Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 75 страниц)

   Сотник, даже в мыслях не собирался отпускать узкоглазых врагов. Вернувшись к дороге, завалил еще двух вонючек, снова растворился в кустарнике.

   Кипчаки, решив, больше не гонятся за одиночкой, а забрать оружие и амуницию, уйти, снова потеряли двоих. Прилетевшие из леса стрелы, уложили их рядом с раздеваемыми мертвецами.

   – Эй, уроды! Это вам не во чистом поле на лошадках разъезжать. Здесь лес, здесь моя земля. Я обещаю, вы отсюда никуда не уйдете, все здесь ляжете!

   Кипчаки услышали хриплый голос воина-одиночки. Понимая, что угроза не беспочвенна, прикрываясь щитами, с дороги отступили в сторону кустов на краю крутого берега реки. У самых кустов споткнулся и упал со стрелой в спине еще один грабитель. Олесь пускал стрелы как на стрельбище, на звук ломающегося колючего кустарника. Опустевший тул отбросил в сторону, выскочил на дорогу, перекатившись через голову, на выходе из кувырка срезал колчан с трупа, лежавшего у ноги, зацепил его за ремень, потянув стрелу наложил ее на тетиву. Снова заработал на автомате, цепляя тетиву кольцом на пальце, следуя по дороге за шумом ломающихся ветвей. Паника и бегство сломали оставшихся в живых кипчаков, довели их до гибели.

   Впереди показались очертание стен и башен сторожи. Когда Олесь в поводу вывел шестерку лошадей с привязанными к ним телами своего погибшего десятка, в вечернем небе, едва начало темнеть. Устало переставляя натруженные ноги, увидел, как навстречу скорбному каравану, из ворот крепостцы, бегут толпой родовичи. Кружилась голова, саднило перемотанное оторванным подолом рубахи, на скорую руку, плечо. На немой взгляд – вопрос Мстислава, Олесь ответил односложно:

   – Враг уже у ворот, братко. Что будет дальше, время покажет.

   Провалившись в сон, Олесь отключился от треволнений и боли прошедшего дня, дал отдых усталому телу. Решение было принято и одобрено Мстиславом. Необходимо было выведать, с кем столкнулся отряд, что собой представляют основные силы противника? Их численный состав и намерения.

   После переправы и прохода через не широкую полосу леса на чужом берегу, степь встретила наворопников высокой волной раскачиваемого ветром ковыля, со следами лошадей, уходившими на юг.

   Изучив следы, Тихомир, старший в воропе, один из тех самых первых птенцов Горбылевского гнезда, которые восемь лет назад ходили в Дикое поле, в гости к печенегам, пришел к выводу, что ворог числом в сотню конных воев, приходил к границе на разведку. Воины той сотни рассыпались, уходили десятками вверх и вниз по реке, наблюдали за русским берегом, а снова сойдясь, ушли в степь. Вот по этим следам, Тихомир и повел тройку своей разведки, заставив надеть на себя маскхалаты, широкие куски материи, выкрашенные под цвет самой степи.

   Когда ветер так гоняет волны по стеблям ковылей, любое движение издали, становится незаметным. Степь, это и есть само движение. Тот же ветер относит звуки конских копыт в стороны, рассеивает их, заставляет слиться со звуками пространства. Три лошади, идущие в галоп, превращаются в невидимок для всех, кто удален от них хотя бы на треть версты, к тому же, если он не ожидает появления рядом с собой опасности. Движение воропа, стало движением степного моря, потерялось в цвете и шуме ветра и трав. Вдали, по левую руку, всадники разглядели слегка чернеющую балку, убегающую в полуденном направлении длинной косой, кронами деревьев отрезавшую вид бескрайнего моря в Диком поле. Только криницы – родники, вырвавшиеся на поверхность земли, могли вырастить эту косу в бескрайней дали.

   Тихомир заставил перейти свой маленький отряд на рысь, внимательно читая следы и вглядываясь в степь.

   – Ставр, как мыслишь, сколько верст отмахали?

   – Да, пожалуй, около двух десятков будет. Ярила, в зенит стал, а шли то мы ходко, все больше в галоп.

