Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 48 страниц)

Мы отправились на главную площадь города, на которой ещё издали была видна мерцающая разноцветными огнями нарядная елка, громко играла музыка. На углу, неподалеку от исполкома, изрядно подвыпивший Дед‑Мороз в компании разбитной Снегурочки наяривал на гармошке «Миллион алых роз», а бдительный страж порядка в парадной форме внимательно приглядывал за ним.

– Ой, Наташка!

– Леночка! Светка!

Наташины школьные подруги бросились обниматься, забрасывать её классическими вопросами «А ты где?», «Куда поступила?», «Как учеба?» и совсем тихо: «А что это за парень…». Наташка представила меня, потом немного поболтали и пошли дальше. Очень скоро нарвались на Гребенюка с Валентиной. Именно «нарвались», потому что те двигались очень активно.

– О‑о, Ребя‑ата, а мы вас тут заждались. – обрадовался Сергей и, протягивая бутылку «Абрау‑Дюрсо», пошутил. – Хотя, шампанское, кажется, не успело нагреться.

Пили прямо из бутылки по очереди, стараясь не обрызгаться пеной, пели песни, кидались снежками, валялись в снегу пока не почувствовали, что замерзли. По пути домой зашли с Наташей в какой‑то подъезд, погреться. И долго там целовались…

На следующий день мы сходили в кино, в «Ударник». Взяли билеты на последний ряд… и снова стали целоваться. Я даже не помню, какой был фильм. То ли «В джазе только девушки», то ли «Мы из джаза»…

Наташа уехала вечерним рейсом, чтобы второго числа уже быть в Ленинграде. Ничего не поделаешь, сессия. Я проводил ее до автовокзала и долго смотрел вслед отъезжающему «Икарусу». Стало как‑то грустно, да и вообще… Хорошо, хоть завтра уже на работу! «Новогодние каникулы» те времена были только у школьников и учащихся ПТУ.

Зашел по пути в булочную, купил свежий хлеб и пошёл домой. В дворе, несмотря на позднее время у подъезда на лавочке сидели бабушки и что‑то активно обсуждали.

– А Вера‑то и говорит, хорошая девушка, не вертихвостка! Самостоятельная и строгая.

– Ой, Филимоновна, уморила! Это та сюплюшка‑то строгая?

– Так Вера сказала. Еще добавила, что такая жена ее Сереге‑то и нужна!

– Хо! Да ты Верку‑то больше слушай.

Известные наши домовые сплетницы…

Меня как током ударило! Штирлиц! Я, наконец, поймал мысль и быстро направился к бабулям.

– Авдотья Степановна, Нина Филимоновна, с Новым годом!

– И тебя Сашок, и тебя! Что, хлеб‑то есть в булочной?

– Да, уже привезли…

– Ой, и нам надо бы, а то прошлогодний закончился.

– Так я сейчас сбегаю, пока не закрылось, – с готовностью предложил я, стараясь расположить к себе соседок. – Кому что взять?

Быстро определились с ассортиментом и количеством, вручили мне авоську и, взяв на сохранение мою покупку, с радостными напутствиями «осторожно через дорогу переходи» отправили в магазин. Обернулся я быстро и раздал всем горячую выпечку, не взяв с них не копейки. Заявив, что это как будто бы подарок от Деда Мороза.

Ну ты, Саня, и выдумщик, – обрадовались бабульки, с удовольствием нюхая ещё горячий хлеб.

– Тетушки, – начал я игру в Штирлица. – Тут Зоя Степанова с Викторией Ивановной и Серафимой Петровной про какого‑то мужика спрашивали.

– Что за мужик? – насторожились старушки.

– Да такой… В плаще старомодном, синем, в петушке вязаном… Симаковых спрашивал.

– Так нет же Симаковых…

– Вот он и спрашивал, – многозначительно произнёс я. – Он еще как‑то в начале декабря заходил. Может, встречали?

– А, кажись, видала такого в окно, – вспомнила Авдотья Степановна. – Да, да, в начале декабря как раз и видала, в окно! Из нашего подъезда как раз выходил… Ну, как раз от Симаковых.

Не зря я подстраховался. Вот как. Теперь надо закрепить эффект.

