Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 75 страниц)

   – Мишка, живой? – выкрикнул, углядев знакомый стальной шлем, мелькнувший неподалеку в среде дружинников.

   – Живой, батька!

   – Оповести командиров подразделений, пусть посчитают погибших и раненных.

   – Сделаю.

   Уже потом, после, отпустило напряжение, Толик силой воли отогнал опустошенность в душе, в отличие от славянских старейшин он воспринял потери своего отряда и селян все-таки как выходец из двадцать первого века. Русь десятого века относилась к происходящему не в пример проще. Многочисленные трупы степных бандитов "ошкуривали", грузили на телеги и вывозили по лесной тропе в яр. То, что не растащит хищное зверье, потом можно будет прикопать, а сейчас времени возиться с татями, ни у кого нет.

   Анатолий Николаевич подошел к Святогору.

   – Волхв, организуй похороны, вои погибли на поле брани, и требуется попрощаться с ними.

   – Сделаю, боярин.

   В ночное небо вырывались языки пламени из сложенной поленницы крады. В дальний путь отправлялись погибшие кривичи и северяне, вместе воевали, вместе их и положили на погребальный костер. Провожали погибших не только воины, но и освобожденные из плена смерды. В село возвращались женщины с детьми, пригоняли скотину и на себе несли пожитки. Тризну устроили возле околицы селища, вместить в себя столько народа, деревушка могла, но тесниться не хотелось. По приказу Монзырева поминки не затянулись, поутру предстоит поход, а еще нужно было на повозках отправить раненных в свое городище, туда же запросилась большая часть освобожденного полона, лишившаяся крова в сгоревших весях. Монзырев согласился их забрать к себе. Военные трофеи были поделены еще днем. Но больше всего боярина обрадовало то, что на границу в междуречье с ним попросились идти сотни полторы северян, лишними они там не будут.

   – Прощевай, боярин. Расходятся наши дорожки, ты пойдешь на восход, а я теперь в другую сторонушку. Это по моей земле движется войско печенегов, за всем пригляд нужон. Не поминай лихом, чем смог, тем помог! – подошел к Анатолию лешак.

   – Прощай, дружище, помог нам знатно, считай перед боем отряд поганых уполовинил. Свидимся еще.

   – Пригласишь по зиме в гости, приду, нет – так, как обычно в спячку до весны залягу, а летом, извиняй, не досуг. Сам видишь!

   – Приглашу, если доживем.

   – А ты постарайся. Увидишь другана мово, Сашку, поклон ему от лесного брата передавай.

   – Передам.

   Поручкались, лешак отступил в ночной сумрак и пропал, будто его и не было вовсе, только удаляющийся шелест шагов недолго слышался в чащебе.

– 21 -

   – Сколь велико владений было когда-то у Хазарского Кагана и как мало осталось их сейчас. Таврида перешла под власть Византии, и в приморских городах стоят гарнизоны императора. Степи между великими реками заняли печенеги, разрушили десятки замков, сожгли сотни имений и селищ. Нам стало опасно кочевать в своей стране, – полулежа возле костра, молодой шад рассказывал Сашке и его командирам о жизненных проблемах хазарских родов.

   По малозаметным тропам нежданный проводник вывел отряд из-под печенежского удара. Спустившись в долину реки Донец, хазарин провел их через десятки рек и речушек, примыкающих к пойме основной водной артерии степи, некоторые из рек имели протяженность всего лишь в сотни метров, они были мелкие, заболачивали берега, иные текли на десятки километров, заканчиваясь неизвестно в каких местах. Сеть озер раскинулась на пути движения русов. Назвать переход по этим землям легким для воинов, было бы неправильным.

   Поздно вечером вымотанные люди устроили в плавнях одной из рек стоянку. Вот у костра сейчас и расположились воины. Потрескивающий костер, источающий легкое тепло среди прохлады, тянувшейся из плавней поросших тростником и камышом, располагал к спокойной беседе.

