Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 48 страниц)

С гражданином Петровым, проживающим в старом центре в одном из дореволюционных домов с высокими потолками и запутанными дворами-колодцами, сразу договориться не удалось.

Мужчина лет тридцати с лишним, в очках с толстыми линзами, в потертом домашнем халате поверх тельняшки, узнав о причине моего появления на пороге его квартиры, довольно осклабился и принял нахальный вид.

– А-а-а! – его лицо исказилось гримасой крайнего раздражения. – Защищаешь жулика! Вместо «The Final Cut» он мне всучил какой-то цыганский хор! Я ему тридцать рублей отдал! Тридцать!

– Я понимаю ваше возмущение, – начал я осторожно. – Мы готовы полностью компенсировать вам ущерб. Вот, тридцать рублей.

Я протянул ему деньги. Он взял купюры, повертел в руках, но не убрал. Его взгляд стал алчным и хитрым.

– И это всё? – спросил он, развернув купюры веером. – А моральный ущерб? Я ждал этот альбом несколько месяцев! Мне знакомый из Прибалтики должен был привезти, но не сложилось. А тут шанс… и такое разочарование! Я не только деньги потерял, я веру в людей потерял!

Я почувствовал, что дело пахнет керосином.

– Что вы предлагаете? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие.

Петров огляделся по сторонам, словно опасаясь, что нас услышат, и отступил вглубь квартиры, жестом приглашая меня войти. В комнате одуряюще воняло горячим паяльником и старой бумагой, царил бардак из книг, радиодеталей и стопок пластинок у патефона.

– Ущерб тридцать рублей, это раз, – начал он, загибая пальцы. – Моральная компенсация… пусть будет двадцать. Итого, пятьдесят рублей.

У меня перехватило дыхание. Пятьдесят рублей – огромные деньги. Половина средней месячной зарплаты.

– И самое главное, – он многозначительно поднял палец. – Я хочу ту самую пластинку. Настоящую. «The Final Cut» Pink Floyd. Чтобы у меня было доказательство, что справедливость восторжествовала.

– Но ведь это же…

– Или ты согласен на мои условия, или – разговор окончен!

– Подождите! Но как же…

– Уходи!

– Постойте… Я… я не знаю, где ее взять, – честно признался я. – Денежную компенсацию я вам готов отдать сразу. А пластинка…

– Без пластинки не будет никакого отказа от претензий, – упрямо сказал Петров. – Просто деньгами не откупитесь. Или все, или ничего. И учтите, у меня есть знакомый в партии. Очень не хотелось бы устраивать публичный скандал о том, как молодые спекулянты обманывают честных советских меломанов.

Мысленно я уже попрощался с надеждой на освобождение Серёги.

– Хорошо, – выдохнул я, чувствуя себя так, будто подписываю себе какой-то приговор. – Я постараюсь найти эту пластинку. Но дайте мне время.

– Два дня, – безжалостно произнёс Петров. – Послезавтра пятница. Вот в пятницу я и хочу слушать этот альбом у себя на проигрывателе. Не принесете, пишите другу письма мелким подчерком.

Я молча кивнул, развернулся и вышел.

На улице я остановился, прислонившись лбом к прохладному кирпичу старого дома. Пятьдесят рублей и пластинка Pink Floyd за два дня. Это было безумием.

Но где-то в глубине души, под грузом отчаяния, шевельнулся знакомый азарт. Тот самый, что гнал меня на встречи с информаторами в темные промзоны. Это была новая задача. Сверхсложная. Но я уже ненавидел мысль о том, что этот самодовольный Петров меня победил.

Я выпрямился и быстрым, решительным шагом пошел прочь от этого дома.

Первым делом нужно где-то срочно найти деньги. Пятьдесят рублей. Затем – пластинка. Вот с этим сложнее. Гораздо сложнее.

Хотя, постой…

«The Final Cut» Pink Floyd? Я уже где-то недавно слышал это название. Ну конечно же! Я видел её у Метели. Она хвасталась тогда новинкой, добытой через отца-дипломата. Что, если попробовать купить ее у нее? Или выменять на что-то? Надо попробовать.

