Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 75 страниц)

   Людогор крутанул указательным пальцем над головою, указал направление вдоль деревенской улицы и остался, спокойно сидеть в седле, зорко наблюдая за действиями подчиненных. Так же быстро осуществив разведку, вои собрались перед своим командиром.

   – Ну?

   – Ни души. Можно было бы погрешить на печенежский набег, да вот только халупы целы, пожаров не было, плетни не поломаны. Подсохшей крови тоже не видно. Видать сами ушли, може нас углядели и испужались.

   – Рылей, скачи к сотнику, доложи, что мы на месте. Печенегов нет, северян тоже не видать.

   – Слушаюсь!

   Развернув лошадь, Рылей рысью помчал по той же дороге в обратном направлении. Людогор успел направить три пары наворопников в дозоры, когда из зелени ветвей дерева, у крайней избы раздался возглас:

   – Кажись свои!

   В один миг в руках бойцов очутились заряженные арбалеты, причем направлены они были не только в сторону возгласа.

   – Не стреляйте. Балуй, это я, Скотень. Ну, помнишь я тебя, с сотником вашим к воеводе Улебу провожал.

   – Покажись!

   С ветки, перепрыгнув на крышу, а с нее соскользнув в палисад, на деревенскую улицу из-за плетня вышел юноша, одетый в порты и рубаху, подпоясанную ремнем. В руке северянин держал лук, а на ремень был подвешен короб со стрелами, другого оружия, за исключением охотничьего ножа у парня небыло.

   – О! Скотень, – обрадовано воскликнул Балуй. – Возмужал то как, совсем на отрока не похож. Прямо мужик совсем.

   – Здравы будьте, витязи, – поздоровался со всеми Скотень.– Уж и не чаяли, что возвернетесь до нас.

   Балуй по-дружески обнял юношу, похлопав его ладонями по окрепшей спине.

   – Народ-то где? – осведомился Людогор, окидывая оценивающим взглядом парня.

   – Да где ж ему быть? В плавнях ховаются, и скотину туда же увели. Самое время поганым с набегом появиться, вот старейшина наш, Бажан ежели не запамятовали, и распорядился уходить. А тут вы!

   – Не повезло печенегам в сей год, сотник Горбыль с малой дружиною через ваши земли пройдет. Скоро здесь будут. Так что, иди давай, оповести Бажана, хай выходит встречать. У вас переночуем.

   – Это я мигом! – заулыбался Скотень и со всех ног бросился в сторону реки.

   Подняв клубы пыли, в селище на рысях вошла неполная сотня кривичей, одетых и оружных так-же как и передовой дозор.

   – Спешиться! – подал команду крепкий, с полностью бритой головой, горбоносый вой, лет тридцати с хвостиком. Спрыгнув со своей лошади, обернулся к подскочившему Людогору.

   – Батька! Людин в Рыбном нема, поховались по плавням, набег копченых ожидают. Вошли в контакт с местным наблюдателем, отправили звать старейшину. Дозоры в сторону степи направлены.

   – Хорошая работа, Людогор. Эйрик, прими коня. – Горбыль перебросил повод через голову скакуна, сунул узду в руки находившегося поблизости отрока, распорядился. – Бойцам обиходить и напоить лошадей.

   Направился к знакомому тыну, за которым в зелени кустов проглядывала окнами изба старейшины, попутно наблюдая за действиями подчиненных. Прибывшие вои по деловому без суеты располагались в северянской деревне. Душа Горбыля радовалась, глядя на бойцов взращенных его трудами, сердце сжималось от осознания того, что уже завтра поутру они, под его командованием, пройдут нелегкий путь по территориям занятым потенциальными врагами.

   Войдя в калитку, сотворенную хозяином из ивовых прутьев, Сашка оказался в палисаде у дома, где стоял стол втиснутый между фруктовых деревьев, укрывавших зеленью листьев место отдохновения. Уселся на одну из лавок, откинувшись назад. "Хорошо! Так бы сидел и не дергался. Иногда, так мало надо человеку для полного счастья, просто посидеть отдохнуть. Вот только не думать не получается. Особенно сейчас. Ведунья зря беспокоиться не станет, а вообще тяжело жить в веке, где понятие "связь" не существует как таковое. Вот и думай теперь, как там Андрюха, и где его сейчас леший носит. Вот уж действительно год начался, зима беспокойно прошла, весна такая-же, уже и лето на двор смотрит".

