Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 48 страниц)

Глава 16

Мелодия длилась бесконечно, накрывала волной, но я чувствовал себя как на иголках. Метель прижималась все сильнее, словно желала слиться со мной в единое целое. Я чувствовал тепло ее тела… Вот ведь ведьма! И как только узнала, что я тут? Следила что ли? Как-то не верилось в случайность этой встречи.

– Ты что такой грустный, Саша? – промурлыкала Метель.

Не в силах больше видеть её хитрые и самодовольные глаза я отвернулся в сторону и увидел, как Наташа делает вид, что что-то о чем-то разговаривает с Гребенюком. Но я понимал, что вся эта ситуация задела её за живое. Я и сам чувствовал себя сейчас очень некомфортно.

Метель попыталась дотянуться лицом ко мне, но я решительно отстранился.

– Что ты делаешь? – прошипел я, борясь с желанием немедленно уйти, бросив её посреди зала.

– Что хочу, – ее губы почти коснулись моего уха. – Или ты забыл? Ты обещал. Три желания. Это еще только первое.

Она наклонилась ко мне ближе, шепнула в самое ухо:

– Может быть стоило воспользоваться моим первым предложением и просто поцеловать?

Издевается!

Я заметил старичка. Он медленно пробирался между столиками, сжимая в дрожащей руке скромный букетик осенних астр. Живые цветы в такую пору были редкостью и стоили, наверное, целое состояние. Старичок, наверняка, работал с позволения администрации ресторана и отстегивал им процент, скорее всего весьма немаленький. Зато какой сервис! Сидишь с девушкой за столиком, а тут тебе и цветочки подносят: «купи, сделай приятное своей второй половинке».

Метель проследила за моим взглядом, и ее глаза блеснули.

– Вот мое второе желание, – ее голос прозвучал тихо, но с ледяной отчетливостью. – Купи мне цветы. Эти.

Я отшатнулся, будто меня ошпарили.

– Зачем ты это делаешь⁈ – прошептал я. – Тебе же не нужны эти цветы! Ты просто издеваешься!

Она откинула голову назад, и ее смех потонул в музыке. Но взгляд оставался холодным и непреклонным.

– Это. Мое. Желание. – она отчеканила каждое слово. – Или журналист Воронцов не держит слово?

Ненависть подкатила к горлу. Я хотел развернуться и уйти, бросить ей в лицо что-то резкое. Но не мог. Я был в ловушке. В ловушке собственного слова, данного сгоряча, чтобы спасти друга. И Метель мастерски этой ловушкой сейчас пользовалась.

Вот уж действительно Метель. Холодная, безжалостная…

Стиснув зубы, я отцепил от себя ее руки и нервно направился к старичку. Не спрашивая цену, вытащил из кошелька все деньги, что были с собой, и купил тот самый букетик.

– Спасибо, сынок, – просипел старик радостно, похоже, он уже и не надеялся сегодня заработать.

Я шагнул к Метели и, жестко глядя ей в глаза, едва сдерживая желание швырнуть их в лицо, сунул цветы ей в руки. Она приняла их с театральным, сладким удивлением, поднесла к лицу, делая вид, что вдыхает аромат. Ее глаза разыскали Наташу через зал и засияли торжеством.

– Спасибо, Сашенька, – нарочито громко сказала она. – Они прекрасны. Как и наш танец.

Внутри у меня все сжалось. Я понимал, что это только второй акт ее маленького спектакля. И где-то там, в ее хитрой голове, уже зрело третье, самое главное желание, которое я должен был безоговорочно выполнить.

Громкая музыка и отвлекающие разговоры Метели сделали свое дело, и я не сразу заметил, что Наташа исчезла. Еще секунду назад она танцевала с Гребенюком, а теперь он с растерянным видом стоял один среди танцующих пар.

– Наташа! – крикнул я, выискивая ее в толпе, и обратился к Гребенюку – Где она?

Тот лишь пожал плечами. Я рванул к выходу, расталкивая танцующие пары.

Выскочил на прохладный вечерний воздух, огляделся. На противоположной стороне улицы на остановке я увидел Наташу, побежал, но не успел. Подъехавший автобус быстро впустил пассажиров, двери захлопнулись и, оставив за собой облако выхлопного дыма, резво покатил по ночному городу. За стеклом мелькнуло ее бледное, обиженное лицо. Она посмотрела прямо на меня, а потом отвернулась.

