам было неинтересно присутствовать при свидании браво с его отцом, происходившем к тому же в нестер¬ пимо душном помещении, под раскаленной свинцовой крышей. Дверь за ним закрылась, и камера снова погру¬ зилась в темноту. Несмотря на свою напускную твердость, Якопо вдруг растерялся, неожиданно очутившись в страшном обита¬ лище несчастного, узника. По тяжелому дыханию, донес¬ шемуся до него, Якопо определил, где лежит старик: массивные стены со стороны коридора не пропускали в камеру свет. *– Отец! – нежно позвал Якопо. Ответа не было. – Отец! – произнес он громче. Тяжелое дыхание усилилось, потом заключенный за¬ говорил. – Дева Мария услыхала мои молитвы! слабо про¬ изнес он. – Бог послал тебя закрыть мне глаза... – Ты ослабел, отец? – Очень... Мой час настал... Я все надеялся снова увидеть дневной свет, благословить твою мать и сестру. Да будет воля божья! – Мать и сестра молятся за нас обоих, отец. Они уже вне власти сената! – Якопо... Я не понимаю, что ты говоришь! – Моя мать и сестра умерли, отец! Старик застонал, ибо узы, связывавшие его с землей, еще не были порваны. Якопо услышал, как отец стал шептать молитву, и опустился на колени перед его ло¬ жем. – Я не ожидал этого удара, прошептал старик. <– Значит, мы вместе покидаем землю..* – Они уже давно умерли, отец! – Почему ты тогда же не сказал мне об этом, Якопо?, – Ты и без того много страдал, отец.. 350

– А как же ты?.. Останешься совсем один... Дай мно твою руку, мой бедный Якопо... Браво взял дрожащую руку отца; рука была холодная и влажная. – Якопо, сказал старик, чья душа еще не покинула тело, – я трижды молился за этот час: первый раз – за свою душу, второй раз – за мать, а третий за тебя! – Благослови тебя бог, отец! – Я просил у бога милости к тебе. Я все. думал о твоей любви и заботе, о твоей преданности старому стра¬ дальцу. А когда ты был ребенком, Якопо, нежность к тебе... толкала меня на недостойные дела... И я боялся, что, когда ты станешь мужчиной, ты упрекнешь меня в этом... Ты не испытал тревоги родителя за свое дитя... Но ты сторицей вознаградил меня за все... Стань на колени, Якопо, я еще раз попрошу бога не оставить тебя своей милостью! – Я здесь, отец. Старик поднял дрожащую руку и голосом, который на мгновение вновь обрел силу, горячо произнес торжествен¬ ные слова благословения. – Благословение умирающего отца скрасит твою жизнь, Якопо, – добавил он после короткого молчания, – и прольет мир на твои последние минуты. – Так и будет, отец. Грубый стук в дверь прервал их прощание. – Выходи, Якопо, – послышался голос стражника. – Совет требует тебя! Якопо почувствовал, как вздрогнул отец, и ничего не ответил. – Может быть, они позволят тебе побыть со мной еще немного, прошептал старик. – Я не задержу тебя долго. Дверь отворилась, и свет лампы озарил фигуры отца и сына. Стражник сжалился и закрыл дверь, снова погру¬ зив все во тьму. Якопо успел в последний раз взглянуть на отца. Смерть уже витала над стариком, но глаза его с невыразимой любовью глядели на сына. – Он добрый... Он не уведет тебя отсюда! – прошеп¬ тал несчастный. – Они не могут оставить тебя умирать одного, отец! – Мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, сынок... Ты ведь сказал, что мать и сестра умерли?. 351

