Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

Глава 8

«Тук‑тук‑тук… пауза… тук».

Тихий стук в дверь произвел эффект разорвавшейся бомбы. Мы с Колей переглянулись и застыли, как статуи, словно опасаясь, что любое наше движение, даже глубокое дыхание, спугнёт того, кто находится с той стороны двери. Того, кто пытается войти, явно рискуя в сложившейся ситуации, а значит, готовый на любые решительные действия. Я понимал, что действовать он будет тихо, стараясь не привлечь внимания со стороны, но от этого он был ещё более опасным, чем бандиты‑налётчики с оружием в руках, взламывающие дверь.

«Тук‑тук‑тук… пауза… тук».

Стук повторился чуть громче. А он настойчивый. Значит, ему реально очень надо попасть в квартиру. Хорошо, что хозяйка не дала ему запасные ключи. Или дала? Я вопросительно посмотрел на старушку, она только пожала плечами и тихо шепнула:

– Вот ведь… Барин‑то вернулся…

Её невозмутимое спокойствие ещё больше встревожило, и ледяная волна прокатилось по телу. Моё сердце совершило уже привычный кульбит: сначала в пятки, потом в горло, и забилось там пойманной птицей, словно пытаясь вырваться на свободу из одурманенного адреналином тела. Я сделал «глубокий глоток», сопровождая его движением шеи, надеясь, что это вернёт сердце на место. Помогло.

Белый, как мел, Коля стоял без движения, но было видно, как часто поднималась его грудная клетка. Понятно, тоже «адреналинчика схватил». Странно, что у нас обоих резкий выброс адреналина вызвал одинаково‑нетипичную реакцию. Обычно люди краснеют и возбуждаются. Мы же, казалось, оледенели.

Я медленно поднял руку и поднёс указательный палец к губам, жестом призывая их обоих молчать. Как можно более бесшумно, на цыпочках, подошел к окну, слегка отодвинул штору и выглянул на улицу. Старенькая, запылившаяся «Волга» стояла на месте. Неужели слежка Сидорина пропустила шпиона? Или с ними что‑то случилось?

Вглядываясь в вечерние сумерки, я осторожно поколыхал краем шторы, стараясь привлечь внимание сидевших в машине. В тот же миг тусклый блик от сигареты за лобовым стеклом обозначил условный знак «всё в порядке». Но как может быть всё в порядке, если сейчас у двери стоит Сокол и упорно пытается проникнуть в квартиру?

«Тук‑тук‑тук… пауза… тук».

Нет, ну это просто невыносимо! Новый выброс адреналина бросил меня в жар. Сейчас я был готов рвать и метать. Ничего не понимаю! Наружная слежка спокойно пропустила шпиона, не предупредив нас об этом. И куда смотрят «молодожены» из квартиры напротив? Они что, реально устроили себе «медовый месяц»?

Я выглянул в окно, и сидящий в машине человек приблизил лицо к лобовому стеклу и совершенно открыто кивнул, мол, всё в порядке, даже рукой махнул, типа «сиди, не рыпайся».

Это могло означать только одно: в квартиру стучит не Сокол. Но кто? Неизвестный связной, которому тот сообщил условный сигнал? Но наружка не могла пропустить чужого человека в подъезд, не уведомив нас об этом.

Мысль о том, что это всё‑таки опасность, прочно поселилась в голове. В сложившейся ситуации нельзя быть беспечным. Любая ошибка может дорого нам обойтись. Меня несколько насторожила настойчивость, с которой нежданный визитёр пытался попасть в квартиру. Любого человека насторожило бы, что хозяйка не открыла с первого раза, как это бывало раньше. Но он упорно продолжал настукивать условный сигнал. Значит, ему крайне необходимо попасть внутрь.

«Тук‑тук‑тук… пауза… тук».

– Вера Семеновна, – тихо сказал я. – Сейчас Вы откроете, но будьте готовы сразу отойти.

– Это еще почему? – возмутилась старушка, явно недовольная тем, что я пытаюсь командовать в её квартире.

– Ну… на всякий случай, – примирительно улыбнулся я и подмигнул. – Вдруг он быстро войдёт.

