Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 48 страниц)

– Не, не возражаю…

Фотки оказались классные! Выступление председателя, зрители, ВИА, перетягивание каната… общий план…

Как бы завести разговор… Так бы, невзначай, словно бы между прочим… А, хотя…

– Сереж! У меня статья не идет. Поможешь?

– О чем разговор, старик! Что-нибудь набросал уже?

– Да так… ерунда всякая.

– Давай, давай, посмотрим!

Я с вздохом вытащил исчерканные листки – хорошо, прихватил все же.

– Ну-у. Так, так…

Прочитав, репортер поднял голову и улыбнулся:

– Понимаешь, ты все стили в одну кучу смешал! Вот здесь у тебя репортаж… Тут – эссе, там очерк… А здесь вообще аналитика.

Я на минуточку стушевался и тихо спросил:

– А как бы ты сделал?

– Я бы? Как бы тебе объяснить? – задумчиво протянул Сергей. – Понимаешь, газетная статья – это не школьное сочинение. Тут главное стиль выдержать. И его еще подобрать надо. К спортивным соревнования, допустим, больше подходит репортаж. К интересным людям – очерк, к местам красивым – эссе. А у тебя же… У тебя мы сделаем зарисовку! На основе вот этих вот фоточек! Сейчас все набросаем… ага…

Дело пошло.

Я уже уселся за пишущую машинку, когда в кабинет заглянул главред:

– Что это у вас тут, Сергей? – спросил он своим бархатным басом. – А, помогаешь новичку! Одобряю. Когда готово будет?

– Минут десять еще, Николай Семенович!

– Хорошо. Через полчаса жду материал. И фотографии!

Материал мы сдали. Шеф, правда, с первого раза не принял, пришлось переделывать… Но, к пяти часам я уже был свободен, как ветер!

* * *

Как и на следующий день…

Первым делом я забежал к Плотникову, спросил:

– Сереж, а статья-то вышла?

– Да не знаю, – Плотников пожал плечами. – Тираж ночью отпечатали… Но, еще не развезли. Впрочем, тебе лучше знать, ты ведь у нас экспедитор.

– Ну да…

– Кстати, из типографии в киоски могут и мимо нас сигнальные экземпляры кинуть… Ну, а мы уж завтра.

– Понятненько.

Попрощавшись с Плотниковым, сразу же рванул к автомату и позвонил Наташе.

– Наташу? – трубку взял дед. – А кто ее спрашивает? Ах, Саша… Извините, не узнал… А она в магазин пошла, за продуктами. Знаете, у нас там, на углу, гастроном. Вроде как сыр выбросили… или масло. А еще она хотела в «Мелодию» зайти, посмотреть пластинки.

Гастроном, «Мелодия»…

Я рванул к троллейбусной остановке. Едва влез – народу набралось с избытком.

– Товарищи, не забываем пробивать!

Троллейбус оказался с компостерами.

Вот и проспект Маяковского… Я выскочил, побежал… И у «Гастронома» увидел Наташу!

Светлое летнее плате, туфельки, золотистые локоны по плечам.

– Наташ!

– Саша! А ты как здесь?

– Дед твой сказал – Иван Михалыч.

– А, так ты звонил… Я сыр купила! Голландский, – похвасталась девушка, покачав брезентовой хозяйственной сумкой с портретом Михаила Боярского в роли шевалье д’Артаньяна. – Правда, по килограмму в руки давали. Саш, а я еще в «Мелодию»…

– Пошли! Тоже хочу прогуляться.

У входа в музыкальный магазин какие-то патлатые личности в потертых джинсах продавали многострадальный советский «Бони М», в силу цензурных соображений записанный без «Распутина». Просили червонец. В магазине же – три пятьдесят, но, купи, попробуй.

– Слушай, есть «Пинк Флойд», «Стенка», всего восемьдесят!

– Поди, индийский? Или Югославия?

– Обижаешь! ФирмА!

Пинкфлойдовская «Стена» почти за сотню меня не интересовала. Зайдя в магазин, я подошел к прилавку:

– «Бони Эм» есть?

