Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 48 страниц)

Глава 21

Это было похоже на шок. Я замер с трубкой в руках. То, что ранее казалось единственно правильным решением рассыпалось в прах. Отдать сейчас девчонок в руки правосудия равносильно провалу. Бред, но это так. Нет никакой гарантии, что после этого они сообщат сведения о Соколе. Даже если они и сообщат об этом в милиции, тому же Сидорину, где гарантия, что он сообщит мне эти данные? Скорее всего устранит меня от расследования. Ведь он не знает многого из того, что знаю я. Мне придётся рассказать ему обо всём. И ещё неизвестно, как это обернётся в дальнейшем. Думаю, между нами уже не будет того доверия. Так что делать?

Эти девчонки единственные свидетели, которые могут дать ниточку, потянув за которую я смогу распутать клубок. Если они попадут в милицию, их немедленно увезут, изолируют, и эта ниточка может снова затеряться и стать бесполезной. Ведь не будет Сокол сидеть на одном месте в ожидании, когда за ним придут и арестуют. Нет никакой гарантии, что Сидорину кто‑то сообщит о клофелинщицах. Не его уровень. Даже если и сообщат, он будет действовать по инструкции, а мне нужен прорыв. Сейчас или никогда.

Так и не набрав номер, медленно положил трубку на аппарат. На лице Наташи появилась надежда, а Галя‑Света продолжала тихо рыдать в объятиях подружки.

– Боря, ну где там твоё пиво? – сказал я как можно спокойнее, повернувшись к амбалу. – Давай ударим по пивасику? А девушкам водки дай. Думаю, для них это будет полезнее. Выпьем по‑человечески, а там видно будет.

Борис, удивленный такой переменой, многозначительно хмыкнул и, оглядываясь через плечо, пошел на кухню. Я проводил его взглядом, услышал, как он загремел дверцей холодильника, прикрыл дверь и остался наедине с двумя перепуганными до полусмерти «клофелинщицами».

– Саша, спасибо… – начала было «Наташа», но я резко прервал ее.

– Помолчи, вы даже не представляете во что вы вляпались, – холодно произнес я и кивнул в сторону кухни. – Вашего друга, вы обокрали. Это статья. До пяти лет лишения свободы.

– Мы всё вернём, – всхлипнула Наташа.

Галя‑Света тоже что‑то силилась сказать, но я прервал её жестом и продолжил рассказывать о перспективах, которые их ожидают в ближайшем будущем.

– А если он напишет заявление, что вы его отравили, то это покушение на убийство с целью завладения имуществом… – я сделал многозначительную паузу, глядя, как их лица становятся землистыми. – Тогда, девочки, вам светит «черный тюльпан» и зона, откуда не возвращаются. Вы хоть представляете, что такое женская колония?

Света (или Галя) разрыдалась еще громче. «Наташа» смотрела на меня с животным страхом, в ее глазах прочиталось полное понимание безвыходности положения.

– Но у вас есть один, единственный шанс, – тихо, но очень четко сказал я, наклоняясь к ним. – Шанс значительно сократить свой срок. Может, даже отделаться условным.

– Какой? – выдохнула «Наташа».

– Рассказать все, что знаете про… моего брата.

Они переглянулись, и в их взгляде мелькнуло понимание.

– Мы расскажем! – в один голос воскликнули они.

– Вот и хорошо, – одобрительно кивнул я.

* * *

Неделя, прошедшая после того разговора в квартире Бори, была заполнена лихорадочной подготовкой. Девушки, теперь официально являвшиеся «агентурой Сидорина», под его чутким руководством выдали всю известную им информацию. Она была скудной, но ценной.

«Сокол» был самым настоящим призраком. Ни имени, ни знакомых, ни каких‑то явных примет. Но все же одна крошечная деталь, которую подметила «Наташа», имелась: он всегда курил одни и те же импортные сигареты «Мальборо», которые в СССР были диковинкой. И покупал он их, по ее словам, «в синем ларьке у остановки на Мостопоезде». Из‑под полы конечно, видимо имея «своего» прикормленного продавца.

