Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 75 страниц)

Александр Забусов
Кривич

Copyright 2016 г.

Время и место действия: 2000-й год – Подмосковье; 10-й век н. э. – княжество Черниговское, Переяславское, Ростовское, Полоцкое, Киевское, царство Болгарское, Дикое поле, полуостров Крым.

Введение

 

 

 Велика территория Древней Руси, земли подвластные Великому князю Киевскому протянулись с севера на юг, от Студеного моря до Дикого поля, где еще недавно полноправным хозяином и господином властвовал на золотом троне каган, правитель Хазарии....

Ч А С Т Ь 1.

СТРАЖ ЮЖНОГО РУБЕЖА.

А. Забусов

И Громовержцу – богу Перуну,

Богу битв и борьбы

говорили:

"Ты, оживляющий явленное,

не прекращай колеса вращать!

Ты, кто вел нас стезею правой

к битве и тризне великой!"

О те, что пали в бою,

те, которые шли, вечно живите вы

в войске Перуновом!

"Велесова книга"

Пролог.

   Велика территория Древней Руси, земли подвластные Великому князю Киевскому протянулись с севера на юг, от Студеного моря до Дикого поля, где еще недавно полноправным хозяином и господином властвовал на золотом троне каган, правитель Хазарии. Суровая в северных районах с быстрыми холодными реками, хмурыми сумрачно-зелеными хвойными лесами, застывшими в извечном покое с бездонными топями болот скрываемых обманчиво-веселыми травяными окнами трясин, она мягкая и привлекательная для жизни на юге, где леса хоть и густы, но зелень светлая, ласкающая глаз, а чаши озер имеют цвет летнего неба. Да, болота на ней тоже имеют место быть и даже в большом количестве, но нет в них безысходности болотной ржавчины севера. Реки, текущие по южным землям, неторопливы, их сабельные изгибы, плавны, а песчаные берега, выбелены горячим южным солнцем.

   Жизнь державы протекает как бы сама по себе в веками сложившемся русле родовых обычаев, взаимодействуя с князьями и наместниками их, по законам Киевской Правды, да по величине уплаты дани или налогов в полюдье. Воля Богов в судном поединке, отмечает победой невинного. Рабство у русичей в эту пору, как такового нет, кажется, живи и радуйся раскладу привычной жизни. Но пограничье, нато и пограничье. Неспокойные соседи вначале каждого лета приходят из степи в набег, грабят селища, угоняя скот и людей, а собираясь в большие ватаги – подстерегают судовые караваны на порогах приграничных рек. Давая отпор печенегам, дружины русов отгоняют их в степь, поблуждав по степным балкам и солончакам, возвращаются обратно. Так происходит из года в год.

   В этом году лед на реке сошел рано. Солнце подсушило землю, обогрев ее, почки на лиственных деревьях поднабухли, а у корней проклюнулись иглы зеленой травы. Кое-где в густых лесах еще сохранились остатки посеревшего снега.

   Ясным весенним утром, на пятачок затерянной в густом лесу маленькой поляны, выехал всадник. По натоптанной людскими ногоми тропинке, он неспешно порысил на немолодой низкорослой коняшке, к бревенчатой избенке, большая часть крыши которой, была укрыта лапами растущей по соседству огромной сосны, отчего издали, сам домишко смотрелся игрушечным. Услыхав звук копыт, на порожек избушки вышла старая седая, но ухоженная женщина, одетая в длинную рубаху с вышитой поневой на поясе и телогрейку без рукавов. Она приложила ладонь к бровям, вглядываясь против солнца, кто пожаловал к ее порогу.

   – Здрава будь, Павлина!

   – И, тебе здоровья желаю, Вестимирушка, – напевно и вместе с тем со старческой хрипотцой в голосе, откликнулась старуха.

   Соскочив с лошади, крепкий дед, по осанке которого можно было и теперь угадать, что в молодости он стоял на стезе профессионального воина, без старческого напряга подвигал затекшими от езды на лошади конечностями. Оружия при нем не было никакого, зато крепкой рукой он упер в землю резной посох.

   – С чем пожаловал в гости?

