Текст книги "Курс на СССР. Трилогия - Тим Волков, Андрей Посняков (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

– Да, запомнил я там одного ярого противника, – задумчиво вспоминал Коля. – Я ещё подумал, причем здесь наука, технический прогресс и нарушение устоев социализма. Едва не задал этот вопрос, но твой отец вовремя меня одернул.

– Да, у отца чутьё на провокационные вопросы, – улыбнулся я. – А то неизвестно как бы всё это повернули. Могли бы не только проект заморозить, но и из партии шугануть.

Коля так широко раскрыл глаза, что мне стало его искренне жаль. Да, понимаю, в то время исключение из партии было равносильно гражданской казни. Исключенный из партии человек становился изгоем и мало кто находил силы хотя бы просто жить.

– Ты главное не волнуйся, – улыбнулся я, пытаясь его успокоить. – Я постараюсь что‑нибудь придумать.

А что придумать? Сообщить Сидорину? Черт, во ведь новости… И в самом деле, если телефоны в первый день продаж начнут выходить из строя тут такое начнется! Кому нужны бесполезные кирпичи, которые не работают? Сарафанное радио сделает свое дело – телефоны перестанут покупать. А комиссия, что дала одобрение… она скорее всего просто спихнет весь провал на отца и Колю. И дадут им срок… за дискредитацию советской власти и попытке подорвать строй…

– Я обязательно что‑нибудь придумаю, – более решительно сказал я.

– И чем скорее, тем лучше, – попросил Коля.

Коля собрал книги и отказался заходить к нам домой, хотя я заманивал его вкусным ужином. Конечно, у него же теперь есть собственная комната и заботливая старушка, которая к тому же, как оказалось, довольно‑таки вкусно готовить из продуктов, которые ей регулярно приносит Коля. Этакая взаимовыручка.

Ещё подходя к двери, я услышал громкий звонок телефона. Быстро открыв дверь я схватил трубку.

– Алло?

– Александр? – в трубке прозвучал тревожный, старческий голос, который я сразу узнал. Иван Михайлович, дед Наташи. – Это ты?

– Да, Иван Михайлович, – ответил я, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Он замолчал, словно собираясь с мыслями. Мне показалось, что в его тоне что‑то было не так. К тому же, он никогда не звонил мне домой.

– Саша, скажи честно… – старик говорил медленно, как бы тщательно подбирая слова. – Наташа у тебя?

Ледяная тяжесть мгновенно сдавила грудь в предчувствии беды.

– Нет, – выдавил я, и мой собственный голос показался мне чужим. – Я… я ее с того самого дня не видел. Что случилось?

Из трубки донесся тяжелый, сдавленный вздох.

– Вот ведь… – прошептал Иван Михайлович. – Звонила сейчас ее подружка, Ленка. Спрашивала, где Наташа. Сказала, что они вместе уезжали из общежития на выходные домой. Она видела, как Наташа села на поезд. А вчера она должна была вернуться! Вчера вечером! Сегодня у них был зачет, а Наташа так и не появилась. Вот я и подумал, может она у тебя…

Я попытался осознать, что сказал Иван Михайлович. Получается, что почти три дня никто не знает, где находится Наташа. Я попытался отогнать накатывающуюся панику, но сам понимал: она пропала.

– Иван Михайлович, вы уверены? – с надеждой спросил я, хотя понимал, что Наташа не из тех, кто заставит деда переживать зря, не предупредив. – Может, к кому‑то заехала?

– Нет, Саша, – решительно возразил старик, но его голос дрогнул. – Она бы позвонила! Обязательно бы позвонила… Я уж и в милицию звонил, дежурному. Говорят, «рано бить тревогу, взрослый человек, наверное, задержалась». А у меня сердце чует… Чует недоброе!

Мое сердце тоже почуяло недоброе.

Глава 10

Наташа пропала! Как это могло произойти? В голове не укладывалось, что в Советском Союзе человек может исчезнуть просто так, бесследно. Если бы произошел несчастный случай, родственникам обязательно сообщили бы об этом. У неё же были с собой документы, вещи какие‑то. Плюс, она всегда возила с собой тетрадку с какими‑то конспектами, чтобы в поезде подготовиться к занятиям. Всегда можно опознать человека по каким‑то особым приметам. Стоп! Стоп‑стоп‑стоп! Это уже вообще какие‑то ужасные предположения. Надеюсь, как раз опознавать никого не придётся.

