Текст книги "Избранные сочинения в шести томах. Том 5-й"

Автор книги: Джеймс Фенимор Купер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 52 страниц)

сочувствия в своем советнике, но, подобно тому как свет холодно отражается от полированного камня, так и дож не нашел участия в бесстрастном лице сенатора. – Ваше высочество!—послышался вдруг дрожащий голос. – Что тебе нужно, дитя? – Вы отведете от Венеции позорное преступление, ваше высочество? – Ты говоришь слишком смело, девушка! – Опасность, грозящая Карло, придала мне смелости. Народ любит вас, ваше высочество, и когда говорят о вас, то все превозносят вашу доброту, ваше желание помочь бедным! Вы глава богатой и счастливой семьи, и вы не станете... нет, не сможете, даже если до сих пор вы ду¬ мали так, считать преступлением преданность сына отцу! Вы наш отец, мы имеем право прийти к вам и молить даже о помиловании... Но, ваше высочество, я прошу лишь справедливости... – Справедливость – девиз Венеции! – Тот, кто постоянно окружен милостями провиде¬ ния, не знает горя, часто выпадающего на долю несчаст¬ ных. Господу было угодно послать страдания моей бедной матери; только вера и терпение дают ей силы переносить испытание. И вот та небольшая забота, которую я прояв¬ ляла по отношению к моей матери, привлекла внимание Якопо, ибо сердце его в то время было переполнено ду¬ мами об отце. Может быть, вы согласитесь пойти к бед¬ ному Карло либо велите привести его сюда? Его простой рассказ докажет вам всю ложность обвинений, которые осмелились возвести на него клеветники. – Это излишне... это излишне. Твоя вера в его не¬ виновность красноречивее всяких доказательств. Радость осветила лицо Джельсомины. Она живо обер¬ нулась к монаху и сказала: – Его высочество слушает нас, и, я думаю, мы до¬ стигнем цели! Падре, они угрожают людям Венеции и пугают слабых, но они никогда не свершат того, чего мы так страшимся. Я бы хотела, чтобы члены Совета видели Якопо таким, каким видела его я, когда он, измученный тяжким трудом, с душой, исстрадавшейся от бесконечных отсрочек, приходил в камеру отца, зимой дрожа от холода, летом задыхаясь под раскаленной крышей, и старался 380

казаться веселым, чтобы облегчить страдания безвинно осужденного старика... О великий и добрый государь, вы не знаете о том тяжком бремени, которое часто выпадает на долю слабых, – для вас жизнь полна радости; но ве¬ ликое множество людей обречено делать то, что они нена¬ видят, чтобы не делать то, чего страшатся! – Дитя, все это мне давно известно. – Я только хочу убедить вашу светлость, что Якопо совсем не то чудовище, каким его изображают! Я не знаю тайных целей сената, ради которых Якопо заставили так оболгать себя, что это чуть не кончилось для него столь ужасно! Но теперь все объяснилось, и нам больше нечего тревожиться. Идемте, падре, пора дать покой доброму и справедливому дожу. А мы вернемся, чтобы порадовать добрым известием исстрадавшееся сердце Якопо... и поблагодарим пресвятую деву Марию за ее мило¬ сти... – Погодите! – срывающимся голосом воскликнул дож. – Ты мне правду говорила, девушка? Падре, неуже¬ ли все это верно? – Синьор, -я сказал вам то, к чему меня побудили правда и моя совесть. Дож в растерянности переводил взгляд с замершей в ожидании Джельсомины на лицо советника, которое по– прежнему оставалось безучастным. – Подойди, дитя мое, – сказал дож дрогнувшим го¬ лосом, – подойди сюда, я благословлю тебя. Джельсомина упала на колени перед ним. Даже отец Ансельмо никогда не произносил благословения с таким жаром, как это сделал дож Венеции. Затем он помог де¬ вушке подняться и жестом приказал обоим удалиться. Джельсомина с радостью повиновалась, ибо сердце ее стремилось в камеру Якопо, чтобы скорее порадовать его. Но кармелит помедлил минуту, бросив недоверчивый взгляд на дожа, как человек, лучше знакомый с приемами политики в случаях, когда дело касается интересов при¬ вилегированного класса. В дверях он снова оглянулся, и надежда зародилась в его душе, потому что он видел, как старый дож, уже не в силах более скрывать волнение, поспешил к все еще безмолвному инквизитору и с влаж¬ ными от слез глазами протянул ему руки, как бы ища сочувствия. 381

