Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 75 страниц)

   Еще следуя к северным воротам, Монзырев, оповещенный по какому поводу позвали, решил сломать привычный ход событий для печенежского князя.

   – Давай выставим Халега, Николаич, – посоветовал, стоящий рядом воевода. – Поверь, он сильный боец.

   – Нет.

   Свесившись со стены, крикнул вниз:

   – Эй, советник. А я решил никого не выставлять против твоего олигофрена.

   – Это почему?

   – А вот не хочу. Мне это не надо, я и так знаю, что уделаю вас всех здесь под крепостью. Всю орду.

   – Ты обязан, мы вызываем на поединок, традиции воинов.

   – Ничего я тебе и твоему князю не обязан. А традиции мы поменяем.

   – Вы – трусы, держитесь за бабьи юбки.

   – Зато не дураки, которые пришли грабить, а сами попали в мой капкан. Князю своему передай, что он мудак великий, ему лечиться надо, а он на гоп-стоп приперся. Пока вы тут у стен моих топтаться будете, две сотни русских воинов уже у вас в гостях находятся, в вашем стойбище отдыхают, вашу рухлядь шерстят, да баб трахают. Пусть радуется, у его жен будут красивые дети, не похожие на него. Так что прощевай, болезный, не хочу больше с тобой говорить, скучный ты и предсказуемый.

   Монзырев демонстративно отвернулся от посланца, встретившись с озадаченно-удивленным взглядом воеводы.

   – Что, воевода? Что-то не так?

   – Да теперь уж я и не знаю так или не так.

   – А что ты хотел? Человека просто так потерять, ни за что ни про что? Ты посмотри на того кованного дебила, это же машина-убийца. Оно нам надо? Это же провокация голимая. Сейчас полезут, держись тут, Гунарович, а я к южным воротам. Андрюха, чего скалишься? – обратил внимание на улыбку друга Монзырев.

   Вскочил в седло подведенного Мишкой коня, умчался по направлению южных ворот.

   Говоря посланцу про двести воинов, якобы ушедших в степь, Монзырев блефовал. Сашка Горбыль ушел в гости к печенегам всего с тридцатью диверсантами. По прикидкам Анатолия, этого количества воинов было достаточно, чтоб навести шороху в степи и сохранить мобильность подразделения.

   Разъяренный, обиженный пересказанным разговором с боярином, великий князь отдал приказ на штурм. Взревела орда, сдвинулась с места, словно селевой поток, сначала медленно, потом все убыстряя и убыстряя темп. Из тысячи глоток рвался рык. Между бегущими сотнями, воины несли на плечах лестницы. Десятки кочевников на ходу примеривались бросать волосяные арканы. Из задних рядов в сторону крепостной стены зашелестели летящие стрелы:

   – Харра! Харра-а, – на бегу орали, хрипели, стонали в боевом трансе печенеги. Им нанесли обиду, враг обязан ответить за это.

   Со стороны крепости в бегущих на штурм городка полетели ответные стрелы, арбалетные болты и крепкие слова русского мата, перенятые в процессе общения у Сашки Горбыля.

   Было видно, как стрелы поражают атакующих врагов. Упавших, убиты они или ранены, неважно, тут же накрывала волна бегущих позади, втаптывала тела в землю. Люди, словно загипнотизированные зомби, видели только одну цель, ненавистные стены и русов на них.

   – Харра, харра-а-а, – преодолевая уже значительно покрытый трупами ров, печенеги взбирались на внутренний его бугор. Сотни арканов взметнулись вверх за срез стены, авось зацепится удавка за какой либо выступ. Лестницы уперлись в парапет галерей между башнями. Стрелы, стрелы шипят, жалят кругом, словно ядовитые змеи.

   – Харра, хара-а,– побежали по лестницам наверх первые, самые сильные и смелые бойцы, прикрываясь щитами, приготовив саблю или копье для решительного удара. По веревкам арканов, словно обезьяны, полезли наверх самые ловкие, щит за спиной, сабля в зубах.

   "Помогайте боги печенежские! Не отвернись удача! Вперед, только вперед. За стенами добыча. За стенами пожива!".