   А началось все для него, Сашки Горбыля, совершенно не по намеченному Монзыревым плану. Кануло в лету дело с упырями, Горбыль готовил свою сотню к летнему походу в степь, когда однажды вечером после "трудового" дня в комнату к уставшему Сашке заглянул озабоченный чем-то Олег.

   – Батька, там тебя Галина просила зайти к ней, когда умоешься и в порядок себя приведешь.

   – А, че там у нее за тема ко мне?

   – Не знаю, не интересовался. Только вот от бабки Павлы гонец прибыл. Может вести какие принес?

   – Ладно, спасибо что передал.

   Галина встретила Сашку взволнованной речью, обычно спокойная, в этот раз проторохтела как из пулемета:

   – Саня, толком ничего не знаю, поняла только, что с Андреем беда может приключиться. Седлай коня, езжай к Павлине. Узнаешь все, приедешь, расскажешь. Да-а и ее с Ленкой сюда привози, Людмиле рожать скоро, а если бабка рядом будет, то и мне спокойней.

   – Ну, мать-боярыня, ты задач на ночь глядя напихала. Ладно, поехал выполнять. Скажешь завтра Людогору, чтоб с орлами без меня занятия начинал, а я, только к обеду чувствую подтянусь.

   – Передам.

   Прискакавшего к заветной избушке Сашку, ведунья как в сказке, без лишних слов накормила, напоила и, цыкнувши на взволнованную чем-то Ленку, уложила спать, только и сказав:

   – Утро вечера мудренее. Проснешся, уведу тебя к заветному месту, там и поговорим, сам все поймешь. А мне, неча лишний раз язык о зубы бить.

   Вот так, сказала как отрезала. После слов ее, Горбыля не на шутку потянуло в сон. Глаза закрылись, отсутствовало желание и силы даже согнать с груди разъевшегося бабкиного котяру, умостившегося и урчащего тихий кошачий мотив. Так и заснул.

   Показалось, лишь миг назад закрыл глаза, а уже сквозь сон донесся скрипучий бабкин голос:

   – Вставай уж, витязь! Утро. Ярила вот-вот взойдет и нам пора. Хоть и не далече идти, а все ж пораньше с делами управиться потребно.

   Собранная в дорогу Ленка вывернулась из-за бабкиного плеча, за что тут же получила упрек ведуньи:

   – Ты-то куда пигалица? Дело важное. Мы, девка, сей день без тебя обойдемся.

   – Как же это, бабушка?

   – Я сказала, дома будь, – припечатала старческую ладонь о столешницу Павлина. Глянула на Сашку. – А ты, Олекса, зброю-то свою в избе оставь, да пояс распусти, да поршни сымай, босым пойдешь.

   – Так ведь холодно. Замерзну.

   – Сымай, сказала. Узлы, какие на одежде есть, распусти.

   – Понял, – со вздохом откликнулся Горбыль. – Куда хоть идем? И зачем?

   – Все узнаешь в свое время, а сейчас вон из избы. Да-а, и крест с выи сыми, неча им светить в заповедном месте.

   Поеживаясь, стоя у тропы, растирая через рубаху замерзшие мышцы на теле, молча костерил бабку на чем свет стоял, глядя невинными глазами в выцветшие от времени глаза ведунье.

   – Пойдешь за мной, молчи всю дорогу, неча нам с тобой говорить. Подойдем к кринице, приклонишь перед ней колени, как руку на плечо положу, наклонись над водой, смотри и слушай.

   – Куда смотреть?

   – Я тебе твоими же словами отвечу, можешь обижаться. В воду смотреть будешь, конь педальный! Усек?

   – Ага.

   – Все, идешь за мной.

   Тропа повела в зелень леса. Вставшее солнце пробудило гомон птиц. Слегка закоченевший Сашка плелся за простоволосой, тоже босой, идущей в одной нательной рубахе, бабкой. Павлина легко, словно не было за плечами многих десятков лет, отмеряла шагами лесную дорогу. В деснице ведунья несла небольших размеров узелок. Вскоре до Сашкиных ушей донесся звонкий голос ручья, а уже за извилиной поворота он увидел криницу, стены которой были аккуратно выложены гладкими камнями, успевшими порости зеленым мхом. Деревья отступали от родника метров на шесть-семь, образовав над местом колодец уходивший кронами в небо.