Глава XXXI Вперед, вперед! Благовестят по нас иль по Венеции —* Вперед! Байрон, «Марино Фальеро» С наступлением утра жители Венеции вновь приня¬ лись за свои обычные дела. Агенты полиции усердно подготавливали настроение граждан, и, когда солнце под¬ нялось над заливом, площади стали наполняться народом. Туда стекались любопытные горожане в плащах и шля¬ пах, босоногие рыбаки, одержимые благоговейным трепе¬ том, осмотрительные бородатые евреи в длиннополых сюртуках, господа в масках и множество иностранцев, которые все еще часто посещали приходившую в упадок страну. Говорили, что во имя спокойствия города и за¬ щиты его граждан будет произведена публичная казнь преступника. Словом, любопытство, праздность, злорад¬ ство и все прочие человеческие чувства собрали множество людей, желавших поглазеть на страдания своего собрата. Далматинская гвардия выстроилась по набережной так, чтобы окружить гранитные колонны Пьяцетты. Су¬ ровые и бесстрастные лица солдат были обращены к африканским колоннам, известным символам смерти. Не¬ сколько офицеров с серьезным видом расхаживали перед строем солдат, а все остальное пространство заполнила толпа. По особому разрешению более сотни рыбаков по¬ местились сразу же за линией войск, чтобы лучше видеть, как будет отомщено их сословие. Между высокими ко¬ лоннами с изображением святого Теодора и крылатого льва возвышалась плаха, лежал топор и стояла корзина с опилками – обычные атрибуты правосудия тех времен. Рядом находился палач. И вдруг пронесшееся по толпе волнение приковало всё взоры к воротам дворца. Послышался ропот, толпа заколыхалась, и все увидали небольшой отряд полицей¬ ских. Он двигался быстро и неотвратимо, словно сама судьба. Далматинская гвардия расступилась, чтобы про¬ пустить этих ангелов смерти, и, сомкнув за ним свои ряды, как бы отрезала от осужденного весь остальной мир с его надеждами. Дойдя до плахи, стоявшей меж колон¬ нами, отряд распался и выстроился неподалеку, а Якопо 382

остался перед орудием смерти. Рядом с ним стоял карме¬ лит, и толпа могла хорошо видеть их обоих. Отец Ансельмо, босой, был в обычном одеянии своего монашеского ордена. ‘Откинутый капюшон открывал скорбное лицо монаха и его сосредоточенный взгляд. Рас¬ терянность, написанная на лице, временами сменялась проблесками надежды. Губы его шевелились в молитве, а глаза были прикованы к окнам Дворца Дожей. Когда ото¬ шли стражи, кармелит трижды истово перекрестился. Якопо спокойно занял место перед плахой. Бледный, с обнаженной головой, он был одет в обычное платье гон¬ дольера. Якопо опустился на колени перед плахой, про-" шептал молитву и, поднявшись, спокойно и с достоин¬ ством оглядел толпу. Взгляд его медленно скользил по лицам окружавших его людей, и постепенно черты не¬ счастного залил лихорадочный румянец, ибо ни в ком он не прочел сочувствия к своим страданиям. Якопо тяжело дышал, и те, кто находились поблизости, думали, что он вот-вот потеряет самообладание. Но все они обманулись. Дрожь пробежала по телу Якопо, и в тот же миг он снова обрел спокойствие. – Ты не нашел в толпе ни одного участливого взгля¬ да? – спросил кармелит, заметив его невольное движение. – Ни у кого здесь нет жалости к убийце. – Вспомни о спасителе, сын мой. Якопо перекрестился и почтительно склонил голову. – Ты прочел все молитвы, падре? – обратился к мо¬ наху начальник отряда, которому было поручено присут¬ ствовать при казни. – Хотя великий сенат наказывает виновных, он все же милосерден к душам грешников. – Значит, ты не получал никакого другого прика¬ за? – спросил его монах, снова невольно всматриваясь в окна дворца. – Неужели узник должен умереть? Офицер улыбнулся наивности монаха, и в улыбке его сквозило равнодушие человека, слишком привыкшего к зрелищам страданий, чтобы испытывать жалость. – Разве кто-нибудь сомневается в этом? – спросил он. – Такова участь человека, святой отец, особенно же это относится к тем, на кого пал приговор Святого Марка. Вашему подопечному лучше бы позаботиться о своей душе, пока еще есть время. – Видно, ты получил точный и определенный приказ! ,Что же, и час казни уже предрешен? 383