– Хо! – блондинистая продавщица смерила меня презрительным взглядом. – До обеда еще разобрали.

– А что есть?

– А что на полках – то и есть!

«Нью-Сикерс в Москве», «Грег Бонэм и вокальный дуэт Липс», «Ариэль», «Верасы», Кобзон… Какой-то тихий ужас!

Из больших дисков – лонгплеев – меня заинтересовала лишь группа «Москва» со знаменитым хитом «НЛО» и «Гимн Солнцу» группы Стаса Намина. Ее-то Наташа и купила. И еще «маленькую» Пугачеву – «Миллион алых роз».

Я критиковать не стал – ни к чему. Тем более, выбрать и впрямь, не из чего…

Мы вышли на улицу. Солнце все еще ярко светило, но через весь проспект уже легли от ломов длинные черные тени. Подозрительные личности все так же толкали диски. Снова предложили «Бони М», а еще фирменные «Слейд» и «Рэйнбоу» – дорого.

– Слышь… Еще «Киссы» есть! – подмигнул один из продавцов. – Новый альбом – «Династия»!

Ну, «Династия» далеко не новый… Однако, спорить я не стал, тем более, что все «жучилы» вдруг резко ретировались, кто куда.

Поня-атно – узрели милиционера с каким-то очкастым парнем. Милиционер был худой и молоденький, но уже с погонами лейтенанта, парень же напоминал чистого провинциала, этакую деревенщину в бордовых кримпленовых клешах! Да собственно, таковым, верно, и был.

– Молодые люди! Можно вас на минуточку? – оставив очкарика в стороне, милиционер почему-то подошел к нам. Представился, козырнув:

– Участковый инспектор Горюнов, Виктор Палыч. Вы здесь незаконных торговцев не видели?

– Да только что были, – засмеялась Наташа. – Вы б еще на машине с мигалкой приехали! Случилось что?

Милиционер досадливо махнул рукой:

– Да братца двоюродного вчера развели. Вместо «Рокетса» подсунули цыганские песни. И, главное, этикетку на пластинке подклеили, как родную!

– И насколько кинули? – поинтересовался я.

– На сороковник!

– Ну, это еще по-божески!

– Так у него больше и не было. Значит, не знаете, кто бы мог быть?

– Не, не знаем…

Простившись с участковым, мы направились к киоску «Союзпечать».

– Дедушка газету просил купить, местную. Ну, если уже есть…

– Нашу «Зарю», что ли? – я пожал плечами. – Может, уже и есть… Но, скорее, завтра. Да, точно, завтра!

Девушка наклонилась к окошку:

– «Заря» у вас есть?

– Последняя! Три копейки с вас.

Взяв газету, Наташа развернула листы:

– Ох, какие фотки! Ой, я этого знаю… И статья… «В колхозе „Золотая Нива“ был праздник…» Ой! «Золотая Нива»! Я там в пионерлагере в детстве была… Интере-есно! Нет правда – интересно написано… И вон, фотографии… Авторы. Сергей Плотников и… и Александр Воронцов!

Ахнув, девушка вскинула глаза:

– Саш! Это твоя статья, да?

Глава 10

Я и сам не мог поверить в это. Вышла статья, а это значит, что я выполнил условие отца и теперь…

Мне хотелось скакать на месте, кричать и веселиться, но я сдержал эмоции и с наигранным равнодушием произнес:

– Моя статья? В самом деле? Можно взглянуть?

Девушка протянула журнал. И в самом деле «Александр Воронцов». Черт, как же было радостно на душе. Я так не радовался, когда в «Ведомостях» первый раз в 2012 опубликовал свою первую аналитическую статью про криминал в южных регионах области. А тут, по сути своей, совсем крохотная статейка о событии, о котором все скоро забудут… Но меня просто распирало от радости!

– Поздравляю! – сказала Наташа, обняв меня.

Мы бы еще некоторое время погуляли, но закончился обеденный перерыв, нужно было возвращаться на работу. Мы договорились с Наташей встретиться завтра, так как сегодня вечером у нее были какие-то неотложные дела.