– Говорят, родственник их, из Челябинска, – скучным голосом добавил я. – Он и вчера заглянул! Но, опять, похоже, впустую…

– Да, ходит и ходит, – подхватили соседки. – Только глаза всем мозолит.

– Ладно, тетушки, еще раз с Новым Годом! Пойду.

«Запоминается всегда последняя фраза», подумал я закадровым голосом Копеляна из бессмертного фильма «Семнадцать мгновений весны».

Газету «Заря» в городе выписывали многие. Прочитав объявление, сердобольные бабуси, наверняка позвонят в редакцию и расскажут о родственнике Симаковых из Челябинска. Геологи Симаковы жили на пятом этаже в нашем подъезде, и уже полгода работали в Африке.

На какое‑то время брошенный мной слух направит расследование Метелкина по ложному следу. Надеюсь, что надолго. А потом, «или осел сдохнет или падишах».

* * *

Новогодние праздники пролетели быстро, и при первой же возможности я напросился на задание.

– Что еще за «Дом творчества», – Николай Семенович поначалу не понял, о чем идет речь, но быстро вспомнил. – А‑а‑а! «Новые веяния». Ну, сбегай, посмотри. Глядишь, на статью и насмотришь. «Лейку» возьми!

«Лейкой» редактор именовал вообще любую фотокамеру, еще с военных лет.

– Только ты там особо не задерживайся, – предупредил Николай Семенович. – В три часа профсоюзное собрание. Вопрос серьезнейший, попрошу быть без опозданий.

– Успею, Николай Семеныч! Когда я не успевал?

«Дом творчества молодежи» располагался на улице Мечникова, неподалёку от центра, в бывшем здании клуба фабрики «Монолит». Фабрика построила новое здание, а старое отдали под «Дом творчества», которое сейчас полным ходом ремонтировали силами комсомольцев‑активистов. Рядом, в проулке, стояли автокран и показавшийся мне знакомым грузовой «ГАЗон» с ярко‑голубой кабиной.

Конечно, с Костиком Весниным, Весной, мне встречаться не очень‑то хотелось, но, там ведь были и другие люди. Тем более, насколько я знал, несмотря на ремонт вовсю проходило прослушивание кандидатов на вступление в клуб. А желающих было много. Еще бы, им ведь были обещаны концерты! И не какие‑то там левые квартирники, а самые настоящие, с залом, с билетами, с легальным гонораром!

Для прослушивания была создана комиссия, оценивающая не только музыку, и тексты песен, но и поведение музыкантов на сцене и их внешний вид.

Когда я вошёл в зал, там как раз настраивала инструменты очередная группа.

На первом ряду, с чувством полной ответственности к выполнению поставленной задачи, сидели шесть солидных дяденек и тетенек, в костюмах и строгих платьях. Весны среди них не было. В конце зала располагался звукорежиссерский пульт, за которым сидел худосочный длинноволосый парень в джинсовке, показавшийся мне знакомым. Он обернулся… Блеснули очки…

– Леннон?

– О! Саня! Привет.

– Ты что же теперь звукач? – удивился я.

– Так я же технарь! – Виталий горделиво приосанился. – И музыкант к тому же, А здесь, между прочим, у меня официальная должность. Оклад! И еще премии обещали. Ладно, сейчас закончим, поговорим. Пока садись, посмотри, послушай…

На сцене музыканты закончили настраивать инструменты и ударник дал палочками отсчет…

Грянул бодренький такой рок‑н‑ролл! Пискнула «Вермона»…

– Желтые листья, желтые листья… – запел в микрофон басист, бывший тут и за вокалиста.

Ничего так, живо! Даже драйв есть. Вот только текст… Говоря откровенно, кроме желтых листьев ни черта не разобрать! Да и так часто повторяются, что вызывают оскомину.

– Желтыее‑е ли‑и‑ис‑тья!

Стоп, стоп! А, кажется, я их знаю! Барабанщика так точно. Это ж Леша, Алексей, пострадавший от бандитского нападения водитель из «Золотой нивы»! Судя по всему, вылечился, наконец. Что ж, слава Богу.

Ну да, они! Вон и название на «бочке» все то же, ВИА «Веселые сердца». Что сказать? Молодцы, товарищи колхозники!