– Да, падре, и он близится. Торопитесь с отпущением грехов, если вы еще не сделали этого. Офицер взглянул на башенные часы и спокойно ото¬ шел. Снова осужденный и монах остались одни меж ко¬ лоннами. Кармелит явно не мог смириться с мыслью, что казнь в самом деле состоится. – Неужели надежда оставила тебя, Якопо? – спро¬ сил он. – Я все еще надеюсь, падре, но лишь на бога. – Они не смеют совершить такое злодеяние! Я испо¬ ведовал Антонио... Я был свидетелем его гибели, и доя* знает это! – Даже самый справедливый дож не в силах ничего сделать, если всем правит небольшая группа себялюбцев. Ты еще совсем неопытен в действиях сената, падре! – Я не осмелюсь сказать, что господь покарает тех, кто совершит это преступление, ибо пути господни неис¬ поведимы... Помолимся еще, сын мой! Кармелит и Якопо рядом преклонили колена, голова несчастного склонилась к плахе, меж тем как монах в последний раз взывал к милости божьей. Затем монах встал, оставив осужденного в прежней позе. В эту минуту к ним подошли офицер и палач; коснув* шись плеча отца Ансельмо, офицер указал на виднев¬ шиеся вдали часы. – Время близится,» – шепнул он скорее по привычке, -чем из жалости к осужденному. Кармелит невольно вновь обернулся к дворцу, забыв в этот миг все, кроме надежды на земную справедливость. В окнах маячили чьи-то тени, и он вообразил, что сейчас последует сигнал остановить надвигающуюся смерть. – Погодите! – закричал он. – Во имя пресвятой де¬ вы Марии, не торопитесь! Проникнутый страданием женский голос, словно эхо, повторил слова монаха, и вслед за тем прорвавшись сквозь строй далматинцев, к группе людей, стоявших меж ко¬ лоннами, подбежала Джельсомина. Толпу охватило изу¬ мление и любопытство, по площади прокатился глухой ропот. – Безумная! – крикнул кто-то. – Еще одна его жертва! —добавил чей-то голос, ибо, если человек известен каким-нибудь своим пороком, люди всегда готовы приписать ему и все прочие. 384

Якопо спокойно занял место перед плахой.

Джельсомина ухватилась за оковы Якопо, напрягая все силы, чтобы разорвать их. – А я так надеялся, что тебе не придется видеть это зрелище, бедная Джельсомина, – сказал Якопо. – Не тревожься, – задыхаясь от волнения, прогово¬ рила Джельсомина, – они просто издеваются... они хотят обмануть... Они не могут... Нет, они не смеют тронуть ни один волос на твоей голове! – Джельсомина, любимая! – Не удерживай меня! Я все расскажу людям! Сей¬ час они тебя не жалеют, но они узнают правду и полюбят тебя так же, как я! – Благослови тебя бог! Но зачем, зачем ты сюда пришла! – Не бойся за меня! Правда, я не привыкла видеть так много людей сразу, но вот послушай, как смело я буду говорить с ними! Я открою им всю правду! Мне только воздуха не хватает... – Дорогая! У тебя есть мать... отец. Им нужна твоя забота... И это сделает тебя счастливой. – Ну вот, теперь я могу говорить, и ты увидишь, я сумею тебя оправдать! Джельсомина высвободилась из объятий возлюблен¬ ного, которому, несмотря на его оковы, эта потеря пока¬ залась едва ли не тяжелее расставания с жизнью. Теперь борьба в душе Якопо, очевидно, стихла. Он покорно скло¬ нил голову на плаху, перед которой стоял на коленях, и по его светлому взгляду можно было догадаться, что ои молился о той, что только сейчас покинула его. Но Джельсомина и не думала сдаваться. Откинув во¬ лосы со своего чистого лба, она подошла к рыбакам, кото¬ рых узнала по босым ногам и красным шапочкам. На лице ее блуждала улыбка, какую можно вообразить лишь у святых, познавших неземную любовь. – Венецианцы!—крикнула она.– Я не виню вас! Вы пришли сюда, чтобы видеть смерть того, кто, как вам ка¬ жется, не достоин жить... – Это убийца старика Антонио! – откликнулись из толпы. – А, вы считаете его убийцей этого почтенного чело¬ века! Но, когда вы услышите правду, когда наконец узнаете, что тот, кого считали убийцей, был благочестивым сыном, преданным слугой республики, скромным гондолье¬ 386