Оставшиеся полдня я находился в состоянии эйфории. Мне что-то говорили, куда-то отправляли, грузил какие-то коробки, официально то я был еще грузчиком, но мыслями был далеко от всего этого. Приятно, черт возьми! Получилось!

А как же удивятся дома…

Родители были на кухне. Свежезаваренный чай дымился в чашках. Мама резала пирог с яблоками, отец читал свежий номер журнала «Техника молодёжи». Я разулся у порога, вошёл на кухню, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, и положил на стол рядом с сахарницей свежий, ещё пахнущий типографской краской, экземпляр «Зари».

– Что это? – не отрываясь от журнала, спросил отец.

– Газета, – ответил я, садясь на свой стул. – Сегодняшний номер.

Отец бросил быстрый, ничего не выражающий, взгляд на серую бумагу и вернулся к чтению.

– Ага. Положи на полку. Как-нибудь почитаем.

Мама потянулась к газете. Я улыбнулся. Сердце матери всегда ярче чувствует.

– Ой, свежий номер! Давайте посмотрим, что пишут.

Она развернула шуршащие страницы, пробегая глазами заголовки. Я молча наблюдал, как её взгляд скользит по колонкам, замедляется и наконец останавливается. Её пальцы коснулись небольшой заметки в нижнем углу третьей полосы.

– Матвей… – её голос дрогнул. – Матвей, глянь-ка…

– Я потом почитаю…

– Да ты глянь! Сейчас!

Отец нехотя оторвался от статьи про лунный модуль.

– Ну, что там ещё?

– Смотри, – она ткнула пальцем в газету. – Вон. Статья. «В колхозе „Золотая Нива“ был праздник…».

– Еще я такое не читал! – фыркнул тот.

– Да я про другое! Там… вон, смотри, кто автор.

Отец нахмурился, прищурился, наклонился ближе и прочёл вслух, с каменным лицом:

– Александр Воронцов, – он поднял на меня глаза. – Это что, шутка? Ты что, действительно это написал?

– Да, – кивнул я. – Это моя первая опубликованная заметка.

Мать всплеснула руками, её глаза заблестели, а лицо озарила счастливая улыбка.

– Сашенька! Поздравляю! Молодец! Надо же, совсем как настоящий журналист! Я всегда знала, что у тебя талант!

Она, пахнущая пирогом и духами «Красная Москва», обняла меня и, запустив пятерню в волосы, уткнулась носом в плечо. Я улыбался в ответ, но мой взгляд был прикован к отцу. У нас был уговор. И я его выполнил. Теперь слово за ним.

Отец молча перечитал заметку ещё раз, и на его лице появилось выражение лёгкого раздражения. Отложив газету, он выпил чай, со стуком поставил чашку на стол, отодвинув блюдце с куском пирога.

– Ну, поздравляю, – произнёс с лёгкой издевкой. – Заметку про яблоки и доярок написал. Мировое событие.

– Это начало, – парировал я. – И… у нас был уговор. Мы договаривались.

– Договаривались, договаривались, – он провёл рукой по лицу, помолчал, глядя на меня тяжёлым, усталым взглядом и сдался. – Ладно. Слово я сдержу. Работай в своей газете. Но чтобы учёба не страдала. Высшее образование все равно должно быть, пусть даже и филологическое.

Мы с мамой переглянулись и подмигнули друг другу. Я не ожидал, что отец так легко сдастся, и оказался прав. На этом сюрпризы не закончились.

– И ещё, – он на мгновение задумался. – Чтобы к двадцати пяти годам у тебя была своя жилплощадь. Я не намерен содержать взрослого дармоеда, который яблоки в колхозе считает.

– Матвей! – с упреком протянула мать. – Ну ты чего? Ну какая жилплощадь?

– А что, я разве не прав? – сквозь зубы протянул отец. – Им там, в редакции, жилье дают? Нет. А у нас в институте дают! Встал бы в очередь, выждал, а потом уже…

– Матвей!

– Да ну вас!