К дому на Маяковского, рядом с ЗАГСом я практически бежал. Вот он, престижный дом с высокими потолками, лепниной и бдительным консьержем. Я влетел в подъезд и остановился, пытаясь перевести дух.

– Молодой человек? Вам кого?

– Иван Михайлович… Мне бы Марину… – выпалил я. – Она дома?

Консьерж нахмурился, надел очки. Вид у меня был, что говорится, непрезентабельный: потрёпанная ветровка, взъерошенные волосы, лихорадочный блеск в глазах не внушали доверия, но, кажется, он меня узнал.

– Нет её. Никого нет дома. Мариночка ушла. Где-то часа два назад.

Ушла…

Отчаяние начинало подступать к горлу. Где ещё её искать?

И тут меня осенило. Заброшенный парк на окраине Пролетарской улицы. То самое место, где собирались все городские неформалы, хиппи, меломаны.

Я почти бежал через весь город. Вечерело.

Заброшенный парк на Пролетарской жил своей, отдельной от всего советского города, жизнью. В воздухе отчетливо пахло дымом костра и сладковатым ароматом дешёвого портвейна.

У самого костра, на разбитой скамейке и просто на брошенных на землю кусках рубероида, сидело человек десять. Парень с длинными волосами и в очках, похожий на Джона Леннона, негромко перебирая аккорды на старой гитаре «Урал», пытался петь что-то на ломаном английском, подражая голосу Клэптона:

– I shot the sheriff… But I did not shoot the deputy…

Ему подпевали еще двое, ритмично похлопывая по коленям. Девушка в цветастой юбке тихо наигрывала на губной гармошке. Вся эта картина была бы идиллической, если бы не обшарпанные куртки, стоптанные бабуши и вечная настороженность в глазах людей, готовых в любой момент сорваться с места при виде милицейской формы.

Именно в этот островок тихого, диссидентствующего бунта я и ворвался, как ураган, с перекошенным от усталости и стресса лицом.

Мое появление не осталось незамеченным. Первым меня увидел тот самый «Леннон». Его пальцы замерли на ладах, и на его лице расплылась удивленная, а потом радостная ухмылка.

– Опа! Гляньте-ка, кто к нам пожаловал! – крикнул он, перекрывая гитару. – Сам Александр! Виртуоз гитарный! Привет, братан! Давно не виделись!

Все взгляды устремились на меня. Я почувствовал себя как на сцене.

– Здаров, – буркнул я, стараясь отыскать глазами только одного человека.

– Сашка, выручай! – поднялся с корточек другой парень, в клетчатой ковбойке. – Помнишь, ты песню играл? Сыграй? Я аккорды хочу записать. Или еще чего-нибудь новенького! «Бони М» там, или «Квин»! Знаешь их?

– Знаю, но давай потом? Мне бы найти…

– Меня ищешь? – раздался знакомый голос.

Из толпы поднялась Метель. Взглянув на меня, она замерла, а потом на её лице появилась та самая хитрая, кошачья улыбка.

Но прежде чем она успела что-то сказать, на меня обрушились просьбы.

– Да-да, «Бони М»! Сашка, сыграй!

– А можешь «Битлов»? «All You Need Is Love»!

– Давайте лучше что-то наше, «Машину» или «Воскресение»!

– Ребят, спасибо конечно, – я поднял руки, пытаясь успокоить этот шквал. Улыбка давалась с трудом. – Я очень тронут. Но не сегодня, ладно? Голос сорвал, да и дело срочное. Как-нибудь в другой раз, честное пионерское.

В толпе пронеслось разочарованное «оооох», но меня уже не слушали. Взоры переключились на Марину, которая медленно, как хищница, пробиралась ко мне сквозь толпу.

– Дело? – переспросил «Леннон», подмигивая. – К Метели дело? Ну, тогда понятно! Не мешаем, не мешаем!

