Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 75 страниц)

   Снятые с лошадей седла были уложены в круг, по числу участников совещания. Подошли старейшины, освободившись от бремени устройства своих соплеменников искоса поглядывавшие на лесную нежить, полусотники Монзырева, смирно присели на седушки седел. Рядом с боярином присел Святогор, взгляд старого волхва все еще выдавал удивление и почитание, по отношению к человеку, до недавних пор, совершенно незнакомого ему. Все, что произошло накануне в родовом капище, не укладывалось в голове служителя культа, за спиной которого остался не один десяток прожитых лет, а присутствие здесь же, лесного господаря только дополняло картину вершившегося на земле его племени.

   Расспросив лешака о продвижении печенежского отряда, количестве сил его. Узнав, что вождь степняков тащит за собою обоз с награбленным и полоняниками, о том, что сам леший, заморочив голову и дозорам и малым князьям, вот уже двое суток водит представителей орды по лесным тропам и дорогам, не давая им выбраться к знакомым местам, Монзырев принял решение уничтожить противника прямо в селище:

   – Мыслю, вашим воям сподручнее будет драться внутри поселения, – обратился он к старейшинам северян. – А, посему, распределяетесь по избам, сараям, укрывайте людей близ леса, к коему это селище примыкает. Лучников, надобно устроить на крышах изб и построек повыше. Впускаем ворога в само селище, блокируем выходы из него. Андрей, отсечешь обоз с полоном, уничтожишь охрану, уведешь полоняников в лес, ставишь заслон на выходе из "огненного" мешка. Весь отряд печенегов, я больше чем уверен, в селение не зайдет, не последний же дурак ним командует, а, посему, как только заварушка между домами начнется, я атакую основные силы в конном строю. Мой приказ такой, ни один печенег живым отсюда выйти не должен. Если кто из поганых к нам в полон запросится, не брать! Самих потом же этих пленников вешать заставлю.

   – Все это так, но легко ли решиться? – заметил один из старейшин. – Может обстрелять их из луков, сами повернут назад, уйдут с нашей земли?

   – Какое селище представляешь? – глянул тому в глаза Монзырев.

   – Неспеха, старейшина я его, Тверд меня кличут.

   Сумерки и отблески костра не могли позволить, как следует рассмотреть лесным вожакам выражение лица боярина, по его голосу позволили предположить присутствующим, интонации не терпящие возражений против решений кривича.

   – Имя-то, у тебя какое? Тверд! А, рассудил, как трусливый ублюдок. Ты хочешь отпустить ворогов с миром. Так, поделись с ними еще лишними мехами, медом, зерном. Подкинь серебра, авось, не вернутся с большими силами. Оставят в покое твое селище. Меня-то вы сначала хотели уничтожить, вместе со всей дружиной моей. Чего же копченого отпустить хотите?

   Старшины с глубоким вниманием слушали короткие, резкие, будто рубленые фразы. Пришлый боярин показал свое истинное лицо. За, на первый взгляд, спокойным видом вождя кривичей, проступил оскал хищника, способного порвать, уничтожить, растоптать вставшего на его пути. Перед присутствующими материализовался варяг, изнутри которого полезла дремавшая до поры до времени, способность повелевать, а не просто приказывать. Все признали в нем человека способного принимать именно правильные решения. Святогор, молча сидевший рядом,только сейчас осознал, почему Монзырев общался с богом Велесом практически на равных, энергетика смертного накрыла сидящих в кругу старейшин. Все почувствовали это. Родовой вождь кривичей не просто олицетворял сейчас грозную мощь дружины, но и мощь государства, противиться его воле было просто до абсурда невозможно.

   – Выводите людей на исходные позиции, распределяйте их на местах, готовьтесь встретить врага. К утру должно быть все готово, я лично объеду всех, погляжу, как вы меня поняли. Выполнять!

   Вот, после этой накачки кадров и состоялся разговор между Монзыревым, Андреем и лешаком. Предстояла бессонная ночь, завтра враг не будет делать скидку на плохо выполненные приказы, для него не будут существовать зачетные книжки, куда он росчерком пера напишет чернилами "неуд" или "отлично", в таких делах зачеты сдаются кровью, а роспись ведется клинками.