Он встал из-за стола, взял свой журнал и, не оглядываясь, вышел в зал, к телевизору. Дверь за ним прикрылась.

Мать вздохнула, погладила меня по руке.

– Не обращай внимания. Он просто… он волнуется за тебя. Он хотел, как лучше. Ты пойми, для него радиотехника – это смысл всей жизни. Он не понимает твоего выбора.

– Я знаю, – тихо сказал я. – Но это мой выбор.

Я смотрел на газету, на своё имя, напечатанное неровным типографским шрифтом. Это была маленькая победа. Очень маленькая. Но моя.

За стеной включился телевизор. Бодрый голос диктора вещал об успехах в освоении космоса. Мой отец сбежал в мир, который он понимал. В мир схем, транзисторов и ясных, логичных законов физики.

А я остался на кухне, со странным осадком в душе, горьковатым, как остывший чай.

* * *

Утро. В квартире – тишина. Я проснулся рано, но не вставал, позволив себе немного понежится в мягкой постели. Прислушался к этой приятной тишине, какая бывает только в родном доме. И только когда из кухни раздалось аппетитное шкворчание встал.

Отец уже ушёл на завод – его чашка стояла в раковине невымытой, на блюдце – окурок папиросы «Беломор». Мать хлопотала на кухне, жарила яичницу, поглядывая на меня с тревожным одобрением.

– На работу сегодня? – спросила она, делая акцент на слове «работа» так, будто это было что-то сравнимое со спасением человечества или полетом в космос.

– Ага, – крикнул я из ванной.

Мать начала говорить, как сильно гордится мной, но из-за шума льющейся из крана воды я ее не слышал.

Мысль об отце не отпускала. Его упрямое нежелание принять мой выбор задевало. Что это? Простой отцовский контроль? Нет. Это страх. Страх человека, выбравшего однажды ясный, предсказуемый мир законов Ома и Кирхгофа, перед хаотичным, непредсказуемым миром слов, мнений и, что куда страшнее, правды. Он мог собрать приёмник из ничего, но разобрать ложь, скрытую между строк официальных отчетов, был не в состоянии.

Его мир рухнул, по крайней мере он так считал, когда я отказался пойти по его стопам. И вместо того чтобы распахнуть окно навстречу к новым горизонтам, отец пытался законопатить щели старыми, отсыревшими схемами. Причем не только себе, но и мне. Такая вот странная родительская забота.

Его любимый журнал «Техника молодёжи». Я вспомнил, как вчера вечером он склонился над ним с карандашом в руке, вдохновлённо разглядывая рисунки космических станций и подводных городов. Он читал о будущем, но не видел, что оно уже наступает, причём не в виде фантастических луноходов, а в виде тихой, неумолимой технической революции на его же собственном рабочем месте.

Скоро все эти его транзисторы и резисторы отживут свое. На смену им придут микросхемы, и все эти громоздкие конструкции, занимающие сейчас целые комнаты, через пару десятков лет будет умещаться в ладонь.

Появятся автоматы, роботы с точечной сваркой, печатные платы, которые не надо будет собирать вручную – все сделают роботы. Мастерство отца, его профессия, которую он год за годом отстраивал, как крепость, превратится в архаику, в музейный экспонат. А он, вместо того чтобы готовиться к этому будущему, пытается затащить в этот исчезающий мир меня.

Нет, я пас.

Я поел, собрался вышел на улицу.

Утро было ясным, прохладным. Воздух пах пылью и свежим хлебом из соседней пекарни. Я шёл в редакцию, и шаги мои отдавались в такт мыслям. Я понимал, что отец не сдался и просто так меня не отпустит. Он боится за меня, за моё будущее и всеми силами будет противиться моему, на его взгляд, легкомысленному порыву. Как бы ему объяснить, что бояться не нужно?

И вдруг я понял, что делать. Надо написать об этом. Не о его страхах, конечно. А о будущем. О том самом, о котором он с таким упоением читает в журнале, но не видит у себя под носом. Рассказать отцу о перспективах развития электроники, как все будет потом, совсем скоро. Ведь я-то это точно знаю. И все эти айфоны, электрокары, и, прости Господи, электросамокаты я видел собственными глазами!