   – Сейчас Хазария, как государство, практически умерла. Об этом поведал еще покойный отец, – продолжал свой рассказал хазарин. – Добил Хазарию ваш каган Святослав. Мне было двенадцать лет, когда к нашему стойбищу, а в ту пору наш род кочевал со своими стадами на знаменитых Черных землях в долине реки Маныч, на взмыленной лошади прискакал гонец. Великий царь Иосиф собирал беков, дабы защитить страну от набега киевской дружины русов и печенежских орд, которые словно шакалы шли за князем, питаясь отбросами. Отец мой – глава рода, как и другие беки, был недоволен политикой, проводимой царем, но в опасности родина. Он собрал в отряд всех мужчин способных воевать и, возглавив его ушел к Итилю, столице Каганата. Меня не взял, хотя мой возраст уже позволял участвовать в походах, оставил на хозяйстве. Отца я увидел потом только под осень. Его израненного, лишившегося дружины, полностью погибшей в бою, вынесли из сечи верные телохранители. Он-то потом и рассказал, как потерпело поражение войско Иосифа.

   – Расскажи, охота послушать. Мы-то в походах, где было бы собрано большое войско, еще не участвовали, – попросил Горбыль.

   – Отец неплохо знал Иосифа и хотя в болышчи, то есть в помощниках царя, не состоял, да и в свите его видели не часто, но по знатности наш род царскому не уступает. Иосиф исповедовал иудейскую веру, но арабов считал самыми искусными воителями, поэтому на поле брани выстроил войско по арабскому образцу.

   – Это как? – спросил Олесь.

   – Боевой строй выставляется в четыре линии.

   – Почему не в пять? Плотность войска была бы больше, – хмыкнул Сашка.

   – Нет, в четыре. Все рассчитано. Первая линия – "утро псового лая". Состоит из конных лучников, первыми начинающих битву, они осыпают стрелами врагов, дразнят их. В этой линии, Иосиф использовал кара-хазар, если их и побьют, не жалко, чернь, отбросы общества, пастухи, табунщики.

   – Почему кара – хазары? Разве в вашем государстве не единый народ?

   – Батька, у них тут кровей намешено, будь здоров сколько, а друг друга в лучшем случае не любят, – встрял в разговор Олег.

   – Да, помолчи, ты, историк. Дай, первоисточник послушать. Ну-ну?

   – Черные хазары – быстрые наездники, жилистые, злые, чтоб не стеснять в бою движений, доспехи не носят, да и дороги доспехи для этой бедноты. Возможно, прозвали их так и за смуглый цвет кожи. Да-а! Волосы они заплетают во множество тугих косичек.

   – Подожди, подожди, так если доспехов нет, они что, вроде печенегов? Идут в атаку с саблями и щитами?

   – Да, нет. У них кроме луков и дротиков, вообще никакого оружия нет. Вот их-то и поставил царь в первую линию, раззадорить русов. Те, которые доспешные, их из второй линии подпирают. У них и вооружение соответствующее: длинные копья, мечи, сабли, палицы и боевые топоры. Это линия, у арабов зовется "день помощи". Отец, с другими беками в ней и воевал, в ней только ак – хазары ведут бой.

   – Ну, да, белые, – опять прорезался Олег.

   – Да, белые хазары, отборная панцирная конница. Третья линия – пешие ратники – "вечер потрясения". Четвертую, арабы называют "знамя Пророка", а хазары – "Солнце Кагана", наемная конная гвардия мусульман – арсиев. Эти безжалостно вырубают, бегущих врагов. Вместе с арсиями находился и сам царь.

   – Короче, построение правильное. Я бы назвал такое построение мясорубкой. Через такое, живым вряд ли пройдешь, – подал голос в размышлении Сашка. – Ну, и что было дальше?

   – Дальше? Дальше произошла гибель хазарского войска. Отец рассказывал, славяне приближались медленно, он даже подумал, не испугался ли русский каган? Ведь численность хазарского войска превышала пятьдесят тысяч воинов. Но пешие воины русов, вытянулись клином. На острие его, шли воины высокого роста, закованные в броню с головы до ног, держа в руках огромные топоры. Вправо и влево от этих великанов отходили линии воинов закрывшихся красными большими щитами, ощетинившихся сплошным лесом копий. По флангам ваш князь выставил конницу, русскую и печенежскую. Царь подал сигнал к атаке и кара – хазары, завизжав, завыв, гончими псами рванулись на русский строй. Ливень стрел непрерывным, железным потоком, обрушился на русов, их щиты обросли стрелами словно шерстью, но те, неудержимо и так-же медленно, продолжали движение. Затрубили трубы и мимо расступившихся конных лучников, набрав скорость, промчались белые хазары, начинался "день помощи". С этой конной лавой шел мой отец со своей дружиной. Все смешалось. Наши воины, так и не смогли прорвать строй русов и вырваться из схватки.