В конце концов, она могла просто поехать не домой, а к кому‑то в гости. Может парня себе нашла, и поэтому не стала ничего говорить подружке. А Ленка просто запаниковала раньше времени. В это не хотелось верить, но, как вариант, вполне возможен. Хотя нет. В этом случае она обязательно предупредила бы деда, зная о его больном сердце.

А что если её похитили по приказу Метелкина? Он же наверняка знает о моем отношении к Наташе, вот и воспользовался случаем припереть меня к стенке, поставить в зависимое положение и шантажировать… Стоп! Конечно, агент Вектор может возомнить себя всесильным мафиози, но не до такой же степени, чтобы рисковать своим положением, особенно сейчас, когда на чаше весов стоит вопрос о диверсии возможного технического прорыва СССР.

Нет, сейчас он должен затаиться, стать предельно осторожным, чтобы даже в мыслях ни у кого не возникло, что добропорядочный гражданин Виктор Сергеевич Метелкин, занимающий высокий пост в аппарате ЦК, и есть тот самый агент Вектор, который разыскивается внутренней разведкой. Любая его ошибка может привести к разоблачению и провалу всей группы. Сейчас он не будет рисковать. Хотя гарантии в том, что в скором времени меня не будет поджидать бордовая Волга с очередным сюрпризом.

Интересно, а водитель и охранники тоже шпионы, или они просто сотрудники, работающие в сопровождении Метелкина как сотрудника аппарата? Догадываются ли они о двойной сущности этого человека? Думаю, что они не при чем. Значит, их осталось всего двое: Вектор и Сокол. И они ждут связного с новыми указаниями. И ещё этот «мощный электромагнитный импульс». Смогут ли они использовать его самостоятельно, или для этого нужен специалист?

Если Наташу похитили шпионы, то вся надежда только на Сидорина, кстати, недавно получившего очередное звание старшего лейтенанта КГБ. Думаю, он не оставит без внимания мою личную просьбу о поиске Наташи, учитывая наши с ним общие дела. Надо срочно позвонить ему и сообщить о произошедшем.

Первым делом надо добиться того, чтобы в милиции приняли заявление от Ивана Михайловича о пропаже. А то эти их отговорки, что «она девочка большая, вправе распоряжаться личной жизнью» точно не относятся к Наташе. Она бы обязательно поставила деда в известность. Даже если бы и хотела что‑то скрыть от него, то постаралась, чтобы информация о её поездке «куда‑то» осталась в тайне. Как? Да элементарно, предупредить ту же Ленку, что задерживается по какой‑то причине. Могла бы что‑то наврать, к примеру, что заболела, не может приехать за экзамен…

Мои размышления прервал требовательный звонок телефона. Я посмотрел на часы. Девять часов вечера. Поздновато для обычного светского звонка, значит, что‑то случилось.

– Са‑ань, это тебя! – крикнул отец из комнаты.

Родители сидели в зале на диване и смотрели телевизор. Только что закончилась передача «А, ну‑ка, девушки» и зазвучали позывные программы «Время». Отец держал в руке трубку мобильника, который теперь выполнял роль параллельного телефона.

– Я там возьму, – кивнул я в сторону прихожей, где был стационарный телефон.

Мобильный вещь конечно удобная, можно разговаривать, не вставая с дивана, но заряд батареи небольшой, постоянно приходилось подзаряжать. Так что лучше сэкономить.

– Саша… – раздался в трубке хриплый дребезжащий голос. – Это снова я, дедушка Наташи…

– Добрый вечер, Иван Михайлович, – я понизил голос. – Есть новости?

– Добрый, – ответил он как‑то обреченно. – Прости, что так поздно, но мне просто необходимо с кем‑нибудь поговорить.

– Ещё совсем не поздно, – с замирающим сердцем сказал я, предчувствуя беду. – Давайте поговорим.

– Спасибо, Александр, – мне показалось, что в хрипловатом голосе Ермакова появилась какая‑то, пусть небольшая, надежда. – Странно осознавать, что кроме друга внучки мне и поговорить не с кем.