Дальше пошел блюз. Длинный и тягучий, как жевательная резинка. Но‑о… хорошо, хорошо… и соло на гитаре классное! Но вот, текст, текст… Невзрачные какие‑то слова, квелые. Кстати, как у Весны!

Эх, им бы классику петь, что ли… Или тут надо только свое? Да, наверное…

Ага, закончили…

– Товарищи, не уходите!

В зале поднялся лысеющий дядечка лет сорока, в очках и в черном костюме с галстуком. По виду типичный такой бюрократ. А, если он еще и какой‑нибудь музыкант… из той же музыкальной школы… Ох, не завидую я ребятам!

Он взобрался на сцену и протянул руку в сторону сидящих с непроницаемыми лицами членов жюри.

– Я, как председатель комиссии… так сказать, образно выражаясь, от лица всех…

Вот именно про таких Маяковский и писал «я волком бы выгрыз бюрократизм!»

– Так вот, по музыке, по музыке, я скажу… образно выражаясь…

Боже, он еще и картавил, правда, слегка. Но, как тяжеловесно излагал мысли!

– Ничего музыка, ничего… ничего плохого не скажу… Мне лично понравилось, образно выражаясь… Вот и товарищи подтвердят…

Понравилось? Одна‑ако!

– Эти вот, образно выражаясь, отсылки к Эллингтону… к Майлзу Дэвису… И даже я услышал нотки Гершвина, образно выражаясь, этакие ростки…

Ага‑а! Эллингтон, Гершвин… Да он, похоже, джазмен!

– Хорошо, хорошо по музыке. Образно выражаясь, неплохо. Этот вот четырехтактный блюз, классика… Вы духовую секцию ввести не хотите? Напрасно. Был бы такой хороший джаз‑рок, образно выражаясь… В общем, по музыке у нас претензий нет. А по текстам… По текстам скажет Мариэтта Альбертовна!

В зале поднялась высокая тетка в длинном черном платье и с прическою «мелкий бес». Голос у нее был громовой! Верно, если б хотела, могла бы петь без микрофона.

– По стихам скажу так! – прогрохотала Мариэтта Альбертовна. – Нет здесь никаких стихов. Одни тексты. Ищите поэта! Или играйте инструментальную музыку…

Музыкантов я отыскал на улице. Те понуро грузили аппаратуру в 53‑й «Газон». Тот самый, с голубой кабиной.

– Парни, привет! Здорово, Леша.

– Саня? – постав «бочку» в кузов, Алексей грустно улыбнулся. – А нас прокатили сегодня.

– Я видел, – кивнул я. – Был там. Мне показалось, не всё потеряно. Если учесть замечания…

– Предлагаешь ввести духовую секцию? – хохотнул ударник, и все дружно загудели.

И где мы им поэта найдем, – сказал Лёха, когда все успокоились. – Классику, видишь, нельзя. Надо, чтоб свое было.

– Положим, есть у меня знакомый поэт… – предложил я. – Если хотите, могу устроить.

– Хотим? – с надеждой в голосе чуть ли не прокричал Лёха. – Да конечно! Но…

– Настоящий поэт, не сомневайтесь, – заверил я. – В прессе печатался. Тексты, что надо!

Музыканты переглянулись.

– Ты познакомь нас! – Алексей азартно потер руки. – Он, как, согласится?

– Думаю, да, – улыбнулся я и подмигнул. – И… вообще‑то это девушка.

Записав телефон, я попрощался с парнями и вернулся в клуб. На широком крыльце «Дома творчества» дожидался Виталик‑Леннон. Накинув на плечи зимнюю куртку, парень зябко ежился и курил «Родопи».

– Что, в парк‑то ходит кто? – спросил я.

– Холодно сейчас. Снег. Теперь уж весной… Да, кстати, о Весне, – Виталик выпустил струйку дыма. – Его нынче в ментовку вызвали. Какого‑то его приятеля замели, что ли…

Приятеля… Ясно, о ком речь! Костян. Думаю, он все же узнал меня тогда, в ресторане. А, впрочем, черт с ним…

– Ладно, Виталик, – я протянул руку. – Пора мне. Рад был увидеться.

