Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 75 страниц)

   – Кто вы такие? Откуда к нам пришли?

   Вопрос, заданный на одном из наречий пленник явно понял.

   – Мы из племен шары-кипчак, кочевья наших родов были далеко отсюда за рекой Итиль.

   – Действительно далеко. Зачем же вы откочевали из родных степей?

   – Стало тесно на родине. Прошлой осенью ханы Баркут и Селюк увели свои орды на полдень. Переправившись через Великую реку, орды пошли за солнцем и перезимовали в степях Тавриды, но там тесно, пришлось воевать со многими родами печенегов, а в конце зимы кочевья повернули на полночь и вошли в эти степи. Здесь хорошо, много выпасов и рядом река. Теперь это будет наша степь.

   Хмыкнув, Савар невесело посмотрел кипчаку в глаза. Ему захотелось всадить нож в грудь узкоглазого, поразившего шада такой непосредственностью, и простотой суждений. Видите ли, им понравилось, и они решили остаться!

   – Так это обе орды кочуют вдоль реки?

   – Нет. Это кочует наша орда хана Баркута. Нас много. Очень много воинов у хана.

   – Где же тогда другая орда?

   – Хан Селюк повел своих ближе к стороне, в которой заходит солнце, а потом, так-же как и мы, повернет на полночь. Он тоже ведет сотни родов. Зачем мешать друг другу в большой и сытной степи?

   – А, как же печенеги?

   – Они уйдут или покорятся.

   – Да-а!

   – Мы сильны, много молодых воинов хотят испытать себя. Вождь нашего коша, пусть Тэнгри даст ему ещё много зим силы, говорил, что ханы уже этим летом поведут в набег воинов. Мы победим и захватим большую добычу. В кочевьях не останется бедняков.

   – Куда ханы направят набег?

   – Вождь говорил, что урусы обладают большим богатством, но прячут его в своих лесах.

   Савар поднялся на ноги, в раздумье отошел к крохотному песчаному пляжику, примыкавшему к стремнине, где высокая поросль камыша расступилась по сторонам. Отблески костра оставили просвет на бегущей реки. В раздумье тянулось время. Менялся первоначальный план действий. С самого начала, молодой шад хотел добраться до Киева, попытать счастья, поступив в дружину к тамошнему князю, добиться почета и уважения, осесть в стольном граде. Разговор с кипчаком повернул мысли вспять, неожиданно судьба предоставила возможность отомстить за погибший род.

   Много лет тому назад, еще в юности, шад Савар сын Кофина, помог вырваться из степей Дикого поля горстке русов. Всего три десятка русских воинов навели шороху в степи, уничтожили много печенежских кочевьев, сотни воинов нашли свою гибель на своей же земле. Вождя русов до сих пор помнят в печенежских станах, называют его не иначе как Степным Лисом. Сотник Горбыль еще тогда приглашал шада приехать погостить. Раньше не было времени, да и повод был отдален пролетевшими годами. Теперь повод был, нужно навестить русича.

   -Шад, мясо готово, – Аваз подошел, встал у плеча. – Пленник вам больше не нужен?

   -Аваз, он нам сейчас нужен, еще как нужен. Накорми его, сами поедим и спать. Ночь делим для охраны на четверых.

   -Шад, отдыхайте. Мы сами покараулим.

   -Нет, завтра предстоит трудный день.

   День за днем, лошади измеряли пройденный путь подковами своих копыт. Позади остались берега Северского Донца, реки, которую русы называют Доном, а греки Танаисом, меловые горы и степь с ее балками и длинными переходами оврагов. На пути встало березовое царство и пышные лапы светлого соснового леса – русское пограничье. В этих местах Савар еще не был. Вспомнил объяснения сотника, принял левее, выводя свой маленький караван к окраине северянской деревни, прилепившейся, окруженной лесной порослью к неизвестной Савару реке, прикрытой со стороны степи частоколом маленькой крепостицы. Направил лошадь к потемневшему частоколу, издали обходя стену по кругу, уже зная, что со сторожевых вышек их приметили.