   Пропустив Горбыля перед собой, Павла слегка толкнула его в плечо, и тот бухнулся перед самим родником на четыре кости. В лицо пахнуло прохладой, а перед глазами образовались маленькие буруны из песка на дне под водой. Знахарка распустила узелок, сгорбившись возле Сашки, легкими движениями стала бросать в прозрачную воду пучки сухой травы, заговорила громким, зычным голосом, расцвечивая плетение заклинания:

   – Встану поутру рано,

   У родовых богов благословясь.

   Пройду из ворот в ворота,

   Войду из дверей в двери.

   Перейду чисто поле,

   Пройду айною, звериной тропою.

   Амбала, амболою, мимо жиги дорожного,

   Приду к кринице с чистою водою,

   Приведу сына Сварогова Олексу.

   Ты родник, не замути воды,

   Ты криница, покажи побратима его Андрия,

   Ты лес-батюшка, донеси голос его.

   – Смотри, витязь, слушай!

   Горбыль, глядя в воду, различая мелкую гальку на дне родника, вдруг увидел отражение тучи, набежавшей на водную гладь. Туча расступилась в стороны, и в просвет показалось синее небо. Мгновенно стихли все звуки до этого окружающие Сашку, лишь заколыхались кроны деревьев в вышине, зашелестела листва на них, и он увидел будто в экране телевизора лицо Андрея, лица окружающих его соплеменников. С шелестом листвы услыхал голоса воинов, но все это виделось ему урывками, словно компьютер подтормаживал ретрансляцию передачи через расстояние, так бывает, если не хватает скорости передающего устройства.

   Вокруг Андрея и его бойцов простиралась бескрайняя степь в которой Горбыль сразу узнал печенежское "дикое поле", разглядел утомленных, уставших людей, вымотанных лошадей.

   – Теперь мы точно знаем, что ромеи направляются в Тавриду, – услышал сотник голос Ищенко. – Знаем что число их, как минимум в четыре раза больше чем нас, и они найдут на полуострове помощь и поддержку, но отступать нам нельзя...

   Вдруг гладь воды подернулась серой тучей. Сашка уже хотел было подняться с колен на ноги, но на плечо легла бабкина ладонь, а тучи опять разошлись в стороны, снова пошла проэкция. Народ из Андрюшкиного отряда с ожесточением рубится с огромными мохнатыми пауками у кромки морского галечного пляжа. До его ушей доносились крики и стоны людей, но самого Андрея он не увидел. "Что происходит?". Из уст непроизвольно вырвался рык негодования. Родник тут же отозвался на проявление Сашкиного настроя и картинка поползла, сначала её затянуло тучей, а затем пробудились, проявившись краски леса, камешки и буруны на дне родника.

   – Все, – проговорила стоявшая рядом ведунья. – Хоть успел чего увидеть?

   – Д-да. Андрюхе срочно нужна помощь.

   – Ну-ну! Вот и я о том же. Это Ленке скажи спасибо, она ведь Андрею оберег на шею надела, да влюбилась в него к тому же, вот и повязана с ним. Сны ей плохие сниться стали, мы и подняли тревогу...

   От воспоминаний, задумавшегося сотника отвлекло появление старейшины Рыбного и десятников его дружины с гомоном заходивших во двор. Завидев поднявшегося навстречу Горбыля, Бажан поклонился ему в пояс:

   -Здрав будь, боярин.

   -И тебе здоровья, старейшина. Не боярин я, а сотник его. Боярин наш ныне с князем Святославом в Болгарии византийцев плющит, а мы так, погулять вышли. Я смотрю, вы тут партизанить начали, захватчиков ожидаете.

   -Ась?

   -Не бери в голову. Скажи лучше, как виды на урожай? – с сарказмом спросил сотник.

   Знал бы старик, насколько далек был Сашка от вопросов урожая, не стал бы распинаться обо всем том, что близко сердцу каждого смерда на Руси. Прожив два года в десятом веке, Сашка только из школьной программы знал, что хлеб растет на земле, а не на хлебной пальме, а молоко и масло получается, от коровы, а не покупается в магазине. Деревенский урожай ему был до глубокой фени, но требовалось проявить уважение к нуждам и чаяниям крестьян способных приютить и накормить дружину.

