Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 75 страниц)

   – На все воля Божья! – глубокомысленно изрек монах. – Все мы в руке его.

   – Батюшка Иоанн, помоги. Помоги, как тогда в молодые годы со старым боярином помог. Я в долгу не останусь.

   – Долг-то чем отдавать будешь? Вон, своим истуканам поклоняешься. Много они тебе помогли? Веру истинную принять не желаешь.

   – Так, ведь я завсегда готов. Только ты уйдешь, а я с этими людинами здесь останусь. Они ведь Белого Бога не примут.

   – Не все сразу, сын мой, не все сразу. Есть ли среди твоих воев надежные люди, готовые сделать все, что им прикажут?

   – Ну...

   – Услуги будут хорошо оплачены.

   – За плату найдутся. А, что делать-то надо?

   Пропустив мимо ушей вопрос боярина, монах размышляя, задал свой:

   – Так, говоришь, что твои холопы за помощью к кривическому боярину повадились бегать?

   – Да. Я за такое, подумываю, как наказать и отвадить их.

   – А ты, сын мой, не думай. Я за тебя подумаю. Лучше пришли-ка сюда двух холопов своих, кои за деньги любой приказ выполнить горазды.

   Боярин подошел к двери, открыв ее, крикнул:

   – Жерава! Жерава, где ты там есть?

   – Здеся я, батюшка боярин. Где ж мне быть.

   – Зови сюда Трута и Умысла. Да, поживее поворачивайся, корова сисястая.

   – Слухаюсь, батюшка, – раздалось из соседней комнаты.

   Иоанн осмотрел двоих прибывших боярских воинов. Пристально, заглянув каждому в глаза, остался доволен выбором Военега.

   – Мне необходимо, чтобы вы сделали для меня кое-какую работу. Обидел меня боярин, хозяин городка. В отместку хочу больно его наказать, но болью не телесной, а душевной. Возьметесь? Оплата, по пять золотых на брата.

   – Хлопотно с боярином ихним связываться. Вона, нурманы его восхотели, и где они теперь? Видели мы боярина того. С виду человек, как все, а присмотришься, опасностью от него веет, будто от хищного зверя. Кто не понимает этого, долго не живет. А, нам пожить еще охота. Правда-ж, Трут?

   – Ага, твоя, правда.

   Монах прищурившись, посмотрел на Военега. Его взгляд говорил о многом. Тот пожал плечами, в мыслях соглашаясь со словами своих протеже.

   – Хочу вам поведать, что боярина тамошнего уж седьмицу, как в городке нет. В Чернигов с дружиной он подался. Вернется явно не скоро, да и вернется ли.

   Переглянувшись, наемники слегка расслабились.

   – Так, что ты от нас хочешь, добрый человече?

   – Места здешние хорошо знаете?

   – Так, выросли здесь, как не знать.

   – Есть неподалеку от Гордеева городка, полянка приметная, на ней изба рубленная стоит, под сосной раскидистой. Живет в этой избе старуха, из ума выжившая с отроковицей. Охраны никакой при этой ведьме нет. Лесными тропами пройдете, чтоб никто вас не узрел. И старую, и девку, из луков застрелите, стрелами печенежскими. Найдете таковые?

   – Найдем. Знать бабка Павла в чем-то тебе дорогу перешла.

   – Не ваше дело, холопы. Вам за это, звонкой монетой уплачено будет, – повысил голос боярин.

   – Дык, а мы что? Ты монах, гроши вперед плати, да укажи, когда дело сие зробить. А, уж дальше наше дело будет.

   Монах, вытащив из-под широкой рясы небольших размеров кошель, бросил его на стол перед нанятыми им людьми. Умысл, почти на лету подхватил кошелек, рассупонив тесьму, заглянул внутрь, продемонстрировав содержимое Труту, затянув, тут же сунул за пояс. Улыбка промелькнула на лицах обоих наемников.

   – Завтра с рассветом и двинетесь в путь. Большаком не ходите, по тропкам пробирайтесь. Я, вас с вестями у вашего боярина ждать буду. Сроку вам на все про все – седмица, времени больше, чем надо.

   Оставшись вдвоем с боярином, монах задумчиво смотрел на тусклое пламя масленого светильника, стоявшего на столе, заставленном различного рода закусками. Не решаясь беспокоить мысли византийца, Военег притихнув, искоса наблюдал за гостем, не подозревая какие мысли витают в голове у чернеца.