   – Тихомир, глянь. За изгибом балки, никак табун пасут? – указал рукой Вторуша, еще один ветеран Горбылевского спецназа.

   – Тпру-у! Стоять, волчья сыть! – Тихомир резко затормозил своего мерина. – В балку! Быстро.

   Сменив направление, уходя со следа, вороп двинулся к лесополосе, надеясь лишь на то, что никто из пастухов их не приметит.

   Оставив Ставра у лошадей, уведенных к самой низине поросшей дубами и боярышником, Тихомир с Вторушей по дну яра направились в сторону подмеченного табуна. Передвигались, как на охоте легким, осмотрительным шагом. Слышимость в лесополосе намного превышает распространение звуков в степи, здесь нет такого ветра, незначительный треск ломаемой ногой ветки, голос, шум продвижения по кустам, разносится на сотню метров, укажет врагу направление движения, позволит ему визуально найти разведчика. Принюхавшись, уловили запах костров, а вскоре с противоположной стороны балки, поднявшись по склону, услышали доносящийся издали шум орды, гортанную речь, лай собак, скрип сотен телег. Не выходя к кромке леса, хватаясь за толстые ветки густого, столетнего исполина, вскарабкались на верхотуру, из листвы дубовой поросли окинули пространство степи примыкающей к лесной косе. Оба удивленно молчали, не имея возможности пустить в ход производственный язык, привитый сотником за время учебы.

   С высоты дерева, на расстоянии половины стрелища от балки, наворопники узрели растянувшиеся на марше конные отряды кочевников, плотной колонной двигавшиеся на полночь. Ближе к балке, со скрипом, медленно тянулись запряженные десятками волов кибитки-дома, на огромных плетеных колесах.

   Тихомир подметил, как из степи, ручейками стекались и пристраивались к основной колонне, мелкие отряды узкоглазых, одетых в кожу и кольчуги, воинов с волосами цвета соломы, заплетенными в косицы или увязанными в хвосты на затылках. Лошади у ворога были лохматы и низкорослы, да и сами мужчины, силачами не выглядели. Поток орды шел непереставая, и направлялся прямиком к границе.

   -Да, сколько же их здесь? – подобравшись вплотную к командиру, зашептал Вторуша. – Неужели эта силища на нас в набег вся пойдет?

   -А ты сомневаешься?

   -Так ведь боярину донесли, что на Курск кочевники пойдут.

   – Значит, кривду донесли. Мыслю, язык нам без надобности. Все одно, то, что они кажут, не поймем. Это не печенеги. Дивись, глаза якие узкие и волос будто полова.

   – Ага.

   – Пора ноги уносить, да отцам сотникам, на заставу весть недобрую донести.

   – Слезаем.

   Перебираясь с ветки на ветку, спускаясь к земле, Тихомир сам себе прошептал:

   – Их же тысячи. Как выстоим? Помоги нам Сварог!

   Покрывая галопом степные просторы, вороп прошел по дуге от проторенной дороги, снижая вероятность встречи с передовыми дозорами неизвестной орды. Отдохнувшие лошади без устали шли, раздвигая грудью высокие ковыли. Солнце, расцветив кровавыми красками вечерний небосвод, видимо к перемене погоды, клонилась к заходу.

   До реки оставалось проскочить еще верст пять, когда зоркие глаза Ставра выловили в степи силуэты всадников двигавшихся наперерез воропу, отрезая русечей от границы.

   – Кочевники, Тихомир!

   – Вижу. Принять влево! – уже не прячась, не таясь, он принялся понукать и без того идущего быстрым темпом коня. – Гик-гик-гик!

   Боги забыли про них, а заходящее солнце сыграло злую шутку, проявив на фоне своего захода кавалькаду из трех силуэтов, отличных от унылого пейзажа вечерней степи.

   – Всем не уйти! Расходимся в стороны. Ставр, когда оторвешься, положишь лошадь в траву. Затаишься, схоронишься, может, не заметят, – выкрикнул Тихомир.

   – Не-ет!

   – Это приказ! Ночью просочишся к нашим. В стороны-ы! Гик-гик-гик!

   Протяжный свист подбодрил шедших галопом лошадей.