   – В избу-то пустишь или здесь говорить будем?

   – Заходи.

   Пройдя через крохотную влазню, старик оказался в единственной комнате лесного жилища. Вдохнув терпкий запах сухих летних, прошлогодних трав, подвешенных во многих местах жилого помещения, прошел к чисто выскобленному столу, присел. Тут же из-за печки, выглянула усатая морда кота. Глазами бусами, глянув на пришлого, кот потянулся до трепета в позвоночнике, расслабившись, смело подошел и запрыгнул на лавку, уселся рядом со стариком.

   – Так каким ветром, значимого на юге Руси волхва, занесло к деревенской ведунье?

   – Не прибедняйся, Павла, – волхв вздохнул, будто только сейчас решившись на разговор. – Ты, наверное знаешь, что наши рода кривичей на пограничье пришлые. Прошло уж много лет, как мы ушли с исконных земель от родных печищ, отделившись от других родов. Дед нынешнего князя Черниговского, позволил поселиться на землях северянских, да, и то лишь потому, чтобы прикрыться со стороны Дикого поля от набегов кочевников.

   – Знаю. Продолжай.

   Кивок. Цепкий, заинтересованный взгляд хозяйки из-под седых бровей, мазнул лик собеседника, соскользнул в сторону.

   – Мы, добросовестно выполняли взятые на себя обязательства, хранить от печенегов переданную нам землю, но ежегодные набеги истощили наш корень. Я советовался с Богами. Еще год, ну два и нас совсем не останется на этой земле, а те кто выживет, просто растворятся среди северян.

   Словно приняв на плечи водночасье неподъёмную ношу, дед скукожился, но тут-же встряхнулся, расправив грудь, продолжил речь.

   – А еще сей год людокрады придут в набег большой силой. Боярину нашему я поведал об этом. Он постарел и обленился, да, по чести сказать, ленивым он был всегда. Я уверен, никаких действий на сей счет с его стороны не последует. Назрел вопрос, что предпринять, дабы род сохранить? Может, ты, что посоветуешь?

   Старуха подняла глаза на волхва, во взгляде читалась работа мыслей. Что можно ответить языческому священнику, умудренному опытом прожитых лет?

   – Тебе квасу холодного налить?

   – Нет. Так, что ты скажешь, старая?

   – Ты, сам-то богу Роду задавал сей вопрос?

   – Ни знака, ни ответа я от него так и не дождался.

   – Ну, что ж, я, дам совет тебе. Вот только воспользуешься ли ним?

   – Говори, сейчас я готов на многое.

   – Что ж, слушай. Насколько я помню, ты, еще в молодости, отрешившись от стези воинской, попал в учение к Вышезару?

   – Было сие.

   – А ведь он мог ходить в грядущее и возвращаться из него по своей потребности. Ты тоже осваивал эту науку?

   – Да, но только в грядущем я не был ни разу. Страшно! Велика вероятность, погибнуть, или не вернуться вовсе.

   – Так вот, совет такой. Иди к Богам, плесни в чару своей же руды, сотвори ритуал у чура Сварога и ежели твоя удача с тобой, а мать судьбы, Макошь, спрядет покутное волокно как нужно, если младшие сестры её, Среча и Несреча, одна глянет на тебя благосклонно, другая же отворотит свой взор в сторону, ступай к месту силы, ты, знаешь, где это. А уж пройдя по переходу, ищи руду родную в грядущем. Нам нужен тот, которого нурманы зовут высокопарно – Ясенем Битвы. Надобен воин, способный вытащить род за уши из капкана небытия и возглавить его. Вот тебе мой совет и другого не будет.

   – А вдруг не смогу вернуться?

   – Что ж, ты исчезнешь вместе с родом, только и всего.

   Солнце стояло в зените, когда волхв покинул избушку ведуньи. Его мысли блуждали уже далеко, стоявшая перед ним задача, была за пределами человеческих сил и разума для любого обычного смерда.

– 1 -

   Проснувшись по будильнику, Толик, умывшись, побрившись и заглотив кружку довольно отвратного кофе, облачился в спортивный костюм, побежал на городковское КПП, где по вторникам, средам и пятницам происходило построение части на физо.

