Текст книги "Личностный потенциал. Структура и диагностика"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 59 страниц)

Можно сделать следующий вывод: шкалы субъективной витальности Vt-s и Vt-d не являются полностью взаимозаменяемыми и действительно отражают различные проявления феномена витальности, что выражается в закономерной разнице картин анализа достоверности различий в зависимости от уровня Vt-s и Vt-d. Субъективная витальность как личностная диспозиция, или диспозиционная витальность (Vt-d), более глубоко интегрирована в структуру личностного потенциала и оказывает большее влияние на цели и жизненные планы личности, а также на совладание со стрессовыми обстоятельствами жизни.

Субъективная витальность как состояние, или ситуационная витальность (Vt-s), хотя и отражает те же взаимосвязи с личностными характеристиками, рассматриваемыми как ресурсы, но ее уровень не сказывается на стратегических жизненных планах и существенно меньше, чем уровень Vt-d, влияет на предпочтение тех или иных стратегий совладания, использование которых относительно независимо от сиюминутного уровня субъективной витальности. Кроме того, для рассматриваемой выборки (молодые люди, студенты колледжа и университета) характерно отсутствие связи уровня субъективной витальности с предшествующей травматизацией, что свидетельствует о разнонаправленном влиянии травмы на субъективную витальность, по крайней мере, в данной возрастной группе.

Изложенное выше дает некоторые основания к выделению именно показателя Vt-d как составляющей личностного потенциала, стабильной личностной характеристики, в то время как Vt-s можно рассматривать, в основном, как производную, вторичную переменную. В то же время можно предположить, что через регулярное повышение уровня Vt-s можно отказывать влияние на Vt-d. Это может быть как мишенью психологической работы и педагогического воздействия, так и предметом самостоятельного самосовершенствования человека.

Низкий уровень Vt-d может, с некоторой долей условности, рассматриваться как субъективное отражение дефицитарности личностных ресурсов и душевных сил, не зависящее от наличия или отсутствия реальных ограничений по здоровью. Высокий уровень Vt-d также не зависит от реального положения дел со здоровьем и является субъективным отражением полноты сил и энергии. Здесь появляется возможность сознательно проигнорировать реальное положение вещей, сделав акцент исключительно на субъективном самовосприятии себя как здорового и полного сил, либо ограниченного недостатком сил и ресурсов, и заглянуть внутрь системы личностного потенциала с учетом такой интегральной обобщенной и недифференцированной экспресс-самооценки этого потенциала, как диспозиционная субъективная витальность.

Структура личностного потенциала и саморегуляции при низкой и высокой диспозиционной витальности имеют существенные различия. Это касается, прежде всего, роли психологической травмы и посттравматического личностного роста – при низком Vt-d эта роль существенно повышается. Через значимые положительные корреляционные связи с личностными ресурсами и стратегиями совладания переработка личностью прошлых травм оказывает не только компенсирующее, но и развивающее воздействие на личность при низком Vt-d. Такой эффект полностью отсутствует при высоком Vt-d, где травма и ее переработка ведут лишь к развитию защитных механизмов и практически никак не связаны с внутренними ресурсами личности. Структура саморегуляции и личностного потенциала при низком Vt-d приближается к таковой у лиц с ограниченными возможностями здоровья ( Александрова, Лебедева, Леонтьев, 2009). Роль различных стратегий совладания (например, поиск инструментальной и эмоциональной социальной поддержки) в системе саморегуляции личности различается вплоть до противоположной в зависимости от уровня Vt-d. При низком Vt-d она конструктивна, при высоком – носит защитный характер. Следовательно, низкий уровень Vt-d может рассматриваться как субъективное отражение недостаточности жизненной энергии и ресурсов или ограниченных возможностей, вне зависимости от медицински запротоколированного диагноза (ОВЗ, инвалидность). Субъективную витальность (Vt-d) можно рассматривать как один из ключевых показателей, определяющих структуру саморегуляции личности в процессе совладания с жизненными трудностями, то есть не только как следствие личностной автономии и саморегуляции, но и как один из важнейших факторов эффективной саморегуляции.