Он снова заиграл, на этот раз что-то меланхоличное из репертуара «Аквариума». Общее внимание от меня переключилось обратно на костер, на вино, на музыку.

Я же стоял, глядя на приближающуюся ко мне Метель.

– Марина, – хрипло выдохнул я. – Мне нужно поговорить с тобой. Срочно. Отойдем?

Я кивнул в сторону аллеи, подальше от любопытных ушей.

Она улыбнулась и молча пошла за мной.

– Ну, говори, что такого экстренного?

– Понимаешь, тут такое дело… Моего друга, Серегу… в общем, попался он…

Я принялся рассказывать ей суть дела. Метель слушала лениво, постоянно на что-то отвлекаясь, то на голубей, то на сигарету.

– И что от меня надо? – спросила девушка, когда я закончил свой сбивчивый рассказ.

– Пластинка, – ответил я её, глядя прямо в её синие, немного безумные глаза. – Мне нужна твоя пластинка. Pink Floyd. «The Final Cut». Продай?

Улыбка медленно сползла с её лица, сменилась настороженным, хищным интересом.

– Продать?

– Я могу заплатить. Я найду деньги.

– Деньги? – она презрительно фыркнула и отошла к старому дубу, прислонилась к нему спиной. – У меня и так есть деньги, Саш. А вот этой пластинки в городе больше ни у кого нет. Это не товар. Это трофей.

Я понял, что переговоры заходят не в ту сторону.

– Марина, пожалуйста. Выручи. Я очень прошу.

Она помолчала, внимательно изучая моё лицо, будто прицениваясь. Потом медленно подошла ко мне вплотную. От неё пахло дымом и духами «Красная Москва».

– Хорошо, – тихо сказала она. – Я дам тебе её. Даром. Бесплатно.

Сердце ёкнуло от неожиданности и предчувствия, что так не бывает.

– Но? – спросил я. – Здесь напрашивается каверзное «но».

Она улыбнулась своей хитрой, кошачьей улыбкой и положила руку мне на плечо.

– Да, будет одно условие. Совсем пустяковое.

– Какое?

– Ты должен меня поцеловать. По-настоящему, не в щечку или лобик. В губы. Как полагается. По-взрослому. Прямо сейчас. Здесь. Чтобы все видели.

Я отшатнулся, будто меня ударили током. Кровь бросилась в лицо.

– Ты что, с ума сошла?

– Нет, – её голос стал твёрдым и холодным. – И я совершенно трезва. Хочешь спасти своего друга, поцелуй меня. Или ищи свою пластинку где-то ещё. Но учти, я могу и передумать. Времени у тебя… – она сделала паузу, наслаждаясь эффектом, – ой, совсем немного. Ну?

Вот ведь… какая! Целоваться с Метелью… Наверное, об этом сейчас мечтал каждый из здесь сидящих. Но не я. У меня была Наташа. Этот поцелуй стал бы клеймом, публичным заявлением, которое мигом разнеслось бы по всему городу. И дошло бы до Наташи. Но это была цена спасения Гребенюка. Готов ли я заплатить такую цену?

Я не знал.

Метель смотрела на меня, и в её взгляде читалось всё: и желание, и жажда власти надо мной, и обида, что я выбрал не её, и жестокое удовольствие от предчувствия, что сейчас она эту власть получит.

– Ну же? Что ты ответишь? – спросила Метель.

Я сделал шаг вперёд.

Глава 15

Я чувствовал на себе заинтригованные взгляды парней и девчонок, всей компании. Эти взгляды жгли, буравили спину и, казалось, я ощущал это физически. Метель стояла передо мной и нагло улыбалась:

– Ну? – выжидательно требовала Метель. – Один поцелуй, и пластинка твоя.

С одной стороны, о таком предложении со стороны Метели, думаю, мечтала вся мужская половина, сидевшая тут. Но… Поцеловать ее сейчас, при всех, и «как следует, по-настоящему» означало бы предать Наташу… с которой я… в которую я…

– Давай, давай, Саня! – подбодрил «Леннон», в глазах читалась плохо скрываемая зависть и азарт. – Покажи класс!

