Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

– Верно! – закивала Галина. – Я тоже возьму. Нет, вы посмотрите, как у них все шьется! И, главное, на любой размер. Мне‑то, с первым, еще наищешься! А тут, пожалуйста, как специально для меня! Вот ведь, хоть и соцстрана. А мы что же, не можем так же? Нет, Сань, точно, красиво?

– Глаз не оторвать!

Заверив, я приступил к делу, как бы так, между прочим. Понимал уже, что ничего с этим спортом не выйдет.

– Лыжный пробег? В воскресенье, в «Золотой ниве»?

Женщины переглянулись.

– Я когда‑то лыжами занималась, – ностальгически прищурилась Галя. – Давно, в школе еще. Между прочим, на соревнованиях выступала!

Надежда улыбнулась:

– А я в «Золотой ниве» в КМЛ была. Ну, летом, в комсомольско‑молодежном лагере…

– Надь… Так, может…

– Так и да! Тем более, погоду хорошую обещают… Прокатимся!

– Термос возьмем с чайком, бутерброды… – красивое личико Нади вдруг озарилось яркой радостною улыбкой. – А мужья пока дома с детьми посидят. А то повадились, каждые выходные им на рыбалку!

– Сань, ты фотоаппарат только возьми, не забудь! Будешь там нас фотографировать… Как этих… кинозвезд, да!

* * *

Дистанций в лесу было две. Женская пять километров и мужская десять. В одном из автобусов был организован обогревочный пункт с бутербродами и горячим чаем, народу собралось много, около сотни человек со всех городских организаций. Всюду слышались шутки, смех…

«Синий синей инее‑ей лег на провода‑а…» – доносилось из установленного на штабном «ПАЗике» репродуктора.

С погодой повезло: легкий морозец, небо голубое, солнышко. И снег в лесу был мягкий, пушистый…

– Так, товарищи, проходим к месту старта… Здесь же и финиш, – деловито распоряжались молодцеватые тренеры из ДЮСШ. – Дистанция пять километров размечена флажками красного цвета, десятка, синего. Уж не ошибетесь… Итак… На старт… Внимание… Марш!

Лыжи я, как и многие, взял в прокате, и вот только сейчас, на лыжне, обнаружил, что ботинки‑то чуток великоваты. Впрочем, с такой неприятностью я сталкивался еще в школе, и поэтому на всякий случай прихватил с собой запасную пару толстых носков, и перед самым стартом переложил их из рюкзака в карманы.

Первые три километра я пробежал довольно бодро, а вот потом понял‑таки, что носки взял не зря! Надо надеть… Но, не на лыжне же, мешать другим.

Скатившись с очередной горки, я огляделся по сторонам и рядом с лыжней заприметил вполне подходящий ельничек. Туда и направился. Жаль, конечно, что такая вот задержка, но в чемпионы я особенно‑то не рвался, так что сильно по этому поводу не переживал.

Спокойно снял лыжи, наломал лапника, уселся… Вдруг где‑то рядом, за ельником, послышался треск двигателя…

Мотоцикл? Да нет, уж, скорее бензопила. Звук, впрочем, тут же оборвался. Послушались чьи‑то грубые голоса, кто‑то с кем‑то ругался…

Интересно…

Я же все‑таки был журналист! А потому, быстренько надев ботинки, осторожно зашагал через ельник, выглянул, старясь не обнаружить себя. Хотя, никто в мою сторону не смотрел. На полянке, посреди высоких мачтовых сосен, стояли трое парней с двумя пилами «Дружба» и топорами. С парнями ругался какой‑то пузатый мужик в модной куртке «Аляска» и каракулевой шапке, стоявший ко мне спиной. Чуть дальше, за соснами, виднелась темно‑зеленая морда лесовоза ЗИЛ‑157, именуемого в народе «колун», и слева от него серый трелевочный трактор ТДТ‑55.

– Ну, вы совсем, что ли с ума посходили, черти окаянные! – громко кричал мужик. – Что, не знали, что сегодня соревнования? Какого черта поперлись?