   Пригнувшись к гривам, русичи наяривая пятками бока лошадей, рассыпались по степи, лучами расходясь друг от друга, в надежде раздергать погоню, уйти от преследователей отрезавших им путь к реке. Бешеная скачка, хлопья пены, падающие с лошадиных морд, мокрые крупы животных. Лошадей не жалели, сжигали им легкие. И это только для того, чтоб потерялся след молодого Ставра.

   Погоня отстала, но кочевники с упорством гнали добычу, загоняя ее в силки, понимая, что лошади урусов не столь выносливы как их тихоходы, хоть и обладают высокой статью и скоростью передвижения.

   Усталый конь сдавал позиции, Тихомир выжал из него все что смог, но оторвавшись от преследования, уже знал, что не выйти ему из степи. Вдалеке была видна полоска леса, примыкавшая к реке, но для него она была недосягаема. Конь вот-вот падет и больше не встанет на ноги. Позади слышен топот копыт. Пройдет совсем немного времени, и степняки нагонят его. Тихомир соскочил с обессиленного животного, сорвал щит с петли на крюке седла, ладонью ударил по мокрому от пота крупу животного.

   – Гуляй, Красун! – добавив тихо про себя. – Стало быть, не увидимся больше в этой жизни.

   Сорвавшийся с места конь, почувствовав легкость, освободившись от седока, заржал, будто понимая весь трагизм положения хозяина. Отбежав метров тридцать, присел на задние ноги, поведя голову в сторону хозяина, скосил глаз на него, припал на передние ноги, лег на бок, растворившись в ковылях. Тихомир одетый в маскхалат, большими прыжками отбежал в сторону оставленного следа, присел, положил рядом с коленом взведенный самострел, пристроил по удобнее щит. Достав из колчана стрелу, наложил ее на лук, зацепил кольцом тетиву, сидел, ожидая рассыпавшихся неводом по полю врагов, их гортанные выкрики раздавались все ближе и ближе. Обострившиеся как у загнанного зверя чувства, подсказали, сеть мимо не пройдет, его заметят и попытаются полонить. Тихомир поднялся, отставил ногу в упоре, пустил стрелу в ближайшего к нему врага. Потянул из колчана следующую стрелу, наложил на лук, выстрелил в соседа. Ответом были разъяренные крики кочевников. Еще стрела. Пол-оборота вправо. Очередная стрела срывается с тетивы, попадая в щит. Левую руку обожгло, острая боль и онемение конечности, а к самому Тихомиру на полном скаку мчатся сразу трое половцев, размахивая над головой кривыми клинками. Отбросив бесполезный лук, наклонился, подхватил арбалет, в упор разрядил его в первым подскочившего врага. Противник тяжелым мешком свалился под копыта своей лошади, собою притормозив следовавщих за ним соплеменников. Здоровой рукой русич извлек из кармана разгрузки метательную звезду, шагнул навстречу загонщикам, не глядя на поднятые над их головой сабли, бросил ее в лицо ближайшему, молодому, безусому выродку. В спешке, следующей звездой, ссадил с коня соседа. Услышал свист над головой, почувствовал, как волосяной аркан стянул плечи, сильный рывок опрокинул тело на спину. От боли в раненом плече на миг потерял сознание, между тем как его тащили по полю. Жесткие листья ковыля царапали лицо, а рядом с телом, тащившимся на аркане с визгом и победными криками, проносились конные вороги.

   – У-у-у! Алга-а-а! Алга!

   Колчан со сломанными в нем стрелами давно был сорван с пояса, сабля цеплялась за мелкий кустарник. От боли хотелось завыть, присоединиться к вою кочевников. Тихомир подтянул правую ногу к животу, рывком вытащил засапожный нож и изгольнувшись, полоснул острым, как бритва клинком по волосяной веревке. Освободившись, перекатившись, встал на колено, отбросил ненужный теперь нож, левая рука висела плетью, выхватил из ножен саблю, вонзил ее острием в стерню. Поднявшись на обе ноги, ожидая возвращения промчавшихся мимо степняков, почувствовал, как вместе с кровью, выходившей из раны, уходят силы. Услышал топот с обеих сторон от себя, и теперь уже знакомый свист, ухватив саблю, срубил арканы в полете. Толчки в спину принесли мгновенную боль и красную, кровавую пелену в глаза. Ноги подломились в коленях, на тело навалилась темнота.