   У открытых ворот укрепления, хазар встретил крепко сбитый витязь, молодой, но с повадкой умудренного опытом воина, одетый в кольчугу, с саблей у левого бедра. Рассмотрев приезжих, оскалился белозубой улыбкой. За его спиной стояли воины в доброй броне, со щитами в руках, такие-же молодые, как и воевода.

   – Никак в гости пожаловал? – витязь шагнул к соскочившему с лошади шаду, облапил его крепкими руками прижимая к груди, похлопал по спине ладонями, удивленного таким приемом Савара. – Да ты никак и не помнишь меня, княжич? Я, Людогор, пятидесятник в сотне Горбыля. Ну, вспомнил? Я-то тебя сразу признал, еще только с вышки глянул, понял, кто к нам пожаловал.

   Савар присмотревшись, вспомнил, улыбнулся в ответ.

   – Ну, здравствуй княжич! С какими вестями к нам в Рыбное?

   – Беда у нас. Чужая орда в степи. Нет больше моего рода. А на Русь по лету они тоже в набег придут. Нам бы к вашему сотнику попасть, языка везем.

– 2 -

   Кипчакские кибитки не похожи на телеги купцов. Одна кибитка, это дом на колесах, двигающийся по степи. Кибитки целого рода, если поставить их в круг, образовывали целый город, быстро вырастающий в любом месте, и также быстро исчезающий, скрипя колесами при переезде по ковыльному морю на новое место стоянки, попутно выпасая перегоняемые стада скота. Дворцы на колесах, тащили десятки быков, с усилиями движущие огромные платформы на больших, оплетенных прутьями колесах. Стены кибиток плетением сходятся вверх, к своеобразному отверстию-трубе. Обтянутые белым и черным войлоком, пропитанным снаружи известкой и жиром, чтоб войлок не набирал влагу от дождя и сырости. Здесь же, на платформах, установлены короба с домашней утварью и оружием. При длительных остановках кипчаки снимают свои дома с платформ и устанавливают за ними, превращая платформы в стены крепости. При кочевье, в кибитках жили женщины с детьми. Мужчины двигались верхом на лошадях, в седлах же передвигались и молодые женщины. Незамужние, они до рождения детей были на положении воинов, а при боестолкновениях с противником, вступали в бой, неся все тяготы войны.

   Орда, словно сухие шапки перекати-поля, носимые ветром по степи, следовала по чужим землям, захватывая и убивая людей другой крови, без зазрения совести предаваясь грабежу, возводя его в закон жизни. Вот и сейчас хан Баркут вел орду по степи, выдавливал печенегов с насиженных мест, твердой рукой уничтожая непокорных. Его орда вступила в степные пределы племени когда-то руководимого старшим князем Кулпеем, погибшим при набеге на южные рубежи Руси.

   Теперь уже новый, молодой князь Хабул, попытался преградить путь захватчикам. Само племя за время истекшее с момента гибели основной части воинства, так и не смогло оправиться от потерь. Молодые, выросшие за восемь истекших лет после войны, не превратились в степных волков, скорее стали простыми пастухами. Больших набегов на Русь, Хабул, помня о случившимся с дедом, так и не провел. Те, кто самостоятельно под руководством малых князей, попытался сходить за речку к соседям, так и не вернулись, будто и не было их никогда на свете. Измельчало племя, уменьшилась численность родов, как впрочем, и поголовье скота в стадах.

   Получив весть о нарушении границ кочевья чужаками, Хабул вывел навстречу врагам восемь тысяч воинов, все, что смог собрать за короткое время. Вступил в бой. Это было похоже на избиение младенцев. Имеющие немалый боевой опыт кипчаки, окружили печенегов, разбили наголову. Лишь немногим удалось прорваться через вражеские порядки и уйти в степь. Отрубленную голову печенежского князя, старейшина Джарбаш, взяв за волосы, бросил к ногам ханского скакуна.

   – Решил оправдать свое имя, Джарбаш? – нахмурился хан, его конь от такого подарка, пахнущего кровью, попытался прянуть в сторону, и только сильная рука хозяина удержала скакуна на месте. Только фырканье и перебор копытами по траве, рядом с лежащей головой, указывала на недовольство четвероногого красавца взятого из хазарских конюшен.

