Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц)

Глава 8

Был момент в истории СССР, когда просто так пойти в кино среди бела дня стало проблематичным. Под лозунгом «Рабочее время – работе!» велась жесткая борьба с прогулами. Каждый добропорядочный гражданин должен был работать. Это закон. И не закон совести, а именно что ни на есть настоящий закон, прописанный в соответствующих документах, со всеми вытекающими последствиями. Каждый гражданин должен был неукоснительно выполнять важнейшую конституционную обязанность – честно трудиться согласно своим способностям. Не желает – значит это уже уклонение от общественно полезного труда, подрывание дисциплины, совершение антиобщественного поступка, позволяющего таким «нехорошим» людям вести паразитический образ жизни. А значит светит статья 209 УК РСФСР. А это уже не шутки.

Так что не удивительно, что народ в зале кинотеатра «Экран» тревожно зашептался. Очередная облава грозила некоторым серьёзными неприятностями. Люди в серых костюмах, с непроницаемыми взглядами, перекрывшие все входы-выходы из учреждения культуры вызвали настоящий переполох. Кто-то вскрикнул, кто-то попытался изобразить сердечный приступ, кто-то судорожно принялся копаться в сумках и карманах в поисках оправдательной справки о сменной работе или нахождении в отпуске, кто-то просто выразительно кашлянул, кто-то выругался вполголоса… Улыбки, недавно появившиеся у зрителей при появлении на экране Пьера Ришара, испарились в одно мгновение. Всем стало не до комедии.

– Саша? – Наташа тревожно посмотрела на меня, вцепившись в руку.

– Спокойно, – ответил я. – У нас все в порядке. Мы не прогульщики. Твоя практика ещё вчера закончилась, а я работаю на полставки, значит полдня, к тому же нас отпустили. Все официально.

– А если не поверят? – она не сводила глаз с мужчин в серых костюмах, которые шли по рядам, проверяя документы.

– Поверят – проверят – подмигнул я.

Моя уверенность в голосе успокоила девушку, и она перестала нервно теребить ручку своей сумочки. Люди в сером вели себя корректно, проверяя документы, время от времени делали какие-то записи в блокнотах.

Зрителей было немного, человек пятнадцать, в основном подростки и пенсионеры. Мы с Наташей явно выбивались из этой компании.

– Документы, товарищи, – без всяких эмоций произнес представитель органов приблизившись к нам.

Мы протянули свои паспорта, и он принялся медленно перелистывать странички, будто выискивая повод придраться.

– Воронцов Александр Матвеевич, – прочитал он вслух. – Вы, гражданин, почему в рабочее время в кино? Где работаете?

– В редакции газеты «Заря», – ответил я, стараясь держаться спокойно. – Экспедитор, на полставки. На сегодня моё рабочее время официально закончилось, к тому же я выполнил все задания, доложил непосредственному начальнику и меня отпустили. Можете проверить, лично Николай Семенович, главный редактор, может это подтвердить.

– А почему вам потребовалось отпрашиваться? – задал он провокационный вопрос, явно желая подловить меня на лжи.

– Специфика работы, – сказал я, пожав плечами. – Иногда приходится задерживаться сверх установленного графика.

– Почему? – напрягся серый человек, явно почувствовав возможность к чему-то придраться, и, возможно, не только ко мне.

– Чтобы советские граждане вовремя получили свежую прессу, – воскликнул я, едва сдерживая нахлынувший порыв энтузиазма.

– Проверим, – буркнул он, открывая Наташин паспорт. – А вы, Ермакова Наталья? Что делаете здесь?

– Я студентка, – тихо, но твердо сказала Наташа. – Практика закончилась вчера. У меня выходной.

Милиционер ухмыльнулся, сделал пометку в блокноте и вернул нам паспорта. Перед тем, как и пройти к следующему ряду, он подозвал напарника и показал запись в блокноте. Тот молча кивнул и направился к выходу. Значит, всё-таки будут проверять. Я выдохнул, но напряжение не отпускало.

В зале стояла тишина. Слышно было только как шуршали страницы паспортов, поскрипывали кресла, да кто-то в последнем ряду никак не мог унять нервный кашель.

– Это что ж такое? – возмутилась пенсионерка с седыми волосами, закрученными в тугой пучок. – Честным людям в кино уже нельзя сходить? Я на пенсии, имею право! Меня то зачем проверять? Я свое отработала уже!