   Тихомир лежал, раскинув руки в стороны, сжимая в одной из них свою саблю, выкованную для него своим родичем Туробоем. Из спины, пробив разгрузку и кольчугу, торчало оперение двух стрел. Тихомир был мертв. Над степью повисли сумерки, солнце скрылось за горизонт.

   В этот день русичи княжества Киевского отмечают праздником Ярилин день.

   В большой, поставленной в центре кипчакского стана юрте, собрались старейшины куреней, их было четырнадцать. Убеленные сединой, со складками морщин на обожженных солнцем лицах, они полукругом стояли перед очагом, открытый огонь в котором языками пламени пожирал древесину. За жаровней, на возвышенности укрытой коврами и шкурами диких животных, сидел крепкий еще не старый мужчина в богато отделанной кусками меха одежде. Спокойным, полным достоинства взглядом он смотрел на склонившегося в поклоне одного из куренных. Всем своим видом оправдывая имя, данное ему. Селюк, что значило спокойный, уравновешенный.

   Хан Селюк, даже наказывая нерадивых, провинившихся соплеменников, никогда не повышал голоса до крика, считая это ниже своего достоинства. Родичи воспринимали это как недостаток, признак смешения крови отца нынешнего хана с женщиной из далеких северных племен, взятой за необычную для степей красоту в жены, и родившую старому хану такого сына.

   – Говори, Соглук-оба, – спокойно промолвил хан, обращаясь к старейшине. – Что нам принес степной ветер ушедшего дня? Что готовит утро, дня завтрашнего?

   – Великий хан, мои воины ходили разведать брод и реку, о которых нам поведали кочевавшие в этих землях до нас печенеги. Сотня воинов, одного из моих аилов, из леса, на нашей стороне реки, наблюдала за урусами в деревянной крепости, охраняющими проход на другой берег. Два десятка родичей, во главе с Иналом, переплыли реку на построенном печенегами, из надутых бурдюков и скрепленном арканами, большом древесном щите. Переплыли за пять стрелищ от крепости вниз по реке. Тебе уже докладывали, что противоположный берег крутой и высокий?

   – Я знаю об этом, говори.

   – По арканам они влезли на эти кручи, и ушли осмотреться. С тех пор о них нет никаких вестей. Я не знаю, живы ли они?

   Хан скосил взгляд в сторону, туда, где в темном углу, внизу возвышенности, сидела, поджав ноги калачом грязная, одетая в лохмотья с пришитыми к ним железными бляшками седая, старая женщина, взгляд которой бездумно уперся в горящий костер внутри юрты. Хан всегда держал ее под рукой, дабы иметь возможность вопрошать духов по тупиковым вопросам. Шаманка Арюжак жила при ханской юрте еще у отца Селюка. Может тогда она и была красавицей, как трактовалось ее имя, но не будь она колдуньей, над нею теперешней, можно было бы только посмеяться.

   – Я прикажу Арюжак узнать судьбу твоих родичей. Рассказывай дальше.

   – Хан, крепость стоит у нас на пути, она не велика, но стены ее высоки, а воины в ней умелы и сильны.

   – Сколько их там?

   – Две сотни.

   – Ха-ха-ха! – каркающий смех рассыпался по юрте. Смеялись кошевые хана, услыхав численность заслона на пути орды.

   Сам хан даже не улыбнулся, холодными глазами окинул присутствующих, заставив всех замолчать, отвести взор в сторону.

   – Вот, что, смешливые мои. Чтоб к завтрашнему утру каждый кош, в вашем курене, имел по два десятка штурмовых лестниц. Какой высоты стены у крепости, Соглук-оба?

   – В длину лестница должна быть примерно в четырнадцать шагов взрослого мужчины.

   – Все слышали?

   Старейшины загомонили, соглашаясь, закивали седыми головами. Были слышны разговоры о том, что лестницы можно сделать из древесины деревьев растущих в балке по соседству.

   – Что еще, Соглук?

