Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести"

Автор книги: Дмитрий Снегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 44 страниц)

2

От Боровичей дивизион двигался своим ходом. Ехали только ночью. Рассвет заставал артиллеристов то в густом лесу, то под копнами свежего сена, то в кустарнике у берега какой-нибудь тихой речушки.

Как много здесь рек и лесов! Рядом с Береговым ехал связист Нуркенов и восхищенно шептал:

– Вода... вода... А карагач какой! Кудай плохой человек, – шутил он, – обидел Казахстан, дал много степей и мало карагачу.

– Где вы видите карагач? – удивился Береговой зоркости Аямбека.

– Вот – кругом, шумит и темно от него, – отозвался он.

Береговой улыбнулся. Нуркенов называл карагачом всю эту массу елей, сосен, берез и дубов, обступивших батарейцев плотной толпой со всех строи.

– У нас в районе сильные ветры, – продолжал Аямбек, – особенно весной. Землю сушат – беда. А воды мало. Деревьев совсем нет. Отец говорил – лес надо садить.

– Ваш отец агроном?

– Нет, но он много лет батрачил у одного кулака в Семиречье, за садами ухаживал, ну и научился кое-чему.

Нуркенов примолк, и некоторое время они ехали бок о бок в непроглядной тьме, прислушиваясь к шуму дождя.

– Умный старик – мой отец, – снова нарушил молчание Аямбек. – Пытливый, беспокойный. Сейчас со мной живет, совсем старый стал, а никому спуску не дает. В школе он вроде агитатора. Я, говорит, живая история.

При эти словах Нуркенов ласково, тихо засмеялся.

– И где он только вычитал про живую историю! А история чаще всего сводилась к ведру. Было ведро, в нем варили пищу. И вдруг – проносилось дно. Не в чем пищу варить. Пошел отец к хозяину. Дай, говорит, ведро. Тот как на него заорет: «Если каждому малаю я начну давать ведра, вы с меня, собачье племя, однажды штаны снимете». И прогнал. Жил отец по соседству с жестянщиком, русским, лачужки их напротив стояли. Поведал он жестянщику про свое горе, а тот отцу и сказал: «А за каким чертом ты полез к этому мироеду?..Что он нам, сват-брат? Подохни мы сейчас с голода, он «ох» не скажет. Нет, дружище, нам, бедноте, надо друг дружки держаться, русский ты или казах. На, бери, – и протянул отцу оцинкованное ведро, – да не показывай его хозяину, – пояснил жестянщик, – ведро-то его, а я ему подсуну другое...». Вот как мы жили при Николае, – заканчивал свой рассказ отец.

Нуркенов придержал свою лошадь, пропуская Берегового вперед, но вдруг снова поравнялся с ним и, как бы оправдываясь, быстро заговорил:

– Я не об этом хотел вам рассказать, товарищ младший лейтенант. Это так, к слову пришлось. О лесе я. Отец со старшеклассниками создал при школе питомник. Ездил он за семенами в Алма-Ату, в Институт земледелия. Привез вместе с семенами десятка три саженцев. Принялись. И питомник поднялся. Думаю, к моему возвращению на пришкольном участке парк разрастется. А может быть, и шире дело пойдет. Отец у меня напористый, район в покое не оставит.

– Чудесный у вас старик, – отозвался Береговой, наклоняясь к седлу: тяжелые мокрые ветви хлестнули по спине.

– Отец до сих пор хранит ведро, которое подарил ему жестянщик, – задумчиво пояснил Аямбек.

Тихий, мелкий и густой дождь настойчиво преследовал артиллеристов. Вода проникла сквозь плащ-палатки, увлажнила гимнастерки и брюки, скапливалась в сапогах и вокруг поясниц, туго стянутых ремнем. Закурить бы, погреть душу дымком, да нельзя – строжайше запрещено. За полночь втянулись в село и, прижавшись к домам, долго стояли, не расседлывая лошадей, не встряхивая тяжелых плащ-палаток. Мимо дивизиона по улице двигался молчаливый, колеблющийся поток какого-то стрелкового полка. Людей не было видно, и, казалось, каски, которые отсвечивали едва улавливаемым светом, сами собой мерно плыли по воздуху, полному дождя и мрака.