ром с чутким сердцем, когда вы узнаете всю правду, то по¬ требуете справедливости вместо кровавой расправы! Тихий, дрожащий голос девушки, который можно было услышать лишь при глубокой тишине, тонул в ропоте толпы. Подошедший кармелит поднял руку, призывая к молчанию. – Слушайте ее, люди лагун! – крикнул он. – Она го¬ ворит святую правду! – Этот благочестивый монах и небеса мне свидетели! Когда вы узнаете Карло и услышите его рассказ, вы пер¬ вые будете требовать его освобождения! Я говорю вам это, чтобы вы не гневались и не думали, что с вами обо¬ шлись несправедливо, когда дож появится вон в том окне и подаст знак помиловать Карло. Бедный Карло... – Эта девушка бредит! – мрачно прервали ее рыба¬ ки. – Здесь нет никакого Карло, есть только Якопо Фрон– тони, наемный убийца! Джельсомина улыбнулась, уверенная в своей правоте, и, поборов волнение, продолжала: – Карло или Якопо, Якопо или Карло не все ли равно? – Смотрите! Из дворца подают знак! – крикнул кар¬ мелит, протянув руки в сторону дворца, словно принимая щедрый дар. В эту секунду раздался звук трубы, и по толпе снова прокатился ропот. Радостный крик вырвался из груди Джельсомины, она обернулась, чтобы кинуться к освобо¬ жденному. Перед ее глазами блеснул топор, и голова Якопо покатилась по камням, словно навстречу девушке. Толпа зашевелилась, зрелище кончилось. Далматинцы построились в колонну, отряд, приведший Якопо, растолкал толпу, плиты площади полили водой из залива, подмели опилки, пропитанные кровью; голова Якопо, его тело, помост, плаха – все исчезло, и страшное место вновь заполнила беспечная толпа венецианцев. Ни отец Ансельмо, ни Джельсомина не шелохнулись во время этой краткой сцены. Все было кончено, и тем не менее происшедшее казалось кошмарным сном. – Уведите эту безумную! – приказал офицер поли¬ ции, кивнув в сторону Джельсомины. Ему подчинились с готовностью, присущей венециан¬ цам; и, когда полицейские уводили девушку с площади, стало ясно, что слова офицера оказались пророческими. 387

Кармелит тяжело дышал. С ужасом смотрел он на сную¬ щую толпу, на окна дворца и на солнце, так ослепитель¬ но сиявшее с небес. – Вас сомнет толпа! – шепнул вдруг чей-то голос ря¬ дом с цим. —.Лучше, дойдемте со мцой, святой отец. Монах был слишком подавлен, чтобы противиться. Глухими проулками неизвестный вывел его к набереж¬ ной, где оба сели в гондолу, мгновенно направившуюся в открытое море. И еще прежде, чем настал полдень, потря¬ сенный до глубины души монах уже плыл к владениям римской церкви и вскоре очутился в замке святой Агаты. В обычный час солнце скрылось за тирольскими вер¬ шинами, над Лидо повисла луна. Узкие улицы вновь вы¬ плеснули тысячи горожан на площади Венеции. Тусклый свет косо падал на причудливые здания и головокружи¬ тельную Кампаниллу, заливая город на островах при¬ зрачным сиянием. Портики осветились, и вновь беспечный радовался, за¬ бавлялся равнодушный, некто в маске шел к одному лишь ему ведомой цели, а певицы и шуты выступали в своих обычных ролях; и весь город вновь отдался бессмыслен¬ ному веселью, которое отличает развлечения бездумных и праздных. Каждый жил лишь для себя, а правительство Венеции продолжало свое ужасное дело, развращая и властителей и подданных, попирая священные принципы правды и справедливости.

