Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. Т. 5. Повести"

Автор книги: Дмитрий Снегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

Береговой остановился и, уже не сдерживая гнева, предупредил лейтенанта:

– Если у вас во время боя не будут действовать линии связи, наше знакомство кончится для вас плохо.

До наблюдательного пункта они больше не говорили.

Командир подручной батареи, капитан Ковалевский, встретил Берегового подчеркнуто официально и сухо. На нем темно-синего сукна венгерка, отороченная светлым каракулем, портупеи ловко лежали на его крутых плечах. Голову командира батареи украшала шапка из пушистого роскошного меха, отчего она казалась непомерно огромной. Говорил он очень быстро и тихо, неясно выговаривая слева. Как бы в оправдание этого он пояснил:

– Люди спят. Устали. Не надо пока тревожить.

В темном сарае действительно вповалку на сене спали, прижавшись друг к другу, бойцы и командиры роты, только что смененной в окопах товарищами. Взрослые люди спали по-детски, уткнувшись лицами в плечо или спину соседа, крепко обняв, кто автомат, кто пулемет. И, казалось, никакая сила не способна была нарушить этот глубокий солдатский сон. Не в состоянии сделать это ни бомбежка, ни разрывы снарядов. И только команда «в ружье» поднимает их мгновенно.

Береговой осторожно обошел спящих бойцов и бесшумно взобрался на чердак осмотреть «глаза». В полутьме он различил двух связистов и еще одного человека, должно быть, разведчика. В одном из связистов он без труда узнал Нуркенова и кивнул ему. Связист ответил без обычной приветливости, голос его звучал натянуто громко.

– Ты здоров? – участливо спросил Аямбека командир дивизиона.

– Здоров.

– Так что с тобой?

– У меня все в порядке.

– С новым местом еще не свыкся, – вступил в разговор сержант и широко улыбнулся, зубы его блеснули в ночном сумраке.

– Разведчик?

– Командир отделения разведки восьмой батареи сержант Нищета, – ответил тот, и в голосе его прозвучало столько молодости и напускной солидности, что Береговой невольно улыбнулся.

– Будем знакомы – командир дивизиона... А где же ваша стереотруба?

– В такой маневренной войне не до стереотрубы. В финскую обходились биноклем, – ответил вместо Нищеты командир батареи. Он стоял и небрежно перебирал ремни бинокля, висевшего у него на груди.

Береговой спросил:

– Вы в финскую компанию кем были?

– Командиром взвода разведки.

– И без стереотрубы обходились?

– Чаще всего – да.

– И тоже предпочитали стрельбу по площадям другим видам стрельб?

Ковалевский промолчал и отвел глаза в сторону. Это Береговой понял по движению его огромной пушистой шапки.

– Вот что, Ковалевский. Давайте условимся сразу: бинокль биноклем, а чтобы стереотруба всегда была на вашем наблюдательном пункте.

В наступившей паузе он невольно вспомнил Курганова и мысленно прикинул: как бы он поступил сейчас на его месте? А Ковалевский, склонившись куда-то в глубину сарая, повелительно крикнул:

– Командир взвода управления, немедленно стереотрубу!

– Она здесь, товарищ капитан, – раздался спокойный голос Нищеты.

– Так что ж ты до сего часа не установил? – набросился на него командир батареи.

– Есть установить!

Береговой сошел вниз с чувством неудовлетворенности. С Ковалевским еще не раз, видимо, придется говорить совсем не так, как ему хотелось бы. Ну да ничего, горячится – значит заело, наверное, привык быть первым в дивизионе командиром. Это уже хорошо.

В сарае, когда Береговым начала овладевать сладкая дрема, к нему неожиданно прижался Нуркенов и зашептал:

– Большое спасибо вам за рекомендацию. Вчера вечером меня в партию приняли. Только жалею – от своих пришлось уйти.

– Мы всюду свои, Аямбек. Поздравляю тебя и радуюсь – Береговой молча пожал руку связисту. И так хорошо стало у него на сердце! Но оба они тосковали в эту минуту о друзьях, скучали по родному для них второму дивизиону.

