Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 48 страниц)

Курс на СССР: В ногу с эпохой!

Глава 1

Луч фонаря метался по стенам, выхватывая из темноты груды хлама. Шаги гулким эхом раздавались все ближе. Первым шел Витёк с фонариком и пистолетом, за ним, сжимая в руках тяжелый гриф от штанги спотыкался его подельник.

– Брось ты эту дрянь, – со смехом сказал Витёк. – Вечно всякую гадость таскаешь.

– А что, хорошая штука, – возразил второй и несколько раз ударил грифом по стене. – О, как!

– Ты что, девку испугался? – хохотнул Витёк.

– Сейчас найдём, я тебе покажу, как я «испугался», – обиделся второй.

– Чур, я первый, – подхватил Витёк, и они похабно заржали.

– Эй, девочка, – прокричал в темноту второй. – Мы идём к тебе, готовься.

По тяжелому и свистящему дыханию я почувствовал, как напрягся Серега. Он, как разъяренный бык, готов был броситься на врага, невзирая ни на что.

Я схватил его за локоть, с силой прижимая к шершавой стене.

– Тихо. – прошипел я ему прямо в ухо. – Убьют. Пистолет видел?

Он лишь дико тряхнул головой, его глаза в полумраке горели отчаянной решимостью идти на всё. Оттолкнув мою руку, он показал пальцем в сторону приближающегося луча света, затем на себя, на меня и сделал резкий, рубящий жест, показывая готовность к атаке. Я сжал кулаки.

Я понял, что другого выхода нет. Пока они не знают о нашем присутствии, у нас есть хоть призрачное, но преимущество. Промедление – смерть.

А умирать ещё раз мне как‑то не очень хотелось.

Стараясь унять колотившееся где‑то в горле сердце, я с готовностью кивнул Сереге: «Да, давай попробуем». Мысли путались, но тело уже действовало на автомате. Жестом я показал Валентине отойти как можно дальше, а мы с Гребенюком, вдавшись в стену, стали ждать, когда они приблизятся.

Раздался грохот, отборный мат, и луч фонарика повернул назад, высветив лежащего на полу второго. Похоже тот довыпендривался с грифом, и всё‑таки уронил его себе на ногу.

– Шут, ты бесподобен! – заржал Витёк, и это стало сигналом к действию.

Серега с разбегу врезался в Витька. Тот упал от неожиданности, и старый «Парабеллум» отлетел в сторону. Я в это же мгновение набросился на лежащего Шута, пытаясь заломить ему руки.

Несколько секунд в подвале были слышны только хриплое дыхание, глухие удары, и звуки копошащихся тел. В тесноте коридора мы слились в одну кучу и было сложно разобрать, кто где. Не знаю, как Серёга, но я ориентировался исключительно по запаху навоза и отборному мату, которым крыли нас бандиты.

Преимущество от внезапности нападения скоро исчезло. Бандиты довольно быстро пришли в себя. Всё‑таки физически они были намного сильнее.

Серега дрался как зверь, нанося удары Витьку, но тот, оправившись от неожиданности, легко ушел от атаки и ответным ударом кулака в челюсть отправил Гребенюка в нокдаун.

Я изо всех сил цеплялся за здоровяка, но тот лишь фыркал от злости и, сбросив меня с себя, швырнул о стену. Воздух с силой вырвался из моих легких, в глазах помутнело.

Все кончилось так же внезапно, как и началось. Мы оба, я и Серега, лежали на полу, пытаясь отдышаться. Я слышал собственные удары сердца, грохотавшие в ушах.

Шут успел поднять фонарик и направил на нас луч света.

– Мать твою, – выругался он и сплюнул на пол. – Витёк, что это за клоуны?

Витёк, шаривший в это время в темноте в поисках пистолета зло прикрикнул на него:

– Сюда свети!

Шут перевел луч фонарика в сторону Витька, и я попытался воспользоваться случаем и снова боднул его ногой в колено. Но тот устоял, и, кажется, даже особо не почувствовал моего тычка.

– Дурачье, – с презрением выдохнул Витек, подходя к нам с пистолетом в руках. – Ну чего припёрлись? Отстегивали бы денежку и работали бы спокойно. А мы бы проследили, чтобы вы хорошо работали.

