Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 75 страниц)

   Бабка отдышалась, будто собираясь с мыслями, скосила взгляд на мордашку Елены, анализируя, как идет процес восприятия сказанного.

   -Мужчина, что, он обязан семью материально обеспечить, да жену любить, да детей холить. Вот и все обязанности. Правда, они, мужики, не все даже догадуются, что не нужно проблемы с работы в семью тащить. Знавала я таких, вернется домой в плохом настроении, выплеснет весь негатив на голову жены, ему и полегчало. А то, что это не красит его как главу семьи, об этом он забывает. Зануда. Мужчина любые проблемы решать должен сам, а додому приходить всегда с улыбкой, с ласковым словом. Мы бабы от такого, даже внешне хорошеем, у нас за спиной крылья вырастают, хочется жить, хочется любить только мужа. Мы, женщины, существа гораздо выносливее мужчин, поэтому бог и возложил на наши плечи груз потяжелее. Нелегко содержать в чистоте и порядке семейный очаг, потом сама поймешь. Муж должен быть всегда ухожен, дети сытые и обихоженные, в гнезде уют. Да не такой как в стерильной операционной, а чтоб суженному чувствовалось, что тебя ждут, что тебе всегда рады. Но этого для счастья в семье, недостаточно. Есть существенный аспект взаимоотношений, из виду который упустишь, можешь потом пожалеть.

   Бабка опять отдышалась, видно было, что устала от длинных напутствий. Девочка, перестав плакать, внимательно слушала Наталью Григорьевну, своим еще детским умом понимая, что некогда бабушке отложить этот разговор, еще эдак, лет на десяток.

   -Мужчина, существо нежное, кобелиное. Ты его хоть к ноге привяжи, он все равно на сторону глядеть не перестанет. Сволочи они все, ничего с этим не поделать. Такими уж их бог создал. Поэтому, как говорила еще моя мать, держать их всегда надо за яйца. Поймаешь, вот и держи. Только нежно держи, ласково, с любовью. Если потребуется, так слегка и зубками за член прикуси, поверь, не последнее дело. Знаю, навидалась при матери всякого, чужих мужиков то та часто водит, поэтому и говорю тебе сейчас все как есть. Не будет у меня другого времени. Когда замуж выйдешь, половинку свою найдешь, помни, постель для мужа почитай на главном месте стоит. Не стоит при ласках бревном лежать, раскинув руки, от восторга постанывать да поскуливать, радуясь о себе любимой. Своего мужа радуй не только щелью между ног. Любовь в постели дело обоюдное, после твоих ласк ему не должно хотеться взглянуть налево. Вот тогда у тебя в семье и будет порядок.

   Давно уж нет Натальи Григорьевны, а то о чем она говорила тогда, Ленка помнила всегда. Вот только не применить ей бабкиной науки на практике, не стало больше ее половинки на этом свете, а вернуть время вспять нельзя. Не помог науз любимому. Темная ночь и зимняя стужа поселились в душе.

   Ночь. Безмятежная крымская ночь укрыла землю своим покрывалом. Свет бледной луны периодически прерывался бредущими по небу барашками облаков, и тогда становилось так темно, что глаза человека, привыкшего к ночи, не различали того, что происходит от него в трех шагах. Безветрие усилило слух, ничто не мешало уху услыхать шорох неподалеку. Еще не скоро нагретая за день земля и камни на ней отдадут поглощенное за день тепло от солнца, это произойдет позже, под утро, заставив траву покрыться прохладой росы и в низинах подняться туманам. Но это будет потом, а сейчас низкое звездное небо зависло над морем, над сухой каменистой землей, над Херсонесом и крепостными стенами его. Даже в ночи возвышавшиеся башни в лунном свете выпустили тени в сторону старого некрополя. На стенах и башнях только что произошла смена наряда, и разводящий декарх повел смену скутатов по каменным ступеням вниз. Даже за стенами было слышно, как радостные сменившиеся с постов воины шаркают ступнями по гладкой поверхности ступеней, переговариваясь о чем-то своем. Теперь надо ждать, пока караульные пообыкнутся к стенам и бойницам, пройдутся взад вперед по отрезку стены, закрепленному за каждым из них, заглянут за блоки зубцов и бойниц на наружную сторону, загодя зная, что, как и всякий раз ничего не разглядят там. Зато снаружи, из темени ночи хорошо виден срез стены, факелы на всем протяжении внутреннего прохода освещали его, а если присмотреться и рассчитать, то можно точно определить, где в любой отрезок времени находится тот или иной караульный, периодичность их схождения. Русы, тенями скользили между плит и надгробий, между склепов и одиноких кипарисов, подобрались к стене на расстояние уверенной видимости охранников, клином схоронились на отрезке, рассчитанном для преодоления стены. Замерли, ожидая приказа командира.