– Марин, а давай не поцелуй… – неожиданно для всех предложил я. – Не поцелуй, а желание! Ну, в любое время я выполню любое твое желание. С условием, что это будет не горячий поцелуй и… ничего такого…

Девчонка задумалась. Хорошо, ненадолго:

– Согласна! – качнулись темные локоны, вспыхнули синью глаза, и на губах заиграла та самая «кошачья» улыбка. – Только не одно желание, а три!

– А почему три? – искренне удивился я.

– Так в сказках же всегда три! – Метель задорно рассмеялась. – Ну, что? Согласен?

Я молча кивнул. Ну, куда было деваться? Серегу-то надо спасать… Отводить от опасной развилки. Пусть будет три.

– Вот и хорошо, вот и славненько, – хлопнув в ладоши, покивала Марина. – Ну, пошли, золотая рыбка!

Позади тренькнула гитара:

– У меня есть три желания! – фальшиво затянул «Леннон». – Нету рыбки золотой!

– У них нету! – выходя из сквера, хохотнула Метель. – А у меня теперь есть!

«Пинк Флойд» я вручил вымогателю в тот же вечер. Поднялся по вычурной лестнице, позвонил… Все тот же халат поверх тельняшки, очки, запах паяльника и паленой бумаги.

– Ты? – глаза его за толстыми стеклами очков удивленно округлись. – Неужели, принес?

– Вот! – я протянул пластинку.

Очкарик хмыкнул:

– Извини, проверю… Тут пока подожди.

Даже в комнату не пригласил, змеюка очкастая! Что-то щелкнуло… из раскрытой двери донеслась песня:

Brezhnev took Afghanistan

Begin took Beirut

Galtieri took the Union Jack…

– Ну, что, убедились? – спроси я, когда очкарик вышел из комнаты.

Тот сухо кивнул и протянул мне расписку:

«Претензий не имею… Число, подпись…»

– И помните мою доброту! – издевательски бросил он на прощанье.

Вот ведь крыса! Да и черт с ним, главное-то было сделано! Теперь нужно было пойти в ПТУ, где Гребенюк учился. Вернее, не пойти, а поехать. Училище располагалось на южной окраине города, на проспекте Металлургов, между новостройками и частным сектором с зелеными уютными палисадниками и заборами.

Туда я отправился уже на следующий день во время обеденного перерыва, ибо от работы меня никто не освобождал. Мы с коллегой, Серегой Плотниковым, должны были сделать репортаж об открытии нового детского сада. Про залеты Гребенюка Серега знал, и меня прикрыл. В детский сад поехал один, за что я ему был искренне благодарен.

Сойдя с трамвая, я сразу же направился к окруженному невысокой оградой типовому зданию, в котором располагалось ПТУ. Цветочные клумбы, асфальтовые дорожки, аккуратно подстриженные кусты, чувствовалось, что администрация за порядком следила.

У ворот стоял дежурный, патлатый парнишка в синем пэтэушном пиджаке и джинсах, с красной повязкой на рукаве. Судя по юному виду – первокурсник или, по пэтэушному – «первак».

Черт… Я ведь забыл, на кого Гребенюк учился! То ли фрезеровщик, или просто ремонтник… или… Ну, как теперь группу-то найти?

А, впрочем… Гребенюк ведь, наверняка, здесь личность известная.

– Привет!

Подойдя, я поздоровался с дежурным и просто спросил:

– Ты Серегу Гребенюка знаешь? С третьего курса.

– Знаю, – кивнул пацан. – Только они сейчас на практике все.

– А мастера их мне как найти?

– Так и мастак на практике… Хотя… У них, вроде, сегодня совещание какое-то. Вон мастаки, в курилке… – дежурный показал рукой. – Там и спроси.

Курилка. Навес, скамейки, урна. Ящик с песком. На скамейках сидели четверо, трое еще довольно молодых мужчин лет по тридцать и один седенький, в берете и рабочей спецовке.