При сравнительном анализе рассматриваемых показателей у студентов с ограниченными возможностями здоровья и условно здоровых студентов достоверных различий по уровню субъективной витальности и показателю общего здоровья не обнаружено, что свидетельствует о том, что субъективная витальность – это не простой коррелят физического состояния, а некая интегральная оценка респондентом себя относительно себя самого, оценка энергии, доступной Я. При этом субъективная витальность также не является полной заменой показателя удовлетворенности жизнью, так как в том же исследовании обнаруживаются разительные различия между студентами с ОВЗ и условно здоровыми студентами в степени удовлетворенности жизнью (p<0,005). О том же говорят различия во взаимосвязях между показателями удовлетворенности жизнью и субъективной витальности, хотя между собой они тесно связаны значимыми положительными корреляциями. Если удовлетворенность жизнью зиждется на общей позитивной оценке наличия личностных ресурсов, то субъективная витальность демонстрирует несколько иные взаимосвязи. Это касается, прежде всего, связей с посттравматическим ростом и связей с инструментальными ресурсами, такими как стратегии совладания с жизненными трудностями. Удовлетворенность жизнью с посттравматическим ростом не связана. А вот в отношении субъективной витальности картина иная. Кроме положительных взаимосвязей, актуальных «здесь и сейчас», внутри одного диагностического среза, при кросс-секционном анализе обнаруживаются еще более тесные, чем при синхронных измерениях, положительные корреляционные взаимосвязи субъективной витальности с показателями посттравматического роста. Можно предположить, что субъективная витальность отражает силы личности, используемые не только для активного совладания, но и для развития и« внутренней работы» , причем является хорошим предиктором позитивных личностных изменений в будущем.

Кросс-секционный анализ показывает также, что актуальный посттравматический рост опирается на высокие показатели субъективной витальности в прошлом. То есть эти связи стабильны во времени и работают в личности по принципу «снежного кома». Ничего подобного в отношении удовлетворенности жизнью не наблюдается, что еще раз доказывает, что их отождествление возможно только в очень узком контексте. И внутриличностные (посттравматический рост) изменения, и эффективное совладание (жизнестойкость) вносят вклад в повышение субъективной витальности. Как и первое, так и второе требуют для себя достаточное количество жизненной энергии. Если учесть, что любая деятельность преодоления, внешняя или внутренняя, является энергозатратной, то данные взаимосвязи еще раз подчеркивают тот факт, что субъективная витальность не является прямым коррелятом наличия или отсутствия физической энергии в смысле калорий и общего физического состояния организма человека, так как, вместо того чтобы «поглощать» энергию (витальность), деятельность преодоления (как внешняя, так и внутренняя) ее «выделяет». Следовательно, субъективная витальность одновременно может рассматриваться и как производная (что согласуется с данными зарубежных исследований), и как самостоятельный важнейший личностный ресурс, способствующий эффективному совладанию с трудностями и решению жизненных задач.

Полученные взаимосвязи не дают оснований говорить о субъективной витальности только в терминах «зависимой переменной», она также несводима к интегральной недифференцированной субъективной оценке удовлетворенности жизнью. Так, при анализе взаимосвязей субъективной витальности и удовлетворенности жизнью со стратегиями совладания с жизненными трудностями обнаружено, что удовлетворенность жизнью несколько снижается при использовании защитных стратегий, например отрицания, однако ее повышение не связано с эффективным использованием конструктивных стратегий. Субъективная витальность, напротив, связана с предпочтением активных, конструктивных и деятельностных стратегий совладания, а к использованию защитных стратегий отношения не имеет. Интересно, что стратегия поиска социальной поддержки применяется не при дефиците, а при достаточном уровне субъективной витальности, по крайней мере, у лиц с ОВЗ. Высокий уровень субъективной витальности также способствует использованию юмора в процессе совладания.

При (кросс-секционном) анализе выявляется положительная взаимосвязь субъективной витальности со стратегией переосмысления, «работа» которой однозначно повышает уровень субъективной витальности в будущем и, возможно, является предиктором позитивной динамики субъективной витальности.В целом, субъективная витальность опирается на использование конструктивных стратегий совладания, в то время как удовлетворенность жизнью – на отказ от использования защитных стратегий.