– Сегодня я много разговаривал по телефону, – начал он издалека. – Я уже позвонил в травму, в морг. Там, слава Богу, ничего…

Я представил, как он набирал номера телефонов, а потом спрашивал и ждал, пока кто‑то, находящийся на том конце провода, проверит по регистрационным книгам наличие запрашиваемого лица. Это долгое дело, учитывая неразборчивые почерки и возможность ошибки в именах при оформлении. Сколько раз на моём опыте было, когда давали сведения однофамильца, и это в век компьютеризации. Что говорить об этом времени.

– Потом сходил в милицию… – в трубке послышалось тяжелое дыхание, и я почувствовал, как Иван Михайлович рукой растирает грудь в области сердца, стараясь облегчить спазм. – Сходил в милицию… и там сказали… сказали, что сейчас идет серия отравлений, ну, в поездах… И вот в Ермилине, в больнице, со станции, с поезда, доставили девушку. Без документов, без денег… И без сознания! Я позвонил… по приметам вроде она… В больнице сказали, состояние стабильно тяжелое. Я… я поеду сейчас… Ермилино – это недалеко, сто двадцать километров не доезжая нас… Я… я потом позвоню, как…

За окном веселый апрельский дождик с вечера барабанящий по крышам, к ночи превратился в самый настоящий ливень. Я представил, как не совсем здоровый пожилой человек за рулем… на нервах, да в такую погоду, ночью, во тьме… Я понимал, что отговорить его не получится, и принял быстрое, единственно правильное решение.

– В милиции сказали, что они завтра личность установят… попытаются установить… – продолжал Ермаков с какой‑то обреченной настойчивостью. – Но, я все же, решил…

– Постойте, Иван Михалыч! Я поеду с вами. Вы… вы можете заехать за мной? Знаете адрес?

– Да, Наташа говорила, – я почувствовал в его голосе надежду.

– Тогда жду вас у подъезда. Заезжайте за мной обязательно!

Я повесил трубку и ненадолго задумался, как сообщить об этом родителям. Разумом понимал, что нельзя говорить правду. Волновать их не хотелось и нужно было срочно что‑то придумать, что‑то такое, что не вызвало бы никаких подозрений. Ну, хотя бы…

– Серега Гребенюк звонил, – заглянув в комнату, сообщил я. – Простывший.

Отец покачал головой:

– То‑то я и смотрю, какой‑то не такой голос.

– Он у матери сейчас… Я загляну, проведаю.

– Давай, – махнул рукой отец, снова повернувшись к экрану телевизора. – Если вдруг лекарства какие…

– Да какие лекарства, Матвей? – хмыкнула мама. – Варенье малиновое! У нас есть, Саша, возьми баночку.

– Да варенье и у них есть, – отмахнулся я. – Пойду, навещу просто. Меня не ждите, ложитесь спать. Я поздно буду, музыку послушаем, поговорим, давно не виделись.

Я быстро взял свитер, надену на спортивный костюм, всё‑таки холодно на улице. Надеюсь, погода сильно не изменится, и я не замерзну без куртки. А куртку лучше не брать, заметно будет, если не висит на вешалке.

Прикрыв за собой дверь, я сбежал по лестнице вниз и сразу увидел стоявший у подъезда темный «Жигуль» – «копейку». Сидевший за рулем Ермаков, заметив меня, моргнул фарами. Я сел рядом. В салоне сильно пахло корвалолом.

Крупные капли дождя пулеметной очередью барабанили по крыше и стеклам, скрипели старые щетки. Свернув на Маяковского, Иван Михайлович прибавил скорость…

– Иван Михалыч, может, я поведу? – предложил я, глядя на его бледное лицо.

– А у тебя права есть?

– Есть, – соврал я с решительным видом.

Здесь, в этом мире, корочек у меня не было, остались там, в будущем, в прошлой своей жизни, зато был большой опыт вождения.

– Ну, сейчас, за город выедем и поменяемся, – не стал упорствовать Иван Михайлович. – И вправду, что‑то я разнервничался.

Разнервничался! Еще бы…

На ближайшей автозаправке я пересел за руль. Дождь по‑прежнему лил, как из ведра, и встречные машины выныривали из мокрой тьмы, словно подводные лодки. Видимость была почти нулевой, и я снизил скорость.