– Гребеню-юк? – переспросил седенький. – Ну, я у него мастером… В канцелярии сказали, бумага на него пришла, из милиции. Видать, натворил что-то…

– Ну, не удивительно, – хохотнул один из молодых, бросая окурок в урну. – От такого всего можно ждать.

– Ну, не скажи, Жень! – качнул головой другой, с модной прической и холеными усиками. – Гребенюк парень нормальный. Ну, с закидонами, так кто сейчас без них? А металлолом кто как-то на выходных грузил, вспомните?

Слышно было, как в вестибюле прозвенел звонок. Мастера поднялись… Седенький же, оглянувшись, уселся обратно:

– А ты вообще Гребенюку кто?

– Я? Друг… В газете работаю…

– В газе-ете?

– Вот! – я показал удостоверение. – Воронцов Александр. Можно просто – Саша.

– Иванцов, Федор Алексеевич, – мастере протянул руку. – Все Алексеичем кличут. Так, говоришь, друг?

– Ну да, – уверенно подтвердил я. – Хочу ему помочь как-то… Неужели, он все время тут безобразил?

– Да нет, – Алексеич вытащил пачку «Беломора» и снова закурил. – На первом курсе вообще золотой парень был! А к третьему, вот… Ну, так со многим бывает. Армия выправит!

– Вот именно, армия, – согласился я. – Армия, а не тюрьма.

Мастер поднял глаза:

– Вот, значит, как? Дело тюрьмой пахнет? Интере-есно, что же он такое натворил? Избил кого? Ограбил? Ножом пырнул? Не-е, это на Гребенюка не похоже…

– Да диски продавал… Ну, пластинки… – кратко пояснил я. – Так, помелочи… Но статья серьезная.

– Жаль, жаль… – Федор Алексеевич выпустил дым. – Парень-то не худой… И отец его покойный был из рабочих. Наша, рабочая косточка.

– А знаете, ведь можно его от тюрьмы уберечь, – я осторожно перешел к основной теме.

– Уберечь? – удивленно моргнул мастер. – Как? Откупить что ли?

– Ну, что вы – откупить! Просто взять на поруки… Понимаете, ущерб там возмещен, потерпевшие никаких претензий не имеют… Чего зря парня губить?

– Да, да, так… А что от меня-то надо?

– Ну, ходатайство написать, характеристику… – торопливо пояснил я. – Это все суд учтет… А, может, и до суда не дойдет! Коли уж на поруки…

– Да я знаю! – докурив, Федор Алексеевич выбросил окурок и вдруг улыбнулся. – Помнится, лет тридцать назад брали мы одного на поруки… Я тогда на заводе работал. И ничего, исправился парень. Семью завел, уважаемым человеком стал. Как-то даже виделись, руку мне жал, благодарил. Так что все, что надо сделаем. Только вот… не мастак я с бумагами…

– Так я помогу! Я ж журналист, газетчик!

Мастер поднялся на ноги и поправил берет:

– Ну, пошли тогда в мою кандейку…

Ходатайство мы написали. Отнесли в канцелярию на подпись директору училища.

– После обеда будет! – приняв ходатайство и характеристику, пояснила секретарша, худощавая женщина с усталым лицом.

– Как вы думаете, подпишет? – уже на выходе, спросил я у мастера.

Тот пожал плечами:

– Не знаю. Должен бы. А вообще, Алексей Юрьевич человек своеобразный. Недавно у нас. Да, вон он, кстати…

У крыльца остановилась машина. Нет, не черная служебная «Волга», а, по всей видимости личная. Самая крутая по тем временам тачка «Жигули» ВАЗ-2106, «шестерка», модного цвета кофе с молоком. В салоне играла музыка, Юрий Антонов и группа «Аракс»:

Летящей походкой

Ты вышла из мая

И скрылась из глаз

В пелене-е-е января!

Музыка оборвалась, распахнулась дверца, и из машины выбрался еще достаточно молодой, лет сорока, уверенный в себе мужчина в безукоризненном сером английском костюме с импортным шелковым галстуком. Круглое холеное лицо, очки в модной оправе, залысины…

– Здравствуйте, Алексей Юрьевич!