   – А-а-а-а, а-а-а... – слышались душераздирающие вопли, вой, крики боли, ругани. Словно мешки с песком, глухо валились, падали на землю воины успевшие подняться на высоту стены, их убивали мечами, кололи пиками, бросали в них камни, лили на голову ведра крутого кипятка.

   Откуда у русов столько воинов в крепости? Необходимо хотя бы в одном месте прорвать защиту, проделать проход, хотя бы слегка расширить его, свежие силы тут же войдут в брешь, и сразу станет полегче.

   Скопление воинов у ворот. Нет никаких сил срубить цепи с деревянного моста, уже потерян не один богатырь, пытавшийся сделать это. Звериная ярость плещется не находя выхода.

   – А-а-а-а... – очередная порция кипятка и холодного железа на головах атакующих, а мост все так же прикрывает собою ворота.

   Вдруг прискакал посланец, кубарем скатившийся к ногам вождя:

   – Повелитель, воины рубятся на восточной стене! Проход есть!

   – Зар-мат, три сотни на восточную стену, немедленно!

   Сидевшие в седлах верхом печенежские сотни, ждавшие приказов повелителя, рванули с места, с гиканьем и криками радости подались к восточной стене.

   Кулпей окруженный телохранителями, покинул свою ставку, он поскакал любоваться сечей при прорыве. Хотелось видеть начало конца злой крепостицы, встретившейся на пути орды.

   С балкона терема не было видно всего происходящего на стенах. Галка с женщинами и бабкой Павлой, смотрели как из казарменного помещения, сотник Трувор бегом выдвигает свою сотню к восточной стене.

   – Совсем плохо нашим приходится, – промолвила боярыня. – Если Трувор повел своих, значит восточная стена на грани падения.

   – Все будет хорошо, детка, – успокаивающе, погладила по голове сидевшую на табурете Галину ведунья. – Поверь мне, уж я-то знаю.

   В животе разбуянился ребенок, будто чувствуя происходящее в бурлящем мире, в который он скоро выйдет, стал толкать будущюю мать изнутри.

   – Ох, как хотелось бы верить, – Галка выгнувшись, отставила живот вперед. – Ой, мама! Да, что же он делает сегодня? Ой-ой, и живот внизу тянет. Фух-фу!

   – Может полежать тебе, Гала? – это Людмила, оторвавшись от зрелища происходящего на стенах, задала вопрос.

   – Да нет, вот, кажется, отпустило. Ох, отпустило.

   Бабка пристально посмотрела на боярыню:

   – И давно у тебя так с животом?

   – Да вот с утра началось. Наверное, от волнения брыкается.

   – Ну, да. Вот что, Людмила, и ты Анна, быстро печь малую затопили, да воду на нее поставили, и полотно чистое принесите. Пошевеливайтесь, клуши. Чего на меня уставились?

   – Ага!

   – Ты что, Брячеславовна? – задала вопрос Галина, удивленно глядя на бабку.

   – А того, девонька, что время твое пришло. У боярина твоего свой урок проходит, а у нас с тобой – свой начинается. Да не волнуйся ты так, не ты первая. Родим, куда мы денемся.

   – Ой-ой, что-то опять схватывает живот внизу.

   – Ну, вот и хорошо, вставай, идем в светлицу, не будем же мы на всем обозрении дитятю на свет выводить. Пойдем, милая, за нами Мокош присмотрит, не даст пропасть.

   Бабка повела боярыню в терем, прикрыв ее собою, будто желая защитить роженицу от происходящей действительности.

   А действительность была такова.

   Монзырев находился на галерее южных ворот, когда увидал, нет, всем своим естеством почувствовал пришедшее в движение войско неприятеля.

   – Всем бойцам занять свои места по расчетам. Страховать друг друга, про щиты не забывайте. Подойдут ко рву, бегло открыть стрельбу из луков. Работаем без напоминаний. Мишка, быстро вниз, женщинам готовность полная, махну рукой – пусть несут кипяток на стены. Пошевеливайся!

   Печенеги, равномерно увеличивая темп движения, приближались к первому защитному барьеру – рву. Монзыреву даже показалось, что при их движении, в голове отбивается такт музыки из кинофильма "Александр Невский", когда немцы по льду шли в наступление клином – своей знаменитой "свиньей". Вот и ров. Тут же со стороны кочевников полетели стрелы, тучи стрел. Передовые ряды пошли на преодоление земляного препятствия.