   Конец мая, теплынь. Успел встать в строй, когда народ уже готов был стартовать на трехкилометровый маршрут по грунтовке в направлении деревни Матвеевское. Неожиданно из-за угла бетонного забора, наследия советского периода ограды "красноармейских" зон, выскочил видавший виды отечественный внедорожник, перед строем части заскрипели тормоза командирского УАЗа. Первый зам, подполковник Дьяконов, подал команду и, шагнув навстречу командиру, полковнику Василенкову, доложил о готовности части к занятиям по физо.

   – Игорь Петрович, к занятиям приступить, майора Монзырева ко мне.

   – Понял! Монзырев, к командиру, остальные на пра-во, по подразделениям бегом ма-арш.

   Часть, медленно вытянувшись по дороге, подразделениями побежала на маршрут. Монзырев подошел к командиру, крупному дядьке под два метра ростом и под полтора центнера весом, одетого в камуфляж и повседневную фуражку с двуглавым уродцем на тулье, стоявшему возле УАЗа.

   – Толик, я знаю, у тебя отпуск запланирован на лето, придется его перенести на осень, ты у нас человек одинокий, семьей не обременен. Короче, поедешь в командировку на три месяца.

   – Меня одного? Вроде разборки в Чечне закончены, новоявленные абреки успокоились, добились чего хотели. Теперь, как водится, вся страна будет пахать на них, да немереные средства слать.

   – Какая Чечня? Командировка у тебя будет в нашем районе. На совете командиров, Глава Администрации района попросил выделить трех офицеров. Направить в его распоряжение. Организуется летний лагерь для детей из неблагополучных семей района. Ты назначен начальником этого лагеря, будешь организатором и воспитателем в одном флаконе на все три заезда.

   – Товарищ полковник, да какой я воспитатель? Побойтесь бога, Александр Васильевич, не умею я с детьми возиться, сопли им вытирать, не мое это.

   – Все, Толя, это приказ, тем более ты будешь не один, с тобой едут старший лейтенант Горбыль и лейтенант Ищенко. Ректор пединститута подсуетится, выделит восемь студенток четвертого курса. Представляешь, какой цветник? Может наши балбесы в конце лета надумают жениться. Кроме того, в штат будут входить две поварихи, медсестра, завхоз и сторож.

   Толик исподлобья посмотрел на командира. В голову пришла только одна мысль: "По-моему пришел маленький северный зверек – песец называется, подкрался незаметно, скоро будет грызть".

   Такой подляны от командира не ожидал, но сразу понял, отказываться бесполезно, себе дороже. В определенных кругах, Василича прозвали "Бультерьером", за мертвую хватку при решении любого дела. Если ему было что-то надо, он, вцепившись в холку, "нежно" тряс начальство, гражданскую администрацию, деректоров предприятий, чиновников любого толку, ну и естественно своих офицеров. Вытрясал из них все, что требовалось. Представители гражданских структур, даже пытались прятаться при его появлении. Бесполезно!

   Командир хмыкнул:

   – Чего загрустил? Отдохнешь на свежем воздухе, лес, река, еще и заплатят за работу. В общем, форма одежды повседневная, в десять ноль-ноль садишься в УАЗ и едешь в районный центр, в Администрацию к заму Главы по образованию, Щербатюку Алексею Ивановичу. Могу сразу сказать, что первый заезд начинается шестого июня. Все, вперед и с песней! Приедешь, доложишь.

   Командир уехал, Толик поплелся домой, готовиться к отъезду.

   Анатолий жил в городке уже давно, прибыв к новому месту службы старшим лейтенантом, переводом из части морской пехоты.

   После первой Чеченской, жена, красивая молодая женщина, забрав дочь, ушла к новому мужу, перебралась в столицу. После второй, в его сознании поселился сложившийся стойкий холостяк, смыслом жизни которого осталась служба, а досуг проводился в компании с сослуживцами, где разговоры касались в основном службы. В свои тридцать семь лет от роду, майор Монзырев выслужил у государства два ордена, служебную квартиру и прививку от честолюбия, полученную в виде огнестрельного ранения в далеком Шаро-Аргунском ущелье. Больших денег не заработал, а малые, как и у большинства граждан страны, исчезали быстрее, чем хотелось бы. В армии платили хреново и нерегулярно, было время, получку не получали по полгода. Гражданские смотрели на военных, как на придурков, у многих офицеров жены сбегали, не выдержав безысходности положения мужей, не способных содержать семью. Политики и правительство вспоминали военнослужащих только перед выборами, затем добросовестно и надолго опять забывали о них.