– Наташа! Стой! – я крикнул и бросился вдогонку, но конечно же не догнал.

Твою мать!

За моей спиной послышались тяжелые шаги.

– Сань, ты чего это сегодня? – озадаченно спросил Гребенюк, вытирая пот со лба. – Вроде нормально отдыхали, танцевали, а потом ты с этой Метелью… Зачем ты вообще с ней пошел танцевать? Еще и при Наташе… Странный ты какой-то.

– Я не мог отказаться! – ответил я, сжимая кулаки. – У меня не было выбора, понял⁈

Серега смотрел на меня с искренним недоумением.

– Как это не было выбора? – он не отступал. – Сказал бы «нет» и все дела! Она что, тебя за руку силой потащила? Или пистолет приставила к спине?

– Хуже… – буркнул я.

А потом меня будто сорвало с тормозов. Вся ярость, не удержавшись внутри, вдруг выплеснулись наружу буйным потоком.

– Из-за твоей пластинки проклятой!

– Из-за какой пластинки? – не понял Гребенюк.

– Чтобы найти твоих чертовых «Pink Floyd», которых ты подменил и сунул какому-то лоху! Чтобы этот очкастый урод написал свою дурацкую расписку! – слова лились сами собой, горькие и обжигающие. – Метель была единственной, у кого был это альбом! А взамен Метель потребовала три желания! Любых! Понимаешь⁈

Я тяжело дышал, глядя на то, как мое признание медленно доходит до него. Зря конечно я это все сказал вслух, эмоции не сдержал, но было теперь уже поздно.

С лица Сергея медленно стекала маска непонимания, сменяясь шоком, а затем тяжелым, давящим осознанием.

Он отступил на шаг, будто я ударил его.

– Ты… ты это… ради меня? – он прошептал, и его голос дрогнул. – Ты ради меня пошёл в рабство к Метели? И… и Наташу из-за этого потерял?

Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, и в них читалось не просто удивление, настоящее потрясение. Он вдруг осознал истинную цену своего проступка и освобождения. Цену, которую заплатил не он, а я.

– Сань… – его голос сорвался. – Я же не знал… Я думал…

Он не нашел слов. Он просто стоял, опустив голову, и молчал. А я смотрел на пустую дорогу, по которой уехал автобус, и понимал, что победа над системой и судьбой обернулась самым сокрушительным личным поражением.

* * *

Утро в редакции началось с привычной суеты, запаха свежей типографской краски и газетной бумаги. На моем столе лежали свежие гранки, а сверху рукописный текст Сереги Плотникова и записка:

«Сань, привет! Я на выезде, постараюсь вернуться до обеда. Семеныч отправил на выставку. Вычитай материал по садику, если что, поправь. Я не успеваю.».

Я был благодарен коллеге. Он вчера меня здорово подстраховал, полностью взяв на себя подготовку репортажа об открытии садика. Так что сегодняшняя просьба в вычитке даже не обсуждается, надо сделать. Но мысли у меня были далеко от работы, тонули в вязком, тяжелом чувстве вины и беспокойства.

Но я сосредоточился, взял ручку, откинулся на стуле и стал вчитаться в знакомый почерк коллеги. Но слова расплывались перед глазами, превращаясь в бессмысленные закорючки.

«…торжественно перерезали красную ленточку… радостные лица малышей и их родителей… современные игровые комплексы…»

Я не мог выбросить мысли о вчерашнем событии. Перед глазами стоял образ уезжающей на автобусе Наташи. Холод отчаяния сжимал горло.

«Надо объясниться. Обязательно надо», – стучало в висках.

Я отложил гранки, потянулся к телефону и набрал номер. Трубку сняли почти сразу.

– Алло? – ответил спокойный, старческий голос.

– Иван Михайлович, здравствуйте, это Саша Воронцов. Можно Наташу?

На том конце провода наступила короткая пауза.

– Наташи нет. Уехала.

– Уехала? Когда? Куда? – сердце упало.

– На картошку, с институтом. Сейчас же уборочная. Говорила, вроде, тебе?

Говорила. Еще вчера, у следователя. Но тогда это было таким далеким и второстепенным на фоне нашей общей победы.

– А… да, точно, – я постарался, чтобы в голос казался как можно спокойнее. – А когда она вернется?