   Меж тем, монах анализировал ситуацию, произошедшую с ним. Не первый раз он посещал страны варваров, выполняя сначала мелкие поручения отцов церкви и первых слуг базилевса, потом удостоился быть признанным к свершению более крупных дел. Побывал на востоке и западе, довелось поработать в странах, где люди имели черный цвет кожи. Везде сопутствовала ему удача, везде он находил учителей, добавивших к его нелегкой стезе знания чародейства и волшебства, что не противоречило заветам Евагрия Понтийского и неофициальной доктрине Византийской церкви. Тогда не думал монах Иоанн, что в Богом забытой варварской стране, где по полгода реки скованы льдом, а земля засыпает под покровом снежного одеяла, где нет ласкового моря, а есть зеленые просторы лесов, он допустит непозволительный для него просчет. Необходимо было выправить положение. Но как? Одно неверное движение, шаг ли, брошенное слово, и чернь донесет об этом, тем, кто находится у кормила власти Гордеева городка. С ними надо было отработать тоньше, хитрее, профессиональнее, чем с теми же старейшинами северянских селений. Убийство ведьмы – это только укус, а нужен бросок и удар, после которого кривичи уже не смогут подняться. О, эта сладкая месть! Месть за его личное поражение и унижение. Затем, он догонит воинство Святослава и уничтожит ненавистного кривича, и всю его дружину. Лицо монаха расплылось в довольной, хищной улыбке. Он глянул на молча сидевшего за столом Военега, что-то жующего, не решающегося вымолвить слово.

   – Так, ты говоришь, что твои холопы повадились за помощью в Гордеево городище?

   – Да, святой отец. Никакого сладу с ними нет. Я этих жалобщиков изловлю, запороть велю!

   – Не нужно будет этого делать. Все и так, само собой разрешится, уж поверь мне, – улыбаясь доброй, располагающей улыбкой, промолвил Иоанн. – Вои-то у тебя надежные?

   – Да, как тебе сказать? Я-ж их, почитай, с рук кормлю. Но, сколь волка не корми, он все едино в лес смотрит.

   – Есть у меня, Военег, одно восточное средство, если им попотчевать твоих воинов, они храбрыми и послушными будут. От них потом никаких проблем ожидать не будешь. А, ведь тебе таких воинов сейчас и не хватает. Я прав?

   – Так, это, не помрут от зелья заморского?

   – Ха-ха-ха! Не волнуйся, ни один из них на здоровье жаловаться не будет.

   – Тогда что-ж, давай свое зелье. Сейчас ключнице велю, чтоб в еду подсыпала.

   – А, вот ключницу не тревожь, сам управлюсь. Что это на столе за бочонок у тебя стоит? – спросил не притронувшийся за весь вечер к питью и еде монах.

   – Так это же я для тебя специально вино ромейское выставил. А, ты даже не пригубил.

   Обойдя широкий, дубовый стол, чернец приблизился к бочонку, легко вынув деревянную пробку, наклонившись над отверстием, понюхал.

   – Неплохое винцо.

   – Да уж!

   Монах извлек из-за широкого пояса мешочек, пошитый из толстой, плотной ткани, расширив горловину его, быстро высыпав содержимое в отверстие бочонка.

   – А-а-а..., – оторопевший от увиденного боярин, смог выдавить из себя только этот звук.

   – Не переживай так, я тебе обещаю, скоро ты повкусней этого вина, напиток отведаешь. Зови десятника своей стражи, угощать буду.

   – Ага, – расстроенным голосом согласился боярин. – Жерава, где ты, ленивая баба?

   Когда боярин вышел из светелки, монах не торопясь, высыпал остатки порошка ему в чашу. При появлении троицы: боярина, ключницы и незнакомого воина приподнялся из-за стола, обратился к вою:

   – Боярин уже сказал тебе, сын мой, что я хочу преподнести угощение всей боярской дружине, дабы наладить хорошие отношения между нами. Бери сей бочонок, отнеси воинам, пусть каждый выпьет чашу вина за мое здоровье и за здоровье вашего боярина.

   Воин вопросительно глянул на Военега.

   – Уноси бочонок, Хлуд. Святой отец угощает от чистого сердца. Да, смотри, чтоб не понапивались, каждому по кружке и все. Понял ли?