   – Это голова их хана, великий!

   Имя Джарбаш в кипчакском языке означало "рубящий головы".

   – А между тем, куренной, я бы предпочел, чтоб у тебя на плечах тоже была голова. Он пригодился бы мне живым. Ты поспешил, Джарбаш.

   Старейшина склонил голову, винясь перед ханом, но если бы Баркут смог заглянуть ему в глаза, увидел бы, что в них не было и искры сожаления о случившемся, там скользила лишь неутоляемая жажда крови.

   После смерти печенежского хана возможность мирного отъема кочевий у племени Хабул, была утеряна. Ядовитую змею, живущую рядом с юртой, убивают, а не прогоняют прочь, иначе она может снова приползти и укусить. Баркут разослал воинов орды во все стороны, оставив при себе не более пяти тысяч всадников. Большие отряды, снуя по степи, разыскивали печенежские станы, угоняли скот, убивали целые рода. Некому было выкупать пленников, а из кочевников плохие рабы. Степь запылала кострищами стойбищ. Нередко на степных просторах можно было увидеть детей, чумазых и голодных, бредущих, куда глядят глаза. Зачем убивать щенков, сами подохнут или будут сожраны хищниками, им тоже нужна пища.

   В стойбище малого князя Бурташа скорбные вести принесли люди, род которых кочевал в сотне стрелищ к югу. К княжьему стану смогли добраться лишь пятеро мужчин, прискакав верхами, и повозка с десятком женщин и детей.

   Выслушав пришлых, старый Цопон задумался, перебирая в уме все варианты действий. Он сознавал, что останься кочевье на месте, его постигнет судьба соседей. Выхода все равно небыло. Или он был? Что-то промелькнуло в голове старейшины, но улетело вместе с нахлынувшим страхом. Роду не отбиться, это ясно. Он малочислен и небоеспособен. Он обнищал. Но все же, он существует. Как выжить? На что решиться?

   Старик, кряхтя от боли в спине поднялся на ноги с обшитых кожей подушек. Оглядев собравшихся родичей, плотной стеной обступивших старика и вестников несчастья, распорядился:

   – Сворачивайте стан, подгоняйте табун. Отары придется бросать, жизнь дороже! Выступаем к полудню. Готовьтесь к тому, что будем идти без передышки, быть может даже ночью. Я иду к князю.

   Старческой походкой, припадая на когда-то раненую ногу, поковылял к белому шатру, стоявшему в центре кочевья. Остановившись у входа, отбросил полог, спросил:

   – Уважаемая, Альтэ, не откажет старому Цопону в общении с князем?

   За спиной, словно разбуженный улей, галдели люди, собираясь в путь. Был слышен людской гомон и ржание лошадей, стук копыт и словесная перепалка.

   Из шатра откликнулся приятный грудной женский голос той, которая была когда-то младшей женой князя Азама, восемь лет назад сложившего голову в землях русов, вместе с великим князем Кулпеем.

   – Входи, Цопон.

   Старейшина вошел в шатер, уважительно поклонившись хозяйке, при этом почувствовал прострел в пояснице. Проклятая старость! И ведь нельзя уйти на покой, к предкам. Пока не на кого оставить род. Великий Тэнгри наверное смеется, глядя с небес как мучается, разминая по утрам кости старый Цопон.

   – Что там происходит в становище? Почему суматоха? – задала вопрос Альтэ, женщина в летах, но еще сохранившая остатки былой красоты.

   – Люди сворачивают стан, уважаемая. Сейчас придут убирать и твой шатер, уложат его в повозку. Распорядись собрать личные вещи.

   – Почему так?

   -Кипчаки, пришедшие на наши пастбища, жгут кочевья. Князь Хабул погиб. Мы вынуждены бежать, иначе нас постигнет участь соседей. Я хочу повидать князя.

   – Он на своей половине. Пройди к нему.

   – Благодарю.

   Прошаркав в сторону мужской половины огромного шатра, откинув внутренний полог, просочился внутрь. На шкурах диких животных, животом вниз лежал князь Бурташ, с интересом разбрасывая цветные камешки, собирал их и снова разбрасывал, пытаясь выбросить удачную комбинацию. Шелест полога даже не заметил.