– Спокойно, гражданка, – прервал поток возмущения старший по званию. – Проверяем всех. Таков закон.

Наконец вернулся выходивший из зала напарник. Его лицо не предвещало ничего хорошего, но и не грозило немедленным арестом.

– Воронцов, Ермакова, Прохоров, Иноземцев, следуйте за мной, – сказал он, показывая на выход в сторону фойе.

Мы встали, ловя на себе взгляды остальных зрителей. Кто-то смотрел с любопытством, кто-то с сочувствием, а вновь возникшая в проеме двери билетерша, толстая тетка в синем халате, пять минут назад приветливо встречающая нас на входе в зрительный зал, пробормотала: «Вот молодежь, шляются по кинотеатрам, вместо того чтобы работать».

Под чутким надзором собравшихся представителей органов нас выстроили в ряд у стены. По спине невольно пробежал холодок «как на расстрел».

– Сейчас будет производиться проверка, – строгим голосом произнёс проверяющий. – Просьба соблюдать тишину и не выкрикивать.

Он подошел к телефону-автомату у входа, снял трубку и набрал номер.

– Редакция? – произнес он, глядя мне прямо в глаза. – Соедините с главным редактором… Да, срочно.

Даже на расстоянии я услышал хрипловатый густой бас Николая Семеновича.

– Добрый день, кому это так не терпится? – несколько раздраженно спросил он.

– Старший лейтенант Протапенко, служба контроля, – представился человек в сером. – Воронцов Александр Матвеевич ваш сотрудник?.. В рабочее время находится в кинотеатре… Так точно… Да… Понятно… Спасибо.

По его выражению лица я понял, что редактор всё подтвердил. Протапенко снова набрал номер:

– Центральная библиотека? – произнёс он в трубку и перевел взгляд на Наташу.

Заведующую библиотекой искали достаточно долго, и Наташа основательно перенервничала. Я почувствовал это по её дрожащей руке, которой она время от времени прикасалась ко мне. Наконец она не выдержала пронзительного взгляда и весьма эмоционально обратилась к Протапенко:

– Студенческая практика нашего курса закончилась ещё вчера. У меня есть справка об окончании практики и отчет с отзывом руководителя. Могу показать.

Не вешая трубку, тот протянул руку и, после того, как Наташа вынула из сумочки несколько листиков с машинописным текстом, подписями и печатями, внимательно их изучил. После этого, так и не дождавшись ответа из библиотеки повесил трубку, вернул Наташе бумаги и, сделав пометку в блокноте, снова кивнул и перевел взгляд на Прохорова. Тот тоже прошел проверку, а вот Иноземцеву не повезло. Никто не смог подтвердить, что у него сегодня выходной, хотя тот долго доказывал, что просто поменялся с напарником, а в график работы изменения не успели внести.

– Воронцов, Ермакова, Прохоров. – сказал он, внимательно глядя каждому в глаза, и после паузы добавил. – Свободны. Но учтите, товарищи, в рабочее время по кинотеатрам шляться – все же не дело. Иноземцев, следуйте за нами.

Они так же стремительно и тихо покинули фойе, не оставив после себя даже запаха. Только Иноземцев бросил на нас испуганно-прощальный взгляд. Прохоров тоже как-то быстро ретировался, а я улыбнулся, и, взяв Наташку за руку. Потащил её в сторону зрительного зала:

– Пошли хоть кино досмотрим.

Билетёрша пропустила нас без лишних слов, мы сели на ближайшие свободные места и досмотрели фильм.

– Эх, самое интересное пропустили, – сказал я, когда в зале зажегся свет.

– Чуть сердце не выпрыгнуло, – призналась Наташа, когда мы вышли на улицу. – Думала, в отделение заберут.

– Все нормально, – успокоил её я. – Пойдем, прогуляемся? Мороженое в «Молодежке» возьмем.

* * *

Конечно можно было сразу кино вернуться домой и начать писать статью о поездке на «Праздник Полей», оттачивая каждую строчку, чтобы строгий и требовательный Николай Семенович остался доволен и точно взял меня в редакцию журналистом… но, после пережитого, хотелось раствориться в августовском теплом (не жарком, а именно теплом) вечере!