– Ага, – довольно добавил Шут. – Чем лучше бы вы работали, тем лучше бы мы жили. Всё, как обещала партия.

– А теперь это только мечта, – как‑бы сожалея вздохнул Витёк, передергивая затвор. – Жили бы дальше. А теперь всем троим путь‑дорога на тот свет. Ни свидетелей, ни проблем.

– «И никто не узнает, где могилка твоя» – слегка переиначив текст фальшиво пропел Шут. – Тут рядом ферма и ямы навозные. Прекрасно органику переваривают.

Я зажмурился, представив открывшиеся перспективы, если дежурный не передал моё сообщение Сидорину. Я вжался спиной в холодную стену, понимая, что второго шанса оказаться в каком‑нибудь прошлом нет. Значит, надо выжить любой ценой.

Рядом захрипел Серега, пытаясь подняться на локте. Валентина молодец, замерла в тени, ничем не выдавая своё присутствие. Я надеялся, что она, воспользовавшись потасовкой успела выбраться из подвала, но, луч света, направленный в дальний угол выхватил из темноты сжавшуюся в комок девушку. Её глаза светились от ярости. Она была похожа на молодого дикого зверька, готового броситься на первого, кто приблизится к нему.

– А вот и наша беглянка, – радостно воскликнул Витёк. – Что же ты не убежала? Хочешь посмотреть, как мы будем кончать твоих дружков?

– А давай, пусть сначала они посмотрят, как мы будем кончать в неё, – похабно заявил Шут.

Сергей яростно вскрикнул и попытался подняться на ноги, но, получив очередной удар от Витька впечатался в стену.

– Не зли меня, малыш, – медовым голосом произнёс Витёк. – А то получишь ата‑та по попе!

Шут заржал, снова уронив гриф.

– Вот черт, – ругнулся он, едва успев отскочить, чтобы не отбить ноги.

И тут, сквозь разбитое окошко, стал слышен нарастающий рёв моторов, резкое, пронзительное «У‑у‑у!» сирены и визг тормозов. Звук был таким неожиданным, таким инородным в этом заброшенном месте, что все, на секунду застыли.

Витька инстинктивно направил ствол в сторону звука и поднял голову, вслушиваясь в происходящее за пределами подвала. Его подельник с фонарём тоже уставился в потолок.

– Это чё там? – сдавленно выдохнул Шут, и в его голосе впервые прозвучал страх.

У входа в подвал, раздались тяжёлые, быстрые шаги, чьи‑то голоса, отрывистые команды. Потом оглушительный грохот! Кто‑то с силой ударил в дверь, та с треском распахнулась, едва не сорвавшись с петель.

Луч мощного прожектора ослепляя ударил прямо в лицо. Витёк заморгал, прикрывая глаза рукой. Шут инстинктивно схватил лежащий у его ног гриф, потом, испугавшись, отбросил его в сторону, и тот с оглушительным лязгом покатился по бетону.

За ослепляющим светом прожектора, чётко вырисовывались силуэты в милицейских шинелях. Впереди, с пистолетом в вытянутой руке, стоял Сидорин в своей фирменной «Аляске»,

– Ни с места! – его жесткий голос гулко отразился от стен подвала, наводя на навозников ужас. – Оружие на пол! Руки за голову! Быстро!

Но Витька, видимо, отчаялся. С диким, почти звериным рыком он рванулся в сторону с пистолетом в руках, пытаясь укрыться за бетонным уступом.

– Парень, не дури, сдавайся! – крикнул кто‑то из милиционеров.

Но Витька направил ствол в сторону Валентины и недобро прищурился.

Раздался один‑единственный, чёткий выстрел. Негромкий, без эха. Пуля, выпущенная Сидориным, ударила в стену в сантиметре от головы бандита, осыпав того осколками штукатурки.

– Следующая будет в лоб, – абсолютно спокойно сообщил лейтенант. – Бросай.

Пистолет с глухим стуком упал на пол. Трое оперативников ворвались в подвал, прижав бандитов к стене, сковывали наручниками руки за спиной и поволокли их подвала.

Сидорин, не выпуская оружия, скользнул по задержанным взглядом, кивнул и быстро спустился вниз.