   – Врезали им наши! – с восторгом в голосе произнес Людогор.

   Хазарский шад, без осуждения глянул на освещенное пламенем костра лицо руса. Видимо события того страшного для всей Хазарии дня, были давно обсуждены и пережиты. Поправить что-либо никто теперь не в состоянии и выражать обиду на восприятие рассказа совсем не так, как воспринимаешь его ты, большая глупость, а молодой хазарин глупцом явно не был.

   – Дальше, что было дальше? – спросил Олег, интерес читался в его голосе.

   – Белые хазары кружились на месте, застряв между русами и своими. Не было спасения от мерно опускаемых на головы воинов огромных секир. Отец с кучкой обезумивших всадников своего отряда, чудом вырвался из сечи, ускакал, нахлестывая коня, подальше от страшного русского клина. Дальше этот клин врубился в строй пешцев, рассек его надвое, и это немудрено, ведь шеренги пеших воинов – это просто взявшие в руки оружие жители Итиля, ремесленники, торговцы, обыватели. Русы клали их на землю тысячами. Отец участвовал еще в одной схватке, но был ранен и телохранители, прорвав кольцо прикрытия славян печенегами, увезли его бессознательного в степь, тем и спасли.

   – А, как же Каган хазар? – задал вопрос Сашка.

   – Потом уже, по слухам, мы узнали, что Божественный погиб в том сражении. Стрела русского воина сразила его, попав между бровей, в голову. Царь Иосиф, вырвавшись с малым числом арсиев, скрылся, ускакав в Саркел. Вскоре его и там достали русы, погиб и он.

   – Подожди. А, разве царь и Каган это не одно и то же? – озадаченно, спросил Горбыль.

   – Нет. Каган – это избранник Бога на грешной земле, его даже видеть никому, за исключением управителя дворца – кендер-кагана, да привратника – чаушеара, нельзя. А, царь – он предводитель войска и правитель страны.

   – Как у вас все запущено! Ну, ладно. Ты-то как к печенегам чуть в лапы не попал?

   – Отец перед смертью приказал, чтоб я съездил в княжество русов, осмотрелся там. Он считал, что Хазарию растерзают на части. Стая шакалов с востока и юга не упустят возможность поделить между собой нашу родину, поэтому стоит прилепиться к сильному народу, хоть так сохранив свой род. Считал Русь наиболее достойной землей для жизни своих людей. Вот, бек и послал меня на разведку.

   – А, кто в вашем роду сейчас княжит?

   – Один их старших братьев, Ябел. Он теперь бек. Я покинул свое поместье, матушку Парсбит – Хатун, своих братьев и сестер, поехал на север.

   – Да-а, не лучшее время ты выбрал, дружище. Спасибо, что вывел нас из западни. Давай так, езжай-ка ты домой, а к концу лета я жду тебя у нас в пограничье. На реке Псел стоит наше городище, Гордеевым зовется. Вот к нашему боярину и приезжай. Осмотришься, у нас места на всех хватит, да и принимаем мы всех. Одно только условие.

   – Какое?

   – Там, где наша земля – нет рабов. А, я знаю, что хазары их имеют. Если соберетесь к нам, своих рабов можете сразу отпускать или приводить к нам, но там они станут вольными людьми.

   Замолчали, каждый думал о своем. Наступит утро, и пути их разойдутся, быть может, навсегда. Путь кривичей лежит на север к своим, хазарский же шад отвернет на юго-восток.

   Еще до рассвета Сашка поднял бойцов, заставив их всех выкупаться в прохладной речной воде. Распрощавшись с хазарином, отряд направил бег своих лошадей туда, где ждала родимая земля. По заливным лугам, мимо многочисленных озер, стариц, мимо болот, поросших кустарником и пойменными дубравами, подступающими к самой воде, Горбыль вел свой маленький отряд. Он понимал, что преследование кочевники не прекратили. Он бы и сам, будучи на месте печенежского вождя, продолжил бы погоню за врагом. Поэтому сотник не давал расслабиться молодым воинам, всячески подгонял их. Как сказал кто-то из классиков – движение это жизнь. Это высказывание в полной мере соответствовало сложившейся ситуации.