Один из парей хмыкнул и сдвинул на затылок шапку:

– Ну, подумаешь, пилим, и что? Лыжники ж у нас лесопорубочный билет не спросят!

– А может, и спросят! – взвизгнул пузатый. – Тут ведь кого только нет. Как говорится, лучше уж перебдеть. Так что давайте, парни, сворачивайтесь!

– Ну, Иван Федорыч! День‑то какой! Да и трелевочник уже пригнали…

Иван Федорыч? Хм… знакомое имя…

– Я сказал, вон! – толстяк повернулся в профиль.

Ну точно, он! Иван Федорович Евшаков, бывший председатель колхоза и тот еще аферист. Похоже, у них тут незаконная порубка. Обнаглели, дальше ехать некуда… Ага, ага, уходят… Ну уж, нет шалишь!

Я сдернул чехол с «Зенита».

Вот вся компания. Вот лесовоз. Номер видно. А вот трелевочник. Старый, такие мало где остались…

На финиш я пришел последним. Галя с Надеждой уже начали беспокоиться. Меня увидали, обрадовались, бросились на шею, расцеловали…

– Думали, вдруг ты ногу сломал?

– Да, понимаете, там такая природа красивая, – широко улыбаясь объяснил я. – Начал снимать и увлекся!

– Ну, сразу видно, не спортсмен, – рассмеялись девчонки. – Журналист! На‑ко, глотни…

Галя протянул фляжку, я сделал глоток… и закашлялся:

– Это что там у вас?

– Коньяк! Хороший, армянский. Пей‑пей, у нас еще имеется. И это… Кажется, кто‑то нас сфоткать обещал!

– А! Так идемте во‑он к тем соснам…

Между прочим, Надежда заняла третье место, а Галина шестое. Вот же молодцы девчонки! И какие понимающие у них мужья…

* * *

Участкового в «Золотой ниве» я предупредил с утра, по телефону. Рассказал про Евшакова и парней. Сообщил и в правление колхоза.

А ближе к обеду в редакцию позвонил следователь Зверев. Прямо на мой номер, в кабинет.

– Ты, кажется, хотел сделать снимки?

– Да! – обрадовался я. – Конечно! Да‑да!

– Сегодня берем с ОБХСС одну шарагу, – усмехнулся капитан. – Думаю, там можно будет кое‑что поснимать. Заодно понятым побудешь, а то, знаешь, наищешься. Ну, что согласен?

– Тогда к пяти часа подходи.

Мы выехали на операцию на трех машинах! Впереди белая «Волга», за ней обычный желтый «Уазик» ППСМ, и последней буханка экспертно‑криминалистической службы.

Я сидел в «Волге», вместе со Зверевым и парнем лет тридцати в черной куртке и джинсах, старшим лейтенантом милиции, оперативным сотрудником ОБХСС.

– Цеховиков едем брать, – обернувшись, поделился информацией следователь. – У них как раз сейчас самый разгар. Прижмем, наконец‑то! А, Алексей?

– Да уж, Константин Сергеич, прижмем! – рассмеялся сидевший рядом со мной оперативник. – Куда они денутся‑то? Хотя, Мефодьич, сам знаешь, калач тертый…

Мефодьич… Что‑то знакомое… А не тут ли это деятель, которому Гребенюк…

– Внимание, подъезжаем! – азартно бросил Зверев. – Мы сейчас внутрь… Ты, Саша, снаружи, вместе с экспертами… Как выведем задержанных, можешь снимать! Все понял?

– Конечно!

Меня вдруг кольнуло сомнение, а то ли сейчас делают эти милиционеры? Ну, а почему же не то? Вполне в рамках действующего законодательства. Пленума‑то еще нет! Как нет и дополнений в законы…

Вот и городская окраина. Старое каменное здание без вывески. Покачивающийся на ветру тусклый фонарь…

Машины встали в ряд, фарами ко входу.

Милиционеры рванулись, вбежали внутрь…

Вспыхнули фары!