– Живы? – коротко бросил он.

– Живы… – с трудом выдохнул я, даже не пытаясь встать. – Спасибо, Андрей Олегович… Вы как… вовремя.

– Похоже на то, – кивнул Сидорин, внимательно оценивая наше физическое состояние. – Молодец, что оставил дежурному информацию. А так бы… пропали бы вы тут.

Он подозвал милиционеров, осматривающих подвал и попросил их помочь нам подняться. Валентина выбралась из своего укрытия и бросилась к Гребенюку, который, поддерживаемый милиционерами, едва стоял на ногах.

– Всё, всё, Валь, – прошептал он окровавленными губами, прижимая девушку к себе. – Я же говорил… Всё кончилось…

Крепко обнявшись, Сергей и Валентина стояли в ярком свете прожектора и, не обращая внимания ни на кого, целовались, бормоча что‑то бессвязное.

Сидорин наблюдал за этой сценой несколько секунд, потом кивнул одному из оперативников.

– Помогите им выбраться наверх. И вызовите «скорую» для освидетельствования.

Подниматься по шаткой железной лестнице было непросто. Ноги подкашивались, всё тело неимоверно болело. Когда мы выбрались из этого проклятого подвала я глотнул холодного ночного воздуха, и едва не потерял сознание. Меня вырвало, и я почувствовал некоторое облегчение. Похоже, сотрясение мозга я всё‑таки заработал. Но, может быть, это просто от стресса.

На улице было многолюдно. Помимо милицейских машин с мигалками, стояла и тёмно‑серая «Волга» Сидорина и скорая. Задержанных уже грузили в автозак, они стояли, ссутулившись, не глядя по сторонам.

Нас позвали в скорую, Гребенюк сначала отмахивался, всё ещё не выпуская Валентину из объятий, но потом всё‑таки пошел на осмотр.

Сидорин, закончил отдавать распоряжения и подошёл ко мне.

– Ну, Александр, – он достал пачку «Беломора», но курить не стал, просто покрутил её в пальцах. – Похоже, вы с Гребенюком родились в рубашке.

– Я понимаю, – кивнул я. – Спасибо.

– Не за что. Работа. – Он на мгновение задумался. – Похоже, эти двое мелкие сошки. Исполнители. Но их показания могут вывести на тех, кто стоит за этим рэкетом. Так что ваше самовольство, – он кивнул в сторону подвала, – возможно, принесло больше пользы, чем вреда. Хотя поступок чертовски безрассудный.

– Другого выхода не было.

– Это вы так думаете, – Сидорин всё же достал сигарету и прикурил. – Ладно. Сейчас домой. Отсыпаться. Завтра я с тобой свяжусь, скажу куда, когда и к кому подойти для дачи официальных показаний. И вы, – он повернулся к Гребенюку и Валентине, – тоже. Вам, девушка, тоже к врачу надо, обратиться.

– Я в порядке, – тихо, но твёрдо сказала Валентина. Её лицо было бледным, но взгляд ясным.

– Как скажете, – он повернулся и подозвал водителя. – Отвези их по домам.

Я, решив воспользоваться случаем, напросился в машину Сидорина.

Сергея и Валентину, закутанных в милицейские бушлаты, усадили в дежурную машину и повезли домой, отогреваться и отпаиваться чаем. Сидорин коротко бросив водителю: «Адрес знаешь», махнул рукой мне, указывая на свою «Волгу».

Я молча опустился на пассажирское сиденье. Дрожь, которую я сдерживал все это время в подвале, теперь вырвалась наружу, и я беспомощно стучал зубами. Андрей Олегович, не глядя на меня, завел мотор, включил печку на полную мощность и выжал сцепление.

«Волга» тронулась плавно, оставляя позади суету у старого хлебозавода – мигалки, фигуры в шинелях, запертый автозак. Мы ехали в тишине, нарушаемой лишь ровным гулом мотора и воем вентилятора, гнавшего в салон живительное тепло. Я откинул голову на подголовник, закрыл глаза, пытаясь унять бешеный стук сердца.

– Парабеллум, – сказал я, чтобы хоть как‑то начать разговор. – Странный ствол для деревенских качков. Не «ТТ», не обрез, а именно «Парабеллум». Раритет. Коллекционная вещь. Откуда он у них?