   Короткая южная ночь и снова в седло, и снова скачка, уж слишком велика численность погони позади. Только быстрые ноги коней, да сильное желание увидеть свое родное селище, помогали преодолевать длинный, опасный путь.

   По Сашкиным подсчетам, до своей земли осталось не более двух переходов, когда в пойме реки, расширявшейся в этом месте, Пашка первым заметил остров, словно ежик колючками, обросший соснами. Горбыль указал рукой.

   – А, ну, давай, переправимся на него. Скоро вечер, переночуем там, да и кочевники, глядишь, мимо проскочат.

   – Не, мимо не проскочат, у них следопыты отменные. А, вот ночевать там, для нас будет вольготнее, чем на берегу, – согласился Людогор.

   Оставшись в костюмах Адама, завернув одежду в узлы и, уложив их, на связанные из веток на скорую руку плотики, вцепившись, кто за седла, кто за конские хвосты, родовичи переплыли на остров. Полоска земли посреди реки была не так уж и велика. Лошадей спрятали в центре лесного массива, расседлали их, пусть отдохнут, намаялись за дорогу. Поснедали, поделились десятками на охрану сна. Костров не разжигали, огонь на реке виден издалека, а укусы комаров можно и стерпеть.

   Среди ночи Сашка поднялся со сменой десятка Людогора, обошел посты, привалился к сосне у самой воды. Рядом не спал Олег. Сорвав травинку у своей ноги, закусил в зубах:

   – Батька, а можно вопрос?

   – Валяй.

   – Я все понимаю, сами по себе печенеги разбойники и душегубы, каждый год ходят на Русь за полоном и барахлом. Но вот мы, мы пришли сюда и в первом же стойбище вырезали практически всех, не жалея ни старых ни малых. Чем мы лучше них?

   – О-о-о, Олег, это в тебе человек двадцать первого века заговорил, человеколюбие взыграло. Наши-то парни таких вопросов не задают. Они бы тебя не поняли.

   – Но ты же другой, не такой как они, а мочишь живых людей сам, и приказы на мочилово отдаешь не хуже местного аборигена.

   – Ха-ха. Кто тебе сказал, что я не такой как они. Запомни, щегол, мы с Монзыревым и Андрюхой, пташки, вылетевшие из одного гнезда, а гнездо наше, да тут ты прав, в далеком будущем осталось. Зовется оно – ГРУ ГШ. А, все, кто в нем вылупился и сложился, как организм, так же как и кавказцы на своей земле, исповедуют закон кровной мести. И если кто пролил родную нам кровь, должен захлебнуться своей, и ни как иначе. Пришли печенеги, пролили русскую кровь, пусть пеняют на себя. А, что касаемо человечности, этого привета из будущего, так я тебе одну историю расскажу. Хочешь?

   – Конечно.

   – Находились мы когда-то в командировке на юге. Отработали там поставленную задачу, возвращаемся, а в городке горе. У нас, видишь ли, мальчишки, если здоровье им позволяет конечно, после школы по стопам отцов идут, поступают в военные училища, гены, понимаешь ли. Ну, а кто по здоровью не прошел, что ж выбирают другую дорогу. Вот и у майора Костромина сын с врожденным пороком сердца, а парнишка головастый, поступил в Московский институт, сейчас и не упомню в какой. Учился хорошо. Отец из командировки приехал, а сына уж второй день как похоронили. Несчастный случай говорят. Он разбираться, а дело закрыто. Золотая молодежь, побаловаться решила, подвыпили, за руль крутой тачки сели и в путь. Если что, папашки отмажут. Вот на скорости и наехали на Генку Костромина, он с девчонкой из института возвращался. Оба двухсотые. Правда девчонка, та уже в "скорой" умерла, успела помучиться еще, а пацан – сразу. Да-а! Неправильно переходили улицу. А, то, что их на тротуаре сбили, из материалов дела исчезло. Отец дернулся по юристам, там ему прямым текстом сказали, мол, если пасть не закроешь, тебе ее помогут закрыть навсегда.