   Молча кивнув боярину, так же молчком, с легкостью взяв бочонок в руки, десятник зыркнув на монаха, удалился. За ним следом из светелки выскочила Жерава, крупная женщина отнюдь не малых габаритов.

   – Разговорчивый он у тебя.

   – Да, он такой всегда, молчун одним словом, но дело свое знает.

   – Что ж, боярин, ты тут давеча посетовал, что я вино с тобой не пью. Так, давай и мы выпьем за то, чтоб у нас все получилось, что задумывалось.

   – С радостью!

   Они сдвинули чаши, выпили их содержимое до дна.

   – А, скажи, святой отец, за что это ты так на кривича зол? Я ведь заметил.

   – О, чем ты, Военег? Тебе помочь хочу. Мы ведь с тобой старые друзья. Помнишь, ты попросил отправить к предкам, своего родича, старого боярина? Я тебе тогда помог и сейчас помогу. Хорошие люди должны помогать друг другу.

   – Что ты, что ты! Ч-ч-ч! Я все помню, но не надо об этом говорить, – зашептал боярин. От напоминания минувшего, глаза его расширились, лицо покрылось бледностью, на висках проступил предательский пот.

   – А и давай не вспоминать, коль не хочешь этого.

   За столом засиделись допоздна, и спать разошлись уже глубокой ночью, а на утро боярин слег. Навестивший его ближе к обеду монах, застал в постели больного человека, с осунувшимся бледным лицом, отдышкой, закрытые веки даже не поднялись, что-бы взглянуть на вошедшего.

   Вместе с боярином захворала и дворня, не поднялись с лавок в войсковой избе дружинники, а солнечная погода, погожим днем не располагала селян интересоваться жизнью боярской усадьбы. Каждый занимался своими делами, радуясь, светившему из синевы неба Яриле.

   Единственный человек, подметивший странности происходящего рядом, был десятник Хлуд. Он был уже немолод, но крепок и матер. В свое время тоже ходил в поход с князем Игорем, хорошо запомнил то, что после встречи Военега с византийским чернецом, захворал и помер их старый боярин. Здраво рассудив, он не стал угощаться дареным вином, а утром увидел хворых дружинников. Пошел прямиком к себе домой.

   Зайдя в свою избу, узрел удивление его приходом на лице жены, спокойно сказал ей:

   – Ставица, сбирай детей, с собой в узел только съестное бери. Уходим мы сейчас отсель.

   – Ка-ак? – только и смогла выговорить молодая женщина, плюхнувшись пятой точкой на лавку, готовая ревом огласить округу.

   – Нишкни! Вчера в селище, принесла нелегкая византийского чернеца. Знаю его, а там где он появляется, следом Марена приходит. Этот черный ворон, чую, смерть до нас привел, будь он неладен. Поэтому, одень потеплее детей и уходим.

   – Пойдем-то куда, любушка мой? К кому мы прислонимся, без подмоги родовичей?

   – Цыть! К боярину Гордею уйдем, он примет, у него не пропадем.

   Вскоре, мужчина в воинском наряде, женщина и трое малолетних детей, пройдя через открытые, никем не охраняемые ворота деревенской изгороди, спешно ушли по натоптанному летнику в южном направлении и через какое-то время скрылись в лесу.

   К вечеру кончился боярин, умер, а вместе с ним, кто раньше, кто позже, ушла его дружина и челядь, вкусившая угощение византийского монаха. Смерть пришла за ними, расплескав синеву по их лицам, заставив пузыриться пену у рта.

   Притихшая деревня почувствовала неладное, но воспитанная Военегом боязнь, не позволила смердам решиться на то, чтобы послать кого-нибудь за северянским волхвом, ближайшее капище находилось от селища в десяти верстах. Люди отсиживаясь по избам, ждали, что произойдет дальше. Уже в сумерках по деревне слышался протяжный вой собак.

   В деревню пришла смерть.

   Когда над селением взошла луна, византиец наблюдал ее восход на боярском подворье. Прямо на земле двумя рядами, лежали покойники. Здесь были все, и челядь, и воины боярина, да и сам боярин.

   – Ну, что ж приступим к действию, – удовлетворенно произнес монах.