   Перед самым рассветом Толик позволил себе слегка расслабиться, прислонившись к березе, прикрыл глаза. Что ждет впереди? Как фортуна повернет свое колесо?

   – Вымотался, батя? – Мишка рядом привалился к той же березе.

   Не открывая глаз, Анатолий ответил вопросом, совсем не по теме:

   – Ты, как, Мишаня, не скучаешь по дому?

   – Конечно скучаю. И по Галке, и по остальным ребятам.

   – Да, нет, я не про здешний дом говорю. Хотел бы вернуться обратно в свой город, к своей семье?

   – Нет.

   – Как, так? Это почему?

   – А, чё я там забыл? Здесь при тебе, я человеком стал, себя уважать начал. А, там я кто? Шпана подзаборная, без роду и племени. Чуть подрос бы, на малолетку загремел, одна дорога, туда.

   – Да-а! А я б вернулся, хоть на час, а вернулся.

   – Ну да, ты и там человеком был.

   – Глупый, неужели думаешь, что если б вернулись, я б вас всех бросил?

   – Теперь знаю, что нет. Но, все равно, здесь мне лучше, привольней, и слово Родина для меня здесь не пустой звук.

   – Растешь, отрок, а это уже хорошо. Скоро в бой, постарайся от меня не отходить далеко.

   – Куда ж я от тебя, батька?

   Малый печенежский князь Данавой застрял со своим отрядом в проклятых степными богами уруских лесах. И виновником своих мытарств он считал князя Харавоя. После разделения орды, Харавой возглавил доверенную ему великим князем Кулпеем, часть воинства. Умелой рукой Харвой проводил набег, в степь пошли первые караваны с захваченным хабаром и невольниками. Горели деревни и селища русов оказавших сопротивление. Стремительный набег печенежских сотен был подобен удару молнии. Все шло хорошо до тех пор, пока орда не уперлась в стены Курска. С наскока город взять не смогли, только пожгли избы посада, даже полона не наскребли. Жители ближайших селищ, успели укрыться в лесах или уйти за городские стены. Князь Харавой предпринял две попытки захватить укрепленное городище. В основной группе штурмующих задействовал родичей Данавоя, поставив их на самое опасное направление. В первой же попытке погибло много воинов, а результата добиться не смогли, тогда и случился первый конфликт. Князья обвиняли друг друга в некомпетентности управления людьми, они здорово поссорились. На другой день штурм принес новые потери и Данавой, посчитав себя обиженным, увел оставшихся после бесславной бойни воинов на свободную охоту. В конце концов, даже великий князь еще в стойбище, перед набегом, советовал не задерживаться под этим городом, бессмысленный бой привел к тому, что род Данавоя потерял более трех сотен мужчин. Зачем погибать людям, если можно без особых жертв и трудов пройтись по славянским селищам и весям, собрать хабар с беззащитных смердов. Так начался самостоятельный поход.

   Князь рассчитал, что если воинству принять левее и не идти по большаку, то можно неплохо пощипать деревни спрятавшиеся в лесах, к которым редко наведывались в своих прежних набегах печенеги, а значит, добра там собралось не в пример больше, чем у жителей селений, расположенных вблизи главной дороги. Как только вошли в лесные пределы, нарвались на богатое поселение, пограбили его и взяли полон. В душах воинов затеплилась надежда на удачу похода, глаза загорелись огнем наживы. Умен их князь, он знает, что надо делать! Воины все глубже погружались в безбрежную зелень лесов, отыскивая все новые и новые поселения. Конечно, лесные жители пытались дать отпор. Осыпали стрелами нападавших. С мечами в руках защищали свои дома. Но, что они могли сделать против закаленных в схватках воинов? Потери были незначительные.