   – Козлы!

   – Я тоже такого мнения. Но мы своих не сдаем. Костромин рот закрыл, зачем попусту его открывать? А месяца эдак через полтора – два, народ засобирался, кто в отпуск, кто в отгулы, а кто и вообще приболел. Перед этим, конечно, работу проделали немалую, но тихо и спокойно. Только Костромина командир в командировку отправил, подальше от греха. В общем, когда Костя из командировки вернулся, ребята собрались помянуть Генку, ну, и девчонку с ним погибшую. К тому времени, деток золотых, вместе с их папашками, следователем и двумя гаишниками, а заодно и еще восьмерых виновных душ, в пристежке которые шли, на этом свете уже не было. А, мы что? Мы непричем. Кто ж виноват, что в стране кроме разгула демократии еще и хулиганы распоясались, да киллеры депутатов мочат. Вот тебе закон кровной мести в действии. ГРУ своих не сдает, запомни, салага. А тут мы или там, роли не играет.

   – Да-а!

   – Пойду я, искупнусь что ли. Скоро рассвет.

   – Вода прохладная уже.

   – Тут ты не прав, она сейчас, как парное молоко.

   Горбыль спокойным шагом прошел у самой кромки воды, к той части острова, где река, огибая с двух сторон сушу не создавала быстрины, несла свои воды на юг. Деревья в этом месте, кстати, были все больше лиственных пород: липа, ясень, вяз, росли дубы, а над самым берегом ива положила свои ветви прямо на стрелы камыша. Выбрав место с более пологим бережком, с микроскопической запрудой, сняв одежду и оставшись совсем голым, ступил босыми ногами в предутреннюю прохладу воды. Неподалеку раздался тихий всплеск.

   "Рыба играет, что ли?", – подумал он, приглядываясь к речной воде, на которой уже не так явно просматривался след звездной дорожки по водной ряби.

   – То ты там, батька? Никак окунуться собрался? – послышался тихим шепотом вопрос караульного с берега, приглядывающего за противоположным берегом.

   – Я, Борибой, не отвлекайся на меня, делом занимайся.

   – Ты б не лез в воду. Не ровен час мавка якая, в омут утащит.

   – Ага, сидит в воде и ждет, когда Сашка Горбыль голую жопу засветить надумает. За противоположным берегом лучше смотри.

   Стараясь не шуметь, медленно погружался в реку, чувствуя, как ступни ног зарываются в мягкое, скользкое, илистое дно. Сделав лишний шаг и, тут же ушел под воду с головой, глубина у самого берега оказалась на удивление большой. Появился на поверхности воды, отфыркался, вытерев ладонью стекающую на лицо с макушки воду:

   – Ф-ф-ух!

   И тут же услышал тихое хихиканье из камышей по левую сторону от того места, где он вошел в реку.

   – Ну, и кому там не спится в ночь глухую?

   – Хи-хи! – тихий плеск уже ближе к месту купания.

   В двух локтях от него, из-под воды, появилась прелестная головка купальщицы. Даже ночью можно было заметить роскошные русые пряди волос.

   – Здравствуй, добрый молодец.

   – Оба-на-а! И тебе не хворать, красавица. Я, че-то не понял, тебя-то каким ветром сюда надуло?

   – Отчего же ветром, и вовсе даже не ветром, а течением принесло. Дом у меня неподалеку отсюда. Хочешь, сплаваем, покажу?

   – Угу-у, щаз-з! Потом ты скажешь, что ты мавка речная, да? – вспомнил Сашка предупреждение караульного. – Познакомишь с папой-мамой и я, как честный человек, должен буду на тебе жениться. Так?

   – Ха-ха-ха! – разлетелся легким колокольчиком девичий смех над гладью воды. – А, ты смешной. Ну, все равно, не угадал. И, вовсе я не мавка, да и нет их, мавок то здесь поблизости, эти воды я охраняю. Берегиня я речная – русалка, по-вашему.

   – Вот так, прям и русалка, ни больше, ни меньше?

   – Да, витязь. А, ты никак забыл, какие дни сейчас наступили?

   – Ну, летние, теплые.

   – Ха-ха! Ну, точно забыл. Первый месяц лета, его третья седмица наступает, русальная неделя. А, сегодняшний день, так смертные и вовсе называют – русалкино заговенье.