   -Дак, тепло уже, землицу давно вспахали и засеяли. Слава богам, поганые до сих пор не пришли, значит и к уборке точно не придут.

   -Почем знаешь, что не придут?

   -Э-э! Имели б силу, давно бы уж пришли. Через нас завсегда выжиги ихнего князя Колпинея ходют, так летось нет боле его, убили. И войска евонного нема. Хто-ж придет?

   -Да, дед, Кулпея мы уничтожили, тут ты прав, только плохо ты этих дуремаров знаешь. Они ж как саранча. Извели мы одно племя, его пастбища захватят другие жаждущие. Диалектика жизни.

   -Чаво-о?

   -Вот тебе и чаво! Да я смотрю, старинушка, ты за деревней своей смотришь в оба, расслабиться народу не даешь. Смотрю, у односельчан твоих новые избы поднялись, клети да амбары. Опять таки, догадываюсь, где-то рядом с плавнями мельницу община поставила. Или я не прав?

   – Прав, батюшка, ох и, приметлив же ты.

   – Да я-то приметлив, а вот вы бы с сельчанами лучше б частоколом деревню обнесли, все польза была. Ну да это не мое дело. Что, Бажан, заночевать то в деревне разрешишь? Не бойся, не обидим, прокорм у нас свой.

   – Да, что ты, милостивец. О чем кажешь, чи обидеть хочешь? Идуть уже сельчане, так шо ставь на постой у каждую хату по пять-семь ратников. Прокормим, я тебе не девка у коей ум короткий, а волос длинный. Помню, хто нас от поганых хистил.

   – Добро, старинушка. За то, тебе великое спасибо, – и уже обратился к своим младшим командирам. – Дождетесь сельчан, устройте людей поживее, не тяните кота за все подробности. Дайте людям и лошадям, как следует отдохнуть. После Рыбного покой нам будет только сниться и то короткими урывками. Люда, проследи тут за всем, а я к реке прогуляюсь. Завтра дружину до зари поднимем и в путь.

   – Когда ждать-то тебя, батюшка Олекса, – задал резонный вопрос хозяин.

   – А к ужину и жди. Сполоснусь и приду.

   – Ты б поостерегся, водяник у нас иногда балует. Да и вода еще холодная.

   – Вода в заводях уже прогревается хорошо. А с водяником вашим как-нибудь поладим, если встретимся.

   – Боги, да не оставят тебя в трудный час.

   Сашка усмехнулся в усы, перебросил вышитый рушник через плечо, направился по деревенской улице в сторону реки, шаркая ногами, обутыми в высокие, выше колен, кожаные поршни, по плотному утоптанному песку кое-где поросшему ползущим спорышем. Шел, разглядывая как возле деревенских изб располагались квартировать его бойцы. Услыхав топот ног за спиной, оглянулся. Сотника догонял юный нурман Эйрик, приказом Монзырева взятый Горбылем на воспитание. Запыхавшись, подбежал к Сашке.

   – Батька, я с тобой! Можно?

   – А чего ж, идем, коли охота поплескаться имеется.

   Кивнув головой, немногословный парнишка приноровился к Сашкиному шагу, пошел, сопровождая своего воспитателя, незначительно приотстав от него, левой рукой придерживая саблю у бедра. Местные жители, встреченные по пути, приветливо кланялись, многие приглашали зайти в гости. Уже у большинства изб кипела работа, сельчане и помогающие им дружинники растапливали печи, женщины и девицы носились по хозяйству как заведенные, с радостью принимая свалившихся как снег на голову гостей. Между тем, Сашка сопровождаемый Эйриком, вышел за околицу. Дорога вильнула влево, выводя их к поросшей зарослями и акацией реке, зазмеилась в обе стороны вдоль ее русла. Сашка бросил взгляд на противоположный берег. Река в этих местах была не широкая, не более пятидесяти метров от берега до берега.

   – Эйрик, видишь как рыба в реке играет? Эх, сейчас бы удочку, да вот посидеть в такой теплый, чудесный вечер у речки. Наловить окушков, да стерлядки. Ушица была бы знатная, да чтоб казан на костерке. Классно, да?

   – Батька, никак проголодался? Рыбного взвара желаешь? Так я мигом к бабке сбегаю, накажу, чтоб сготовила.