Этого оказалось достаточно. Сидорин, получив зеленый свет от начальства, за сутки провел ювелирную работу. Его люди отследили все ларьки в районе и вычислили нужный. А дальше – классика сыскного жанра. Опрос продавщицы, которая запомнила «молодого человека с острым лицом, который покупает „Мальборо“ раз в два‑три дня». Наружное наблюдение привело к старой пятиэтажке на самой окраине района, «хрущевке» с облупившейся штукатуркой.

Значит, Сокол переехал теперь сюда.

Оставалось только ждать. Я стоял с Сидориным в тесной, пропахшей пылью и старыми обоями квартире, расположенной в доме напротив лежбища шпиона. Хозяева, пожилая пара, были «временно эвакуированы». В гостиной, невидимые с улицы, сидели трое оперативников в штатском. Внизу, во дворе, двое «дворников» с метлами методично сметали несуществующий мусор. Еще один оперативник копался в заброшенном «Запорожце» с убитым аккумулятором, делая вид, что что‑то там чинит.

– Если Сокол не появится в скором времени, – сказал Сидорин, осматривая двор через тонкий тюль. – Петрович этот Запорожец починит.

– Что? – я широко раскрыл глаза, не сразу поняв, что он имеет ввиду.

– Глянь, – усмехнулся он и кивнул в окно.

Петрович с таким усердием копошился внутри машины, что действительно показалось, ещё чуть‑чуть, и раздастся характерное фырканье ожившего мотора.

Все ждали появления Сокола. Сидорин, достал бинокль и стал осматривать дальние углы двора. Внешне он был спокоен, но я чувствовал его напряжение.

– Главное сейчас терпение, – проговорил Сидорин, не обращаясь ни к кому, скорее всего просто для того, чтобы обозначить своё присутствие. – Он может появиться в любой момент, но это не значит, что через минуту. Может и через час, или через день. А может и вовсе не прийти.

Я кивнул, не в силах вымолвить ни слова. В горле пересохло, но я не мог отойти от окна, боясь пропустить появление Сокола. Не факт, что он находится вне квартиры. Возможно он почувствовал слежку и затаился, выжидая удобный момент, чтобы скрыться. Я смотрел на подъезд дома напротив, на окна, за которыми, возможно, прячется тот, кто совершил покушение на Колю, кто охотится за моим отцом. Сокол. Диверсант. Шпион. Убийца.

Мы ждали. Время тянулись мучительно медленно. Оно словно загустело, заржавело, готовое вообще остановиться или повернуть вспять. Появилось чувство, что мир остановился, но я видел, как жизнь во дворе идет своим чередом: дети играют в мяч, бабушки сидят на лавочках, с работы возвращаются люди. Обычный советский вечер. И никто не подозревал, что этот привычный мир в один миг может рухнуть.

Сидорин вдруг насторожился, его пальцы крепче сжали бинокль.

– Есть, – тихо и коротко бросил он.

Мое сердце пропустило удар. Я впился взглядом в двор. К подъезду, не спеша, подходил мужчина. Он был в просторном темном плаще, руки в карманах. Я не мог разглядеть черты лица, но в его осанке, в его движениях была та самая, описанная девушками, «кошачья» грация и отстраненность.

– Это он, – тихо прошептал я, словно опасаясь, что он меня услышит.

Сокол на секунду остановился у подъезда, оглянулся и скрылся в темном проеме.

– Готовность номер один, – пробормотал в рацию Сидорин. – Вошел в подъезд. Цель опознана. Ждем команды.

Наступили самые тяжелые минуты ожидания. Он сейчас поднимется по лестнице, вставит ключ в замок… Мы были в шаге от победы.

– Я третий, – раздался из рации тревожный, сдавленный голос одного из «дворников» – Внимание! Из‑за угла выехала «Волга». Темная. Номера… стерты. Подъезжает к нашему дому.

– Второй игрок? – нахмурился Сидорин и отдал команду. – Внимание всем! Группа один в подъезд! Группа два блокировать улицу. Группа три, ту «Волгу» не выпускать!

– Сиди здесь, – приказал Сидорин и сунул мне в руки бинокль.

Наша дверь распахнулась с таким грохотом, что я вздрогнул. Сидорин и его люди рванули вниз, выскочили из подъезда и скрылись в доме напротив.

Я остался у окна, затаив дыхание наблюдал за происходящим во дворе.