МОРСКАЯ ВОЛШЕБНИЦА, или Бороздящий Океаны

Перевод с английского Юрия Смирнова и В. Хинкиса Редактор В. Смирнов Рисунки И. Година

Глава I Ну что ж, мы скажем в извиненье речь Иль так войдем, без всяких объяснений? Ш е к с п и р, «Ромео и Джульетта» 1 ивописный залив, вдающийся в Аме¬ риканский материк между 40° и 41° широты, образован слиянием рек Гудзон, Хакенсак, Пассейик, Раритан и бесчисленных ре¬ чушек, которые несут свою дань океану в этом районе. Удачно расположенные острова Нассау и Статен прикры¬ вают побережье от океанских штормов, а глубокие и ши¬ рокие заливы, длинными языками врезающиеся в сушу, обеспечивают самые благоприятные условия для замор¬ ской торговли и сношений внутри страны. Своим необы¬ чайным расцветом город Нью-Йорк обязан счастливому сочетанию воды и суши, умеренному климату, срединному расположению, а также тому, что многочисленные реки и каналы открывают доступ в обширные области страны, удаленные от океана. Хотя залив этот очень красив, на свете есть немало других, превосходящих его по красоте; однако вряд ли найдется другое такое место, которое объ¬ единяло бы столько благоприятных условий для развития торговли. Неистощимая в своей щедрости Природа словно нарочно расположила остров Манхаттан на месте, лучше которого для закладки города трудно придумать. Даже если бы здесь поселились миллионы людей, корабли 1 Переводы эпиграфов из Шекспира даются по полному собра¬ нию сочинений в восьми томах, изд-ово «Искусство», М., 1957—1960. 391

могли бы грузиться у каждого дома. Поверхность земли обладает здесь всем необходимым для жизни и счастья людей, а недра ее богаты полезными ископаемыми. Результаты столь необычайного стечения благоприят¬ ных обстоятельств хорошо известны. Ничем не примеча¬ тельный в прошлом столетии провинциальный город, вы¬ росший поразительно быстро даже для истории нашей не¬ обыкновенной, счастливой страны, выходит в один ряд с крупными городами Восточного полушария. Новый Ам¬ стердам на Американском континенте уже соперничает со своим старшим тезкой в Европе. Можно с уверенно¬ стью предсказать, что через несколько коротких лет он сравняется с самыми гордыми столицами Старого Света. Видимо, действующий в живой природе закон смены возрастов и поколений распространяется и на развитие духовной и политической жизни народов, ставя ей извест¬ ные рамки и пределы. В то время как город Медичи 1 все больше ветшает и Королева Адриатики 2 дремлет на своих занесенных илом островах, а Рим можно отыскать лишь по руинам храмов и поверженным колоннам, юная мощь Америки быстро покрывает дикие и пустынные земли За¬ пада благостными плодами человеческого трудолюбия. Для жителя Манхаттана, привыкшего к лесу корабель¬ ных мачт, к причалам, растянувшимся на мйогие мили, к бесчисленным виллам и фортециям, к сотне церквей, к деловито снующим и дымящим в гавани пароходам, к ежедневным изменениям, которые претерпевает родной город, картина, которую мы собираемся нарисовать, пока¬ жется незнакомой и странной. Следующее поколение, возможно, посмеется над тем, что сейчас вызывает наше восхищение; все же мы попытаемся напомнить читателю его страну, какой она была сто лет назад. В час восхода солнца 3 июня 171... года над рекой Гудзон прокатился гул пушечного выстрела. Из амбра¬ зуры небольшой крепости, стоявшей на берегу в том месте, где смешиваются воды реки и залива, показался дымок. Вслед за выстрелом над крепостью взвился флаг; от легкого дуновения ветерка он лениво развернулся на флагштоке, явив взору эмблему Великобритании – крас¬ ный крест на синем поле. 1 Город Медичи – имеется в виду Флоренция. 2 Королева Адриатики – так называли Венецию. 392

В нескольких милях от берега, на фоне зеленею¬ щих высот острова Статен, отчетливо виднелся силуэт ко¬ рабля. Над ним заклубилось маленькое облачко, и гул ответного выстрела достиг города. Флаг, поднятый на крейсере, было невозможно различить за дальностью рас¬ стояния. В ту самую минуту, когда раздался первый выстрел, дверь одного из лучших домов города растворилась, и человек, очевидно его владелец, показался на крыльце, как здесь до сих пор называются дурно устроенные и не¬ удобные входы. Следом за хозяином, очевидно отправляв¬ шимся в какую-то поездку, которая должна была занять целый день, на порог вышел негр средних лет; другой 393