Мы долго гуляли по улицам городка, ели мороженое, пили газировку из автоматов, ходили по тенистым аллеям и солнечной набережной. Наташа спохватилась только когда солнце коснулось линии горизонта.

– Ой, мне же уже давно домой пора! – сказала она с ноткой сожаления. – Дома, наверное, уже волнуются.

Я проводил Наташу до подъезда. Хотел попытаться поцеловать, но ее дедушка, тот самый Иван Михайлович, который сбил меня на своих «Жигулях», так не вовремя выглянул из окна.

– Наташ, ты где ходишь так долго? Давай домой! Живо!

– Иду! – ответила она. – Ну все, мне пора! Еще увидимся?

– Конечно!

Наташа, увидев, что дедушка скрылся в окне, робко клюнула меня носом в щеку и упорхнула. С глупой улыбкой на лице я потер щеку и медленно побрел к себе домой. Было так хорошо на душе и, казалось, что я не шел, а летел!

– О, Весенний фанат! – окликнул меня чей-то женский голос.

Я обернулся.

– Метель?

Девушка сидела на лавочке, курила. Ох, выдержка у нее конечно невероятная! Выдержка, смелость или дурость? Потому что вот так запросто сидеть на лавочке и открыто курить молодой девушке в далеком 1983 году равносильно вызову обществу. Прохожие, бабушки, дедушки, рабочие с какого-нибудь ближайшего завода, увидев такое, отчитают так, что мало не покажется. Ещё и подзатыльника дадут «ты будущая мать, ишь чего удумала!» А могут и вообще участкового позвать, чтобы провел разъяснительную беседу о вреде курения для женского организма. Впрочем, не только беседой могло все закончиться. Сообщат в институт, а оттуда потом и отчислить могут за аморальное поведение.

А она не боится. Вот так смело, открыто, не стесняясь… Еще и с дерзким вызовом в глазах, мол, чего ты мне сделаешь? Странная.

– Сейчас вроде бы лето, – сказал я, не совсем улавливая смысл фразы про фаната.

– Знаю, – кивнула та как ни в чем не бывало. – Я про другое.

– Про Весну? – догадался я. – Ну не сказал бы, что я его фанат. Слабоватые тексты у него, да и игру на гитаре немного подтянуть не мешало бы…

– Не фанат, но на квартирник все же пришел.

– Ты тоже там была, – напомнил я и, чуть подумав, осторожно добавил. – И после этого вдруг всех участников квартирника загребли…

– Не всех, а почти всех, – улыбнулась Метель. – Ты вроде отделался легким испугом?

– Насчет испуга ошибаешься. Его не было. А вот осадок неприятный остался. Но что легко для меня все обошлось – это верно. Спасибо, что предупредила, – я сделал паузу, пытаясь понять реакцию девушки, спросил: – Это ведь ты сдала всех?

– Я, – просто и буднично ответила девушка, даже пытаясь отпираться.

От такого неожиданного признания я даже слегка опешил. И в самом деле дерзкая.

– Так просто говоришь это?

– А я и не скрываю. Просто никто не спрашивал, кроме тебя.

– И зачем? – я внимательно смотрел в её глаза. – Зачем ты это сделала?

– Были причины. – не отводя взгляда ответила она и, сделав глубокую затяжку, швырнула бычок в урну.

– Ты вообще, что тут делаешь? – спросил я, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Сижу.

Разговор явно не клеился, и я решил, что пора прощаться. Дома ждала еще не написанная статья, которую необходимо показать главному редактору уже завтра. Так что стоять тут без толку смысла нет.

– Ну бывай, – сказал я и попытался уйти.

– Постой, – окликнула меня Метель. – Насчет Весны я согласна с тобой. Песни у него и в самом деле полная лажа. Пошли, я покажу тебе настоящих легенд.

– Куда пошли? – не понял я. – Мне некогда. У меня статья…

Но Метель не ответила, схватила меня за руку и потащила через дворы.

– Куда ты? Да постой же! Я никуда не собирался…

– Почти пришли!

Мы оказались в заброшенном парке на окраине Пролетарской. В прошлой юности я слышал об этом месте много легенд, вплоть до того, что там какой-то маньяк живет, но никогда не бывал там. И вот именно сюда меня привела Метель. Конечно же, же маньяк там не обнаружился, зато в старой беседке с проржавевшими столбами и крышей, уютно расположились неформалы. Я поёжился. Ещё не ясно, кто опаснее, маньяк или эти парни с необычными прическами, в дранных джинсах, и большими булавками на одежде.