   – Открыть стрельбу! – выкрикнул он.

   Стрелы со стен полетели в черную массу плотно движущихся печенегов, не все они нашли цель, все-таки враг прикрывался щитами, кто-то носил броню и она защитила.

   Дикий рев сотряс ряды противника.

   – Увеличить темп стрельбы.

   Противник полез на внутренний вал перед стеной, люди несущие лестницы, выдвинулись вперед.

   – Стрел не жалеть, мать вашу так, через коромысло.

   С характерным стуком, ударились концы лестниц о парапет. На секунду Монзырев отвлекся, высунувшись с внутренней стороны галереи, подал Мишке сигнал. По широким лестницам на галерею побежали бабы и взрослые дети с ведрами кипятка в обеих руках, каждую минуту рискуя попасть под стрелу врага или обвариться крутым варом.

   С наружной стороны стены снова раздался рев, начался штурм.

   – Сбрасывай камни! – выкрикнул сотник Первак.

   Стены хорошо помогали защитникам, но плотность полета стрел была очень велика. На галереях появились убитые и раненые, стоны которых слышались даже через неимоверный шум военных действий. На лезущих на стены печенегов полился кипяток, вопли ошпаренных раздавались на всем протяжении внешней стороны стены. Женщины побежали за новой порцией вара, трое из них и один из отроков, со стрелами в телах остались лежать на обильно политых кровью досках полов галереи. Одна из баб, высунувшись за стену, получив стрелу в глаз, вывалилась наружу. Напор ослаб ненадолго, буквально сразу возобновился снова. На стены по лестницам и арканам потянулась новая партия печенегов. Дошло до рукопашной, русичи взялись за мечи и топоры, работали парами, прикрывая себя и напарника щитами. Со всех сторон слышались звуки сечи, которая в иных местах перешла в жестокую бойню. Снова подоспели бабы с пацанами, не обращая внимания на бой, оскальзываясь на кровавых лужах, подбегали к стенам, плескали кипяток в подпирающих вверх нижних врагов. После одного такого удачного пролива, удалось затащить три лестницы наверх. Напор снова ослаб.

   Монзырев прислушался к реву на восточной стене.

   – Мишка! – тот, будто ждал за спиной, тут же появился. – Немедленно дежурную сотню на восточную стену. Мухой!

   Малька, словно ветром сдуло.

   – Липень, – подозвал Монзырев кадра из Мишкиного десятка. – Пробегись по надвратным башням, пусть стрелами сбивают амбалов, что пытаются срубить цепи с моста. Отсюда в них не попасть.

   – Сделаю, боярин.

   Очередная партия печенегов нарисовалась над парапетом.

   – А, ну, бойцы, окрысились, вдарили разом.

   Закрываясь щитом, он крушил врага на ближайшей лестнице. Никакого боевого транса, про который рассказывали Сашка с Андрюхой, он так и не чувствовал, просто тупо рубил лезущих наверх кочевников. По-видимому, никакого "дара" от перехода он не получил.

   Подоспел очередной кипяток, до сорока ведер вара ухнуло вниз. Вопли, стоны, крики ненависти. Усталость давала о себе знать, появилось чувство легкого безразличия к происходящему. Заметив это в себе, Монзырев побежал по галерее:

   – Не расслабляться, парни, еще немного и они отойдут. Мы их делаем, слышите, мы их имеем по полной программе. Куда им до таких богатырей, как вы. Работаем, работаем, – подбадривал он бойцов. В одном месте сунувшись, мечем подмогнул усталым ратникам, вместе сбросили с лестницы целую гроздь кочевников. Прикрывшись щитом, выглянув вниз, рассмотрел копошащихся вшами захватчиков. Продолжил дальше свой путь. Подбежав до угловой башни, заметил сотника, молотившего топором очередного копченого. Став рядом с ним, приложился мечом к "клиенту", отдышавшись, сказал:

   – Первак, посмотри тут за всем, я на восточную стену, чувствую там жарко.

   – Сдюжим.

   На восточной стене силами дежурной сотни, удалось локализовать проход, проделанный неприятелем в защите и спихнуть его со стены на внешнюю сторону.