– Иван Палыч, вы про одежду узнавали? – спросил я, чтобы хоть как‑то нарушить гнетущее молчание.

– Да, – рассеянно кивнул старик, внимательно вглядываясь в дорогу. – Сказали, темный свитер, джинсы, темно‑зеленая курточка… Как у нее. Но, так ведь многие ходят.

– Ладно… скоро уже узнаем точно, – сказал я, чтобы обнадежить старика.

Пауза затянулась. Ермаков включил радио, поймал «Маяк»… послышалась популярная мелодия:

Жизнь невозможно повернуть назад,

И время не на миг не остановишь…

«Ну с этим можно поспорить, – ухмыльнулся я. – У меня же, получилось! Хотя и не по своей воле, а просто случайной прихотью судьбы».

…еще идут старинные часы…

Потом по «Маяку» передавали новости: разрыв британских отношений с Ливией, антивоенные демонстрации в ФРГ…

– О, уже Рябовское! – Ермаков показал на огни слева. – Теперь недолго. Давай, я за руль?

– Да уж теперь чего уж…

Вскоре впереди заблестела целая россыпь огней – Ермилино.

– Большой поселок, – поежившись, негромко сообщил Ермаков. – Около трех тысяч население. Бывал здесь когда‑то… Леспромхоз, молочный завод, школа с училищем. Больница на следующем повороте. Налево.

Я свернул к кирпичному трехэтажному зданию и увидел стоявшую напротив входа «Скорую» – красно‑белый «РАФик».

– Похоже, нам сюда, – сказал я, пытаясь рассмотреть надпись на вывеске.

– Да‑да…

Оставив машину чуть в стороне, чтобы не мешать транспорту подъезжать к приемному покою, мы вошли в здание. На посту дежурной медсестры сидела миловидная блондинка лет тридцати, в белом халате, с вышитыми инициалами на кармашке.

– У вас здесь есть неизвестная девушка, – начал я, и тут же замолчал под строгим взглядом нахмурившейся дивы.

– Девушка? Какая девушка? – безапелляционным голосом начала она, но, наткнувшись на мой просящий взгляд, как у шрековского кота, смягчилась. – Ах… та… Так она без сознания, под капельницей. Врач строго настрого запретил…

– Да нам бы хоть одним глазком, понимаете?

Я принялся объяснять ситуацию напористо и быстро. В конце концов, нам нужно просто взглянуть, чтобы убедиться, Наташа ли это, или не она.

– Хорошо, – наконец, смилостивилась медсестра. – Идемте. Но в палату не входить! Только с порога.

Она приоткрыла дверь, выкрашенную тоскливо‑белой больничной краской… На койке, под капельницей, лежала девушка.

Первое, что я увидел: длинные золотисто‑каштановые волосы… а уже потом – лицо… Милое, родное!

– Наташа! – тихо прошептал Ермаков и взялся за сердце. – Внученька… Наташа…

– Все! – медсестра грозно нахмурилась. – Посмотрели? Уходим. А то я из‑за вас тут от главврача огребу, мало не покажется!

Иван Михайлович решил остаться до утра, ну и я с ним заодно. Только нужно было как‑то предупредить своих.

Я снова обратился к медсестре:

– А как можно позвонить отсюда в город?

– В коридоре есть автомат для пациентов, – она указала рукой. – В город через «девятку».

Я не стал звонить ночью, всё‑таки не хотелось будить родителей. Знаю, что мама переполошится, будет волноваться, и отцу спать не даст, будет вопросами донимать, выпытывать, что он знает. А им утром на работу. Так что дождался утра и около семи позвонил. Они как раз просыпались в это время. Трубку взяла мама.

– Мам, доброе утро, не сердись на меня, – сразу начал я виноватым голосом. – Сама понимаешь, дело молодое, засиделись. Не стал домой возвращаться, чтобы вас не будить. Тут и переночевал у Серёги на диванчике.

– Ты что, дома не ночевал? – искренне удивилась мама.

И я понял, что почти прокололся. Оказывается, родители даже не заметили, что меня всю ночь дома не было. Вот так дела! Ну ладно, надо как‑то выкручиваться.

– У меня на сегодня редакционное задание на выезде, Серёга предложил подвезти, – Вот мы с ним с утра пораньше и отправились. Ему как раз по пути.