   – Кхе-кхе, – обратил на себя внимание старейшина. – Приветствую тебя, мой князь!

   Мальчик, десяти лет, одетый, как и все кочевники племени в самую обычную одежду, оторвался от своего занятия, перевернувшись на спину, уселся на пятую точку.

   – Это ты, Цопон? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он.

   – Я, мой князь.

   – Пришел вести умные речи со мной? Будешь снова учить, как управлять родом?

   – Нет. Я пришел сообщить тебе, что всему племени грозит смертельная опасность. Тебе необходимо увести род из-под удара врага.

   – А разве великий князь Хабул, вместе с моими воинами не победит врагов, Цопон?

   – Князь Хабул убит в бою. Я пришел сказать, что становище сворачивают. Мы уходим к русам.

   – Куда? Ты же сам говорил, что русы нам могут быть только врагами. Теперь хочешь, чтоб я увел род к ним.

   – Все в мире изменчиво, князь. Тебе нужно запомнить это. Мы не успеваем откочевать в степь, но граница Руси сейчас совсем близко от нашего становища. Я пожил в плену у боярина из племени кривичей, скажу тебе, это сильные и смелые люди. Они добры и я надеюсь, что они примут нас на какое-то время. Если нет, то род погибнет, иные дороги для нас сейчас закрыты. Собирайся мой князь. Сейчас приведут твою лошадь, садись в седло, пусть родичи видят, что князь спокоен и знает что делает.

   – Я понял тебя, старейшина. Я не подведу.

   Ещё до полудня род маленького князя снялся с места, направился в сторону границы, двигаясь с наиболее возможной скоростью, скрипя телегами, перегоняя табун лошадей и стадо скота. Впереди был нелегкий путь.

   Когда с пограничных вышек, спрятанных в листве высоких деревьев, заметили пылевое облако в степи, то об этом немедленно сообщили Людогору. В этом месяце его сотня несла службу в отстроенной на окраине Рыбного деревянной крепости. Население деревни спешно уводило живность в плавни, прятало наиболее ценное имущество в схроны. Мужчины, вооружившись ушли в крепость на усиление кривичей. Вскоре воины с забора частокола рассмотрели длинную колонну повозок и конных воинов по бокам каравана, а вдали нарушители границ гнали стада скота. Даже отсюда были видны изможденные, запыленные лица людей. Усталые животные тащили телеги с женщинами и детьми, хозяйственным скарбом.

   – Никак печенеги? – прикрыв ладонью глаза от солнечных лучей, напрягая зрение, молвил сотник. – Странно. Вроде бы на набег не похоже.

   Оглянувшись, распорядился:

   – Коня мне. Эйрик, пойдешь в сопровождении со своим десятком, – и уже спускаясь со стены, по широкой, покатой деревянной лестнице, произнес про себя. – Сейчас посмотрим, чего это они все сюда прутся. Ну, прямо как мухи на говно.

   Ухмылка прорезала ряд белых, крепких зубов. Людогор вспомнил своего наставника и в недалеком прошлом командира, Сашку Горбыля.

   Ворота крепости отворились, выпустили сотника с десятком всадников, и тут же затворились обратно. Печенежский караван встал на прикол, но люди не разошлись в стороны, не покинули телег. Конные печенеги лишь проскочили в промежутках между телегами, встали со стороны приближающегося десятка русичей, закрыв собою родню. От каравана отделился мелкий отряд, порысил навстречу пограничникам. И печенеги и русские остановились друг напротив друга, двадцать шагов разделяли всех от противной стороны. Люди с интересом разглядывали друг друга.

   Людогор улыбаясь, толкнул бока своего коня пятками, заставил двинуться вперед. От печенегов отделился древний дед, морщинистое, цвета старого пергамента лицо его, тоже излучало радость. Слава Тэнгри! Знакомца встретил. И не просто знакомца, а одну из рук Степного Лиса.

   – Рад тебя видеть, Людогор! Сколько лет прошло, с того времени как я выехал из Гордеевой крепости?