– Почему это? – прищурив глаза спросила она.

– Да мало ли что, – подсоединился Коля. – Может быть ему в туалет очень хочется. Вон, как настойчиво барабанит.

– А‑а‑а, – понимающе протянула старушка.

Я показал Коле знак оставаться на месте и быть готовым к решительным действиям, точнее, в случае необходимости придать ускорение медлительной хозяйке, а сам прижался к стене, поближе к двери, чтобы, когда настойчивый гость войдёт в квартиру оказаться у него за спиной. Понимаю, что против подготовленного шпиона у меня мало шансов, но я понадеялся на эффект неожиданности.

– Открывайте…

Она посмотрела на меня с недоумением, но послушно прошаркала к двери. Ее старческие пальцы с трудом повернули тяжелый ключ в замке. Дверь со скрипом открылась.

Увидев, кто пришел, Коля помахал головой «не он», и я вышел из своего укрытия.

На пороге, пошатываясь, стоял невысокий, болезненного вида мужчина лет пятидесяти. Лицо обрюзгшее, с сизым отливом, глаза мутные и влажные. От него на версту несло перегаром и давно не мытым телом. В руках он нервно теребил замызганную кепку.

– Вера Семеновна… – просипел он, виновато опуская глаза в пол. – Здрасьте… Извините за беспокойство…

Это был не «Сокол».

– Василий! – искренне возмутилась старушка. – Опять надрался?

Напряжение, сжимавшее мою грудь тисками, резким, почти физически ощущаемым скачком трансформировалось в леденящее, всепоглощающее разочарование. Весь этот переполох, этот страх, эта готовность к бою – и все из‑за этого пропойцы?

– Вера Семеновна…

– Опять денег занимать пришел? – с укором пробубнила старушка.

– Да я отдам! – с жаром воскликнул тот. – Честно, отдам!

– Ишь, отдаст он! – почувствовав в нашем лице надёжную защиту, старушка пошла в наступление, даже руки в бока упёрла. – Прошлый раз тоже так говорил. Я тебе что сказала тогда? Что не буду занимать. И дверь тебе не открою. А он, ишь какой лис, стучит хитро!

Мужчина виновато опустил глаза.

– Да я… я… – он переступил с ноги на ногу, не решаясь поднять на нас взгляд. – Вера Семеновна, голубушка, выручай… Совсем припекло… Не найдется ли… на бутылочку? Хоть пятерку… Я тебе, я отдам! Честно, с получки!

Я вышел из своей засады. Вид у меня, наверное, был такой, что Васька инстинктивно отпрянул и прижался к косяку.

– Постой, – тихо сказал я. Голос прозвучал хрипло и неестественно. – Почему постучал так?

Он испуганно перевел взгляд с меня на старушку и обратно.

– Да я… я ж не хотел… напугать кого или еще чего… – залепетал он, явно не понимая, что случилось. – Просто приметил. Шел как‑то поздно, темно. А тут мужик один к вашей квартире подошел, Вера Семеновна. Ну, этот, квартирант… И так постучал. Я мимо шел. А вы ему, Вера Семеновна, сразу открыли, не спросили даже ничего. Я и запомнил. Думаю, раз так – значит, свой человек. А я ведь свой, я свой, я ж не чужой! – он снова принялся униженно упрашивать старушку.

Я отвернулся.

Вера Семеновна, ворча, что‑то сунула Ваське в руку, и он, бормоча бессвязные благодарности, пулей вылетел на лестничную клетку.

Дверь закрылась.

– Вот до чего человека довести можно… – покачала она головой, возвращаясь к столу и смахивая невидимую соринку со скатерти. – Васька‑то этот… Вы не поверите, а ведь нормальным человеком был. Инженером, на заводе работал. Умный был, руки золотые. – Она взглянула на запертую дверь, словно пытаясь разглядеть сквозь нее призрак того, прежнего Василия. – А потом как подменили. С горя, что ли, запил… Жена ушла, с работы выгнали. И покатился… по наклонной. Сначала, бывало, заходил, просто поговорить, видно, одиноко ему было. А теперь… – она снова тяжело вздохнула, ее плечи опустились. – Теперь вот, как видите, по чужим квартирам шляется, выпрашивает на свое пойло. И ведь знает, что я ему последнее отдам, дура старая. Не выгоню. Жалко ведь парнишку, молодой еще.