В распахнутых дверях показались задержанные, какие‑то женщины в синих рабочих халатах, за ними очень красивая, совсем еще юная, блондиночка в джинсиках и дубленке. Блондинка плакала… Ее утешал высокий парень. Вот, обнял. Милиционер схватил его за руку, пытаясь оттащить…

– Не трогайте его! – вдруг закричал блондинка. – Он вообще ни при чем! Он просто за мной зашел… Мы в кино хотели. Скажи им, Сереж!

Парень обернулся на свет, прищурился…

Гребенюк!

Глава 14

Передо мной лежал раскрытый блокнот. На чистой странице замер шариковый стержень. Я должен был писать. Статью о доблестных милиционерах, об их победе над преступностью, о том, как они обезвредили опасную банду грабителей и закрыли подпольный цех. Яркий, пафосный очерк для первой полосы. Николай Семенович ждал его к концу дня.

Но вместо строчек передо мной стояло одно и то же лицо. Испуганное, растерянное лицо Сереги Гребенюка в свете фар «Волги», его беспомощный взгляд, когда милиционер оттаскивал его от плачущей девчонки.

«Он вообще ни при чем!» – этот крик его девушки до сих пор стоял у меня в ушах, заглушая звонкий стук пишущих машинок в редакции.

Вот ведь балбес! Сколько раз ему говорил, предупреждал…

Но тут, конечно, девчонка. Против этого не попрешь. Влюбился, парень. И так глупо влип… Во время задержания оказался не в том месте не в то время.

Я снова и снова прокручивал в голове вчерашний разговор со Зверевым. Я зашел к нему в кабинет почти следом за оперативной группой, под предлогом обсудить статью. Конечно, наглость с моей стороны, но тогда я был весь на эмоциях, потому что понимал, что Сергей и в самом деле ни при чем.

– Константин Сергеевич, недоразумение произошло! – сказал я. – Задержали одного человека… Сергей Гребенюк. Так вот, Гребенюк там, в этом цеху, не работает! У него там девушка, он просто зашел за ней, они в кино собрались!

– Девушка, говоришь? – хмыкнул Зверев. – Ну, это мы проверим. Не кипятись, Александр. Разберемся. Если парень чистый, отпустим. Ты должен понимать, что вот просто по одному твоему велению освободить я не могу. Сначала определенные действия нужно провести, опросить, протокол составить, уточнить все. А уж потом…

Он обещал разобраться. Но с тех пор прошло уже больше суток. Телефон молчал. А я знал, что в милиции «разбираться» могли неделями, а то и месяцами. А с учетом того, какое прошлое у Сергея имеется за спиной, разбираться будут долго. Все старые грехи припомнят: и торговлю пластинками, и прочие шалости.

Я не находил себе места. Встал, подошел к окну. На улице шел противный дождь со снегом, превращавшийся в мерзкую кашу под ногами прохожих. Такое же месиво была у меня в душе.

Людмила Ивановна, проходя мимо, бросила одобрительную фразу:

– Александр, статью о наших героях‑милиционерах готовите? Мне Николай Семенович рассказал. Молодец! Очень нужный материал!

Я кисло улыбнулся, кивнул.

– И в самом деле, нужный.

Только вот написать бы его…

Мимо пробежал Серега Плотников. Проскочил как ужаленный. Вернулся, огляделся, вновь убежал. Снова прибежал.

– Ты чего? – спросил я. – По срокам сдачи горишь?

– Да если бы! Сань, ты не представляешь! Завтра ко мне записан человек на интервью! Сам Иван Игнатьевич Потапов!

– Кто это? – спросил я рассеянно – не до этого сейчас было.

– Да как кто⁈ – всплеснул руками Плотников. – Заведующий отделом пропаганды и агитации горкома! Человек‑легенда! Говорят, он запросто может снять с должности за одну неточную цитату классиков! А я должен брать у него интервью о подготовке к декабрьским торжествам… Он терпеть не может глупых вопросов! А я… Начнут волноваться, что‑нибудь не то скажу… Что делать‑то?

Мозг, занятый анализом совсем других проблем, выдал самое простое и бытовое решение, лишь бы отвязаться.

