Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 48 страниц)

Он подмигнул мне.

– А главный кто у вас? Редактор? – осторожно спросил я.

– А, – оживился Федя. – Николай Семенович! Ну, это личность! Старичок, но ещё огонь. В войну фронтовым корреспондентом был, потом всю жизнь в газете. Орел! Живая легенда. Все его уважают, но боятся.Хороший мужик. Если бы не он Петровича давно бы уже погнали.

– А где сидит этот Николай Семенович?

– В своём кабинете, на втором этаже. А тебе зачем?

– Да так, просто, на всякий случай, чтобы ненароком не войти к нему!

– Это верно, – кивнул Федя. – Николай Семенович очень занятой человек, ему лучше не мешать.

Я вдохнул поглубже, выпрямил спину и схватил очередную пачку газет. Руки уже ныли от напряжения, а под ногти набилась черная типографская краска. Но останавливаться было нельзя, Людмила Ивановна зорко следила за каждым моим движением, поглядывая из окна.

– Эй, Сашок! – крикнул Федя, поправляя кепку. – Ты эти последние кипы аккуратнее клади, а то помнешь. Николай Семенович терпеть не может, когда газеты мнутся.

– Да уж, – проворчал я, с трудом переставляя ноги. – Как будто от этого «Слава труду!» на первой полосе станет менее величественным.

Федя фыркнул, но тут же осекся, бросив взгляд на здание:

– Ты это… потише. Мало ли кто услышит.

Я только собрался ответить, как из дверей вышла сама Людмила Ивановна.

– Ну что, герой, погрузил? – спросила она, скрестив руки на груди.

– Почти, – выдохнул я, потирая поясницу.

– «Почти», это не ответ! – рявкнула она. – Федя уже опаздывает с развозом! Давай быстрее, а потом беги в подвал. Там батареи нужно перетаскать. Говорила же, что слабенький, не справишься.

Я почувствовал, что моё положение пошатнулось. Если не смогу выполнить все задания Людмилы Ивановны, я вылечу с треском, так и не успев официально оформиться. А сил уже практически не осталось. Мое лицо, наверное, выразило весь ужас ситуации, потому что Федя сжалился и заступился за меня:

– Да ладно тебе, Людмила, парень хорошо справляется. Вон как быстро машину загрузил. А Петрович бы до вечера возился бы.

– Ишь, защитник, – фыркнула та, но успокоилась, повернулась в мою сторону. – Раз взялся, делай до конца. А то думаешь, тут все халявщики по газетам штаны просиживают?

Я стиснул зубы и кивнул.

Когда Федя уехал, я остался один во дворе редакции. Солнце пекло нещадно, а впереди меня ждал подвал с этими чертовыми батареями.

«Ну и день…» – подумал я, слизывая с губ и сплевывая налипшую пыль.

Впрочем, в этом было и какое-то приятное чувство усталости. Так молодое сильное тело реагирует на нагрузку, тянет разогретые мышцы, они наливаются мощью, требуют еще.

Я пошел в здание искать Людмилу Ивановну. В дверях столкнулся с каким-то мужчиной, и с первого взгляда понял, что это и есть Николай Семенович, главный редактор. Он бросил на меня мимолётный взгляд из-под густых бровей и стремительно двинулся по двору. Высокий, сухощавый, с седой бородкой, в потертом, но аккуратном пиджаке и потухшей трубкой в зубах он выглядел величественно. За ним, с каким-то лакейским подобострастием семенил молодой парень с растрепанными волосами.

– Николай Семенович, ну дайте еще день, – умоляюще скулил тот. – Я же материал по хлопкозаводу еще не закончил…

Редактор резко остановился и обернулся. Его густой бархатистый бас пророкотал на всю округу:

– Сергей, ты что, думаешь, освобождение Зареченска – это просто дата в календаре? Это святое! Тем более, дата юбилейная. Завтра к обеду статья должна быть у меня на столе! Понял? И без всяких отговорок. Ее ведь еще и согласовать нужно наверху, а это знаешь сколько времени? Не успеем!