3

Невольный прогноз начальника связи дивизиона оправдался. За этот день боя, самый тяжелый и неприятный для Берегового, телефонная линия умолкала не менее ста раз. Только по непрерывному реву немецких танков и грохоту разрывов он мог догадываться, что от Соколово остались одни развалины.

– Нуркенов, – обратился Береговой к своему связисту, – иди на линию. Устрани порывы, выясни, где начальник связи.

Связист вышел, вскинув контрольный аппарат, но вскоре возвратился. Полушубок его был расстегнут, шапка сдвинута на затылок.

– Товарищ командир дивизиона, в Соколово немцы.

Наступила тишина, и сразу стали ненужными и наблюдательный пункт, и телефонная линия, и окопы, которые успели отрыть за ночь стрелки.

– Что будем делать? – обратился к Береговому командир роты.

Береговой-то знал, что ему делать: ему любой ценой надо пробиться к батареям, там его ждали с таким же вопросом. Он сказал об этом командиру роты.

– А вы вместе с Ковалевским проскочите, – неопределенно закончил он. Неопределенно потому, что мозг сверлила одна мысль: а как же быть с предписанием – без письменного приказа не отходить? Но как, кто теперь доставит этот приказ?

И вдруг в сарай вошел молодой красивый командир. Береговой узнал в нем инструктора политотдела дивизии Евгения Иванова, который давно зарекомендовал себя как бесстрашный человек, и его всегда посылали выполнять самые опасные и ответственные задания.

– А, вот где вы! – радостно проговорил политрук, широко раскинув руки, словно намереваясь обнять всех сразу. – Собирайтесь и марш за мной.

Гора с плеч! Береговой заторопился. Он хотел засветло перебраться через шоссе и отыскать дивизион. Ковалевскому он отдал приказ, как ему следует поступить.

– Я с вами пойду, – выслушав, решительно заявил тот. Говорил он это не только по долгу службы, но и по велению сердца, однако Береговой твердо заявил:

– Нет, Ковалевский, вы пойдете с пехотой и выведете управленцев. Со мной – ординарец и... да, вот Нищета еще пойдет со мной...

Они шли по лесу, целиной. Вечер бродил меж стволов, но верхушки сосен еще золотили косые лучи заката. По мере приближения к Соколово лес наполнялся какими-то конниками, повозками, в небе кружили бомбардировщики. Кавалеристы вели лошадей в поводу, не обращая внимания на беспорядочную бомбежку. На повозках раненые, видно, кавалеристы недавно побывали в каком-то деле и теперь пробирались к своим.

Когда Береговой и его спутники вышли на опушку, напротив Соколово, совсем стемнело, и чужой, нерусский говор отчетливо доносился до них. Осторожно брели они вдоль опушки на восток, а по шоссе в том же направлении двигались немецкие солдаты, повозки, кухни. Затаившись у изгиба оврага, артиллеристы решили выждать удобный момент. И вот этот момент наступил. Прошла очередная группа немцев, шоссе опустело, и только где-то далеко, почти у Соколово, слышался неясный шум. Они побежали к шоссе, как только можно было бежать по снегу, который доходил до колен. Но когда нога почти ступила на накатанный снег, со стороны Соколово на дьявольской скорости вырвался танк. Артиллеристы едва успели упасть, а танк уже пролетел, и орудие его, повернутое в сторону немцев, раз за разом выбрасывало термитные красные снаряды. За первым танком мчался второй, третий, и гусеницы последнего, скрежеща и взрывая снег, едва не перемололи лежащих. Там, впереди, куда умчались танки, возникла беспорядочная стрельба, раздались крики, но все это Береговой слышал, кубарем катясь по склону, туда, где должен был стоять дивизион.

– Ну и дал он им, – услышал он голос Нищеты, когда они уже снова пробирались по лесу навстречу немецкому потоку, только по противоположной стороне.

– Кто, кому? – машинально спросил Береговой. Мысли его были устремлены вперед.

– Да ведь первый-то танк был наш, а за ним немецкие гнались. Вот он и отстреливался. Эх, и потоптал же он фашистов, которые шли впереди. Слышали крик? И откуда он, милый, такой взялся? – ласково восхищался Нищета. «Да ведь это же наш Т-34», – подумал Береговой, пробираясь сквозь ветви, а его новый ординарец Топорков после короткого молчания резюмировал:

– Пробьется он. Наши танкисты везде пройдут.