– Привет, веселые ребята! – поприветствовала их девушка.

Те дружно закричали:

– Буря мглою небо кроет – это к нам Метель приходит!

Весело загалдели.

– Это кто? – шепнул я, разглядывая собравшихся.

– Мои друзья, – ответила Метель и подтолкнула меня ближе.

Никто не пытался выяснить, кто я такой. Раз пришел со своим, значит свой. Мы присели на свободные места, и я принялся разглядывать весёлую компанию. Их было человек десять. Все парни, как один, в потрепанных джинсах и рубашках с закатанными рукавами, а девушки в длинных юбках и с бусами, как у хиппи с квартирника. Кто-то курил, и все пили что-то из стеклянной банки, передавая ее по кругу. В центре сидел парень с гитарой, бренчал что-то тоскливое, сбиваясь с ритма.

– Рыжий, ну давай чего-нибудь из своего, – попросила Метель. – Давай «Стеклянный Город»… Нет, лучше «Сердце на Проволоке»!

Парень, которого она назвала Рыжим и в самом деле был рыжий, с волосами, отливающими расправленным металлом в лучах заходящего солнца, бросил взгляд на Метель.

– «Сердце на Проволоке» говоришь? Это можно!

Он ударил по струнам. Мелодия простая, стандартные аккорды путались, а тонкий, срывающийся голос больше напоминал жалобу, чем песню. Не сказать, что уровень его игры впечатлил меня.

– И это, по-твоему, лучше Весны? – шепнул я девушке и скривился, но так, чтобы остальные этого не заметили.

– Что, не нравится?

– Да как-то… – я пожал плечами. – Не то. Скучно. Будто они сами не верят в то, что играют.

Она хихикнула, но не успела ответить. Гитарист, услышав наше перешептывание остановился, положил руку на струны, заглушив звук, и уставился на меня. Его глаза сузились.

– Чего сказал? – спросил он, в его голосе сквозила обида. – Скучно, говоришь? А ты сам-то можешь лучше?

Все притихли и напряглись в предчувствии разборок. Кто-то хмыкнул, кто-то подтолкнул соседа локтем, смотри, мол, вон сейчас Рыжий новенького уделает. И вдруг, внутри меня что-то щёлкнуло. Появился некий азарт. А почему бы и нет? На гитаре играть я умел – не профессионально, но инструмент освоил довольно хорошо.

И, черт возьми, я чувствовал, что смогу сыграть лучше этого нытика.

– Попробую, – ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Рыжий фыркнул. Среди музыкантов было не принято давать свой инструмент в чужие руки, но под настойчивыми взглядами остальных нехотя протянул мне гитару. Инструмент был старый, с потертой декой и струнами, которые, кажется, не меняли с прошлого десятилетия. Не «Кремона» и даже не «Урал». А деревянное чудо, изготовленное Шиховской фабрикой культурно-бытовых товаров.

«Такими только печку топить», – подумал я, приняв инструмент.

– Ну-ка, смельчак, покажи на что способен! – подзадорила Метель.

Все принялись тут же улюлюкать, еще больше разжигая во мне азарт. Я взял аккорд, другой, пробежался по струнам. Что ж, вполне неплохо настроена.

Взял «соль-мажор» и решил пройтись сразу же по классике.

«Yesterday» Битлз. Первые аккорды – мягкие, меланхоличные – поплыли над парком. Я пел тихо, но уверенно, позволяя словам литься, как воде:

– «Yesterday, all my troubles seemed so far away…»

Голос мой, молодой, 1983-го, звучал чище, чем в 2025-м, и я сам удивился, как легко он ложился на мелодию. Раньше бы я вряд ли бы взял эти ноты – был зажат. А сейчас, имея за плечами опыт целой жизни, уже ничего не боялся и никакой зажатости не было, что позволяло голосу раскрыться в полный диапазон.

Толпа молчала, только костер потрескивал. Метель смотрела на меня, чуть приоткрыв рот, будто видела впервые.

Я закончил, и тишина повисла плотным куполом. Я не дал опомниться слушателям. Пальцы уже перестраивались, и я ударил по струнам жестче, врываясь в «Crazy Train» Оззи Осборна. Пора растрясти всех.