Журналист побледнел и обреченно кивнул.

– Николай Семенович, – едва не плача промямлил он. – Я постараюсь.

– И чтобы не как в прошлый раз, когда я все переписывал за тобой! Ты – журналист, твое оружие – слово! А ты что? Перепутал страны, поменял их местами, в деепричастных оборотах запутался. И что написал, помнишь?

Журналист густо покраснел, опустив голову, но редактор продолжал нещадно его отчитывать.

– «Руководство страны ведёт народ к бедности». Это ты про них писал, – он кивнул куда-то в сторону. – А из-за твоей ошибки получилось, что про нас! Это знаешь, что такое? Это статья 70 Уголовного кодекса, «Антисоветская агитация и пропаганда». Если бы вышла статья… и тебя бы, и меня бы…

Он не договорил, но всё было понятно и без слов.

– Николай Семенович… так вышло… прошу прощения…

– Сережа, давай внимательней в этот раз. Иди, пиши. Сроки остаются прежними. Завтра к обеду чтобы статья была у меня. Все.

С этими словами редактор резко развернулся и направился обратно в здание.

В голове возникла мысль: «Это мой шанс».

Памятная дата. Освобождение Зареченска от немецко-фашистских захватчиков. 40 лет. Юбилей. Город будет праздновать. И, естественно, «Заря» готовит статью к этому событию.

Я уверен, что напишу быстрее и лучше, чем этот растяпа Сергей… Сделаю статью живой, а не казенной… Ведь можно же включить туда рассказы ветеранов, которые еще живы, добавить чуть больше эмоций, не уподобляясь сухому языку местной прессы, добавить интересных фактов…

Весь вопрос в том, как эту статью подсунуть Николаю Семеновичу. Если повезет, если все будет как надо, то есть большой шанс добиться успеха…

Но сначала – чертовы батареи.

Я горестно вздохнул и поплелся в подвал.

Таскать батареи та еще задача. Особенно с непривычки. Тяжелой атлетикой я никогда в жизни не занимался и, честно говоря, при виде чугунного штабеля почувствовал себя не уверенно. И как я буду их таскать? На собственном горбу? Хоть бы какого напарника, хотя бы этого их пьяницу, как там его… Петровича, кажется? Так тот в запое вроде бы как…

Однако, взялся за гуж…

Вздохнув, я ухватился за край батареи… потянул… Железяка поддалась неожиданно легко. Да потому что не сплошняком батареи-то были, а секциями! Все равно, конечно, тяжеловато, но – таскать можно и одному. Только приноровиться, и желательно не уронить на ногу, как в кинокомедии «Джентльмены удачи»!

Ну, что, Александр Матвеевич? Взяли! Понесли. Так, так – осторожней! А то и впрямь, будет, как в кино – «Этот Василий Алибабаевич, этот нехороший человек…»

Вспомнив фильм, я невольно засмеялся, и даже как-то незаметно начал насвистывать прилипчивый популярный мотив:

– Один московский кент… по имени Доцент…

– Ого! Тут прямо клуб и художественная самодеятельность! – сверху, через вентиляционное окошко, донесся уверенный бас. – Людмила Ивановна! Это кто у тебя там с батареями? На Петровича вроде бы не похож. У того отродясь слуха не было! Людмила Ивановна! Как там у нас с бумагой на следующий тираж, в типографию привезли? Людмила Ивановна-а! Да где хоть вас всех носит, е-мое! Э-эй! Сереж! Людмилу Ивановну, случайно, не видел? В кабинете, со сметами? Как закончит, пусть ко мне зайдет…

Оп-па! Еще одна секция. Побольше, потяжелее. Сразу еще один фильм вспомнился – «Операция Ы». Там, где про стройку, с Шуриком и Верзилой…

Хорошо, халат выдали. И рукавицы! А то как бы домой потом заявился? Одежда-то чистая… была… Ага! Вот, пожалуйста – брюки уже в ржавой пылище! Еще хорошо, что черные – не так заметно. Хотя, все равно заметно, да… Застирать потом, что ли?