В следующее мгновение всё пришло в движение. Какие‑то люди быстро увели детей с площадки, а обалдевших от такой бесцеремонности старушек запихнули в ближайший подъезд. «Дворники» бросили метлы и рванули к подъезду. Дверь «Запорожца» открылась, и оттуда выскочил человек с пистолетом.

И тут раздалась короткая, сухая очередь из автомата. Не прицельная стрельба, а отчаянная. Операция по поимке призрака превратилась в бойню.

Я видел, как «Волга» резко затормозила, поняв, что окружена, как из подъезда напротив выбегают люди и как темная «Волга» отчаянно пытается дать задний ход, чтобы скрыться.

Адреналин мощным ураганом ударил в голову. Это крайне обострило мои чувства и я заметил, что пока оперативники, дезориентированные стрельбой и маневром «Волги», рванули в сторону шума, тень в плаще метнулась в противоположную сторону и юркнула в соседний, абсолютно тихий подъезд.

Сокол! Уходит…

«Упустят! – пронеслось в голове. – Сейчас он снимет плащ, тихо выйдет на улицу и растворится в толпе, и все начнется сначала. Новые жертвы, новые угрозы».

Мысль о том, что Коля лежит в больнице, а этот призрак снова ускользнёт, была невыносимой. Обозлённый он может активировать свои действия, не согласовывая их с Вектором. Значит та призрачная надежда на «покровительство» Метелкина рухнула.

Я выскочил на лестничную клетку, короткими перебежками пересек двор, влетел в тот самый, подъезд, куда юркнул Сокол.

Внутри пахло табаком и кошками. Я тихо прошел пару этажей вверх и остановился. Тихо. Слишком тихо. Я замер, прислушиваясь. Ни шагов на лестнице, ни скрипа дверей. Только шум крови в ушах.

«Куда? – лихорадочно подумал я. – Куда он ушел? Наверх? Вниз? В квартиру? В подвал?»

На площадке под ногами увидел темную кожаную перчатку, похожую на ту, что была на руках Сокола Ага, значит не ошибся и шпион побежал наверх. И побежал быстро, настолько, что даже не заметил потери.

Я ринулся вверх по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Четвертый этаж. Пятый. Лестница закончилась, и я увидел железную лестницу, закрепленную на стене и люк на чердак, или на крышу.

Он был закрыт, но я увидел на чисто вымытом полу под лестницей рассыпанный мусор вперемешку с птичьими перьями и пометом. Значит, люк кто‑то открывал, причем, совсем недавно. Я поднялся по ступенькам и осторожно приоткрыл люк. Упругий ночной воздух ворвался в щель, и сквозь нее был виден кусочек неба.

Сокол ушел на крышу.

Сердце колотилось где‑то в горле. Ловушка? Он знал, что его преследуют? Или он просто искал путь для бегства по кровле? Надо бы вызвать оперативников… Но пока я сбегу вниз, пока все растолкую, пока поднимемся вновь… Сокол уйдет. Нужно достать его прямо сейчас.

Я медленно, с тихим скрипом, отбросил люк и высунул голову. Плоская, заставленная вентиляционными трубами и телевизионными антеннами крыша встретила меня порывом холодного ветра. Я увидел бесконечное море огней города, но Сокола нигде не было.

Я выбрался на крышу и сделал шаг вперед. И в этот момент услышал легкий, почти неслышимый звук шагов позади себя.

Я обернулся.

Сокол стоял за выступом вентиляционной шахты, в тени. Его острые черты лица были скрыты полумраком, но я почувствовал его взгляд. В его руке тускло блеснул ствол пистолета.

– Настойчивый журналист, – произнес Сокол. Его голос был тихим, без единой нотки паники или злости. Он констатировал факт. – Настойчивый, но очень неосторожный.

Мы стояли на крыше друг напротив друга, в нескольких метрах от пятиэтажной пропасти. Я был в ловушке. Без оружия. Без помощи. Один на один с хищником, который загнан в угол, и который просто так не сдастся.

Ветер усиливался, свистел между антеннами, завывая в вентиляционных трубах. Мы стояли на плоской крыше, два силуэта на фоне неба. Если бы кто посмотрел вверх, то увидел бы нас. Но они искали его там. А он был здесь. Со мной.

– Кто ты такой вообще? – с любопытством вдруг спросил он меня.