Яростный ритм, почти агрессивный, гремящие-ка цепи аккорды. Старина Оззи знает свое дело!

Я не пел – просто дал гитаре говорить, выбивая рифф. Не помнил – была ли уже придумана эта песня? Да какая к черту разница? Струны звенели, и я чувствовал, как адреналин бьет в виски, как в тот момент на пустыре, когда я бежал от пуль. Но здесь не было снайпера – только взгляды, которые из скептических становились удивленными.

А потом, для финала, я сбавил темп и перешел к «Come As You Are» Нирваны. Это уже из разряда шалости. Мелодия – простая, гипнотическая, с этим характерным гитарным риффом, который в 1991-м взорвет мир, а здесь, в Зареченске 1983-го, звучала как послание из космоса. Я пел низко, почти шепотом, позволяя словам цепляться за воздух:

– «Come as you are, as you were, as I want you to be…»

Гитара отзывалась, как живая, и я чувствовал, как парк вокруг исчезает – остались только я, струны и Метель, чьи глаза горели в отблесках костра.

Когда последняя нота растворилась в ночи, наступила гробовая тишина. Я поднял глаза. Неформалы смотрели на меня, как на пришельца. Гитарист, тот самый, что сунул мне инструмент, стоял с открытым ртом. Девушка в бусах, замерла с бутылкой «Байкала» в руке. Даже костер, кажется, притих.

А потом кто-то хлопнул. Один раз, неуверенно. За ним – другой, третий. И вдруг весь парк взорвался аплодисментами, свистом, криками.

– Вот это да! – выкрикнул кто-то.

– Где ты такое взял? – спросил другой.

– Александр, это было… невероятно! – воскликнула Метель. – Откуда ты знаешь такие песни?

Я только усмехнулся, возвращая гитару гитаристу. Тот взял ее, все еще ошарашенный, глядя на инструмент, словно не веря, что он на такое способен. Пробормотал:

– Ну, брат, ты дал… Это что, сам сочинил?

– Не совсем, – ответил я уклончиво. – Слышал где-то.

Толпа загудела, кто-то потянулся за гитарой, чтобы попробовать повторить. Несколько парней начали обсуждать какие именно аккорды я ставил. Не сразу внимание с меня перешло на другие темы для обсуждения.

– Выпьешь? – предложила мне Метель, когда двухлитровая банка с чем-то красноватым перешла в ее руки. – На, выпей.

Я взял банку, понюхал. Какое-то дешевое вино. Пригубил только чтобы уважить. Передал обратно Метели. Та посмотрела на меня с хитрой улыбкой, тоже сделала глоток.

– Метель, ты слышала, новый альбом Pink Floyd вышел, – сказал Рыжий, закуривая. – Ты бы сказала своему папаше, чтобы он из-за границы привез пластинку? Что ему стоит?

– Вот сам и скажи! – огрызнулась та, возвращая банку.

– Ну чего ты? Твой же отец может привести, часто за границу мотается. Там, говорят, на этом альбоме они про Брежнева поют!

– Да хоть про Сталина! Ничего я просить не буду! – рявкнула Метель.

Я задумался. Ага, отец у Метели какой-то не простой. Простых часто за границу не отправляют. С учетом поведения девушки, ее показательной наглости и отсутствия страха выходило, что отец работает где-то по партийной линии. Может, дипломат?

– Ну Метель… – продолжал упрашивать гитарист. – Ну попроси! Все-таки не кто-то, а Pink Floyd!

– Рыжий, да тебе такое даже слушать нельзя! – произнес кто-то из толпы.

– Это еще почему?

– Ты из простой семьи, тебя тут под ручки возьмут! Такие альбомы только избранные могут слушать! Навроде нашей Метели!

Раздался дружеский смех. И только Рыжий надулся от обиды.

Я хотел было откланяться и уйти домой, уже было поздно, а я чертовски устал, но Метель, словно почувствовал мои намерения, прильнула ко мне.

– Ты что-то рано собрался, – шепнула она таинственно, словно гипнотизируя.

И, поймав мой взгляд, прильнула губами и крепко поцеловала.

Глава 9

– Пошли, – позвала Метель. – Проводишь меня. А то с этими… уже надоело!