негр, помоложе, нес под мышкой небольшой сверток с до-* рожными вещами. ■– Бережливость, Эвклид, бережливость – вот основа всех основ, – начал или, вернее, продолжал на сочном и звучном голландском языке владелец дома, отдавая стар¬ шему слуге последние распоряжения перед отъездом. – Бережливость многих сделала богатыми, но еще никого не доводила до нужды. Благодаря бережливости дом мой пользуется уважением, и, поверь мне, ни один купец в ко¬ лониях не имеет лучшей репутации и более широких свя¬ зей в деловом мире, чем я. Ты лишь отражение благосо¬ стояния своего хозяина и поэтому, мошенник, с тем большим рвением должен блюсти мои интересы. Если тело погибнет, что станется с тенью? Если я прихворну – ты зачахнешь; если я буду жить впроголодь – ты умрешь голодной смертью; если я умру – ты... Мм-м... Оставляю на твое попечение мое добро, дом и конюшни, и чтоб беречь мою добрую славу! Слышишь, Эвклид? Я отправ¬ ляюсь в «Сладкую прохладу» отдохнуть на лоне при¬ роды... Чума и мор! Видно, народ будет без конца валить в этот перенаселенный город, и здесь станет так же не¬ выносимо, как в Роттердаме в разгар лета. В твоем возра¬ сте уже следует кое в чем разбираться, и, я надеюсь, ты будешь заботливым и благоразумным хранителем моего жилища, пока я отсутствую. Так вот, сударь, я недоволен компанией, которую ты водишь: это неприлично для дове¬ ренного слуги человека, занимающего видное положение в обществе. Что касается твоих двоюродных братьев Брома и Кобуса, то они просто мерзавцы, не говоря уж об английском негре Диомеде – это отъявленный негодяй! Все ключи уже у тебя, вот тебе еще ключ от конюшни. – Он с явной неохотой достал его из кармана. – Но смотри у меня! Ни одна лошадь не должна покидать стойло, разве что на водопой. И следи, чтоб их кормили точно в назна¬ ченное время. Проклятые мошенники! Для манхаттан– ского негра нет разницы между добрым фламандским ме¬ рином и паршивой клячей, и он носится на нем в полночь по дорогам, словно ведьма на помеле! Эвклид, у меня есть глаза на затылке, ты знаешь по горькому опыту. По¬ мнишь, бродяга, как я из Гааги увидел, что ты скачешь на лошадях по лейденской гати, все время беспощадно погоняя их, словно сам сатана?, 394

– Это какой-нибудь злой человек донес тогда хозяи¬ ну, – угрюмо и не очень уверенно пробурчал негр. – Мои глаза донесли мне! Не будь у хозяина глаз, хороший порядок завели бы негры на белом свете! В тол¬ стой книге – ты видел, я особенно часто заглядываю в нее по воскресеньям – записаны отпечатки ног всех негров на острове; и, если кто-нибудь из этих бездельников посмеет появиться на моей земле, можешь быть уверен, что ему не избежать знакомства с городским тюремщиком! И о чем только думают эти мошенники? Уж не считают ли они, что я купил в Голландии лошадей, потратился на их объездку, перевоз и страховку, рисковал, что они забо¬ леют в пути, и все ради того, чтобы видеть, как у них с ребер оплывает жир, словно воск с кухонной свечки! – Что ни случится дурного на острове – все негр виноват! Кто же тогда делает всю полезную работу? Интересно знать, какой цвет кожи был у капитана Кидда?1 – Какой бы ни был, черный или белый, он был отпе¬ тый негодяй, и ты знаешь, как он кончил. Еще раз напо¬ минаю тебе, что этот морской разбойник начал с того, что скакал по ночам на лошадях своих соседей. Его судьба должна бы явиться предостережением всем неграм в ко¬ лонии. Исчадья тьмы! У англичан довольно своих него¬ дяев на родине, и они вполне могли бы уступить нам этого пирата, чтобы мы повесили его здесь, на островах, для острастки всем черномазым Манхаттана. – Это и белому было бы полезно посмотреть, – про¬ ворчал Эвклид, обладавший упрямством избалованного голландского негра, своеобразно сочетавшимся с привя¬ занностью к человеку, в услужении которому он вырос. – Говорят, па корабле Кидда было всего двое черных, и те родом из Гвинеи. – Придержи язык, скакун-полуночник! И ухаживай получше за моими рысаками. Вот тебе два голландских флорина, три гроша и испанский пистарин. Один фло¬ рин – для твоей старой матери, остальное – тебе на гу¬ лянье. Но, если только я узнаю, что твои негодные двою– 1 Капитан Кидд – пират и шотландский капер (частный судовладелец, который на свой страх и риск, но с разрешения правительства воюющего государства нападает на неприятельский флот, а также на нейтральные корабли, везущие военную контра^ банду). Схвачен в Америке и в 1701 году повешен в Англии. 395