   – Эх, приземленный ты человек. Я тебе о прекрасном толкую, а ты на бытовой лад переводишь. Однако, и правда, беги ка ты к бабке, скажи, ухи хочу, пусть сварит.

   – Ага, я быстро. Потом назад.

   – Давай уж.

   Эйрик дернулся в сторону северянской деревни и резко затормозил на бегу, подняв ногами россыпь песчаных брызг с дороги, обернулся.

   – А ты где будешь, батька?

   – Да вот найду заводь у дороги, там и искупаюсь.

   – Ага!

   Оставшись один, Горбыль не далее как в ста метрах нарвался на небольшой пятачок песчаной заводи, где река образовала мелкую подкову. Прошелся по мелководью босыми ногами, глянул на небо, где солнце почти опустилось за кроны деревьев, создав сумерки над рекой, сказал сам себе:

   – Здесь и буду.

   Быстро, по-военному разделся, бросив сверху на свою одежду пояс с саблей и боевым ножом. Влез в воду в чем мать родила. Отфыркиваясь, проплыл на быстрину реки. Подзамерз сразу же, но заставил себя поплавать.

   – Все, выхожу, а то так и в пингвина превратиться можно.

   Подплыл к берегу, решив сплавиться к пляжу по течению, и тут же услышал над головой из ветвей деревьев звонкий девичий голос:

   – Гутыньки – гутыньки! Давно суженого поджидаю, да он видно не торопился ко мне!

   Сашка поднял голову вверх и разглядел на ветке дерева свою давнюю знакомицу, русалку с которой виделся последний раз еще на Донце. Та, глядя на него, мило улыбалась, показывая ряд белых, словно жемчуг зубов во рту, глядела на Сашку с любовью и ухмылкой одновременно.

   – Песец! Приплыли. Ты что там делаешь на дереве?

   -Ха-ха-ха! – поплыл серебром над рекой девичий смех. – Влазь ко мне, любый мой!

   У Сашки, стоявшего в реке, вода которой доходила ему до причинного места, от простоты предложенного, отвисла челюсть, ходившая от холода ходуном.

   – Ты-ты в-в своем уме, б-болезная? Или я п-похож н-на п-придурка?

   Горбыль, развернувшись, побрел к пляжу, взбаламучивая шагами толщу воды. "Ща полезу тебе на дерево, держи карман шире. Нашла дурака за пять сольдо!". Мысленно возмущался он. "Если ты такая умная, то чего ж строем не ходишь?".

   У одежды стояла улыбающаяся красивая девушка с русыми, длинными ухоженными волосами. Она совершенно не стеснялась стоять нагой перед Сашкой. Сотник, сжав в горсти, типа прикрыв срам, свое уменьшившееся от холода хозяйство внизу живота. Так промерз, что красивая грудь и великолепная фигура девы реки не возбуждала. Из подлобья глянув на шагнувшую навстречу русалку, молча попытался обойти ее справа. Не тут-то было, русалка взяла Сашку за свободную руку, прижала ее к своей груди, и Сашка "поплыл". "А в нашем времени, помнится говорили, что они холоднокровные. Типа, вроде и женщина, а прикоснешься, жаба жабой. Вот и верь после этого слухам"

   – Ха-ха-ха! – Весело засмеялась русалка, то-ли Сашкиным ощущениям, то-ли его прочитанным мыслям, то-ли еще чему-то своему.– Ну как?

   – Охренеть!

   Русалка убрала Сашкину руку с его причинного места, теплой ладошкой провела по естеству и растительности над ним. Все, что секунду назад было скукожено от холода до размеров надкушенной сосиски, подросло до состояния зрелого баклажана, став таким же эластичным и плотным.

   – Работает как часы! – объявил Сашка, уже сам потянувшийся к девушке.

   – Нет! – вывернулась русалка из мужских объятий. – Не сейчас. Сними свой оберег с груди, распятый бог не наш, не росский. Тяжко мне видеть его.

   Как у всякого мужика, у которого при виде красивой женщине и ее открытых прелестей, у Сашки моментально упала планка. Если бы сейчас он был одет в ОЗКа и хэбэшку, побил все мировые рекорды на раздевание. Горбыль в одно касание сорвал с груди крестик, бросил на одежду, снова потянулся к девушке.

   – Не сейчас, Олекса. Одевайся, скоро отрок твой вернется, коего в деревню посылал.