– А кто ж ее знает, Сашенька, – в голосе дедушки послышалось искреннее сожаление. – Неделя, может, две. Как начальство скажет. Как приедет, скажу, что звонил.

– Спасибо, Иван Михайлович, – пробормотал я и, попрощавшись, положил трубку.

Уехала. Без предупреждения, без прощальной записки. Просто взяла и исчезла, оставив меня один на один с чувством вины. Обиделась. М-да, как же гадко то получилась. Надо сказать Метели «спасибо». Или Гребенюку? Или…мне…

Я помахал головой, избавляясь от посторонних мыслей, и снова взял в руки гранки. Я заставил себя сосредоточиться, обвел красным карандашом запятую. Потом еще одну. Работа закипела, но внутри все было пусто и холодно, будто в том автобусе, вместе с Наташей, уехала последняя частичка тепла. Текст о счастливых детях и светлом будущем вдруг показался мне злой насмешкой.

* * *

Тени удлинялись, сливаясь в сплошную синеву над асфальтом. Я брел по знакомой улице и каждый шаг отдавался в висках тупой, навязчивой думой. Не о статье, которую с горем пополам вычитал, сдав на правку. Мысли упрямо, по кругу, топтались вокруг… вокруг нее.

«Надо было сразу все объяснить. Взять за руку, отвести в сторону и выложить: вот, мол, дурак я, влип из-за Гребенюка, и теперь Метель держит меня на крючке. Просто и понятно».

Но вместо этого я позволил ей уйти. Допустил, чтобы эта картина: девица в откровенном красном платье, бесстыдно повисшая на мне во время танца, ее пожирающая хищная улыбка и злосчастный букет врезалась в память Наташи как нож.

Эх, да что теперь…

Я вспомнил ее лицо в окне автобуса, бледное, со сжатыми от обиды губами. Она не захотела со мной говорить, ушла, не давая шанса. А может, та пауза, когда она смотрела на меня, ожидая хоть какого-то жеста, объяснения, и была тем самым шансом? А я просто стоял на обочине, опустошенный неизбежностью, провожая взглядом уходящий автобус.

В горле встал ком. Я нервно дернул плечом, сбрасывая несуществующую тяжесть. Глупо. По-мальчишечьи глупо. Вместо того чтобы бороться за то, что действительно важно, я позволил ситуации взять власть.

Фонари зажигались один за другим, выхватывая из темноты знакомые силуэты.

Из одного из подъездов, навстречу мне, пошатываясь, вывалились двое – Леннон и еще один из компании Метели.

– О-о-па! Са-ашка! – Леннон, явно навеселе, попытался обнять меня за плечи, едва не упав. – Идешь, как в воду опущенный! С нами пошли лучше, а? Бухнем! Гитарку захватим, споем! У нас портвейн есть, две бутылки!

– Нет, я пас, ребята, – я попытался отказаться, но второй парень, со стеклянным взглядом, уже вцепился мне в рукав.

– Да ла-адно тебе! Сыграешь нам, а? Про «Кино» что-нибудь! Цоя! Или лучше что-то из зарубежного.

От них разило перегаром и чем-то кислым. Я чувствовал, что просто так они не отстанут. Тоска и раздражение были на пределе. Мне нужно было одиночество, а не эта пьяная назойливость.

– Я сказал – нет! – я резко дернул руку и, не глядя на их удивленные лица, быстрым шагом рванул прочь.

– Эй, куда ты? Сашка! – донеслось вдогонку. – Стой! Одну песню! Всего одну!

Я не оборачивался. Чтобы окончательно оторваться и убедиться, что они не пойдут за мной, я свернул в первый же проулок между гаражами. Потом еще в один. Шел быстро, почти бежал, отгоняя прочь тяжелые мысли.

Когда я, наконец, остановился, чтобы перевести дух, то с удивлением обнаружил, что забрел в незнакомый сквер. Фонари здесь горели тускло, отбрасывая длинные тени от голых ветвей деревьев. Скамейки стояли пустые, и только где-то вдали слышался смутный гул города.

Я замедлил шаг. Тишина и одиночество, которых я так жаждал, вдруг показались гнетущими.