– Стой, кто идет? – вдруг остановил их невидимый человек, и не успел Береговой ответить, как из-за снежного куста выскочили двое бойцов и радостно, наперебой, забыв про осторожность, зашумели:

– Сюда, сюда!

– Все на месте? – единственно, что смог сейчас произнести Береговой. Спазмы перехватили его горло. Бойцы это восприняли как предупреждение не кричать, и один из них тихо произнес:

– Все в порядке. Товарищ комиссар принял круговую оборону, немцы-то уже, почитай, два часа как идут по шоссе. Вот и поставил он вокруг секреты.

Береговой уже увидел Усанова. Он стоял в своем нескладном полушубке и кирзовых сапогах, молчаливый, спокойный. Все орудия дивизиона он успел стянуть к одному месту. «Молодец, молодец!» – Береговой крепко пожал ему руку.

– Отбой и на передки, – сказал он командирам. – Порядок движения: седьмая батарея – в голове, за ней гаубичная, замыкает пушечная восьмая. Без шума, без суеты, без огня.

– Понятно.

– Ну, а тебе, комиссар, придется впереди шагать. Противника смотреть и получше дорожку отыскивать.

Ночь. Мороз. Безветрие. И справа, и слева, далеко и высоко над деревьями метались багровые зарева. Падали вековые сосны, бесшумно подрезанные пилами, метр за метром уступая дорогу орудиям. С упорством и наслаждением работали люди, плечом подпирая валившееся в яму орудие, сметая с пути деревья. Делали все это с прибауткой, с шутками, не расставаясь с оружием, не забывая об опасности, но потеряв на какие-то часы ожесточение и злость!

– Суровый лес, красивый лес. Никогда такого не видел.

Это говорил Макатаев. Береговой шагал с ним рядом, прислушиваясь не к его словам, а к шуму, который доносился со стороны шоссе.

– Макатаев, – приказал Береговой, – разверните на всякий случай одно орудие.

– Есть, – понимающе отозвался тот и остановил последнее орудие.

Так они стояли на просеке, пока посыльный не позвал их. Макатаев догнал дивизион почти у самого конечного пункта – впереди маячили корпуса какого-то дома отдыха, куда приказано было прибыть. Разочарованно он сказал:

– Выстрелить не пришлось. Шли какие-то фашисты, да повернули обратно.

– Ничего, впереди еще много хороших дел, – утешил Береговой старшего на батарее и сел на коня. Он смертельно устал и был чертовски голоден. Как это умно придумано – строевое седло. Можно даже вздремнуть. Береговой дал поводья Семиреку и выехал на поляну, изрытую бомбежкой, – воронки, разбитые колеса, трупы лошадей.

– Усанов, поехали! – крикнул он комиссару, который примостился на каком-то поваленном дереве у самой поляны и что-то аппетитно жевал.

Без труда разыскали штаб полка. В комнате – сизые облака дыма, – такого истребления махорки они еще не видывали. Из этого облака на Берегового, словно не узнавая, смотрели воспаленные глаза Курганова. Он стремительно вскочил:

– Ты!

Первый раз подполковник назвал Берегового на ты.

– Ковалевский мне обо всем доложил. Он давно прибыл.

– Мы тоже прибыли. Все.

Подполковник подошел к Ляховскому и почему-то ему пожал руку. Тот смотрел на прибывших черными влажными глазами и молча улыбался.

– Карту! – приказал командир полка, но тут же опустился на стул. – Нет, сначала водки и закусить. Садитесь.

– А комиссару третьего дивизиона – хорошие валенки, – неожиданно сказал Береговой.

Усанов виновато улыбался, неловко переступая с ноги на ногу в кирзовых широченных сапогах.

4

К концу ноября подмосковная станция Крюково превратилась в арену ожесточенных битв. Немцы просочились в наши боевые порядки и засели в подвальных помещениях многоэтажных станционных строений. Наши стрелки блокировали эти группы противника огнем сверху. Но туго было и нашим: к ним невозможно стало подбрасывать подкрепления, боеприпасы, пищу.