   Получив переданный Мишкой приказ Монзырева, срочно выдвинуться на восточную стену, Трувор привел туда бойцов. На галерее, уже вовсю кипела рукопашная схватка, проходы были завалены трупами защитников и атакующих, кровью обильно залит пол, ноги скользили по ней. Не обращая внимания на потери, кочевники рвались в прорыв, шагая в полном смысле по трупам своих. Критический момент боя для славян приближался с каждой минутой все ближе. По одной из внутренних лестниц печенеги прорвались во внутренний двор крепости. Попавшихся на пути женщин и детей, кипятивших воду у чанов и разносивших ее, они просто вырезали.

   Подоспевшая сотня, полностью вооруженная арбалетами, на ходу перестроилась в пять шеренг, как на отработке упражнения пошереножной стрельбы, стала стрелять. После выстрела, первая шеренга, просачивалась в последний ряд, на ее место вставала вторая. Пока пятая шеренга попадала в первый ряд, первая уже была готова к стрельбе. Болты пробивали тела, кольчуги, прошивали щиты прорвавшихся во внутренний двор. По широкой лестнице, сотня, уменьшив количество людей в шеренге, почти строем вошла в галерею. Отстреляв, как в тире, оставшихся врагов, не вступая в рукопашную вообще, лишь прикрываясь щитами от шальных стрел, сбросила кочевников вниз со стены, тем самым освободив галерею. Цепью, подбежав к внешнему парапету, выпустили болты вниз под стену. Рывок, штурмовые лестницы втянуты внутрь крепости. Попытка прорыва восточной стены отбита.

   Запыхавшись, прибежал Монзырев:

   – Ну, что тут, Трувор?

   На защитников галереи, оставшихся в живых, было больно смотреть, все в крови, своей и чужой, раны, ссадины, одежда на многих превратилась в тряпье, даже кольчуги участников рукопашной схватки, были основательно порваны или порублены. В воздухе отчетливо витал ни с чем несравнимый, тяжелый, отвратный запах свежей крови. Запах сродний с запахом бойни.

   – Халег погиб. Много погибших, ранены все.

   – Вижу.

   Выглянул вниз за стену. Печенеги отходили, бежали, бросив сотни убитых и раненых соплеменников под стенами. По отступающим, уже никто не стрелял, на людей навалилась апатия после прошедшего боя, вид погибших товарищей – удручал. На стенах копошились бабы и дети, выискивая и унося на себе раненых тяжело, вниз.

   – Трувор, смени своей сотней сотню Халега на стене. Сегодня штурма не будет, людям, вышедшим из этакой мясорубки, нужен отдых. Да, и пошли команду вниз за стену, пусть добьют раненых врагов и соберут оружие. Смотри, чтоб не подставились под стрелы конных обормотов.

   – Понятно.

   Монзырева разыскал Мишка, тот шел по галереям, проходя через сквозные проходы в башнях.

   – Дядя Толя, печенеги отступили от всех стен, – доложил он.

   -Добро! Посылай своих парней к сотникам, пусть срочно доложат мне о наших потерях. Я у северных ворот буду.

   – Слушаюсь!

– 14 -

   Великий князь Кулпей метался по юрте, ругая всех и вся у себя в ставке, грозясь и запугивая своих сотников, тех, кто остался жив после штурма, грозил подвергнуть самым страшным наказаниям, которые только смог придумать для них. Ему доложили о потерях. Только убитыми орда потеряла больше семнадцати сотен воинов. А еще были раненые, правда, все легко, тяжелые остались под стенами уцелевшей крепости. Восемь сотников погибло, сложив свои буйные головы. У северных ворот погиб и малый князь Сак-мат.

   Великие боги, почему вы так наказываете его, почему было бы не отправить в это гиблое место малых князей, потом спрашивать их за неудачу в походе. Надо было самому идти вглубь территории русов. Привычно пройтись огнем и мечом по изведанным еще предками дорогам.

   Привести воинов и положить под стенами никому неизвестной крепостишки добрую половину кочевьев, как посмотрят старейшины родов на все это? Спросят, где хабар, где рабы, куда делись наши сыновья? Почему они не вернулись из набега?

   – Резать лошадей, кормить воинов. Назначаю на завтра новый штурм, мы сожжем это логово бешеных волков! – брызжа слюной в лица своих военачальников, закончил разнос подчиненных Кулпей.