   Горбыль внимательно пригляделся к окружающей обстановке, в очередной раз, чертыхаясь про себя, в связи с отсутствием прибора ночного видения. Рядом засопел Людогор.

   – Чего сопишь, старый? – зашипел сотник.

   Людогору, по возрасту было не больше двадцати одного года, да и весь вороп, в свое время набранный Сашкой, был не старше Людогора. Самым младшим в сотне считался Эйрик.

   – Может кошку забросить, батька? По веревке взойдем на стену.

   – Нельзя, Люда. Металлическая кошка в ночи будет слышна за версту. Переполошим весь курятник. Сам же знаешь, в этом месте стены из ракушечника, так что делай, как решили.

   – Рылей, выдвигай свой десяток к стене. Балуй, со своими строй приступки, – зашипел Людогор себе за плечо.

   – Есть! – прошелестело в ответ.

   Караульные, встретившись на маршруте, от скуки зацепились языками:

   – Патрикий-то наш приезжего комита выдрал как кота, не посмотрел, что тот послан самим базилевсом.

   – Да знаю, завтра отплывает в Константинополь.

   – Все таки уговорил превосходительного, дать боевой корабль?

   – Так ведь протонотарий фемы торговый караван снарядил, все равно сопроводить надобно.

   – Это правильно, пусть уплывает. Говорят, провалил поручение базилевса. Теперь император накажет неудачника.

   Обоим послышался шелест за стеной, выглянув в бойницу, как должно ничего не разглядели там. Глянули друг на друга. Все вроде тихо.

   – Мыши летучие, будь они неладны, в ночи мечутся. Если не знаешь, со страху и обмочиться можно.

   – Ха-ха.

   – Слышал фемный протоканкелларий сегодня опять в дом к меняле поперся, старый пердун!

   – За деньгами?

   – Ха-ха! За сладким. Меняла с утра в Горзувиты уехал. Еврейка молодая, небось не запросто так старого дурака у себя примет, пока муж в отлучке. Ха-ха!

   – Ха-ха!

   Смех заглушил звуки за стеной. Металлические стержни, вложенные в арбалеты, с расстояния в тридцать-сорок метров друг за другом вгрызались в наружную стену полиса, образуя своеобразные приступки. Уцепившись за стержни, наворопники из десятка Рылея подтягиваясь, практически без шума полезли вверх по импровизированной лестнице. Миг и замерли уже на верхотуре, приникнув к бойницам. Еще миг, и двойка воинов приземлилась на внутреннюю площадку стены. Мягкие подошвы из кожи, спружинив не издали ни звука. Бросок. Легкий хрип умирающих караульных не потревожил никого. Мертвые тела аккуратно уложили под стену. Сверху, разворачиваясь из колец к подножию стены упали веревки. Очередная двойка русов проскальзывала отверстия бойниц. Вправо-влево метнулись тени диверсантов, а на стену по веревкам и штырям уже влезали очередные воины.

   – Следующий десяток, – зашипел Людогор.

   Из-под плит некрополя рванулись тени. Все закрутилось в бесшумном веретене, и только в самом конце произошла заминка.

   – Что там? – недовольно спросил Горбыль.

   – Проводника через стену придется силой втягивать. Уж больно тучен, батька. – Доложил десятник пятого десятка, Халява.

   – Дайте ему люлей. Сам взберется.

   – Боюсь, не поможет. Пудов восемь чистого веса.

   – Нахрена такого брали? С ним мороки больше, чем с жидовским кагалом.