   – Во как, скажи, пожалуйста. Так, ты, чё, и правда русалка что ли?

   – Хи-хи-хи! Ну да.

   – Ну, и чего ты от меня хочешь, русалка?

   – Странный вопрос задаешь, молодец. Али я тебе не по нраву?

   – Ясно, значит, насиловать будешь, – обреченно выдал Сашка. Толи от холода, толи от напряжения и встречи с неведомым, его стало колбасить, зубы отстукивали бравурный марш. Если бы мелодию Сашкиного отстукивания зубами можно было переложить на ноты, вышло бы, что-то типа: "Мы, красные кавалеристы и трам-там...". Сравнение с маршем Первой конной даже подбодрило Горбыля.

   Однако девица, одарила его улыбкой в пять сольдо:

   – Ты, меня опять с мавкой спутал, а мы с ними как раз полные противоположности, я берегу, мавка – убивает. Разницу, ощущаешь?

   – Ага, значит изнасилование, отменяется. Уже хорошо.

   – А, по доброй воле?

   – Значит, отменяется, но не совсем.

   – Что, совсем меня не хочешь? Ты, только посмотри, как я хороша.

   Над водой, по самые бедра, поднялась обалденно красивая молодая женщина, с полной, великолепно развитой грудью и умопомрачительной бархатистой кожей, серость, наступившего раннего утра, дала отчетливо увидеть все это.

   – Ага! Значит, совсем не отменяется.

   – Ха-ха-ха!

   – Ты, с кем там говоришь, командир? – совсем рядом от берега, послышался вопрос Людогора.

   – Все в порядке, Людогор, это я знакомую встретил.

   – Ага, стало быть, я тебя здесь подожду. Выходи, небось замерз совсем?

   – Сейчас выйду.

   – Ха-ха-ха! – серебристый колокольчик девичьего смеха уперся в Сашкину грудь. – Что молодец, сбегаешь?

   – Да, пора уж на берег, подзамерз я с тобой базарить. Да и зачем я тебе сдался? Красавца нашла, приглядись получше, глядишь сама сбежишь.

   – Не сбегу, – обняла Сашку, прижалась к нему всем телом в воде. Сашка почувствовал как, несмотря на холод речной воды, предательски стала восставать плоть.

   – Ну, чего ты там застрял, батька?

   – Да, иду уже.

   – Хи-хи-хи! – прошелестел смех в самое ухо. – Запомни, смертный, Милоокой меня величают. Я тебя сама найду и ребенка от тебя рожу. Я так решила.

   Обалдевший Горбыль, ничего лучше не придумал ответить, как сам спросил враз изменившимся "дубовым" голосом:

   – Слушай, а хвост-то твой где? Должен ведь быть.

   – Ха-ха-ха, – уже не скрываясь, смеялась русалка. – Зовут-то тебя как, суженный мой?

   – Сашкой.

   – Ты совсем не знаешь, с кем тебя судьба свела. Мы, русалки, существа ясновидящие, Светлые Вещие Девы, несущие и берегущие жизнь. Я прошу тебя, любый мой, не ходи поутру на левый берег, добирайся домой по правому. На левом тебя вороги ожидают, пойдешь – пропадешь. Кто тогда отцом моего ребенка будет? И, еще, пойдешь по правому берегу, через два дня встретишь своего боярина с его дружиной. А, хвост рыбий, у меня появляется, когда он мне нужен бывает. Иди, не забывай, свою Милооку.

   – До свидания, Милоока. Ты как найдешь-то меня?

   – Ярило поможет, ему мы русалки подвластны, ему и отцу его Велесу.

   Секунда и дева отстранилась от Сашки, страстно поцеловав на прощание в губы. Ушла под воду и, на мгновение ему показалось, что на поверхности промелькнул плавник хвоста огромной рыбины.

   – Ни хрена себе, выкупался, называется. Одно радует, не изнасиловала, целкой остался. Ф-фух!

   Побрел к берегу, к ожидавшему Людогору.