   Неглядя больше ни на кого, повелительным жестом руки прогнал из юрты всех собраных на "разнос", остался в одиночестве переживать горечь неудачи.

   Потоптавшись у юрты вождя еще какое-то время, сотники отправились к своим воинам, пошли зализывать раны.

   У северных ворот Монзырев столкнулся с воеводой. Перевязанная наспех голова с пятном крови, проступившим через серую холстину, нагрудные пластины на кольчуге помяты от доброго удара, кольчужное плетение на рукаве порвано, да и сам рукав рубахи оторван напрочь, в усах варяга запеклась кровь.

   Монзырева воевода встретил с широкой улыбкой на лице:

   – Отбились, Николаич! Ты только глянь за ворота, сколько ворогов полегло. Нет, не ждут еще нас боги в чертогах своих.

   – Чему ты радуешься, Гунарович? Ты сам посмотри, скольких мы потеряли.

   – А ты что, боярин, думал, кочевники нас жалеть шли, что ли? Они за жизнями нашими шли.

   – Да это ясно, воевода. Но я рассчитывал на меньшее количество жертв.

   Из-за поворота нарисовались Андрюха с Мстиславом, мужем Людмилы, тоже заляпанные кровью, помятые, но в приподнятом настроении.

   – Ты видел, Николаич, как мы их уделали? Этот князек со своими отморозками, пер как трактор по бездорожью. Строил из себя быка в законе. А мы ему раз, и рога заголили.

   – Видел, видел, молодцы! Мстислав, ты давай иди к восточной стене, принимай сотню Халега на себя.

   – А Халег как же? – задал вопрос Улеб.

   – Сам же говоришь, воевода, кочевники нас не жалеть пришли. Нет больше Халега, погиб.

   – Ну, что ж, нарна Скульд оборвала его нить жизни. Хорошая смерть. Погиб в бою, с мечом в руке, попадет прямиком в небесную дружину Одина. Даже завидно!

   – Иди, Мстислав, теперь тебе много дел предстоит.

   – Благодарю за доверие, боярин.

   – Куда своих погибших складывать будем? – задал вопрос Андрей.

   – Я еще вчера приказал Боривою освободить один подвал с ледником,– ответил Улеб. – Вот туда и сносите.

   – Не поместим всех.

   – Уместим, Николаич, ты только сам не вмешивайся.

   – Хорошо, пойду раненых проведаю. Гунарович, пройдись по галереям, проверь запас стрел, настроение воев познай. Ну, что мне тебя учить? Да, себя приведи в порядок, подчиненные смотрят.

   Монзырев шел мимо крепостной стены. Всюду кипела работа. Из колодцев таскали воду, заливая ее в опустевшие чаны, подносили дрова, со стен спускали погибших, снимали с них брони, поддерживая, уводили раненых в сторону ангаров. На лицах людей Монзырев читал противоречивые чувства. Вот, где-то слева от него заголосила баба, наверное, нашла бездыханное тело своего кормильца среди десятков тел погибших. Дети понесли в деревянных ведрах вкусно пахнущую еду, взбираясь по широким деревянным лестницам на стены, шли кормить голодных воинов.

   В самом ангаре, слышались стоны раненых, склонившиеся над ними женщины, делали перевязки, маленькими острыми ножами вырезали из тел наконечники стрел, поили водой. Тут же присутствовал Вестимир, рукава его полотняной рубахи были подкатаны, сама рубаха в чужой крови. Увидев Монзырева, он сам подошел к нему:

   – Ну, как? – задал вопрос, подразумевающий все сразу.

   – Если бы Трувор с сотней не подоспел вовремя, сдали бы крепость, не удержались бы. Много убитых, ну раненых ты сам видишь.

   – Как думаешь, удержимся дальше?

   – Не сомневаюсь теперь. Мы печенегов, почитай половину войска под стенами упокоили. Малость передохнем, и вторую половину положим.

   – Боги не оставляют без помощи внуков своих на своей земле.

   Монзырев замялся, решая, стоит ли сейчас заводить такой разговор.

   – Вот, что. Вестимир, я хотел с тобой поговорить о том, что хоронить погибших придется не в краде. Положим в землю, насыплем курган, как боги посмотрят на это? Слишком много погибших, не лес же весь сжигать.