Жарко.

Пот по лбу, по спине.

Устал.

Закрутился уже, как волчок…

Так… уже не так и много осталось!

– Люблю волчок, забаву детства!

Всего-то ничего…

Его вращенье – чародейство!

Хорошая все-таки группа «Круиз». Не какой-нибудь там ВИА!

Черт!

Уронил все-таки… Василий, блин, Алибабаевич, нехороший человек! Хорошо, не на ногу.

– Эй, ты что там звенишь? – в подвал, одергивая синий рабочий халат, спустилась Людмила Ивановна. – Ого! Уже перетаскал, что ли? Ну-у, молодец! Тебя как звать-то, запамятовала?

– Александр! Саша, – напомнил я со всей возможной любезностью.

Завхоз рассмеялась, колыхаясь всем своим кругленьким телом:

– Ну, что, Александр-Саша… Пошли чай пить – заслужил!

Увы, чаю попить не удалось.

В уборной, у раковины, перехватил высокий растрепанный парень в голубых вельветовых джинсах «Риорда». Сергей, кажется.

– А, вот ты где! Тебя в отдел кадров требуют.

– В отдел… кадров?

– Ну, в канцелярию… Тут, на первом…

– Сашка, да где ты там? – это уже кричала Людмила Ивановна.

– Я тут, – ответил я. – Иду, сейчас буду. Ставьте чайник.

– Да какой чайник? – отмахнулась она. – Беги скорее в отдел кадров. Тебя там Горгона спрашивает. Злая, как черт.

Глава 5

Честно говоря, я растерялся и тут же обрадовался. Наверное, все же оформят. Пусть на первых порах даже и грузчиком. Главное, зацепиться. И с Сергеем этим неплохо бы задружиться, все же журналист.

– Меня Сашей зовут…

– Сергей, Плотников, – парень улыбнулся. – Ладно, иди. Потом поболтаем. Мне еще статью писать… Ох!

– Сложно? – я все же не выдержал, проявил сочувствие, слишком уж озабоченным выглядел новый знакомец, словно загнанная лошадь.

– Сложно? – удивился Плотников моему вопросу. – Да смотря что… Я ведь репортер, очерками мало занимался. Репортажи – мое! А вот все прочее…

Очерки, репортаж – это все для меня звучало пока, как что-то инопланетное. Журналистика двадцать первого века все-таки разительно отличалась и стилем, и подачей информации, и видом.

– Ну, ты иди, иди – Сергей поторопил меня, передернув плечами. – Горгона ждать не любит!

– Горгона?

– Вообще-то она Ронькина Надежда Абрамовна. Документовед и ответственная за кадры, – он загадочно улыбнулся и подмигнул. – А почему Горгоной прозвали, сам скоро поймешь. Ладно, ни пуха!

– К черту…

Идти недалеко, первый этаж, но я едва передвигал ватные от усталости ноги.

Осторожно постучав, я просунул голову в приоткрытую дверь:

– Можно?

Горгона подняла голову, и её «Бабетта» угрожающе качнулась. Я думал, что, такие начесы с тугими валиками на затылке вышли из моды лет этак пятнадцать назад… а то и все двадцать. А вот ведь сидит – Брижит Бардо, блин…

– А! Явились!

Надежда Абрамовна окинула меня каким-то совиным взглядом. Сразу показалось, не на меня она смотрела, не в глаза, а сквозь меня. Словно бы и не человек я был, а какая-то бесплотная тень, привидение. Выражение ещё какое-то подходящее было… А! «Смотрит, как солдат на вошь»!