   Неудачи посыпались неожиданно, откуда их не ждали. В один из дней, передовой дозор выловил русича. Его подвели к князю, объяснив, что задержали на лесной дороге одиноко бредущего мужика, схватили и представили пред ясные очи своего князя. В полушубке надетом прямо на голое тело, в портах и лаптях. Все имущество задержанного составляла котомка за плечами, в которой кроме деревянной старой миски была краюха хлеба да кусок пожелтевшего старого сала. Мужик Данавою не понравился сразу. Всклокоченный, без одного уха, с разным цветом глаз, брови на лице отсутствовали совсем. "Ну, надо же быть таким уродом", – подумал князь.

   Толмач князю был не нужен, еще в молодости, он выучил язык славян у попавшего в плен руса, это знание не раз уже пригождалось в кочевой жизни.

   – Куда направляешься, рус? – задал он вопрос.

   – Дак, в деревню Лиходеевку иду, великий воин.

   – Далеко ли до твоей деревни?

   – Да, не-е, верст пять будет лесом. Туда дороги-то нет, незачем, деревня-то небольшая, халуп полтора десятка будет, не боле.

   – О-о! Хорошо. Богато живут?

   – Не жалуются, сват у меня там, дак, он за сезон шкур выделывает гривны на две. Охотой промышляет, да бортничает. В общем, хорошо живут.

   – Проводишь моих воинов, отпущу. Не захочешь – велю зарубить тебя, – произнес князь доброжелательным тоном.

   – Отчего ж не проводить, с превеликим нашим удовольствием провожу.

   – Что-то ты уж слишком быстро свое согласие даешь. Может замыслил чего?

   – Не-е. Без умысла провожу, уж очень они хорошо живут, лучше чем в нашем селище.

   – Так, может, ты и в свое селище дорогу покажешь? Ха-ха! Вы, небось там, тоже неплохо живете? Ха-ха! Ну-ну-ну! Шучу. Эй, Сусар, – позвал, прислушавшегося к разговору воина, Данавой.

   Подъехавшему Сусару, князь уже на родном языке растолковал:

   – Бери свою полусотню, рус отведет вас в лесную деревню, почистишь ее как следует. В полон бери только молодежь, ну, сам знаешь. Деревню не жги, пусть спрятавшиеся и старики с малолетками живут. А, этого, – кивнул на задержанного мужика. – Обратно приведешь, он нас еще к одной деревне выведет. Ха-ха!

   – Слушаюсь, мой князь! – в улыбке оскалил желтые зубы полусотник.

   Мужик споро вел за собой конных печенегов, изредка поглядывал на едущего рядом кочевника командовавшего отрядом. Лес становился все гуще и темнее, ветки кустов и деревьев цеплялись за одежду.

   – Эй, рус, как идти? – выдал фразу Сусар, местным наречием он не владел вообще.

   – Да, ты не переживай, уважаемый, вот уже почитай и пришли.

   Отряд выбрался на поляну, покрытую сочной травой, цвет которой указывал на то, что места сии засухе не подвергались никогда.

   – Блазня! – закричал мужик. – Ну, где же ты? Блазня!

   Печенеги с опаской насторожились, перебросив щиты из-за спин в руки, проверили хорошо ли выходят из ножен сабли.

   Справа послышался голос.

   – А, чего?

   – Ну, ты где?

   – Да, вот я! – из-за сосновой разлапистой ветви, показался молодой паренек, опрятно одетый в холщевую длинную рубаху и порты, заправленные в порщни.

   – Тута я!

   Мужик указал пальцем на паренька, объясняя Сусару:

   – Братанич мой, из той самой Лиходеевки и есть. Вот мы вас вместе и проводим.

   – Пошел, – сапогом ткнул мужика в спину кочевник.

   Оба руса выводя отряд к деревне прибавили шаг. Сразу за поляной вышли на широкую дорогу и, пройдя березовым коридором, печенеги увидали раскинувшуюся в лесной глуши деревеньку. Богатые избы смотрелись издали разукрашенными теремками, невысокие изгороди, вблизи околицы паслось стадо коров, из самой деревни раздавался ленивый перелай собак, мелькали силуэты людей на деревенской улице, селище жило своей размеренной повседневной жизнью.