– Алексей Юрьевич, здравствуйте!

Наперебой здоровались мастера и преподаватели. И откуда только взялись? Ведь буквально только что никого не было!

– Алексей Юрьевич, а совещание будет?

– Да-да! Товарищи, прошу не опаздывать!

Вот это хлыщ! И впрямь, подпишет ли такой?

– Он раньше в горкоме работал, – пояснил Федор Алексеевич. – Говорят, прессу курировал. Ну, все, Саня, я побежал…

Прессу… Ага-а…

* * *

После обеда повезло. Главный редактор оказался на своем месте. Осторожно постучав, я заглянул в дверь:

– Николай Семенович, можно?

– А, Саша, заходи! Репортаж по детскому саду готов?

– Пишем…

– Поспешите, чтоб к вечеру был!

– Да, сделаем… – время было дорого, и я сразу пошел ва-банк. – Николай Семенович, а вы такого Алексея Юрьевича знаете? Директора двести восьмого ПТУ номер. Говорят, он раньше в горкоме прессу…

– А-а! Хромаков, что ли? Ну, знаю, конечно. А что?

– А что он за человек? Понимаете, у нас тут ходатайство…

– Что за ходатайство? – главред понял глаза. – Давай, давай, Саша, рассказывай! Все без утайки.

Ну, рассказал. Кратко, правда, но…

Внимательно выслушав, редактор покачал головой:

– Та-к та-ак… Выходи, спекулянт твой приятель?

– Ну-у… – я развел руками. – Оступился человек… Но, ущерб возместил, раскаивается… Потерпевшие претензий не имеют. В училище его на поруки хотят…

– Возместил? Из каких средств, интересно? Хм… на поруки… Хотя, откровенно-то говоря, потерпевших нисколько не жаль! За такие деньги пластинки покупать… Уму непостижимо! Так! Иди, репортаж доделывай…

Что ж, хотя бы попытался…

Кивнув, я подошел к двери.

– Стой! – окликнул Николай Семенович.

В руке он держал телефонную трубку:

– Как, говоришь, фамилия того юного спекулянта?

– Гребенюк! Сергей Гребенюк… Николай Се…

– Ладно! Работай.

* * *

И снова знакомый кабинет с табличкой «Следователи СО. Никифоров И. П., Зверев К. С.»

Мы снова пришли с Наташей. Но она скоро уезжает на учебу. Верней, «на картошку».

– Наш-то какой? – я растерянно моргнул. – Почему звания на табличке не пишут – капитан там, майор…

– Потому что обычным гражданским людям звания ни к чему, – пояснила Наташа. – Главное должность. А должность тут написана. Наш, кстати, Зверев. Константин Сергеевич… Ну, что, пошли?

Постучав, Наташа заглянула в дверь:

– Константин Сергеевич, можно?

– А-а! – улыбнулся он. – Коллегия общественников адвокатов! Ну, заходите, коли уж пришли.

На этот раз следователь был в штатском. Модная бордовая рубашка, серые брюки. Такого же цвета пиджак висел на спинке стула.

– Присаживайтесь, – капитан кивнул на стулья. Усталым он нынче не выглядел, скорей, наоборот, был каким-то радостно-возбуждённым. – О приятеле вашем хотите узнать? Так расстреляли уже! Два раза.

– Что-о⁈

– Да шучу же! А вообще, ходатайство тут на него пришло, – серьезно промолвил Зверев. – Хотят на поруки. Сам он вину признал полностью, характеристики хорошие. А вот ущерб…

– Ущерб возмещен! – выкрикнули мы хором.

Я положил на стол слегка измятые листки бумаги.

– Ага, ага…– следователь внимательно изучил принесенные нами расписки. – Лихо вы! Хорошо. Значит, претензий никто не имеет. Ну, что же. На поруки, так на поруки. Завтра с утра его и выпущу! И пусть себе летит белым лебедем.