Ну да, именно так Ронькина на меня и смотрела. Я невольно хмыкнул, не в силах сдержать нахлынувшие эмоции.

– Зря вы, молодой человек, радуетесь! – зло щурясь, процедила Горгона. – Очень и очень зря! Нарушать социалистическую законность мы ни вам, ни кому-то еще не дозволено!

– И что же я нарушил?

Угрозы выглядели какими-то нелепыми, и я изо всех сил старался сдержать эмоции.

– Кодекс законов о труде! – с каким-то благоговением произнесла Ронькина. – Вы, надеюсь, комсомолец?

– Вообще-то, да.

– Вот! – торжественно произнесла она, и голосом прокурора, зачитывающего смертный приговор резюмировала. – И не сомневайтесь, в райкоме комсомола узнают о вашем недостойном поведении! И примут соответствующие меры воздействия.

– Да что я такого сделал-то? – искренне удивился я.

– Да! Действительно, что? – раздался за моей спиной уже знакомый густой бархатный бас.

Я быстро обернулся, и увидел входящего в кабинет Николая Семеновича. Главреда, который держал весь редакционный коллектив в твердых руках, которого здесь и боялись, и уважали.

– Ваша Людмила Николаевна взяла этого, – она небрежно ткнула в меня пальцем. – без оформления! А если б он, не дай Бог, получил травму? Кто бы за все отвечал?

– А-а! – Николай Семенович вынул изо рта давно погасшую трубку и перевел взгляд на меня. – Так это вы, молодой человек, так весело таскали батареи? Слышал, слышал, А без оформления… это, конечно, не дело! Мы же не капиталисты какие-нибудь, – он загадочно подмигнул и снова обратился к Горгоне. – Надежда Абрамовна, вот, оформляйте товарища на должность грузчика-экспедитора! Если, кончено, он не против…

– Нет, нет, я не против, – радостно воскликнул я, всё ещё не веря, что моя авантюра увенчалась успехом.

– Пока на полставки с испытательным сроком, – сказал главред. – Петрович давно на полдня перевести просится, говорит, трудно ему…

– Пить зато не трудно, – злобно сверкнув глазами, змеей прошипела Ронькина.

– Вас как зовут?

– Александр.

– Очень приятно. Николай Семенович.

Протянув руку для пожатия, он поинтересовался моим возрастом.

– Гм… восемнадцать… Так вам осенью в армию! Месяц-два поработаете – и адьё. Стоит ли начинать?

– Вот-вот! – Горгона обрадовано закивала.

– Стоит! – уверенно отозвался я. – Призыв только в октябре начнется. Пока медкомиссия, то, се. И что, бездельничать что ли? Да и трудовую книжку получить, думаю, чем раньше, тем лучше!

– А вот это правильно, – Николай Семенович одобрительно кивнул. – Я всегда говорил, молодежь у нас умная! Так что, Надежа Абрамовна, оформляйте.

– Оформим! Паспорт с собой? Еще медицинская справка…

Имелись у меня и паспорт, и справка, и даже комсомольская характеристика, все-таки готовился к поступлению в институт. Такая моя готовность вызвала неудовольствие у Горгоны. Похоже, она собиралась гонять меня за недостающими документами, придираясь к мелочам, но в присутствии Николая Семеновича приняла всё без возражений.

Так что, с завтрашнего дня я полноценный сотрудник редакции газеты «Заря». Правда, на полставки и не журналист, но первый шаг сделан. В перечень моих обязанностей входило погрузка-разгрузка и развозка тиража по почтовым отделениям и киоскам «Союзпечати». Работа физически тяжелая и довольно пыльная. Пришлось притащить из дома старую одежду и переодеваться в подсобке, чтобы не раскрыть свой обман. Родителям-то я сказал, что меня взяли в «Зарю» репортером! Мать обрадовалась, да и отец тоже, хотя, виду не показал, а лишь буркнул – «ну-ну».