   – Ах! – вырвалось из уст Сусара. Обернувшись к ближнему родичу, распорядился: – Пригляди за урусами, а мы сейчас без шума и криков, но на рысях вломимся в деревню. Смотрите, чтоб никто не сбежал. Пошли-и!

   Пришпорив лошадей, все пять десятков кочевников, устремились к лакомой добыче. Оставшийся воин с вожделением вглядывался в картину, где яркими красками писалось у него в глазах, как его соплеменники врываются в селище, крики поселян о помощи, голоса нападавших, команды, отдаваемые Сусаром.

   "Хорошую добычу возьмут воины в этом поселении", – подумал он.

   Рядом раздался спокойный голос одноухого:

   – Ну все, Блазня, снимай морок. А, этого поганого, мы познакомим сейчас с нашим другом Боли-Бошкой.

   Стороживший пойманных смердов печенег, открыл от удивления рот, перед его взором простиралось болото, размером с родное стойбище. Красивые теремки, стадо коров и дорога ведущая к деревне, разом исчезли. Вместо них посреди болота виднелось ярко выраженное темное пятно на потревоженной болотной траве. Вся полусотня канула в бездонную трясину, из всех, в живых остался только он.

   "Как, такое могло случиться?", – врезалась в голову запоздавшая мысль.

   В это время за спиной раздался легкий шорох, сопение и покряхтывание. Оглянувшись, с ужасом увидал стоящего прямо на крупе его лошади большеголового, рукастого, неуклюжего старичка с хитрыми глазами и остреньким носиком на лице, обросшего седой бородищей. Успел про себя отметить, что одет тот в сплошную рвань, заплату на которой негде ставить. Старик припал к уху печенега и о чем-то жалобно заканючил на своем языке, пальцем указывая на трясину. И тут, мужик в полушубке со звериным оскалом улыбки на лице, заговорил на печенежском языке:

   – Наш друг, лесной дух Боли-Бошка, предлагает ехать тебе, поганый, в болото. Так как, сам поедешь или помочь?

   – А-а-а! – вырвался из горла степняка хрип отчаяния, он ударил лошадь пятками по ребрам, пытаясь поводьями отвернуть ее в сторону и ускакать, куда подальше от страшных попутчиков.

   – Значит как всегда, сами мы не хотим! Помоги ему, Боли-Бошка.

   – Ага! – старичок в один миг оказался на шее у всадника, образовав третий ярус, как в физкультурной пирамиде времен сталинского правления: лошадь, печенег, большеголовый страшила. Накинув на голову кочевника кожаный ремешок, стянул череп петлей.

   – У-у-а! – вырвалось из глотки печенега, в глазах потемнело, рассудок помутился окончательно.

   – Ну, что, хозяин, я поскакал, али еще укажешь, что надобно сделать?

   – Ты, смотри, не пропадай, потребен еще будешь! Теперь у тебя транспорт вона есть, езжай, собирай у косой развилки всех наших. К болотняку заедешь, скажи, гости непрошенные вскорости в его чертоги пожалуют, хай встречает.

   – Ага. Но-о-о! Залетные-е! – с восторгом выкрикнуло страшное недоразумение.

   – Вот и нам пора двигать, Блазня. Дел за гланды, как мой друган Санька кажет.

   Для воинства Данавоя наступили черные дни. Лесам, дорогам и тропам, казалось не было конца и края, на пути не попадалось ни одной деревни, пугало отсутствие лесной дичи, все вокруг, как будто вымерло. За то ночью воинство не могло спокойно отдыхать. Развлекались Лесавки, пропадали выставленные разъезды и караулы, в разных сторонах лагеря слышался дикий смех, завывание, шелест листвы. Днем колонну печенегов навещали невиданные никем доселе, лесные сущности. На перекрестках дорог часто встречались призраки казненных когда-то давно разбойников. Но те, хоть только пугали. Перекрестные, вообще сущности безобидные. На лесных тропах – навстречу попадались мелкие, но опасные духи – Моховики, Боровики, Дикинькие мужички, вот после таких посещений и пропадали люди. Трупы воинов находили под кустами, на ветвях деревьев или вообще подо мхом. Родичи возроптали: – " Князя покинула удача, он не может справиться с духами русов".