   – Еще, повелитель, в степи воины аила Рыжей Лисицы наткнулись на трех конных урусов, скачущих к границе. Их оттеснили от реки. Двоих убили, а третий ушел. Как сквозь землю провалился, поймали лишь его запаленную лошадь. Прости хан, ночь стерла следы.

   – А вы не думаете, старейшины, что он может принести вести о нас в крепость. А потом, гонцы из нее разлетятся по городам урусов и их коназы соберут войско против нас? Приказываю всем. Еще до рассвета, поднять воинов в седла и двинуться к переправе. Туду-оба, весь твой курень остается охранять наш стан. Стариков, женщин и детей я не потащу в уруские леса. Оставим их прямо здесь. Даже скудоумные печенеги, не брали с собой в набег такую неподъемную тяжесть.

   – Прости, хан, но наши близкие всегда кочевали с нами!

   – За речкой, степей нет. Все. Идите, займитесь делом, вся ночь у вас впереди.

   Старейшины поклонившись, вышли из шатра, обсуждая на ходу проблемы наступившей ночи.

   – Что поведали тебе духи степей, Арюжак? – задал вопрос шаманке хан.

   Поднявшись на ноги, старуха подошла к огню, морщинистой рукой с не стриженными грязными ногтями ухватив поленце, бросила в огонь. Бляшки на одежде глухо звякнули, соприкасаясь друг с другом.

   – Ты давно вырос и стал мужчиной. Я помню тебя Селюк, еще безусым юношей среди многочисленных сыновей твоего отца. Да, много жен имел хан Мангуш Утрюк, недаром его прозвали хитрецом, но шаманке Арюжак всегда нравился тегин Селюк и духи решили, что ханом орды после Мангуша, станет именно он.

   – Я ценю расположение духов ко мне!

   – Да-а, так вот, из молодого тегина, орда взрастила достойного хана и великого воина. Сейчас духи говорят тебе, Селюк, не ходи в землю урусов. Набег будет трудным и не принесет большего богатства. Многие женщины не дождутся мужей из набега. Ты сам сказал, лес не похож на степь.

   -Я обещал хану Баркуту поддержать его набег. Урусы разобщены, часто сорятся и воюют между собой, и в этом наша сила.

   – Баркут угру, и всегда им останется, не смотря на то, что его орда больше твоей. Он всегда думает лишь о том, как бы поплотнее набить кёбурчук добром соседа, даже если его потом не сможет оторвать от земли. Твой отец вряд ли бы послушал Баркута, он был хитрецом по жизни и выбирал всегда дорогу сам. Не торопись, посмотри, какая богатая степь нам досталась. Осмотрись сперва. Урусы никуда не уйдут от тебя, за рекой их земля.

   – Я услышал тебя, колдунья, но менять своих решений не буду. Орда уйдет в набег, и ты пойдешь с нами. Сейчас иди, у тебя есть время узнать у духов о пропавших воинах.

   Всю ночь уставший, голодный Ставр шел к реке. Периодически заслышав конский топот разъездов, ложился на землю, замирал, прислушиваясь к происходящему в степи. Слишком далеко он ускакал от родовичей выполняя наказ старшего воропа, слишком долгой оказалась теперь дорога домой.

   Под самое утро, вдали показалась полоска леса, отделяющая степь от реки. У самой ее кромки, наворопник заметил стоящих всадников, тоже вглядывающихся в степные просторы. Ставр присел в траву, радуясь, что маскхалат позволил слиться с пейзажем живущей своей жизнью степью. Он словно хамелеон в рассветном зареве всходящего солнца, потерялся в движении ковылей, колышущихся волнами под порывами свежего ветерка. Нет, не пройти ему в этом месте. Вон, в половине стрелища по левую руку, неспешным шагом, проходит еще пяток всадников с луками в руках. Никто не поручится в том, что и по правую руку нет подвижных постов. Что же делать? Как пробиться к своим? Как предупредить заставу? Принять бой значит погибнуть! Жажда мучила воина. Еще ночью, допив из фляжки остаток воды, он выбросил ее, чтоб не мешала, своим объемом не сковывала, даже мизер движений.