Как-то очень быстро началась моя трудовая жизнь, даже с Наташей некогда было увидеться. Впрочем, мы с ней в конце концов встретились.

* * *

Был четверг, сотрудники редакции нервно верстали очередной номер, а я вместе с водителем старого «ГАЗона» Федей развозил остатки предыдущего тиража.

Хорошо было в почтовых отделениях – там грузчики подставляли лоток, и я просто швырял на него тяжелые пачки. Красота! Разве что лоток приходилось частенько смазывать воском, чтобы пачки лучше скользили. Ну, это уже была не моя забота.

А вот в киосках приходилось потаскать-попотеть. И еще не к каждому можно было поближе подъехать! Даже Феденька жаловался:

– Эх, нам бы «каблучок», а не это колхозное старье!

Вот и киоску на проспекте Маяковского близко подъехать не удалось. Что оказалось и хорошо. Я заметил знакомую фигурку в светлом летнем платьице. Наташа!

И что было делать? Показаться в таком вот затрапезном виде? Ну-у, пожалуй, нет… Поставив газетную пачку на газон, я укрылся за старым тополем. Чуть постояв, осторожно выглянул, не обознался ли? Да нет, она.

– Скажите, пожалуйста, журнал «Юность», июльский номер, есть? – с надеждой спросила она. – Ну, такой, с каравеллой на обложке… Разобрали? Жаль… Там Фазиль Искандер, Быков… А за август? Еще не поступил… А когда поступит? На следующей неделе… ага… Ну, что же…

Уфф! Ушла, слава Богу! Ничего, вечером встретимся, когда я буду в приличном виде. Может быть, в кафе сходим. Хотя, в кафе лучше потом, с аванса. Я ж теперь рабочий человек, тем более, Николай Семенович сказал, что, скорее всего, работать придется на ставку, пока Петрович в запое. И обещал оплатить переработку. Это получится где-то семьдесят рублей. А что вы хотите, неквалифицированный труд.

Хмыкнув, я подхватил газеты, и подошел к ларьку:

– «Зарю» заказывали? Принимайте!

Продавщица, симпатичная блондинка лет тридцати, распахнула дверь и расплылась в кокетливой улыбке.

– Ой, какие у нас нынче грузчики! Симпатичные! Вон туда клади, в угол… Ведомость давай…

– Извините, я у вас тут «Кругозор» видела…

Черт! Наташа! Я быстро присел, стараясь растворится в тесном пространстве.

– «Кругозо-ор»? – озадаченно произнесла продавщица, заглядывая под прилавок.

– Ну, вот он, вверху, – уточнила Наташа, показывая пальцем на верхнюю полку стеллажа с журналами. – Со стогом сена и молодежью…

– А, вижу, – продавщица пнула меня, чтобы я не путался под ногами и достала журнал. – Рубль пятьдесят. Но это старый, июньский.

Пока Наташа рассчитывалась, я попытался выползти из киоска, но не тут-то было…

– Саша? Ты? – сунув журнал в авоську, удивленно воскликнула Наташа. – А я поначалу тебя и не узнала… Хотела «Юность» купить – нету. Смотрю, «Кругозор». Тут Антонов, «Крыша дома твоего», Джанни Моранди… А ты? Ты как здесь? И…

– А я работаю!

Чего уж теперь, признался!

– В газету, в «Зарю» взяли.

Девчонка ахнула:

– Так это же здорово!

– Пока, правда, экспедитором…

– И ничего! Надо же с чего-то начинать, – синие глаза восхищенно вспыхнули. – Так ты что же? Все же решился? Отказался поступать? И журналистику выбрал?

Я пожал плечами:

– Выходит, так…

– Молодец! Вот это да! Сам свою судьбу строишь. Смелый.

Какая она все-таки славная девушка.

– Наташа, а давай сегодня вечером в кафе посидим? Ну, в «молодежке», знаешь?