   – Тоже решение проблемы. Я, думаю, что с нашими богами об этом я как-нибудь уговорюсь.

   – Ну и славно.

   – Ты дома-то был?

   – Нет еще.

   – Ну, так сходи, проведай боярыню свою. Поздравляю тебя, папаша, дочь у тебя родилась, как раз тогда, когда кочевник на стены полез.

   – Да ты чего? – на лице Монзырева проступила идиотская улыбка. – А я парня ждал.

   – Ну, ты и дубина. А что, разве девка плохо?

   – Хорошо, даже очень хорошо.

   – Ну, вот и иди, проведай. Тут и без тебя справятся.

   Пошел. Пошел, уже воспринимая суровую действительность по-другому, уже и солнце, которое скоро уйдет за горизонт светит светлее и ласковее, и небо, на котором белыми барашками бегут на север облака, выглядит прозрачнее, голубее. У него родилась дочь, его кровь, его продолжение в этой жизни, господи, хорошо-то как.

   – Здравствуй, дядь Толь,– дошел до него звонкий юношеский голос и как эхо второй, побасовитее:

   – Здравствуй, дядь Толь.

   Отбросив застилающую глаза эйфорию, отрешенность от всего, встрепенулся. Его обгоняли, следуя по делам, Славка – ученик Вестимира и Никита, которого Монзырев пристроил в ученики к Туробою, уж слишком того влекло заниматься с железом.

   – Здорово, парни. Как у вас дела?

   – Дядь Толь, мы тут раненых переносим в ангар, много их у нас.

   – Да, знаю.

   – Ксанку с Игорьком, у восточной стены убили прорвавшиеся печенеги.

   – Что-о-о? – в глазах Монзырева разом все померкло, аж качнуло всего в сторону, в голове пронеслось:

   "Вот, еще двоих потерял. Как же так?".

   – Что они у той стены потеряли? Я же вас всех просил быть осторожными. Славка, ну как же так?

   – Дядь Толь, а чего ты хотел? Мы все нашим помогаем. Все на стенах или возле них работаем, не дома же сидеть, закрывшись в комнате, ждать, когда все закончиться. Просто ребятам не повезло в том, что враг на восточной стене прорвался.

   – Ребятушки, родные мои, что же вы иногда делаете со мной? Да. Всем понятно, что враг у ворот, удерживать вас я не в праве. Вы – мужчины, обязаны защищать свой дом и кров, но девочек наших жалко, ладно, занимайтесь своим делом.

   – Пока, дядь Толь, – прибавили шаг пареньки.

   – Пока! Да-а, у нас с Галиной сегодня дочь родилась! – крикнул уже вдогон.

   – Поздравляем! Мы уже знаем, уже весь городок знает, – прокричал издали Никита.

   Первую кого увидел Монзырев в опустевшем, покинутом всеми огромном тереме, была Людмила, несшая в руках горшок с чем-то приятно и пряно пахнувшим из него.

   – Что, что-нибудь со Стишей? – визгливым голосом задала вопрос.

   – Да, жив твой Стиша, сотней командует. Это я Галку проведать зашел, да на дитятю посмотреть.

   – А, ну слава Богу, – успокоилась. – Пойдем. Наверху она. Ребенок, чудо как хорош. Девочка.

   – Да, знаю, идем уже.

   – Стой.

   – Не понял?

   – Ты на себя глянь, умойся сначала, грязный, в крови весь. Хочешь Галку испугать? Переоденься.

   – А-а, ну да, совсем плохой стал.

   Зашел в умывальню, устроенную на первом этаже, содрал с себя кольчугу, подклад, рубаху и порты. Долго мылся теплой, остывшей водой, пытаясь удалить запекшуюся корку крови на коже и грязь из-под ногтей, так и не смог, будто въелась. Кое-как привел себя в порядок, переоделся. Помчался наверх.

   Галина, бледная лежала на кровати в их комнате, но увидев мужа живым и здоровым, расцвела улыбкой. Присев возле нее, обнял, зарылся лицом в ее распущенные пушистые волосы, вдохнув желанный запах своего сокровища.