– Завтра? – Наташа жалобно заморгала. – А можно, сегодня? Ну, пожалуйста, товарищ следователь…

– Эх, – неожиданно улыбнулся Константин Сергеевич. – Говорите, на юрфаке учитесь? Кто у вас там гражданское право читает, Лесников?

– Нет. Колокольцев.

– У-у, не повезло! На зачетах только так валит!

Наташа тоже заулыбалась:

– Ничего! Как-нибудь справимся. Так, Константин Сергеевич, как?

– Ну-у, сегодня, так сегодня, пока начальство на месте… Так! Молодые люди, вы пока в коридорчике посидите. А лучше на улице, там скамеечка удобная есть… кругом деревья… Листья жгут, листья жгут, как последний салют… Там, кстати, и пирожковая рядом… Эх, мне бы таких друзей!

Мы еще не успели выйти, как следователь уже звонил кому-то по телефону:

– Леночка, душа моя… я задержусь на полчасика… Дела, дела, сама понимаешь… Что-что? А мы потом на такси поедем, ага…

Во дворе ветер кружил опавшие листья. Мы с Наташей переглянулись и пошли в пирожковую. Взяли пирожки с яйцом и зеленым луком, и по стакану горячего бульона.

– Вкусно! – улыбалась Наташа. – Ах, Сашка! Какие же мы с тобой молодцы!

Я тоже улыбнулся:

– Ты более молодец, чем я. Со следователем же ты говорила. И уговорила же!

– Потому что я женщина! А женщины кого хочешь, уговорят.

Это точно.

Чуть помрачнев, я невольно вспомнил Метель и ее три желания…

– Ты что напрягся-то? – случайно глянув на улицу, Наташа округлила глаза. – А вон парень с сумкой…

– Черт возьми! Гребенюк!

Схватив Наташу за руку, я выскочил из пирожковой:

– Эгей! Серега-а!

– Сань…

Мы обнялись. Наташе же Гребенюк церемонно поцеловал ручку. Тюремный, блин, джентльмен.

– Ребята… Ребята… даже не знаю, что и сказать! Если бы не вы… Да я по гроб жизни… Вот, следователь бумагу выдал…

– Постановление о прекращении уголовного дела в связи с передачей на поруки… – вслух прочитал я. – … вину признал полностью в содеянном раскаялся… характеризуется положительно… потерпевшие претензий не имеют… на основании статьи пятьдесят второй УК РСФСР… статьи девятой УПК РСФСР… уголовное дело дальнейшим производством прекратить в связи с передачей обвиняемого на поруки!

– Ну, Серега!

– Ребята! Это дело надо отметить. Но, сперва домой, – Гребенюк развел руками. – Мать, сами понимаете…

– Да уж, представляю, как тетя Вера обрадуется!

Сердце пело. Мы, я и Наташа сделали это! Изменили ход времени, злую развилку судьбы! Это мы, мы сделали! Никакие не супергерои, вообще, считай, что никто. Но, ведь удалось. Удалось же! Так, может, удастся и что-то еще? Что-то куда более глобальное…

* * *

Вечером мы пошли в ресторан. Вернее, в молодежное кафе, считавшееся самым крутым в городе. Все как полагается, очередь на вход, непреклонный швейцар в дверях…

– Ну? – Наташа повел плечом. – И как мы туда попадем? Говорила же, надо что-то более демократичное.

– Ну, не в пирожковой же! – хохотнул Гребенюк. – Спокуха! Сейчас все устрою.

Хохотнув, он убежал за угол и почти сразу высунулся, махнул рукой:

– Идемте!

Мы с Наташей переглянулись. Пошли.

Это бы черный ход. Какие-то ящики, продукты. Темновато как-то. Впереди шел какой-то парень в потертой джинсе с прической а-ля Риккардо Фольи.

– Это Гоша, – обернувшись, шепнул Серега. – Музыкант. Тут и сам Весна петь не брезгует!

Теперь понятно, почему Гребенюка сюда пустили. Он просто всех знал. Вернее, не всех, а кого надо.