– На Кустодиева?

– Ну, да.

– Заметано! Давай, часиков в шесть. Там, в сквере, и встретимся…

* * *

Вечером мы с Наташей сидели в молодежном кафе. Ели мороженное, пили молочный коктейль, разговаривали. Из динамиков под потолком пел Юрий Антонов:

Жизнь играет с нами в прятки,

Да и нет – слова-загадки,

Этот мир, этот мир, дивный мир.

Я делился с Наташей дальнейшими планами, потому что с кем же еще, как не с ней? Друзья все разъехались поступать, теперь не скоро встретимся. Сосед Серега Гребенюк укатил со своими пэтэушниками на рыбалку. Гребенюк… н-да-а…

Наташка слушала меня раскрыв рот от восхищения, и я, что называется, распушил хвост.

– И вот, я напишу статью вместе того растяпы – начал я хвастливо и осекся.

Как-то некрасиво получается. «Я вместо растяпы Плотникова». Выходит, я его подставляю? Да так и есть! Он, профессионал, не смог, а я, только-только из-за школьной парты, смог… Нет. Начинать карьеру с ходьбы по чужим головам мне как-то не очень хотелось. И что тогда делать? Как быть? Этой мыслью я поделился с девушкой.

– Нехорошо как-то. А сразу и не подумал даже.

– А ты с ним вместе попробуй, – неожиданно предложила Наташа. – Раз уж он мучается, скажи, мол, в школе сочинения на «отлично» писал и вообще. Предложи помощь!

Я отмахнулся:

– Да ну, неудобно. Он подумает, что я к нему набиваюсь, за счет него хочу самоутвердиться. Вот, если бы у меня что-то уже было, какой-то свой материал… Точно! Материал! Свой. Правда, времени практически нет. Но мне не привыкать работать в режиме цейтнота.

– А тема какая?

– Юбилей. Сорок лет освобождения Зареченска…

– Ну, так напиши о каком-нибудь ветеране! – предложила моя очаровательная спутница. – Еще лучше, обработай его воспоминания. Ну, так, творчески…

А что? Неплохая идея наклевывалась. Тем более, впереди целых два выходных.

* * *

Ветеран Катков Владимир Савельевич, 1920 года рождения, уроженец деревни Зарное. Это от Зареченска километров семьдесят. Я выбрал его случайно, по фотографии, висевшей в Зале боевой славы моей школы. А идею подсказала Наташа: пойди, мол, в школу, спроси, может, кого и присоветуют. Повезло, заведующая школьным музеем Ираида Петровна уже вышла из отпуска и охотно подержала мою инициативу.

– Для газеты? Очерк? Какие молодцы! Вот, Владимира Савельича пробуйте. Он у нас один неохваченный.

Катков жил недалеко от меня, в собственном доме, с огородом и палисадником, и, получая венную пенсию, еще и подрабатывал сторожем в магазине «Продукты». Среди соседей Владимир Савельевич слыл нелюдимом. Может быть, потому что не очень любил вспоминать войну? Такое тоже случалось.

А если откажет? И что тогда делать? Разве что искать другого. Но, сначала попробую встретиться с ним. Кто знает? Может мне удастся найти с ним контакт.

В субботу с утра я и отправился. Нужный дом с глухим забором отыскал быстро, постучал в ворота. За забором грозно залаял, загремел цепью пес.

– Хозяева, есть кто дома? – громко закричал я. – Федор Савельич!

– Да кому это с утра не спится? – послышался недовольный женский голос.

– Из школьного музея, – как можно увереннее прокричал я.

Говорить о своей причастности к газете я пока не стал. Ещё неизвестно, смогу ли написать достойный публикации очерк. Зачем заранее людей обнадеживать.

– Цыть, Тарзан, цыть! В будку пошел, кому сказала!

Калитку отворила миловидная женщина лет тридцати пяти, с крашеными всклокоченными волосами, в застиранном коротком халатике.