   А, выход из леса, все так же оставался несбыточной призрачной мечтой.

   И, вот, казалось, передовой дозор разыскал этот выход. Тропа наконец-то вывела весь тихо перешептывавшийся шалман на широкий, наезженный колесами телег, шлях. Лес посветлел, раздался в стороны. Две сотни печенегов на рысях устремились по этой дороге на запад.

   – Нашли! – свободнее вздохнул князь, глядя, как сотники с воодушевлением, подгоняют своих подчиненных. Рядом с наблюдающим за происходящим действием Данавоем, из марева, вдруг проявились двое, он сразу узнал одноухого, вторым был незнакомый отрок.

   – А вот и не нашли, – спокойно, на родном для печенежского вождя языке проговорил леший. – Смотри, князь, что вы нашли. Блазня, покажи ему! – уже по-русски велел он молодому.

   Перед Данавоем представилась картина гибели его воинов. Огромное болото, высветленное остатками ветвей сухих деревьев, разбросанных по зеленому ковру сочной травы, с окнами водяных зеркал, по которым расходилась рябь всколыхнутая воздействием вмешательства извне. Сотни измученых людей и лошадей, пытались вырваться из влажной, мокрой, липкой паутины болотной трясины, неумолимо утаскивающей в себя кричащих, стонущих, молящих о помощи людей. Болото требовало жертв. Ржание лошадей, больше напоминало детский плач. Последние конвульсии, и вот уже попавшие в западню люди и лошади, скрываются в бездне, на поверхность вырываются огромные черные пузыри, имеющие неприятный запах. Страх сковал кочевников, находившихся от места гибели буквально в десятке шагов.

   – Ох-х-х! – вырвался из легких живых, не то стон, не то всхлип.

   – А-а-а! – взревел Данавой, выхватывая из ножен саблю.

   Желание поквитаться, зарубить обидчиков, было настолько велико, что скрип зубов услышали находившиеся поблизости воины. Князь занес клинок над головой, готовый обрушить его на одноухого, но тот словно растворился в воздухе, и только рядом было слышно ехидное хихиканье отрока. Прямо из воздуха послышался спокойный голос:

   – Блазня, хорош прикалываться, пойдем отсель, хай смертные отдохнут от нас. Пусть теперича болотняк поработает, они с женкой такого урожая давненько не сымали. Идем ужо!

   – А-а-а! – вскипел в своей безысходности князь, стал беспорядочно рубить саблей воздух вокруг себя, словно отгонял невидимых, налетевших пчел. – А-а-а! ШакалыЈ шака-а-лы!

   Выдохшись окончательно, соскочил с коня, отбросил бесполезную саблю, припал лицом к земле, стал колотить ее сжатыми в кулаки руками, затих. Лежащего на траве князя плотным кольцом обступили воины, таким своего родового вождя никто никогда не видел.

   Сотник Гайса тронул его за плечо.

   – Вставай, Данавой, – спокойно сказал он.

   Гайса составлял исключение из правил, в чертах характера его ярко проявилась кровь матери, рожденной в северянском селении и еще в юности захваченной в набеге. Спокойный, рассудительный полукровка, он заменил в походах племенных старейшин, не способных вести войну по причине преклонного возраста.

   – Встань! Воины должны видеть уверенность в твоих действиях, чтобы быть уверенными в себе.

   – А-а, это ты, мой верный Гайса? – приподнял голову Данавой, усталыми глазами взглянул на своего сотника. – Ты видел гибель двух сотен молодых, сильных, крепких воинов? В один миг их не стало. Кто ответит мне за их гибель? Кто?

   – Ничего, князь, мы выберемся. В земле русов случается иногда гибнут воины.

   – Гибнут, но в бою, а здесь, будто крыс утопили в грязной луже, – пересилив себя, он встал на ноги. – Что будем делать, сотники?

   – Мне очень жаль, князь, но это еще не все плохие вести, – опять подал голос Гайса.