родные братья или Диомед посмели сесть на моих скакунов, тем хуже для всей Африки! Череп и кости! Вот уже семь лет я пытаюсь откормить лошадок, а они до сих пор похожи больше на хорьков, чем на солидных меринов! Окончание этой речи донеслось уже издали и звучало скорее как монолог, чем обращение к тезке великого мате¬ матика. Слушая прощальные назидания, негр растерянно посматривал на хозяина. В его душе явно шла борьба между врожденной склонностью к непослушанию и тай¬ ным страхом перед способностью хозяина все узнавать на расстоянии. Пока хозяин еще не скрылся из виду, негр с сомнением следил за ним, но, как только тот завернул за угол, оба негра на крыльце многозначительно, перегля¬ нулись, покачали головой и, разразившись громким сме¬ хом, вошли в дом. До. самого вечера преданный слуга стоял на страже интересов отсутствующего хозяина с вер¬ ностью, доказывавшей, что он считает свое существование неотделимым от человека, полагающего себя вправе рас¬ поряжаться его жизнью. Но, как только часы пробили десять, они вместе с уже упомянутым молодым негром взгромоздились на ленивых, разжиревших лошадей и га¬ лопом проскакали несколько миль в глубину острова, чтобы повеселиться в одном из притонов, посещаемых людьми их цвета кожи и положения. Если бы олдермен 1 Мйндерт ван Бёверут подозревал о том, что произойдет вскоре после его отъезда, он бы, наверно, покидал свой дом не в таком радужном распо¬ ложении духа. По спокойному выражению его лица, кото¬ рое редко бывало встревоженным без веской причины, можно было заключить, что он верит в действенность сво¬ их угроз. Состоятельному бюргеру было немногим больше пяти¬ десяти. Один англичанин со свойственным его нации чувством юмора однажды во время дебатов в муниципаль¬ ном совете отозвался об олдермене как о человеке, состоя¬ щем из одних аллитераций. Когда его попросили выра¬ зиться яснее, он описал оппонента как коренастого, кра¬ снолицего, крутонравого; надменного, назойливого, на¬ стырного ; высокопарного, высокомерного, выспреннего. Но, как обычно для прибауток, в этих словах было больше остроумия, чем правды, хотя, сделав небольшую поправку 1 Олдермен – член совета графства и городского совета, 396

на натяжки, продиктованные политическим соперничест¬ вом, читатель получит достаточно наглядный для нашего повествования портрет. Если прибавить, что олдермен был очень богатым и удачливым купцом, и холостяком к то¬ му же, этого будет достаточно для его характеристики на данной ступени нашего рассказа. Несмотря на ранний час, энергичный и процветающий купец, покинув свое жилище, шествовал по узким и пустынным улицам родного города размеренной и велича¬ вой походкой. Несколько раз он останавливался потолко¬ вать с доверенными слугами своих знакомых, неизменно завершая расспросы о здоровье хозяина каким-либо шут¬ ливым замечанием в адрес чернокожего собеседника, из чего следует заключить, что, невзирая на столь преувели¬ ченную требовательность по части домашней дисциплины, достойный бюргер был человек незлобивый. Расставшись с одним из таких негров, без дела слонявшихся по ули¬ цам, и завернув за угол, олдермен впервые за все утро увидел человека одного с ним цвета кожи. Наш бюргер вздрогнул от неожиданности и сделал невольное движе¬ ние, чтобы избежать непредвиденной встречи, но тут же, 397