Напряжение медленно спадало, оставляя после себя лишь горький привкус обманутых ожиданий и тягучую усталость. Еще несколько минут мы сидели за столом, делая вид, что допиваем остывший чай, но беседа уже не клеилась.

– Ну, мне пора, – сказал я, отодвигая стул. – Дела. Спасибо за чай, Вера Семеновна!

– Заходи еще, я всегда рада, – старушка почему‑то застеснялась, суетливо поправляя фартук. – А ты, Колечка, устраивайся, чувствуй себя как дома.

Коля вышел со мной на темную, пахнущую сыростью и капустой лестничную клетку. Я застегнул куртку и, прежде чем спуститься, обернулся к Хромову, который нерешительно топтался у порога.

– Ну, держись тут, – тихо сказал я, кладя ему руку на плечо. – И помни: никакой самодеятельности. Глаза и уши открыты, язык на замке. Если что‑то, даже самое мелкое, покажется подозрительным, не геройствуй, сразу звони или сигнализируй людям, что сидят в машине. Понял?

– Понял, Саш, – Коля попытался улыбнуться. – И ты будь осторожен.

Я еще раз кивнул, развернулся и быстрым шагом пошел вниз по лестнице.

* * *

Отъезд Коли и отца в Москву, на то самое «окончательное, решающее заседание в Москву, и от результатов которого зависело всё» прошел как‑то незаметно. Мы даже не провожали их на поезд, но я уверен, что наружная слежка за такими важными персонами была. Но, чтобы не тревожить их призраком витающей вокруг их изобретения опасности, им не стали ничего говорить об этом.

Следующие три дня пролетели в странном, вымученном ритме. Будничная суета редакции, творческие метания сотрудников, пытающихся выдать из‑под пера нечто если не гениальное, то хотя бы внятное и способное заинтересовать читателей. Мои успехи с публикацией серии фантастических статей и нескольких разоблачительных репортажей, привели к значительным переменам в структуре редакции. Повысился тираж газеты, появились новые ставки, которые ещё оставались вакантными, так как коллектив успешно справлялся с задачами. Но не это главное. Главное, что у коллег появился стимул к работе.

Теперь письма в редакцию приходили не только мне, но и другим авторам, которые с удовольствием зачитывали особо интересные места на ставшем традиционном «предобеденном чаепитии» с горячими пышками. Да. Мы каждый раз, после утреннего сбора у главреда, посылали гонца в частную пекарню, ставили чайник и быстренько обменивались информацией, в основном личной. К нам даже главред стал забегать «на чашку чая», хотя сначала мы опасались, что он будет против «нерационального использования рабочего времени». Но, время изменилось.

Я быстро выполнял редакционные задания, а в небольшие промежутки относительно свободного времени, делал заметки по поводу происходящего «в особом блокноте», который никогда не оставлял без присмотра. Записи выполнял в виде редакционной статьи, чтобы потом, «когда будет можно», быстро выдать материал в печать.

Вечером третьего дня, возвратился отец. Его лицо, несмотря на усталость, светилось таким торжеством, которого я раньше никогда не видел. За его спиной, словно привязанный, с сияющими глазами, следовал Коля.

– Саша! – отец бросил портфель и схватил меня за плечи. – Всё! Постановление комиссии подписано! Они одобрили всё! И контрольные точки «Сети», и модель аппарата! Телефон запускают в массовое производство!

– Это надо отпраздновать!

Он подошел к серванту, за стеклом которого ждали своего времени праздничные сервизы и пара дорогих статуэток, доставшихся еще от деда. С решительным видом он достал оттуда три парадные хрустальные рюмки и нераспечатанную бутылку армянского коньяка «Арарат».

– Что, действительно одобрили? – тихо спросил я у Коли, не веря собственным ушам.

Коля кивнул и как‑то застенчиво улыбнулся.