   – Здоровья тебе, дед. Я уж и не гадал, что встретимся когда-либо. Почитай семь лет минуло. Каким ветром тебя занесло в наши края? Или понравилось гостеприимство моего племени?

   – Ай, беда пришла, Людогор, совсем плохо в степи. Враг пришел издалека, лютует. Нет больше моего племени. Вот подумал, что смогу хотя бы род свой сберечь если к боярину Гордею родичей уведу.

   – Хм! Так ты что, у них самый главный теперь?

   – Нет, что ты. Смеешься над стариком? Князь у нас есть, князь, понимаешь?

   – Ну, так и где твой князь?

   Цопон обернулся в седле, сказал пару фраз на своем языке, и от десятка передовых печенегов отделились трое всадников. Людогор заметил, что двое воинов сопровождают по бокам несмышленого мальчишку, лет этак десяти. Одетого в одежду из кожи, без всяких украс, с маленькой сабелькой у левого колена, с таким же игрушечным луком, выглядывающим из чехла, притороченного к стремени. Подъехали.

   – Вот, наш князь Бурташ!

   – Пацан еще, – вырвалось у Людогора.

   – Ты не смотри, что мал. Мой воспитанник. Года через четыре будет настоящим воином и вождем.

   Людогор обратился к князю, на полном серьезе представился, вскинул руку ладонью к шелому, как это часто делал Горбыль:

   – Сотник Людогор, временный начальник пограничной стражи на заставе селища Рыбное. Хочу узнать численный состав ведомого тобою каравана.

   Мальчишка, даже зная язык русов, не понял большую часть слов. Вопросительно уставился на Цопона. Исправляя замешательство, старейшина сам ответил на вопрос:

   – Людогор, ты это.... Ну, в общем, мы не в Гордеевом городке воспитаны. А людей у нас, следующим числом: три сотни воинов, было больше, да остальные с князем Хабулом погибли. Женщин да детей без малого девять сотен.

   – Ясно. Ну, что-ж, двигайте караван, разворачивайте стан по левую руку от околицы веси, ну, а уж скотину отгоните версты за три ещё левее. Там и водопой поблизости. В общем, поехали.

   – Спасибо! – подал голос маленький князь, грустными глазами глянул в глаза сотнику.

   Взмах руки, и караван сдвинулся с места, заскрипели телеги, послышался радостный говор женщин. Оно и понятно, князь сумел договориться с вождем русов. Всадники, печенеги и русские смешались в общий строй, легкой рысью направились к Рыбному.

   – Как там Лис Степей поживает? – задал вопрос Цопон.

   – Ничего себе, поживает. Сын у него, пять лет уж как минуло. Совсем взрослый, богатырь, весь в отца, только лицом в мать удался. Да это и хорошо.

   – Жену значит взял. Родовитую?

   – Ха-ха! Да уж взял. Сына нашему Лису, русалка родила. Какая любовь была, позавидовать можно. Вот, только не ужились. И двух лет не прошло, сына оставила и слиняла. Одно слово – нежить, хоть и светлая, чего с нее возьмешь.

   – А, еще какие новости? Как воевода поживает?

   – Нет воеводы. Уж два года, как в Ирий ушел. А и то хорошо жизнь прожил долгую, а помер всеми уважаемый, на руках у боярина Гордея. Горевали все очень.

   Князь Бурташ, следуя стремя в стремя с Цопоном, прислушивался к разговору между давними знакомцами, удивляясь, что старейшина обо всех на Руси знает и его тут тоже почитают. По малолетству он не догадывался, насколько велика Русь, а Гордеево городище, лишь маленькая песчинка на просторах ее.

   -Сотник Андрей? Небось, тоже женился?

   Грусть наползла на лицо Людогора, тоску в его глазах заметил и Цопон.

   -Что?

   -Нет больше Андрия. Уж пять лет минуло, как в Тавриде погиб.

   -Он был воином, Людогор, как мы с тобой. Каждый из нас знает, что может не вернуться из набега, или поляжет защищая порог своего дома.

   Цопон мельком посмотрел на князя, слушает ли речи двух воев? Такие разговоры шли на пользу будущему вождю.

