Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 75 страниц)

   – Что знаешь о Гордеевом погосте?

   – Я там ещё не бывал, но по слухам, огромная крепость из камня. Купец сказывал, что одного воинства там две с половиной тысячи человек, да местного люда мужеска полу столько же. Поэтому и медовуху туда везли. Ратники любят хорошо выпить.

   – А, зачем снедь везли?

   – Так, это.... Везли-то, в основном, копчёное мясо, да солонину. Это уже на продажу в Курске.

   В разговор вклинилась шаманка.

   – Исси-аба, а пусть он этот напиток сам и опробует. Сомнения меня берут, вдруг, да и отравлена еда.

   -Тоже верно.

   Услыхав приказ, Кветан, будучи не связанным по рукам и ногам, смело шагнул к крайней телеге. Дернувшиеся было воины охраны, чуть расслабившись, встали на местах, остановленные жестом куренного. Запрыгнув на телегу, попросил топорик и, получив его в руки, сбил верхний обруч на крайней бочке, ним же подковырнув плоские дощечки, освободил бочку от кружала. Глазами поискал емкость, чем бы зачерпнуть мед? В руки проворного юнца сунули черпак. Под взглядами куренного, подозрительной шаманки и воинов охраны, Кветан зачерпнул добрых поллитра медовухи и приложился к черпаку. Выпив сладковатую, хмельную жидкость, снова сунул черпак в бочку. Никто не успел открыть рта, как юнец оприходовал емкость, потянулся за добавкой.

   -Довольно, хватит с него! – повышая голос, приказал куренной.

   Кветан спрыгнул с телеги, в голове зашумело, приятная истома расползлась по телу и конечностям. Шагнул к телеге с едой, какая-то эйфория, легкость мыслей, заставила открыть рот:

   -А, шумел кам-мыш, дере-евья гнулись,

   И но-очка те-омная была!

   Из глотки вырвался мотив, слышанный им давно от сотника Олексы, будучи тот на крепком подпитии, запомнившийся ему.

   Здесь так не обломилось. Стоявший возле телеги кочевник заставил замолчать, сам отрезал ломоть мяса и протянул юнцу. Белые, здоровые зубы с аппетитом вгрызлись в копченое мясо, закусывая выпивку. Продышавшись, после торопливых глотков, нахал расплылся в пьяной ухмылке, судя по всему копируя кого-то, икнув, громко произнес, обращаясь к присутствующим:

   -Халява, рекомендую!

   -Ну, что ж, судя по всему, пища не отравлена, – констатировал куренной.

   -Да ты погоди. Посмотрим, что с ним дальше будет, – с интересом глядя на уруса, проговорила Арюжак. – Может не сразу-то помрет? Может, этот урус хоть и молод, да хитер?

   Кветан действительно был слишком молод, но не глуп. Литр стоялого меда для молодого организма, нелегкое испытание. Его повело, глаза осоловели, а совсем скоро он свалился прямо у телеги.

   -Подох, хитрец! – из темени сумерек раздался торжествующий голос шаманки.

   Один из кипчаков наклонился над пленником, пригляделся, прислушался, поднявшись, широко улыбаясь в предвкушении выпивки, доложил:

   -Да он спит, – заржал словно конь. – Молод еще. Наша молодежь от кумыса тоже соловая ходит, а этот, так и вовсе юнец. Спит, не сомневайся Исси-аба.

   -Та-ак! Сбивайте обручи с бочек на трех телегах. Для воинов хорошего напитка не жалко. Остальные телеги не трогать. Могут перепиться, будут как этот инигрен урус. Кошевые, смотрите, чтоб те, кто будет охрану стана нести, лишнего не выпил. Тамачак, ну-ка, налей мне на пробу этого напитка. Медо-ову-ха. Ну и названия придумывают урусы, язык сломаешь.

   Костры горели, лагерь спал мертвым сном, светлая летняя ночь укрыла землю своим звездным покрывалом.

   Именно это место выбрал Горбыль для осуществления своего замысла. Мост через приток Псела с западной стороны был оголен от растительности. Природа, как специально, распорядилась лесу отступить на север не меньше чем на полкилометра, образовать травяной, поросший пыреем на песке, пятак. Пологий берег речки позволял подвести и разом напоить большой табун лошадей. Не раз Сашка проезжал по мосту, следуя на западную заставу, эти места знал как родные. Не могли половцы пройти мимо такого места, и не остановиться.

   Телеги миновали мост, прошли дальше. Через полверсты караван развернули. Ожидая сигнал к обратному движению, сунули на землю, под хвосты лошадям дерюги, чтоб не выдать стоянку кучами конских яблок. У степняков хорошие следопыты, любой неверный шаг может быть просчитан. Слазить с телег на грунт, народу Горбыль запретил:

   "Кому приспичит по малому, ссыте на обочину прямо с колес. Нефиг демаскировать позицию перед местом боевых событий. Никакого оружия с собой не брать. У кого замечу, я вам ним же ваши тистикулы с корнями и обрежу. Ваше оружие на сегодняшний день, хитрость, изворотливость и быстрые ноги, способные вынести вас в лесные трущобы".