– 22 -

   Всю ночь дружина Монзырева, состоявшая из своих и жителей северянских селищ посаженных на печенежских лошадок, провела в седлах. На рассвете отряд добрался в междуречье рек Псел, Северский Донец и Оскол. Через этот треугольник печенеги обычно и гнали свои обозы с награбленным рухлом и полоном. Здесь, в этих местах, можно было ставить камень, воспетый в былинах, слегка подправив текст: "На север пойдешь – на Русь – матушку придешь, на юг поскачешь – в землях Хазарского Каганата пропадешь".

   – Боярин, за леском деревня северянская должна быть, – подъехал к Монзыреву Ставка, ему доверили быть старшим у северянских воев. – Рыбным прозывается. Коли поганые не сожгли, можем в ней и на постой стать?

   – Рыбное. Значит, на реке стоит? Так ведь?

   – Ну, да. Ваш Псел, где-то в этих местах свое начало и берет. А, мы сейчас в коридоре меж реками находимся, где печенежья тропа пролегает, и купцы свои корабли с товаром с реки на реку перетаскивают.

   – Веди, Ставка, в Рыбное, глядишь, уцелело оно, тогда там и свою базу организуем.

   Версты через четыре, обогнув опушку лиственного леса, издали приметили небольшое село десятка на три халуп. Андрея с его воропом и Ставку, Монзырев отправил в селище на разведку. Вернувшийся назад Ставка доложил:

   – Печенеги в сторону Руси мимо деревни прошли, в нее даже не заходили. Старейшина говорит, людины бачили, в обратном направлении второго дня как, обоз прошел большой, поганые полон вели, спешили очень. А, еще кажет, по реке вроде как нурманы проплыли, на носу лодьи драконья голова в черный цвет выкрашена была. Так те, лодью то в камышах спрятали, ветвями обложили, сховали значится. А, сами неподалеку тут в речной заводи схоронились.

   – Никак воевода добрался. Хорошая весть. Ну, что ж входим в Рыбное, будем располагаться, оттуда и набеги на караваны осуществлять.

   Жители, все как один вышли встречать русскую дружину. Дружно скинули перед подъехавшим боярином шапки. Старейшина деревни, с хитрым прищуром глаз под седыми бровями, поклонился в пояс.

   – Здорово, дед, – откликнулся на поклон Монзырев, угадав в нем деревенское начальство. – Чего в плавни не ушли, вдруг бы поганые наехали?

   – А, у меня, боярин – батюшка, на всех направлениях, глаза выставлены, а рухлядь по сию пору, мы в плавни уже давно унесли. Вишь ли, река нас кормит, она нас и прячет, коли потребно. Да, и с водяником у нас вроде как перемирье. О прошлом лете, набег был, так печенеги по нашему следу два десятка воинов своих послали. Дак, ни один не воротился, дед Водяник всех к себе пристроил. Можа потому поганые и не суются до нас. А, вы к нам как, надолго?

   – Если общество не против, так мыслю, две седмицы простоим.

   – По мне, так и до холодов стойте, раз нарок у нас такой, да и спокойнее с вами. Милости просим до хат.

   – Зовут-то тебя как, старейшина?

   – А, Бажаном.

   – Ну, а отец как величался?

   – Творинег.

   – Так вот, Бажан Творинежич, просьба у меня к тебе.

   – Все, что могу – зроблю!

   – Ты, во-он с красавцем моим, Андрей, иди сюда, чего там, вдали пристроился? – позвал Монзырев Андрюху. – Пошли провожатого к нурманам, какие у деревни схоронились. То воевода мой приплыл, меня дожидается.

   – Дак, Скотеня и пошлю, малец бойкий, враз доведет.

   – Ну, и ладушки.

   – Так, что, батюшка, идем до хат? Воев разместим, рыбкой угощать будем.

   Людины, толпящиеся за спиной старейшины заулыбались, одобрительно загудели. Деревня разом преобразилась. У всадников, спешившихся с лошадей, замелькали поневы девок и баб, ребятишки сновали взад-вперед, с любопытством оглядывая доспех и оружие воинов. Зазванные за плетни воины, попали к столам, по летнему времени вынесенным в палисады. Тут же на столах появилось пиво, хмельной мед и много рыбы во всех ее приготовленных ипостасях, от жаренной и ухи, до пирогов и просто сушеной, селище угощениями оправдывало свое название.