   Людогор продолжил:

   -Пять лет тому, боярин водил дружину в Византийский поход под знаменами князя Святослава. Наши вои теперь покоятся в земле Тавриды, под стенами Доростола, на берегах седого Славуты. При возвращении из похода, ваш князь Куря устроил нам большую подляну. Только наш боярин вывел свою дружину из той задницы, а Святослав погиб.

   -Князь Курэй не наш, он вождь другого племени. А боярин Гордей, великий воин. Если бы мои сыновья были живы, я мечтал бы, чтоб они, хоть немного походили на него.

   -Вот мы и приехали. Располагай своих соплеменников, дед, а я пошлю гонца к смердам, проживающим в Рыбном, нехай возвращаются в свои избы. Неча им прятаться.

   -Людогор, мой князь хотел бы увидеться с боярином Гордеем.

   -Почему, нет? Обязательно увидится. Через седмицу нас сменит другая сотня. Вот и поедете с нами.

   Уже к вечеру, за околицей Рыбного, развернулся печенежский стан. Уставшие за дорогу люди, поставив шатры и загородившись телегами, провалились в сон, поверив, что вырвались из лап кипчаков, и теперь все будет хорошо. Два десятка русичей поднявшись в седла, ускакали в ночь, направившись произвести вороп в диком поле.

   -3-

   Третья неделя пошла на исход, с тех пор как Монзырев послал его на большак, связавший по сухопутью Чернигов с Курском. И то дело, хоть какое-то развлечение. Давно уже Гордеево городище получило статус погоста в северянских землях. Вот только в самом стольном Чернигове, три года назад случился мор, унесший немало жизней. Не стало Светлого князя Черниговского, вымер весь его род, не оставив наследников. Упокоилась и добрая половина дружины. То-ли колдовство, то-ли действительно хвороба, косой прошлись по всему княжеству. Только теперь в стольном граде правил наместник Великого князя Киевского, боярин Везнич Пачеславич, тот еще жук, взял в оборот Монзырева, наездами недопекал, но задачи ставил, присылая нарочного с различными требованиями и приказами. Вот и теперь, приказал разобраться, почему на главном тракте пропадают мелкие караваны купцов, так сказать, бизнесменов средней руки. Поэтому Монзырев и отправил Горбыля осмотреться и если получится, то порешать проблемы. А, что, Сашка был непротив. Захватил десяток юнцов, которым в это лето не более семнадцати весен минуло, да и выехал по утру на пленэр, обкатать молодежь, дать почувствовать свои силы, да вкус кровушки, ежели найдутся романтики большой дороги.

   -Батька, дозволь с тобой, – напрашивался Олесь.

   -Ты уже сам сотником стал. Куда тебе со мной? Да и дело плевое. Я этих мальчиков, что со мной уйдут, почитай уже года три дрессирую, с вами меньше вошкался, вот в деле и проверю. К тому ж, тебе через две седмицы на западную заставу уходить, Ратмирову сотню менять.

   -То так!

   Вот и бороздили Горбылевские хлопцы тракт, сначала в одну, потом в другую сторону. А все-ж, кроме мелких ватаг, способных на что-то большее, чем нападение на едущих на базар смердов сбыть произведенный ими-же товар, крупной "рыбины" будто и небыло. Горбыль сломал голову, что предпринять? Нецензурными словами поминал каждый прожитый на дороге день, отводя душу хотя бы так. Но самое похабное было в том, что слухи об исчезновении людей и купеческих караванов не прекращались. Метания по дорогам ничего не давали. Прямо колдовство какое-то! Ой, стыдно-о!

   Уже ночью, когда уставшие за день юнцы позасыпали, к задумчиво сидевшему у костра Сашке подошел Кветан. Сотник всегда учил своих подчиненных думать головой, анализировать ситуации, принимать решения, включая логическое мышление. Ему было невыносимо видеть рядом с собой тупых болванов, способных лишь саблей махать.

   -Надумал чего, батька?

   -Нет. Не выходит каменный цветок, видно старость подходит. Однажды встану поутру с криком "Здравствуй маразм!". Никто и не удивится. Ну, а ты чего не спишь? Или твое время сторожей стоять?