Обернувшись, девчонка окинула компанию уничижительным взглядом и помахала рукой:

– Чао, бамбини!

Махнула.

Взяла меня под руку.

Повела…

Вот так вот, запросто. Да уж, похоже, эта девочка делала все, что ей хотелось, без всякой оглядки на хоть какие-то правила.

– Вообще-то, не бамбини, а рагацци! – улыбнулся я. – Ну, парни, ребята.

– Ты итальянский знаешь? – Метель округлила глаза. – Удивил второй раз. Первый – с песнями.

– Нет, не знаю. Просто у Челентано была пластиночка. А там песня – Чао, рагацци, чао!

Я сейчас думал об одном, как бы поскорее отделаться от её общества. Заниматься сексом с этой взбалмошной девчонкой мне, честно говоря, не очень-то и хотелось. Как-то неправильно все это… Ишь ты, захотела и повела! Как раба.

Да еще и Наташа… Как-то это все…

– О девчонке своей вспомнил? – скосила глаза Метель.

Я молча кивнул. Может, отстанет, наконец?

Девушка неожиданно громко рассмеялась. Редкие прохожие удивлённо оборачивались. Только вот смех показался мне каким-то фальшивым и невеселым.

– Не бойся, дурачок, – сочувственно произнесла она. – В постель я тебя не потащу. Месячные!

Месячные…

То-то она такая… на всех бросается.

– Так… посидим, поболтаем… Отец за границей, маман в Москве гостит. А домработница вечером не приходит.

Однако, семейка! Отец – за границей! Еще и домработница… Прям любопытство взыграло.

– А ты далеко живешь?

– Я-то? На Маяковского… Ну, знаешь, где ЗАГС. Дом с лоджиями.

Еще бы не знать! Самый престижный домик в городе. Там первый секретарь райкома живет, директор гастронома «Центральный», еще какие-то шишки…

– Так нам на остановку тогда! – я оглянулся на подъехавший троллейбус. – Бежим!

– Вот еще! – презрительно хмыкнул девчонка. – За троллейбусами бегать? Поймай лучше такси!

– Такси?

– Да я заплачу, не парься!

Ну, как знаешь… Такси, так такси.

Завидев бежевую, с шашечками, «Волгу», я выскочил на край тротуара и замахал рукою.

Напрасные хлопоты! Автомобиль с шумом промчался мимо.

Позади послышался смех:

– Ну, ты так до ночи ловить будешь!

– Так он, может, с клиентом… – я, между прочим, обиделся, но, виду не подал.

Показалось еще одно такси. Светло-голубая «Волга». Сойдя с тротуара, Метель подбоченилась и, картинно выставив вперед ножку, протянула руку. Завизжали тормоза. Водитель, сдал назад, распахнул дверцу:

– Вам, куда девушка?

– Маяковского, сорок, – с улыбкой произнесла она и оглянулась. – Ну, что рот раскрыл? Садись уже.

Мы сели на заднее сиденье. Метель склонила голову мне на плечо и положила руку на колено. Заигрывает? А говорила, что месячные! Впрочем, наверное, просто устала. Хотя…

– На, заплатишь, – шепнула она, протягивая трояк.

– Приехали, красотуля! – затормозив у ЗАГСа, обернулся водитель.

Я молча протянул трешку.

– Сейчас… сдачу… – таксист вытащил кошелек.

– Себя оставьте! – выбираясь из салона, усмехнулась девчонка.

– Спасибо, краса!

«Волга» тут же рванула с места, набирая скорость.

Стало совсем темно, но на этой улице горели яркие фонари. Большой двенадцатиэтажный дом с облицовкою и просторными лоджиями. Говорят, финны строили… На первом этаже – ЗАГС и магазин «Мелодия». Известное в городе место…

Мы прошли во двор.

– Во-он тот подъезд, – указала моя спутница.

Странно, но у подъезда не было привычных скамеечек с вездесущими бабушками. Зато внутри, в просторном холле, за столиком, сидел самый настоящий консьерж! И ковровая дорожка к лестнице и лифту. Хотя, лифтов было два – один, похоже, грузовой.

– Иван Иваныч, здрасьте! – вежливо и задорно поздоровалась Метель.

– Здравствуй, Мариночка! – моложавый бодренький дядечка в сером добротном костюме, судя по выправке, бывший военный, оторвался от разгадывания кроссворда.