– И я… Ты заходи на концерты! У нас интересно будет.

– Зайду.

Я глянул на часы. Черт! Без двадцати три! Добраться в редакцию на общественном транспорте я уже не успевал. А опаздывать на собрание не хотелось! Обещал же вовремя быть.

Холодея, я выскочил на улицу Мечникова и замахал рукою… Такси! Такси! Ага… вот, кажется…

Повезло! У тротуара, рядом со мной, остановилась бледно‑желтая «Волга» с шашечками и зеленым огоньком.

Слава Богу!

Усевшись, я назвал адрес.

Поехали.

Таксист крутил радио…

– Услышать сердце челове‑ека возможно только в тишине… вывод на орбиту Венеры… при взрыве в Парижском метро было убито три человека и ранено девятнадцать… ТАСС сообщает; два энергоблока Ленинградской атомной электростанции остановлены для планово‑предупредительного ремонта…

Черт!

Я дернулся. Ну, почему Ленинградской‑то? Надо же было Чернобыльскую остановить! Чернобыльскую!

Глава 18

К назначенному времени все‑таки опоздал. Но мне повезло. Собрание перенесли, так как главного редактора срочно вызвали на совещание. Поэтому, когда я вернулся, все спокойно занимались своими делами, точнее, торопились со сдачей статей.

– Александр!

Я обернулся.

На пороге стояла Вероника Тучкова, она же Гроза. В руках она сжимала аккуратно сложенные листки, а ее обычно ясные глаза были потуплены и полны грусти.

– Можно? – тихо произнесла гостья.

– Вероника! Конечно, заходи. Какими судьбами к нам?

– Я стихи принесла… – скрывая неловкость ответила Гроза. – Николай Степанович сказал, чтобы еще несла… на публикацию.

– Вот и отлично! – обрадовался я. – Николая Степановича правда сейчас нет, он на совещание ушел. Но давай мне свои стихи, я займусь этим лично. Постараюсь часть третьей полосы выделить, там как раз пусто.

Она молча протянула мне смятые листки. Я прочитал. Стихи были пронзительные, как всегда о хрупкости, о внутренней свободе, о тихом сопротивлении серости.

– Сильные вещи, – искренне сказал я. – Намного сильнее того, что я слышал от Весны в его «обработанном» варианте.

При этом имени она вздрогнула, словно от удара. И едва не заплакала.

– Что такое?

– Весна… Он… он везде стоит у меня на пути, Александр, – голос ее дрогнул. – В «Доме творчества» он теперь председатель комиссии по текстам. Мои стихи он называет «упадническими» и «не соответствующими духу советской молодежи». А вчера… вчера он прямо заявил, что пока он там, мои стихи никто и никогда не услышит.

Она смахнула с ресниц предательскую слезинку.

– И тусовка… Все, с кем я раньше общалась, теперь смотрят на меня как на прокаженную. Говорят, Весна предупредил, что тот, кто со мной общается, тоже будет иметь проблемы. Я осталась совсем одна.

Я сжал кулаки. Вот мерзавец! Сначала он просто украл ее стихи, а теперь еще методично уничтожает ее как поэта, пользуясь своей новой властью.

– Вероника, слушай меня внимательно, – я посмотрел ей прямо в глаза. – Веснин самозванец, шелуха, пыль на ветру. Его власть над парочкой провинциальных музыкантов и запуганными хиппанами весьма хрупка. Вот как мы поступим.

– «Заря», это конечно хорошо, но нужно расти дальше, – я взял со стола потрепанный номер журнала. – Вот твой настоящий рубеж, журнал «Юность». Пора выходить на всесоюзный уровень. Твои стихи должны читать в Москве, в Ленинграде, а не прятать их здесь, в провинциальном Зареченске, от обиженного плагиатора. Нужно опубликоваться в «Юности».

В ее глазах мелькнула искра надежды, тут же погасшая.

– Но… «Юность»… Такой солидный журнал? Это же невозможно! Меня там никто не знает.

– Знают ли там тебя не важно, – заверил я. – Важно какие у тебя стихи. А они гениальны. И у меня есть кое‑какие связи. Один мой знакомый, Андрей Олегович, там работает. Я поговорю с ним. Мы отправим твои стихи. Оформим все правильно, с сопроводительным письмом от редакции.