   Все это наложило отпечаток на характер Монзырева, превратив его из восторженного пацана в лейтенантских погонах, в поседевшего, но еще не старого, крепкого, неглупого мужика.

   По раздолбаной вдрызг дороге, УАЗ выскочил из лесной чащи прямо к облупившимся от краски воротам бывшего пионерского лагеря, лет двадцать назад знавшего счастливые дни. Неухоженные строения, с заросшими тропинками между ними, плакатами с лозунгами детского соцреализма, прочитать, которые в большинстве своем, было уже невозможно.

   Сторож Сергеич, лысый старикан с остатками длинного клока волос на загривке, собраного в подобие конского хвоста, семидесяти с лишним лет от роду, в потертой, но чистой одежде, хитроватым взглядом посмотрел на Монзырева.

   – Что делать со всем этим добром будешь, майор? Лагерь нужно будет ремонтировать. От него даже наши новые буржуи отказались, а ведь приезжали смотреть его многие, даже купить хотели, но, поняв, что халявы не будет, ремонта здесь на многие тыщи, укатили и больше не появлялись. Сейчас все норовят что-то урвать получше и перепродать подороже, так что районная администрация лагерь втюхать никому не смогла. Всучила тебе, пользуйся, только не надорвись от своего счастья.

   – Сергеич, сам говоришь, что ремонта на тыщи, я, что тебе, сплю с дочерью Рокфеллера? Если бы спал, ты бы меня здесь не увидел. Скажи, как тут к речке пройти? Или она уже высохла?

   – Нет, наша Ока еще всех переживет, а пройти вот по этой тропке можно, вниз спустишся, там в заборе пролетов нет, как раз быстрее всего и пройдешь.

   – Колька! – кликнул майор.

   Из УАЗа показалась разбитная мордаха солдата водителя, парня из рязанской глубинки.

   – Идем хоть выкупаемся, да поедем. К вечеру надо добраться в часть.

   Следуя к реке, Монзырев помянул "незлым тихим словом" командира с его командировкой, Щербатюка, распинавшегося о том, что требуется помочь бедным детям, хотя бы на лето изъяв их с улиц, где они, чёрти-чем занимаются, когда вся страна вступила в демократическую жизнь. Дабы они почувствовали, что о них заботятся старшие товарищи. Помянул демократов – доведших страну до разрухи и войны на своей территории, себя, взявшегося не за свое дело. Чертовски хотелось вслух ругаться матом. Сдержался. Раздевшись, полез в чистую, прохладную воду реки. Река, широкая в том месте, где когда-то был лагерный пляж, действительно была чистая. После того, как закрылись многие заводы и фабрики, она ожила, смыв с себя всю таблицу Менделеева, купаться в ней было приятно.

   "Ну, хоть какое-то удовольствие, – подумал он – а жизнь-то налаживается. До заезда еще десять дней, необходимо брать персонал лагеря и попытаться хоть что-то привести в порядок до приезда "вампирят".

   – Колька, заканчивай. Пора ехать.

   Вечером на кухне монзыревской квартиры сидели втроем, сам Монзырев и два его помощника – молодой и постарше.

   Первый имел русые кудри, слегка подвергшиеся стрижке, а быть может короткая армейская прическа успела обрости лишними сантиметрами. В чертах его чистого красивого лица сквозила мягкость, напоенная тремя рюмками водки, остатки, которой еще были в початой бутылке, стоявшей на столе рядом с нехитрой закуской. Серые глаза смотрели задумчиво, в них не было того острого внимания к окружающему, пытливого любопытства. Так смотрят праздные мечтатели, упражняющие свое воображение, а не волю. Все, что доводил до него начальник, он воспринимал через призму похеризма.