– Вы хоть позавтракали? – озаботилась мама.

– Да, конечно, и бутерброды с собой взяли, и чай с малиной, – продолжал я беззастенчиво врать.

– А как обратно будешь возвращаться? – побеспокоилась мама. – Ты же без куртки поехал.

– Да тут мне спецовку дали утепленную, и спецобувь, так что всё в порядке, к обеду вернусь. Меня привезут прямо к дому.

– Кто там звонит с утра пораньше? – раздался голос отца, наверное он только что вышел из ванной.

– Да Саша, – ответила ему мама и грустно добавила. – Представляешь, он, оказывается, дома не ночевал.

– А ну‑ка дай мне трубку, – решительно сказал отец.'

– Ало, Сашка, ты что творишь? – начал он строгим голосом.

– Папа, только не говори, что вы всю ночь не спали, – усмехнулся я. – Если бы я не позвонил, вы бы ничего и не заметили.

– Ну да, ну да, – смущенно ответил отец. – Такие вот у тебя родители…

– Вы лучшие родители на свете, – уверенно сказал я. – Просто ваш сын уже вырос. Привыкайте к тому, что я иногда не буду ночевать дома.

– Ну ладно, взрослый сын, – хмыкнул отец. – Когда ты вернёшься?

– Думаю, к обеду управлюсь.

– Хорошо, ты там осторожнее.

– Ага. А ты маму успокой.

Закончив разговор, я повесил трубку и вернулся в приемный покой. К восьми часам в больнице уже стало шумно и людно, заработала регистратура, появились очереди, и кто‑то уже с утра пораньше начал качать права:

– Товарищи, мне только спросить!

– Всем только спросить! И вообще, вас здесь не стояло.

В приемный покой зашел молодой мужчина в джинсах и белом халате, видимо, доктор. Сестричка что‑то сказала ему и кивнула в нашу сторону. Он внимательно посмотрел на меня и деда, что‑то уточнил и решительно направился к нам.

– Здравствуйте, я дежурный врач. – сказал он, не назвав своего имени. – Так, говорите, узнали нашу неизвестную?

– Да! Да! – в один голос твердо ответили мы и закивали головами.

– Ну и хорошо, – потер руки доктор и вздохнул, будто сбросил тяжелую ношу. – Вы тогда посидите, участкового дождитесь, он как раз должен подойти…

Он посмотрел на часы и собрался уходить, но Ермаков вскочил со стула и схватил его за рукав.

– Что с Наташей, – настойчиво спросил он. – Что с моей внучкой? Почему она без сознания?

Доктор посмотрел по сторонам, осторожно высвободился из хватки Ивана Михайловича и, слегка склонив голову в нашу сторону тихо проговорил:

– Сильное отравление, но её вовремя обнаружили, сделали всё необходимое. Девушка ваша поправится, не переживайте. Думаю, денька через три отправим ее домой.

– Какое отравление? – уточнил я. – Пищевое?

– Нет, – покачал головой врач. – Клофелин.

– Та самая серия отравлений в поездах? – уточнил я.

– Вы в курсе? – осторожно уточнил врач, оглядываясь по сторонам.

– Да, – решительно ответил я. – За этим и приехали.

– Ей ещё повезло с дозой, – вздохнул доктор. – А вот ее соседу по купе не повезло. Скончался…

Он откланялся и быстро вышел.

* * *

Седоусый майор, местный участковый, не заставил себя долго ждать. Похоже, он предварительно переговорил с доктором, поэтому не стал задавать нам лишних вопросов. Быстро заполнив бланк опознания, он внимательно изучил наши документы, особенно его заинтересовало моё редакционное удостоверение.

– Александр Матвеевич Воронцов? – удивился он. – Тот самый?

– Тот самый, – подтвердил я, не вдаваясь в подробности.

– Здесь вот внизу, распишитесь…

– А что это за отравления‑то такие? – осторожно поинтересовался я. – Говорят, клофелин, и не первый случай.

– Да, свалились на нашу голову заботы, – вздохнул участковый. – Объявились на маршруте клофелинщицы. Две девицы. Знакомятся с состоятельными мужчинами, идут с ними в купе, подсыпают отраву в спиртное и грабят. С одним из таких «состоятельных» ваша внучка ехала в одном купе.