Я тоже пожелал ему доброго вечера.

– И вам того же, молодой человек…

Мы подошли к лифту.

– Мариночка! – вдруг окликнул консьерж. – Случайно не знаете, известный российский адвокат из семи букв? Первая – «Пэ»

– Плевако! – не задумываясь, ответила Метель.

Одна-ако! А она явно не дура, и кое-что знает…

– Подходит!

Мы вошли в лифт, поднялись на четвертый этаж и подошли к массивной деревянной двери с красивым гравированным номером. Ставить железные двери и жить потом, словно в сейфе или в тюрьме в те времена и в голову никому не приходило. Времена были спокойные, а кое-где до сих пор оставляли ключ под ковриком.

Метель открыла дверь своим ключом и втолкнула меня в просторную прихожую с большим зеркальный шкафом и полочкой с телефоном. На полу узорчатая дорожка, на стенах постеры в тонких коричневых рамках. Эйфелева башня, Собор Святого Петра, еще какой-то мостик со львами… и с цепями еще…

Я, пока разувался, засмотрелся.

– Это Будапешт, – пояснила девушка. – Отец сейчас там. Ну, проходи, проходи, чего встал-то? Вот гостиная…

Румынская или югославская «стенка» с хрусталем и пирамидкой из иностранных сигаретных пачек, ковры… люстра, почти как в Эрмитаже!

– Мы в моей комнате посидим… Заходи, не стой.

Гм… что сказать? Тоже довольно просторно. Тахта, письменный стол, большой трельяж со всякой женской хренью – помады, краски и прочее. Большой шкаф для одежды с зеркалом, книжный шкаф с подпиской «Иностранной литературы», а рядом… Не Бог весть что, но все-таки! Стереорадиола «Эстония 008» – я такую недавно видел в магазине за пятьсот пятьдесят рубелей. Колоночки «С-90» и кассетная дека «Маяк», все тоже далеко не дешевое. На стенах…

– Я переоденусь…

На стенах – черно-белые фотографии и плакаты. Джордж Харрисон… Метель где-то на море, в купальнике… Джим Моррисон… Метель в изысканном платье и шляпке на фоне Нотр-Дам де Пари… АББА… Метель в шортиках и завязанной на пупе рубашке… в темных очках… Верно, где-то на юге… А это… Это Весна, что ли? Точно, он! С какой-то группой…

Я обернулся.

Ничуть не стесняясь, Марина стащила с себя свитер… под которым не оказалось совсем ничего… даже бюстгальтера…

А она красивая! Очень. Стройненькая, аккуратная… упругая грудь…

Я невольно сглотнул слюну.

– Нравлюсь? – скосила глаза Метель.

– Да.

– Жаль.

– Что жаль?

– Что только тебе!

Девушка надела клетчатую «ковбойскую» рубашку и вздохнула.

– А кое-кому, кто мне не безразличен, я и на фиг не нужна!

– Что ж, так бывает, – утешил я.

– Ладно! Пойду, приготовлю кофе… А ты пока пластинку поставь!

Она вытащила из шкафа черный глянцевый конверт с красным полукругом в верхнем углу орденскими планками снизу и надписью небольшим белым буковками – pink floyd – the final cut!

Ну, ничего себе! Буквально только что про этот альбом говорили – а он у нее уже есть! И ведь не сказала…

– Это… это то самый?

– Да, последний «Пинк Флойд». Очень, кстати, приятный по музычке…

Я поставил пластинку, как оказалось, со второй стороны… В динамиках задул горячий ветер пустыни:

Brezhnev took Afghanistan

Begin took Beirut

Galtieri took the Union Jack

Одна-ако! Про Брежнева что-то поют. Да за такой альбомчик можно и огрести… Интересно, сколько он на толкучке? Рублей пятьдесят? Семьдесят? Сто?

Метель принесла кофе:

– Ну, как тебе?

– Во!

Я поднял верх большой палец.

– Тогда танцуем?

– Давай…

Некоторые композиции в альбоме оказались довольно меланхоличными – только медленные танцы танцевать! Что и делали.

Я обнимал Марину за талию, она меня – за шею. Целовались… То есть целовала-то она, я же… я не отворачивался… И не сказать, что было неприятно…

Диск кончился. Сработал автостоп.