– Не просто одобрили! – торжественно произнёс отец, ставя на стол рюмки. – Получена директива на опытно‑промышленное производство. Первую партию выпускаем для нужд обороны и правительственной связи уже в следующем квартале!

Я в состоянии лёгкого шока посмотрел на счастливо улыбающегося Колю, и тот кивнул, подтверждая слова отца.

– А к концу года, – отец с силой выдернул пробку, и воздух наполнился терпким ароматом, – мы увидим наши телефоны в свободной продаже! Представляешь⁈

Он с щедростью, на которую обычно не был способен, налил до краев золотистого напитка в три хрустальные рюмки: для себя, для Коли и для меня.

– Заседание, признаться, было жарким, – отец первым поднял рюмку, и его голос дрогнул от нахлынувших эмоций. – Сначала скептики, как водится, пытались разнести всё в пух и прах. Говорили о «несвоевременности», о «завышенной стоимости», о том, что Запад ушел далеко вперед. Но когда мы с Колей выложили на стол готовые чертежи, карты с точками расположения «Сети» и показали работающий макет…

Он подмигнул Коле, и тот, уже держа в руках рюмку, так эмоционально закивал головой, что капли янтарного напитка пролились через край. Но этого никто не заметил.

– А потом я включил аппарат, и из динамика раздался голос председателя комиссии, который в это время находился в соседней комнате… – отец сделал акцент на особо значимом моменте, уничтожившем всех скептиков. – Воцарилась гробовая тишина. Они поняли. Поняли, что это не фантазия, а готовая, выверенная реальность. Реальность, которая перевернет всё.

– Так выпьем же! – торжественно произнес он. – Выпьем за наш труд! За упрямство! За веру! И за то, что будущее, которое теперь станет будущим для всей страны! За победу! И за тебя, Саша. Без тебя этого ничего бы не было!

Мы звонко чокнулись. Я выпил залпом, ощущая, как обжигающее тепло разливается по телу.

Это была победа. Головокружительная, оглушительная победа. Советский мобильный телефон, созданный на десятилетия раньше срока, переставал быть мечтой двух чудаковатых инженеров. Он становился реальностью, осязаемой, с солидными печатями на документах.

Мы сидели на кухне, и отец с Колей, перебивая друг друга, с жаром рассказывали о заседании, о вопросах столичных специалистов, о моментах, когда всё висело на волоске, и о том, как их выверенные расчеты и готовая рабочая модель в итоге сломили всякое сопротивление.

Мы засиделись допоздна. Вернувшаяся с работы мама так обрадовалась отцу, что даже не нахмурилась привычно от того, что «муж без её разрешения взялся за бутылку», а с удовольствием поддержала «несанкционированную попойку», решительно вытащив ещё одну рюмку с серванта и поставив её на стол.

– Вот это по‑нашему, – обрадовался отец, и плеснул ей примерно треть рюмочки.

– А что, я одна что‑ли буду праздновать? – удивленно произнесла она, кокетливо стрельнув глазами в сторону супруга. – Вы уж поддержите меня.

– Ну, это мы завсегда, – подмигнул отец и плеснул нам в рюмки «по граммулечке».

Мама довольно кивнула, мы чокнулись, выпили «за победу», и она тут же ринулась к холодильнику.

– А что же мы это без закуски, – захлопотала она и тут же по кухне поползли вкусные ароматы. – Да и ужинать пора!

Перед уходом Коля тихо спросил меня, есть ли какие‑нибудь новости с квартиры. Я виновато пожал плечами, потому что реально не знал, что там происходит.

– Может у нас переночуешь? – предложил я.

– Нет, – решительно отказался Коля. – Там Вера Семеновна одна. Наверное, волнуется.

– Может позвоним Сидорину, – предложил я. – Узнаем, как там дела?

– Не надо, – улыбнулся Коля. – Поздно уже. Да и что может случиться. Там же люди сидят. Наблюдают. Если бы что случилось, то предупредили бы.

– Как? – удивился я. – Вы же в поезде ехали.