Бой длился третьи сутки... Взрывы снарядов, авиабомб. Скрюченное или разорванное в клочья железо, битый кирпич, свист одичалого ветра в порванных проводах.

Только что Береговой оставил свой наблюдательный пункт, оборудованный в гигантской трубе кирпичного завода, и пробирался с ординарцем Топорковым к штабу полка, куда вызвал его по рации подполковник Курганов. Проще и легче было бы пройти по полотну железной дороги, но куда там: плотный, методический огонь немецких батарей давно сделал этот путь непроходимым. Однако пройдя по снежной целине два оврага, густо поросших кустарником, обогнув какие-то дачи и глухие заброшенные дворы и, наконец, совершенно выбившись из сил, Береговой озлобленно сказал:

– К черту! Мы так и к ночи не разыщем командира полка. Давай рискнем по полотну. Авось проскочим.

– Ничего хитрого нет: и проскочим, – убежденно согласился Топорков и первый повернул к железнодорожному полотну.

Потные, но бесконечно счастливые, тяжело дыша, свалились они в глубокий окоп противотанкистов, выставивших здесь свое короткоствольное орудие на случай танковой атаки немцев. Пожилой сержант с огненно-рыжими бровями и такими же усами восхищенно глядел на них. Он по-хозяйски потянулся к фляге и возобновил разговор, прерванный, видно, неожиданным вторжением гостей.

– Ну вот, голова, теперь убедился: артиллеристы они и есть, – назидательно пояснил кому-то из своих бойцов сержант.

– Пехота, она тоже умеет под огнем ходить, – обидчиво отозвался тот, кого сержант, смачно окая, назвал «головой». По всему было видно: «голова» – красивый, с лучистыми синими глазами парень – недавно попал в орудийный расчет из стрелкового подразделения.

– А кто тебе сказал, что не умеет, да только не так, как мы – артиллеристы. Ты видел, как они обходили фрицевские снаряды?

Сержант так и сказал «обходили», и Берегового поразила профессиональная деловитость этого простого слова, произнесенного певуче, с особенным нажимом на «о». Минуту назад он с Топорковым полз по изрытому, комковатому полю, бежал судорожно, когда казалось, что снаряды не минуют их, стремительно падал в воронки, прижимался к милой спасительной земле под близким свистящим разрывом и, казалось, не думал ни о чем. Но, должно быть, опытный шофер, попав под бомбежку, тоже не думает о том, какую скорость ему включать, как тормозить и где рвануть круто руль в сторону, чтобы машина бешено нырнула под внезапно возникшее надежное укрытие.

– Эх, и накрыл же он вас по третьему разу, – продолжал сержант, вытирая полой шинели металлическую кружку, – думали, капут вам, а вы из воронок опять выскочили – живые. – И, внезапно оборвав себя, он неожиданно закончил: – Пора наступать, про-о-йдем любые огни.

– Скорее бы, – с затаенной тоской отозвался «голова» и с укором посмотрел на сержанта. – Вот тогда ты поглядишь, какие дела будет пехота делать.

– Да что ты въелся... Пехота, пехота!.. – вступился за своего сержанта щупленький остроносый ефрейтор, видимо, наводчик. Он сидел на лафете у панорамы и искоса поглядывал в траншею, не поворачивая головы. – Не враги мы нашим стрелкам, а кровные братья. Читали тебе приказ: артиллеристы должны огнем и колесами поддерживать славную пехоту и расчищать ей путь для наступления. Вот теперь ты и докажи, что любишь пехоту не на словах, а на деле, будь умелым артиллеристом. К орудию тебя поставили для этого. Так надо понимать слова сержанта.

– Верно. Сообща, значит, бить фашиста надо. Взаимодействие называется, – примирительно, но уже тоном приказа заключил сержант.

Все смолкли. Воля и боевой авторитет сержанта в этом маленьком коллективе были бесспорны. Понятно и другое: невзрачный, с землистым цветом лица наводчик являлся душой всего расчета. Он глубже понимал события, умел просто и ясно разрешить запутанные вопросы, в бою стоек, вынослив, молчалив.