   "– Ну, назначили и ладно. Съездим, отбудем, отдохнем и вернемся".

   Второй был постарше, крепкий, жилистый, с блестящей, полностью лысой, как коленка, головой, остатки растительности на которой были сбриты. Несмотря на молодость, он уже успел повоевать, побывал в госпитале, в котором его, контуженного и обгоревшего, единственного оставшегося в живых, из всего экипажа БРДМ, удалось довезти и выходить. Спасибо армейским медикам, ангелам-хранителям воинов русских, хотя иногда их называют "помощниками смерти". Цепкий взгляд его говорил о том, что выпитое его ничуть не подкосило, а чтобы подкосить такого – требовалось, как минимум, еще три таких же емкости, которая стояла на столе, выпитых в одну харю. Его армейская куртка, была снята и брошена на свободный табурет, стоявший у стены. На крепкой шее висел тонкий прочный шнурок черного цвета с православным крестом из серебра. На предплечье левой руки выколота татуировка, сама за себя говорившая, что ее владелец закончил "рязанскую дурку" и гордится этим.

   Такими были Андрей и Сашка, холостяки, жившие в городковской офицерской общаге, а с сегодняшнего дня, непосредственные подчиненные Монзырева.

   Водка допита, задачи поставлены, проблемы обсуждены, и тройка наших героев со следующего утра должна запрягаться в ремонт объекта. Впереди восемь дней сплошной пахоты, день передыха и прием себе на шею молодого пополнения.

   Теплый вечер. В такой вечер, с такими мыслями, как у Монзырева в голове, хочется выйти на балкон и крикнуть в темноту, в звезды, во всю дурь, но резко:

   "Т-твою ма-ать!"

   И услышать в ответ затухающее эхо:

   "Мать, мать, ма....".

   Пусть соседи порадуются за него. Они уже знают и про лагерь, и про козла отпущения, едущего в этот лагерь на все лето, сослуживцы все же...

   Мимо, грузно ступая, по протоптанной дорожке в сторону лагерной столовой прошли Андрей с Сашкой. Тащили кухонную утварь, от выделенной воинской частью машины. Третий день пахоты был на исходе. Солнце скрылось за окровавленными грудами черных туч. В лагере, находившемся внутри леса, сразу стало темно, повеяло предгрозовой прохладой и, ударил гром. В стороне прошла блестка молнии. Крупные, тугие капли дождя вылились на молодую, лесную зелень. Народ, как юркие куропатки, быстро рассосался по схронам. Монзырев тоже спрятался под крышу спального домика отведенного для персонала, там же наткнулся на натекшую из-под досок потолка лужу посреди коридора сборно-щитового здания.

   " Блин, крыши тоже придется осмотреть, где надо подрихтовать. Бог ты мой, еще и этим заморачиваться", – подумал он.

   Дождь закончился так же быстро, как и начался. Тучи развеялись, вечернее солнце зашло за кроны деревьев, свежесть осталась. На совещание собрались на веранде столовой, присутствовали офицеры, завхоз Смирнов, мелкий толстый мужичок, с совершенно круглым лицом, на котором выделялись рыбьи глаза под белесыми ресницами. Монзырев заметил, что если он иногда и улыбается, глаза остаются холодными, без радости жизни в них, такие глаза, наверное, были у членов расстрельной команды НКВД разлива 1937 года. За три прошедших дня, майор ни разу не видел, чтобы Смирнов был чем-нибудь доволен.

   "Да-а, тот еще фрукт, – подумал Монзырев. – В разведку я бы с ним не пошел и спиной к нему не повернулся. С завхозом не повезло, но работать придется".

   Поварихи – тетя Тая, женщина пятидесяти пяти лет и молодка Ангелина, – сезонные рабочие, проживавшие в одной из близлежащих деревень, устроившиеся на заработки, по случаю.

   "Однако, – отметил начальник лагеря. – Порядок у себя на кухне и в столовой они навели, в процессе посмотрим – вкусно ли готовят".

