Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 48 страниц)

– Так в чем же беда‑то? – не понял я.

Директор покачал головой и горестно махнул рукой.

– Бабули с ними самогонкой расплачиваются. Ну, какая еще в деревне валюта? Так я поговорил с местными, чтоб лучше деньгами платили, а то издам приказ о запрете под угрозой отчисления из училища. Конечно, такого приказа я издавать не мог бы. Но кто об этом знает.

– Правильное решение, – одобрил я. – Значит вопрос решен?

– Всё не так просто, – снова вздохнул директор. – Ну, много‑то наши не брали, максимум «трешницу». А уж совсем одинокой бабусе могут и просто так вспахать, в порядке шефской помощи.

– Да и лишняя практика не помешает, – поддержал его я, увидев, что он начинает хмуриться.

– Прошлым летом дело уголовное завели! – с отчаянием произнёс он. – Сказали, «нетрудовые доходы»… Хорошо хоть условно получили. Но! Парни до сих пор с судимостями ходят. А парни то хорошие! Активные, и в ансамбле, и в смотре песни и строя, и… Я вот думаю, нельзя ли им помочь? Может быть, через вас, через прессу, получится?

– Можно попробовать, – заверил я. – Особенно в свете декабрьского постановления о создании частного предпринимательства. А кто следователь?

– Ой, как там его… – Георгий Викторович задумчиво посмотрел в окно, на черную дымящуюся трубу кочегарки. – Вальяжный такой… молодой. Капитан.

– Случайно, не Зверев?

– Точно, Зверев! – закивал директор. – Константин… Сергеевич. Да, он! А вы, что же, знакомы?

– Так, слегка… Но про ваших ребят я у него спрошу. Обещаю! И попробуем все эти «левые» вспашки как‑то узаконить. Времена‑то сейчас другие. Хорошие времена!

* * *

– Девчонки там, у‑ух! – заливал у крыльца редакции мой коллега Серега Плотников. – Все, как на подбор, красотки! Не маляры‑штукатуры, а какие‑то манекенщицы! А их «путяга» настоящий Дом мод! «Монтана», «Ливайсы» и прочее. Наша «Селена» тоже.

Федя, водитель, и новый молоденький грузчик Егор, слушали, открыв рот.

– И с чего ж они так поднялись‑то? – докурив, поинтересовался шофер.

Плотников понял вверх указательный палец:

– С практики! Нынче же сделка везде. Хозрасчет. А девчонки трудяги, пашут. Чего ж не пахать‑то, коли нормальные деньги сами в руки плывут?

– Этак туда по осени конкурс будет, не хуже, чем в МГИМО! – подойдя к ним ближе рассмеялся я.

Серега тоже хохотнул:

– Ну, а чего ж?

– Э, стоят, лясы точат! – рассерженно выглянула из подсобки завхоз, Людмила Ивановна. – Феденька, Егор! А ну, давайте‑ка живо за тиражом!

* * *

Вечер восьмого марта мы с Наташей пришли в гости к Гребенюку и Валентине. Они по‑прежнему снимали квартиру вместе, и считали себя практически семьёй. Мы купли шампанское и две бутылки болгарского вина, Наташа сделала очень вкусный торт из печенья, творога, молока и какао с народным названием «шалаш». Валентина, хоть и была очень загружена работой на производстве как дизайнер, и вообще, была «Селене» почти главная, тоже не ударила в грязь лицом, и как раз к нашему приходу поставила в духовку картофельную запеканку с фаршем и майонезом. Я начал исходить слюной еще в подъезде.

Международный женский день мы решили встретить спокойно, в кругу самых близких, практически по‑домашнему. И я хорошо понимал почему. После похищения, Валентина как‑то нервно относилась к большим компаниям малознакомых людей. Хотя, вообще‑то, она держалась тогда молодцом! Притворилась слабой и покорной, даже плакала… Потом быстренько освободилась от веревки на запястьях, даже арматуру где‑то нашла. Которой едва меня не заколола. Хорошо, я увернулся. Да, и мы с Гребенюком вовремя подоспели. И Сидорин со своими людьми.

Сидорин, модно прикинутый офицер КГБ, кстати, получил внеочередную звездочку на погоны. Думаю, наше сотрудничество выгодно обоим. Я уже многим был ему обязан, но ещё больше хотел задать вопросов и кое о чем рассказать. Точнее, кое о ком. Поверит ли он мне? И, главное, найдёт ли он способ добраться до высокопоставленного шпиона?