– Да. – А ведь сестра твоя была еще так молода! – Обе умерли, отец... Старик тяжело вздохнул и замолк. Якопо почувство¬ вал, как отец в темноте ищет его руку. Он помог ему и почтительно положил руку отца себе на голову. – Да благословит тебя пречистая дева Мария! – за¬ шептал старик. Вслед, за торжественными словами раздался прерыви¬ стый вздох. Якопо низко опустил голову и стал молиться« Воцарилась глубокая тишина. – Отец! – позвал он вскоре, вздрогнув при звуке соб¬ ственного приглушенного голоса. Ответа не было. Протянув руку, Якопо почувствовал, что тело старика холодеет. Скованный отчаянием, Якопо вновь склонил голову и начал горячо молиться за усоп¬ шего. Когда дверь камеры отворилась, Якопо, исполненный достоинства, присущего людям мужественным, которое лишь укрепилось благодаря только что описанной сцене, вышел к стражникам. Он протянул вперед руки и стоял неподвижно, пока надевали наручники. Затем вся процессия двинулась обратно к залу тайного судилища. Через несколько минут браво вновь стоял перед Советом Трех. – Якоио Фронтони, – начал секретарь, – тебя обви¬ няют еще и в другом преступлении, которое совершено недавно в нашем городе. Знаешь ли ты благородного ка¬ лабрийца, домогавшегося звания сенатора, который уже долгое время жил в Венеции? – Знаю, синьор. – Приходилось ли тебе иметь с ним какие-нибудь дела? – Да, синьор. Этот ответ был выслушан с явным интересом. – Знаешь ты, где сейчас находится дон Камилло Мон– форте? Якопо колебался. Учитывая огромную осведомленность Совета, он сомневался, разумно ли отрицать свою при¬ частность к побегу влюбленных. И, кроме того, в ту ми¬ нуту ему тяжело было лгать. – Не можешь ли ты сказать, почему молодого герцо¬ га нет сейчас в его дворце? – повторил секретарь. 352

■= Ваша милость, он покинул Венецию навсегда. – Откуда ты знаешь об. этом? Неужели он сделал по¬ веренным своих тайн наемного убийцу? Улыбка на лице Якопо выражала такое безграничное презрение, что при виде ее секретарь тайного трибунала снова уткнулся носом в бумаги. – Я повторяю вопрос: он доверял тебе? – В этом деле, синьор, доверял. Дон Камилло Мон– форте сам сказал мне, что никогда не вернется в Вене¬ цию! – Но это невозможно.! Ведь тогда он должен навсегда оставить все свои надежды и лишиться огромного состоя¬ ния! – Его утешает любовь знатной наследницы и ее бо¬ гатство. Несмотря на приобретенную долгим опытом сдержан¬ ность и привычное достоинство, которое они всегда со¬ храняли при исполнении этих таинственных обязанностей, среди судей снова произошло замешательство. – Пусть стража выйдет,. – произнес инквизитор в красной мантии. Когда приказание было исполнено и в зале остались, только члены Совета Трех, обвиняемый и секретарь, до¬ прос продолжался, и сенаторы, полагавшие, что их маски производят впечатление на браво, и прибегая ко всякого рода коварным трюкам, задавали вопросы. – Ты сообщил важную весть, Якопо, – продолжал человек в алой мантии. – Если ты будешь благоразумен и расскажешь нам все подробности, это может спасти тебе жизнь. – Что же вы хотите от меня услышать, ваша свет¬ лость? Ясно, что Совет знает о побеге дона Камилло, и я никогда не поверю, что глаза, которые постоянно от¬ крыты, не заметили исчезновения дочери покойного се¬ натора Тьеполо. – Ты прав в обоих случаях, Якопо! Но расскажи нам, как это произошло. Помни, твоя судьба зависит оттого, заслужишь ли ты благосклонность сената. Снова ледяной взгляд Якопо заставил его судей отве¬ сти глаза в сторону. – Для смелого влюбленного нет преград, синьор, – ответил он. ~ Герцог богат и может нанять тысячи слуг, если они ему понадобятся. 353