А еще компьютеры, ноутбуки, беспроводная связь, интернет…

Я остановился посреди тротуара. Мимо проходили люди: женщина с полной авоськой бутылок с молоком, двое рабочих в спецовках, пионеры с портфелями. Их будни были насыщены и однообразны, с планами на выходные, копили на отпуск, на покупку нового телевизора или мебельной стенки. И никто из них не мог представить, что через десять лет эти авоськи заменят пластиковые пакеты, что спецовки на многих заводах будут не из хлопка, а из синтетики, что пионерские галстуки и вовсе исчезнут, а вместо портфелей будут универсальные ранцы, от которых можно будет заряжать сотовый телефон. Что телевизоры станут плоскими, а мебельные стенки – признаком дурного вкуса.

Они об этом не знают!

Но я – я знаю! Ведь я видел это будущее! Я жил там! Целую жизнь прожил…

Мир стоит на пороге перемен, которые перевернут сознание людей. И эти перемены не только про космос и подводные лодки. Они про быт. Про работу. Про жизнь каждого вот человека, проходящего сейчас мимо меня.

Я ускорил шаг и почти побежал в редакцию, обгоняя неторопливых прохожих. В голове уже наклёвывался заголовок, строились фразы, рождались аргументы. Вот о чем будет моя следующая статья!

* * *

В пустом кабинете пахло вчерашним табачным дымом и газетами. Людмила Ивановна была где-то на территории. Я сел за свой стол, отодвинул в сторону вчерашние гранки, взял чистый лист бумаги и, не раздумывая, вывел заголовок:

«Завтрашний день: каким он будет? Взгляд из сегодня»

А ниже, чуть меньшими буквами:

«Наш внештатный корреспондент Александр Воронцов размышляет о будущем, которое уже стучится в наши двери»

Пафосно, конечно, звучит, даже немного надменно, но редактуру оставим на потом. Сейчас главное записать мысли… Может, придать всему стиль сказки? Мол фантазии на заданную тему.

Я замер. Конечно, это была авантюра. Маловероятно, что в газете, где основными новостями были успехи в сельском хозяйстве, очерки о передовиках производства и подготовка к субботнику, будут публиковать материал о робототехнике, автоматизации и грядущей компьютерной революции. Меня могли в лучшем случае просто поднять на смех. А то и вовсе, обвинить в пропаганде буржуазных идей. Выгнать из журналистики с волчьим билетом. Да и вообще, никто не заказывал подобную статью…

Я положил карандаш на стол и посмотрел на написанные строки на пожелтевшей бумаге. Стоит ли тратить время на то, что, возможно, никогда не будет опубликовано? Но я вспомнил взгляд отца. Его страх будущего, основанный на уверенности в непоколебимости мира радиодеталей и паяльников. И ведь он не один такой.

И я начал писать. Сначала медленно, подбирая слова, осторожные, обтекаемые. Потом всё быстрее и смелее. Я писал о том, как автоматизация изменит заводы, как станки с ЧПУ придут на смену фрезеровщикам, как конвейеры будут обслуживать не люди, а машины. Я писал о том, что в скором будущем появятся персональные вычислительные машины, не громадные ЭВМ, занимающие целые залы, а небольшие аппараты, которые будут стоять в каждой конторе и в каждой квартире. Что они изменят всё: от способов проектирования до ведения документации и даже проведения досуга.

Я писал о том, как изменится связь. Что телефоны перестанут быть стационарными, что появятся устройства, позволяющие говорить с кем угодно и откуда угодно. А потом и вовсе станут размером с ладонь.

Да, не забыть написать про сотовые телефоны. Только использовать понятные нынешнему времени слова. «Карманный», «портативный»… да, что-то такое. Черт, там же будет в нем целый мир – заходи на любые библиотеки, читай любые научные труды. А мы будем лишь залипать на то, как котик смешно умывает мордочку… М-да…

Упомянуть, что информация будет передаваться с невообразимой скоростью, стирая расстояния.