   – Что может быть хуже того, что уже произошло? Говори!

   – Вперед идти нельзя, утонем, но и назад тоже. Русские злые духи заманили нас на остров.

   – Ты уверен? Мы же шли все время по дороге?

   – Нам всем отводили глаза, провели по болотной гати, мы даже не заметили этого.

   – По своим следам будем выходить назад.

   – Тогда приказывай.

   – Поворачиваем обратно. Гайса, ты пойдешь со своими людьми первым, я верю, мы выберемся из этих проклятых мест.

   Большой остров, покрытый сосняком и кустами орешника, вместил в себя немалый отряд Данавоя. Внимательно осмотрев узкую гать, Гайса убедился, что телеги с хабаром и полон тоже в состоянии пройти ней, ведь сюда-то они прошли.

   По обеим сторонам гати люди приметили движение. На болотные кочки выползали непонятные существа, группами и поодиночке они расположились в двух шагах от тропы, переговариваясь между собой, смеялись, визжали, некоторые грязно ругались, тыкая пальцами в собравшихся у края твердой почвы людей. С их тел, одетых не то в рванье, не то в шкуры животных, стекала болотная жижа. Ситуация складывалась патовая. Как проскочить мимо них, и чего можно ожидать при переходе?

   – Асхар! – позвал Гайса одного из своих помощников. – Выбери из полона руса постарше и веди его сюда.

   – Да, Гайса, это я мигом.

   К сотнику подвели мужика, еще не старого, с перевязанной головой, под глазом его переливался радугой большой синяк, волосья на бороде были в запекшейся крови, рубаха разорвана на груди и левом рукаве. Безучастно глянув на сотника, он отвернул лицо в сторону.

   – Рус, ну-ка глянь на болото. Видишь у гати, – указал на существ Гайса. – Что это?

   Мужик глянул, бесцветным голосом, голосом человека вымотанного, голодного и уже ничего хорошего не ждущего от жизни, произнес:

   – Это ползуны. Нежить болотная, пойдешь через топь, будут хватать и тащить за собой в глубину.

   – Это как? – не понял кочевник.

   – А лапами и будут тащить, как же еще. А во-он видишь, там подальше, вроде как избенка стоит, а рядом бородатый широколицый старик. Ну, вон же, это хозяин здешних мест – болотняк, вас всех со своим семейством дожидается. – Глаза мужика загорелись предвкушением чего-то ожидаемого. – Вы все здесь подохнете, ни один не выберется! Ха-ха!

   – Асхар, ну-ка столкни его на гать, пусть прогуляется.

   Печенеги оттащили мужика к тропе и уколами наконечников копий заставили его ступить на нее. Оба противостоящих друг другу лагеря, и печенеги и нежить, вопросительно смотрели на приговоренного. Что будет дальше? Какое-то время человек стоял у начала гати, раздумывая, что ему делать, потом улыбнулся сотнику.

   – Ну смотри, поганый, так будет и с вами.

   Решительно направился по заболоченной тропе, шагами разбрызгивая в стороны грязную болотную жижу. Какое-то время ничего не происходило, но шагов через тридцать, вдруг из болота высунулась когтистая лапа, отдаленно напоминающая человеческую руку, ухватила шагавшего и резко дернула на себя. Мужик потерял равновесие, плюхнулся в водяную, дурно пахнущую воду, еще успел крикнуть что-то нечленораздельное, был споро утащен вглубь болота, только стайка пузырей вырвалась на поверхность. Внимание ползунов было снова приковано к людям, будто они хотели сказать:

   "Ну, чего ждешь, следующего давай".

   У края острова стояла гробовая тишина. Кочевники, увидав скорую расправу над человеком, представляли каждый сам для себя, что с ними будет при переходе топи.

   – Чего уставились? Стрелами их! Да стреляйте же! – выехав на берег, повысил голос Данавой.

   Сотни печенегов, наложив стрелы на луки, прицельно пустили их в нежить. Зашелестели стрелы, впиваясь в плоть, это было отчетливо видно. Многие ползуны утыканные ими как ежи иголками, лишь только удивленно выдергивали летающую смерть из своих тел, рассматривая древки, оперение и наконечники. Боли они явно не испытывали никакой.