*—■ Ты увиливаешь от ответа, Якопо! Шутки над Со¬ ветом не пройдут тебе даром. Кто помогал ему? – У него много преданных слуг, ваша светлость, много смелых гондольеров и других помощников. ^ Это нам известно! Но устроить побег ему помогли какие-то другие люди. Да и бежал ли он вообще? —« А разве он в Венеции, синьор? – Об этом мы тебя и спрашиваем. В Львиной пасти найдено донесение, в нем тебя обвиняют в убийстве гер¬ цога! – И в убийстве донны Виолетты? О ней там ничего не сказано. Что ты можешь отве¬ тить на это обвинение? – Синьор, зачем мне выдавать свои тайны? – Ах, вот оно что! Ты увиливаешь от ответа и хит¬ ришь? Не забудь, что у нас есть один заключенный, ко¬ торый сидит под свинцовой крышей, и с его помощью мы добьемся от тебя правды! Якопо с достоинством выпрямился, но взгляд его был грустен, а в голосе, несмотря на все усилия, слышалась тоска. – Сенаторы, – сказал он, – ваш заключенный, что томился под свинцовой крышей, отныне свободен! – Что? Еще смеешь шутить? – Я говорю правду. Долгожданная свобода пришла к нему наконец! – Значит, он... – ...умер, – торжественно докончил Якопо. Двое старших членов Совета удивленно переглянулись, меж тем как младший сенатор ловил каждое слово с ин¬ тересом человека, который только приступает к испол¬ нению своих секретных и не слишком приятных обязан¬ ностей. Старшие посоветовались и сообщили сенатору Со– ранцо то, что сочли нужным. – Итак, расскажешь ли ты нам все, что знаешь о деле герцога святой Агаты, хотя бы ради спасения собст¬ венной жизни, Якопо? – продолжал один из судей, когда они кончили шептаться. Якопо не проявил ни малейшего волнения при этой угрозе, но после некоторого раздумья он ответил так же откровенно, как стал бы говорить лишь на исповеди: – Вам известно, благородные сенаторы, что прави¬ тельство желало выдать замуж наследницу покойного 354

синьора Тьеполо по своему усмотрению. Вам также из¬ вестно, что ее любил герцог святой Агаты и что она от¬ вечала взаимностью на любовь благородного неаполи¬ танца со всем пылом юного сердца и со всей скромностью, присущей девице ее положения и воспитания. Разве уди¬ вительно, что двое влюбленных борются за свое счастье? Синьоры, в ту ночь, когда погиб Антонио, я бродил один среди могил Лидо, и в душе мЬей теснились грустные и горькие мысли; жизнь стала для меня непосильным бре¬ менем. Если бы злой дух, владевший тогда мной, утвер¬ дил свою власть, я умер бы смертью жалкого самоубийцы. Но бог послал мне на помощь дона Камилло Монфорте. В ту йочь 'герцог доверил мне свою тайну, и я вызвался помочь ему. Я поклялся ему в верности, поклялся уме¬ реть за него, если это будет нужно, и помочь отыскать его жену. И я сдержал свое слово! Счастливые влюблен¬ ные находятся теперь во владениях римской церкви, под могущественным покровительством кардинала-секретаря, который является братом матери дона Камилло. – Глупец! Зачем ты это сделал? Разве тебе не дорога жизнь? – Нет, ваша светлость, нисколько! Я думал только о том, чтобы излить кому-либо свою наболевшую душу, а про гнев сената я и не вспоминал. Давно уже не было в моей жизни более радостного мгновения, чем то, когда дон Камилло Монфорте заключил в свои объятия плачу¬ щую от счастья прекрасную донну Виолетту! Судьи были так поражены спокойной решительностью браво, что невольно приостановили допрос. Наконец стар¬ ший из сенаторов продолжал: – Сообщишь ли ты нам подробности бегства дона Ка¬ милло? Помни, Якопо, этим ты можешь сохранить себе жизнь. *– Теперь она мне не дорога, синьор... Но, чтобы до¬ ставить вам удовольствие, я расскажу все без утайки. И Якопо просто и правдиво поведал о том, как дон Камилло готовил свой побег, о его планах, надеждах, от¬ чаянии и, наконец, об успешном бегстве. В своем рас¬ сказе он не скрыл ничего и лишь не назвал места, где женщины нашли временный приют, и не упомянул имени Джельсомины. Якопо не забыл ни про покушение Джа¬ комо Градениго на жизнь неаполитанца, ни про участие в этом деле старого ювелира. Внимательней всех слушал 355