Так думал Береговой, наблюдая за сержантом, который, наконец, молча налил в кружку выверенным жестом сто граммов водки. Кружку сержант протянул Береговому, любовно расправил свои роскошные огненные усы.

– Спасибо, товарищ сержант, – поблагодарил тот, – дай-ка мне какую-нибудь тряпку. Почиститься надо.

Он протер ремень портупеи, сбил грязь с полушубка, счистил комья глины с сапог.

– Ну, теперь – к командиру полка... Ты готов! – обратился он к ординарцу. – Пошли. Спасибо вам, хлопцы, за приют. А наступать скоро начнем.

– По всему видно... чувствуется, – ответил за всех сержант.

В комнате командира полка людно: штабные работники, командиры дивизионов, батарей, комиссары. Радостно поздоровался Береговой с Андреевым, со Стуге^*.

– Все собрались, – неведомо кому сказал адъютант и прошел в соседнюю комнату. Почти тотчас оттуда вышли командир и комиссар полка. Застыв, как на параде, Курганов принял рапорт, сел за стол.

– Недавно, товарищи, я созывал вас в эту же комнату, – глухо, но как-то торжественно начал подполковник.– Тогда я вам передал слова командарма: продержаться еще несколько дней...

В памяти присутствовавших командиров всплывает та недавняя ночь. Вот так же за этим самым столом сидел Курганов. Должно быть, ему нездоровилось: он зябко горбился и непрестанно натягивал на плечи свою мохнатую черную бурку. Тогда он сказал: «Командарм просит нас продержаться еще несколько дней». И когда он произнес «просит...», его всегда твердый и четкий голос сорвался. И хотя подполковник резко встал и стремительно вышел, каждый заметил в его глазах тяжелые молчаливые слезы.

Сейчас Курганов свободно и легко сидел на стуле, его руки властно держали рабочую карту.

– Мы выстояли. Сегодня Ставка приказывает... приказывает нам перейти в решительное наступление и разгромить немцев под Москвой!

Курганов радостен, строг, полон энергии, и когда он пожимал на прощанье руки командирам, эта энергия передалась им. Вместе с Ляховским он уехал на наблюдательный...

...Все приготовлено, все выверено еще и еще раз! Дивизион напоминал огромную динамическую пружину, готовую каждую минуту развернуться в страшном поступательном броске.

Давно уже рассвело, но снег... проклятый снег. Когда он начал падать? Весь воздух заполнен крупными, летящими в белом вихре хлопьями. Не то что противника, своих не видно, и артиллеристы вынесли передовые наблюдательные пункты в стрелковые ячейки, а кое-где и дальше.

Призрачно и бесшумно в этом белом вихре скользили связисты, разведчики, связные. Молчали почему-то немцы.

Из белой колеблющейся стены прямо на Берегового неожиданно вывалилась серая фигура. По рыжим усам, которые и снег не мог побелить, он узнал командира противотанкового орудия. В руках сержанта завернутые в плащ-палатку топырились бронебойные снаряды. Он оторопело посмотрел на Берегового, узнал, широко улыбнулся.

– Ну, теперь держись, фашист! – тихо сказал сержант.

В это время где-то позади, за снежной стеной, родился характерный прерывистый гул гвардейских минометов, и над головами управленцев, горячо шипя и свистя, пронеслись длинные дымчато-огненные струи.

Рядом с Береговым – и справа и слева – поднялись стрелки. Сначала нестройно, а потом все шире и шире разлился яростный, все нарастающий крик:

– Ура-а-а!

Бойцы бежали вперед, сжимая винтовки в руках.

И тут фашисты начали огрызаться. Их танки появились в ту самую минуту, когда белый вихрь унесся куда-то на север и поле боя стало ясным и просторным.

Бойцы, как по команде, а может быть, и действительно по команде, попадали, мгновение лежали на месте, потом судорожно полезли, ища укрытия в воронках, за стенами полуразрушенных зданий, под развороченными рельсами. Где-то совсем рядом с Береговым резко и коротко ухнуло наше противотанковое орудие, потом второе, третье. Головной фашистский танк, словно споткнувшись на ходу, застыл. Береговой вспомнил рыжеусого сержанта и улыбнулся: «Метко бьет!»