– О чем задумался, эй? – Наташа помахала ладонью перед моими глазами. – Оставь все свои заботы, праздник же!

Она обняла меня за плечи, её длинные золотисто‑каштановые локоны упали мне на грудь… сразу стало так хорошо, спокойно, приятно…

– О, они обнимаются уже! – громко возвестил Гребенюк, появившийся на пороге комнаты с фужерами в руках. – Стоило на минуту оставить… Валь! Я разливаю уже…

– Иду‑иду! – прокричала из кухни Валентина.

– Жду‑жду… – в тон ей прокричал Сергей, и, подмигнув, тихо и покорно добавил. – Чего уж.

Несмотря на всю Серегину брутальность, худенькая красотка Валентина была в этой паре главной, что очень нравилось матушке Гребенюка, тете Вере.

Девчоночки нынче принарядились: хоть и дома, а все же таки праздник! Наташа надела короткую джинсовую юбку и ослепительно белую блузку с кружевами. На шее красовались бусы из темного янтаря, мой подарок. На Валентине же было изящной темное платье с голой спиною… конечно, не до такой степени голой, как у актрисы Мирей Дарк в фильме «Высокий блондин в черном ботинке», но, все‑таки…

– Валентинка! – вытаращил глаза Гребенюк и не подумав ляпнул. – Ты в таком платье по улице не ходи, украдут,

Девушка сразу же напряглась, видать, вспомнила похищение, сырой темный подвал… крыс…

– А давайте выпьем, наконец! – я поспешил исправить неудачный комплимент. – Серый! Открывай!

Выстрелив, шампанское игриво перетекло в бокалы…

– Ну, дамы – за вас!

Мы выпили стоя. Потом уселись за стол и набросились на оливье. Общались. Валентина рассказывала про свою фирму, про новые модели, про подготовку к заключению контракта с польской «Одрой» и индийским «Милтонзом».

– А еще надо лететь в Ташкент! Понимаете, у них там хлопок не такой, как в Египте… Надо чтоб выращивали египетский, тогда будет отличная ткань…

Ташкент… Знаменитые «хлопковые дела», начатые еще при Андропове, вовсе не остановились. Как по секрету поведал мне Сидорин, ответственные за многомиллионные приписки так и сажались, никто реабилитирован не был, мало того, уже начались посадки в Москве.

– А потанцуем! – Гребенюк включил сверкающий двухкассетный «Шарп»…

Заиграла музыка. «I stand by you», шикарный медляк «Arabesque»…

Я обнял Наташу за талию…

Как хорошо, что она приехала! Как хорошо, что мы встретились. Как хорошо, что я вообще – здесь… Ведь там, в прошлой своей жизни, я вообще не знал Наташу, даже понятия не имел о том, что такая девушка существует. А она училась в Ленинграде, вышла замуж, да там и осталась… Кстати, и о Метели я понятия не имел, но, тут понятно, «высший свет», негде было пересечься, по неформальным тусовкам я в прошлой жизни не шарился. Метель… Что‑то давно ее не было видно. Как и ее папаши‑шпиона! Ну, с тем‑то все понятно, после гибели сообщника Метелкин затаился, залег на дно и не предпринимал никаких активных действий. Даже меня не беспокоил! Что было, вообще‑то, не худо…

– Ой! – всплеснув руками, Валентина умчалась на кухню и уже оттуда позвала Гребенюка. – Сереж! А ну, помогай, давай.

Запеканка, слава Богу, не подгорела… Ну, если только так, чуть‑чуть припеклась, отчего стала только вкуснее!

Я проводил Наташу домой. Мы долго стояли в подъезде, целовались… Потом зашли, посидели с дедом… Маму я поздравил еще с утра.

* * *

Девятое марта была пятница, рабочий день, но я все же смог отпроситься, чтобы проводить Наташу на ленинградский автобус. Она обещала звонить.

Шел мокрый снег, прямо валил хлопьями, налипая на проводах и прохожих. Из пышечной пахло так вкусно, что я не выдержал, заскочил. Повезло, очередь всего‑то три человека.

– Мне дюжину, с собой!

Обнаглел, конечно, кто ж столько даст в одни руки? Максимум шесть.