   Взяв в руки отполированный кусок металла, старанием неизвестного мастера превращенный в зеркало, направил его на круглый шар ночного светила, поймав его отражение, опустил бледный луч на лица мертвецов. Из уст грека отчетливо произносились слова заклинания:

   – Ты, ночное светило, бледный свет в зеркалах преломи,

   По пути от весны до зимы путь свой пройди.

   Лик Геката, богиня ночная, богиня подземного царства яви,

   По лунной дорожке в царство мертвых, пусть души умерших пройдут.

   Зиму и смерть в тело се загони.

   Пусть ночною порой, жажда крови мученье ему принесет,

   Лишь, напившись ее, отпустит слегка.

   Пусть ночною порой из могильной земли, поднимает его,

   Приносящая тьму.

   Быстро отставив зеркало в сторону, чернец маленьким, острым, как бритва ножом, полоснул себя по внутренней стороне руки у запястья, зажал выходящую из раны кровь. Проходя по рядам, он слегка приоткрывал рану, давая каплям крови стечь на губы очередному покойнику. Обойдя всех, остановившись между рядами, поднял лицо к луне, продолжил произносить заклинание:

   – С криком утренней птицы настанет восход – воскресение дня,

   Спрячь, Геката, под землю от Солнца, злой дух упыря.

   Тот от часа сего всецело подвластен лишь мне,

   А, земля, где рожден и взращен он,

   Не примет се тело к себе.

   Лежавшие до сего момента неподвижно покойники, зашевелились, стали вращать невидящими глазами, еще не осознавая происшедшего с ними. Да, и было ли в них сознание?

   – Вставайте, упыри! – воскликнул византиец. – Пища ожидает вас! До крика первых петухов, селение в полной вашей власти.

   В разных концах деревни послышался протяжный, собачий вой, наполненный страхом и безысходностью ночи, нестерпимая жажда, погнала десятки упырей на ночную охоту. Жителям беззащитной деревни, искать сочувствия было не у кого.

   – Если я правильно просчитал все, то осталось подождать здесь кривичей, – прошептал Иоанн, лицо исказила гримаса улыбки.

– 3 -

   – Расскажи, мне о нем подробно, каков он сам, в чем одет, голос, какой у него голос?

   – Так, я ж уже говорил, – Хлуд, недоуменно посмотрел на крепкого воина, с полностью бритой головой, с вислыми, длинными усами цвета вызревшего зерна, нервно теребившего косицу витого кожаного пояса, к которому медными кольцами были пристегнуты ножны тяжелой сабли. – Пять дней тому, в селище пришел чернец. Я его как узрел, сразу вспомнил, такого не забудешь, хотя с последней встречи прошло, никак не меньше пятнадцати годов. Волос длинный, черен, но теперь уж с проседью. Бородища, будто перо на весле, окладиста, глаза тебя так и сверлят, пытаясь проникнуть в душу, хотя лицо при том, благостное. Сам, весь в черное, длинное до пят одет, а из-под бороды оберег в серебре проглядывает, Белый Бог на кресте распятый. Голос ручьем льется, слова правильно произносит, не по-деревенски, но сам язык русский, чистый. Бери, грит, бочонок вина ромейского, дружину, мол, угостить желаю. А, я к тому вину, даже не притронулся. Токмо поутру гляжу, а стражи у ворот-то и нет, в воинской избе все хворыми лежат. Ухватил я тогда свое семейство, да к вам деру дал. Там, где монах Иоанн проявится – хорошего ждать не стоит.

   – Он это! – воскликнул сидевший на лавке Славка. – Точно описал византийца.

   – Ну-ну! Что еще скажешь? – спросил сотник Горбыль Хлуда.

   Этот разговор происходил в светлице терема Гордеева городища. Среди собравшихся, присутствовали: боярыня, восседавшая в монзыревском кресле, Горбыль, Мстислав, в одночасье ставший крепостным воеводой, Славка и, с утра пришедший в городок вместе с семейством, Хлуд.

   – В тот же вечер, два стражника боярина Военега, Трут и Умысл, хвастали перед старым Ротаном, тем, что византиец им по пять монет золотом отвалил. За выполнение какого-то дела на ваших землях. В ночь и ушли.

   – Какого? – насторожился Горбыль, словно гончая учуявшая запах дичи.

   – Об этом не ведаю.