– Обычный журналист, – ответил я с лёгким оттенком нахальства в голосе. – Хочу взять у вас интервью…

– Обычный журналист не лезет так далеко, – ухмыльнулся Сокол. – Не преследует людей по крышам.

– А я хочу написать эксклюзивный репортаж, – продолжил я, пытаясь выиграть время. – Начальство заметит, повышение по службе, прочие привилегии.

– Карьерист? – удивился Сокол. – В столь юном возрасте? А как же идеалы социалистической законности? Путь к коммунизму? Ты же комсомолец?

– У нас все комсомольцы, – подтвердил я, радуясь, что раскрутил его на разговор, что позволит затянуть время. – Но пока коммунизм не построили, материальные блага никто не отменял.

– Любишь деньги? – констатировал он и внезапно переменился, стал жестким и злобным. – Ты не из КГБ. У них другие методы. Так кто?

Сердце бешено заколотилось. Я понял, что он распознал мою игру. Терять было нечего и я ответил, стараясь, чтобы голос не дрогнул.

– Я тот, чьего отца вы пытались убить. И чьего друга вы едва не зарезали в подворотне.

Он на секунду замер, и в его глазах, скользнувших по моему лицу, мелькнуло понимание.

– Воронцов… сын инженера, – Он покачал головой, и в его ухмылке прозвучала легкая досада. – Да, теперь я вижу сходство. И Хромов твой друг. Ошибка. Серьезная ошибка. Надо было сразу включить в план и тебя. Мелкая помеха, которая выросла в проблему.

– Вы ошиблись, вторгнувшись в мою семью, – сквозь зубы проговорил я.

– «Ошиблись»? – он фыркнул. – Мы не ошибаемся. Мы действуем по необходимости. Твой отец и этот юный гений… они неудобны. Слишком неудобны. Их нельзя купить, как Метелкина. Их нельзя запугать. Их можно только устранить.

«Метелкин… – проскользнуло в голове. – Он открыто признался!»

Впрочем, сейчас это меня не радовало, напротив, заставляло напрячься. Ведь так откровенничают только с тем, кто уже не сможет передать это кому‑то другому. Например, мертвецам…

– Ради чего? – выкрикнул я. – Ради каких‑то чертежей? Чтобы ваши хозяева на Западе могли скопировать наш телефон?

– Ты так и останешься провинциальным журналистом, – он рассмеялся, коротко и сухо. – Воронцов. Ты мыслишь категориями шпионских романов. «Украсть чертежи». Нет. Наша задача куда глобальнее.

Он сделал паузу, его взгляд скользнул по огням города, раскинувшегося внизу.

– Мы не крадем идеи, – снисходительно продолжил он. – Мы… замедляем историю. Наша цель дестабилизировать вашу страну, отбросить ее в развитии на десятилетия, если не больше. Создать технологический вакуум. Хаос. Чтобы там, на Западе, могли спокойно и планомерно двигаться вперед, не оглядываясь на дикого восточного медведя, который вдруг начал эволюционировать.

Он снова посмотрел на меня, и в его глазах загорелся холодный, почти фанатичный огонь.

– А такие люди, как твой отец, как Хромов… они нам мешают. Они – локомотивы. Их «Сеть», их портативная связь… это не просто телефоны, дурак! Это фундамент для новых технологий. Если вы успеете всё это построить, вы рванете вперед так, что догонять будет бесполезно. Вы откинете нас  на десятилетия назад. Этого допустить нельзя. Никогда.

В его словах не было личной ненависти. Была лишь леденящая душу, абсолютная убежденность в своей правоте.

«Солдат холодной войны, крестоносец от технологий, чья миссия – не дать СССР сделать рывок в будущее», – подумал я. Вслух прошептал:

– И ради этого вы готовы убивать?

– Только ради этого и стоит убивать, – без тени сомнения ответил он. – Ради глобально, великой и исторической цели! И сейчас, Воронцов, я исправлю свою ошибку. Ты стал слишком большой помехой.

Он медленно поднял пистолет на вытянутой руке и направил мне в лицо.

Мысль о том, что все закончится вот так, на грязной крыше, от пули наемного убийцы, была невыносимой. Но паника – верный путь к смерти.

Я заставил мозг работать.