Сидорин пожал одним плечом, переключая передачу.

– Варианта два. Первый, черные копатели.

– Копатели?

– Ну да. Ребята, которые с металлоискателями по лесам да болотам шляются. В основном, конечно, ищут монетки, крестики, всякую старинную мелочь. Но наши леса – это сплошное военное кладбище. От Наполеона до Второй Мировой. Немецкое оружие, особенно в болотах, сохраняется отлично. Найдут ящик с гранатами, пару автоматов, пистолеты… И не сдают, конечно, а несут на черный рынок. Коллекционеры платят бешеные деньги. Без лишних вопросов. Для таких пацанов, как наши, это был идеальный вариант: купить ствол без всяких номеров и регистраций.

– А второй вариант? – спросил я.

– Второй… Могли и сами найти. Где‑нибудь в старом сарае деда‑фронтовика, который привез его как трофей и забил досками на сорок лет. Или, и правда, в болоте. Но «Парабеллум»… Это не «Вальтер», их меньше было. Так что склоняюсь к копателям.

– А ещё может быть и третий случай, – задумчиво сказал я. – Это если этот «Парабеллум» им кто‑то дал. Тогда это уже тянет на создание вооруженной группировки…

Он помолчал, свернул с проселочной дороги на асфальтированное шоссе, ведущее к городу.

– Андрей Олегович, – решил я начать разговор, ради которого и напросился в его машину. – А о том типе, который на отца моего покушался, стало что‑то известно?

Плотное молчание повисло в салоне. Слышно было, как трещит пластик печки, расширяясь от жара. Сидорин не ответил сразу. Его пальцы чуть заметно постукивали по рулю. Я видел, как напряглись его скулы.

– Выяснили, – наконец, коротко бросил он. – Но дело мутное.

– В каком смысле?

– В прямом, – Сидорин решил не скрывать от меня открывшиеся сведения. – Это иностранец. Работник одного из посольств не очень дружественной нам державы… Так, мелкая сошка, вроде бы как помощник какого‑то атташе по хозчасти. Но остаётся очень много вопросов.

Он замолчал, словно решив, что и так наговорил много лишнего.

– Работник посольства? – я не смог сдержать удивления.

Какое отношение какой‑то дипломат мог иметь к моему отцу? К телефону? Это выводило историю на совершенно другой, пугающий уровень.

– Да уж, – Сидорин усмехнулся, но было понятно, что ему совсем не весело. – Сам в шоке. И, главное, зачем? Почему он покушался на жизнь обычного советского инженера? Есть конечно версия насчет того, что это диверсия с целью прервать какие‑то исследования. Ведь отец твой с этим Хромовым практически прорыв совершили. Думаю, уже совсем скоро их изобретение, беспроводной телефон, будут выпускать в промышленном масштабе.

– И что же дальше? – тихо спросил я. – Историю с убийством помощника атташе замяли?

– Да. – сцепив зубы ответил Сидорин. – Дело мгновенно взяли под особый контроль. Из самых верхов. Все материалы изъяли, следователей поменяли. Нам, местным, велели в рот воды набрать и забыть, как страшный сон. Чтобы, понимаешь, конфликта международного не случилось. Скандала. Вот и вся история.

Он говорил это с каменным лицом, глядя прямо на дорогу, но я чувствовал его глухое, яростное раздражение. Профессионала, которому испортили его работу, которому не дали докопаться до сути.

– Но это же… неправильно! – вырвалось у меня.

Сидорин повернул ко мне голову, и посмотрел тяжелым и усталым взглядом.

– Правильно, не правильно… Это политика, Саша. Выше нашего понимания. Нам приказали забыть – забыли. Ты тоже забудь.

Он снова уставился на дорогу, и я понял, что разговор окончен.

* * *

Скрип двери и осторожные шаги, доносящиеся из прихожей, вырвали меня из сна. Предрассветный сумрак едва рассеивался за окном. Я мгновенно напрягся, адреналин прошлой ночи еще не до конца отпустил тело. Сердце заколотилось с немой тревогой. Выглянув из комнаты, я увидел отца. Он уже был одет в свой лучший, потертый, но тщательно отглаженный костюм.