   Решившись, Ставр наискось пополз в сторону лесополосы, выбрав место прохода как раз посредине дозоров. Периодически останавливался, замирая, прислушивался, анализируя действия и местоположение кочевников. Эх, если бы он успел еще до восхода солнца пройти этот участок! Тогда не надо было бы ползти на животе, покрывая на четырех костях такое расстояние. Не надо было бы, особо сторожиться чужого взгляда, даже случайно брошенного в его сторону. Справа послышалось фырканье лошади и тихий говор врагов. Хорошо еще, что кочевники стояли на месте, не сновали по полю туда-сюда. Тогда бы точно нарвались на проложенный за ним след примятой травы.

   Всего лишь бросок до кустарника и деревьев. Сейчас бы подняться и рвануть по прямой! Нельзя. Эти узкоглазые, люди с желтым цветом волос на голове, могут и не гнаться, пустят стрелы и превратят его спину в шкуру ежа. Будем двигаться медленно, не допуская шума. Вот так, так, ну-у, еще чуть-чуть. Пот градом заливал глаза. Нет, не от тяжести действий, скорее от страха, что словят, что попадется. Ставр чувствовал, как струйка влаги сбегает по позвоночнику. Все, кусты. Теперь также незаметно просунуться между ними. Фух. Над ним раскинулась зелень ветвей.

   "Прошел!".

   Он выбрался где-то в верхней точке, в версте перед переправой. Марш-бросок через лес отнял последние силы, усталость навалилась на организм, проникла в мысли и чувства. Припав к воде, погрузив в нее руки, наклонившись, задержав дыхание, стал жадно втягивать в себя воду из реки. Утолив жажду, малость отдышался, глянул на противоположный берег. Крутой, высокий, поросший кустарником, он сейчас для него являл собою неприступную крепость.

   – О чем задумался, вой? – мелодичный голос вывел Ставра из задумчивости.

   В пяти шагах напротив него, прямо из речной воды, на него глядела девушка с мокрыми распущенными, падавшими на плечи длинными волосами. От усталости в голове было пусто, Ставр не мог даже как следует проанализировать ситуацию.

   – Ты кто?

   – Речная берегиня, али не признал меня? Я в ваших местах уже с весны как обосновалась. Ты, наверное, из тех, кто недавно пришел в крепостное городище? Другие вои ко мне привыкли, я их часто провожаю, когда они вдоль реки дозором проходят.

   – А-а, ну да, мне говорили про тебя.

   – Так о чем твои невеселые помыслы?

   – Хочу на ту сторону реки перебраться, да в крепость мне надо срочно. Вороги недалеко в степи, сказать бы сотнику об этом.

   – Мыслю, он обо всем уже знает и так.

   – С чего ты взяла?

   – Сегодня поутру, много конных чужаков на ваш берег через брод прошли. Крепость в осаду взяли. Тебе через их кордоны, теперь уж и не пробиться.

   – Много их там?

   – О-ой много. Я столько войска, почитай и не видела отродясь.

   – У-у-у! Не успел. Не успел предупредить родовичей! Теперь только за подмогой бежать. Могут не выстоять сами. Как тебя кличут, русалка?

   – Руся.

   – Помоги через реку перебраться и на берег выбраться.

   – Тут в пол версте, на том берегу айна, зверьем протоптана есть. Входи в воду, берись за плечи. Да не нажимай так сильно, больно же. Поплыли, – стараясь не делать резких движений хвостом, русалка, тем не менее, плыла довольно быстро. – Куда руку сунул, не балуй!

   Переправившись через реку и на прощание, махнув Русе рукой, Ставр по извилистой еле заметной тропе поднялся наверх, цепляясь за поросшие кустарником кучугуры. В раздумье постоял на дороге, прикидывал в уме, что делать. Побежал против течения реки. К обеду, совсем вымотавшись, свернул в лес, а вскоре добрался до околицы небольшой деревушки. Лай собак оповестил, что его заметили. Первыми, встретили пришлого быстроногие мальчишки.

   – Осьмун в деревне? – спросил у самого бойкого мальца.

   – Ага.

   – Добро, веди.