   -Нет, в карауле сейчас Наседа с Хвощем. Я вот о чем подумал. Помнишь, верстах в сорока от Чернигова мы вроде бы следы потасовки зрели? Неподалеку от пересечения дорог.

   -Ну?

   -Там еще, поросший мхом жига, дорогу кажет.

   -Ну, одна на север к смолянам ведет, другая к границе, в Переяславские земли. И, что?

   -А, то, батька! Мыслю неподалеку в засаду садиться надобно, неча нам дорогу бороздить туда-обратно.

   -О-о, да таких примыкающих дорог, на всем тракте десятки, так что, мне вас у каждой по одному расставить?

   -Таких, да не таких. Я у челяди на постоялом дворе узнавал, поблизу от тех мест уже с добрый десяток пропаж было. Одно смуту на ум несет, я на месте потасовки окромя людских, волчьи следы зрел. Може волки опосля наведались, на запах крови приходили? Так днесь зима ушла, в лесах живности много, сытые они нынче. Чего им на дорогу выходить? А, все-ж, решайся на засаду, батька!

   -Добро. Иди, ложись, утро вечера мудренее.

   -Да и ты б ложился, глухая спень на дворе.

   Утром, перекусив остатками еды, выехали, взяв направление на Чернигов. Галопом поскакали по извилистой, довольно широкой дороге, с песчаным грунтом, утоптанным сотнями повозок. Справа и слева тянулся пейзаж густого леса, в котором пространство между деревьями заполнил колючий, высокий кустарник и лещина. Шорох песка под копытами глушил лошадиный топот. Возницы телег, едущих навстречу, издали заметив всадников одетых в кольчуги и шоломы, оружных до зубов, принимали правее, выезжая на обочину, нашаривая, подвигали поближе к себе топоры и мечи, с опаской наблюдали, как вои верхами проходят мимо, спешат по своим делам.

   К деревянному, широкому и длинному мосту через Десну, отряд вышел только к средине второго дня, а переправившись, уже версты через три, подъехал к вожделенному перекрестку, где на обочине дороги, ведущей в смоленские земли, лежал огромный, с сединой от поросшего мха, камень, вещающий о дорогах и их направлениях – жига.

   Горбыль огляделся. Простора для маневра было мало. Вокруг перекрестка и дорог, уходящих с него, простиралась стена густого леса.

   -Кветан, ну и где предлагаешь залечь в засаду? – спросил у подъехавшего юноши.

   -О прошлом разе нападение было менее чем в версте отсель. Мыслю, что ежели и нападут, то менять место не будут. Так и мы недалече схоронимся.

   -Мал, Ощера, слазьте с коней. Значит так, остаетесь на перекрестке, выберете дерево повыше и погуще, но так, чтоб дорогу видеть. Следить за всем что происходит. Где, куда, откуда кто появится, проедет, пройдет, все подмечайте. Сидите тихо, а главное, что-бы не происходило, ни во что не вмешивайтесь. Если ворог на нас выйдет, я думаю, что с лесными братьями мы и без вас справимся. Маскхалаты надевай прямо на броню. Задача ясна?

   -Так точно! – два голоса слились в один.

   -Выполнять!

   Проскочив еще с версту, кривичи спешились, увели лошадей подальше в лес. Ослабив подпруги, стреножили животных, оставили пастись на крохотной полянке, случайно найденной в двухстах метрах от дороги. Напялив маскхалаты, просочились в обратном направлении. Каждый выбрал себе схрон, чувствуя присутствие соседа справа-слева, замер, слился с местностью, затих в ожидании.

   До самого вечера на дороге ничего не происходило. Перед сумерками в сторону Курска, торопясь проследовали десяток подвод. Лошади тащили тяжелые, загруженные до верха товаром телеги. На первой, рядом с возничим сидел дородный, в преклонных летах, бородатый словен, в наброшенном прямо на плечи тулупе, видимо мерзли старые кости. На остальных повозках возничие восседали по одному. Шестеро верховых, вооруженных и бронных, державших в руках круги деревянных щитов, сопровождали караван спереди и сзади. Постепенно скрип телег перестал быть слышен.

   К Горбылю ужом проскользнул Кветан, прилег рядом.