– Пап? Ты куда так рано? – спросил я, протирая глаза.

Он вздрогнул, не ожидая, что я проснусь, и обернулся. Его лицо, обычно спокойное и уставшее, сейчас светилось странным возбуждением.

– А, Саш! Разбудил? Прости. Встреча у меня. Срочная.

– В шесть утра? С Серебренниковым что ли?

Отец таинственно улыбнулся.

– Бери выше!

– Выше? – я присвистнул. – Ого! Руководитель Серебренникова?

– Еще выше, – отец понизил голос до конспиративного шепота, хотя в квартире, кроме нас, никого не было. – Из Москвы. Комиссия. Приехали вчера вечером, секретно. Вызвали на совещание персонально.

У меня похолодело внутри. Москва. Комиссия. После истории с покушением и иностранцем это звучало зловеще.

– Пап… Осторожнее там, – сказал я, подходя ближе. – Телефон будешь показывать?

– Нет, сынок, – улыбнулся отец и его глаза азартно заблестели. – Не телефон. Идея другая. Та, о которой мы с Колей Хромовым мечтали. Тот самый старый проект. «Сети». Помнишь, он говорил?

– Так вроде это пока только идея.

– Идея, но уже глубоко разработанная, – он кивнул на портфель, стоящий у порога. – Есть расчеты. Теоретический фундамент! Причем, очень даже хороший. Если удастся защитить, то… в общем, дадут «добро».

Он подошел ко мне, положил руку на плечо и доверительным шепотом продолжил:

– Говорят, правда только по особому секрету, что эта комиссия доложит о результатах встречи самому Андропову. А это уже и финансирование другое, и ресурсы практически безграничные. Представляешь: компьютеры научных центров, институтов, заводов, соединенные в единое целое. Мгновенный обмен данными, удаленный доступ к вычислениям, распределенные базы знаний! Это же будущее! Не нужно писать запросы бумажные и письма. Все по нажатию кнопки!

– Представляю! – улыбнулся я. – Можно еще и фотографии котиков смешных отсылать.

– Каких еще котиков? – не понял отец.

– Да так, мысли вслух.

– Ядро сети, магистральные каналы, узлы доступа… Я не показываю им устройство, понимаешь? Я показываю им чертеж целой цифровой вселенной! Стратегическую инициативу общегосударственного масштаба!

Он говорил с таким вдохновением, что казалось, будто в нашей тесной прихожей пахнет теперь не щами и книгами, а порохом грядущей технологической революции.

– И это… вы с Хромовым? – тихо спросил я.

Лицо отца на мгновение омрачилось.

– Да. Наше общее детище. Я четко указал соавторство. И теперь, с твоей помощью, я могу это доказать. Потому что в проекте использованы принципы, о которых на Западе только начинают задумываться. А у нас они уже есть! Догоним и перегоним!

Он посмотрел на часы и торопливо надел пальто.

– Все, мне пора бежать.

Отец вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Я остался стоять в полутьме прихожей, слушая, как его шаги затихают на лестничной клетке.

Спать уже не хотелось. Я пошел в ванну, умылся. Потом пошел на кухню.

Запах поджаристого хлеба и растопленного масла… М‑м‑м, вкусно! Я вскрыл пергаментную обертку, достал пол палки «Докторской» и принялся аккуратно нарезать ее ровными, чуть прозрачными ломтиками. Хлеб, оставшийся с ужина, я подрумянил на сковороде – без тостера приходилось выкручиваться. Потом разбил в шипящее масло два яйца. Зашкворчало.

Было странно по обыденному спокойно заниматься этим простым делом после вчерашнего ада в подвале. Тело ныло, синяки на теле отдавались тупой болью при каждом неловком движении, но у меня не было ни капли сожаления. Ведь Валентина была спасена, а виновные оказались за решеткой. Казалось, можно было выдохнуть.

На стене тихо играло радио: оркестр исполнял попурри, что‑то из советской эстрады. Я снял сковороду, переложил яичницу на тарелку рядом с золотистыми тостами, собираясь уже положить на них нарезанную колбасу. Рука потянулась к чайнику, как вдруг музыка резко оборвалась.