Тени старых лип смыкались над аллеей, превращая ее в темный тоннель. Я шел, куда глаза глядят, пытаясь заглушить внутреннюю тревогу мерным стуком собственных шагов. Воздух в парке был неподвижен и прохладен.

И тут я замер. На дальней скамейке, едва освещенной отблеском дальнего фонаря, сидел человек. Он нервно листал газету, но взгляд его то и дело метался по сторонам, высматривая что-то в темноте. Читать газету в темноте, в заброшенном парке? Странно…

Я инстинктивно отступил в густую тень дуба, наблюдая за странным незнакомцем.

Чутье не подвело.

Через несколько минут в тишину парка вкралось мягкое урчание мотора. Из-за поворота медленно, без единого проблеска фар, выплыла длинная черная «Волга». Она подкатила к скамейке и замерла. Дверь открылась бесшумно. Из машины вышел мужчина в строгом пальто и шляпе. Лица не разглядеть, по виду лет сорока пяти, не больше.

Незнакомец сел рядом с первым, не глядя на него. Тот отложил газету.

– Привез? – тихо, но отчетливо спросил человек со скамейки. Его голос звучал напряженно.

– Здесь, – ответил приехавший. Его тон был сух и деловит. Он поставил на скамейку между ними узкий кожаный дипломат. – Все по списку. Убедись.

Первый мужчина щелкнул замками, приоткрыл крышку. В свете, падающем из салона машины, я увидел, как он быстрыми движениями перелистывает пачку плотных бумаг с печатями. Мелькнул герб СССР. Какие-то чертежи…

– Порядок, – прошептал он, захлопнув дипломат. – Передавай своим, что жду ответа по каналу «Заря».

Потом протянул пухлый конверт.

Приехавший спрятал его во внутренний карман пальто и быстро поднялся.

– Следующая встреча через неделю. Здесь же. Не опаздывай.

Он сел в машину, и «Волга» практически бесшумно покатилась к выходу.

Человек некоторое время сидел на скамейке неподвижно, крепко сжимая ручку дипломата. Потом резко встал и быстрыми шагами пошел в противоположную сторону.

Я прислонился спиной к шершавому стволу столетнего дуба, пытаясь перевести дыхание. Холодный пот выступил на спине. Похоже, я только что стал свидетелем секретной встречи в ночном парке. Какой-то человек тайно передал государственные документы… кому? Шпиону? Агенту?

Особо не размышляя, подчиняясь какому-то животному инстинкту, прячась за стволами деревьев, побежал за медленно выруливающей из парка машиной.

«Запомнить номер, запомнить номер», – стучало в голове. Я судорожно повторял комбинацию букв и цифр, выхваченную в свете единственного фонаря: «МОК 74−17». Столичные номера. Дипломатический корпус или высокое начальство.

Машина двигалась медленно, и мне, бегущему за ней по темным переулкам, удавалось не терять её из виду.

«Волга» проехала по Центральной улице, остановилась на светофоре и мне удалось немного отдышаться. Пропустив зеленый сигнал, водитель резко повернул на красный и тут же остановился за поворотом.

«Понятно, проверяет, есть ли слежка.» – подумал я, прошел немного вперед, обгоняя замершую у обочины машину и, не теряя её из виду, спрятался в тени деревьев.

Постояв минут пять, «Волга» свернула на улицу Маяковского и притормозила у подъезда дома номер 40.

«Ну да, – подумал я, переводя дыхание. – Дом не простой, и живут в нем непростые люди».

Легкий мороз пробежал по коже. Я прижался к стене гаража, пытаясь слиться с тенью. Дверца машины открылась, мужчина вышел, поправил пальто и уверенной походкой направился к входу.

– Виктор Сергеевич, добрый вечер! —подобострастно произнёс консьерж, распахивая перед ним дверь. – Поздненько сегодня.

Яркий свет, освещающий подъезд позволил разглядеть его лицо, показавшееся мне знакомым.

– Работа, – привычно ответил Виктор Сергеевич. – Заседания, отчеты. Одно и то же. Мариночка дома?

– Уже пришла.

– Пахнет от нее? – в голосе незнакомца зазвенел металл.

– Виктор Сергеевич, да разве я нюхаю? Нормальная была, все в порядке. Поговорили с ней немного. Уставшая.

Тот что-то буркнул в ответ и скрылся в подъезде.

– Марина? – вслух невольно произнес я.