   – Торопятся. Но думаю, до постоялого двора к ночи не успеют. До него отсюда, через реку верст пять будет, а то и боле. Либо у обочины расположатся, либо ночью пойдут.

   – Согласен. Что предлагаешь?

   – Может, сдвинемся к перекрёстку?

   – А, смысл? Глядишь, сейчас еще караван в другую сторону пройдет. Что нам, разорваться?

   – Тоже верно.

   – Здесь не десятком, минимум сотней работать нужно. Иди на место, замри. Ждем.

   Стемнело, в лесу темнеет раньше. Потом и дорога погрузилась в ночь. Звездное небо по-весеннему было чистым. Похолодало, только от лесной прели слегка шло тепло влажного духа. Ближе к полуночи по дороге глухо распространился топот ног одинокого бегуна. Пробежав чуть дальше засады, человек негромко окликнул:

   – Батька!

   Горбыль выбрался на дорогу.

   – Чего шумишь, Ощера?

   Боец подбежал к сотнику, зашептал, хотя смысла в этом шепоте уже не было:

   – По правую руку от перекрестка был шум борьбы, правда, далековато от нас. Ржали лошади, люди кричали. Потом все стихло, а к перекрёстку подъехали десять телег с привязанными за уду к задкам оседланными лошадьми. На перекрёстке повернули к смолянам. Мал остался на посту, а я сюда, доложить.

   – Добро, – Горбыль повысил голос, подал команду. – Всем ко мне, вывести лошадей на дорогу!

   Галопом выдвинулись к месту вероятного нападения, хотя торопиться, в общем-то, уже и не требовалось. В "кармане" у дроги обнаружили следы пребывания каравана, тлеющие кострища, следы крови и натоптанные людские следы. В лесополосе, как не шерстили, трупов не нашли.

   – Собаками их травили, что ли? – указал на следы Честигнев, подняв факел над головой.

   – Какими собаками? – возмутился Гостил. – Здесь поработали волки. Ты смотри, следы-то какие крупные, а много-то как! Стая. Волков двадцать-тридцать не меньше. Батька, уж не оборотни ли тут побывали?

   Горбыль, прожив на Руси много лет, уже ничему не удивлялся. Собрав для себя всю информацию, какую только можно было собрать ночью, принял решение:

   – По коням! Идем по следу каравана.

   Остановившись на самом перепутье, ожидая пока Мал слезет со своего насеста и подбежит к отряду, Горбыль задумчиво смотрел на сереющего в свете факела жигу.

   – О чем задумался, батька? – спросил подъехавший Кветан.

   – Да, вот думаю, когда возвращаться назад будем, поставлю вам задачу очистить камень от наростов, а вместо невидимых сейчас указательных словес напишу на нем: "Здесь покоится Змей Горыныч. Он был рожден для высокого полета, имел пламенное сердце и владел тремя языками".

   Юноша опешил от таких слов.

   – Зачем?

   – А, чтоб лет этак через восемьсот-девятьсот, потомки, когда найдут камень и прочитают надпись, офигели и выдвигали гипотезы, какая сука украла останки пресловутого Горыныча и кому и за сколько их загнала.

   – ...

   – Шевелись, Мал. Ползешь как беременный таракан.

   Встав на дорогу в северном направлении, отряд поскакал рысью, высматривая свежий след повозок. Ночью прошли мимо одиноких хуторов по сторонам широкого летника, миновали три деревушки с десятком изб в каждой, а в утренних сумерках Жвар, сам родом из лесного поселения, сызмальства натасканый отцом-охотником читать следы, на развилке указал вправо.

   – Туда свернули.

   Дорога явно сузилась, но позволяла скакать в колонну по два. Зазмеилась между лесной опушкой и возделанным полем по левую руку. Вскоре встающий рассвет вывел десяток к прилегающему к лесу баштану, неполивному огороду, неподалеку от которого проявилась околица селища, домов на тридцать, с хозяйственными постройками, крепкими изгородями, за которыми во многих дворах были видны стога прошлогодней травы.

   – Богато живут смерды, – выразил общее мнение Ощера. – Ничуть не хуже нас в пограничье.