– Видел уже? – Метель кивнула на фотку Весны. – Понимаешь теперь, почему я…

– Понимаю…

– А я не понимаю! Чем Ленка лучше меня? Она же глупая, как корова! – закурив, горько рассмеялась девчонка. – И титьки – как у коровы вымя. Ну да, больше моих. Может, это Косте и нравится? А? А другое-то что? Ну, почему он так со мной? Почему? Ведь это же подло!

Девушка бросилась на тахту и зашлась в рыданиях. Плечи ее тряслись.

Сев рядом, я погладил Метель по спине:

– Ну, что ты, Марин! Всякое же бывает… Ты говоришь – подло… В любви, наверное, всякое случается… – чуть помолчав, я продолжал дальше. – А вот, если человек… скажем так – решил начать карьеру, отодвинув другого… Это подло?

– Конечно, подло! – Метель подняла голову. – Тут и думать нечего!

Да уж… Кто бы говорил! Тусовку-то она слила… И причем тут любовь?

* * *

Вернувшись домой, я просидел над очерком почти всю ночь. И ничего толком не вышло! Какие-то пасторальные слюнявости сменялись пафосными героическими картинами а-ля «строительство комсомольцами узкоколейки». Перед глазами почему-то маячила та девушка, Лена, и ее парень, незадачливый здоровяк Лешка… который узнал что-то нехорошее о председателе тамошнего колхоза. Интересно, что? А, впрочем, не интересно… Куда интереснее…

Так я и уснул…

А когда проснулся, в глаза било яркое утреннее солнце! Лето продолжалось… Лето! Эх… Но, статья-то… статья…

Внезапно пришла идея – попросить помочь со стаей Сергей Плотникова! Того самого, которого я со статьей подставлял… Да-да, подставлял – так уж и выходило. А Плотников, между прочим, мне помогал! С тем же фотоаппаратом. И обещал отпечатать фотки!

С кухни пахло яичницей с луком! Послышался голос мамы:

– Саш, вставай! Вставай, на работу опоздаешь, – и чуть тише, словно самой себе: – Подумать только – сын вырос, уже работает!

Не опоздал! Ну, разве что минут на пять – семь – пока ждал трамвая. Пришел, переоделся, и все ждал, когда Николай Семенович напомнит про статью… А его не было! Срочно вызвали в обком, на очередное совещание.

Вот повезло-то!

– Саш! Ты что тут прохлаждаешься? – высунулась из подсобки завхоз Людмила Ивановна. – Федя остатки тиража привез! Давайте, развозите! Завтра ж новый!

И поехали мы с Федей по всему городу на старом пятьдесят третьем ГАЗоне! Сначала – на почтамт…

– Да что у вас, парни, лоток-то совсем не скользит?

– Воск кончился!

– Так купите!

Потом – по киоскам…

– Ой, Сашенька! А мы вас после обеда ждали… Давай, давай, милый, клади сюда…

Последний киоск находился на проспекте Маяковского у дома номере сорок. Где жила Метель – Марина… Там же располагался и музыкальный магазин «Мелодия», у которого уже змеилась очередь. Видать, что-то выбросили…

– Чуваки, что дают? – едва ГАЗон остановился светофоре, я высунулся из окошка.

– «Бони Эм» допечатку выкинули! «Ночной полет на Венеру».

Да уж, знаем мы советскую распечатку… Без «Распутина», ага!

Выгрузив последнюю пачку, мы покатили обратно.

– Тебя, может, домой, завести? На обед… – крутя баранку, предложил Федор.

Я отмахнулся:

– Не, в кафешке перекушу.

– Ну-у, было бы предложено!

Домой не хотелось. Вернее, было некогда. Нужно было караулить Плотникова. Тот ведь был репортер – вполне мог куда-то свалить по заданию редакции.

Повезло. Сергей оказался на месте.

Два старых конторских стола, две настольные лампы, большой потрет Ленина, «Утро в сосновом лесу» Шишкина, глянцевый календарь за позапрошлый год со знойной красоткой в бикини.

– Привет, Сереж… Как фотки, отпечатал уже?

– Да! Вон, смотри, – пожимая мне руку, Плотников кивнул на соседний стол, заваленный фотографиями. – Ничего так вышли, я несколько отобрал. Вечером, если не возражаешь, покажу шефу.