   – Такого наши купчины прислали. Сам знаешь, дареному коню ...

   Практически весь отряд уже был за стеной, в обеих сторожевых башнях подчистую вырезали наряд. Сашка глянул за стену. Там где в ночи должна находиться Балаклава, к небу поднималось зарево пожара. Свою задачу Вышезар выполнил.

   С соседней башни византийцы тоже заметили зарево, подняли тревогу. Раздался звук ударяемого в железо била, и сонная дремотность пропала со стен. Вдоль ворот забегали воины, из караулки к ним бежали одетые в броню представители отдыхающей смены. Шум, гвалт, повсюду крики. Распахнув двери настежь, ожила казарма.

   – Накиньте на себя плащи и шлемы с мертвых ромеев. Всем изображать беготню на стене, сейчас военные подвалят к бойницам. – Оповестил Горбыль. – Готовьте арбалеты, гасить, всех гасить по-тихому. Трупы за стену.

   Действительно, на стену полезли те, кто по боевому расписанию должен прибыть именно туда. Стоя в очереди их разбирали русичи, не давая мявкнуть, поднять голову от ступеней. Потушив большую часть факелов, затемнили площадку на стене. Мертвые тела полетели со стен на землю внешней сторону полиса. Шум и неразбериха сыграли на руку диверсантам.

   Добрая часть византийского воинства отчалила от казарм в сторону центра Корсуня. В открытые ворота прямо из конюшен проследовал отряд катафрактариев, в ламинированных доспехах, закованных с головы до ног. Кованые копыта лошадей, цокая по мостовой, навевали уважение на граждан Херсонеса, живших неподалеку от ворот, и первыми поднявшихся с ложа созерцания Морфея.

   Со стороны площадей в полисе раздались звоны колоколов, это в центральном соборе звонари оповещали город о том, что Фема Климатов подверглась нападению врага. Со стены хорошо было видно, как в сторону центра толпами и поодиночке выдвигались граждане. Народ стекался к центральным площадям перед магистратом. Жителям полиса часто приходилось отстаивать свой город с оружием в руках. В случае войны практически все взрослые мужчины принимали участие в обороне, поэтому у каждого из них в доме хранилось оружие, у многих доспехи. Шли образовывать ополчение.

   – Три с лишним сотни, батька. – доложил Людогор, когда за последней шеренгой катафрактов охрана закрыла крепостные ворота.

   – Класс! Рылей.

   – Я, батька! – из шеренги одетых в трофейную одежду выбежал Рылей. На голове его красовался византийский островерхий шлем, с перышком на шишаке. Только лицо, вымазанное полосами сажи, совсем не походило на грека.

   – Как сработали?

   – Чисто. Никто и пикнуть не успел. Шли как бараны на заклание. Оно и понятно, разбирали с последних ступеней. Все как ты учил, либо бритвой по горлу, либо шею свернуть. Сам удивляюсь, что никто не успел закричать. А сейчас на стену никто больше и не идет.

   – Чудненько. Теперь наша очередь. Морды щитами прикрыли и за мной, плющить казарму.

   Сашкино плечо тронул рукой Людогор.

   – Батька, глянь, – пальцем указал в сторону центра города.

   – Не понял?

   – Да ты выше смотри. Зарево!

   Над Херсонесскими клерами вздымалось пламя пожаров. Судя по рассветным краскам в ночи, усадьбы горели знатно. Сашкин десятник Зловид, оправдывая свое имя, с двумя десятками подчиненных поджог не только дома и постройки, но и склады с оливковым маслом.

   – Сейчас опять попрутся.

   – Нет, батька. Через другие ворота пойдут, там ближе. Вот только, сколько их уйдет?

   – Судя по пожару, Люда, до хрена и больше, но на нас с тобой и оставшихся за глаза хватит. Все, хорош байки травить. Вперед и с песней в казарму.

   Храмовый колокол не прекращал звонить, бросая в ночь тревожный перезвон.

   То, что казарма окажется пустой, не ожидал никто. Пройдя оба этажа, русичи не застали там ни души.