Нужно найти выход. Найти хоть что‑то, что может сейчас помочь, например…

В полуметре от меня я заметил старый, ржавый монтажный крюк, часть какой‑то давно разобранной антенной конструкции. Он был тяжелым, угловатым и лежал в тени.

– Прощай, журналист, – голос «Сокола» прозвучал как приговор. – Жаль, ты не сможешь прочитать свой некролог в любимой газете.

Тратить драгоценные мгновения на глупые разговоры я не стал. Вместо этого рванул вперед и вниз, делая словно бы нырок. Левой рукой схватил тяжелый, шершавый крюк, а правой, вытянутой для равновесия, изловчился и с силой снизу ударил по его вооруженной руке.

Раздался оглушительный выстрел. Пуля со свистом прожгла воздух в сантиметре от моего виска и ушла в ночное небо.

– Черт! – выпалил Сокол.

Но выстрелить повторно я ему не дал – саданул со всей мощи крюком по руке противника.

Пистолет с лязгом отлетел в сторону, ударился о бетонный парапет и исчез в темноте, сорвавшись вниз.

Сокол ахнул от неожиданности и боли – я почувствовал, как под моим ударом хрустнули его кости. Но он был профессионалом. Шок длился долю секунды.

Противник попытался схватить меня, но я, все еще сжимая в руке крюк, нанес ему короткий, рубящий удар по ребрам.

Сокол хрипло выдохнул, отшатнулся, но удержался на ногах и с силой лягнул меня в колено. Боль пронзила ногу, и я чуть не рухнул. Настал моя очередь грязно выругаться.

Мы сцепились на крыше, стараясь не подходить к краю. Два силуэта, слившиеся в одном смертельном танце. Он пытался применить какой‑то боевой прием, я отбил его грубой силой и этим дурацким крюком, который теперь стал моим единственным оружием.

Противник был сильнее и быстрее. Но я боролся с яростью загнанного зверя, за отца, за Колю, за себя. И это придавало мне силу. Сокол применил какой‑то приём, и я упал на спину. Он тут же рухнул на меня, стараясь вцепиться в горло. Я понял, что у него появилось преимущество, что единственный выход не дать ему уйти, это подкатиться к краю крыши и…

В этот момент через раскрытый люк на крышу ворвался Сидорин, а за ним ещё несколько человек с оружием в руках.

– Стоять! Руки вверх! Ни с места!

Сокол ослабил хватку и я, хрипя и задыхаясь выполз из‑под него и попытался перевести дух. Казалось, все кончено.

– Вставай! – рявкнул противнику Сидорин, не сводя с него дула пистолета. – Живо!

Сокол медленно поднялся на ноги. Его лицо, освещенное яркой луной, казалось ослепительно белым, каким‑то не человеческим, а глаза блестели холодной злобой и решимостью. Он посмотрел на Сидорина, потом на меня, и в его глазах вспыхнуло понимание. Плен. Допрос. Позорный провал. Для такого, как он, это было хуже смерти.

– Руки выше, чтобы я видел! – скомандовал Сидорин, делая шаг вперед.

Но Сокол не выполнил приказ. Словно заряженная пружина, он резко рванул к краю крыши.

– Стой! – закричал я, инстинктивно понимая его замысел.

Достигнув парапета, Сокол перекатился через него и исчез. Мы бросились к краю. Внизу, на уровне четвертого этажа, проходил узкий бетонный карниз, окаймлявший здание. Сокол, прижавшись к стене, передвигался по нему, направляясь к пожарной лестнице на торце соседнего дома, стоявшего практически встык с этим.

– Остановись! Убью! – прицелился Сидорин, но стрелять было опасно – внизу во дворе были люди.

Мы видели, как его пальцы цепляются за шершавый бетон, как его тело напряжено в неестественной позе. Он был почти у цели, до лестницы оставалось всего пару метров. Еще одно движение…

И в этот момент его нога, ищущая опору, наступила на рыхлую, осыпавшуюся за долгое время штукатурку. Бетон под ней хрустнул и обвалился. Опора исчезла.

На лице Сокола, на мгновение освещенном светом из окна, не было ужаса. Лишь мгновенная, всепоглощающая пустота.