– Командир головной батареи, – услышал Береговой голос Петрашко. – Идемте со мной.

Береговой присоединился к остальным командирам. Арсений провел их через всю улицу на противоположную окраину села. По липкому от грязи крылечку поднялись они к двери, которую Арсений открыл коротким рывком, вошли в большую светлую комнату. Свету так много, что больно смотреть.

– Ну и погода, – протянул Андреев, поеживаясь.

– Вынимайте карты, – проговорил Петрашко, – дивизиону приказано занять боевой порядок. Готовность к 6.00.

Он терпеливо, долго объяснял маршрут движения, район огневых позиций и наблюдательных пунктов. Медленно водил Береговой карандашом по черным извилистым линиям – оврагам, перелескам, пашням и мостам, обозначенным на карте. Он заставлял себя запомнить все. За стенами этой светлой, уютной комнаты ждали его бойцы, дождливая ночь и неизвестность. Как это все хорошо, понятно и легко на карте. Да ведь не положишь ее под колеса орудиям, чтобы проскочить вот к этой зеленой опушке леса недалеко от крохотного сельца со странным названием Плоское.

– Запомнили? Отправляйтесь. Утром проверю. И чтоб полный порядок был, – торопил командир дивизиона.

Береговой медленно свернул карту и втиснул ее в планшетку. Он еще не умел тогда по-настоящему «читать» эту спасительную карту и едва ли догадывался о том, какую незаменимую и верную службу сослужит она всюду, куда бы ни забросила его потом фронтовая страда...

Береговой долго водил батарею в поисках поселка Плоское. Он загнал разведку, измучился сам, чуть не потопил орудия в какой-то тихой речушке, а села не нашел. По карте до него каких-нибудь пять километров, батарея же исколесила не менее двадцати. И вдруг, когда, измученный и отчаявшийся, он притулился к стогу сена, чтобы в который раз «сверить карту с местностью», совсем рядом раздался простуженный кашель.

– Кто тут?

Долго не было ответа. Только шум дождя и ветра. Наконец от соседнего стога отделилась смутно различимая фигура, и хриплый голос спросил:

– Чего вам?

Неожиданный встречный оказался колхозным сторожем из Плоского. Он довел батарею до опушки леса и, не принимая благодарности, исчез во тьме ночи.

Утром, когда уже кое-как оборудовали позицию, появился Скоробогат-Ляховский. Он обошел всю батарею. Береговой сопровождал его. Идти было трудно. Комья грязи, листья и трава приставали к обуви. Неяркое утреннее солнце согревало землю, обильно политую за ночь дождем. Густая пелена испарений ползла по низинам, не шелохнувшись стояли деревья, словно убаюканные крепким сном.

– А вот это мне совсем не нравится! – укоризненно говорил Ляховский, останавливаясь у линии связи, ведущей на наблюдательный пункт.

– Слышимость, товарищ батальонный комиссар, хорошая.

– Не об этом я. Кабель у вас по открытому полю протянут. Зачем же вы его на шесты подвесили?.. Сразу видно, где наблюдательный пункт, где огневая. Конечно, больше работы – закопать проводку. Зато надежнее, а главное – полная маскировка. Заставьте связистов потрудиться. Скоро бои – некогда будет переделками заниматься.

Он вынул черную трубку-мефистофеля и тщательно набил ее махоркой. Закурить ему помешал дежурный.

– Завтрак готов, – доложил он.

– Разрешите приступить к завтраку? – обратился Береговой к Ляховскому.

– Приступайте, приступайте. Да и я заодно с вами подкреплюсь.

Разместились на разостланных плащ-палатках; котелки с янтарным горячим супом пошли по рукам. Батарейцы ели шумно, с завидным аппетитом.

– Ну как, товарищи, осваиваете новые места? – обратился к бойцам Ляховский, отстраняя котелок и снова извлекая трубку.