   – Да-а! Судя по всему, сейчас это самое спокойное место во всем городе. – Спускаясь со второго этажа, сделал вывод Горбыль. Койки, расставленные в четыре ряда у стен, покидались в спешке еще сонными людьми. На полу валялись тряпки, какие-то холсты, вещи солдат, что-то еще путалось в темноте под ногами. – Перемудрили мы, однако. И где теперь искать комита? Людогор!

   – Я.

   – Строй отряд и зажгите, в конце концов, факелы. Темнотища кругом.

   Чадящие в высокий потолок казармы факелы, осветили центральный проход. Сашка окинул взглядом бойцов, стоящих в две шеренги, прошелся вдоль строя. Лица ребят подняли настроение, перед ним стояли уверенные в себе и в действиях своего командира люди.

   – Хочу вам сказать, парни. Наш хорошо выстроенный план пошел по пи...де. Придется его менять. Просто уйти из Корсуня, после того как мы сюда влезли, было бы огромной дуростью. Идти в центр города и дергать слона за яйца – глупость вдвойне. Там сейчас только кадрового состава фемы, свыше тысячи бойцов будет, да ополчения около трех. Посему, Халява!

   -Здесь, батька! – из строя вышел десятник.

   -Проводник с тобой?

   – Туточки.

   – Ко мне его.

   Подталкиваемый в спину Халявой, из строя вышел тучный, с окладистой бородой, в длинной рубахе навыпуск, подпоясанной кушаком, с мечом лямками привязанным к кушаку, мужик.

   – Да, шевелись ты, дядьку!

   – Тебя Жиздором зовут? – задал Сашка вопрос.

   – Да, сотник.

   – Мне Людогор доложил, что город ты знаешь хорошо.

   – Да.

   – Надо вывести отряд к пристаням, туда, где стоят военные корабли византийцев. Но вывести не через центр, а по окраине. Сможешь?

   -Да.

   – Экий ты немногословный. Короче, прикинь как пойдем.

   Горбыль обратился к бойцам:

   – Всем отрядом просочимся по одной из улиц в направлении пристани. В двух кварталах от порта расходимся десятками по параллелям магистралей, зачищаем пространство перед входом в порт. После зачистки, опять сходимся к той улице, по которой двигались и атакуем порт. Командиры, всем понятно?

   – Да!

   – Жиздор, готов?

   – Да. Там перед самым портом купеческие подворья, купцы останавливаются. Там же и склады, да амбары с товарами, рядом портовый, морской и рыбачий кварталы.

   – Вот и ладушки, веди. Халява, будешь сопровождать купца со своими орлами. Идешь передовым дозором. Все на выход.

   Жиздор повел отряд по городской окраине, выбрав нужную улицу, находившуюся в двух кварталах от крепостной стены. Вороп бесшумно передвигался, скользя тенями по брусчатой мостовой между уличных стен, выстроенных выше человеческого роста. Тучному проводнику нелегко дался марш-бросок к пристаням порта. Уставшего, страдающего одышкой, молодые парни тащили его на себе. Всех встреченных по дороге горожан безжалостно убивали. Закон войны суров, дашь слабину, сожрут и не подавятся.

   Отряд рассыпался для зачистки перед броском в порт. И надо же было случиться тому, что сунувшись в один из уличных лабиринтов, десяток с которым шел Горбыль, нос к носу столкнулся с отрядом морской пехоты византийских кораблей, охранявших район морского порта, и приданной им кентархией городского ополчения. Сразу же завязался бой. Двадцать арбалетных болтов нашли свои жертвы. Вопли и стоны раненых только раззадорили ромеев. Выбив ближайшую калитку, наворопники толпой вперлись во двор, огороженный прямоугольником каменного забора, с двухэтажным домом, выстроенным из плоской плинфы. Ветви смоковниц и орехов, зеленью листвы укрыли его черепичную крышу. Пробежав по ухоженным дорожкам, бойцы двинулись мимо хозяйственных построек, клумб, цветника, под аркой оплетенной виноградной лозой, спешили к глухой стене, перебравшись через которую, можно было оказаться на соседней улице. Сашка задержался у раскуроченного входного проема, крикнул пытавшимся остаться с ним бойцам:

   -Догоню!