– А вот так! – Коля подмигнул озорно и вытащил из кармана мобильник. – Я номер оставил для экстренной связи. – Не провожайте меня. Я сам доберусь. Хочу пройтись по городу. Погода располагает.

Коля ушел, а я думал о том, какой фурор произведёт на утренней пятиминутке новость об этом событии. И ещё о том, что надо прямо сейчас написать статью, чтобы главная новость о произошедшем техническом прорыве мирового масштаба, о торжестве советской радиотехники первой появилась в нашей провинциальной газете.

Скорее бы наступил завтрашний день.

Глава 9

Утро следующего дня после нескольких пасмурных дней было на удивление ясным и солнечным. Я проснулся, с удовольствием потянулся ещё лёжа в кровати и улыбнулся. Жизнь хороша!

После вчерашнего триумфального возвращения отца, в воздухе, казалось, еще витал дух победы…и легкий аромат коньяка. На столе лежала обычная ученическая тетрадка «в клеточку», куда я вчера написал вариант восторженной статьи о технологическом прорыве отечественной науки. Я пробежал глазами текст, довольно хмыкнул и тихо, чтобы не разбудить спящих родителей, издал победный клич команчей.

Позавтракав на скорую руку, я сунул тетрадку во внутренний карман куртки и подумал, что пора обзаводиться портфелем, чтобы носить при себе важные бумаги. Летом выручал рюкзак, но с осени по весну, пока не наступит тепло, как‑то с рюкзаком не удобно.

Предвкушая события, окрыленный новой идеей, я почти бежал на работу. Нужно было успеть показать главреду статью ещё до начала рабочего дня. Главное, чтобы он понял, насколько важно, чтобы статья об этом событии вышла первой именно в нашей газете. Думаю, мне удастся убедить Николая Семеновича и уже в ближайшем выпуске статья появится на страницах газеты.

Вспоминая свой журналистский опыт из прежней жизни, я понимал значимость рекламы. Очень важно подготовить почву, создать правильный общественный резонанс ещё до появления товара в продаже. Подогреть интерес. Ведь старт продаж очень важен – уверен, это тоже контрольная комиссия (особенно нынешние скептики) будет учитывать, причем очень внимательно.

На углу, у газетного киоска, я едва не столкнулся с высоким парнем в потрепанной косухе и с гитарным чехлом за спиной.

– О, Леннон, – удивился я. – Ты как тут оказался? Решил газеты почитать?

– Сашка! – он широко улыбнулся, озаряя все вокруг своим беззаботным видом. – Давно не виделись! Как ты?

– Да вот, времени совсем нет, буквально зашиваюсь, всё работа и работа, – ответил я, стараясь не оттолкнуть его своим нетерпением, всё‑таки оказался он ту неспроста, явно поджидал кого‑то. Возможно меня. – А ты как? Что нового в мире высокого искусства?

Леннон заметно оживился, его глаза заблестели. Похоже, ждал действительно меня. Хотя, учитывая нашу последнюю встречу, это показалось мне несколько странным. Но, может быть у него не осталось никого, с кем можно просто поговорить? А он явно был переполнен новостями.

– Да ты что, не в курсе? – начал он, азартно подергивая бровью. – У нас тут событие! Нашу Тучечку‑Грозу в «Юности» напечатали! Представляешь! Целую подборку стихов!

– Правда? – искренне обрадовался я, – Здорово! Наконец‑то ее заметили.

Я не стал сообщать ему, что тоже приложил к этому руку, познакомив её с нужными людьми. Но это события давно прошедших дней, хотя, если подумать, было это не так‑то и давно. Но, после этого столько всего навалилось, что отодвинулось не просто на второй план, а почти в архив. «Кстати, что там с архивом?» – вспомнил я недавний пожар в библиотечном хранилище. Надо будет выяснить у Сидорина, есть ли какие‑то новости.

– Да не то слово! – Леннон захлебнулся от восторга. – Теперь она наша звезда! Все, кто раньше кривился, мол, блажь это все, теперь наперебой знакомиться лезут, хвастаются, что с ней одним воздухом дышали. Говорят, в «Молодой гвардии» уже поглядывают на нее – книжку стихов хотят издать. Представляешь? Наша Тучечка – и солидный том в твердой обложке! Во, дает!