– Дело привычное, – не задумываясь, ответил один из бойцов.

– Не очень, – покачал головой Нуркенов и смущенно улыбнулся.

– Что так?

– Дома была степь, тут много лесу, не видно, куда идти.

Бойцы засмеялись.

– Он сегодня умудрился в трех соснах заблудиться! – выкрикнул кто-то.

– Не вместе ли кружили? – укорил насмешника Нуркенов.

– Дело, товарищи, серьезное, – вынул из полевой сумки записную книжку Скоробогат-Ляховский, – к лесу нам придется привыкать, научиться ориентироваться в нем не хуже, чем, скажем, в степях. Какие же из нас артиллеристы получатся, если мы будем блудить среди трех сосен? Не фашистов бить, а друг друга разыскивать.

– Мы, товарищ батальонный комиссар, с сегодняшнего дня вводим занятия – хождение по азимуту в лесу, – вступился Береговой за Нуркенова. – Действительно, лес не стихия казахстанцев.

– Правильно, – одобрительно кивнул Александр Иванович Ляховский и что-то записал в блокнот.

– Разрешите вопрос, – обратился к нему ездовой Печерин.

– Давайте, давайте...

Печерин поднялся и при общем внимании спросил:

– А что мы теперь будем делать... в большом масштабе, товарищ батальонный комиссар?

– Очень правильный вопрос. Да вы садитесь, товарищ Печерин, – ответил Александр Иванович и, выждав, когда сядет ездовой, поднялся сам. – Мы находимся сейчас в распоряжении командования фронта, во втором эшелоне. Это значит, что мы должны быть готовы в любую минуту к совершению самых неожиданных маршей. Далее. В ближайшие дни батареи проведут боевые стрельбы, будем держать серьезный экзамен. И еще. Мы, товарищи, на фронте, не на первой линии, но на фронте, – особо выделил он последние слова, – и рядом с нами, в этих лесах, нередко встречаются «кукушки».

Ляховский остановился, но по лицам бойцов угадал, что слово «кукушки» для них – не новость, и продолжал:

– Надо, товарищи, научиться безошибочно обнаруживать «кукушек» и умело снимать, то есть уничтожать их. Короче – бдительность, осторожность, смелость.

Береговой смотрел на комиссара, и он казался ему не таким, каким привыкли видеть его батарейцы. Голос глуховат, брови сдвинуты, в глазах не сияла затаенная улыбка. И в речи его не было обычной плавности и яркости. Едва сдерживая внутреннее волнение, комиссар закончил:

– Сегодня ночью, товарищи, убиты диверсантами два наших бойца. Будьте бдительны!

Будут проходить дни, месяцы, годы. Будут бои, марши, пребывания в резерве. Но батарейцы уже никогда не забудут слов комиссара.

3

Дул ласковый ветерок. Он едва колебал вершины деревьев. Сквозь ветви было видно, как над вершинами спокойно проплывали клочковатые облака – предвестники ранней осени. Их едва уловимые отражения скользили по темной водной глади речушки, огибавшей небольшую рощу.

Сюда, в эту рощу, собрал по тревоге Панфилов весь командно-политический состав дивизии. Он стоял в центре – строгий, сосредоточенный, лицо его казалось бледным резко выделялись скулы и широкие, вразлет, брови. Генерал расстегнул у ворота шинели крючок, спокойно сказал:

– Сегодня на рассвете воздушный десант фашистов захватил станцию Крестцы. Нам приказано – уничтожить десантников. Выполнение этой первой боевой задачи возлагаю на батальон капитана Степанова.

Тут же Береговой узнал, что его батарее приказано поддерживать операцию авангардного батальона. Сердце его тревожно забилось. Нетерпение охватило командира батареи. Сейчас же, немедленно орудия на передки и – в бой!

К нему подошел сухощавый высокий капитан. Весь он увешан ручными гранатами, ловко притороченными к широкому ремню. По мерке сшитая шинель и чуть сдвинутая на правый висок пилотка придавали капитану щеголеватый вид.