Для понимания различий в содержании рассматриваемых переменных интересно рассмотреть также взаимосвязи с показателями, отражающими меру субъектности личности и оценку самоэффективности. Текущая удовлетворенность жизнью связана с самоэффективностью, воспринимаемым источником выбора и аутентичностью выбора (самодетерминацией). Субъективная витальность, напротив, связана только с аутентичностью выбора, то есть при повышении субъективной витальности растет способность делать «свои» выборы и ощущать себя субъектом своей жизни в будущем. Однако это происходит лишь в том случае, когда выбор воспринимается не просто как «свой» («принятый мною»), но и как «соответствующий мне», автономный и внутренне мотивированный. Взаимосвязей субъективной витальности с самоэффективностью, даже на уровне тенденции, не обнаружено. Следовательно, если удовлетворенность жизнью базируется на общем ощущении себя субъектом и высокой оценке самоэффективности, то субъективная витальность – только на восприятии себя как субъекта своих жизненных выборов и решений, то есть последняя имеет, во-первых, более тесные связи с деятельностью, а во вторых – непосредственно связана с личностной автономией и субъектностью, а не только и не столько с интернальностью как таковой. Эти данные согласуются с данными зарубежных исследований ( Ryan, Deci, 2008), однако кросс-секционный анализ не дает оснований рассматривать субъективную витальность только как следствие личностной автономии, так как она ведет себя и как следствие, и как причина. При этом «поведение» такого показателя, как Vt-s, более сходно с показателем удовлетворенности жизнью, в то время как Vt-d проявляет себя, скорее, как личностный ресурс и причина, нежели как зависимая переменная.Итак, субъективная витальность является полноценным личностным ресурсом саморегуляции. Ключевой особенностью личностных ресурсов является их подвластность самой личности, тренируемость в результате осознанной работы и в деятельности, в том числе деятельности преодоления, как внешней, так и внутренней. Полученные данные вносят вклад в понимание того, как преодоление жизненных трудностей и решение жизненных задач делают человека сильнее, как работа, которую человек делает с удовольствием и по собственному выбору, с одной стороны, и внутренняя работа личности, с другой, производят в самой личности энергию, которую она далее использует как ресурс.

Полученные данные также хорошо обосновывают практические рекомендации по саморегуляции и самосовершенствованию, излагаемые в руководствах по аутогенной тренировке, восточным практикам, касающиеся создания позитивного настроя и разблокировки жизненной энергии. Они также проливают свет на внутренние механизмы, через которые происходит позитивное воздействие на личность любых форм психологической работы, от психотерапии до психологических тренингов.

Литература

Александрова Л.А. Психологические ресурсы адаптации личности к условиям повышенного риска природных катастроф: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2004.

Александрова Л.А., Лебедева А.А., Леонтьев Д.А. Ресурсы саморегуляции студентов с ограниченными возможностями здоровья как фактор эффективности инклюзивного образования // Личностный ресурс субъекта труда в изменяющейся России: Материалы II Международной научно-практической конференции. Ч. 2: Симпозиум «Субъект и личность в психологии саморегуляции». Кисловодск; Ставрополь: СевКавГТУ, 2009. С. 11–16.

Доскин В.А., Лаврентьева Н.А., Мирошников М.П., Шарай В.Б. Тест дифференцированной самооценки функционального состояния // Вопр. психологии. 1973. № 6. С. 141–145.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л.: Гидрометеоиздат, 1990.

Зайцев В.П. Вариант психологического теста Mini-mult // Психол. журн. 1981. Т. 2. № 3. С. 118–123.

Кроник А.А., Ахмеров Р.А. Каузометрия. М.: Смысл, 2002.

Ксенофонтова Е.Г. Исследование локализации контроля личности – новая версия методики «Уровень субъективного контроля» // Психол. журн. 1999. Т. 20. № 2. С. 103–114.

Леонтьев Д.А. Тест смысложизненных ориентаций (СЖО). М.: Смысл, 1992.

Леонтьев Д.А., Рассказова Е.И. Тест жизнестойкости. М.: Смысл, 2006.

Луковицкая Е. Г.Социально-психологическое значение толерантности к неопределенности: Дис. … канд. психол. наук. СПб., 1998.

Собчик Л.Н. Метод цветовых выборов. Модифицированный восьмицветовой тест Люшера. СПб.: Речь, 2001.

Шварцер Р., Ерусалем М., Ромек В. Русская версия шкалы общей самоэффективности Р. Шварцера и М. Ерусалема // Иностр. психол. 1996. № 7. С. 71–76.

Carver C. S., Scheier M. F., Weintraub J. K. Assessing coping strategies: A theoretically based approach // Journal of Personality and Social Psychology. 1989. Vol. 56. P. 267–283.