браво сенатор Соранцо. Несмотря на свою роль обвини¬ теля, он с замиранием сердца слушал, когда узник рас¬ сказывал обо всем, что нришлрсь пережить влюбленным, а услыхав счастливый конец истории, сенатор почувство¬ вал огромное радостное облегчение. Его более искушен¬ ные коллеги, напротив, слушали подробный рассказ браво с подчеркнутым спокойствием. Цель государства, в кото– ром царит ложь и неискренность, – с выгодой подчинять себе души подданных. Условности и притворство вытес¬ няют тогда чувства и справедливость; но, с другой сто¬ роны, никто не принимает свое поражение так покорно, как тот, кто достиг выгод вопреки природе и справедли¬ вости, и покорность его бывает обычно тем более полной, чем нестерпимее было прежде высокомерие. Оба старых сенатора сразу поняли, что дон Камилло и его спутница ускользнули от них, и сообразили, как можно извлечь выгоду из создавшегося положения. Ре¬ шив, что Якопо больше им не нужен, они приказали стражникам увести его в камеру. – Весьма уместно будет послать поздравление кар– диналу-секретарю по случаю брака его племянника с самой богатой невестой Венеции, – сказал старший из членов Совета, когда за Якопо закрылась дверь. – Герцог слишком влиятелен, и это может нам пригодиться. – А если он вспомнит, как сенат противился его браку? – усомнился в столь дерзком плане Соранцо. – Мы объясним это действиями предыдущего со¬ става Совета. Такие недоразумения являются неизбеж¬ ным следствием причуд свободы, синьор! Конь, который родился и вырос на воле, не покоряется узде так, как жалкая скотииа, привыкшая тащить телегу. Сегодня вы в первый раз присутствуете на заседании Совета Трех, сенатор, и опыт со временем покажет вам, что, как бы ни были совершенны законы, на практике все же могут происходить ошибки. А дело с молодым Градениго очень серьезно, синьоры! – Я уже давно знал, что это беспутный повеса! – сказал второй из старших судей. – Весьма жаль, что у столь благородного и. почтенного сенатора вырос такой недостойный сын. Но ни сенат, ни жители Венеции не потерпят убийств! – Ах, если бы они случались не так часто! – искрен¬ не воскликнул сенатор Соранцо. 356

– Да, в самом деле! Некоторые секретные данные указывают на то, что это вина Якопо, хотя многолетний опыт убедил нас полностью доверять также и его доне¬ сениям. – Как? Разве Якопо – агент полиции? – Об этом поговорим на досуге, синьор Соранцо. Сей¬ час нужно рассмотреть дело о покушении на жизнь че¬ ловека, находившегося под защитой наших законов. Затем Совет начал серьезно обсуждать дело Градениго и ювелира. Надо отдать им должное: карающая десница Венеции опускалась слишком быстро и без промаха.. Справедливость торжествовала лишь в тех случаях, когда не были затронуты интересы государства или если не¬ возможно было пустить в ход подкуп. Что касается по¬ следнего, то из-за ревностности властей и постоянной слежки тех, кто был удален от соблазна в силу того, что уже накопил большое состояние, им пользовались гораздо реже, чем в других государствах. Синьору Соранцо теперь представился прекрасный случай для проявления благородства. Будучи в родствен¬ ных отношениях с семьей Градениго, он все же горячо осуждал поведение молодого патриция. Его первым по¬ рывом было требовать примерного наказания преступ¬ ника, дабы народ знал, что высокое положение не осво¬ бождает в Венеции от заслуженной кары. Однако стар-; шие коллеги постепенно убедили его в том, что закон обычно различает попытку совершить преступление от уже совершенного преступления. Несколько охлажден¬ ный рассуждением своих трезвых наставников, Соранцо предложил передать дело на рассмотрение