– Будем знакомы. Комбат Степанов-Булатов, но зовусь просто Степановым.

Он крепко пожал Береговому руку и приветливо улыбнулся.

– Рад знакомству. Выступаем немедленно, – не то спросил, не то предложил Береговой, стараясь скрыть свое волнение.

Степанов взял его под руку. Они вышли из рощи, лиловый свет заката озарил их. Лицо капитана, показавшееся Береговому таким молодым и свежим в сумраке рощи, было покрыто редкими глубокими морщинами. Он говорил рокочущим басом, и яблоко кадыка резко обозначалось на его длинной шее.

– Генерал приказал действовать самостоятельно. Думаю, что вы еще не воевали, а я всю гражданскую войну в огне прошагал. Да ведь давненько это было, а воевать – дело не простое. Выходит, оба мы молодые вояки. Бойцы – тем более. Я решил на Крестцы двигаться вот этой малонаезженной просекой. Чтобы нас из лесу внезапно не расстреляли, пускаю «гребешки» вправо и влево от просеки, человек по пятнадцать. Ваша батарея будет следовать в хвосте батальона, с тыла нас прикроет один взвод. Прошу об одном: будьте каждую минуту готовы к отражению танков.

Говорил Степанов медленно, с паузами, как будто что-то еще додумывая, взвешивая, решая в уме. Он легонько придерживал Берегового за борт шинели и неотрывно смотрел в его глаза:

– Атаку начнем с рассветом. Понимаете, легче управлять будет. Бой-то первый. Никто из нас еще не обстрелян, как говорится. А в потемках как бы батальон не растерять. Если нет возражений, – на этом и порешим.

Береговой молча и с почтением согласился. Вместо нетерпения собранность и тревога овладели им. Капитан ему уже казался не картинно-красивым, а сосредоточенным и строгим.

Авангард двигался медленно. Часто появлялся генерал. Он придирчиво проверял и то, как в батальоне организовано охранение, и то, как артиллеристы будут отражать фашистские танки, и насколько надежно «прочесывается» по сторонам и впереди лес.

В Крестцы батальон вступил, действительно, на рассвете, но без единого выстрела. Бойцы увидели разбомбленные здания с геранями в окнах, какие-то воинские подразделения, услышали гудки паровозов. Никакого десанта, разумеется, здесь не было, а просто дивизия передвигалась на новое место, и это передвижение Панфилов решил использовать в учебных целях под видом боевой операции.

На следующее утро, проверяя боевой порядок частей, генерал, появившись на батарее Берегового, просто высказал похвалу:

– Молодцы, хорошо действовали.

Впервые Курганов одобрительно улыбнулся одними глазами, но, так и не сказав ни слова, ушел за генералом в другие подразделения.

Петрашко и Береговой поднялись на наблюдательный пункт, и тут Арсений объявил:

– В 14.00 будешь проводить боевые стрельбы.

Береговой ответил не сразу. Вторые сутки не давал ему покоя больной зуб. Резкий ветер пылью засыпал глаза.

– Стрельба гранатой? – как бы между прочим спросил он.

– Задачу определит командир полка.

Петрашко отвел в сторону свои синие красивые глаза, и Береговой понял – стрелять ему проклятой шрапнелью.

Легко сказать – отстреляться шрапнелью, когда первый раз в жизни по твоей команде полетят не условные, а боевые снаряды и надо будет умело и расторопно «накрыть» цель, да еще в присутствии такого командира, как Курганов!

Подполковник появился без пяти минут два. Приняв рапорт, Курганов поставил задачу:

– Ориентир два, левее 1-80. Сосна. Наблюдательный пункт противника.

И больше ни слова. Он отошел в сторону и засек время. «Спокойнее», – выстукивало в груди сердце Берегового. «Спокойнее», – властно и одобрительно светили ему синим огнем глаза Петрашко. Но вот данные готовы.

– Огонь!

После пятой шрапнели Курганов приказал:

– Стой, огонь отставить.

Потом сделал короткий разбор стрельбы.