   – А...

   – Я сейчас. Ты одевайся. Вместе в селище пойдем.

   – Русалка исчезла в зарослях ивняка. Сашкино хозяйство падало с неохотой, но шлангом повисло между ног, а к пляжу вышел Эйрик.

   – Батька, ужин готов, айда снедать!

   Молча, растерев тело рушником, сгоняя с него остатки речных капель, Сашка с сопением оделся, и уже натягивая на ноги сапоги, изрек:

   – Эх, Эйрик, Эйрик!

   – Чё, батька?

   Из ближайших зарослей послышался шорох.

   – Готовы идти, витязи?

   Оба развернувшись, увидели стоявшую улыбающуюся девушку, одетую в расшитую полотняную рубаху ниже колен, подпоясанную пояском под грудью. Волосы ее были заплетены в тугую косу, толщиной в руку. Босыми ногами она подошла к воинам, взяла Сашку под руку.

   – Гм, знакомься Эйрик, это моя ...

   -Водимая я его, Эйрик. Дивия меня звать. Что, Олекса, идем, ужин ведь стынет.

   Обалдевший не менее своего воспитателя, озадаченный Эйрик, пошел вперед. Дивия потянувшись к Сашке, шепнула на ухо:

   – Не журись, любый мой, все будет.

   – Кхм, надеюсь!

   Не длинная, майская ночь, для Сашки пролетела быстро. Лежа на сене рядом с Дивией, утомленный и довольный словно кот объевшийся сметаны, лежал расслаблено, прикрыв глаза, ладонью лениво поглаживая упругую грудь женщины. У стены зашуршало сено. Сашка глянул в ту сторону, чтоб не разбудить любимую, спросил шепотом:

   – Кто здесь?

   – Кто-о? А сам не догадался? – ответил мужской хриплый голос. – Сами не спите и другим не даете. Нормальные людины занимаются тем, чем вы занимались, один раз за ночь. А ты ее, наверное задрал уже. Она там хоть живая?

   – Слышь, ты, я кажется вопрос задал?

   – Овинник я, добро хозяйское берегу, да вот за вами приглядываю, гостечки дорогие. Дед Бажан скоро будить придет, а ты еще и не спал.

   – Слышь, Овинник, пошел отсюда.

   – Куда-а?

   – За свечкой пошел, раз шустрый такой.

   – Оставь, любый, – удовлетворенно, с ленцой потянулась Дивия. – Он в своем праве. Поднимут нас скоро. Слушай меня. Все знаю и куда идешь, и к чему придешь! Поле дикое перейдешь без потерь и волнений. Вдоль донца иди, а там к восходу примешь и Таврида появится. Друга своего ищи у теплого моря, там где скалы тянутся к небу, где живет народ греческий, люди хитрые и вероломные, богу Белому поклоняются. Вот только застанешь ли в живых друга своего? Не знаю. Все в руке твоей. Одно скажу, спешить тебе потребно. Ну а уж я тебя дождусь. Не коснется тебя своей десницей Мара. За меня ты не волнуйся. Ха-ха, даже сейчас все что я хотела, получила от тебя, любый мой. Воюй умело, степной лис.

   Снаружи, из темени утренних сумерек была слышна людская суета и конское ржание, лай собак, беготня и скрипы. Сашка отчетливо услышал приближающиеся шаги. Настала пора отправляться в дорогу. озабоченный чем то

– 12 -

   Далеко позади остались Алусту и Партенит с их домами сложенными из бута, в основном двухэтажными под черепичными крышами. У Партенита на мысе Плака, Лактрис позволил воинам отдохнуть, расположившись прямо под стенами исара Ламбат, башни которого возвышались над вытоптанной поблизости дорогой. Византийцы по камням спустились к еще прохладному морю, сбросив кольчуги и одежду, смывали с себя пыль дальней дороги.

   Лактрис с кентархами и Лупусом, навестил хозяина исара, лохага, отвечающего за участок побережья, Якова Плинея. Лохаг, мужчина в рассвете сил, не обладал телом героя, был рыхл, тучен. Его светлые, закручивающиеся мелкими кольцами волосы были аккуратно уложены и умащены приятно пахнущей мастикой. Лицо при виде гостей расплылось в благожелательной улыбке.