Он сорвался вниз в полной, зловещей тишине. Крика не было. Лишь один‑единственный, тошнотворно‑глухой, влажный удар, донесшийся с асфальта двора. Звук, который, как мне кажется, я не забуду никогда. Звук жизни, оборвавшейся в одночасье.

Я стоял, вцепившись в холодный парапет, не в силах оторвать взгляд от темного пятна, распластавшегося внизу. Сидорин, тяжело дыша, медленно опустил пистолет.

– Все… – он протер ладонью лицо. – Все кончено. Мы потеряли важного свидетеля, который мог бы вывести нас на главного врага.

Глава 22

Произошедшие события совершенно выбили меня из ставшей уже привычной колеи. Я уставал так, что порой хотелось бросить всё, и попытаться вернуться обратно, в тот свой мир, где я был пусть уже немолодым и не здоровым человеком с кучей проблем, зато я знал, что «осталось немного» и было что реально вспомнить. Но я понимал, что того мира уже нет и не будет. Что я основательно «подпортил» его. Поэтому жил, работал, встречался с друзьями, ходил на какие‑то бесконечные допросы, очные ставки, отвечал на кучу однообразных вопросов и ждал, когда же это всё закончится.

Родители вернулись в конце мая. Довольные и слегка загорелые. Ни на каком «Юге» они, конечно, не были, отдыхали в Ленобласти, под Зеленогорском, в пансионате «Восток 2». Но, чтобы поддержать версию пребывания на Черноморском курорте, им организовали посещение солярия, где они загорели до требуемого уровня. А ещё были длительные пешие прогулки по Финскому заливу, сосны, дивные песчаные пляжи – красота. Вот только вода в заливе была еще холодной, зато с погодой повезло – солнышко! Так что – гуляли…

Мама есть мама. Первым делом бросилась к холодильнику, чтобы проверить, не голодал ли её сынок в их отсутствие. Но я накануне хорошо затарился, забил холодильник и шкафы продуктами, даже смог купить свежие фрукты и зелень, Так что мама оказалась более чем довольной и тут же принялась за готовку. В доме сразу запахло уютом и вкусной едой.

– Если бы ты знал, какие нам организовали экскурсии! – восхищенно делилась впечатлениями мама, разбирая чемоданы, пока на плите что‑то там кипело. – В Ленинград, в Комарово. Правда, в Комарово я ездила одна. Матвей работал…

– Надя! – перебил её отец, отойдя от окна, и погрозил пальцем. – Тсс! О работе моей никому. Предупреждали же.

– Да, да, я помню… – отмахнулась мама, в принципе не приемлемая никакого вранья, и перевела разговор на другую тему. – Смотри, какая футболочка! Тебе в самый раз. В ДЛТ купили. А ну‑ка, померяй!

– Да мам, мне на работу пора уж… Материал по «последним звонкам» горит!

– Так! Сначала пообедаем, потом на работу, – сказала мама не терпящим возражения голосом и смерила нас с отцом строгим взглядом. – А то этот вон тоже сейчас усвистает.

– Да я быстро, на машине туда‑сюда, – улыбнулся родитель и заметив, что мама нахмурилась, взглядом показал, что «это даже не обсуждается». – Сань! Вместе поедем, подвезу. И вообще, пора тебе на права учится.

А вот это правильная мысль! Машина‑то имелась. Отцу перед отъездом выделили талон на приобретение машины за особые достижения. Денег, благодаря отчислениям за изобретения хватило на «Москвич 412». Вот он и стоял без дела у соседа в гараже, в ожидании возвращения хозяина с курорта. А были бы у меня права, сколько времени бы я сэкономил во всех этих передвижениях по городу. Тем более, что машину водить я умею, только корочки нужны.

– На машине, так на машине… – кивнул я и посмотрел на часы. – Тогда время ещё есть. Давайте тогда обедать, что ли?

На кухне, на холодильнике, стоял новенький «ВЭФ», крутейший по тем временам приемник, привезенный отцом с «отдыха».

– Понимаешь, случайно купили, – врубая «Маяк», пояснил отец.– Выбрались как‑то с Сидориным в Гостинку… Он в «Грампластинки», а я в «Радио»… А там… Вот так и купил. И почти без очереди.