   – Воины! – взревел князь. – Идем на прорыв. Трусов среди нас нет, по сотням двигайтесь за мной.

   Данавой выхватил саблю, перебросил в левую руку щит и, ударив коня пятками в бока, выскочил на гать. За своим вождем последовали родичи. Нежить потянулась к тропе, из глубин болота выползали ужасные монстры с острыми зубами и руками более похожими на коряги, чем на человеческие конечности. Над болотом стоял ор, стоны, крики. Клинки, прорубая проход в копошащейся массе, кромсали плоть. Печенеги рвались к выходу из болот, многих на этом пути утаскивали в болотную грязь, многих грызли на поверхности, присасываясь к горячей, такой вкусной и желанной человеческой крови. За мельницей клинков, перемалывающей все на пути протащили телеги с захваченным добром, полон, молодых русов, мужчин и женщин, которых можно было хорошо продать в восточные и южные страны. По пути следования, род опять лишился многих мужчин. На вышедших из болота было больно смотреть, вымотанные, грязные, мокрые. Многие, имели на теле раны. Лошади выглядели не намного лучше людей, словно проскакали без отдыха десятки верст.

   К спешившемуся с коня Данавою подъехал Гайса, все такой же спокойный и уверенный в себе.

   – Князь, полоняники говорят, уходить от болота надо, и как можно дальше.

   – Что так? Эти выродки злых духов вряд ли выползут на твердую землю.

   – Эти-то не выползут, а вот ночью, вблизи болот, на Руси появляется летающая нежить. Русы зовут ее криксами или ночницами, говорят, что те пострашнее ползунов будут.

   – Может, пугают?

   – Вряд ли, они сами боятся, рассказывают, что отнимая у человека жизнь, эти исчадия проклятого, крадут и душу.

   – Поднимай людей, будем уходить.

   – Слушаюсь, мой князь!

   Оставшимся в живых соплеменникам князя, повезло оторваться от лесной нежити. Отряд печенегов, имевший в своих рядах, уже не более пяти сотен воинов, смог таки выйти на широкую лесную дорогу, и эта дорога была не призраком, не мороком, насланым со стороны, а самым настоящим, наезженным при постоянном использовании, шляхом. Кочевники буквально валились с ног от усталости, замылились и запалились их кони. Прямо на дороге устроили привал, подкрепились остатками съестного и переночевали. Даже ночь, на удивление, прошла спокойно. Поутру тронулись в путь. Хваленая быстрота и натиск печенежского войска пропала начисто. Люди старались не отходить от костяка отряда далее, чем на десяток шагов, оправлялись у обочины дороги. Не стыдно. Быть живым хотелось каждому, можно отойти за куст или дерево и пропасть навечно, уже никогда не увидеть родную степь.

   По утренней поре, Монзырев на пару с Мишкой объехал места расположения засад, еще раз напоминая старейшинам северян кто, что и когда должен делать при появлении и атаке печенегов. Конный наворопник, прибывший от Андрея, доложил, что отряд степняков приближается к селищу, но идет неспешно, практически не имея передового дозора. Кочевники в нем, усталые и оборванные, пугаются любого шороха, раздающегося из лесной чащи. Их действия совершенно не походили на стремительный набег, к которому привыкли славяне, многие годы отражая в пограничье приходы орды. Леший, находившийся при Андрее, передал свои пояснения о происходящем боярину. Посмеявшись над рассказами лесного господаря, Монзырев, тем не менее, строго наказал разведчикам и их начальнику не расслабляться, отправил посыльного обратно.

   Ждали ворога. Утреннее солнце поднялось над кронами деревьев, день обещал быть ясным и теплым. Затянувшееся ожидание наконец-то оправдалось появлением у лесной опушки неприятеля. Со стороны было видно, как плотная конная масса, выйдя на простор в полуверсте от деревни, вдруг остановилась. Ощущение казалось таким, будто печенежский вождь не решается бросить на захват деревни своих воинов. Наконец, русичи увидели, как от основного отряда отделилось подразделение, составляющее не более трех десятков копченых, и опасливо озираясь, потрусило на мохноногих лошаденках к селищу, остальные кочевники, сгрудившись тесной толпой сидящей в седлах, остались на месте, пристально вглядываясь, не произойдет ли чего с конной разведкой. Такого просто никто из славян не ожидал.