– Дюжину? – молоденькая продавщица в ярко‑голубом халатике улыбнулась мне, как родному. – Пожалуйста! Вам во что завернуть? Пудрой посыпать? С вас девяносто шесть копеек.

– Пожалуйста!

Однако, подорожали нынче пышки. Раньше стоили пять копеек, но отпускали только по шесть штук в одни руки, да и надо было выстоять в очереди полчаса, а то и час. Нынче, выходит, по восемь. И бери, сколько хочешь, почти без всякой очереди.

– Девушка, а если б я тридцать штук взял?

– Да пожалуйста, хоть пятьдесят! – рассмеялась она. – Мука есть, напекли бы…

Ага… понятно…

За прилавком на стене висела новенькая табличка «собственник трудовой коллектив». Артельная, значит, пышечная. Потому и так. Надо же, и тараканов потравить умудрились!

Войдя в кабинет, я положил кулек с пышками на стол… Тут же появился Плотников и потянул носом:

– Ого! Пышечки!

– Угощайся! Чайник только поставь… да позови всех.

– Сделаем! – потерев руки, Серега потянулся за кофейником. – Да! Тебя шеф зачем‑то спрашивал. Вот только что.

Вечерело. До конца рабочего дня оставалось меньше часа. Впрочем, в редакции частенько задерживались и дольше.

Пригладив волосы, я заглянул в кабинет шефа:

– Николай Семенович, звали?

– А, Саша! – главред выглядел несколько растерянно. – Тут из милиции недавно звонили. Из дежурной части.

– Из милиции⁈

– Я думаю, по твою душу, – редактор протер очки. – Понимаешь, там у них какая‑то девушка, задержанная, буянит. Грозится отцом и… прессой! Говорит, всех в нашей газете знает. Пьяная! Требует представителя прессы!

– Девушка? Грозится…

Я уже начал догадываться, только что вчера вспоминал. Мол, давно не видел… Да и дальше бы не видать!

– А как зовут? Ну, задержанную?

– Да не помню. Марина, кажется. Ты бы заехал, глянул. Может, и впрямь, знакомая. Это недалеко, на Кирова, у кафе «Айсберг»… Десятый автобус, кажется.

Отделение милиции располагалось в отдельно стоящем здании чуть в глубине квартала. Его легко можно было распознать по стоящим рядом со входом ярко‑желтым милицейским машинам с мигалками, и зарешеченным окнам. Отделение, как отделение, обычное.

Поднявшись по лестнице, я сразу услышал доносившийся из‑за решетки заплетающийся голос, показавшийся мне знакомым.

– Да я вас всех! Да мой папашка! Да вы все…

Дальше послышался отборный мат, затыкай уши!

Ну да, она. Кому ж еще быть‑то? Я заглянул в окошко дежурки и представился.

– Я из «Зари». У вас тут некая Метелкина Марина…

– Есть, есть, такая! – дежурный, круглолицый усатый капитан, обрадовано подскочил на стуле. – Голосистая деваха. Вон, слышите, орет?

– Вы б ее домой отвезли, что ли…

– Так не хочет! – капитан растерянно развел руками. – Ругается. Прессу зовет… А отец у нее и вправду шишка. Вы бы ее как‑то…

– Да знаю я, – вздохнул я протяжно, борясь с желанием сбежать отсюда, предоставить дежурному самому разбираться с папашей‑шишкой. – Хорошо. Впустите?

– Да‑да. – обрадованно подскочил он. – Заходите… ага…

Маринку в длинном бордовом платье, порванных колготках и наброшенной на плечи дубленке вывели из камеры. И растекшаяся по всему лицу тушь вызвала бы жуткий приступ зависти у глэм‑рокеров группы «Кисс».

– О! Саня! – она пьяно провела рукой по моей груди и смачно икнула. – Ну‑у, привет, Золотая рыбка…

Кивнув дежурному, поспешившему ретироваться в свою каморку, Метель тут же полезла ко мне целоваться. Пахло от нее… м‑да‑а‑а…

– Марина, Марина, – корректно отстраняясь, чтобы не вызвать у неё приступ агрессии прошептал я. – Что ж ты так накирялась‑то?