обычного суда. Можно привести много случаев, когда аристократия Ве¬ неции жертвовала кем-либо из своей собственной среды, чтобы создать впечатление беспристрастности суда, ибо, когда такие дела велись с должным благоразумием, это скорее укрепляло, чем ослабляло ее власть. Но дело Гра¬ дениго было слишком позорным, чтобы отважиться на подобную огласку, и остальные члены Совета высказа¬ лись против предложения своего неопытного собрата, приведя весьма благовидные и довольно разумные до¬ воды. Наконец было решено, что они сами вынесут при¬ говор. Следующим стоял вопрос о характере наказания. Са¬ мый старший сенатор предложил выслать Джакомо Гра– 357

дениго на несколько месяцев, ибо тот не раз уже на¬ влекал на себя гнев сената. Но Соранцо со всем пылом благородного сердца воспротивился столь легкой каре. Он настоял на своем, причем старшие сенаторы позаботи¬ лись о том, чтобы их согласие выглядело как уступка его аргументам. В конце концов решено было выслать Джа¬ комо Градениго из Венеции на десять лет, а Осию – по¬ жизненно. Если читателю кажется, будто осужденные не понесли строгого наказания, то пусть он не забывает, что ювелиру следовало благодарить судьбу за то, что он так легко отделался. – Мы должны предать гласности сам приговор и причины, которыми он продиктован, *– сказал один из судей, после того как обсуждение кончилось. – Власть всегда только выигрывает, обнародовав справедливое ре¬ шение. – И приведя его в исполнение, я надеюсь, – вставил Соранцо. – Итак, если на сегодняшний вечер все наши дела окончены, мы можем разойтись? – Нет, у нас осталось еще дело Якопо. – Но мне кажется, что мы можем передать его в простой суд. – Как пожелаете, синьоры. Двое кивнули в знак согласия, и все стали готовиться уходить. Однако, прежде чем покинуть дворец, оба старших члена Совета еще долго совещались между собой. В ре¬ зультате появился тайный приказ судье по уголовным делам, и затем оба сенатора отправились по домам с чув¬ ством глубокого удовлетворения. Соранцо же, наоборот, хотелось поскорее очутиться снова в кругу своей счастливой семьи. Впервые в жизни он возвращался в свой дворец недовольный собою. Его угнетала безотчетная грусть, ибо он сделал первый шаг на тернистом и скользком пути, в конечном счете приво¬ дившем к гибели все благородные порывы души, которые могут процветать лишь вдали от лжи и коварных доводов своекорыстия. Сенатор был бы счастлив вновь ощутить на сердце легкость, с какой оег провожал свою прекрас¬ ную супругу к ее гондоле вечером, но в ту ночь он долго не мог уснуть, потрясенный пышным пасквилем на са^ мые священные наши обязанности, одним из участников которого был он сам. 358

Глава XXIX <– Ты не виновен? – Нет, конечно. Роджерс На следующее утро хоронили Антонио. Тайные агенты полиции приложили много усилий, чтобы рас¬ пустить по городу слухи о том, что сенат разрешил воз¬ дать такие почести праху старого рыбака за его победу в гонках, а также как возмещение за его безвременную и таинственную смерть. В назначенный час, одетые по¬ добающим образом, на площади собрались рыбаки, гор¬ дые оказанным им вниманием и готовые забыть свой прежний гнев во имя оказанных им теперь почестей. Вот как легко тем, кто благодаря случайности своего рож¬ дения или принципам порочного социального устройства находится у власти, заглаживать причиненное зло, по¬ ступаясь какими-то мелкими привилегиями. Пред алтарем собора Святого Марка все еще слу¬ жили заупокойные мессы. Первым среди священников был добрый кармелит; не зная усталости и голода, он усердно молился ради спасения души того, чьей гибели, можно сказать, сам был свидетелем. Но