С Андреем Олеговичем я был знаком еще с детсадовского возраста, правда в прошлой жизни. Сейчас ему должно быть лет двадцать, но вроде уже в этом возрасте он работал в «Юности». Правда, на какой должности не вспомню… вряд ли большой. Но все равно напишу ему. Поможет.

– Правда? – окрыленно прошептала Гроза.

– Абсолютно, – широко улыбнулся я и подмигнул. – А Веснин пусть отправляется ко всем чертям. Его власть заканчивается за пределами Зареченска. А твои стихи… твои стихи должны лететь. Давай, выбери три самых сильных, самых мощных. Мы отправим их сегодня же.

Она выпрямилась, подбородок ее вздернулся. И я снова увидел ту самую Грозу, с которой впервые встретился в парке.

– Хорошо, я вернусь через час, – сказала она. – У меня дома есть то, что надо. И… спасибо вам, Александр. Вы не представляете, как это для меня важно.

– Это важно для поэзии, Вероника, – поправил я ее. – А таких, как Весна, рано или поздно смоет дождем. Помни это.

Она кивнула и вышла.

* * *

После ухода Грозы я планировал заняться статьей, но зашла Людмила Ивановна и сунула мне пачку писем.

– На вот, Николай Степанович сказал разобрать. Там много тебе адресовано.

Пришлось отложить все дела и сесть за письма. Решил рассортировать их на три стопки: «к исполнению», «в номер» и «в архив». Я распечатывал конверт за конвертом, а стопка «в архив» почти не росла.

«Уважаемый редактор! Пишет вам работник Завода приборов из Свердловска. Прочитал вашу статью и не могу не высказаться…»

Я поморщился. Статью об отцовском изобретении еще не публиковали, значит, читатель имел в виду один из моих футуристических очерков. Я уже хотел отложить письмо, но фраза дальше заставила замереть:

«…Вы описали принцип стыковки модулей на орбите с помощью электромагнитов. Я слесарь‑монтажник, и у меня есть идея, как упростить эту систему. Прилагаю схему…»

Схема была начерчена на листке в клетку, линии дрожали, но в расчетах чувствовалась уверенная рука практика. Идея и впрямь была гениальной в своей простоте. Это бы отцу передать, чтобы глянул своим наметанным взглядом. Я отложил письмо в сторону и вскрыл следующее.

«Здравствуйте! Пишет вам учительница из деревни Подгорное. После ваших статей наш кружок радиоэлектроники собрал макет „умного“ термоса, который поддерживает температуру чая…»

Термос? Серьезно? Я улыбнулся, но тут же поймал себя на том, что мои собственные статьи, написанные в жанре легкой фантастики, кто‑то воспринимает как руководство к действию. Эти люди не ждали указующего перста сверху. Они брали и делали, вдохновленные идеей.

Третье письмо было из Куйбышева от инженера‑строителя:

«…В связи с обсуждаемыми в вашей газете возможностями кооперативов, просим разъяснить: можем ли мы, группа инженеров, организовать частное проектное бюро для разработки типовых проектов гаражей и садовых домиков? Куда обращаться? Нужны ли разрешения от парткома по месту основной работы?»

А вот это уже было интересно. Письмо было пропитано не праздным любопытством, а деловой хваткой. Люди уже не просто размышляли о переменах, они прощупывали почву, искали лазейки в системе. Мой НЭПовский манифест, осторожный и завуалированный, они читали как прямое руководство.

Следующая пачка писем оказалась совсем иной. Конверт за конвертом, все с одинаковыми вопросами, отражающими разную бытовую конкретику.

«Уважаемая редакция! После вашей статьи о кооперативах мы с женой задумались…»

«…группа инженеров хочет организовать вычислительный центр…»

«…можно ли легально сдавать внаем свой личный автомобиль?..»

Я откинулся на спинку стула. Вопросов все больше. Нужна инструкция. Закон. Руководство, как поступать в том или ином случае, содержащее четкие и понятные формулировки, соответствующие закону, чтобы открываемый бизнес не загнулся на второй же день и люди, желающие дать стране качественный товар, не разочаровались, погрязнув в бюрократических ловушках. Одной журналистской статьи будет мало. Требуется официальный комментарий. Голос сверху. Авторитетный.