   Какие-то уроды вынесли на балконную лоджию факелы, зажгли светильники осветив темноту ночи, да и сама ночь превратила пространство вокруг в предрассветные сумерки, не оставив черноты полночного покрывала. Сама луна поблекла, сдвинулась с привычного места.

   Горбыль почувствовал приход боевого транса, восприятие действительности перешло на другой уровень, движения ускорились, само тело раскрепостилось для боя. Сунувшихся во двор гоплитов Сашка рассеял ударами клинка, с неимоверной скоростью крутился на месте, менял положение ног, уходил из-под ударов, почти растворялся перед глазами противника, чтобы снова материализоваться в пяти шагах от того места, где был секунду назад. Граждане южного города впервые столкнулись с подобием северного берсерка. Все происходящее перед ними напоминало колдовство, но в самом плохом смысле для атакующих. Там, где прошел Горбыль, оказалась проложена улочка из мертвых тел. Но скутатов было так много, что образовав строй и закрывшись забором щитов, они оттеснили Сашку вглубь двора. Усвоив урок, стали метать в него издалека копья и дротики. В круге Сашкиного щита, подобранного с тела мертвого ромея, застряло так много копий, что он перестал быть подъемным, даже несмотря на звериную силу его владельца, стеснял движения.

   Горбыль отбросил щит в сторону и снова ринулся вперед, сократив дистанцию, наносил удары и уколы в незащищенные доспехами места. В свалке умудрялся подмечать все, помогал дар перехода. Начальствующий над византийцами, глядя со стороны на происходящее, осознал истину, без щита варвар долго не протянет. Периферийным зрением, увидав, что его последний боец покинул двор-ловушку, Сашка маневрируя, отступил к тупику глухой стены высокого забора. Шаг за шагом, при этом нанося потери врагу, распаленный дракой, вспотевший так, что вдоль хребта заскользил ручей влаги, отступал. Уклонялся от пролетевших у самой головы копий, чуть не подставившись под клинок горожанина на левом фланге. Переступил через тела одного из своих в пятнистой одежде, во втором узнал проводника Жиздора, стрела попала тому в основание черепа.

   Византийцы расступились, освободив место для морских пехотинцев, загородились щитами в плотном строю, и Сашка понял, что его хотят просто подставить под расстрел у стенки, но расстреливать будут бросками пик и дротиков.

   В последний момент, на войне его называют момент истины, со среза стены, по гоплитам, примерявшимся для броска, тренькнул ливень болтов. Это один десяток русичей встав за стеной на плечи своим товарищам из другого десятка, дали одиночный залп. Все что смогли.

   – А-а-а! Хр-р! Госп...! – стоны, задержка, секундный шок.

   Сашка не прозевал, воспользовался заминкой. Ударом ноги выбил у ближайшего горожанина, стоящего у самой стены, миндалевидный щит, клинком отвел его меч в сторону, кулаком левой руки приложился в незащищенный кольчугой живот, и когда тот согнулся, пытаясь стоя принять позу эмбриона, прыжком взлетел ему на опустившиеся плечи, оттолкнувшись от них, запрыгнул на забор.

   – Гандоны штопаные! – бросил в народ непонятое никем оскорбление.

   Все произошедшее не укладывалось в голове, настолько быстро и сюреалистично это было. В заключение Сашка из чистого хамства, показал херсонеситам неприличный жест "стахановского движения". Махнул согнутой в локте рукой с кулаком и отогнутым вверх средним пальцем, даже не надеясь, что кто-то из этих дикарей поймет язык жестов будущего. Перебросил ногу через стену и спрыгнул в объятия своих бойцов.

   – Какого хера ждем?

   – Тебя, батька!

   – Уходим!

   Пробежали мимо горевших купеческих складов и амбаров. Какой-то из десятков смог поджечь жилища в квартале портовых таверн. На самой пристани шел бой, скорее похожий на избиение младенцев. Кривичи под руководством Людогора добивали остатки корабельных команд и прислуги. Разбив топорами, устройство сифонов с греческим огнем на дромоне, подожгли его. Гурьбой влетели на хеландию, попутно добивая одиночек на палубах, затаскивали своих раненых товарищей.