– А я так хочу! – девушка пошатнулась и выругалась. – Вчера, м‑между прочим, был женский день! И я… в этом… в «Айсберге»… А там Весна со своей… лахудрой. А я ей в морду х‑х‑хотела… Но, промахнулась! Ниче… в следующий раз. Запомнит, сука, надолго. Эх… Жаль мне, конечно… время ухо‑одит…

– Марин, – примирительно предложил я. – Поедем домой?

– С тобой хоть на край света! – Метель опять полезла целоваться. – Тем более, родоков нету! Мать в Москве, папашка в Австрии. Давно уже.

Метелкин в Австрии? Понятно, почему его давно не видно… Так испугался гибели сообщника, что решил вообще за бугор свалить?

– Сейчас, – освободился я из её объятий и посмотрел на дежурного. – Я такси сейчас найду.

– Не надо такси, – всполошился дежурный, опасаясь, что я сбегу, а проблемная девица останется на его попечении. – Мы вас на своем транспорте… С мигалками, с сиреной!

– Нет уж, – решительно отказался я. – Мы лучше на такси.

Провожали нас почти всем отделением. Трое милиционером стеной встали на крыльце, с твердым намерением ни за что не пустить нас обратно. Я посмотрел на окна – там тоже выглядывали сотрудники. Видно, слух о высокопоставленной задержанной всех основательно напряг. Думаю, после нашего отъезда, у них появится повод пропустить по рюмочке…

Консъерж увидев Маринку лишь головой покачал. Впрочем, не так уж и удивленно, видно, за последнее время привык. Просто констатировал факт.

Знакомая квартира, огромная прихожая, фотографии с видами зарубежных городов на стене.

– Так… – Метель, сбросив дубленку на пол, плюхнулась в кресло и скомандовала. – Помоги раздеться!

Я стащил с нее сапоги и расстегнул платье…

Господи! Какой же перегар… Наверняка, коньяк в три горла хлестала. Да еще намешала с вином.

– Мне, – понюхав свои руки сморщилась Марина. – Мне надо принять ванную…

Сбросив платье, она осталось в одних колготках и, ничуть не стесняясь своей наготы, двинулась в сторону ванной. Впрочем, она и трезвая не отличалась особой стеснительностью.

– Нет уж, – решительно возразил я. – Утонешь еще… Пошли‑ка лучше под кран!

Втащив пьяную девчонку в ванную, сунул голову под кран и включил воду… Хотел поначалу холодную, да пожалел. Не воду, Метель.

– А ну‑ка, нагнись, – грубо скомандовал я. – Подставляй голову!

– Н‑не надо так со мной разговаривать, – попыталась снова начать доминировать мажорка, но я включил холодную воду и направил ей в лицо. – Уй, холодно… Ай!

Смыв с лица руины косметики, вытер Маринку полотенцем и усадил в кресло:

– Халат есть какой‑нибудь?

– Там… в шкафу…

– Колготки сама снимай!

В углу, на тумбочке, стоял большой цветной телевизор и – рядом с ним – импортный видеомагнитофон и кассеты. «Греческая смоковница», «Крестный отец», «Челюсти». Ничего особенного. Но, на то время – ого‑го!

– Д‑давай… посмотрим… – Метель в накинутом на плечи халате потянулась к кассетам. – О‑о! Тут есть такое… Такое! Ты обалдеешь, клянусь!

Ага, обалдею, как же! От чего там балдеть‑то?

– Кассет у тебя много.

– А то!

– Видеосалон открой!

– Чего‑чего?

– Ложись, говорю…

– А ты со мной посидишь? Рядом…

Пришлось присесть на край дивана. Маринка быстро заснула. Точнее, вырубилась. Накрыв её одеялом, я осторожно вышел из квартиры, защелкнув дверь с французским замком.

На следующий день коллеги скинулись и отправили меня в пышечную. Думаю, это может стать хорошей традицией – совместное чаепитие между делом на работе. Та же симпатичная девчонка с улыбкой упаковала мне полтора десятка горячих пышек, и я поспешил в редакцию.

Взвизгнув тормозами, рядом затормозила бордовая «Волга»! Распахнулась задняя дверца…

– Здравствуй, Саша! Залезай… – светски пригасил Виктор Сергеевич Метелкин, высокопоставленный чиновник, предатель Родины и шпион.

Вот вам и Австрия!

Глава 3

Виктор Сергеевич высунулся из распахнутой задней дверцы темно‑бордовой «Волги» и хитро посмотрел на меня.