Последовала звенящая, гробовая тишина, от которой по спине пробежал холодок. Я замер, держа в руке ломтик колбасы. Невольно обернулся в сторону радио.

Из черной решетки динамика полились торжественные и скорбные аккорды траурной музыки.

– Внимание! Говорит Москва! – голос диктора, обычно бесстрастный, сейчас звучал проникновенно и тяжело. – Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем экстренное сообщение…

Я медленно опустил колбасу. В горле пересохло. Мурашки забегали по коже. Что случилось? Чего я не предусмотрел? Что пропустил?

– Сегодня, 9 февраля 1984 года, – голос дрогнул, сделав крошечную паузу, – после тяжелой продолжительной болезни на семьдесят первом году жизни скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Юрий Владимирович Андропов…

Глава 2

Новым генсеком на внеочередном заседании Пленума ЦК был избран Черненко. Честно сказать, по своей прошлой жизни я вообще Константина Устиновича не помнил. С Новым годом он советский народ не поздравлял, да и вообще, как‑то уж слишком быстро умер. Говорят, считался неплохим аппаратчиком и консерватором, сторонником и продолжателем дела Леонида Ильича. С другой стороны, именно при Черненко началось реформа средней школы, о чем в мои годы многие старые учителя вспоминали с большой теплотой.

В целом, в стране ничего не поменялось. Начатые при Андропове реформы продолжили своё существование: открывались новые народные артели, частные парикмахерские, автосервисы, салоны. Хотя, слово «частный» в СССР не любили, и в разговорной речи заменяли на слова «личный», «домашний», «семейный». Все больше предприятий переходили на хозрасчет. С пьяницами, саботажниками, расхитителями и тунеядцами церемониться перестали, увольняли «на раз». И это стало настоящим ударом по этим асоциальным элементам, тем более, что статью за тунеядство никто не отменял.

«Не работаешь? А почему? Уволили и никуда на работу не берут? И этим ты оправдываешь своё беспробудное пьянство, хулиганские выходки, и безобразное поведение в семье? Дебоширишь? Ну что‑же, мы тебе поможем… Добро пожаловать в принудительном порядке на Крайний Север». Такая политика государства, по отношению ко всем пытающимся сесть на шею другим, стала настоящим прорывом к исправлению человеческих пороков. Угроза реального переселения и принудительного трудоустройства многим поставила мозги на место.

Указанием вышестоящих органов, было предложено максимально осветить в прессе реформу средней школы. Уже в начале марта главред предупредил, что помимо основной работы добавляются командировки и составил график, распределив между нами имеющиеся в зоне нашего охвата школы и ПТУ. Первыми в моём графике значились два училища, причем, разной направленности: сельское, в пригороде – СПТУ‑11, где учили на механизаторов и шоферов, и городское ПТУ‑203, в котором готовили плотников и столяров, получившее неофициальное название «деревяха».

Перед тем, как отправляться в первую командировку, я ознакомился с историей и кое‑какими доступными нормативными документами. Финансировались оба заведения из бюджета, причем достаточно хорошо, только вот вид у «деревяхи» явно этому не соответствовал. Посреди захламленного двора типовые учебные корпуса, с видавшим виды одиноким лозунгом «Слава рабочему классу» на фронтоне, выглядели довольно уныло. Выбитые стекла в окнах здания хозкорпуса с облезлой штукатуркой не добавляли позитива.

Встретил меня зам директора по УВР Александр Петрович Катков, лысеющий дядечка лет сорока пяти, в мятом костюме и роговых очках. Вместе мы прошли в обычный кабинет с канцелярскими столами, забитыми разномастными папками шкафами и портретом Ленина на стене. На одном из столов я увидел печатную машинку и телефон, возможно это место секретаря.

В кабинете какой‑то педагог как раз распекал двух патлатых подростков в темно‑синей ПТУ‑шной форме, привычно‑равнодушно‑покаянно уставившихся глазами в пол. Мы вошли, но на нас никто не обратил внимания. Показательная экзекуция продолжилась.

– Ну, зачем же было в окна‑то кидать? – едва не плача разводил руками педагог. – А? Я вас спрашиваю!