   – Ну, будет-будет, боярин,– услышал скрипучий голос бабки Павлы. – Ты на дите посмотри. Хороша, а?

   По другую сторону их кровати была подвешена люлька. Наклонившись, Монзырев разглядел сверток в ней, оттуда выглядывало маленькое сморщенное личико его дочери. Сверток сопел и спал.

   – Ну, как? – обратился он тихо к ведунье, своим взглядом задавая вопрос о здоровье близких ему людей.

   – Боярышня. Здоровенькая, не сомневайся. Чувствуется порода крепкая.

   – Спасибо.

   – Да мне-то за что? Вон, боярыню свою благодари, кругом война, а она – рожала. Галина-то твоя слаба еще, ты нас долго не донимай. Посмотрел и ступай.

   – Павлина Брячеславовна, – слабым голосом пролепетала Галка с кровати.

   – А, чего? Вон, посмотрел и пусть идет справу воинскую исполнять.

   Монзырев опять пересел к Галке, наклонившись, глянул в глаза:

   – Спасибо, родная.

   Неугомонная бабка все-таки вытолкала за дверь, и то хорошо, что повидался, в наших-то родильных домах только в окно и заглянешь, внутрь не пустят.

   Напялил кольчугу, опоясался и снова двинулся на стены, теперь-то уж точно есть, что защищать.

   Наряд на галереях нес караульную службу, свободные вои отдыхали тут же, сидя и лежа на свежем сене. Пройдя по галеркам, наткнулся на Андрюху, сидевшего прислонившись к деревянному парапету, тупо глядящему перед собой. Боевой азарт вместе с адреналином у всех уже сошел. Воинство отдыхало исполнив свой долг до конца.

   Присел рядом. Все тело вопило об усталости, требовало внимания к себе. Андрей отвлекся от созерцания пустоты, глянул на Монзырева, встрепенулся.

   – О, Николаич, поздравляю тебя. Дочь?

   – Угу. Ты, это, завтра сранья, сено убрать заставь. Чтоб ни одной соломинки не осталось в коридорах.

   – Думаешь, постараются сжечь?

   – Уверен. По зубам получили, теперь злые на нас. Крепость взять слабо – будут жечь.

   – Ну что за жизнь пошла? Нет, не ценили мы раньше нашу действительность. Эх, встретил бы я сейчас Дьяконова нашего, расцеловал бы в обе щеки и сказал спасибо, за его дебильные построения по четыре раза на дню. Помнишь ведь, командир, ни в одной части такого не было. А, у нас было. За физо, за лыжи в конце марта, за бега по гололеду. Ха-ха. Ведь так все хорошо было. Нет, мы не ценили. Вот щас вечер. Пришел бы со службы, открыл пивка, включил телек и с каким бы удовольствием посмотрел занудный, слезоточивый сериал.

   – Ну, излил душу?

   – Да. Интересно, как там все у Горбыля?

   – Воюет, наверное, как и мы.

   – Дай-то бог, чтоб у него все получилось.

   Из башенных дверей в галерейный проход вышел Улеб, за ним по пятам толкаясь, шли отроки, среди которых был и Мишка. Кольчужные рубахи, надетые без подкладов на их худорбу, смотрелись как на корове седло. Монзырев с Андреем поднялись на ноги.

   – Что скажешь, воевода?

   – Потери подсчитали.

   – И?

   – Воинов, вместе со смердами, пришедшими из деревень – одна сотня и семьдесят два людина, да, баб восемьдесят три, да, детей, в обороне участвовавших – сорок два.

   – Много. Что ты хочешь предложить, Гунарович? Судя по твоему задумчивому лицу, у тебя родился план.

   Глянув на серое небо, ночь подкралась на землю, варяг сказал, будто выстрелил:

   – Ночью вылазку в стан врага сделаем.

   – Я думал об этом. Считаю предложение дельным, но не своевременным. Завтра, бог даст, отобьемся, вот тогда Андрей возьмет у Трувора пятьдесят бойцов и совершит вылазку. А сегодня кочевники пуганные, можем и людей потерять.

   – Может, Стеги в расчет взять?

   – Об этом, я, подумаю завтра.