– А то, что Весна сказал не общаться с ней? – несколько ехидно спросил я, вспомнив, что Леннон в числе первых от неё отказался.

– Да пошел он! – отмахнулся Леннон, совершенно не потеряв при этом восторженного выражения лица. – Отзвездился Весна.

– В смысле? – искренне удивился я.

– Ты что, не слышал? – практически прошептал Леннон и его глаза зажглись каким‑то особым азартом.

– Что «не слышал»? – насторожился я, несколько раздражаясь, что он пытается меня заинтриговать в то время, когда у меня нет времени на игру «угадай сам».

– Вся тусовка на ушах, – продолжил Леннон, понизив голос, хотя на улице его никто не мог подслушать. – Новости. Неприятные. Про Весну.

– И что с ним? – стараясь оставаться спокойным, поторопил его я.

– Да влип, по самое не хочу, – Леннон покачал головой вроде бы с сожалением, но в его голосе слышалось некое злорадство.– Его заведующим сделали, а он проворовался. Не сильно, по мелочи, но у своих же. Подло это. Его еще не посадили, пока что, разбираются. Но с работы, ясное дело, вылетел как пробка. Уволили по статье с позором.

Я вспомнил, как по‑барски, вальяжно, вел себя Весна во время прослушивания. Получив должность, сразу поставил себя выше других. Впрочем, он всегда считал окружающих ниже себя, у него не было друзей, была свита, прихлебатели, сбегающиеся на халявный портвешок.

– И, представляешь, Ленка его бросила! – продолжал фонтанировать новостями Леннон, видно, действительно ему поговорить больше не с кем. – Как только узнала, тут же слиняла, ещё до того, как шухер начался. Как крыса. Первая. Он после этого в запой ушел конкретный. Говорят, пропивает теперь свою гитару, бедолага.

– Жаль парня, – сказал я, чтобы просто как‑то отреагировать, хотя в настоящий момент мне было глубоко напревать и на Весну, и на все его неприятности. – Но тут никто не виноват, он сам к этому шел.

– Ага, – вздохнул Леннон и улыбнулся. – Но что поделаешь. Не потянул. Ну, я побегу, репетиция. Заходи завтра вечером в парк, на наше место, Тучка будет читать новые стихи!

– Вы снова там собираетесь? – удивился я. – Теперь есть же где собираться. Целый дом творчества вам выделили.

– Ага, выделили, – ответил Леннон и вздохнул. – Но там каждое мероприятие надо согласовывать, приносить сценарий на одобрение. Представляешь?

– Понимаю, – кивнул я. – Свободы нет. На тусовке главное импровизация.

– Вот ты понимаешь, – Леннон похлопал меня по плечу. – А они нет.

Как я понял, «они» – это кураторы, наблюдающие за соблюдением установленных ими же правил в доме молодёжи. Надо будет что‑то с этим сделать, а то сам смысл идеи пропадает. Ведь есть же вариант проведения свободных диспутов, где каждый может высказать своё мнение. А не говорить по заранее составленному сценарию выученные слова, одобренные вышестоящими «одобрянтами».

Мы попрощались, и я, уже в несколько ином настроении, побрел в сторону редакции. Теперь у меня две темы для обсуждения с главредом. Первая, конечно же, это реклама будущей продукции и сообщение о техническом прорыве. Да, это важно. Но не менее важно и то, что рассказал мне Леннон.

Получается, что, кажущаяся поначалу перспективной идея создания Дома молодёжи на настоящее время обречена на провал. И одна из причин, проворовавшийся Весна. Странно, что не посадили. Неужели кто‑то «отмазал»? Видимо имеются какие‑то влиятельные связи.

А творческие ребята, едва только смирившиеся с установленными кураторами жесткими рамками, чтобы получить возможность нормально репетировать и выступать, могут лишиться всего из‑за мелкой душонки Весны… Впрочем, этого следовало ожидать.