– Залезай‑залезай, не стесняйся, – кивнул он. – Подвезу.

Ну ни дать, ни взять добрый самаритянин, решивший помочь бедному родственнику. Со стороны выглядело очень по‑доброму, но я видел злобный блеск в глубине его глаз и напряженно распахнутые пальцы на чуть подрагивающих ладонях, готовые в любой момент, готовые вцепиться мне в горло.

Я замер на секунду, сердце ёкнуло и заметалось в поисках наиболее безопасного места, как бы выбирая, то ли к горлу подкатить, то ли сразу рухнуть в пятки и затаиться там в глухо зашнурованных кроссовках…

Думаю, выцепив меня в столь людном месте, он не посмеет причинить мне зло. Слишком много свидетелей. Оглянувшись на чисто вымытые витринные окна, я приветливо махнул рукой, в надежде, что девушка из пышечной всё ещё поглядывает на меня, и молча забрался в салон. Машина тронулась.

– Как дела? – привычно спросил Метелкин и, не дожидаясь ответа перестал изображать дружелюбного дядечку. – Похоже, ты пользуешься успехом у местных красоток.

– С чего вы решили, что она красотка? – стараясь оставаться спокойным ответил я вопросом на вопрос.

– Значит, всё‑таки «она», – констатировал он и вытащил портсигар. – Не предлагаю. Знаю, не куришь. Так кто это «она»?

– Член народной артели, с которой я договорился об интервью, – соврал я. – Вот, занесу пышки коллегам, пока не остыли, и вернусь.

– Ага, вернёшься… «пока не остыли». – бормотнул он, прикуривая сигарету. – Придётся подождать.

– Не хотелось бы планы нарушать, – со вздохом произнёс я. – Знал бы, что встречу Вас, не брал бы пышки. А то, считай, пропали девяносто пять копеек…

Метелкин едва не подавился дымом и уставился на меня, как на полного идиота. На его месте, я бы немедленно вытолкал меня из машины и больше не имел никакого дела. Но, видно, у него был важный разговор, если после такого откровенного жлобства он стерпел, практически открытое издевательство. Ведь он был умным человеком. Итак, зачем же он меня опять посадил в эту машину? Что на этот раз? Неужели решит пойти ва‑банк и начнет разговор про убитого связного? Нет, вряд ли. Тогда что?

– Это хорошо, что ты такой ответственный и заботливый, – покивал он головой и, вдруг, пристально уставился на меня. – Я слежу за твоим творчеством. Эти твои статьи о техническом прогрессе, о будущем. Очень своевременны. Очень проницательны.

– Спасибо, Виктор Сергеевич, – я сделал вид, что смущён. – Стараюсь.

– И это видно! – он одобрительно кивнул. – И знаешь, мне пришла в голову одна мысль. Ты же не только по долгу службы постоянно общаешься с этими изобретателями. По крайней мере с некоторыми из них. С тем же Хромовым, ну и, разумеется, с твоим отцом.

Я молчал, осознав, что он думает, что изобретателей целая группа, а может и целый научный институт. И его никак нельзя в этом разубеждать. Если он узнает, что их реально только двое, то опасность, нависшая над отцом и Колей возрастёт в разы.

Метелкин терпеливо ждал ответа, но я буквально впал в ступор. Тогда он прервал затянувшуюся паузу.

– У меня есть доступ к определённым кругам, – перешел он ва‑банк. – К людям, которые принимают решения. Им была бы крайне полезна объективная, я бы сказал, внутренняя информация о реальном потенциале этих разработок. О слабых местах. О том, насколько они… преждевременны для нашей экономики. Слишком резкий скачок, это же стресс для системы, согласись?

– Я не совсем понимаю, – попытался с отыграть дурачка. – Я далёк от всех этих технических разработок. Я журналист. Просто пишу о том, что мне говорят.

– Просто пишешь? – оторопело уставился на меня Метелкин.

– Да, – закивал я. – просто обрабатываю тексты, делаю их читабельными.