Вот вам и нелюдим!

– Откуда, говорите? – усмехнулась она, окидывая меня взглядом с головы до ног.

– Из школьного музея прислали, – изобразив на лице наивную дружелюбную улыбку произнёс я.

В принципе, я ни капельки не соврал!

– А, к Володеньке… А он на работе! Скоро должен бы быть. Да вы заходьте, не бойтесь. Собачка не укусит. Цыть, Тарзан! Проходьте, проходьте…

Она суетливо подтолкнула меня через небольшой тамбур в просторную комнату, выполняющую функции гостиной и кухни, с большой русской печкой и застланным домоткаными половиками полом. В смежной комнате, за раскрытой дверью виднелся цветной телевизор «Радуга». Очень даже неплохо.

– Вы не курите? – поинтересовалась хозяйка.

– Нет, – уверенно ответил я, несколько удивившись такому вопросу.

– Жаль. – грустно вздохнула женщина, теребя руками поясок халата. – А то у меня закончились, а Володенька свои не разрешает… Ничего, мы осторожно возьмем.

Она заговорщически подмигнула, быстро скрылась в комнате и уже оттуда крикнула:

– Спички там, в залавке, поищите…

Залавок? Ага, наверное, вот этот буфет. Я выдвинул ящик.

Спичечные коробки, табачные крошки, какие-то старые таблетки… и, среди всего этого вот просто так валялись Орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Однако, странно. Ветераны к своим наградам относятся как-то более уважительно… Мне неловко было копаться в чужом имуществе, но я не удержался, и за какими-то свертками нашел ещё юбилейную медаль «Тридцать лет Победы». И все же это о-очень странно!

– Ну, что, нашли?

Женщина вернулась из комнаты, с пачкой «Мальборо», уселась на стул, бесстыдно заложив ногу на ногу, закурила.

– А как вас зовут, молодой человек? – легкомысленно спросила она.

– Саша, – осторожно произнёс я.

– А я Маша, – с ухмылкой произнесла она, пытаясь выпустить колечко дыма мне в лицо.

– Мария, значит, – сказал я, стараясь не закашляться.

– Саша… а хотите выпить? – её глаза заблестели.

– Нет, спасибо, – я понял, что она не совсем здоровый человек, и мне стало немного не по себе.

Мария, не обращая внимания на мой хмурый взгляд, вскочила со стула не обращая внимания на распахнувшийся халат, вытащила из буфета, початую бутыль коньяка и две рюмки.

– Точно, не будете? Ну, как хотите…

Проходя мимо, она, как бы невзначай, прижалась ко мне всем своим горячим телом, провела рукою по волосам.

– Жаль, что ты, Саша, не пьешь! А, может, немного расслабимся?

Халатик сполз с ее плеча, обнажив грудь.

На улице послышался шум двигателя. Радостно залаял пес.

– Володенька! – радостно воскликнула женщина, быстро запахнула халат и приложила палец к губам. – Тсс! Мы с тобой здесь не шалили!

«Да она пьяная! – вдруг сообразил я. – Или с хорошего бодуна…»

В коридоре послышались шаги. Дверь распахнулась резко, словно бы от пинка.

– Ты кого это привела, паскуда?

Так сказать, и вам здравствуйте!

Здоровый, крепкий, с седоватою бородой и усами, Катков не шибко-то походил на скромного пенсионера. Ну, тем не менее…

– Здравствуйте, Владимир Савельевич! Я из школьного музея. К вам. Хочу взять интервью.

– Никому ничего давать не намерен! – резко рыкнул Катков. – Говорил уже триста раз. Так что, юноша, до свидания.

Да уж, вот и поговорили!

Придется другого ветерана искать. Этот уж больно странный.

– Проходи, проходи, – ветеран едва не вытолкал меня в спину. – Не хочу никого тут видеть. Некогда мне с тобой валандаться. Надо кое-с кем серьёзно поговорить.