– Дык это… – один из парней приподнял голову и кивнул на второго. – Леха сказал, хрен попадешь. Я и бросил.

– Да я просто так сказал! – дернулся тот, кого назвали Лёхой. – И не просил кидаться.

Завуч прищурился:

– А шелуху от семечек кто в кабинете оставил? – продолжал дальнейшую «порку» педагог, так и не закончив выяснение первой провинности.

– Дак там все ели…

– Так! – рассердился педагог, но, услышав тихое покашливание Александра Петровича оглянулся и быстро закончил беседу. – В общем, так. Стекло вставить! Мусор убрать.

– Я свое уберу… а остальное.

– Убрать всё! – педагог перешел на крик. – Немедленно. Прослежу лично! А сейчас – вон.

Переглянувшись исподлобья, проштрафившиеся ученики вышли из кабинета, а педагог наконец‑то обратил на нас внимание, повернувшись с таким видом, будто готов продолжить воспитательную беседу с нами.

– Это корреспондент из газеты, – поспешил представить меня Александр Петрович.

– А! Из газеты… – разочарованно‑равнодушно произнёс педагог и, не сказав ни слова вышел из кабинета.

– Ну и сами видите, какой контингент! – развел руками Александр Петрович поспешно устроился за одним из столов, кивнув мне на единственный свободный стул, стоящий у противоположной стены – Да вы садитесь…

– Спасибо, – я придвинул стул поближе к столу, и внутренне ухмыльнулся, заметив, как насторожился зам директора по УВР.

– И это ведь не вчера все началось, – он пригладил редкие волосы. – С семьдесят второго года, с постановления «о завершении перехода ко всеобщему среднему образованию молодежи и дальнейшем развитии общеобразовательной школы». С тех пор аттестат зрелости для всех обязательный! Хочешь, не хочешь, а изволь после 8‑го класса продолжать учебу, даже если не тянешь! Выгнать из школы никого нельзя. Вот и тянут в школах лодырей, наглецов да тупых до восьмого класса. А потому куда их? Конечно, к нам, в ПТУ. Знаете, как нас в народе расшифровывают? «Помоги тупым учиться». Но главная беда не в этом. Главное – контингента катастрофически не хватает, даже такого! У нас, к примеру, сорок процентов некомплект. Мало кто хочет идти к нам добровольно. Дошло до того, что отправляют по направлению, как по приговору суда, с угрозами, что, если откажешься, поставим на учет в милицию, как неблагонадежного элемента. А я ведь помню, лет пятнадцать назад в училища конкурс был! И далеко не всех еще брали… Эх, были времена.

И Александр Петрович погрузился в ностальгические воспоминания о лучших временах ПТУ. Он так вдохновился, что, казалось, даже внешне преобразился. Его костюм каким‑то образом уже не выглядел таким мятым и неопрятным, а просто «слегка потерявшим вид», глаза за толстой роговой оправой азартно блестели, даже волос на голове стало как‑то больше. Было видно, что поговорить и пустить пыль в глаза он был большой мастер, поэтому я безжалостно прервал поток его красноречия, вернув его к теме нашего разговора.

– То есть, вы считает, реформа образования давно назрела? – быстро спросил я. – Вот о ней и поговорим.

– О реформе? – Катков запнулся на полуслове, растерянно оглянулся, как бы в поисках поддержки, но, как бы с удивлением обнаружив, что кроме нас двоих в кабинете никого нет, и обреченно улыбнулся. – О реформе? Можно и о реформе. Да‑да, конечно же можно! Все не об училище…

Его взгляд снова потух, костюмчик примялся, волосы потускнели и прилипли к черепушке сальными прядями.

– Вы бы вот какие предложения туда внесли? – начал я опрос с главного.

– Ну‑у… – развел руками завуч. – Много чего. Даже и такое, о чем и говорить‑то нельзя.

– Не волнуйтесь, – я постарался его успокоить. – Сейчас Вы можете говорить всё, что думаете. Это просто беседа. Прежде чем опубликовать, я согласую с вами текст. И, если Вы посчитаете что‑то лишним, это будет исключено из статьи.