   -Батька, наши все...! – Оповестил Людогор.

   -Руби концы!

   Нечай, с одного конца судна, Звонислав с другого, топорами перерубили причальные канаты, веслами вместе с родовичами толкнули от пристани неповоротливое для неумех морское корыто.

   На пристань, гремя оружием и бряцая доспехом, вбегали толпы негодующих жителей и военных полиса, выкрикивая проклятия захватчикам и грабителям. Запрыгнуть с пристани на отвалившее судно уже было нельзя.

   – Людогор, – позвал Горбыль. – Отправь на весла по десятку бойцов с каждого борта. На кормовое поставь пару человек, но чтоб хоть приблизительно имели понятие, как им работать. Эйрика поставь, он все ж, когда то плавал.

   – Найдем, батька.

   – Балуй! Рылей!

   – Нет Балуя. Погиб он.

   – Сопли подотри, Рылей, мать твою за ногу. Закрыться с правого борта щитами. Врежьте из арбалетов по толпе. Видишь, бегут к нам, небось милостыню просить.

   Слаженный залп в плотную толпу, привел к тому, что передние бегуны, поймав болты своими телами, падая на мостовую, заставили спотыкаться и падать остальную толпу бегущих. По образовавшейся свалке был произведен еще один залп, прежде чем двигавшийся черепашьим шагом корабль, смог развернуться и также медленно двинуться из Корсунской бухты.

   Рассвет, вставший над гладью морскою, заставил поблекнуть краски пожара в городских кварталах, примыкающих к набережной полиса. На веслах хиландии был усажен весь отряд, включая командира. Двухпалубная хиландия пенила морскую волну, работать с парусами в отряде никто не умел. Корабль вдоль побережья курсировал на север полуострова.

   – Людогор. Проверь запасы воды и съестного на корабле, – налегая на весло по левому борту, приказал Горбыль. – Нам до места встречи еще верст сорок вдоль побережья волочиться.

   Спокойное море и ясное утро позволило издали рассмотреть городские постройки, купола соборов, снующие по городу точки представляющие людей, а через пару часов, только дым над клерами. Остались позади горы Крыма, и Сашка с удовольствием отметил, что за бортом видна лесостепь, хоть иногда и со скалами вдоль побережья, это радовало глаз, после Чечни он перестал наслаждаться видами гор и красотами природы.

   Плавание затянулось. Все расчеты Горбыля шли коню под хвост. Большое неповоротливое судно, рассчитанное на присутствие на нем команды умелых моряков и еще до ста двадцати человек морской пехоты, управляемое непрофессиональным кормчим, идущее на веслах с непривычными к ним гребцами, двигалось медленно, что называется, ползло по воде. И если бы у херсонеситов было чем догнать его, они бы с легкостью догнали и утопили хиландию.

   Только к вечеру второго дня вышли к месту встречи с остальным отрядом, но приблизиться к земле ближе, чем на сто метров не рискнули, побоялись сесть на мель. Это не купеческий струг, который можно было вытащить на берег, а потом так же столкнуть на воду.

   Разглядев поблизости от побережья костры и людей, вышедших к кромке моря, признали своих. Горбыль распорядился бросить якорь и втянуть весла на палубу. По причине отсутствия шлюпки разделся догола, чтоб легче было плыть. Оставил командование на Людогора. Взял в руки нож и выпрыгнул за борт. Вечернее море встретило его прохладной водой и легкой волной. Сашка саженками поплыл к берегу, ощущая, как прохлада проникает в тело, заставляет покрываться его гусиной кожей.

   Почувствовав приближение мели, встал на ноги и побрел по песчаному дну к берегу, где радостные крики его бойцов оповестили о том, что люди счастливы увидеть живым своего командира, выжившего, захватившего чужой корабль и не бросившего их на произвол судьбы на чужбине.

   Его, выбравшегося на берег, бросились тискать, передавая с рук на руки. И какое же было удивление, когда он попал в объятия не только своим наворопникам, но и совершенно неожиданно рыжебородому скандинаву Рагнару, а вместе с ним и другим родовичам, плававшим на дракаре.