   У стены, как всегда с хитроватой улыбкой расположился Сергеич, не вмешивающийся ни в какую работу, но замечающий все, что происходит вокруг и добросовестно докладывающий Монзыреву обо всем и обо всех.

   И, наконец, пять молодых специалисток, будущих педагогов от разных наук. Молодость некрасивой не бывает – этим все сказано.

   "Главное не филонят, выполняют поставленную задачу хорошо. Опять часов до трех ночи с моими орлами засидятся. Когда только высыпаться успевают?".

   – Ну что, дорогие мои, осталось времени совсем немного. Я вами доволен. ... Пока. Самое главное, не работать по принципу "вспотел – покажись на глаза начальству". Как приготовимся, так и дело пойдет. Василий Семенович, – это Смирнову, – у вас завтра – послезавтра, завоз продуктов, постельного белья и другого хозяйственного хламья. Постарайтесь успеть, я на вас надеюсь. Ну, а остальные окрысились на работу, пятого числа – всем отдых перед основной деятельностью. Все, сейчас отдыхать.

   Все стали расходиться на отдых после трудового дня. К Монзыреву подошел Смирнов.

   – Анатолий Николаевич, я могу не успеть за два дня, – с придыханием, не оправдываясь, а скорее констатируя факт, заявил "Рыбий глаз".

   – Василий Семенович, я же не спрашиваю, почему вы можете не успеть. В течение двух дней у вас ЗИЛ – 130, военный водитель и старший машины, так, что будьте любезны успеть, иначе по законам военного времени, выведу вас в чистое поле и расстреляю три раза, причем два из них в извращенной форме.

   – Но...

   – Все, я сказал. Выполнять.

   – Я, что должен ответить "есть"?

   – Глядя на вас, уважаемый, я сделал вывод, что оттого, что вы не служите в доблестных рядах вооруженных сил, армия только выиграла. Ну, а мне достаточно услышать всего одно слово, "слушаюсь" и отпустить вас с миром баюшки.

   По-стариковски кряхтя, Смирнов пошел к выходу.

   – Круто ты с ним, Николаич, – одобрительно заметил сторож. – Завтра найдет повод и нажалуется на тебя в администрацию.

   – Да Бога ради! Сергеич, моя дубленая задница все выдержит, ты присматривай за этим жуком.

   – За это даже не переживай, уж я пригляжу. Сам-то иди, отдыхай, намаялся за день.

   Оставшиеся дни, пролетели быстро. Все успелось в срок. И, оставив приготовленный лагерь на сторожа и девчонок, офицеры четвертого июня вечером прибыли в городок на заслуженный отдых. Свобода! Хоть и на один день.

   Утром шестого июня, офицеров одетых в гражданскую одежду и кроссовки, УАЗик выгрузил у здания районной администрации и, уехал в часть. Здесь уже стояли две гаишные "девятки" с экипажами для сопровождения, два автобуса "Икарус", потрепанные, древние, один из них на ходу, под двигателем второго раритета расползалась жирная черная масляная лужа. Монзырев сразу осознал, что эта телега никуда уже не поедет, но, прослужив в армии не один год, к такому бардаку он был привычен.

   На площадке перед зданием, для принудительного отдыха были собраны в толпу подростки обоего пола. Перекурив, Анатолий подошел к краю площадки.

   – Внимание! Призывники, построились, – громко подал команду. – Посчитаем вас.

   Обратившись к ответственному клерку, выяснил у кого списки отъезжающих.

   – У вашей медсестры. Мария Васильевна, подойдите к нам, пожалуйста. У вас списки?

   Детвора, галдевшая, но все-же соблюдающая подобие строя, поддерживаемого, в том числе и тремя представителями милиции, с любопытством смотрела на Монзырева, во взглядах читался вопрос:

   "И чего же ожидать от тебя, дядя?".

   Рядом с Монзыревым прорезались две девушки, обе с небольшими походными сумками, в коротких юбках и футболках по сезону, на ногах босоножки на шпильках. Тут же сунулись к Толику:

   -Извините, мы немного задержались.

   – Не задержались, а опоздали на полчаса. Если б мы вовремя выехали, сейчас бы добирались перекладными. А, где еще одна?

   – Галина тоже уже должна была быть. Мы не знаем.