– 15 -

   Сашка лежал в кустарнике, на опушке березовой рощи. Выгодное положение для наблюдения состояло в том, что часть лесного массива и этот кустарник находились на пригорке, отсюда открывался превосходный вид на костры кочевников. Вот уже почти сутки огромное войско печенегов расположилось на отдых. Шатров не ставили, отведя в сторону лошадей, расседлали и стреножили, разожгли костры, расположившись у них большими группами. Нос улавливал запах жареной баранины, конского пота и еще чего-то кислого, неприятного, исходившего от большого скопления немытого кочевого народа. Отметил про себя, наличие выставленного оцепления, конных патрулей выпущенных чьим-то приказом, по разным направлениям в сторону русской земли. "Да-а, нелегко придется Николаичу. Здесь их не одна тысяча. Орда она орда и есть. По мне так эти от татар ничем и не отличаются". Справа зашевелился один из его диверсантов, лежащих замаскировавшись, наблюдая за происходящей деятельностью противника:

   – Нишкни, – повернув голову вправо, зашипел Сашка. Не хватало, чтоб их обнаружили в самом начале операции, ночная акустика отличается от дневной.

   Основная часть отряда была спрятана в центре рощи, там же находились и средства передвижения – степные лошади на которых отряду придется отмотать не одну сотню километров по вражеской территории.

   Монзырев хорошо экипировал подразделение глубинной разведки: маскировочные костюмы, с масками на лицо, с пришитыми карманами на штанах и рубахах, щиты и шлемы, обшитые поверх этим же крашеным полотном, арбалеты и боевые топорики, вместо мечей, как у всей дружины, легкие сабли, кистени, и, даже по Сашкиной просьбе, Туробой наделал метательных звездочек. Не понимая толком, зачем это нужно, кузнец все же выложившись, обеспечил Сашкину команду желаемым. А, еще у каждого разведчика, помимо обычного боевого ножа, в холщевом чехле, крепившемся к поясу и правому бедру, имелись по три метательных ножа. Главная фишка состояла в том, что Монзырев приказал бабам сшить маскировочные накидки на каждую лошадь. Было затрачено большое количество полотна и красок. Боривой, получив распоряжение, выдать это все, сначала ругался, потом ходил следом и жалостливо канючил, пытаясь хоть как-то сохранить в приличных размерах аппетит своей ненасытной прижимистой до всякого альтруизма жабы. Закончилось все тем, что плюнул и выдал все, что было велено. Теперь и лошади во взводе разведки, щеголяли форменными попонами. В пошитых РДшках, у каждого бойца имелся минимальный запас продуктов и бурдючок с водой, сделанный из заячьей шкуры. Разведчики ушли в автономный поиск.

   Вдоль опушки рощи проследовал печенежский разъезд. Серые сумерки отступали, на востоке загоралась заря.

   Раннее утро привело вражеский лагерь в движение, словно муравьи, печенеги сновали в нем. И, вот уже тысячи всадников в седлах, слышны выкрики командиров, войско двумя широкими колоннами, огибая рощу, двинулось в набег на земли северных соседей. Часть орды ушла влево, в сторону реки Псел, вторая многорядной колонной двинулась по прямой, вглубь территории княжества.

   – Ну, что, парни, – вымолвил сотник, уже не боясь громко подать голос из-за шума создаваемого противником, – вторжение началось. Скоро и нам пора двигать будет.

   Подмигнув левому напарнику, спросил:

   – Что, Ратмирка, пообвыкся? Это тебе не в гриднях хаживать, за князем батюшкой хвосты заносить, здесь на брюхе ползать приходится.

   – Обидеть хочешь, Олекса?

   – Да, что ты? Я свою родню не обижаю, а кто сторонний обидеть попробует – так, и хавальник начищу. Так ведь, Олесь? – обратился к правому напарнику.

   – Точно, командир.

   Печенеги, разобравшись по сотням, конными массами неспешно рысили не далее, чем в пятидесяти метрах от разведчиков, казалось, конца и края им не видно.

   – Все-таки нелегко нашим придется, это ж, какая силища-то?

   – Так, может вернемся? Нашим поможем.

   – Олесь, я же тебя вот этой сиськой выкормил, ты ж с этим молоком должен всосать был то, что приказы не обсуждаются, а выполняются. Даже ценой жизни, если придется. Как мне еще вбить в твою бестолковку это?