– Позволь мне тебе не поверить, Александр, – его голос стал задушевным, почти отеческим. – Любое великое открытие, это не только благо, но и испытание для государства. Слишком резкий рывок может оказаться губительным для нашей, скажем так, деликатно сбалансированной экономической системы. Поэтому тем, кто находится наверху, – он многозначительно поднял палец к потолку, – так важно получать не парадные отчёты, а, скажем так, объективную аналитику. Глубокую, профессиональную оценку. Недоработки, риски, преждевременность. И именно ты, с твоим острым умом и доступом к самим разработчикам, мог бы оказывать неоценимую услугу. Помогать отделять действительно перспективные зерна от, скажем так, «опасных плевел», способных, пусть и из лучших побуждений, нанести вред. Согласись, лучше вовремя притормозить, чем позволить сорваться в неминуемую пропасть.

«Ага, вон оно, значит, как! Куда клонит… Понятно. А льстит как грамотно! Будь я тем самым двадцатилетним юнцом обязательно бы клюнул на это. Но имея опыт прошлой жизни конечно же все сейчас прекрасно понимал.»

– Вы хотите, – начал я, но он меня жестко прервал.

– Я хочу, чтобы ты стал моими глазами и ушами, Александр, – Метелкин четко определил свои требования. – Твой отец и его юный протеже, этот… Хромов, творят в своей лаборатории бог весть что. Государству нужен контроль. Кто, как не ты, имеет полный доступ и может дать самую объективную оценку? Я прошу тебя рассказывать мне, чем они занимаются. В деталях. Чтобы вовремя остановить.

Внутри у меня всё вскипело. Теперь всё сходится. Покушение в тот вечер было именно покушением, а не ограблением и Метелкин к этому причастен.

Кровь ударила в голову, сжимая виски тугим невидимым обручем. Мне хотелось вцепиться ему в его холёную, самодовольную физиономию, но я лишь сглотнул ком ярости, чувствуя, как подступает тошнота. Нельзя выпускать эмоции. Нужно продолжить игру.

– Я понимаю, Виктор Сергеевич, – выдавил я, заставляя губы изобразить что‑то вроде заинтересованной улыбки. – Но ответственность колоссальная.

Метелкин молчал, уставившись куда‑то вдаль через переднее стекло Волги. В какой‑то момент мне показалось, что он оценивает свою откровенность, «не сказал ли лишнего». В этом случае, возможно, мои коллеги могут не дождаться пышек, даже основательно остывших.

Надо срочно исправлять ситуацию. Но согласиться, значит сразу выдать себя, показать, что у меня есть свои козыри. И отказываться нельзя. Это сразу поставит меня в разряд угрозы, которую нужно нейтрализовать, и тут даже статус «перспективного зятя» не поможет.

– Виктор Сергеевич, – я сделал максимально честные глаза, в которых смешались растерянность и польщённое тщеславие. – Я… я даже не знаю, что сказать. Это такая ответственность… Вы мне оказываете огромное доверие. Мне бы подумать.

Я не сказал «да». Я не сказал «нет». Я ушёл в глухую оборону, в тягучее, уклончивое «подумать».

– Конечно, конечно, – он похлопал меня по колену, и его прикосновение было похоже на удар током. – Я понимаю, нужно взвесить всё. Не требуется немедленного ответа. Просто знай, дверь открыта.

– Давай, возвращайся, – обратился он к водителю и хохотнул. – Верну тебя в исходную точку.

Я с сожалением посмотрел на пакет с остывшими пышками, и это не ускользнуло от внимания Метелкина.

– Девяносто пять копеек, говоришь? – сказал он, кивая на пакет.

– Девяносто шесть, – на автомате поправил я, и прикусил язык.

«Волга» замерла у тротуара. Я вышел, чувствуя, как спина покрывается холодным потом.

– Подумай, Александр, – его голос донёсся из приоткрытого окна. – Перспективы у нашего сотрудничества могут быть самыми блестящими.

Дверь захлопнулась, и машина плавно тронулась.

Даже остывшие пышки оказались достаточно вкусными, по крайней мере никто из коллег не высказал претензий.

* * *

Вечером я сидел на кухне и пытался сосредоточиться на чтении вчерашней газеты. Отец вернулся с работы раньше обычного и выглядел очень серьёзным, даже несколько озабоченным.

– Привет. Как дела? – поинтересовался я.

– Нормально, – ответил он, аккуратно вешая пальто на вешалку. – Встречался сегодня с Серебренниковым. По поводу финансирования новых образцов.

Он прошел на кухню, сел напротив, налил себе чаю.

– И? – сгорая от любопытства, спросил я.

– Нормально. Согласовали.