* * *

В кабинет главреда я вошел практически за несколько минут до начала рабочего дня. Уже не было той видимой эйфории на лице, которую, кстати, Николай Семенович не очень одобрял. Он всегда говорил, что журналист должен быть увлеченным, любознательным, но не излишне эмоциональным. «Открытый взгляд и холодный разум».

Николай Семенович был занят – просматривал гранки и слегка нахмурился, показывая, что я не вовремя. В любое другое время я так же молча вышел бы, ожидая вызова, когда он освободится, но сейчас у меня было срочное дело. Возможно мой материал пойдёт в этот номер, значит, гранки придётся переделывать. Так что я решительно вошел и положил перед ним слегка помявшуюся тетрадку.

– Это что? – коротко спросил он.

– Сенсация, – так же коротко ответил я.

Николай Семенович раскрыл тетрадку, пробежал глазами статью и уставился на меня широко раскрытыми глазами.

– Насколько достоверна эта информация? – только и спросил он.

– На сто процентов, – уверенно ответил я. – Лично видел документацию с подписями и печатями.

– Ты понимаешь, что это значит? – прошептал он, отодвигая гранки и хватаясь за телефон. – Срочно в номер!

Я улыбнулся, и почувствовал, как одна гора свалилась с моих плеч.

На утреннем собрании Николай Семенович ни словом не обмолвился о моей статье, предварительно взяв с меня обещание тоже молчать, лишь сообщил, что ранее запланированный репортаж о проведенном субботнике в Доме быта переносится в следующий выпуск, и дал задание срочно переделать гранки, вставив текст другой статьи. Такое бывало и раньше, поэтому особых недовольств не возникло, даже у верстальщиков, потому что объём нового текста полностью соответствовал удаляемому репортажу, а значит не надо менять всю верстку. Просто одно удалить, другое вставить и распечатать гранки на проверку главреду. «Всего то и делов!» – как любил говорить наш вахтёр.

Днём я выбрал время и сделал несколько заготовок для будущей статье о Доме молодёжи. Вышло несколько уныло, бесперспективно и спорно. Я понимал, что в таком виде статью в городской газете никто не напечатает. Значит, надо искать такие слова, чтобы было «в духе времени» и в то же время понятно, что нужны коренные перемены.

Выходя из редакции встретил Людмилу Ивановну, которая очень внимательно посмотрела на меня и сообщила, что статья выйдет в завтрашнем номере. Я почувствовал, что у неё есть ко мне какие‑то вопросы, но не стал уточнять. Мало ли во что выльется простое вежливое высказывание в стиле «Как дела?», когда ожидаешь ответа «Нормально», а вместо этого получаешь получасовой слезливый монолог о неприятностях и личных переживаниях. Не готов я к этому. Поэтому просто кивнул ей, и поспешил на выход.

И всё же радостное сообщение о публикации перевесило чашу весов, на какое‑то время отстранив мысли о неприятностях.

«Как интересно устроен мир, – подумал я, посылая улыбку вслед уходящему солнцу. – Как качели. То взлёт, то падение, и сразу снова взлёт. И не всегда понятно, что более приятно: ощущение невесомости при падении или перегрузки при взлёте?»

Возле подъезда на лавочке меня ждал Коля. Он крепко сжимал в руках какой‑то предмет, завернутый в газету.

– Саша! – выдохнул он с некоторым облегчением, что всё‑таки дождался меня. – Мне нужно тебе кое‑что показать. Срочно.

– Что случилось? Шпион ушел? – насторожился я, но он лишь отрицательно мотнул головой.

– Хуже. Или… не знаю, что хуже. Пойдем, – он кивнул в сторону скамейки в глубине двора. – Подальше от чужих глаз и окон.

Устроившись на холодном металле, я поёжился. Кто это только придумал, металлические лавочки. Зимой на них холодно, летом они нагреваются на солнце так, что присесть невозможно. К тому же немилосердно ржавеют. Да, хулиганы их не поджигают, не вырывают доски, не вырезают сердечки с надписями типа «А+В=Л», как на деревянных лавочках. Зато металлические небезопасны, если кто‑то ударится головой, травмы не избежать, а то и чего похуже. Да и надписей здесь хватает. Вон, свежевыцарапанное «Васька дурак». После пары дождей появится ржавчина и будет пачкать одежду всякого, кто захочет присесть. Тоже тема для статьи. Я вздохнул: похоже в любом предмете я вижу тему для публикации. Издержка профессии.