– Отстрелялись неплохо. Но почему вы понизили уровень на 0-10, а не на 0-05, как того требуют правила стрельбы? Вам просто повезло. Огневики работали замечательно.

Береговой молчал. Зуб, о котором он забыл во время стрельбы, теперь заболел с удвоенной силой. За Берегового вступился Петрашко:

– Командир батареи поступил согласно последним дополнениям к правилам стрельб.

– Где, каким?

Береговой молча протянул Курганову тоненькую книжонку. Подполковник впился в нее глазами и покраснел:

– Молодец.

Он резко встряхнул руку Берегового и покинул наблюдательный пункт.

4

Панфилов, осмотрев артполк, поехал в медсанбат, который он приказал впервые по-боевому развернуть. Его встретил Желваков, и генерал поздоровался с ним, как со старым знакомым. Он не торопясь обошел операционную, палаты, жилые помещения, придирчиво и строго требуя соблюдения уставного порядка, если замечал какое-нибудь упущение. В одной из палат он встретил медицинскую сестру, которую запомнил по Алма-Ате. Сестра без смущения, с любопытством смотрела на генерала.

– Ну как, удобнее? – показал Панфилов на ее просторные сапоги.

Девушка не нашлась, что ответить, щеки ее покрылись румянцем.

– А туфли где же? – допытывался генерал.

– По вашему совету оставила дома.

– Правильно поступила, – улыбнулся Панфилов.

На кухне к нему подбежал боец:

– Дежурный по кухне, медицинская сестра Панфилова.

Генерал сухо принял рапорт, и Вале он показался далеким, чужим.

– Вольно... вольно, – опустил он руку и подошел к бойцам, которые чистили картошку.

– А как у вас?

– Хорошо, товарищ генерал. Привыкаем к боевой обстановке.

– Это за картошкой боевая обстановка?! – рассмеялся Панфилов. – Нет, бои еще впереди.

Бойцы не поддержали разговора. Генерал, заметив это, спросил:

– Невесело тут у вас... Что приуныли?

И тогда поднялся один из бойцов:

– С махоркой у нас заминка вышла, товарищ генерал. Старшина второй день держит нас без курева.

– Вот это плохо, – нахмурился Панфилов и вынул из кармана нераспечатанную пачку махорки. – Правда, виноват тут не старшина, а кое-кто повыше, но это дело поправимое.

Он поделил махорку среди бойцов и оставил себе равную долю.

– Маловато, но душу отвести хватит. Махорка будет у вас сегодня, – пообещал Панфилов и прошел с Желваковым в его палатку.

Он снял шинель, присел к столу.

– Нехорошо с махоркой у вас получилось, Николай Васильевич. Надо уметь следить за всем. Забота о бойцах – наша первая обязанность, – укоризненно заметил он Желвакову, и брови его недовольно сошлись над переносицей: ему неприятно было напоминать прописную истину этому бывалому служивому человеку. Он жестом пригласил хирурга сесть и устало закончил:

– Я сегодня, кажется, забыл поесть. Давайте пообедаем вместе.

Когда уже было убрано со стола и Панфилов собрался уезжать, Желвакова внезапно вызвали. Возвратясь, он сообщил:

– Товарищ генерал, медицинская сестра Панфилова просит разрешения обратиться к вам.

Панфилов пристально посмотрел на хирурга и раздельно произнес:

– Передайте медицинской сестре Панфиловой, что генерал занят и принять ее сейчас не может.

Он тут же покинул палатку и едва не столкнулся с дочерью. Она глядела на него широко открытыми глазами, и Иван Васильевич догадался, что дочь слышала его слова.

– Проводи меня, – тихо пригласил он.

У машины он взял ее за плечи, ласково заглянул в глаза.

– Привыкаешь?

– Давно привыкла. В медсанбате для меня теперь все родное.

– А что пишет комсомол?

– Секретарь уже воюет...

– И мы, Валюша, скоро в бой. Теперь ты пиши почаще матери: и за меня, и за себя.

– Ты сам не забывай. Я только об этом и хотела тебя попросить.