   -Рад приветствовать дорогих гостей в своих пенатах. Прошу, прошу проходите в дом. Хозяйка сейчас предложит угощения, слуги предупреждены и вскоре подогреют воду для омовения после дальнего пути.

   Лохаг, относившийся к крымской знати, жил в большом одноэтажном доме с несколькими комнатами. Сам дом примыкал стеной к одной из башен, имел внутренний вход в нее. Ярко-коричневая черепица покрывала крышу. Высокий каменный забор отделял крытые террасы двора от самой крепости, образуя как-бы дополнительное укрепление.

   -Уважаемый Яков, – разглядывая внутренние постройки хозяйского двора, молвил Лактрис. – Я впервые на землях фемы Климатов, но вижу, что в провинции вы устроились не хуже, чем живут чиновники в столице. Правду сказать, городки здесь маловаты, но многое напоминает прибрежные районы Средиземного моря.

   -Вы очень любезны комит Лактрис, польстили нам, но поверьте, не смотря на то, что в Тавриде уже давно образованы и действуют пять христианских епархий, имеются много богатых монастырей, таких например, как монастырь Апостолов. Но не все так красочно и богато. Население проживающее в горах селится в хижинах выстроенных из дерева, крытых дерном или глиной. Очаги в тех хижинах выложены лишь снаружи строений. Бедствуем.

   -Ну-у, в центральной части империи нищие тоже не во дворцах живут. Ха-ха-ха!

   Раскаты общего смеха потрясли пространство двора.

   -А вот и хозяйка исара Ламбата – моя жена Елена, – представил Плиней довольно миловидную, еще совсем не в годах, женщину в легкой тунике, вышедшую к гостям. За правым плечом хозяйки стоял священник. Комит приложился губами к кисти руки Елены, шагнул в сторону, встретился взглядом с чернецом.

   -Благословите, святой отец!

   -Храни вас бог, дети мои! – Осенил крестным знамением священник пришлых. Лупус отстав, отвернулся в сторону, его лицо перекосила гримаса отвращения.

   -Прошу отведать пищу в нашем доме, – предложила хозяйка.

   Быстрая скачка и приближение Горзувитов, разбудили в памяти комита воспоминание об отдыхе в провинциальном семействе, тонкий запах благовоний и почти забытый запах женщины, исходивший от хозяйки дома. «Доберемся до Константинополя, сдам волчонка с рук на руки и отдыхать, сниму сразу двух порнай. Сниму на сутки, пусть изнасилуют до полного изнеможения, уж слишком долго я задержался в походе!» – мысленно загадал себе Лактрис.

   Лупус на скаку догнал комита, повышая голос до крика, обратился к предводителю:

   -Чувствую близкую погоню, комит. Попадется на пути деревня, хижена или любая другая халупа, оставь со мной десяток воинов, а сам следуй дальше. Мы вас потом нагоним.

   Василий кивнул, не сбавляя скорости движения, окликнул стратиота из второй кентархии:

   -Альбикерий!

   -Я, мой комит!– воин в ламинарном доспехе, в остроконечном шлеме, с краев которого спадало кольчужное полотно на плечи и лицо, пристроил бег своей лошади бок обок с конем комита.

   -Останешься с декархией у ближайшего жилья. Поступаешь в распоряжение господина Лупуса, считай, что приказы отданные ним, это мои приказы.

   -Слушаюсь, комит!

   Уже через две версты отряд прошел мимо хижины приткнувшейся к горному кряжу. Переправился через мелкую, каменистую речку, пропилившую себе дорогу через горы к морю, берега которой между скалами поросли ветвями светлой, зеленой растительности. Остановившись у тропы, поднимающейся к жилищу, Альбикерий подал команду:

   -Спешиться! – Обратился к колдуну, разминавшему ноги после долгой скачки. – Какие будут указания, дорогой Лупус?

   -Проверьте хижину. Если там есть люди, свяжите их. Они мне нужны живыми.

   -А, если здесь живут греки?

   -Не имеет значения, кто здесь живет! Исполняйте.

   Выражения лица из под кольчужной полумаски десятника, не было видно, но голос выдал недовольство приказом.

   -Пошли! – распорядился декарх, доставая из ножен меч, прикрыл левый бок каплевидным щитом синего цвета с белой каймой по краю.