По «Маяку» передавали новости спорта. Что‑то про «Зенит»…

Та‑ак… Ах, с Сидориным, значит! Понятно, курировал, ездил… Ну, Андрей Олегович! Ни словом ведь не проговорился, даже приветы от отца не передал. Да, понятно, государственная тайна. А вот папа… Ну, только что мать предупреждал, и вот…

– Ой… – родитель явно сконфузился. – Ты это, Сань… Ничего не слышал, ага!

– Конечно, не слышал, – расставляя на столе тарелки, я спрятал усмешку. – А что за Гостинка такая?

– Так ленинградцы «Гостиный двор» называют, – гордо пояснил отец. – Крупнейший универмаг.

Интересно, что за пластинки Сидорин купил? Тот еще меломан ведь…

– Ну, руки‑то мойте! – скомандовала мама, разливая солянку.

После столь сытного обеда хотелось прилечь на диванчике перед телевизором и расслабиться. Но сейчас это были только мечты.

– Может отдохнёте немного, – хитро улыбаясь предложила мама.

– Люди ждут новый выпуск газеты, – отрапортовал я, шутливо вытягиваясь по струнке. – И журналист Александр Матвеевич Воронцов должен немедленно приступить к выполнению редакционного задания.

– Ну, сын, ты и сказал, – ухмыльнулся отец. – Кто бы подумал, что у тебя всё так получится.

* * *

Отец притормозил машину прямо напротив входа в редакции. Я быстро выскочил, помахал ему рукой и посмотрел вслед. Рядом с газетным киоском на обочине припарковался темно‑зеленый автомобиль. Тоже «Москвич», только «2140», люксовый вариант. Водитель в темных очках не спешил покинуть салон и наклонил голову, чтобы я не смог рассмотреть его лицо. Странное поведение. Если бы он так тщательно не маскировался, я бы и не обратил на него внимания. Мало ли кто притормозил. Может человек газетку захотел купить, или ждёт кого‑то. Я сделал несколько шагов по направлению к машине и вздрогнул, не веря своим глазам. Не может быть! Вектор – на «Москвиче»? Чушь какая. А где же бордовая «Волга»? Решил на своей… Так у него не «Москвич», а какая‑то иномарка, «Вольво», кажется…

Да если бы это был Метелкин, то давно бы окликнул. Нет, показалось. Этот человек просто очень похож на него. Или всё‑таки он?

Махнув рукой на все свои страхи, я посмотрел на часы, понял, что безнадежно опаздываю и бегом бросился в редакцию.

– О! Что‑то ты долго обедал…

– Мама приехала, – виновато улыбнулся я.

– Понимаю, – сочувственно кивнул Плотников. – «Сыночек, ты так исхудал»?

– Вроде того, – ухмыльнулся я. – И мама так вкусно готовит солянку, я не смог удержаться.

– Обожаю солянку, – завистливо вздохнул Сергей. – А моя жена не умеет её готовить.

– Подожди, ребенок подрастёт, научится, – вмешалась секретарша.

– А какая связь между возрастом ребенка и кулинарными способностями? – поинтересовался Сергей.

– Поживёшь, увидишь, – подмигнула секретарша и снова принялась тарабанить по рычагам пишущей машинки, набивая очередной приказ.

Серега Плотников разложил на столе фотографии с «последних звонков». Какие они милые эти девушки в школьной форме с белыми передниками и бантами, а юноши в настоящих «взрослых» костюмах с галстуками и белых рубашках изо всех сил пытаются казаться серьёзными и ответственными за будущее. Я вспомнил выпускные в моём времени, все эти вульгарные платьица, как из секс‑шопа и парней с бутылками в руках, корчивших рожи в камеру. Неужели всё настолько изменилось, что вся эта чистота и вера с будущее скатилось до… Впрочем, хватит ностальгии. У каждого времени свои идеалы. Сейчас на меня с отпечатанных фотографий смотрели старшеклассники, стоящие на первой ступеньке во взрослую жизнь.

– А ты что вообще пришел, – поинтересовался Сергей. – Мог бы на весь день отпроситься. Он бы был не против.

– Да как‑то не догадался, – вздохнул я и впервые понял, что на работе вполне могут обойтись из без моего безудержного энтузиазма. Раньше же как‑то справлялись.

– А, впрочем, сегодня он уже вряд ли будет, – продолжал искушать Сергей. – В обком вызвали, на внеочередное совещание.