   – А, что за люди, эти, Трут с Умыслом?

   – Жадные, своей выгоды никогда не упустят, но воины отменные.

   – Значит, говоришь, золотом расплатился?

   – Да.

   – Ну, ладно. Сам-то ты у нас остаешься или виды какие иные имеешь? – задал очередной вопрос Горбыль.

   – Останусь, коли в дружину возьмете.

   – Из терема выйдешь, у охранника на воротах спросишь, чтоб десятника Судислава указал. Его десяток нынче в состав караула входит, – напутствовал Хлуда боярич Мстислав. – С сего дня у него в десятке служить будешь.

   – Благодарствую, воевода.

   – Постой, – остановила, готового покинуть светлицуХлуда боярыня. – Ты ведь жену с детьми привел?

   – Да, боярыня, это так.

   – А, где остановились?

   – Да, пока нигде. Определимся к кому-нибудь на постой, чай мир не без добрых людей. Теперь вот служба есть, прокормимся.

   Галина громко хлопнула в ладоши. На ее призыв, из маленькой двери появилась славница.

   – Звала, матушка? – с поклоном, приятным грудным голосом, вопросила боярыню.

   – Проводишь добра молодца. Там у ворот теремного подворья, женщина с детьми ожидают. Так вот, прогуляешься с ней к Лесавне, скажешь ей, что я велела отдать избу на окраине восточной стены, в пользование этому семейству, да, выдать корову, определить земельный надел, помочь с посудой и домашней утварью. Пусть сена для коровы завезут. Семенами для посадки, чтоб наделить не позабыла. Поняла ли?

   – Все поняла, матушка. Все сделаю и передам.

   Потерявший дар речи Хлуд, смотрел во все глаза на боярыню, от волнения позабыв слова благодарности. Такого просто не могло быть.

   – Что-то еще, Хлуд? – обратилась к нему боярыня.

   – Благодарствую, матушка! – только и смог произнести воин, поклонившись боярыне в пояс.

   – Приятно, Галка, почувствовать себя Санта-Клаусом? – хитро улыбнулся Горбыль.

   – Ты, Саша, заканчивай шутки шутить. Делом займись. Два отморозка вот уже который день нашу землю топчут, а мы об этом ни сном, ни духом. Что думаешь делать? – спросила боярыня.

   Сразу посерьезнев, Сашка ответил:

   – Да, делать-то ясно что. Ты вот, Мстиша, – обратился он к Мстиславу, – усиль-ка наряды, особое внимание обрати на иногородних. По лесу-то эти кадры ходить не будут, в лесу им делать нечего, разве, что ночевать только. Я же весь свой вороп на пятерки разобью. Кого в засаду посажу, кого по деревням отправлю. Сам к бабке Павле поскачу с пятеркой бойцов, может она, что знает, если нет, может у лесной нежити, что спросит. Короче, никуда эти сволочи от нас не денутся. Справимся.

   – Вот и займись этим, – кивнула Горбылю Галина.

   – Слышь, хозяйка, чую пригляд за избой нашей. Глазом недобрым смотрят, подлость зробить хочут, – маленький человечек в расшитой рубахе, подпоясанной бечевой, с ухоженной бородой на лице, стоя у печи, невероятно сочным баском поделился с ведуньей своими выводами. – Трава еще не везде проклюнулась, а так бы у лугового спросили, хто энто за нами погляд ведет. И, ведь чую, недалече вражье око.

   Из-за печи появилась Востуха – водимая домового.

   – Никак, хозяйка, нас тати снова грабить пожаловали? – забеспокоилась мелкая берегиня домашнего очага и хозяйства.

   – Сейчас поймем, откуда ветер дует! – успокаивающе, произнесла бабка. – Ты, Олена, сиди в избе, не вздумай выходить, чтобы не случилось. Поняла?

   Ленка, сидящая за столом за разбором сухих прошлогодних трав, не сразу и въехала в разговор домашней нежити с бабкой, увлекшись работой.

   – А, что такое, бабуля?

   – Я, говорю, сиди за столом, работай, из избы не выходи.

   – Хорошо.