в эту минуту волнения на его усердие обратили внимание только те, кто должен был пресекать чрезмерные проявления чувств и вообще всякие нежелательные сцены. Когда монах отошел от алтаря перед самым выносом тела, он почувствовал, как кто-то слегка потянул его за рукав, и через минуту очутился среди колонн сумрачного собора наедине с незнакомцем. – Падре, вам ведь не раз приходилось давать отпу¬ щение грехов умирающим? – сказал незнакомец, и в этой фразе прозвучало скорее утверждение, нежели во¬ прос. – Это моя священная обязанность. – Сенат не забудет ваших услуг. Вы понадобитесь после того, как тело рыбака предадут земле. Монах вздрогнул и побледнел, но, перекрестившись, наклонил голову в знак того, что готов исполнить свой долг. В это время тело рыбака подняли, и процессия двинулась на площадь. Впереди шли служители собора, 359

за ними, распевая псалмы, следовал церковный хор. Кар¬ мелит поспешил присоединиться к нему. Далее несли покойного, без гроба, так как подобной роскоши и по сей день не знают итальянцы низшего сословия. Покойный был обряжен в праздничную одежду, на груди лежал крест; ветер развевал седые волосы, и, словно для того, чтобы смягчить жуткий облик смерти, на лицо старика положили букет цветов. Носилки покойного были богато украшены резьбой и позолотой – еще одно печальное свидетельство ложной гордости и пустых устремлений человеческого тщеславия. За телом шел юноша; по его загорелому лицу, креп¬ кой полуобнаженной фигуре и мрачному, блуждающему взгляду можно было догадаться, что это внук Антонио. Сенат знал, когда ему следовало милостиво уступить – теперь юношу освободили от работы на галерах, конечно, как шептали кругом, из сострадания по поводу безвре¬ менной смерти деда. Прямой взгляд, бесстрашная душа и непреклонная честность старого Антонио ожили теперь в его внуке. Несчастье лишь смягчило все эти черты. Когда процессия двигалась по набережной к арсеналу, рыдания теснили грудь юноши, и губы его поминутно вздрагивали–горе угрожало взять верх над его вы¬ держкой. Но он не проронил ни единой слезы, пока земля не скрыла от его взора тело Антонио. Лишь тогда он, ша¬ таясь, вышел из толпы, сел один в стороне и дал волю слезам; он плакал так, как может плакать лишь человек его возраста, почувствовавший себя одиноким в жизнен¬ ной пустыне. Так окончилось происшествие с рыбаком Антонио Веккио, чье имя скоро забыли в этом полном тайн городе, и лишь рыбаки с лагун хранили память о нем и долго еще превозносили его умение рыбачить и гордились победой в гонках над лучшими гребцами Венеции. Внук его жил и работал так же, как и другие юноши его со¬ словия, и здесь мы расстанемся с ним, сказав только, что он настолько унаследовал природные качества деда, что не явился несколько часов спустя на Пьяцетту вместе с толпой, которую привело туда любопытство и мститель¬ ные чувства. Отец Ансельмо нанял лодку и, подъехав к набереж¬ ной, вышел на Пьяцетте в надежде, что ему, может быть, 360

удастся. наконец разыскать тех, к кому он был так глу¬ боко привязан и о чьей судьбе до сих пор не имел ника¬ ких сведений. Надежде этой, впрочем, не суждено было сбыться. Человек, обратившийся к нему в соборе, уже ждал его* и, зная, что бесполезно и, более того, опасно противоречить там, где затронуты интересы государства, кармелит покорно отправился вслед за ним. Они шли кружным путем, но в конце концов дорога привела их к зданию тюрьмы. Там монаха оставили в помещении смотрителя, где он должен был дожидаться, пока его вы¬ зовут. Теперь отправимся в камеру Якопо. После допроса на Совете Трех он был отведен в мрачную комнату, где про¬ вел ночь, как обычный арестант. На рассвете браво пред¬ стал пред так называемыми судьями, которые должны были решить его судьбу. .