Мысль оформилась мгновенно. Серебренников.

Тот самый человек из обкома, который когда‑то похвалил мои «прогрессивные взгляды». Чиновник, курирующий идеологию. Для него подобный разъяснительный материал – возможность застолбить за собой образ партийного реформатора, идущего в ногу со временем. Нужно лишь преподнести это ему как его собственную инициативу.

Я взял блокнот и быстро набросал план:

«В редакцию поступают многочисленные обращения трудящихся, заинтересованных в развитии кооперативного движения и индивидуальной трудовой деятельности… В связи с отсутствием чётких разъяснений на местах… просим дать комментарий о перспективах… и разъяснить порядок действий…»

Вопросы к нему лежали на поверхности. Конечно же рассказать людям, какие первые шаги нужно сделать? Сохраняются ли за ними социальные гарантии? Как избежать нарушений законодательства?

К тому же под предлогом получения этих комментариев можно переговорить с Серебренников и по поводу кое‑чего другого. Например, Чернобыльской АЭС…

Только бы он был у себя и принял.

– Людмила Ивановна, – крикнул я. – Николай Семенович пришел?

– Пришел, – раздалось через стенку.

Отлично!

Я подошёл к телефону‑вертушке, снял трубку и набрал номер главного редактора.

– Николай Семенович, у меня созрела идея для одного стратегического материала. Потребует согласования на самом высоком уровне. Можно к вам?

* * *

Вечер. Я сидел дома, дописывал план статьи про кооперативы. Хоть и обещал не таскать работу домой, но плановый материал никто не отменял, да еще много времени ушло на согласование стихов Грозы, так что пришлось нарушить правило.

За дверью послышались шаги и звяканье ключей. Вошел отец, но как‑то медленно, рассеянно. Снял пальто, повесил его на крючок и замер на секунду, глядя в пустоту, с какой‑то странной, застывшей полуулыбкой.

– Пап? Ты как? – спросил я, откладывая ручку.

Сразу подумал, может опять сердце прихватило? Все‑таки после новогодних праздников, нагрузка была будь здоров! И жирного много, и спиртного… да еще на работе забот полон рот.

Отец вздрогнул, словно очнувшись, и посмотрел на меня.

– Саш… Да ничего, вроде, нормально. Просто устал.

– А чего такой задумчивый?

– Да вот, идиотский случай приключился…

Мама вышла из кухни, вытирая руки о фартук.

– Матвей, что случилось? У тебя вид какой‑то странный.

– Да ерунда, Надя, – он присел на табуретку и задумчиво начал свой рассказ. – Иду со смены. Как всегда, через ту стройку на Проспектной, срезал. И вот, понимаешь, остановился шнурок завязать. Присел, а над головой свист! И бух! Прямо передо мной, кирпич упал. Раскололся пополам.

В комнате повисла тишина. Мама безмолвно ахнула, схватившись за сердце.

– Господи! Матвей!

– Да говорю же ерунда! Просто неожиданно. Никогда ничего не падало, а тут…

У меня у самого похолодело внутри.

– Пап, ты уверен, что он сам упал?

– Ну конечно сам! – отец пожал плечами. – Или ветер, может. Или рабочие постарались, балбесы, оставили на краю лесов или стены, вот и приключилось такое. Ничего, пронесло. Главное, как вовремя шнурок развязался! А ты, Надь, еще упрекаешь меня постоянно что шнурки слабо завязываю! Видишь, спасло!

Он попытался хохотнуть, но смех вышел сухой, сиплый и совсем не веселый.

Вот так новость! Кирпич. С четвертого этажа. Ни с того, ни с сего… Слишком знакомая картина. И совсем не похожая на случайность. Тут явно кто‑то постарался. Только кто?

Я задумался. Костя арестован. Его банду переловили. Значит, это не они. Кто‑то другой. Кому еще понадобился отец? Думаю, это явно связано и с их с Колей Хромовым разработками.