DeCharms R. Personal causation: The internal affective determinants of behavior. N.Y.: Academic Press, 1968.

Deci E.L., Ryan R.M. Intrinsic motivation and self-determination in human behavior. N.Y.: Plenum. 1985.

Deci E.L., Ryan R.M. A motivational approach to self: Integration in personality // Nebraska Symposium on Motivation: Vol. 38. Perspectives on motivation / R. Dienstbier (Ed.). Lincoln: University of Nebraska Press, 1991. Р. 237–288.

Deci E.L., Ryan R.M. Self-determination research: reflections and future directions // Handbook of self-determination research / E.L. Deci, R.M. Ryan (Еds.). Rochester (NY): The University of Rochester Press, 2002. Р. 431–441.

Diener E. Subjective well-being // Psychological Bulletin. 1984. 95. Р. 542–575.

Diener E., Emmons R.A., Larsen R.J., Griffin S. The Satisfaction With Life Scale // Journal of Personality Assessment. 1985. Vol. 49. Р. 71–75.

Emmons R.A. Personal strivings: An approach to personality and subjective well-being // Journal of Personality and Social Psychology. 1986. Vol. 51. Р. 1058–1068.

Goldberg D.General Health Questionnaire (GHQ-12). Windsor (UK): NFER-Nelson, 1992.

Grow V.M., Ryan R.M. Autonomy and relatedness as predictors of health, vitality, and psychological well-being for elderly individuals in a nursing home facility. Unpublished manuscript. University of Rochester, 1995.

Heider F. The psychology of interpersonal relations. N.Y.: Wiley, 1958.

Jones A., Crandall R. Validation of a short index of self-actualization // Personality and Social Psychology Bulletin. 1966. Vol. 12. Р. 63–73.

Kasser T., Ryan R.M. A dark side of the American dream: Correlates of financial success as a central life aspiration // Journal of Personality and Social Psychology. 1993. Vol. 65. Р. 410–422.

Kasser T., Ryan R.M. Further examining the American dream: Differential correlates of intrinsic and extrinsic goals // Personality and Social Psychology Bulletin. 1996. Vol. 22. Р. 280–287.

Lazarus R., Folkman S.Stress, appraisal and coping. N.Y.: Springer, 1984.

Lyubomirsky S., Lepper H. A measure of subjective happiness: Preliminary reliability and construct validation // Social Indicators Research. 1999. Vol. 46. Р. 137–155.

Maddi S.R., Khoshaba D.M. PVSIII-R: Test development and Internet instruction manual. Newport Beach (CA): The Hardiness Institute, 2001.

Mclain D.L.The MSTAT-I: a new measure of an individual’s tolerance for ambiguity // Journal of Educational & Psychological Measurement. 1993. № 53. P. 183–189.

McNair D., Lorr M., Doppleman L. Profile of Mood States manual. San Diego: Educational and Industrial Testing Service, 1971.

Nix G.A., Ryan R.M., Manly J.B., Deci E.L. Revitalization through self-regulation: the effects of autonomous and controlled motivation on happiness and vitality // Journal of experimental social psychology. 1999. Vol. 35. Р. 266–284.

Rogers C. On becoming a person. Boston: Houghton Mifflin, 1961.

Rogers C. The actualizing tendency in relation to «motives» and to consciousness // Nebraska Symposium on Motivation. / M.R. Jones (Ed.). Lincoln: University of Nebraska Press, 1963. Vol. 11 Р. 1—24.

Ryan R.M. Psychological needs and the facilitation of integrative processes // Journal of Personality. 1995. Vol. 63. Р. 397–427.

Ryan R.M., Frederick C. On energy, personality, and health: Subjective vitality as a dynamic reflection of well– being // Journal of Personality. 1997. Vol. 65. Р. 529–565.

Ryan R.M., Deci E.L. From Ego Depletion to Vitality: Theory and findings concerning the facilitation of energy available to the Self // Social and Personality psychology compass. 2008. Vol. 2. Р. 702–717.

Ryan R.M., Deci E.L., Grolnick W.S. Autonomy, relatedness, and the self: Their relation to development and psychopathology // Developmental psychopathology. Vol. 1: Theory and methods / D. Cicchetti, D.J. Cohen (Eds.). N.Y.: Wiley, 1995. Р. 618–655.