– А‑а, ну, если так… – он снова улыбнулся и воспрянул духом. – Знаете, я вот считаю, что среднее образование нужно далеко не всем! Зря его сделали обязательным. Ну, не хочешь учиться, работать иди!

– А, если в криминал пойдут? – задал я вопрос, волновавший многих. – Тут ведь хоть чем‑то заняты.

– Да‑а… – хитро улыбнулся он. – А милиция на что? Пусть она сама и следит за своими неблагонадежными, а не скидывает заботы на наши плечи. Поверьте, ведь потенциальные лодыри и сами не учатся, и другим не дают. А это как раз подрывает авторитет ПТУ. Давно пора поднимать престижность профессионального образования, а не превращать нас в подобие колоний на несовершеннолетних правонарушителей. Вот у нас почему контингента не хватает? Потому что нормальные сюда не идут. Именно потому, что основные – это те самые потенциальные криминальные элементы. Выгнать мы их не можем, так как связаны этим самым «всеобщим средним», и научить не можем, потому что они игнорируют любые занятия. Дошло до того, что стали «жить по понятиям», «работать западло». И это в столь юном возрасте! Вот и бегут от нас нормальные ребята, которые и хотели бы получить профессию столяра, плотника. Вот у нас была группа краснодеревщиков. И где она теперь? Сократили, в связи с отсутствием желающих… Можете представить, что нет желающих получить дефицитную и денежную профессию?

Наша беседа была долгой и плодотворной. Со многим я готов был поспорить, с точки зрения своего долгого опыта в будущей жизни, но понимал, что сейчас такое невозможно. Поэтому просто слушал, кивал, выражал эмоции. Думаю, главное в нашей беседе было то, что я перенаправил мировоззрение собеседника из ностальгии по прошлому в будущее. Думаю, он по‑другому посмотрит на учебный процесс, и вспомнит, что он главный по Учебно‑Воспитательной Работе и в свете современной реформы получил новые возможности.

Сельское ПТУ внешне выглядело намного лучше, ухоженное, как на картинке. Но я давно перестал верить первому впечатлению, больше доверяя скрытым фактам.

Моложавый, с пышной темной шевелюрой, директор в синем вельветовом пиджаке и джинсах встретил меня у входа, и сразу потащил знакомиться с учебными корпусами и территорией, попутно решая какие‑то вопросы.

– Здрасьте, Георгий Викторович! – здоровались проходившие мимо подростки.

– Здравствуйте, ребята! Алексей, «шассик» вчера починили?

– Ага! Там колесо только осталось завулканизировать.

– Молодцы!

– Георгий Викторович, здрасьте! – бросились к нему красивые девушки в коротких юбках. – Ансамбль сегодня будет?

– Будет, будет. Приходите!

– Ого! У вас тут и девчонки! – удивился я. – А что за ансамбль?

– Самодеятельность, – улыбнулся директор. – В армии занимался когда‑то… И вот тут решил. Купили аппаратуру и вот… репетируем. Даже джаз можем!

– Здравствуйте, Георгий Викторович.

– Здравствуйте… Ну, что, пойдемте, покажу, как у нас всё тут устроено.

По всему видно было, что директора здесь уважали и побаивались. И ведь было, за что уважать. Светлые коридоры с репродукциями картин известных художников, просторные кабинеты с полированными столами‑партами и густо‑зелеными классными досками. Телевизоры… и даже видеомагнитофон. Японский!

– Вообще‑то, у нас три таких, – скромно признался директор. – Финансирование, что и говорить, хорошее. Да и ребята почти все от колхозов стипендию получают. Восемьдесят рублей! Для подростка – шутка ли? Потому и рычаги влияния на них имеются. Вот и дисциплиной в порядке. Вот только мая я всегда жду со страхом…

– А что так? – я удивленно моргнул.

Георгий Викторович махнул рукой:

– Понимаете, у нас в мае полевая практика начнется. А там соблазны! Второй, третий курс у нас уже сами трактора гоняют, мастера не особо присматривают… А там бабуси уже на дороге ждут! Целая засада.

– Засада? – удивился я.

– Ну, огороды‑то всем пахать надо! Ладно еще, «Т‑150», он большой, в личный огород плохо влазит. А вот если «Т‑40»… Да даже и «Беларусь», но тут надо виртуозно…