   – Ты-ы?

   – Я, сотник Олекса!

   – Как, ты здесь?

   – Идем к костру, согреешься, все обскажу.

   – Идем к костру, батька! Снедать хочешь?

   – Да сыт я, но замерз как цуцык.

   Неподалеку на берегу, словно тоже почувствовав радость встречи, заржала лошадь, ответно подали голос другие кони. По песчаному пляжу гурьбой направились к кострам, галдя и перебрасываясь шутками, а с хеландии встречу на берегу наблюдали повеселевшие новоявленные моряки.

   Уже сидя у костра, согреваясь добрым крымским вином, бойцы разграбили винные погреба в клерах, Сашка слушал рассказ Рыжего. Услышанное совсем не радовало. "Дракон моря", как пресловутый "Варяг" в начале двадцатого века, вступил в неравный бой с тремя кораблями греков. Отвлекая на себя неприятельскую эскадру, давая уйти судну с сыном князя Святослава на борту, Рагнар Рыжий подманил корабли противника к берегу и атаковал первым. Бой был жестокий и беспощадный, результат предсказуемый. Дракар утопив одну из хеландий, сам сгорел в пламени греческого огня. Горел корабль, горело море вокруг, покрывшись жирной пленкой, не давая спастись русам. Лишь полтора десятка воинов из Рагнаровой дружины, опаленные огнем, сбросив кольчуги, сумели проплыть под водой подальше от горящего дракара и добраться до берега.

   Согревшись и слегка захмелев, Горбыль покачав лысой головой, глянул на сидящего напротив скандинава, произнес щуря глаз:

   -Да-а, Рыжий! Если ты ругаешься матом, хлещешь водку, да к тому же еще и мудак, это не повод, чтоб я поверил, что твоя нурманская морда совсем обрусела. Ты устроил на море день открытых дверей в дурдоме. Все бегут и все навстречу.

   -Это, как это? – еще не понимая до конца, прав он или в чем-то виноват, Рыжий набычился.

   -Ну скажи мне на милость, вот нахрена тебе сдались те византийцы, с которыми ты махался, лишившись дракара? Решил предметом мужской гордости помериться? Ну и у кого толще оказался? Ушли бы просто в ночь, ищи, свищи вас. А драчка, это уж на крайняк. Не-ет! Ты сразу поперся крымчан мочить. Огнями себя осветил. Вот он, я, здесь! Подходи отоваривать буду!

   -Ну, дак...

   -Считаю, обмен один к одному для нас неравнозначен и неприемлем. Да бог с ним, с кораблем. Вон, он – Сашка рукой указал на хеландию. – Плыви, принимай аппарат, он твой. Людей жалко. Думай, Рагнар, думай прежде чем что-то делать. У нас в городище женщины не свиноматки, не успеют тебе новый хирд нарожать, а дядя Саша не успеет их воевать выучить. Понял?

   -Да.

   -Вот и хорошо, что понял. Забирай своих людей, вплавь добирайтесь на корабль, принимай командование. Эту ночь ночуем здесь, с утра поднимешь паруса и идешь вдоль берега. Я с парнями с рассветом по суше выдвинусь. Как найдем подходящее место, чтоб ты мог пристать, а мы лошадей на нижнюю палубу завести, так ждем один другого.

   -Добре, сотник, только мы мудно пойдем, сам понимаешь, на судне воины, не моряки. Да и не управлял я ране таким насадом, пообыкнуть потребно.

   -Вот к утру и разберешься и с кораблем, и с сифонами, которые огнем плюются, их там на палубе аж четыре штуки.

   -Ты б хоть одного византийца в полон съемал, который учен со смагой ладить.

   -Иди, советчик. Тебя забыл спросить.

   После ухода остатков морской дружины, воины еще долго рассказывали Горбылю о своей малой партизанской войне. В конце повествования Вышезар макнул пальцы в кружку с вином, спрыснул капли в огонь костра.

   -Благодарим Макошь Пряху за долю, пусть спряжет нить жизни для нас, быть рядом, когда нам хорошо, и в трудную годину, когда мы все в смертельной опасности. Просим тебя Велесе, хранить память и родовые знания, и передать их нашим потомкам!