Мы говорим «так называемыми» не случайно, ибо система, при которой желания прави¬ телей не только не совпадают с интересами подданных, но и расходятся с ними, никогда не располагает истин¬ ным правосудием; в тех случаях, когда авторитет властей может пострадать, инстинкт самосохранения так же без¬ оговорочно заставляет их принять то или иное решение, как тот же инстинкт вынуждает человека бежать от опасности. Если это происходит даже в странах с более умеренным режимом, читатель легко поверит в сущест¬ вование подобных порядков в Венеции. Как и следовало ожидать, судьи, которые должны были вынести приговор Якопо, заранее получили определенные предписания, и суд этот был скорее данью внешней видимости порядка, нежели исполнением законов. Велись протоколы, допра¬ шивались свидетели – или, во всяком случае, было объ¬ явлено, что они допрашивались, – и по городу намеренно распространялись слухи, что трибунал тщательно обду¬ мывает приговор для такого чудовищного преступника, который в течение долгого времени беспрепятственно за¬ нимался своим кровавым ремеслом даже в центре города. Все утро легковерные торговцы рассказывали друг другу о всяких страшных преступлениях, что за последние три-четыре года приписывались Якопо. Один вспомнил какого-то чужестранца – его тело нашли у игорного дома, часто посещаемого теми, кто приезжает в Венецию. Другой привел случай с неким благородным юношей, павшим от.руки убийцы прямо на мосту Риальто, а тре¬ 361

тий передавал подробности одного злодеяния, когда мать лишилась единственного сына, а молодая патри¬ цианка – своего возлюбленного. Так, дополняя один дру¬ гого, маленькая группка на набережной скоро насчитала не меньше двадцати пяти человек, якобы погибших от руки Якопо, не включая сюда бессмысленной мести тому, кого они только что похоронили, К счастью, предмет этих обвинений ничего не знал о разговорах, которые велись в городе, и проклятиях, сыпавшихся на его голову. Он даже не пытался оправдаться перед судьями, решительно отказавшись отвечать на их вопросы. – Вы сами знаете, что я сделал и чего не делал, – сказал он вызывающе. – А потому решайте, как вам удобнее! Очутившись снова в камере, он потребовал еды и спо– койно позавтракал. Потом у него отобрали все вещи, по¬ средством которых он мог бы покончить с собой, тщательно осмотрели кандалы, и лишь после этого Якопо оставили наедине с собственными мыслями. Некоторое время спу^ стя он снова услышал шаги по коридору. Заскрипели за¬ совы, и дверь отворилась. На границе света и тьмы пока¬ залась фигура священника. Он держал в руках лампу и, войдя в камеру, закрыл за собой дверь и поставил лампу на низкую полку, где лежал хлеб и стоял кувшин с водой. Якопо встретил монаха спокойно и почтительно. Он встал, перекрестился и шагнул навстречу священнику, насколько позволяли его цепи. – Добро пожаловать, падре, – сказал он. – Я вижу, сенат намерен лишить меня жизни, но не милости божьей. – Это не в его силах, сын мой, – ответил священ¬ ник. Тот, кто умер за них, пролил свою кровь и за тебя, если только ты сам не отринешь его милость. Но, как ни тяжело мне говорить это, ты не должен на¬ деяться на отпущение грехов, Якопо, если не покаешься от всей души – уж слишком ты закоренелый грешник. – А кто тогда может надеяться, падре? Кармелит вздрогнул; самый вопрос и спокойный тон, которым он был задан, придавали странный характер разговору. – Я тебя представлял совсем другим, Якопо, – ска^ зал монах. – Вижу, сын мой, что разум твой не бродит во 362