В мозгу щелкнуло. Резкие, холодные черты лица. Та же хищная стать, что и у дочери. Дипломат. Ну конечно же! Я видел уже это лицо на фотографии.

Я замер, как вкопанный. Виктор Сергеевич. Это же отец Марины. Отец Метели…

Глава 17

Всю ночь я ворочался. Уснуть не давали мысли о таинственной встрече в заброшенном парке и странном поведении отца Метели. С кем он встречался? Что за документы он передал? Что получил взамен? Деньги? Скорее всего.

Я прокрутил в голове всю сцену, пытаясь понять, кто в этой паре главный? Мне показалось, что мужчина, сидящий на скамейке в ожидании встречи, вел себя излишне нервно. Возможно, он осознавал всю абсурдность ситуации – пытаться делать вид, что просто присел прочитать газету в темном парке. А вот Виктор Сергеевич, наоборот, был спокоен и деловит, совершил обмен и назначил встречу через неделю, предупредив, чтобы в следующий раз не опаздывал. Но, как я понимал, это спокойствие было только внешним, потому что на обратном пути он предпринял ряд попыток обнаружить хвост.

«Похоже, мне удалось перехитрить шпиона» – подумал я и зевнул так, что челюсть хрустнула.

И что мне теперь делать? Пойти в милицию, в КГБ? И что я им скажу?

«Товарищи, лично присутствовал при шпионском рандеву! Нет, нет, сам я не шпион, просто проходил мимо, а они там как раз продавали государственные секреты».

Тут же и спросят: «да что вы говорите? С чего вы взяли, что секреты государственные? Ах, герб СССР. А гриф „совершенно секретно“, случайно, не разглядели? Нет? Темновато было? Ай-ай-ай!»

Бред. Бред какой-то. Но, что-то же надо делать? В первую очередь, разузнать побольше об отце Метели. Как? Значит, надо встретиться. А она скажет:

«Третье желание, золотая рыбка!»

Хотя, мне кажется, третье желание у неё уже готово. Ишь, как ухмылялась, зараза! Подставила меня перед Наташей.

Наташа… Все мысли о шпионах выветрились в одно мгновение и хлынули воспоминания о том, что тяжелым грузом лежит на сердце

Что теперь будет? Уехала в свой Ленинград… вернее, пока что в совхоз, вот и позвони ей туда, попробуй. В общежитие и то бы легче было.

Эх, Наташа, Наташа… Ну, подумаешь, потанцевал с другой, ну, цветы подарил. Такой пустяк. Однако, я не учел, что сейчас начало восьмидесятых, и на подобные вещи сейчас смотрят по-другому.

Надо просто дождаться, когда девчонка приедет домой на выходные, на ноябрьские праздники и все начистоту выложить: про желания, про пластинку эту чертову, будь она неладна. Правда, захочет ли она со мной встречаться и разговаривать? Ну, ведь время какое-то пройдет, ведь не на всю же жизнь обида!

Да-а, вот ведь как… Что-то в этой жизни поменяли, и вот вам, пожалуйста ответка! Можно сказать, от самой судьбы. А всего-то делов, спасли Гребенюка от тюрьмы. Хотя, нет, не «всего-то»! Это же очень большое дело, изменить судьбу человека. И, не смотря на все, получилось же! Так может быть, попробовать изменить и судьбу страны? Чтоб не было распада СССР, обвальной нищеты, кровавого кошмара девяностых.

Вот! Снова эти мысли. Ведь я уже об этом думал, и не так давно. Да что толку думать, надо хоть как-то действовать. А как? Как избежать развала СССР, позорной «прихватизации» всего такого? Что я вообще могу сделать-то? Пока не поздно, вывести войска из Афганстана? Ага, вот прям утром товарищу Андропову и позвоню! То-то он обрадуется:

«Да-да, скажет, Александр Матвееич, обязательно выведем войска, и в самое ближайшее время! Вам же виднее, господин журналист!»

Тоже бред. А что не бред? Развивать высокие технологии… хм… Это кому ж посоветовать? Или просто не допустить к власти Горбачева? Тоже интересно, как? Да и что, Горбачев один разваливал СССР? Просто взял так, пнул, государство и развалилось. Значит, прогнило давно… И что же, ничего уже нельзя сделать?