В соседний большой окоп прыгнул высокий, стройный офицер в белом барашковом полушубке, со связистами и автоматчиками. Береговой сразу узнал Баурджана Момыш-улы – командира пехотного полка. Его поразила первая произнесенная им фраза:

– Кухни подтянуть к Крюково. Кормить людей будем там.

А в Крюково еще немцы, над ними бушевал огонь артиллерии и минометов... Но что это: грохот танков внезапно возник за плечами...

– Наши... Наши танки! – раздался ликующий крик.

– Переносить огонь? Да... да, прошли, наши позиции прошли.

Последние слова Береговой говорил в трубку Курганову в ту самую минуту, когда вслед за танками поднялась пехота.

– За Москву... За Советскую Родину вперед, панфиловцы! – бросил клич Баурджан Момыш-улы и устремился вместе с бойцами вперед.

Головной батальон, возглавляемый им, благополучно достиг первых подбитых танков противника и резко повернул влево, в дымящуюся от взрывов и огня улочку.

Молчавшее доселе рыжее кирпичное здание расцветилось десятками желтоватых дымков: то засевшие в нем фашисты открыли по нашим стрелкам торопливый огонь из пулеметов, автоматов, карабинов. Бойцы с ходу падали, переползали и, найдя какое-то укрытие, начинали отстреливаться. Но толстые кирпичные стены служили надежным укрытием для фашистов.

«Помочь... помочь», – сверлила мозг мысль. – Но наши бойцы почти у здания, побьем их своими же снарядами... Эх, сюда бы орудия!»

– А ну еще... еще наддай, ребята! – раздался за спиной Берегового ласковый и в то же время требовательный голос. Он обернулся и увидел противотанкистов. Через воронки и колдобины тянули они свою пушчонку на новую позицию. Рыжеусый сержант, уже без шинели, толкал пушку, упершись могучими руками в щит, и подбадривал своих товарищей:

– Еще... еще, ребята, давай, нажимай!

– Разведчики, – крикнул Береговой, – поможем противотанкистам!

– Давай, давай! – откликнулся обрадованный сержант.

Пушку не то что выкатили, а вынесли на руках метров на сто вперед, и сержант, единым махом стерев с лица обильно струившийся пот, уже привычно произнес:

– К бою!

– Товарищ сержант, полыхни-ка по окнам того здания – видишь? – и поосновательней.

– Есть... вижу. Фашистам хотелось Москву опоганить. Мы им сейчас покажем, где раки зимуют... Огонь! – яростно окая, оборвал свою тираду сержант и взмахнул рукой. Пушка коротко рявкнула и подпрыгнула.

– Огонь... беглый огонь, – не отрывая от глаз бинокля, командовал сержант. – Я вас сюда не звал, фашисты окаянные, я вас не просил, так уж я вам и дам за непрошеное пожалование... Огонь, наводчик, огонь, чтоб им зубы повышибало! – уже совсем ожесточенно кричал он.

Береговой неотрывно следил за разрывами снарядов, от которых, наконец, обрушилась стена. Сухая, тяжелая пыль окутала здание, и в этой пыли, как слепые, заметались зеленоватые тени...

– А, не нравится наш огонек?.. Получай еще на закуску! Теперь можете глядеть на Москву, если сможете, – не унимался сержант и снова командовал коротко и резко: – Огонь!

– Товарищ лейтенант, – подбежав, обратился к Береговому запыхавшийся разведчик, – командир пехотного полка приказал обработать ему тот дом, что у нас значится ориентиром три.

– Наблюдательный пункт перенести вон в то здание! – махнул рукой Береговой, следя за стрелками, которые уже поднялись и снова устремились вперед.

– За сердце нашей Родины, за любимую Москву!

– Гвардейцы-панфиловцы, вперед!

– Ура-а-а!

– А-а-а-а! – прибоем покатился под наблюдательным пунктом воинственный клич, и Береговой увидел, как, нарастая и множась, двигались цепь за цепью пехотинцы.

– По ориентиру три... беглый огонь! – с особым упоением повторил его команду в телефонную трубку Аямбек...