Ryan R.M., Kuhl J., Deci E.L. Nature and autonomy: Organizational view of social and neurobiological aspects of self-regulation in behavior and development // Development and Psychopathology. 1997. Vol. 9. Р. 701–728.

Sarason I.G., Levine H.M., Basham R.B., Sarason B.R.Assessing social support: the social support questionnaire // Journal of Personality and Social Psychology. 1983. Vol. 44. P. 127–139.

Selye H. The stress of life. N.Y.: McGraw-Hill, 1956.

Sheldon K.M., Kasser T. Coherence and congruence: Two aspects of personality integration // Journal of Personality and Social Psychology. 1995. Vol. 68. Р. 531–543.

Stewart A.L., Hays R.D., Ware J.E., Jr. Health perceptions, energy/fatigue, and health distress measures // Measuring functioning and well-being: The medical outcomes study approach / A.L. Stewart, J.E. Ware, Jr. (Eds.). Durham (NC): Duke University Press, 1992. Р. 143–172.

Tedeschi R.G., Calhoun L.G.The Posttraumatic Growth Inventory: Measuring the positive legacy of trauma // Journal of Traumatic Stress. 1996. Vol. 9. P. 455–471.

Thayer R.E. Energy, tiredness, and tension effects as a function of a sugar snack vs. moderate exercise // Journal of Personality and Social Psychology. 1987 a. Vol. 52. Р. 119–125.

Thayer R.E. Problem perception, optimism, and related states as a function of time of day (diurnal rhythm) and moderate exercise: Two arousal systems in interaction // Motivation and Emotion. 1987 b.Vol. 11. Р. 19–36.

Waterman A.S. Two conceptions of happiness: Contrasts of personal expressiveness (eudaimonia) and hedonic enjoyment // Journal of Personality and Social Psychology. 1993. Vol. 64. Р. 678–691.

White R.W. Competence and the psychosexual stages of development // Nebraska Symposium on Motivation. Vol. 8: Perspectives on motivation / M.R. Jones (Ed.). Lincoln: University of Nebraska Press, 1960. Р. 97—141. Wikan U. Managing the heart to brighten face and soul: Emotions in Balinese morality and health care // American Ethnologist. 1989. Vol. 16. Р. 294–312.

Часть 3 Методология изучения личностного потенциала

Методологические и методические вопросы эмпирического изучения и диагностики личностного потенциала Д.А. Леонтьев, Е.Н. Осин

Первая часть данной книги была посвящена теоретическому конструированию понятия личностного потенциала как описывающего некоторую целостность. Содержанием второй части, напротив, служил анализ конкретных психологических переменных, рассматриваемых как его составляющие. Небольшая третья часть предваряет изложение оригинальных исследований авторов данной книги (часть 4) и служит своеобразным «интерфейсом» к ней. В этой части рассматриваются методологические проблемы исследования личностного потенциала, как общего плана (в данной главе), так и более специальные, касающиеся математического аппарата и проблемы социальной желательности данных (в последующих главах).

В данной главе мы рассмотрим в первую очередь специфику переменных личностного потенциала как не вполне традиционных мишеней диагностики, которым адекватен подход, названный нами «неклассическая психодиагностика» ( Леонтьев, 2010 а). Кроме того, мы сочли целесообразным дать здесь краткие описания и характеристики основных методических инструментов, регулярно используемых авторами данной книги в исследованиях личностного потенциала. В заключение мы остановимся на некоторых частных вопросах, в частности, затрагивающих технологию сбора данных через Интернет.

Структуры личностного потенциала как мишени неклассической психодиагностики

Как и без малого сто лет назад, классическая психодиагностика продолжает исходить из понятия индивидуальности человека как объекта изучения, подобного объектам других естественных наук: доступного познанию внешнего наблюдателя, подчиняющегося универсальным законам, замкнутого в своих границах, хоть и взаимодействующего с другими объектами, и обладающего неизменной и познаваемой имманентной природой, проявляющейся в его действиях. В частности, понятие черт личности напрямую связано именно с таким образом человека.