   Прозвучал практически в один голос ответ студенток.

   – Ладно, вон стоят двое орлов, – Монзырев указал взглядом на своих офицеров. – Пока двигайте к ним, ожидайте.

   Отвернувшись, он со списками подошел к автобусу, оттуда скомандовал:

   – Сейчас буду зачитывать фамилии, услышав свою – загружайтесь в автобус. Знакомиться будем в лагере.

   Посадка началась, гомоня и подсмеиваясь, кто над чем, дети полезли в автобус. А вскоре, Монзырев понял, что все не влезут. Усадив в автобус большую часть народа, он впихнул в гаишные машины еще восемь человек, и все равно оставалось четырнадцать детей.

   – С этими, что делать? – обратился он к клерку от образования. – Еще транспорт есть?

   – Может потом за ними приехать? – неуверенно спросил тот.– По поводу транспорта, я не уполномоченный.

   – Я вижу, что ты не упал намоченный, тебя еще в детстве уронили на сухой бетонный пол. За такую работу, я бы тебя сейчас с большим удовольствием уронил на асфальт, во-он в той луже машинного масла и намочил бы, может тогда у вашей братии совесть проявляться хоть иногда будет, – брезгливо отвернувшись от представителя гражданской власти, с досадой прикинул последовательность вероятных телодвижений. – Сорок один километр в одну сторону, сорок один – в другую. Еще неизвестно, доедет ли этот монстр на колесах до места, уж больно вид у него стремный, да и загружен он под завязку.

   Окликнул:

   -Марья Васильевна, вот списки. Оставшихся здесь я отчеркнул. Вы сами заходите в автобус, ну а мы на перекладных доберемся.

   Губы у клерка растянулись в довольной, блаженной улыбке, судя по его виду, трудностей в жизни он не любил и к проблемам был не готов.

   "Эх, Расея – родина слонов! Наплодили чиновников, куда не плюнь, вот в такого деятеля попадешь, не промахнешся!", – торкнулось в голову Монзырева.

   -Анатолий Николаевич, так я могу доложить об успешном начале нашего дела?

   Косо глянув на клерка, Толик бросил:

   -Докладывай.

   Больше, не обращая внимания на чиновника, махнул рукой головной гаишной "девятке":

   "Трогай, встретимся в лагере".

   Он подошел к молча стоявшей ребятне, понуро оценивающей происходящее вокруг них.

   – Ну, что пригорюнились? Не пропадем, сейчас выйдем к автовокзалу и доберемся на попутном автобусе почти до места, а там пешочком и золотой ключик у нас в кармане.

   Подошли Сашка, с тяжелой парашютной сумкой в руках, и Андрюха с девушками.

   -Что, командир, выдвигаемся?

   Не успев ответить, Монзырев, да и остальные, повернулись в сторону мягко скрипнувших тормозов. Перед собравшимися остановилась черная "Мицубиси Паджеро" из передней двери вышел лощеный парень в черном костюме и белой рубашке при галстуке. Торопливо озираясь по сторонам, он открыл заднюю дверь машины, из которой на асфальт выпрыгнула собака сероватой масти с купированным хвостом и острыми подрезанными ушами, тут же отбежала на травку и присев сделала свои собачьи дела. Следом за собакой из машины вышла красивая, длинноногая девица в стильной одежде.

   – Ой, Галка! – воскликнула одна из студенток.

   – Привет, мальчики и девочки! – мелодичным голосом поздоровалась подъехавшая представительница прекрасного пола. Из ее глаз лучилась непосредственность юности, черты лица выражали скорее кокетство избалованного жизнью великовозрастного ребенка, чем глупость и тупую простоту блондинки.

   – И вас с Новым годом, мисс! – откликнулся Андрюха Ищенко.

   – Как хорошо, что вы почтили нас своим присутствием, мадмуазель, – это Монзырев. – Появились колеса. Откуда прибыло это чудо японского автопрома? Или по случаю подвезли добрые люди?

   – Это папин.

   – Ну, так может, загрузим его детьми? И вы вместе с ними доедете до лагеря? Остальные перекладными.