Выходит, есть кто‑то еще. Кто‑то, кто знает маршрут отца. Кто‑то, кто действует аккуратно, без лишнего шума, подстраивая «несчастный случай». И этот кто‑то должен быть немедленно схвачен, пока не приключилось самое страшное.

Отец поел без аппетита и молча. Я понял, что настроение у него сейчас на нуле, поэтому попытался немного отвлечь его. Тем более нужно было кое о чем переговорить.

– Слышал новости? – начал я издалека. – ТАСС сообщили об остановке энергоблока на Ленинградской АЭС.

– Э‑э, нет. А что там?

– Говорят, для планово‑предупредительного ремонта. Как ты думаешь, это надолго?

Отец хмыкнул, наливая себе чай.

– Саш, я тебе больше по металлу и схемам, а не по энергетике. Но… если уж остановили, значит, по уму делать будут. Месяца на два, не меньше. А то и на все три.

Я знал, что отец встречается с Серебренниковым, отчитывается об этапах работы со своим ТКСС‑1. А значит может между делом и про АЭС поговорить.

– А представь, – я сделал вид, что просто размышляю вслух. – А если бы не Ленинградскую вывели в ремонт, а, скажем, Чернобыльскую?

Отец посмотрел на меня с легким удивлением.

– Чернобыльскую? А с чего бы? Та, вроде, новая.

– Новая‑то новая, пап, но вот, смотри, – я придвинулся ближе, изображая деловой интерес. – Ленинградская, она надежней, старая лошадка, все ее минусы давно известны, взяты на учет и контроль. А вот на новых станциях, с их новыми реакторами… там могут быть системные ошибки, непросчитанные риски. Стоит ли ждать, пока они проявятся? Может, экономически выгоднее вложиться в модернизацию самой перспективной, но и самой потенциально опасной станции сначала? Чтобы потом не платить в разы больше?

Я видел, как взгляд отца поменялся. Рассеянность и испуг уступили место профессиональному азарту. Его инженерный ум зацепился за задачу.

– Системные ошибки… – он задумался, водя пальцем по столу, словно рисуя схемы. – Ты хочешь сказать, превентивные меры?

– Именно! – обрадовался я. – Реконструкция Чернобыльской АЭС не трата денег, а стратегическая экономия. Там выше КПД, больше зона покрытия, но и выше риски, которые нужно нивелировать в первую очередь.

Отец уже совсем оживился. Он встал, достал с полки блокнот и карандаш.

– Так, погоди… КПД… Стоимость перераспределения энергопотоков при остановке Ленинградской и при остановке Чернобыльской… Учитывая логистику, потери в сетях… А если брать не только экономику, но и фактор безопасности… Да, тут есть над чем подумать.

Он уставился в блокнот, полностью уйдя в расчеты. Мама, видя, что он отвлекся от пережитого ужаса, с облегчением вздохнула и подлила ему чаю.

– Знаешь, Саш, – отец поднял на меня взгляд, в котором снова горел знакомый огонек изобретателя. – А это интересная задача. Нестандартная. Я, пожалуй, покручу это. Может, и вправду, удастся вывести красивую формулу. Доказать, что иногда лучше перестраховаться, чем потом расхлебывать.

– Вот и отлично, пап, – я улыбнулся. – Буду ждать твоих расчетов.

И это и в самом деле было так. Его расчеты смогли бы убедить людей в больших кабинетах, что нужно обратить внимание на кое‑что другое. И прежде всего, я делал ставку на Серебренникова. В прошлый раз сработало, через статьи. Кто знает, может сработает и сейчас, через отца?

* * *

На следующее утро я пришел на стройку до начала рабочего дня, чтобы осмотреть все до того, как там появятся рабочие. Повсюду высились строительные леса, горы песка, валялись куски бетона и кучи кирпичей. Рабочие еще не начали смену. В восьмидесятых, попасть на стройплощадку было проще простого, не так как в будущем. Перепрыгнул символический заборчик, и уже тут.

Я осмотрелся. Ага, вот и натоптанная тропинка, по которой сокращали путь жители расположенных поблизости домов. Надо признать, здесь путь был значительно короче, чем через проулок на Гагарина, где фонарь часто не горит, темно, да и грязно бывает. А тут заботливые строители даже настил бросили через замерзшую лужу, чтобы люди не поскользнуться и не падали.