Вместе с тем, развитие наук о человеке привело к заметному усложнению представлений о нем. Психология стала рассматривать человека не столько как индивидуальность, характеризующуюся набором измеримых признаков разной степени выраженности, сколько как личность, обладающую внутренним миром, способную относиться к собственным действиям и проявлениям, опосредовать и регулировать их, делать себя объектом целенаправленных действий, а также произвольно инициировать и выбирать действия и выходить за рамки любых априорных данностей и задач. При этом наряду с универсальными свойствами и закономерностями личности присущи и факультативные свойства и закономерности более высокого уровня, появление которых связано с достижением определенного уровня личностного развития и обнаруживается не у каждого взрослого. Именно эти прижизненно складывающиеся психологические характеристики, не обладающие свойством всеобщности, и являются носителями высших произвольных регуляций высокого уровня.

Это усложнение представлений о природе человека и строении его жизнедеятельности ставит задачу расширения списка ключевых мишеней личностной диагностики. В круг наиболее традиционных мишеней классической психодиагностики входят способности, черты и состояния (см., например, Анастази, Урбина, 2007); из них первые два соотносимы с элементами устойчивой природы человека. Все эти понятия опираются на опыт обыденного сознания, на объяснение поведения «с первого взгляда» ( Хекхаузен, 1986), при котором в качестве детерминант поведения рассматриваются те или иные внутренние причины. Большое влияние на формирование классической психодиагностики оказала дифференциальная психология В. Штерна (1998) как универсальная методология изменения психологических признаков через соотнесение индивидуальных значений этого признака с его выборочным распределением. Этот измерительный подход основан на представлении человека как изолированной монады, замкнутой в своих границах (см. Леонтьев, 2006).

Как известно, некоторая форма поведения считается чертой личности, если она отвечает трем критериям: (1) стабильна во времени; (2) инвариантна по отношению к разным ситуациям и (3) неодинаково выражена у разных индивидов (см., например, Хекхаузен, 1986). Черта определяется через внешне фиксируемые признаки, обнаруживающие некоторую математическую закономерность и получающие словесное обозначение; при этом вообще не встает вопрос о собственно психологической природе того механизма, который полагается в основе соответствующей поведенческой тенденции. С формальной точки зрения под это понятие операционально можно подвести очень разные психологические переменные, включая удовлетворенность жизнью и мировоззренческие убеждения; это, однако, ничуть не помогает понять природу этих переменных; безразмерное понятие «черта» скорее препятствует, чем способствует этому.

Черты – как и способности, и состояния – это переменные, связанные с довольно поверхностным уровнем психики человека и животных. Классическая дифференциально-психометрическая психодиагностика измеряла принципиально те же характеристики человека, которые мы обнаруживаем и у животных, конечно в более дифференцированном и разнообразном варианте. Сложнее отнести это к проективной психодиагностике, которая обнаружила такие мишени, как процессы психодинамики, конфликты и защиты. Трудно всерьез обсуждать, имеются ли они только у человека или нет. Однако и в том, и в другом случае можно утверждать, что мишенями классической психодиагностики служат психологические механизмы, которые работают сами и которые мы, как правило, не контролируем. Дж. Бьюджентал ( Bugental, 1991) уподобил их «пленкам», на которые записывается наш опыт и которые, включаясь, точно воспроизводят записанное. Это существенная часть нашего психологического оснащения, и их диагностика может дать много информации о человеке.

Вместе с тем в последние десятилетия мишенями психодиагностики постепенно становятся и более сложные психологические образования. Одни из них соответствуют формально-математическому определению черт личности, но не сводятся к «пленкам», механически воспроизводящим одну и ту же устойчивую особенность поведения. Другие имеют принципиально иную природу и способы функционирования. Один из авторов попытался систематизировать и описать эти новые мишени неклассической психодиагностики ( Леонтьев, 2010 а). Признание реальности внутреннего мира личности влечет за собой необходимость изучения содержанийи отношений; признание системной организации жизнедеятельности влечет за собой необходимость изучения атрибутивных схеми принципов структурной организациисистем личности, наконец, признание рефлексии, самодетерминации и выбора влечет за собой необходимость изучения стратегий, межуровневых регуляторови механизмов самотрансценденции и надситуативности. Эти мишени предполагают разработку более сложной стратегии тестирования, чем традиционная психометрика, поскольку соответствующие индивидуальные различия несводимы к легко измеряемым количественным показателям и имеют качественную, уровнево-типологическую и системную природу.