– Анатолий… – не доходя до зала, Гоша позвал молодого официанта. – Посади гостей.

– Ага, – кивнул тот. – Идемте.

Все втроем мы уселись за крайний угловой столик. Играла музыка, кажется «Старз он 45», у меня была пластинка, как и у многих. по потолку метались разноцветные зайчики, блики стробоскопа били глаза. На стене танцевали полураздетые девушки с гибкими телами, началась программа варьете.

– Хорошо танцуют! – оценила Наташа. – Здесь вообще стильно… И музыка… и все…

– Ну, музыку вы еще здесь услышите! – Серега с ходу заказал коктейли и что-то из еды. – Такая музыка будет… Вам понравится, точно!

Официант принес коктейли.

– Ну, ребята, за вас! – поднял бокал Гребенюк. – Если б не вы, сгнил бы в застенках! Ну, что вы смеетесь-то?

Выглядел он хорошо. Причесанный, в новой джинсе «Рэнглер», разве что чуток спал с лица. Но, шутил, смеялся от души!

– Хочу заметить, Наташа, ты очень красивая! Э, Отелло, не смотри на меня так! Не кряхти так, Ихалайнен! Наташа, скажи ему!

– А теперь мы представляем вам музыкальную программу нашего ансамбля, который называется «Апрель», – громко объявили со сцены.

Все дружно захлопали. Вышли патлатые парни с гитарами. Как в песне, «ударник, ритм, соло и бас». И, конечно же, синтезатор, японские клавиши «Ямаха». Ну, понятно все. Ресторан, это вам не колхоз «Золотая нива» с их ГДР-овской «Вермоной».

– Мы приветствуем вас, уважаемые гости! – подошел к микрофону солист. – И первый наш номер, песня из репертуара московской группы «Альфа»!

Барабанщик пустил отсчет, грянула музыка…

Што-о-орм! Волна за волно-ой…

Зал быстро заполнился танцующими…

– Ну, а мы что сидим? – встрепенулась Наташа.

Но мы, мы должны, победить, иначе…

А потом начался медляк. Красивый такой блюз из репертуара группы «Рок-сентябрь»…

Спит мой город

В поздний час…

Фонари плывут в дожде…

Мы танцевали с Наташей. Я обнимал ее за талию и был так счастлив, как, наверное, еще никогда не был.

– А это дурачок Серега прав. Ты очень красивая!

Прошептав, я поцеловал Наташу в губы. Она не отстранилась.

– Дурень! Всю помаду съел!

Потом пошла ритмичная песня.

Абра. Абра… кадабра…

А мы все танцевали медляк, пока Гребенюк, вот же ж гад, не похлопал меня по плечу:

– Там горячее принесли… Покушаем!

Кажется, это был цыпленок табака, я не разбирался. Просто смотрел на Наташу. Потом ее, с моего разрешения, уволок танцевать Гребенюк.

Я знаю, что расстаться… придется нам с тобо-ой…

Что нам не сладить с этою бедой…

Ресторанные лабухи-музыканты перепевали «Динамик». И очень даже неплохо перепевали. А играли, вообще выше всяких похвал. Вот вам и лабухи! Кстати, если понадобятся деньги, наверное, можно будет…

– Ну, здравствуй, золотая рыбка!

Я резко обернулся.

Передо мною стояла Метель! Не в привычных рваных джинсах и растянутом свитере на голое тело, а в коротком красном платье с дорогой янтарной брошью, черных колготках и туфлях на высоком каблуке.

– Привет! Потрясно выглядишь, – я ничуть не покривил душой.

– Рада тебя видеть, – она хищно улыбнулась. – Имею желание! Потанцуй со мной. Просто потанцуй.

Ну, что ж.

Она обняла меня, прижалась всем телом так, что я даже почувствовал себя неловко. Особенно, когда поймал на себе удивленный взгляд Наташи!

Мам-а-а… Мама-а-а…

Песня продолжалась!

Я попал в беду, я попал в беду, что мне делать с не-ей?