Я писал, забыв о времени, о том, где я нахожусь. Передо мной был не лист бумаги, а проводник в мир, который я хорошо знал. В будущее, которое уже наступило для меня однажды и о котором я теперь хочу рассказать всем остальным. Не смогу сразу открыть окно в будущее? Так пусть это будет хотя бы приоткрытая форточка, через которую прорвётся свежий ветер перемен.

Поставив финальную точку, я откинулся на спинку стула. Рука затекла, в глазах мелькала рябь от напряжения. Передо мной лежало несколько исписанных листов. Горячих, почти живых.

– А ты чего тут бездельничаешь? – голос Николая Семеновича застал меня врасплох.

Я и не заметил, как он подошел. Я вздрогнул, обернулся. Показать сейчас ему статью? Нет, она же совсем сырая, не вычитана, и… Но он сам обратил внимание на зажатый в руке карандаш.

– Статью что ли пишешь? – кивнул он, показывая на лежащие на столе листики. – Я же вроде задание не давал.

– Да это просто… – мой голос предательски дрогнул. – Это я так… Готовил тут кое-что на будущее.

– Ну-ка, дай взглянуть, – он подошел ближе, сел на рядом стоявший стул и взял рукопись со стола.

– Николай Семенович, это ещё сырой материал…

– Да не стесняйся ты, – улыбнулся он, пробегая глазами первые строчки. – Я такие опусы читал – из глаз кровь текла. Меня ничем уже не удивить.

Николай Семенович читал медленно. Молча. Его лицо оставалось непроницаемым. Сложно было угадать что он обо всем этом думает. Я с замиранием сердца замечал, как под густыми, нависшими бровями глаза скользили по строчкам, возвращаясь к ранее написанному. Я ловил каждое движение, каждый вздох, пытаясь предугадать вердикт. Вот он нахмурился, перечитал абзац еще раз. Пальцы с жилистыми, узловатыми суставами постучали по столу. Мое сердце упало. Неужели провал? Неужели я переборщил?

– Любопытно… – протянул он.

Потом снял очки, медленно протер стекла большим носовым платком, снова надел. Его взгляд уперся в меня. Я приготовился к разносу.

И вдруг он громко, раскатисто рассмеялся. Это был не саркастический смех, а искренний хохот.

– Ну дал! «Глобальная сеть»! – выдохнул он, снова глядя на текст и качая головой. – Телефон в кармане! Да еще и с телевизором! Мальчик, да ты прирожденный фантаст! Буйная фантазия! Очень буйная!

Я молчал, не зная, что сказать. Оправдываться? Объяснять? Сказать правду? Меня бы точно сочли сумасшедшим.

Он перестал смеяться и замолчал. Его лицо стало серьезным, задумчивым. Он еще раз пробежал глазами по тому самому абзацу, потом отложил листок.

– Знаешь, – его голос потерял начальственные нотки, стал каким-то дружеским, доверительным. – Это бред. Полнейший и несусветный. Такое мог придумать либо гений, либо… ну, в общем, сам понимаешь.

Он помолчал, разглядывая меня, пронизывая насквозь.

– Но… – он сделал паузу для верности. – Но это чертовски необычно. Я такого раньше не читал. Ни у Стругацких, ни у Ефремова. У них техника, пришельцы, звездолеты. А у тебя… бытовая фантастика. Утопия какая-то, но… Счастливая такая. Люди со стекляшками в руках. Смешно. И… интересно.

Он постучал пальцем по моему тексту.

– У нас на в следующем выпуске в разделе «Очерки» дыра. Ждали материал о сборе урожая в колхозе «Рассвет», но его зарубили – секретарь обкома счел цифры недостаточно впечатляющими. Печатать нечего.

Я замер, боясь пошевелиться.

– Так вот, – Николай Семенович достал из кармана трубку, засунул ее в уголок рта и принялся черкать карандашом мой текст – Возьми этот свой… очерк. Выкинь этот абзац. Разверни вот тут. Напиши не как отчет, а как… как фантазию. Как взгляд в будущее. Как будто бы это сон, который увидел наш соотечественник, наш зареченец. Такой вариант будущего. Будто бы он видит наш Зареченск лет через сорок-пятьдесят.