   Галина обратилась к водителю, вышедшему из машины и курившему у левой передней двери.

   – Жень, отвезешь детей в лагерь?

   – Галина Александровна, а где это?

   – Это сорок один километр от города, в южном направлении. Деревня Писаревка от лагеря в пяти километрах, там еще монастырь мужской, "Ястребова Пустынь" называется. Ну, понял, нет? – Монзырев вопросительно смотрел в глаза явно скучяющего водителя.

   – Да, понял, сейчас только шефу отзвонюсь, – водитель японской "кобылы" влез в нее и по мобильному телефону стал названивать хозяину.

   – У зверя намордник-то есть? – обратил внимание на собаку майор.

   – В багажнике, вместе с сумкой.

   – Ну, так и зачехли своего крокодила.

   – Это не он, а она. Голубая доберманиха, зовут ее Марго. Маргоша, иди сюда, моя-а хорошая соба-ачка! Этот несносный дядя, думает, что мы кого-то можем покусать! А, мы ведь добрые, мы никого не кусаем.

   -Хм! Ну-ну.

   Галина взяла четвероногого гоблина семейства собачих за ошейник. Распорядилась:

   – Толик, принеси намордник!

   Монзырев удивленно повел бровью, но оказалось, что Толиком звали охранника. Тот бесприкословно подошел к задней двери "Паджеро", открыл ее и, покопавшись в багажнике, принес изделие кожевенных мастеров в гламурном исполнении, по толщине полос и выделке кожи, больше соответствующее использованию на морде какой-нибудь таксы, чем на бойцовой породе, передал его Галине.

   – Все, можно загружаться, – известил Евгений. – Шеф дает добро.

   В машину усадили пятерых детей. Галина соизволила ехать со всеми вместе на перекладных. В результате, Монзырев поменял еще троих мелких на одного крупного охранника.

   – Шеф приказал лично доставить Галину Александровну до места, – сообщил бодигард Монзыреву

   – Ну, коли приказал... . Так, а сумки можно положить в багажник.

   – Нет, командир, своя ноша не тянет, – Сашка демонстративно забрасил сумку за спину. – Все свое – ношу с собой.

   Оставшаяся пацанва быстро позабрасывала свои баульчики в багажный отсек и машина тронулась с места. Монзырев окинул взглядом мелкое воинство: два орла, охранник, три великовозрастные девицы, шесть пацанов, три девчушки и собака в наморднике.

   – Ну, что подельнички, потопали? – он, развернувшись, подхватил свою сумку, пошел в сторону автовокзала, за ним двинулись остальные. Замыкали шествие охранник, сразу же вспотевший на солнце в своей классической паре черного цвета и белой рубашке с галстуком, с Галининой сумкой и странным тубусом в руках и Андрей Ищенко с рюкзаком за плечами.

   Сделав первый шаг в направлении автобусной остановки, Монзырев даже не подозревал, как с этим шагом, круто изменится его жизнь и жизни всех тех, кого он вел за собой.

– 2 -

   Уже два часа группа шла по лесу, отмеряя шагами, оставшиеся до лагеря восемь километров, и никак не могла дойти. Монзырев подметил, что привыкшим к пейзажам городских кварталов и асфальтированным тротуарам детям и "барышням", первоначально восхищавшимся видами натуральной растительности и щебетом пернатой живности, стало приедаться вынужденное блуждание по лесным просторам малой родины.

   Высадившись из рейсового автобуса, со скоростью пьяного ёжика ехавшего от деревни к деревне, пошли по разбитой лесной дороге, когда Горбыль предложил:

   – Командир, давай срежем расстояние. Дорога делает крюк и петляет по лесу, а напрямик через тридцать минут будем на базе.

   Услышав, что уже через тридцать минут они будут в лагере, голодный народ зароптал.

   – Сашка, да ты посмотри на наших воспитательниц, у них же шпильки по десять сантиметров.

   – Ничего, Анатолий Николаевич, у меня в сумке есть две пары кроссовок. Я поделюсь с девочками, кому размер подойдет, – заслышав о возможности проделать дистанцию в урезанном варианте, сориентировавшись, предложила Галина.