По сути дела, эти новые виды переменных отражают то, что помогает человеку не столько быть равным самому себе, сколько гибко реагировать на ситуацию, жить в непрерывно изменяющемся мире. «Изменяющаяся личность в изменяющемся мире» ( Асмолов, 1990) должна обладать гибкими механизмами саморегуляции и самоорганизации, которые позволяют ей, оставаясь в главном стабильной, сохранять потенциал большой гибкости и реагирования на то, что с ней происходит, которая способна не только адаптировать себя к изменяющимся обстоятельствам, но и изменяющиеся обстоятельства к себе и к своим собственным ценностно-смысловым ориентациям.

Большая часть переменных, являющихся ключевыми для понимания природы личностного потенциала как потенциала саморегуляции, относится к двум группам мишеней неклассической психодиагностики: атрибутивным схемам и стратегиям.

Первой из ряда переменных, которые мы относим к разновидностям атрибутивных схем, стал локус контроля над подкреплением ( Rotter, 1966). Эта переменная как мишень диагностики представляет собой убеждение в существовании большей или меньшей (или никакой) связи между индивидуальными действиями и усилиями и их результатом. Родилось это понятие в контексте необихевиоризма и идеи подкрепления, как видно уже из полного названия этой переменной, но очень быстро за рамки этого контекста вышло, положив начало выделению целого ряда мишеней исследования и диагностики, являвшихся, по сути, значимыми связями в структуре регуляции деятельности. В их числе выученная беспомощность – отсутствие связи между усилиями и результатом ( Seligman, 1975); самоэффективность – мера связи между наличными средствами и целью ( Bandura, 1997); каузальные ориентации – меры связи действия с его возможными причинами ( Deci, Ryan, 1985 a,b), и др. Обнаружилось, что люди могут по-разному конструировать связи между собственными действиями, их причинами и последствиями, и характер этих конструируемых связей оказывает огромное влияние на мотивацию и регуляцию жизнедеятельности.

Природа атрибутивных схем лучше всего иллюстрируется на примере такой переменной, как оптимизм. Сейчас получили распространение две основных теории оптимизма/пессимизма. Одна из них характеризует оптимизм/пессимизм как обобщенное ожидание будущего, которое может быть более радужным или, напротив, мрачным (Ч. Карвер, М. Шейер). Другая теория (М. Селигман) рассматривает оптимизм/пессимизм как устойчивую схему атрибуции, понимания в одном случае позитивных событий как закономерных, а негативных как случайных, в другом случае наоборот. Оптимисты считают, что плохие события случайны и неустойчивы, а хорошие неслучайны и закономерны и стабильны и детерминированы. Пессимисты же считают, что хорошие события случайны, а плохие закономерны. От такого рода субъективной интерпретации радикальным образом зависит вся саморегуляция жизнедеятельности ( Гордеева, Осин, Шевяхова, 2009; см. также настоящее издание, с. 131–177).

Атрибутивные схемы складываются прижизненно под влиянием событий, с которыми мы сталкиваемся. Система представлений о том, как именно устроен мир, что от чего зависит, что с чем связано, – это та ориентировочная основа, от которой во многом зависит, как мы будем действовать, какие будем принимать решения, с какой энергией побуждения будем преследовать те или иные цели. Если мы верим, что эти действия приведут к какому-то результату, то будем очень энергично стараться этого результата достичь. Если мы не верим, что эти действия приведут к какому-то результату, то какая бы сильная мотивация у нас ни была, она не породит интенсивных усилий – смысла нет. Вместе с тем было бы неточно называть эти представления когнитивными, как нередко делают. Ведь к когнитивной сфере относится все то, что связано с «опознанием инвариант внешнего окружения» ( Royce, Powell, 1983), отображением некоторой иной объективно существующей (или полагаемой нами как существующая) реальности. Там же, где же речь идет о конструировании самодостаточного образа, который не может быть протестирован на степень соответствия некоторому более объективному критерию, разделение на когнитивные и аффективные процессы и элементы невозможно. Это в полной мере относится и к атрибутивным схемам: они не могут быть истинными или ложными, поскольку любая атрибутивная схема порождает поведенческие последствия, подтверждающие эту схему по механизму «самоосуществляющегося пророчества». Поэтому они, как и многое другое, не вписываются в дихотомию «когниция – эмоция», являя собой «единство аффекта и интеллекта» ( Выготский, 1996). Из числа составляющих личностного потенциала, рассмотренных в предшествовавших главах, к категории атрибутивных схем относятся автономная каузальность (см. настоящее издание, с. 210–240), оптимизм (с. 131–177) и самоэффективность (с. 241–266).