– Ну, задобри его чем‑нибудь, – отмахнулся я. – Едой, например. Слышал, на полный желудок начальство добреет. Что он, не человек что ли?

Я вновь вернулся к созерцанию чистого листа, как Сергей вдруг замер, а на его лице расцвела улыбка.

– Едой… – прошептал он, словно узник, увидевший ключ от своей камеры. – Сань, да ты гений! Едой!

Он схватил меня за плечи, его глаза сияли.

– Чего? – пробурчал я.

– Людмила Ивановна! Ее пирожки! Помнишь, с капустой и яйцом, какие она на прошлое собрание пекла? Объеденье! Он просто обязан смягчиться! Обязан!

Не дожидаясь моего ответа, он рванул к кабинету, репетируя на ходу себе под нос предстоящую просьбу: «Людмила Ивановна, родная, только вы можете меня спасти… Нужен ваш фирменный кулинарный гипноз…»

Я остался стоять один, глядя ему вслед. В какой‑то момент мне стало почти завидно от этой простой, бытовой проблемы Сергея.

Я вновь уставился на блокнот, с силой ткнул стержнем в бумагу. На странице осталась уродливая клякса. Я вырвал лист, смял его и швырнул в корзину. Начал снова, выводя:

«Благодаря слаженным действиям сотрудников органов внутренних дел и ОБХСС…»

* * *

На следующее утро Гребенюка, конечно же, не выпустили. Выгадав минутку, я сгонял в отделение милиции, но меня к нему не пустили. Пришлось возвращаться в редакцию ни с чем. Там я и столкнулся с весьма импозантным гостем, видимо тем самым Иваном Игнатьевичем Потаповым.

Это был человек из каменной породы, такие хорошо смотрятся в граните, в виде памятника. Высокий, грузный, в безупречно сидящем темно‑сером костюме и таком же галстуке. Лицо его, с тяжелой, резко очерченной челюстью и густыми седыми бровями, казалось, впечатывалось в память мгновенно.

Холодный оценивающий взгляд гостя медленно прополз по кабинету, отмечая пустое рабочее место Плотникова.

– Где журналист, у которого мне назначено? – надменным голосом произнёс он. – У меня нет времени ждать его!

– Он скоро будет, – ответил я, чувствуя, как электризуется воздух. – Гость явно не любил такого отношения к себе.

– Это что за расхлябанность? – продолжал он накручивать сам себя. – Я этого так не оставлю!

Людмила Ивановна засуетилась, залепетала что‑то о возможной задержке в транспорте. Но это только разожгло гнев гостя.

На голоса вышел Николай Семенович. Быстро все поняв, стал приглашать Потапова к себе, предлагая чай. Но заведующий отделом пропаганды лишь молча прошел к столу Плотникова и уселся в кресло для посетителей, демонстративно взглянув на часы. Воздух стал вязким, как кисель. Все понимали, каждая минута опоздания усугубляет грядущий разнос.

И вот, спустя пятнадцать мучительных минут, в редакцию ворвался Сергей. Вид у него был потрясающий. Куртка в рыжих подтеках, на коленке явный след от падения, одна рука прижимала к груди помятую картонную коробку, от которой исходил слабый, но волнующий аромат свежей выпечки. Лицо его выражало вселенское отчаяние.

– Иван Игнатьевич! – выдохнул он, замирая перед начальником. – Прошу прощения за опоздание! Непредвиденные обстоятельства…

Потапов медленно поднял на него взгляд, который должен был испепелить провинившегося журналиста на месте.

– Обстоятельства? – ледяным тоном переспросил он. – На советской работе обстоятельствами не оправдываются, товарищ Плотников. Вы заставили ждать себя. В былые дни вас за такое…

– Я… я понимаю… – Сергей безнадежно посмотрел на коробку в своих руках. – Я хотел… создать более располагающую атмосферу для беседы. Людмила Ивановна вот, пирожки испекла… Но по дороге…

– Что? – с издевкой спросил Потапов. – Вы решили перекусить? Судя по вашему виду, вы еще и поспать умудрились, прямо на земле. Что за вид⁈ А ведь вы журналист!