   Остановившись перед дверью, ведунья на миг призадумалась. В это время, хвостатый, черношкурый бандит, кот Игрун, соскочив с Ленкиных коленей на пол, подбежал к бабкиным ногам, заурчав, стал тереть загривок о них. Не обращая никакого внимания на животину, Павла зашептала заговор:

   – Выйду из избы не дверьми,

   Из двора не воротами -

   Мышиной норой, барсучьей тропой, окладным бревном;

   Выйду через густой лес, на широко поле,

   Поднимусь на высоку гору,

   Ты, Ярило, положи тень мне под ноги,

   Звезды ясные, поднимите ее на небо,

   Ты, луна, призрачным светом, дай ее мне в руку.

   Ленка с интересом наблюдала, как вокруг бабкиной фигуры образовалась энергия, обволакивая ее, словно в кокон. После заключительных слов наговора, кокон распался, и оболочка его втянулась в левую руку ведуньи. Оттолкнув от себя входную дверь, бабка Павла шагнула на улицу и тут же, невидимая сила отбросила ее тело назад в избу. Бабка из последних сил выбросила в открытую дверь накопленный сгусток энергии и он, расправившись в дверном проеме на сформированный Павлой фантом, метнулся прочь от раскрытой настежь избы. Дубль черного кота и ведуньи споро мчались через поляну к лесным зарослям. Со стороны луга, ближе к противоположным от избы деревьям, послышалась ругань:

   – Трут! Увалень косорукий, ты промазал! Стреляй же, стреляй! Уйдет.

   Послышался шелест пущенных стрел. Ленка, стоя у открытой двери, видела поднявшегося с земли воина, громко ругавшего напарника, видела тень бегущей бабки Павлы, через которую насквозь пролетали стрелы второго, невидимого ею человека.

   – Дочка, закрывай скорее дверь на щеколду, – проскрипел из-за спины голос ведуньи. – Эти тати нас не грабить, а убивать пришли.

   Ленка на автомате потянула на себя дверь, закрыла ее, поставила деревянную щеколду на стопор.

   "На долго ли выдержит? Если два здоровенных лба возьмутся ее ломать", – подумала девушка.

   Обернувшись к бабке, ужаснулась. Та лежала на полу, привалившись плечами к стене печи. В правой груди торчала черная стрела, оперенная перьями серого цвета.

   – Бабушка, – склонилась она над ведуньей. – Бабушка, что мне делать? Ты только не умирай, – запричитала над раненой. Все навыки, заложенные в нее знахаркой, сразу куда-то выветрились. Рядом с Ленкой, застыли столбами представители маленького народца, домашняя нежить, уставились на бледное лицо хозяйки.

   Между тем, с улицы раздавались непонятного происхождения звуки, завершившиеся отборным русским матом, потом ненадолго все стихло. Снова послышался людской говор и звуки издаваемые лошадьми. В дверь громко затарабанили и Ленка, узнав голос Горбыля, с радостью бросилась откидывать щеколду.

   – Сашка, – повисла на шею со слезами. – Бабулю подстрелили, гады!

   – Значит, все-таки не успел.

   Сашка, отодвинув девушку в сторону, прошел в избу и, не обращая внимания на ушастую, глазастую мелкоту, склонился над бабкой, разглядывая в какое место угодила стрела. Ведунья приоткрыла глаза, замутненным взором всмотрелась в Сашкино лицо.

   – Что же ты, Брячеславна, так подставилась? Судя по лежкам, эти козлы тебя давно выпасали.

   – Вот, Олексаша, такое со мною случилось. Думала успею, подозревала воры за рухлядью пожаловали.

   – Ага, а это киллеры, мать их так, свисток им в задницу, прогуляться вышли. Людогор, где ты там? Кладите бабку, вместе с Сувором на стол.

   Аккуратно взгромоздили Павлину на стол, та ойкнула, ощутив боль.

   – Полегше, трутни косолапые.

   – Батька, да мы и так...

   – Ленка, чего стоишь, уставилась, иди сюда, свою бабку лечить будешь. Ты давай, Брячеславна, командуй. Сразу не скопытилась, чего ж теперь о смерти думать. Ты еще нас всех переживешь, болезная!

   – Спасибо, Саша, за слова твои ласковые, – интонация ехидства проступила из уст знахарки. – Вы меня под локотки аккуратно приподнимите. Та-ак. Олена, смотри. Наконечник стрелы видишь?

   – Да, бабуля. Он из спины, считай на вершок, вышел.