5

Стоял на диво ясный, солнечный день. Березы – в желтом уборе. Кое-где проступала поблекшая трава, по обочинам картофельных полей – кучки почерневшей, влажной от утренних рос ботвы.

С утра Петрашко знакомил Берегового с дивизионом. Вчера Береговой простился с батареей и отбыл согласно приказу к Курганову, который и объявил ему, что отныне Береговой – заместитель командира второго дивизиона по строевой части.

Они ехали на шестую батарею вдоль берега спокойной речушки. Дорога вилась меж густого березняка, и желтые листья, отслужив положенный им срок, срывались с веток и лениво падали на плечи, на дорогу, на тихую, молчаливую воду. В который раз Арсений вполголоса начинал: «Роняет лес багряный свой убор», но, не дочитав строфы, мечтательно умолкал, и только по широкому жесту руки можно было догадаться, как он восхищен красотой осени.

– Стоп, – неожиданно остановился он и, спрыгнув с коня, отдал поводья ординарцу. Береговой проделал то же самое.

– А ну посмотрим, как ты владеешь гранатой, – улыбнулся ему Петрашко.

Арсений вынул из чехла ручную гранату, осторожно и умело вставил запал и, широко размахнувшись, бросил ее на противоположный берег. Граната разорвалась.

Петрашко отступил назад.

– Бросай ты.

Граната Берегового, кувыркаясь, ударилась о кромку берега и скатилась в воду. Прошла минута-другая – взрыва не произошло. Он недоуменно обернулся. Арсений едва сдерживал улыбку.

– А с предохранителя ведь ты забыл снять.

Береговой быстро отстегнул противотанковую гранату, зарядил и бросил на середину реки. Взрыв – и столб воды поднялся над рекой, а на воде появились нежные белые рыбешки. Петрашко подошел к Береговому, брови его были сдвинуты. Ровно, не повышая голоса, он сказал:

– Выдержка, внимательность и спокойствие, на мой взгляд, первые качества артиллериста. А горячность... она даже при глушении рыбы мало пользы приносит.

Краска стыда проступила на лице Берегового, а Петрашко наклонился, взял ком земли и ловко бросил в стайку оглушенных рыбешек. Они мгновенно ожили и нырнули в глубину.

Молча сели командиры на коней, тронулись.

Неожиданно позади раздался топот коня. Они оглянулись. Всадник махал им. От быстрой езды он вспотел, пилотку держал в руке, видимо, не раз она слетала с его стриженой головы.

– Товарищ лейтенант, – обратился разведчик к Петрашко, – вас вместе с заместителем срочно вызывает командир полка.

– Сообщите по телефону: выехали, – ответил Петрашко разведчику, а Береговому коротко сказал: – Тронулись.

Всю дорогу они рысили, не обронив ни фразы. Петрашко не любил вслух высказывать своих предположений, тревог и догадок, когда дело касалось службы, – редкая черта характера, не каждый наделен ею. И только за километр до штаба полка, перейдя на шаг, он, как бы между прочим, обратился к Береговому:

– На батарее удобно. Она всегда в кулаке своего командира находится. Дивизионом управлять сложнее. Разбросанность какая, а все равно ты каждую батарею сам обязан нацеливать куда нужно, держать под контролем.

Курганов стоял у крыльца, рядом с ним нетерпеливо перебирали ногами подседланные кони, – командир полка куда-то собрался ехать.

– Опаздываете, опаздываете, – вместо приветствия проговорил он, вынимая какие-то бумаги из полевой сумки. Тут же, у крыльца, без лишних слов, точно и ясно он объявил Петрашко и его заместителю план погрузки полка в эшелоны, место и время, протянул Береговому приказ.

– Начальником последнего эшелона назначаетесь вы. При погрузке не исключены налеты фашистской авиации. Смотрите мне, чтобы все было в порядке. Ответите, если что. Командир дивизиона, – он кивнул на Петрашко, – со мной в головном эшелоне. Ясно?

– Ясно.

– Действуйте.