– Я… – начал Сергей, потом сделал паузу, собираясь с духом, и вдруг выпалил всю историю, глядя в пол. – Видите ли, я шел и увидел у помойки пса. Очень худого, грязного… И с такими грустными глазами… Он смотрел на меня, Иван Игнатьевич, как будто просил… А у меня в руках была эта коробка… И я… я не выдержал. Достал один пирожок, дал ему. А он… а он схватил всю коробку и попытался удрать! – голос Сергея дрогнул от пережитого потрясения. – Я за ним… Мы боролись… В общем, – он с горьким видом протянул слегка помятую, с торчащими клочьями картона коробку. – Удалось отбить только половину. Остальное… он съел. Простите.

Он стоял, понурившись, готовый принять любую кару, будто школьник, разбивший окно.

В редакции стояла мертвая тишина. Все замерли в ожидании взрыва. Николай Семенович закрыл глаза. Все понимали, скандала не избежать. И сейчас полетят настоящие молнии…

Иван Игнатьевич Потапов несколько секунд молча смотрел на помятые пирожки, потом на грязную куртку Сергея, на его несчастное лицо. И вдруг… его гранитные черты дрогнули. В уголках строгих губ заплясали морщинки. Он негромко, но отчетливо фыркнул. Потом еще раз. И вдруг раздался его низкий, раскатистый, совершенно неожиданный смех.

– Боролись с псом за пирожки? – на его лице, наконец, появилось что‑то человеческое, даже теплое. – Да вы, я смотрю, парень боевой!

Он взял из коробки один пирожок, осмотрел его с видом знатока и откусил.

– Н‑да… и в самом деле вкусные. Жаль, вашему четвероногому оппоненту досталось больше, – он снова усмехнулся. – Ладно, успокойтесь, товарищ Плотников. Ваше… сострадание к братьям нашим меньшим, хоть и в ущерб служебному долгу, в данном случае засчитывается. Садитесь.

– Правда⁈ – такого поворота событий не ожидал никто, в особенности Сергей.

– Правда, – кивнул он, улыбнувшись. И совсем тихо начал говорить, словно на исповеди. – Собак я понял и полюбил еще на фронте. Под Воронежем зимой сорок второго наш взвод попал под миномётный обстрел. Меня, молодого лейтенантишку, ранило в ногу осколком, засыпало землёй в воронке. Сознание терял, сил кричать не было. Считал уже, что всё… И вдруг слышу, рычит, скребёт что‑то рядом. Это была овчарка, собака связистов из соседней части, сама раненная в бок. Она откопала меня, легла рядом, грела своим телом и лизала лицо, не давая уснуть. Так нас и нашли санитары, по её скулёжке.

Он помолчал, глядя в окно, словно видя перед собой не зареченские улицы, а ту самую снежную воронку.

– Ту собаку звали Джульбарс. Её выходили, и она до конца войны при нашем полку и служила. Умнейшее было создание. Команды все понимала, хотя ее такому не учили. Даешь ей команду: «Песню запевай, Джульбарс», а она подвывать начинает, ей‑богу поет! После Победы я её к себе забрать хотел, да не довелось. Подорвалась на старой мине при разминировании уже после мая… – Иван Игнатьевич тяжело вздохнул и отряхнул крошки с ладоней. Его взгляд снова стал собранным и начальственным, но в глубине глаз ещё теплилась та самая, фронтовая теплота. – Так что ваш поступок, товарищ Плотников, я понимаю. Иногда накормить голодного пса это не слабость. Это долг. Ну, ладно, что‑то мы тут не по делу отклонились. Давайте, какие у вас там вопросы подготовлены.

* * *

Затяжной дождь со снегом, идущий вот уже несколько дней почти без остановки, наконец закончился, сменившись под вечер колючим, промозглым ветром. Я шел домой, уставший и вымотанный внутренней борьбой. Мысли о Гребенюке так и не отпускали. Брел на автопилоте, не глядя по сторонам.