   С приходом Ставра в деревню, жизнь в ней завертелась, закрутилась. Старейшина Осьмун, тертый калач, узнав обо всех недобрых новостях, тут же, пока Ставр обедал, собрал родовичей, оповестил о набеге. Заставил брать добро и скотину, уходить в лес, прятаться в схроны. Сын старейшины, Зловид, уже подвел к избе заседланную лошадь с котомкой съестного припаса.

   – Торопись, Ставр. Хай боги не оставят тебя в пути. Встретишь кого, кажи про набег, может, успеют оповестить соседей. Ну, а боярину Гордею, кланяйся от нас, скажи, как придет с воинством, мы из лесу повыходим, подмогнем.

   – Добро, старый, передам. Нно-о!

   Ставру предстояло одолеть не менее пятидесяти верст.

-9-

   Олеся разбудил громкий стук в дверь. Свесив ноги с лавки, увидел, что Мстислав тоже проснулся, вскочив со своего места, потянулся за мечом. Спали они в небольшой комнатушке, издавна отведенной для проживания начальнику заставы.

   – Заходи, – подал голос Мстислав, уже опоясавшийся и только после этого всовывавший ноги в высокие поршни.

   Переступивший порог, Мстиславов десятник Шестак, крепкий дядька, давно пришедший с семьей в Гордеев городок из Чернигово, по распоряжению боярина, отца Мстислава, не здороваясь, сразу выпалил мрачным голосом:

   – Поднимайтесь сотники. Со стен видать, как к броду великое воинство подходит, и все на конях. Застава по тревоге поднята, вои оружны, расходятся по местам.

   – Чего ж ты, пенек старый, нас-то последними поднял?

   – Поднял, как положено, выйдите как раз во время, а ворог от вас ни куда не сбежит.

   Поднявшись на стены, оба сотника с высоты укреплений на пологом спуске к реке, в лучах раннего солнца разглядели нерадостную картину. Через брод, по воде доходившей лошадям по брюхо, шли плотной колонной, растянувшиеся на марше конные отряды кочевников. Шли, прикрываясь круглыми щитами от возможных стрел русечей. С высоты, вся эта масса людей, одетых в кожу и малым числом в железо, напоминала тело извивающейся змеи, высунувшей голову в сторону крепости, хвост которой терялся где-то в подлеске. До ушей русских воев доносился плеск воды и топот копыт, говор и команды старших над отрядами. Пересекая реку, колонна, раздваиваясь, хлынула вверх по шуршащему пляжу, взбираясь на пологую возвышенность берега, обтекала крепость с обеих сторон по широким дугам. Было заметно, как вражьи воины, косясь на стены, переговаривались между собой, видимо оценивали возможности укрывшегося за ними противника.

   Олесь видел, как после передового отряда, составившего по его прикидкам, никак не меньше восьмисот всадников, после промежутка, двинулся следующий отряд. Кочевники шли беспрестанно, заполнили собой все пространство в отдалении от заставы, окружив крепость.

   – Что делать будем, Олесь? – не отрывая взгляда от двигающейся рати, спросил Мстислав.

   – А что тут сделаешь, Мстиша? Воевать будем, стоять до последнего бойца. Эх, жалко Горбыля с нами нет, глядишь, може придумал чего, – Олесь оглядел ближайших к нему воинов, заметил, как спокойно смотрят на врага ветераны, не раз побывавшие в походах, как волнуется молодежь. Пошел по галереям, спокойно, уверенно глядя в лица людей. – Чего приуныли, родовичи? Хотите жить вечно? Ничего, ежели ляжем здесь, Диды встретят на мосточке Калиновом, в Ирий проводят, никого не оставят. Так что нам ли чужаков бояться, пусть ворог нас боится.

   Мстислав шел по галерее в другом направлении, тоже подбадривая людей, отдавал приказы десятникам, смотрел, много ли стрел вынесли на стены.

   От вставшего на безопасном расстоянии воинства отделился всадник, без щита и лука, без сабли. Рысцой он подскочил к единственным крепостным воротам, окованным полосами железа и запертыми наглухо. Поднял перед собой ладони, показывая, что он безоружен. Выкрикнул на языке печенегов:

   – Хочу видеть тархана урусов! Хочу передать ему, слова хана орды Селюка!

   Мстислав наклонился, выглянул с надвратной галереи.