Я поднялся по шатким лесам туда, откуда, по словам отца, упал кирпич. Настил был грязным, усеянным обломками и окурками. Я осмотрел место.

Никаких кирпичей у края не лежало. Да даже если бы и лежал, то точно бы не упал вниз, ни от ветра, ни от иных случайностей – рабочие предусмотрели широкий защитный бортик из досок. Техника безопасности.

– Случайно бы не упал, – задумчиво произнес я. – Если только бы сам не перепрыгнул. Или не помогли…

На четвертом этаже свежая кладка была, раскурочена, как будто кто‑то специально выковыривал кирпич из стены.

Я посмотрел вниз, на аккуратную площадку внизу, куда он приземлился. Идеальная траектория. Если бы отец не остановился…

Значит и в самом деле кто‑то скинул.

Осталось выяснить кто.

* * *

В редакцию я пришел основательно продрогшим. Бродить по стройке в морозный день, то ещё удовольствие. Растирая озябшие пальцы я с удовольствием взял в руки протянутую Серёгой кружку с горячим чаем исделал осторожный глоток. Потом было традиционное обсуждение планов работы на день и, дождавшись, когда Плотников ушел сдавать материал в типографию, а Людмила Ивановна углубилась в вязание, я снял трубку и набрал номер.

– Алло? – голос Сидорина, не смотря на ранний час, был ровным и деловым.

– Андрей Олегович, это Воронцов. Мне нужно срочно встретиться.

Короткая пауза.

– Проблемы?

– Да, – коротко ответил я. – Надо поговорить. В обед. Кафе «Снежинка», на Кирова устроит?

– В обед не смогу, совещание намечено. Давай через час, – без лишних вопросов ответил он и положил трубку.

Ровно через час я сидел за столиком в углу «Снежинки», нервно размешивая остывающий кофе. Сидорин появился бесшумно, как всегда. Присел, заказал минералки и, сделав глоток, уставился на меня своим пронзительным, ничего не выражающим взглядом.

– Ну?

Я выдохнул и выложил все: про кирпич, про стройку, про свои подозрения, что это не случайность, а организованное покушение. Говорил сжато, без эмоций, констатируя факты.

Сидорин слушал, не перебивая.

– Ты уверен, что это не паранойя на фоне стресса? Сам понимаешь, стройка место опасное. Там не только кирпичи падают. В прошлом году вон троих плитой придавило. Громкое дело было.

– На четвертом этаже, Андрей Олегович, в месте, где стена уже закончена, кирпичи не оставляют, – возразил я. – Тем более из свежей кладки они сами не выколупываются. Кто‑то там стоял и ждал, когда мой отец пойдет своей привычной дорогой. А потом скинул.

Он кивнул, его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах я увидел проблеск интереса. Смертельно опасного, профессионального интереса.

– Твои подозрения имеют право на существование, – тихо произнес он. – И дело тут даже не в том, что он твой отец. Дело в том, чем он занимается. После встречи в обкоме и разговора со Серебренниковым, его разработки, а также работа Хромова, попали в поле зрения… определённых людей в Москве. Очень влиятельных людей. Вопросы связи и, тем более, эта фантастическая «Сеть» Хромова, это стратегический интерес общегосударственного масштаба.

Он сделал еще глоток минералки.

– В таких случаях любая угроза для изобретателя, даже потенциальная, подлежит немедленному купированию. Официально милиция, конечно, ничего не сделает, ты прав, нет состава. Но неофициально…

Он не договорил, но смысл был ясен.

– Значит, поможете? – с надеждой выдохнул я.

Сидорин кивнул.

– Считай, что вопрос взят в проработку. Мы найдем этого «каменщика». Потому что это явная диверсия против государства. А с диверсантами у нас разговор короткий.

Он встал, оставив на столе деньги за воду.

– Как что‑то станет известно сообщу. Жди звонка. И, Саша… никому ни слова. Пусть все выглядит как есть. Твой отец не должен нервничать.

Я кивнул, ощущая, как становится легче на душе. Теперь, когда за дело взялся профессионал, можно только посочувствовать тому, кто решил поиграть с моим отцом в падающие кирпичи. Почти.