поняв, что это невозможно, покорился неизбежности с та¬ ким видом, будто несказанно рад свиданию. – Восход солнца... утренняя пушка... и господин ол¬ дермен ван Беверут! – воскликнул встречный. В такой последовательности начинается день в нашем городе! Олдермен ван Беверут был вынужден ответить на это вольное и несколько шутливое приветствие. Сняв шляпу и поспешив придать своему лицу обычное выражение, он церемонно поклонился, как бы желая пресечь игривый тон, в котором была начата беседа. – Колония имеет основания сожалеть о том, что гу¬ бернатор, который так рано покидает свое ложе, больше не служит ей. Нет ничего необыкновенного в том, что мы, торговые люди, поднимаемся спозаранок; но не все жи¬ тели нашего города поверили бы своим глазам, если бы им выпало такое счастье, как мне: встретить вашу свет¬ лость в столь ранний час. – Сэр, многие жители колонии имеют основания не доверять своим чувствам, но никто не ошибется, считая олдермена ван Беверута деловым человеком. Тот, кто занимается торговлей бобровыми шкурами, должен быть упорен и предусмотрителен, как бобр! Если бы я был чиновником геральдической палаты, я дал бы тебе такой герб, Миндерт: оскалившийся бобер, по всему полю мехо¬ вая мантия, которую поддерживают два охотника-индейца из племени мохоков и девиз: «Трудолюбие». – А что вы скажете, милорд, о поле без единого пят¬ нышка – олицетворении чистой совести, щедро дающей руке и девизе: «Бережливость и справедливость»? – отве¬ тил олдермен, не разделявший шутливого настроения сво¬ его собеседника. – Щедро дающая рука мне нравится, хоть это и пах¬ нет тщеславием. Я вижу, вы хотите сказать, что род ван Беверутов на сегодняшний день не нуждается в услугах геральдической палаты? Помнится, я уже видел где-то вашу эмблему – ветряная мельница, водяная дамба, зеле¬ ное поле, усеянное черными овцами... Но нет! Память – предательская штука! Утренний воздух способствует игре воображения! 1 М о х о к и – одно из индейских племен Северной Америки, обитавшее по берегам Гудзона и его притока – реки Мохо^ 398

Которое не может служить монетой для расплаты с кредиторами, милорд, – язвительно подхватил Миндерт. – К великому сожалению. Это весьма неблагора¬ зумно, олдермен ван Беверут, вынуждать джентльмена бродить по ночам, словно тень отца Гамлета, и скры¬ ваться при первом крике петуха. В ухо моей царственной кузины был влит яд худший, чем в ухо «убиенного дат¬ чанина», иначе сторонники господина Хантера не имели бы причин торжествовать! – А разве нельзя предложить залог тем, кто замкнул за вами дверь темницы? Тогда ваша светлость полу¬ чили бы возможность прибегнуть к противоядию. Этот вопрос задел больное место экс-губернатора. Его словно подменили. Лицо вельможи, на котором все время играла усмешка светского шутника, стало важным и серьезным. Во всем его' облике, одежде, осанке, во всей долговязой, хотя и не лишенной изящества фигуре, мед¬ ленно шагавшей рядом с плотным олдерменом, чувство¬ валась вкрадчивая непринужденность и льстивая манер¬ ность – качества, обретаемые даже самыми порочными людьми, долго вращавшимися в высшем свете. – Ваш вопрос, любезный ван Беверут, доказывает доброту вашего сердца и подтверждает репутацию велико¬ душного человека, которой вы пользуетесь в обществе. Действительно, королеву убедили подписать рескрипт о моем отозвании и назначить господина Хантера губер¬ натором колонии, но все это можно было бы изменить, если бы мне удалось получить аудиенцию у моей царст¬ венной родственницы. Я не отрицаю неблагоразумия не¬ которых своих поступков, сэр. Мне не пристало опровер¬ гать их в присутствии олдермена ван Беверута, извест¬ ного своими добродетелями. Согласен, было бы лучше, как вы только что изволили намекнуть, если бы моим девизом явилась «Бережливость». Но щедро дающую руку на моем гербе вы у меня не отнимете. У меня есть недостатки, сэр, но даже мои враги не посмеют сказать, что я когда– либо оставлял друга в беде. – Я менее всего склонен обвинять вас в этом, ми¬ лорд, хотя никогда не имел случая испытать вашу дружбу. – Ваша беспристрастность вошла в поговорку! «Че¬ стен, как олдермен ван Беверут!», «Великодушен, как олдермен ван Беверут!» только и слышишь со всех 399