   Разведка, подъехав к околице, не распалась по десяткам, чтоб обследовать деревню, а застыла на месте.

   – Да что происходит? Объяснит мне кто-нибудь? Это не печенеги, а какие-то затурканые монгольские араты из двадцать первого века, твою мать!

   – Батька, по-моему, они чего-то боятся, – отозвался Мишка.

   – Спасибо, что подсказал, а то я сам не вижу.

   В это время северяне, находящиеся в деревне, не выдержали первыми, они стрелами забросали стоящих у околицы печенегов, ссадив с лошадей троих степняков.

   Признав в случившемся в деревеньке, знакомое и родное для любого участника разбойной тусовки мероприятие, вождь печенегов в одночасье пришел в себя, стал оживать на глазах, даже обрадовался засаде. Раздались команды на проведение атаки, и к околице устремились с гиканьем, криками и свистом две сотни людокрадов. Уставшие от лесных блужданий, они с радостью поскакали грабить селище. Закрутилось, завертелось колесо времени, метроном отщелкивал плановые события. Кочевники ворвались в саму деревню, пускали стрелы в ответ на стрелы северян, вламывались во дворы, спешившись с лошадей и тут же нарываясь на противодействие рукопашного боя. Знакомые гвалт и крики боя долетали до спрятанной в лесу конной монзыревской дружины.

   – Ну, что, пора, батька? – задал вопрос один из командиров.

   – Рано.

   – Дак, ведь порубят сиволапых.

   – Рано, я сказал. Ждать!

   Вождь печенегов окончательно уверился в том, что имеет дело с людьми, а не с болотной нежитью, бросил на помощь своим оставшихся людей. Те с радостными криками помчались в деревню. Жажда добычи, наживы, жажда поквитаться за проведенные в лесу дни и ночи, за животный страх, все равно с кем, просто с тем, первым, кто попадется на пути, гнала их вперед.

   – Ну?

   – Нишкни!

   И тут послышались отдаленные приглушенные лесом крики из-за спины остатков печенежского отряда.

   – Андрюха работать начал. А вот теперь пора, – молвил Монзырев.

   Дружина с ревом выскочила из леса и, проскочив редкую, насквозь просвечиваемую березовую ополицу, вырвалась на луговой простор, столкнулась с остатками отряда кочевников, числом около сотни, прикрывающим вождя, которые сразу смекнули откуда исходит наибольшая опасность. Попытались поворотить лошадей на лесную дорогу, но и там их поджидала неудача. Андрей отбив обоз и полоняников, не ушел в лес, а перекрыл дорогу, лишив печенегов возможности всякого отступления, куда бы то ни было. В свалке боя, попавшие в западню печенеги рубились ожесточенно, понимали, что пощады не будет. Теснота рукопашной, ломовая сила бронных русов, свежих, не прошедших проклятых болот, превратила бой в побоище, а вскоре в бойню. Живых в плен не брали, раненых тут же дорезали или прикалывали. Одним из последних погиб родовой князь Данавой.

   Расправившись с печенегами на дороге, Монзырев повел возбужденных и окрыленных победой дружинников на помощь северянам в саму деревню. Сумевшие вырваться из тесноты улиц конные печенеги, образовали подобие строя, забросали кривичей сотнями стрел. Те, "свиньей" врубились в ряды кочевников, своим напором опрокинули их боевой порядок. И снова скрежет металла, рубка, снова дикая рукопашная схватка. С тыла подмогнули пешие северяне, расстреливая из луков спины захватчиков. Бой был закончен.

   После завершения схватки, еще дрожа от нервного возбуждения и не ощущая смертельной усталости, Монзырев окинул взглядом поле брани, прикидывая свои потери.