– Так это же хорошо.

– Хорошо, – кивнул отец, и как бы между делом добавил. – Еще про АЭС говорили.

А вот это уже было интересно.

– Про какую именно?

– Да про Чернобыльскую. Изложил ему свои выкладки по реконструкции. Про которые ты спрашивал, помнишь? Увидел блокнот мой, где я записи вел. И спросил. Пришлось рассказать. О возможных рисках, о необходимости модернизации систем безопасности… В общем, всё, что мы с тобой обсуждали.

Он помолчал, глядя в стол.

– И что же он? – спросил я, чувствуя, как внутри всё сжимается.

– Слушал очень внимательно. Не перебивал. – отец развёл руками. – Потом просто взял мои записи, сунул в портфель и сказал: «Это требует осмысления, Матвей Андреевич». И всё.

«Значит, зёрна попали в почву», – подумал я.

– А есть что‑нибудь поесть? – огляделся он по сторонам, потирая ладони. – Я чертовски голодный!

Мы поджарили картошку, с аппетитом поужинали и перешли в зал. Я включил телевизор и, устроившись на диване, стал смотреть хоккейный матч, а отец уселся за столом в углу, и принялся за очередные микросхемы.

– И охота тебе? – устало спросил я. – Давай вместе матч посмотрим.

– Да‑да, сейчас, – отвлеченно ответил отец и снова принялся что‑то паять.

– Вот у меня после работы нет никакого желания статьи писать, – продолжал я уговаривать отца. – Хоть и люблю свою работу. Но для работы существует время, которое так и называется «рабочее», а дома отдохнуть охота.

– Саш, ты не поймёшь, это и есть мой отдых, – отец отложил паяльник и снял очки, протирая их краем халата. – Это как… слушать музыку. Только музыка эта: вот она, в этих дорожках, в этих конденсаторах. Когда я тут ковыряюсь, всё остальное уходит на второй план. Остаётся только чистая задача. Найти слабое место, подобрать нужную деталь, заставить схему петь чище и громче. Это же чудо, сынок!

Повинуясь какому‑то порыву, я встал и подошел к нему. Дымок от расплавленной канифоли привычно щекотал нос, и я, как в детстве. Завороженно смотрел на серебристую каплю расплавленного олова на конце паяльника.

– Вот этот кусок пластика и металла, – он кивнул на сотовый телефон. – Так и был бы просто куском пластика и металла, а чуть добавь к нему в определенном порядке разных деталек, и вот в нём уже живёт голос, он может связать два человека через километры. Как тут отдыхать, когда в твоих руках рождается будущее? Лучше любого отдыха.

– Так, а что тут делать, если все готово?

– Нет предела совершенству – улыбнулся отец.

Он ещё немного покопался в телефоне и набрал номер.

– Коля, ты на месте? – сказал отец, прижимая трубку к уху плечом, припаивая очередной проводок. – Ага, давай проверим еще раз. Прием… Нет, гетеродин все еще «плывет». Попробуй сместить на 0.1 вольта… Да, на том же транзисторе… Подожди, на громкую связь тебя выведу. С сыном моим, с Сашкой поздороваешься! Ага, тут он, рядом. Заодно и покажем ему чистоту звука, которой добились.

Он нажал на какую‑то кнопку и раздалось тихое шипение.

– Алло, Александр? – раздался голос Коли. – Привет!

– Привет!

Внезапно из динамика аппарата, вместе с голосом Коли, прорвался странный звук. Не шипение помех и не свист настройки. Это была ритмичная, монотонная последовательность, короткие и длинные посылки, будто телеграф, но куда более быстрые и механические. Ти‑ти‑та‑та‑ти‑та‑та‑та…

– Сашка, ты балуешься что ли? – рассмеялся Коля.

– Нет, не я, – ответил я, вопросительно глядя на отца.

Тот тоже растерялся. Спросил:

– Коля, это не мы.

Ти‑ти‑та‑та‑ти‑та‑та‑та.

– Матвей Андреевич, вы это слышите?

– Слышу, – нахмурился отец, откладывая паяльник. Он покрутил ручку настройки, но странный сигнал лишь немного менял тональность, не пропадая. – Это что за дрянь? Ни на одной частоте такого не было… Похоже на какой‑то код.

Я встал с дивана и подошел к столу.

– Может, военные? – предположил я. – На их частоту вышли.