   – Вот и хорошо. Саша, у тебя сил поболе, обломи его. Только помни, что остальная стрела во мне торчит.

   – Не боись, старая, я мигом, не больно и без анестезии.

   Со стороны бабкиной спины послышался звук ломаемой сухой рейки.

   – Ой!

   – Все, все, Брячеславовна, вот наконечник, – Сашка продемонстрировал окровавленный наконечник печенежской стрелы.

   Отдышавшись, старуха глянув полными слез глазами на Сашку, молвила:

   – Теперь резко выдерни сам черен.

   – У тебя, Брячеславна, выпить чего есть?

   – Я, потерплю уж как нибудь.

   – Да нет, я для себя. Чтоб в руке твердость была.

   – Я, тебе, лайдоку, щас такого зелья налью, чтоб руки были твердыми, как камень, а в портах естество в мякиш превратилось.

   – Ну коли шутишь, по-оехали, – Сашка схватил черенок стрелы обхватом и резко дернул.

   Бабкино сознание провалилось в небытие, из раны хлынула кровь.

   – Ленка, дальше уж ты сама, Сувор тебе поможет. Пойдем, Людогор, улов поглядим, глядишь чего интересного узнаем.

   Горбыль вместе с Людогором вышли из избы. У коновязи стояли привязанные к ней три пары лошадей. Трое наворопников оживленно о чем-то болтая, не обращали внимания на тела татей у себя под ногами. Один тать был связан кожаными ремешками по рукам и ногам, лежал монотонно поскуливая на одной ноте. Тело второго, распростерлось, раскинув руки, лицо выпачкано кровью, между широко открытых глаз аккуратно торчал арбалетный болт.

   Гобыль подошел к бойцам, спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

   – Говорил, о чем-нибудь пленный?

   – Батька, дык мы эту падаль и не спрашивали, – за всех ответил Ослябь.

   – Поставьте его на ноги. Сам поспрашаю.

   Сильные руки вздернули живого татя кверху, поставив его перед сотником. На его бледном лице, испачканном грязью, еще непросохшей после дождя поляны, виновато бегали глаза, не желая остановиться и взглянуть в лицо стоявшему перед ним человеку.

   – А, скажи мне, чмо болотное, кто ж ты у нас будешь? Трут или Умысл?

   Осознав, что кривичи знают их имена, разбойник совсем скис, если бы не было больно, откусил бы себе язык, чтоб только не общаться со страшным лысым воином, по повадкам и внешнему виду явно варягом. Так ведь больно, а боли он боялся всегда.

   – Ну? – взяв татя за плечо рукой и сжав его, будто клещами.

   – А-а-а! Я, Умысл. Трут, вона, дохлый лежит. Это он в бабку из лука стрелил.

   – Ага, а ты значит, вроде как и нипричем, просто погулять вышел. Так что ли? Ну-ка, парни, снимите с него рубаху, оголите до пояса. Раз этот козел говорить не желает, надо будет его маленько помучить.

   – Скажу! Скажу! Все скажу! Что ты хочешь услышать, боярин?

   – Ну, это же совсем другой разговор. Давай, дружище, рассказывай все с самого начала. Хочу услышать, что ты нам будешь петь.

   – Я петь не могу. Прости, у меня песни петь, никогда не получалось.

   – Ха-ха-ха! – русичи покатились от хохота, от словесной непонятливости рецепиента.

   – Ох-хо-хо, ну насмешил, клоун. Ладно, не можешь петь – словами рассказывай. Давай, слушаем тебя.

   От услышанного, с лиц разведчиков сошли улыбки. Под боком обосновался матерый зверь, спланировавший действия убийц. Организовал для себя базу, нашел помощников. Что он будет делать дальше?

   Не верить сказанному не было причин. Смущал только вопрос, почему грек траванул дружину Военега? Ответа на этот вопрос Горбыль найти не мог.

   В тот же день бабку перевезли в городок, Ленку, естественно тоже, оставив на хозяйстве в избушке домовитую нежить. А уже через два дня, вместе с уходом эскадры Рагнара Рыжего, в городок черепашьим шагом приползли слухи о том, что в землях соседнего боярина не все гладко. По ночам на селища нападают упыри, убивая людин и скот, не гнушаясь даже дворовыми собаками.

   – Бред какой-то! – Выразила свое мнение Галина. – Разве такое возможно?