   – Я сотник пограничной стражи Мстислав. Говори.

   – Мой хан готов сохранить вам жизнь, если вы откроете ворота крепости и сложите оружие. Хан милостив и позволит вас выкупить вашему тархану!

   – Вот засранцы, нашли, что предложить, – зло усмехнулся Олесь.

   – Передай своему хану, что если он уведет свое войско обратно в степь, мы не будем таить обиду на него, и наш боярин будет считать, что этого перехода границы небыло.

   Развернув коня, ханский посланец ускакал прочь. События, последовавшие далее, оставили в голове у Олеся, цепь воспоминаний отрывочного характера.

   На окруженную со всех сторон, маленькую, деревянную крепостицу, приткнувшуюся на краю Черниговского княжества, кочевники накатили волнами куренного воинства. Конная масса сдвинулась с места и, набирая скорость, вышла на предел полета стрелы. Тысячи вестниц смерти сорвались с тетивы и полетели на стены в поиске укрывшихся за ними кривичей. Русы пускали стрелы в ответ, но две сотни людей, это капля в море по сравнению с ордой стервятников. Место у проемов бойниц ощетинилось древками с оперением, появились первые убитые и раненые. Стоило чуть зазеваться, высунуться для выстрела из бойницы, и дружинник валился со стрелой, застрявшей в плоти.

   Олесь заметил, как строй лошадников раздвинулся, и в его промежутки выскочили клинья скачущих к стенам штурмовиков, держа у стремян лестницы, попарно двигаясь друг за другом. Следом появились отряды поддержки.

   – Арбалеты к бою! – своим голосом он перекрыл шум боя.

   На самых подступах к стенам защелкали арбалеты, болтами ссаживая противника с лошадей. А лестницы, уже у стен. А лестницы уже приставлены к стенам. Всадники штурмовых отрядов умело соскакивали с лошадей и, прикрываясь щитами, сноровисто и прытко полезли по перекладинам вверх. Стрелы тучами закрыли пространство, прикрыли штурмующих, выбивали зазевавшихся русов. Все это было по всему периметру объекта. Количество защитников погранзаставы было слишком мало, чтоб защитить стены, да и крепость предназначалась, несколько для другой цели, нежели сдерживать многотысячную орду штурмующих. Потери защитников стали ощутимы. В какой-то момент противник ворвался сразу на северную и восточную галереи. Началась рубиловка на широкой площадке под крышами козырьков.

   Оставив большой промежуток стены почти без прикрытия, Олесь повел полтора десятка воев в атаку, грудь, в грудь, встречая врывающихся на стену врагов. Кочевники строем, с внешней стороны крепости, придвинули боевые порядки под самые стены, и в ряды штурмующих влили дополнительное число бойцов.

   Упал, неловко вывернув шею Борщ, выпустил из рук клинок, кривая сабля рассекла ему трахею, располосовав сонную артерию. Рядом молодой вой, заливаясь кровью, тускнеющим взглядом окинул спины прикрывших его родовичей, потеснивших прорвавшихся кочевников. Ор и крики ужаса, стоны, победный клич и призыв стояли повсюду. Кровь лилась как вода, бойцы противоборствующих сторон скользили по доскам пола, падая и снова поднимаясь. Споткнулся пронзенный копьем старый, отмеченный заслугами за все походы, дружинный Олеся, Ладислав. Даже умирая, попытался прикрыть своего сотника щитом. Домаш, вздымая над головой тяжелый боевой топор, словно дровосек, изо дня в день надежно и профессионально выполняющий свою работу, крушил головы и шеи противника то острием, то обухом, а брызги мозгов и крови, будто отлетающие щепки, летели во все стороны. Из мощной груди, через рот его раздавалось:

   – У-у-ух, э-эг!

   Русы почти сбросили прорвавшихся со стены, когда в сутолоке боя Олеся кто-то приложил тяжелым то ли молотом, то ли обухом топора по шлему. В глазах померкло, поплыло, тело стало ватным, неуправляемым. Сотник потерял сознание. Придя в себя, какое-то время кроме звенящей тишины ничего не чувствовал и не видел. Потом, сначала услышал, как отдает команды десятник Некрас, понял, что штурм отбили.