– Сомневаюсь, – отец покачал головой. – У них свои диапазоны, свои кодировки. Мы это сразу предусмотрели. Это… Это что‑то другое. Словно кто‑то вещает совсем рядом. Сигнал очень сильный.

– Пап, – тихо сказал я. – А ты можешь это… записать?

– Записать? Легко. – Он потянулся к старенькому катушечному магнитофону «Электроника», стоявшему на полке. – Коля, ты всё ещё слышишь? Сейчас выведем на запись.

Через минуту катушки медленно поползли, запечатлевая таинственную последовательность «ти‑ти‑та‑та» на магнитную ленту.

– Вот чёрт, – проворчал отец, когда сигнал так же внезапно прекратился, как и появился.

– Оборвался? – спросил Коля.

– Нет, именно что закончился, будто так и нужно.

– Ни на что не похоже. Не военный, не гражданский, не промышленный… Словно призрак в эфире. И самое странное, он очень слабый. Фоном. Но пробился сквозь все фильтры. Значит, источник где‑то совсем рядом. Прямо в городе.

– Согласен, Коля, – кивнул отец. – Должен быть рядом, раз такие фильтры пробить смог.

Он выключил магнитофон и повернулся ко мне.

– Матвей Андреевич, нам скоро презентовать правительству, а тут такое… – растеряно сказал Коля.

– Да понимаю я! – с легким раздражением ответил тот. – Непорядок! С этими сигналами мы всю презентацию провалим…

– Надо немедленно с этим разобраться!

– Да знал бы как, уже бы разобрался.

– Матвей Андреевич, а что если… что если завтра с утра возьмем пеленгатор и…

– Ты хочешь сказать?..

– Да! Этот сигнал кто‑то или что‑то генерирует, значит этот источник можно найти. Надо немедленно с этим разобраться! И прямо завтра!

* * *

Субботнее утро встретило нас хмурым небом и порывистым ветром. Я наскоро проглотил бутерброд и выскочил во двор, где у подъезда уже стоял отцовский «Москвич‑412», купленный не так давно через комиссионку. Отец возился с проводами, протянутыми от автомобильного аккумулятора к громоздкому самодельному пеленгатору, установленному на заднем сиденье. Рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу, топтался Коля Хромов, сжимая в руках блокнот с расчетами и карту города.

– Александр, а ты… ты тоже с нами решил? – Коля, до этого молча наблюдавший показания осциллографа, посмотрел на меня, будто только сейчас заметил мое присутствие.

– Да, Коля, я с вами, – улыбнулся я, устраиваясь на заднем сидении рядом с пеленгатором. – Во‑первых, интересно. А во‑вторых, кто знает, может, из этой поездки и статья родится. «Охотники за призраками в эфире, или один день из жизни изобретателей». Нашим читателям такое понравится.

– Сейчас поедем, – кивнул отец, ковыряясь в оборудовании. – Только настроим…

Отец, сжав зубами последний проводок, ловко обжал его пассатижами и с глухим щелчком вставил в гнездо на задней панели пеленгатора. Сделанный на скорую руку, но с истинно инженерной изобретательностью, агрегат представлял собой причудливый симбиоз старой радиоаппаратуры, лабораторных блоков и самодельных плат, аккуратно смонтированных на фанерном шасси. От него, словно щупальца, тянулись провода к запасному автомобильному аккумулятору, пока ещё стоящему на асфальте.

– Ну, вот, вроде, и всё, – выдохнул он, отёр ладонью потный лоб и с удовлетворением окинул взглядом своё творение. – Теперь, Коля, главный тест. Давай пробный запуск, будь другом.

Коля, не отрывая пристального взгляда от блока индикации и экрана небольшого осциллографа, закреплённого на резиновых амортизаторах, щёлкнул тумблером. Аппарат отозвался ровным, нарастающим гулом. Стрелки приборов плавно качнулись, замирая в зелёном секторе шкалы, загорелись контрольные лампочки, и из встроенного динамика послышался чистый, без посторонних шумов, звук. Аппарат был готов к работе.

– Приёмник работает в штатном режиме, чувствительность в норме, система пеленгации стабильна, – отчеканил Коля. Он повертел ручку настройки, убедившись, что антенна чутко реагирует на малейшие изменения в эфире. – Можно ехать. Аппаратура полностью готова к работе.