– Руководящие и направляющие получает?

– Ну да. А что же еще? Весь из себя такой таинственный… – вдруг рассмеялся Серега. – Думает, мы‑то не знаем! А мне еще вчера Янка Тимофеева с телевидения проболталась… Тоже мне, секрет Полишинеля!

– Да в чем секрет‑то? – я вскинул голову. – Колись!

– Мнение будем готовить, – покровительственно усмехнулся коллега. – И, знаешь, к чему? К выводу наших войск из Афганистана!

Я закашлялся:

– К чему‑у‑у?

Ну, неужели, до кого‑то в ЦК, наконец, дошло? Хотя, там далеко не одни дураки сидели. И Серебренников тихой сапой нужные идеи проталкивал и… Вектор!

Я вспомнил, как совсем недавно на День пионерии, послал ему телеграмму. Специально пришел на Главпочтамт, да еще выбрал время, когда народу было полным поло. Особо не маскировался, вряд ли б меня там запомнили… Тем более, паспортов там не спрашивали.

Текст был такой:

«Немедленно выезжайте Москву тчк Торпедируйте афганскую проблему тчк выполнение цветок подоконник тчк Иванов»

Да, немножко глупо, согласен… Но, ведь сработало же! И герань на подоконнике появилась уже через пару дней…

А потом Вектор пропал! Как говорится, исчез с радаров. Об этом как‑то проговорилась Метель, когда навещала Колю. Мол, папашка снова уехал, то ли опять в Москву, то ли в Венгрию…

– Вот эта вроде бы ничего, – Плотников протянул мне фотографию.– Красотка!

– Уж да! – меланхолично кивнул я. – На Орнеллу Мути похожа. Ну, помнишь, «Укрощение строптивого»?

– Ага… Точно! – Серега выбрал еще один снимок– первоклассница со звонком на плече у дюжего выпускника.– Вот тоже хороша! Эх… скоро и моя дочка… Когда уйдем со школьного двора‑а…

И тут я понял окончательно, что нельзя больше вариться в одиночку, пора рассказать Сидорину всю правду о Векторе. Шпион скрылся в неизвестном направлении, но вряд ли он уже знает о гибели Сокола и о моей причастности к этому, но это дело времени. Оставшись без контроля, Метелкин мог натворить много бед уже только из одного страха перед разоблачением. То, что он продолжит «идейную борьбу» я глубоко сомневаюсь, особенно после откровенного признания Сокола на крыше.

А, впрочем, что гадать?

Дождавшись, когда Плотников выйдет покурить, я поднял трубку и договорился о встрече через два часа в молочной столовой. Сидорин никогда не откладывал наши встречи, понимая, что по пустякам я его беспокоить не буду.

Быстро закончив все дела в редакции, я посмотрел на часы и попытался незаметно уйти, но в дверях нос к носу столкнулся с Горгоной. Наша кадровичка Надежда Абрамовна была моей давней недоброжелательницей. Да и не только моей. Трудно было бы найти в редакции человека, к которому она относилась по‑доброму. Разве что к Николаю Семеновичу, и то, под большим вопросом. Она не скрывала, что она ненавидит всех и свою работу и тем более непонятно было, что ее держало здесь? Да черт её знает. Такие люди есть в любом коллективе.

– Здравствуйте, Надежда Абрамовна, – вежливо поздоровался я и постарался поскорее проскользнуть мимо неё.

– Саша, давно хотела спросить, – тряхнув завивкою «мелкий бес», Горгона схватила меня за руку и неожиданно улыбнулась. – Говорят, ваши родители на Юге отдыхали? А конкретно где? Понимаешь, у меня подруга очень интересовалась… Сама хочет поехать, и вот…

Что ж, очень может быть… И, тем не менее, тайну нужно было сохранять.

– Знаете, они уехали в такой спешке, что не успели толком сказать куда, – ответил я, изо всех сил стараясь казаться этаким простачком. – Потом звонили несколько раз, но сами понимаете, время ограничено, а мама больше расспрашивала меня, как я без них справляюсь, не голодный ли.

– Да, мамы всегда мамы, – улыбнулась Горгона, но в её глазах не было того самого заботливого материнского тепла. – А вы не могли бы узнать точно, где они были? Понимаете, моя подруга…