   Потчуя боярина и его командиров у себя в избе, жена старейшины Веселина, немолодая женщина, смахнув слезу, вопросила боярина:

   – Стало быть, дружину ты свою привел, чтоб не дать поганым, русичей в рабство увесть?

   Монзырев открыв рот, слово сказать, не успел, как старейшина недовольно выговорил женке:

   – Все тебе, старая, про военные дела знать потребно. Понимать должна, глупая баба, не твоего бабского это ума дело.

   – Одно обещать могу тебе, Веселина, – уважительно глянул в глаза женщине Монзырев, – в селище ваше печенегов не допустим. Живите спокойно.

   Обосновав базу у села, Монзырев соединился с пешей ратью воеводы Улеба, и в этот же день перекрыл пограничный коридор конными разъездами и выездной разведывательной сетью. А, уже вечером, Монзырев, как снег на голову, свалился на печенежский обоз. Стремительным ударом было уничтожено до пятидесяти кочевников, живых, как уже было заведено, в полон не брали. Обоз с награбленным составлял двадцать восемь телег загруженных рухлядью и съестными припасами. Сто четырнадцать молодых женщин и мужчин были освобождены. Едва навели порядок на местности, уничтожив следы своего присутствия, как скрытые пикеты донесли, что следом движется второй обоз, гораздо больше первого. Ощущая немалую свою численность, печенеги следуют совершенно беспечно, не имея даже передового дозора. Скорее всего на поведение степных разбойников оказывало влияние близость Дикого поля, "запах" очагов родных стойбищ.

   Улеб вопросительно глянул на Монзырева.

   – Будем брать караван, Гунарович? Не пропускать же его в степь.

   Одобрительная улыбка легла на лицо в старого варяга.

   – Что, думал, пропущу копченых?

   – Так, ведь только что бой принимали.

   – Вот, что, воевода, выдвигайся со своей пешей дружиной в селище. Убери, из него посёльщиков и жди ворогов. Бой принимай в самой деревне. Андрей, мы для затравки тебя пустим, воспользуемся тактикой копченых. Ты, со своими орлами им дорогу-то перейдешь, да рви когти в Рыбное, якобы случайно напоролся и убегаешь. А мы тут со Ставкой, обозом конкретно займемся, после того, как его оприходуем, вам подсобим.

   – Принято, командир.

   Когда существенное число печенегов, погнавшись за воропом, скрылись из вида, Монзырев обождал еще какое-то время и подал знак дружине на атаку каравана. Ударили разом, подняв лошадей из высокой травы и, выскочив из небольшой балки. Ошарашенные кочевники, ощущавшие себя практически дома, все же попытались оказать сопротивление. Их численность составляла до сотни человек, но удар был настолько могуч, что печенегов опрокинули и порубили в течение считанного десятка минут. Те из степняков, кто не принял бой, попытался сбежать, их гнали до тех пор, пока последний разбойник не свалился на землю со стрелой в спине. Преследователи на запаленных конях, вернулись к каравану. Сорок телег с добром досталось победителям.

   Радость попавших в неволю русских людей, и тех, кто их из этой неволи освободил, была неописуемой. Заниматься захваченным обозом и освобожденными людьми у Монзырева времени было мало, бой еще не завершен. Оставив на Ставку и его лесовиков обоз, полон, раненых и убитых русичей, боярин с верховыми дружинниками метнулся в Рыбное.

   Успел Монзырев лишь к шапочному разбору. Когда его конники въезжали в деревню, люди воеводы добивали последних печенегов, а Андрюха, где-то гонялся за одиночками, чудом прорвавшимися в степь.

   Уже по темноте к околице селения подъезжали телеги второго каравана, подходили освобожденные людины, вернулся Ставка с северянами. На освобожденных страшно было смотреть, не один день печенеги гнали полон, не озаботившись о его пропитании. Кто ослабев, не мог выдерживать нагрузок дороги, добивались, оставляя тела на пути следования, степные хищники осуществят приборку. Ненависть у выживших зашкаливала разум, мужчины просили дать им оружие, чтобы участвовать в следующем нападении на печенежские обозы. Сам, Монзырев почувствовал, с какой любовью смотрят на него жители Рыбного. На памяти живущих у реки людей, того, что происходило сейчас вблизи их селища, не было никогда.