Всё ещё не веря в происходящее, я сидел, вытаращив глаза, и кивал, как китайский болванчик.

– Только, смотри, – он пригрозил мне пальцем, но в глазах уже играли какие-то чертики. – без антисоветчины! Без всяких там мрачных прогнозов. Пусть будет светлое, коммунистическое будущее, понял? С твоими… телефонами и сетями этими. Но в рамках идеологии.

Он устало вздохнул, вынул изо рта таки не разожженную трубку и встал из-за стола.

– Сделай это в форме очерка, фельетона, как получится… «Взгляд в завтра» или что-то в этом роде. Принеси мне это к концу дня. Если будет сносно, закроем дыру.

Я не мог поверить своим ушам.

– Я… я понял, Николай Семенович. Сделаю.

– То-то же. И чтобы без грамматических ошибок. А теперь займись своей работой. Рабочий день в самом разгаре.

Во двор мы вышли вместе, и это избавило меня от гневных взглядов Людмилы Ивановны.

Весь день я носился как угорелый. Что-то грузил, что-то передвигал, куда-то ездил на машине с Федором, но смог выкроить время, чтобы поработать над очерком. Но отдать готовый материал вечером не удалось. Николая Семеновича вызвали куда-то наверх. Решение быть или не быть очередной моей публикации откладывалось на завтра. Или на неопределенный срок, если сейчас Николаю Семеновичу спустят сверху какой-то срочный материал.

* * *

По пути домой встретил Серегу. Он стоял на том же месте и в той же позе, ссутулившись и прислонившись к столбу.

– Сашка! – Гребенюк раскинул руки в стороны, полез обниматься. От него разило вином. – Какими судьбами? Пошли гулять?

– Устал…

– Да брось ты, – он похлопал себя по карману. – Пошли. Угощаю. Деньги есть! Заработал!

– Заработал? – удивился я. – Ты на работу что ли устроился?

Гребенюк рассмеялся.

– Ага, «устроился»! Одного дурочка развели. Да не смотри ты так, ничего криминального. Вместо «Рокетсов» подсунули ему пластинку цыганских песнопений!

Гребенюк рассмеялся еще громче.

– Постой… Что⁈ – едва не закричал я. – Серега, ты понимаешь, что это мошенничество? За это статья тебе светит!

– Да какая статья? – отмахнулся тот.

– Ко мне сегодня подходили из милиции, у гастронома «Мелодия». Спрашивали. Ты не просто дурачка развел, а двоюродного брата этого милиционера!

– Да что ты причитать начал? Не хочешь гулять – не надо!

Гребенюк обижено махнул рукой и пошел прочь.

Теперь, кажется, понятно откуда у Сергея такие дорогие вещи, магнитофон, пластинки, которые просто так не достанешь. Фарцует. Да еще и мошенничает. Ох, не на ту тропинку он свернул. И судя по тому, кем он станет в будущем, ему нужно с этой тропинки срочно сворачивать.

– Дядь Саш! – окликнул меня звонкий детский голос.

Я обернулся.

Семеня по асфальту стоптанными сандалиями, ко мне бежал соседский парнишка. Витька, кажется, из пятого «Б». Загорелый, веснушчатый, с соломенными волосами, торчащими в разные стороны и живыми, любопытными глазами. На нем были короткие штаны, из которых торчали худые ноги с классически разбитыми коленками, и растянутая, заляпанная чем-то липким футболка с надписью «Юный друг». В руке он сжимал самодельный лук, грубо скрученный из проволоки и ветки.

– Дядь Саш, – запыхавшись, остановился он передо мной, широко улыбаясь. – А ты чего тут стоишь?

– А тебе то какая разница? – вот мелюзга. – Еще тебе не отчитывался чего я тут стою!

– Да там у тебя… дома…

– Чего? – я насторожился.

Витька отдышался, кивнул в сторону многоэтажки.

– Отцу твоему плохо! «Скорая» приехала!