С этими словами он снял со стены вожжи, и я невольно съёжился. Захотелось поскорее покинуть этот «гостеприимный дом», но я вспомнил о грозном Тарзане.

– А собака? – обернулся я, ухватившись за ручку двери.

– На цепи, не тронет! Пошел!

Из двух зол я выбрал меньшее, и рванул во двор, где, держась подальше от рвущейся с цепи собаки, поскорее проскользнул к калитке. Оказавшись за забором я выдохнул с облегчением и осмотрелся по сторонам.

У ворот стоял светло-голубой «Москвич» четыреста двенадцать с квадратными фарами… Из дому донеслись крики и визг… Он что там, бьет её, что ли?

А похоже!

Мария выскочила из дому распахнутом халатике, на ходу впихивая ноги в растоптанные туфельки. Утерев слезу, плюнула в сторону дома и грязно выругалась:

– Сволочь! Ничего, Володенька, попомнишь меня еще… Саня! Ты про этого гада спрашивал… Так вот что я скажу! Не меня слушай, к бабе Глаше сходи, гадалке. На Пролетарской, крайний дом.

Ну, вот еще, к гадалкам ходить! Однако, любопытство оказалось сильнее. Да и идти не так далеко.

Крайний дом, аккуратный заборчик, цветы. Седенькая юркая бабушка в цветастом платке деловито возилась в саду.

– Здравствуйте!

– Ась? Погадать, милай, пришел? Обожди… А то и помоги смороду собрать.

– Не, не погадать – спросить… А смородину собрать помогу. Миску давайте.

– От, спасибо-то!

Тут же за сбором ягод и поговорили.

– Знаю я Мишку Каткова с детства. Неподалеку жили.

Похоже, старушка ошиблась! Ну, старенькая уже…

Я все же напомнил:

– Он же не Михаил – Владимир!

– Не-е! Володя-то его старшой брат был… Царствие ему небесное.

Рассказанная бабой Глашей история оказалась простой и циничной. И, кстати, не такой уж и редкой.

На дальнем хуторе, вдали от людских глаз, жили-были два брата, старший Владимир, и младшенький Михаил. В войну Владимира призвали на фронт, и воевал он геройски. Младшенький же, в силу возраста, остался в тылу и, как сказала баба Глаша – «бегал ко всем девкам и даже к солдаткам». За что его мужики, вернувшись с войны, сильно побили.

Вернулся и старший, Владимир. Стали себе жить все там же, на хуторе. С семьей вот, правда, у братьев не складывалось – Володя сильно болел, а за Михаила ни одна деревенская девка не шла, уж больно у него репутация гуляки была.

Время шло, умерли родители, за ними упокоился и Владимир. Оформлять смерть надобно было ехать в район. И вот тут Михаил и сообразил, какие перспективы перед ним открываются! В плане льгот и прочих денежных выплат.

Паспортов в те времена в деревнях практически не было, обходились свидетельством о рождении да справками из колхозов. Так что, был Михаил Савельевич, стал Владимир Савельевич, уважаемый всеми ветеран, имеющий право и на военную пенсию, и на льготы. Правда, пришлось переехать. Но, постепенно забывалось все, старики уходили…

– Баба Глаша! – выслушав, ахнул я. – Так это ж надо… Все рассказать! В милиции в КГБ!

– Не-е, милай! Никуда я не пойду, и ничего говорить не буду. Дело давнее. А я по сто пятьдесят восьмой двадцать лет отсидела…

Я шел домой потрясенный. Кругом расстилался частный сектор – избы, заборы, огороды. Почти деревенские улицы утопали в пыли. Срезая путь, я свернул на одну из таки улочек, спокойную и тихую…

Показалось – позади заурчала машина.

Я оглянулся. Светло-голубой «Москвич» с квадратными фарами, набирая скорость, летел прямо на меня!