Я сидел на тахте, поджав ноги и прислонившись к стене, и смотрел в окно на мелькавшие редкие блики автомобильных фар. Советский Союз… Вроде бы, такой могучий… Могучий, но беспонтовый! Чем молодежь гордится? Всем импортным! Впрочем, не только одна молодежь… И когда СССР развалился, я же помнил, никто особенно не загрустил. Все ждали буржуйских плюшек, и не понимали, что за всё придётся платить. Наивно верили, что все блага: образование, лечение, коммунальные платежи, цены, квартиры останутся по-советски дешевыми, а то и вовсе бесплатными…

Господи, так надо же сознание народа менять! И в первую очередь, «промыть мозги» молодежи. Чтоб своей страной гордились, ведь есть же чем! Я же, черт возьми, журналист, пусть и начинающий, я же могу… Ну, как там, «теория малых дел»? Кажется, у Махатмы Ганди… Или не у Ганди… Да неважно, важно другое, писать об этом всем, формировать сознание… Я, конечно, не волшебник, но что-то делать должен… И со шпионами этими надо что-то придумать… если они вообще шпионы…

На кухне заиграло радио. Ну, да проводные-то репродукторы почти никто и не выключал, все передачи так и шли целый день фоном. Гимн СССР:

«Союз нерушимый республик свободных…»

Послышались шаги, отец уже встал, собирался на работу… Изобретал ведь что-то! Надо бы спросить, как в этом плане дела…

Однако шесть утра, пора вставать. Я потянулся, протер глаза и, несмотря на бессонную ночь, резко встал и приступил к утренней разминке. Впереди новый день и масса новых дел. Прежде чем начинать глобальную операцию по спасению СССР, надо помириться с Наташей, а ещё раньше, узнать, где назначена следующая встреча шпионов.

Там же? Или в каком-то другом месте? В любом случае, не мешало бы проследить. Взять в редакции фотоаппарат, хороший, «Зенит»… И что толку? Со вспышкой их снимать? «Улыбочку, товарищи шпионы!»

Если они вообще шпионы. Или да, шпионы, но – промышленные. Какие-нибудь заводы-конкуренты… или конструкторские бюро. Так ведь может быть? Запросто!

* * *

В редакции Николай Семенович проводил «летучку». Как водится, кратко осветил международное положение: «капиталисты, гады, лютуют», после чего сразу же перешел к делу, распределив сотрудникам задания. Кого-то отправил на спортивные соревнования, кого-то на туристский слет, кого еще куда. Моему приятелю Плотникову досталось открытие нового отдела в универмаге, что же касаемо меня, то…

– А вас, Александр, я попрошу остаться, – интригующе промолвил главред тоном актера Леонида Броневого в роли Мюллера из бессмертного фильма «Семнадцать мгновений весны».

Я и остался. Сидел, ждал.

– Во-первых, продолжай свою тему, – разбирая разбросанные по всему столу бумаги, Николай Семенович неожиданно улыбнулся. – Ну, это… фантастику. Читатели пишут, ждут. Не будем их разочаровывать. Ну и подумай пока, у нас же тут праздник на носу. Понимаешь, о чем я?

Начало октября. Что у нас там за праздник? Ага-а…

– День учителя, что ли?

Редактор поморщился:

– И это тоже. Но, самый главный-то забыл? Эх, Саша, Саша… День Конституции, темный ты человек! Вот над соответствующей статьей и подумай. Мне все равно, что это будет, очерк, эссе, репортаж, да хоть поэма! Конечно, не «Братская ГЭС», объемом поменьше… Да шучу я, шучу! В общем, подумай. Сам понимаешь, на первой полосе разместим. Так что надо постараться.

От главреда я вышел слегка ошалевший. Сразу две задачи, причем, совершенно разные, начали битву приоритетов в моей голове. Наконец, мысли упорядочились. Итак, до Дня Конституции еще оставалось время, поэтому я решил, не откладывая в долгий ящик, приняться за очередные «фантастические рассказки». Вот только о чем писать?

Усевшись за стол, я придвинул поближе пишущую машинку «Ятрань» и, словно пианист, вскинул руки…

Из стоявшего на подоконнике старенького радиоприемника «Меридиан» доносился старый французский шансон. Эдит Пиаф, Азнавур, Мирей Матье, Далида…

«Падам-падам-падам…»

Вот под эту музычку я и начал…

Писал о будущем…

О растущей не по дням, а по часам квартплате…

«Падам-падам…»

Об устремившихся куда-то в космос ценах, особенно на бензин…

«Падам.»