   – Еще и как возможно, – сощурилась бабка, услыхав такие речи. – Ведь чего удумал, мерзавец, он ведь сразу несколько ходов просчитал и исполнил. Сами смотрите, любезные мои. Оборотил боярина и дружину его в упырей – это, во-первых. Меня, старую из строя вывел, конечно он считает, что убили меня, это второе, слухи до Гордеева городища дошли, это третье. И, наконец, вы, услыхав обо всем случившемся, пошлете помощь северянским селищам.

   Бабка Павла призадумалась ненадолго и продолжила:

   – Что собой упыри представляют, вы конечно не знаете. Посланная вами помощь, придя в селище, будет уничтожена, люди испиты и сожраны. Да он умелец, этот ваш византиец. Таких по округе, днем с огнем не найти.

   – Делать-то что, Брячеславна? Я так понимаю, тут без литры выпитой не разобраться, – зачесал в затылке Горбыль.

   – Ленка пока в этом деле вам не помощница. Я поранена, тоже только вам обузой буду. Придется тебе, Санечка, самому постараться, а я научу как.

   – Ты научи, а я уж постараюсь.

   – Тогда слухай. Колдун обратил дружину Военега в упырей. В глухую полночь, выходя из могил, где лежат они нетленными трупами, рыщут по округе в поисках живой крови, оружия им непотребно, их оружие – зубы, крепкие, словно стальные капканы, сокрушают практически любую преграду, способны прогрызть дубовую дверь, лишь бы добраться до плоти человеческой.

   – С тактико-техническими данными ясно. Ты давай, поведай, как их уничтожить, – попросил Сашка.

   – Какой же ты нетерпеливый. Ты здесь не торопись, ты там, на месте поспешать будешь, иначе смерть. Так вот, предрассветный крик петухов, заставляет упыря мгновенно исчезнуть, сбежать или повергает его наземь. Найти его можно по следам, рассыпав в месте, куда он стремиться пройти толченый мел, привезенный с меловых гор. По следу дойти до могилы, раскопать ее, а вытащив упыря из ямы, вогнать ему в сердце осиновый кол. И пусть там лежит, дожидаясь лучей Ярилы.

   – Ага, я понял. Прихожу по утряни, ищу, нахожу. Кол в сердце хрясь и на солнышко греться. Правильно?

   – Ну, в общем-то, да. Только вот послать бы гонцов к семи криницам, на воду которых в этом годе никто наговоров не делал. Я бы вам на крайний случай воды наговорила. Какая, никакая, а все ж защита.

   – Ну и где ж их искать?

   – А чего их искать. Местные знают. Пошлешь, боярыня?

   – Пошлю, Павлина Брячеславовна.

   – Так поторопись, люди то гибнут. Сколько воев с собой возьмешь Олександр?

   – Да вот, думаю пяти хватит.

   – Мало, родимец. Бери хотя бы десяток.

   – Зачем?

   – Пока найдешь, пока выкопаешь. А вдруг не успеешь, али не всех найдешь, ведь отбиваться придется. Ты об этом подумал?

   – Нет.

   – Вот и подумай.

   – Понял тебя, осознал, за тупость прощения просим.

   – Паяц, – возмутилась Галина. – Сашка, ты бы посерьезней ко всему относился.

   – Эх, Галочка, если бы я ко всему серьезно относился, давно бы уж под холмиком лежал. Все, родные, завтра поутру выступаем, а сейчас готовиться к выходу надо.

   Поздно вечером к уставшему от дел и беготни Горбылю пришел Олег.

   – Ну и чего тебе, дитятко?

   – Батька, возьми с собой. Жарко там будет, опять мамаша приснилась, а ты же знаешь, что сниться она не к добру.

   – Нет, Олежка, не возьму. Десяток уже сформирован.

   – Возьми, Пашку то берешь!

   – Сказал же, нет, так что не приставай даже. Дай перед поиском выспаться.

   Олег обиженно вздохнув, вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– 4 -

   Конный десяток воинов, весь день скорым маршем шел на северо-запад. Проводником разведчиков выступил новый дружинник Монзыревой дружины, Хлуд. Позади остались земли кривичей. Жители селищ, лежащих на пути следования маленького отряда, завидев наворопников, приветствовали их. Сашку везде хорошо знали, старейшины зазывали в гости.