   Гул голосов раздался от костров:

   -Да будет так!

   Горбыль локтем облокотился на попону, вытянул вдоль кострища усталые ноги. Теплый вечер и близость моря, которое шумом прибоя успокаивало хоровод мыслей, заставили расслабиться. Завтра предстоял нелегкий день, пора было выбираться из западни полуострова, продолжить свой путь на землях болгар. Пришла пора найти Монзырева.

   -Батька!

   Сотник приподнявшись, повернулся на зов. К костру подходил Зорко, молодой воин из пятого десятка, для него этот поход был первым. Он сопровождал древнего, сгорбленного деда. Седой дед был одет в японицу, длинный плащ, уже и не понятно какого цвета, выгоревший на солнце, истрепанный непогодой, скрепленный сустугом, металлической пряжкой у правого плеча. В кулаке высохшей руки, зажат дорожный посох, опираясь на который старый подволакивал правую ногу. У дедовой ноги неспешно семенил пес, таких же преклонных лет, что и его хозяин, весь в репье на мохнатой шкуре. Горбылевские наворопники оторвались от своих дум и занятий, переключив внимание на подошедших.

   -Батька, ось дивись кои кудесы. Этот шиша незнамо как наши посты минул, только у самых лошадей узрели, да и то, животина чужака почуяла, ежели б не лошади, так и вовсе прощелкали. Но на ромея не похож, на хазарина тоже.

   -Добро, Зорко. Иди, неси службу. Разберемся. Будь здоров, диду. Садись у моего костра, отведай брашно славянское.

   Опершийся на посох дед, кинул руку к колену, обозначил поклон. Было заметно, что спина старика не хочет изгибаться, но поклон должен иметь место быть.

   -И тебе здравствовать, ипат дружины росской. Спасибо за приглашение к твоему очагу, приму его с удовольствием, се бог ладный я, с животиной своею.

   Дед уселся рядом с подвинувшимся Горбылем. Сашка не мешал ему принимать пищу, запивая ее вином. Торопиться было некуда. В кострище подбросили дров, и языки пламени весело заплясали, облизывая и им предложенную пищу.

   Насытившись малым, дед выплеснул остатки вина в огнище, что-то бормоча про себя. Его пронырливая псина обошел все кострища русичей, тоже не остался голодным, улегся подле деда, положив морду на передние лапы.

   – Кто сам будешь, уважаемый? – задал Сашка вопрос.

   – Гарип. Вот странствую по землям предков своих. Иду иногда без дороги, как придется, сопровождаемый вожем своим, – кивнул на пса, с закрытыми глазами сопевшего под боком. – Грустко, возраст берет свое. Не знаю уж, сколько мне отпущено богами, но и на том спасибо, что увидал сей год зелень желды.

   Старик пригоршней вырвал зеленый кустик полыни рядом с собой, поднес к носу, вдохнул пряный аромат.

   – Так ты местный?

   – Да.

   – ...

   – Я помню расцвет Херсонеса, то время когда доряне относились терпимо к людям моего племени, когда наше божество Дева, хранила каждого рожденного под этим ласковым солнцем. Сколько веков прошло с тех пор, как на наши земли приходили аланы и сколоты, когда ромеи стали поднимать города у моря, а пастбища для нашего скота раскопали, сея хлебные зерна и высаживая виноградную лозу, не знаю. Жители полисов звали нас таврами.

   – Да сколько ж лет тебе, диду?

   – Кто ж их считал? Городище, в котором я рождён, находилось в бухте Примет, которую херсонеситы переименовали в Симболон. Много воды утекло с тех времен. Давно хожу по земле своей. К полуноще к Бук-озеру, к полудне – к Бараньему Лбу. Бываю и у Киммерийского пролива. Теперь вот сюда ноги принесли, ажно узрел воев. Дивлюсь ипат на твою чадь, молодые, старших почитай и нет, зброя добрая, а байданы ни одной. Одёжа под цвет трав да деревьев крашена. Что за люди вы? То что росы, я уж понял.