Об инфляции, стагнации и всем таком прочем…

И о том, что правит балом Его Величество Обыватель! И на другие планеты мы не полетим. И баз на Марсе и Луне не будет. Впрочем, о базах я уже писал. Как и о звездолетах. Вернее, об их отсутствии.

Писал весело, с юмором, примерно, как писатель Носов в самой знаменитой своей книжке «Незнайка на Луне».

И, конечно же, все происходило не у нас, а там, на загнивающем Западе, куда почему-то так стремились многие…

– Денег нет – бери кредит, уважаемый господи Никто! Чем отдавать? Так еще один кредит взять можно! А потом – еще один… И еще… И не забывай про микрозаймы! Это ж просто сказка! Кредит на то, кредит на се… На машину… на другую машину – стиральную… на посудомоечную еще… У соседей же есть, а ты-то что, лох, что ли? Вся жизнь взаймы! Устал? В Египет слетай! На что? С трех раз догадайся… Вот он, дешевый потребительский рай! Хотя – вовсе не дешевый. И совсем не рай. Кредит на звездолет? Не, ребята, на звездолет не дадим – кто потом отдавать будет?

«Падам-падам-падам…»

Статья была готова к обеду.

Николай Семенович глянул, покряхтел…

– А что? Остро! Немножко вульгарно в чем-то… Но – остро! Так их, буржуев, так!

А еще статью почитал сам Серебренников. Ответственейший товарищ из обкома. Но, редактор сообщил это мне уже много позже. Так, между делом. Чтоб не слишком зазнавался.

После обеда же…

В почтовом ящике я обнаружил повестку из военкомата на томографию. Повестке этой я ничуть не удивился, собственно, об этом и шла речь на недавней медкомиссии.

Томограф, точнее «Томограф-104 Москва» имелся только в областной больнице, располагавшейся на окраине, по Северному шоссе. Из города туда ходил троллейбус.

Пообедав, я позвонил из автомата в редакцию, предупредил, что сегодня уже не приду. Купив в киоске пачку талонов на проезд, дождался троллейбуса, прокомпостировал билетик. Народу в салоне было не много, и я нашел свободное место у окна.

На остановке возле девятиэтажного здания областной больницы вышло всего несколько человек. Ну, так понятно же, это ведь не поликлиника, а больница. Одни приехали навестить заболевших родственников и друзей, а другие, как и я, на обследование.

На удивление, очередь оказалась не такая уж и большая. Вообще-то я мог вообще не ждать, показав направление из военкомата, прошел бы без очереди. Но, постеснялся. В конце-то концов, не так и долго ждал, управился уже через час. Зато послушал, о чем люди говорят. Судя по разговорам, томографом в Зареченске очень гордились.

В вестибюле я остановился у газетного киоска, спросил «Технику Молодежи», этот журнал иногда появлялся в Союзпечати… Ага, раскатал губу! Как же… Не было. Зато был «Кругозор», журнал с пластинками, старый, еще апрельский… Имелся ли такой у Наташи? Она, вообще, собирала…

– А дайте, пожалуйста, посмотреть. Спасибо…

Я наскоро пролистнул… Сразу бросилась в глаза статья – «Магнитые поля» Жарра'. Что ж, французский электронщик Жан-Мишель Жарр – это неплохо! А еще тут были Леонтьев с «Дельтапланом» и Кати Ковач с перепевкою «Оттавана».

– Я возьму!

– Рубль пятьдесят.

– Пожалуйста…

Сунув журнал в сумку с олимпийским мишкой, я направился к выходу и лоб в лоб столкнулся со старыми своими знакомыми из колхоза «Золотая нива». Рослая блондинка Светлана Слепикова, комиссар студенческого отряда «Бригантина» и еще одна блондинка, поменьше ростом и вообще, поизящнее. Та самая Лена, подружка шофера Алексея, с которым у нас изначально вышел конфликт, а потом он подвозил меня на колхозное поле. Светлана была в синих вельветовых брюках и болоньевой куртке, Лена же – в джинсах и свитере.

– Ого! Девчонки! – обрадовался я.

– Саша!

– Вы как здесь?