   Цепочка воинов потянулась друг за другом по тропе вверх к хижине. На скромном пяточке у жилья, утопающего в зелени высоких деревьев со стороны гор, дымил сложенный из камней очаг, на огне грелся закопченный казан, в нем вкусно пахло варево. Из открывшейся двери хижины навстречу византийцам вышла загорелая, ещё довольно не старая женщина. Увидав гостей, от неожиданности прикрыла рот ладонью, глуша готовый вырваться крик. Не долго соображая, двое воинов повалили ее у входа и сноровисто связали за спиною руки.

   – А-а-а! – прорвался крик. Альбикерий, оказавшийся рядом, предполагая громкую истерику, влепил женщине чувствительную пощечину. Голова запрокинулась от жесткого шлепка.

   – Как тебя зовут? – склонился над ней декарх.

   – Таис. – женщина расширенными, полными слез глазами, смотрела на маску воина.

   – Декарх, в хижине никого больше нет, – доложил один из воинов.

   – Хорошо! Ты одна здесь живешь, Таис?

   – Нет.

   – Где остальные?

   – Муж и сыновья пасут коз и овец на пастбище в горах. Придут вечером.

   Дикарх приподнялся с колена, распределил воинов:

   – Игнатий, Феоклит, подниметесь на три сотни шагов вверх по тропе. Кто появится, вяжите. Ипато, спускайся к морю, уйдешь на двести шагов в ту сторону, откуда мы пришли. Заметишь приближение неприятеля, беги скорее сюда. Остальные будут находиться здесь. Лошадей не расседлывать. Господин Лупус, хижина в вашем распоряжении.

   Лупус, устало дыша, отдуваясь после крутого подъема, нес объемную кожаную сумку за плечом. Вошел в открытую дверь жилища, сбитого из струганных досок, обмазанных снаружи глиной и выбеленного известью. Огляделся, отметив скудную обстановку, земляной пол. "В этих местах греки превратились в варваров, – сложилась мысль в голове колдуна. – Однако надо торопиться". Стал выкладывать из сумки прямо на пол у порога свои колдовские принадлежности. Он не был магом в полном смысле этого слова, не учился у Магрибских колдунов, но все-же знал многое. Знал, как обращаться и получить помощь у дьявола, как использовать в своем деле демонов. Он многое умел, но за это расплачиваться приходилось жестоко. В свои тридцать пять лет он выглядел древнем старцем, ушли в прошлое мечты о славе и могуществе, ушла радость бытия. На этот момент в нем осталась только стойкая нелюбовь к людям, к людям без частностей, ко всем живущим на этой земле, к их жизнелюбию, к их способности радоваться наступившему дню и пришедшей ночи, к их способности дать потомство и воспитывать свое продолжение в нем. Он завидовал даже ростовщикам копящим деньги и взимающим долги, с блеском в глазах берущим в ладонь монету, которая из руки уходила в ларец. Лупус тряхнул головой, отгоняя наваждение лезущих в голову мыслей, глянул на женщину лежавшую у порога, поскуливающую словно собака в предчувствии того, что ничего хорошего с ней теперь произойти не может. Ритуальным ножом начертил в центре комнаты пентаграмму, ковыряя клинком землю пола, очертил ее кругом.

   – Десятник, я видел рядом с очагом деревянные миски. Пусть принесут одну, ту что побольше размером, – приказал стоящему у входа декарху.

   Женщина заскулила громче, непонимая, что происходит под крышей ее дома.

   – Уймись! – отвлекся на нее Лупус. – Или я тебе перережу горло прямо сейчас.

   Расставив семь смоляных свечей в местах на пентаграмме, ведомых ему одному, зажег их фитили и свечи зачадили. Поставив принесенную миску в центр знака, из баклаги налил в нее жидкость. По хижине распространился едкий запах уксуса. В миску положил пять кусков извести, каждый величиной с куриное яйцо. Под воздействием уксусной кислоты известь закипела. Шипя, наполняла пространство хижины ощутимым смрадом.

   "Никак колдовать начнет? – думал десятник, глядя через порог на происходящее. – Выходит, я помогаю самому дьяволу. Почему комит выбрал именно меня? То, что сейчас происходит, большой грех. Господи! Прости меня грешного, охрани от колдовства диавольского, а я поставлю в соборе святой Софии самую большую свечу тебе! Пожертвую десять номисм храму. Только охорани меня от падения во грех тяжкий!".