Коля развернул плотный сверток и показал мне три книги с потрепанными корешками. Я посмотрел названия. «Основы электромагнитной совместимости радиоэлектронных средств», «Сверхширокополосные импульсы: теория и практика» и «Уязвимости полупроводниковых элементов в условиях мощного энергетического воздействия». Они показались мне знакомыми. Точно! Это же книги из списка украденных в библиотеке…

– Вот, нашел, разбирая хлам в своей комнате, – тихо, почти шепотом, начал Коля. – За батареей, в нише. Библиотечные книги. Я начал листать… И у меня волосы зашевелились! Это… это же готовый теоретический фундамент для создания оружия!

– Какого оружия? – я почувствовал, как у меня похолодело внутри.

– Оружия электронного подавления, – дрожащими пальцами он принялся нервно перелистывать страницы, останавливаясь на сложных графиках и формулах. – Вот смотри. Приведенные здесь результаты исследований объединяет общая тема: создание кратковременных, но невероятно мощных электромагнитных импульсов, способных вывести из строя чувствительную электронику. Не просто глушить сигнал, как обычные «глушилки», а физически сжигать микросхемы, транзисторы, стирать память. Представь себе разряд молнии, но не сфокусированный и направленный в землю, а распространяющийся во все стороны.

– Это как? – удивился я, пытаясь представить «объёмную молнию», расширяющуюся во всех направлениях.

– Вот. – Коля открыл одну из диаграмм. – Здесь показан принцип генерации сверхширокополосного импульса. Его главное преимущество в том, что он не привязан к определенной частоте. Он бьет по всему спектру одновременно.

Перед глазами у меня тут же возник ядерный взрыв, уничтожающий всё в радиусе поражения.

– Никакая защита, никакая фильтрация не поможет, если она не рассчитана именно на такой тип воздействия, – он горько усмехнулся. – А наши аппараты очень чувствительны, рассчитаны на улавливание слабых сигналов. Их входные каскады, усилители низкого шума для такого импульса станут идеальной мишенью.

Я мало что понимал из того, о чем рассказывал Коля. На его взгляд это было элементарно, но за гранью понимания для обычного человека, далекого от техники. Хотя у меня и были какие‑то познания из прошлой жизни, но там был совсем другой уровень технологий, более высокий и… более примитивный.

– Вот представь вольфрамовую нить в лампе накаливания при скачке напряжения, – перешел Коля на более доступный язык и подчеркнул одну из строк.– Вот, глянь.

Постепенно картина стала вырисовываться, причем, чем дальше, тем более четче и пугающе. Неприятный холод пополз по спине.

– Ты хочешь сказать, что они готовят устройство, которое… – я с трудом подбирал слова.

– Которое сможет в радиусе, предположим, нескольких сотен метров, мгновенно превратить наши телефоны в бесполезные куски пластика с оплавленными кристаллами внутри, –закончил за меня Коля голосом холодным и бесстрастным, как у хирурга, ставящего смертельный диагноз. – Они не просто шпионят, Саша. Они готовят диверсию. Они понимают, что попытка остановить «Сеть» административно и украсть чертежи провалилась. Проект одобрен. Значит, его нужно дискредитировать. Устроить массовый сбой в день презентации или в момент запуска. Представь заголовки: «Новая революционная связь не выдержала испытаний и массово вышла из строя». Один такой инцидент, и проекту конец. Доверие будет подорвано на десятилетия.

– Но у них ничего не получится, – уверенно добавил я. – Они уже облажались, и не единожды. Первый раз, когда устраивали покушения на тебя и на отца. Потом, я в этом уверен, подкупили каких‑то высокопоставленных чинуш, которые попытались ставить вам палки в колёса. Вспомни ту самую презентацию в Москве. Помнишь, кто особо неистовствовал, называя ваш проект полным бредом и антинаучной ересью, подрывающей социалистические устои?