– Наташа не стала бы пить спиртное, – нахмурился дед. – Тем более в поезде и с незнакомыми людьми.

Участковый иронически ухмыльнулся, мол «идеализируете своих отпрысков, не знаете, на что они способны, когда родные не видят», но, встретившись с моим жестким взглядом, не стал рисковать, высказывая свои предположения перед представителем прессы.

– Они и не пила, – ответил участковый. – Ей в чай добавили.

– Товарищ майор! – выглянул из двери врач. – Можете поговорить с потерпевшей. Она пришла в себя.

Мы с дедом переглянулись:

– А мы?

– Ну и… вы, – махнув рукой, разрешил доктор. – Только чуть позже. И не более трех минут.

Примерно через полчаса мы в сопровождении медсестры, не той, блондинкой, а другой, помоложе, рыженькой, вошли в палату. Наташа была все такой же бледной, но выглядела уже не такой безжизненной. Медсестра поправила капельницу и вышла, оставив нас наедине с Наташей.

– Не волнуйте девушку, – предупредила она. – И у вас всего пять минут.

– Де‑ед…

Голос Наташи звучал слабо и еле слышно. Пушистые ресницы дернулись, округлились глаза, и губы растянулись в улыбке.

Иван Михайлович присел рядом с внучкой на табуретку и взял её за руку. Он с такой любовью смотрел на неё, что мне стало даже неловко от этой очень личной сцены, будто я здесь был лишним. Но я не вышел, хотя понимал, что Наташе может быть неприятно видеть меня. Ведь наша последняя встреча была, мягко сказать, неудачной.

Время пронеслось незаметно, хотя каждая секунда, проведенная в палате, болью отдавалась в моём сердце. Мне хотелось также тихо подойти, взять её за руку и сказать, насколько она мне дорога, как важны мне наши отношения, но я понимал, это может её разволновать. Так и простоял в дверях. Даже не уверен, что она меня заметила.

Иван Михайлович всё‑таки разволновался, у него защемило сердце, и врач предложил остаться в отделении на пару дней для обследования. Конечно же он остался.

– Вы звоните, если что‑то понадобится, – сказал я деду. – А Наташе ничего про меня не говорите, я сам всё скажу. Потом. Когда она будет готова к этому.

* * *

В Зареченск я возвращался на электричке. Едва двери закрылись, как в вагоне появились две весьма веселые девицы. Они перешептывались о чем‑то и беззастенчиво строили глазки пассажирам мужского пола. Те сразу приободрились, подтянули обвисшие пивные животы и стали бросать ответные весьма недвусмысленные улыбки.

У меня сразу сработала стойка: а не это ли те самые клофелинщицы? Я оглянулся в поисках милиционера или проводника, но никого похожего не было. Решил незаметно выйти и найти кого‑то, кто смог бы выяснить личности этих девиц.

– Не, люди добрые, чёй‑то это деется! – заверещала толстая матрона и отвесила подзатыльник сидящему рядом мужчине. – При живой жене глазки девкам строит! А эти!..

Она вскочила и бросилась к внезапно притихшим девчонкам. Но те оказались проворнее, пока тётка протискивалась между стоящими в проходе чемоданами, быстро сориентировались и, воспользовавшись остановкой электрички, выскочили из вагона. Тётка едва не выскочила следом, но двери закрылись, так что той оставалось только посылать проклятия.

Я запомнил лица этих девушек и решил при первой возможности сообщить в милицию приметы, а, возможно, составить фоторобот. Может девчонки просто хулиганили, но лучше перестраховаться. Вдруг это они.

Домой добрался где‑то к полудню. Мама как раз заскочила на обед, поэтому ничего не стала расспрашивать, лишь только укоризненно покачала головой:

– Садись обедать… газетчик! – сказала она, потрепав меня по макушке. – Я, вон, картошки с колбаской пожарила, как ты любишь, ещё утром.

– Отлично!

– Но, сначала – щи!

Когда мама ушла, я позвонил в милицию и рассказал о происшествии в электричке. Там записали номер телефона, сказали, что сообщат дежурному оперативнику, а уж он перезвонит и скажет, куда и когда мне подойти для составления фоторобота.