Проходя мимо улицы Маяковского, наступил на развязавшийся шнурок. Ругаясь про себя, я присел на корточки у стены гаража, чтобы завязать его. И в этот момент услышал голоса. Сдержанные, но достаточно четкие, чтобы различить их. Один из них мне был знаком.

Голоса доносились из‑за угла дома, где жил Метелкин.

– Ну, малец, давай, вспоминай, – это был низкий, вкрадчивый голос Виктора Сергеевича, который я узнал бы из тысячи.– Как он выглядел? Тот, кто тебе два рубля дал.

Я быстро сообразил о ком идет речь и замер, не в силах пошевелиться.

Осторожно, буквально на сантиметр, я высунул голову из‑за угла гаража.

Картина была, как в плохом детективе. У подъезда ждала черная «Волга», но Метелкин в своем дорогом пальто, несмотря на непогоду, не спешил сесть в салон, а стоял чуть в стороне, слегка наклонившись. Перед ним, понурив голову, стоял один из тех пацанов, которых я попросил подбросить Виктору Сергеевичу письмо с фотографией. Лицо пацана было бледным, губы дрожали. Рядом, с ними побагровев от ярости, топал ногой тот самый консьерж.

– Он, ясное дело, ихний предводитель! – рычал консьерж, тыча пальцем в пацана. – Я его сразу запомнил! Морда хулиганская! Это он забегал, когда я за другими гонялся! Точно он!

– Я… я ниче… – пацан плакал, глотая слезы. – Какой‑то парень… Он вроде здесь где‑то живет… Я его раньше не видел… В плаще таком старом и в шапке, на глаза надвинутой…

Метелкин слушал, не перебивая. Его лицо было каменной маской вежливого интереса, но я видел, как напряжены его плечи под пальто.

– В плаще и шапке, говоришь? – повторил он мягко, и в его голосе прозвучала опасная, хищная нотка. – А голос? Запомнил голос? Рост? Никаких особых примет?

– Да не… обычный… – пацан помотал головой. – Рубль дал… потом еще рубль… Я больше не буду! Отпустите меня, дяденька!

Метёлкин, казалось, потерял интерес к захлебывающемуся слезами пацану и направился к машине.

Я понял. Круг сжимался. Быстро. Метелкин, как я предполагал, не стал привлекать официальные органы, сам начал вести расследование. И достаточно быстро нашел первую ниточку. Хлипкую, но ниточку. Эти пацаны жили тут же, во дворах. Они могли в любой день столкнуться со мной лицом к лицу. И тогда вежливый, вкрадчивый голос Метелкина прозвучал бы уже для меня.

Нужно уходить, и как можно скорее.

Внезапно из‑за угла, виляя хвостом, выскочила рыжая дворняга. Она тут же устремилась прямо ко мне, деловито обнюхивая мои брюки. От одежды еще слабо, но пахло теми самыми пирожками, я же стоял рядом с Плотниковым, когда он открывал свою помятую коробку.

«Нет, только не это, – промелькнуло у меня в голове. – Этого еще не хватало!»

Я попытался незаметно отогнать ее жестом, но собака, видимо, приняла это за начало веселой игры. Она радостно тявкнула и подпрыгнула, пытаясь лизнуть мне руку. Я отшатнулся, но она снова последовала за мной, теперь уже сопровождая свои прыжки громким, заливистым лаем, призывая, по всей видимости, поиграть всерьез.

– Иди отсюда! – зашипел я. – Кыш! Не до тебя сейчас! Потом поиграем! Потом…

В этот самый момент, когда я пытался безуспешно утихомирить нового «друга», поднял голову, мой взгляд столкнулся с ледяным, изучающим взглядом из окна черной «Волги», только что подъехавшей к гаражам.

Виктор Сергеевич улыбнулся, наблюдая за всей этой комичной, но, как мне казалось, зловеще‑неуместной сценой. Бесшумно, как всегда, словно приведение, он вышел из машины, посмотрел на меня и в его прищуренных глазах я прочитал безмолвный, но очень четкий вопрос:

– Александр? Что ты тут делаешь?