– Да вот…

В глазах Лены неожиданно заблестели слезы:

– Шофер наш, Алексей… ну, ты знаешь… В аварию ночью попал! Машина его вся сгорела, а он… Он здесь, в реанимации! Говорят, в последнюю минуту вылезти успел…

– Господи! А что врачи говорят?

– Да ничего пока что не говорят…

– Там, с этой аварий, не все так просто, – оглянувшись, понизила голос Светлана. – Лена, скажи?

– Да-да… – девушка, закусив губу, покивала. – Пойдемте хоть в сквер, на скамейку…

День нынче стоял чудесный, золотисто-багряный, тихий, с высоким голубым небом, чуть тронутым прожилками палевых перистых облаков. Что там говорить, «бабье лето».

Здесь, на скамейке, Лена все и поведала. Вернее, поделилась своими сомнениями:

– Понимаешь, Лешка там дорогу-то, как свои пять пальцев, знал. Там поворот резкий, а за ним сразу обрыв. Его местные остряки Курской дугой прозвали. Ну, наши знают, а приезжие частенько бьются. Хотя и знак стоит! Ну, не мог Лешка с него навернуться. Не мог!

Я задумчиво покивал:

– А вдруг что-то с машиной? Тормоза там…

– Да за машиной он всегда следил, – твердо сказала Лена и всхлипнула. – Слухи ходят, выпил… Ну да, перед танцами, бывало, и выпьет немного. Но, чтоб пьяным за руль? Да никогда! А перед этим на него анонимка пришла! Прямо в сельсовет и подбросили, чтоб меры приняли. Мол, пьянствует, за машиной не следит… Ну, вранье все! А Лешка переживал… Я так думаю, это Евшаков все подстроил. Ну, прежний председатель. Лешка с ним в контрах был, обещал на чистую воду вывести… Вот тот и мстит.

– А милиция что?

– Да ничего! Участковый сказал, даже дело возбуждать не будут. Потому как ясно все. Несчастный случай.

– А вы думаете это не так?

– Конечно нет, – серьезно ответила Лена. – Мать Лешкину жалко. Получается, сын пьяница и разгильдяй? А ведь это и не так вовсе!

Я посмотрел на Светлану:

– Свет! А вы еще в колхозе?

– Да закончили уже… Парни только остались. Койки разбирают, вывозят…

– Лена, не плачь… – я уже принял решение. – Я тебя в поселке найду, кое в чем поможешь.

– Ага!

– И уже очень скоро, – подмигнул я. – Приурочим к Дню Конституции.

* * *

Неприятности, цепляясь одна за другую, не давали покоя. Куда катится мир? На Алексея, пытавшегося вывести вора на чистую воду совершено покушение, в чем я нисколько не сомневался, и он попал в аварию, а по городу, под видом обычных граждан, спокойно ходят шпионы. Два таких разных события, но есть что-то, за что можно зацепиться. Точно! Анонимка! На Алексея пришла анонимка, и сыграла роль в решении вопроса об аварии.

Вот бы и мне послать в КГБ анонимку, рассказать о той странной встрече… Интересно, рассматривают в КГБ анонимки? И, с другой стороны, а если Виктор Сергеевич честный человек? Мало ли, почему они там встречались? Нет, лучше уж сначала самому всё разузнать. Через Метель! Пока еще есть время…

Была суббота, короткий день, и я пришел в парк сразу же после обеда. Девчонка в красном свитере крутила хула-хуп, бренчали на гитаре знакомые парни. И да, Маринка тоже была тут, сидела на скамейке, вытянув ноги. Драные джинсы, растянутый свитерок, кеды. Если не присматриваться, обычная вполне девчонка, где-то немножко хиппи. Но, если присмотреться внимательней… Я ж опер, черт подери! В той, будущей жизни…

Да, джинсики драные, но это «Ливайсы», крутая фирмА, не индийский «Милтонс» и не какая-нибудь пошлая болгарская «Рила». Стоят, на минуточку, рублей сто пятьдесят! С рук, естественно. Ну, Метели-то их, наверняка, папашка купил в буржуйском магазине. Свитерок тоже, не цыганская «Монтана». И валявшаяся рядом красно-белая пачка «Мальборо».

– О, Саня! – обрадовавшись, помахал рукой «Леннон». – Что-то нас в прошлый раз не жаловал.