   Разрешил оставить засапожные ножи, человек без такого инструмента может привлечь внимание, если попадет в руки врагам. Пацифистов на Руси изначально никогда небыло, мода на них пришла на Русь с запада, вместе с пидерастами, кокоинистами и демократами.

   Горбылевская сотня, ступая след в след, прошла вдоль реки, углубилась в лес, растворилась в зарослях, затихарилась до особого приказа. За обстановкой на дороге следили только наблюдатели в маскировочных халатах, похожие в них на лесных духов. Трое дозорных, верхами проскочили на запад, на них легла вся ответственность за своевременное оповещение "погонщиков". Все заинструктированы до отрыжки, оставалось только ждать.

   Когда палящее солнце стало заходить за горизонт, и вечер сделал шаг к вступлению в свои права, из-за поворота дороги появилась тройка верховых.

   -Орда! – подскочив к каравану, выдохнул информацию старший воропа. – У нас за плечами их передовой дозор.

   -Тронулись! – подал команду Кветан.

   Караван стронулся с места, поспешно, скрипя тележными колесами, двинулся к мосту. В попытке просчитать момент, когда следует прибавить ходу лошадям, юнцы часто оглядывались назад.

   -Наддай! – поторопил Кветан.

   Уже на самом мосту, парни ювелирно уронили с бревен колесо первой телеги, ломая хлипкое перило, вывесили его, имитируя неумелое управление лошадьми.

   -Уходим! – чувствуя дыхание смерти за спиной, приказал молодой десятник.

   Юнцы горохом посыпались с телег, проскочили мост, свернули в сторону леса. Лес был совсем рядом, когда позади бегущих послышался сдавленный стон кого-то из своих. Обернувшись, Кветан заметил лежавшего в траве со стрелой в спине Ощеру.

   "Может, еще жив?"

   Чуть промедлив, вернулся глянуть на своего воя.

   "Мертв!"

   Метнулся к лесу. Не пробежав и десяти шагов, когда почувствовал удавку, прилетевшую со стороны врага. Рывок. Кветана сорвало на спину, потащило по траве, царапая лицо и руки об мелкий колючий кустарник, разрывая рубаху. Крепкие руки вздернули юношу на ноги, освободили от аркана. Узкие глаза кочевников внимательно изучили пленника, не восприняли юнца как воина. Оно и понятно – молод по личине. Десятник зыркнул в лес.

   "Ага, остальные успели скрыться! Уже хорошо!"

   Глядя на происходившее с противоположной стороны моста, Горбыль упражнялся в произношении выражений, составляющих цвет нецензурной лексики великого и могучего. Слегка успокоился только тогда, когда половцы стали разворачивать стан на нужном для него месте. В лагере противника запылали костры, лошадей отвели пастись. На небе, в окружении ярких южных звезд, расцвел рогатый месяц. Теперь нужно было только ждать!

   Тишина спящего лагеря кричала "Пора!", Горбыль отправил порученцев к своим командирам полусотен. Скользящим шагом направился к лагерю. Люди сами знают, что кому делать дальше. Шурша песком, вошел в мертвый стан. Два десятка бойцов следовало за ним по пятам, шли, нагибаясь от костра к костру. При свете тлеющих угольев прикладывали пальцы к шеям кочевников. Все как учили!

   У этого костра все мертвы. И здесь тоже. А здесь двое живых. Клинки с натугой входят в грудь, проскальзывают между ребер прямо в сердце. Готовы! Дальше, дальше. Ох, сколько же людей, хоть и чужой крови, заснули мертвым сном на этом пятачке русской земли. Вдали послышалось ржание лошадей, словно отвечая на эти звуки, ночная птица обозвалась:

   – Пу-гу, пу-гу!

   – Батька, охрану лагеря и табуна сняли. Потерь у наших нет, – доложил один из командиров.

   – Ясно, что нет. Подводи полусотню сюда. Тут работы еще много. Их не меньше тысячи сюда пришло. Хоть и сволочи, но все же люди. Однако жалко, вот так, не в бою, потравили, словно крыс.

   И снова от костра к костру шли попарно кривичи, страхуя друг друга. С запада, от дороги послышалась возня, потом возбужденный говор, и уже не слишком пугаясь, в сумерках утра, к Сашке направилось пять фигур.

   – Кто там? – Горбыль насторожился, рука потянулась к эфесу кривой сабли.

   – То я, батька!

   Родной, до боли узнаваемый голос, послышался от приближающихся теней.

   – Олесь?

   – Я, батька!

   Обнялись стоя у телег среди сотен мертвецов, где богиня Мара, этой ночью собрала богатый урожай.

   – А я смотрю, батька, вроде наши в ночи шуруют у половецкого стана, ну и вышли мы к ним. Твоя придумка, командир?

   – А то ж! У каждого свои тараканы в голове, Олесь. Только у кого-то они мадагаскарские, а у иных – простые.

   – Достойные проводы в Ирий, ты устроил нашим хлопцам!

   – Застава?

   – Только мы трое и выжили.

   – Печально, но на то она и война. Как сюда добрались?

   – Разъезд узкоглазых порезали, лошадей забрали, и домой подались, а тут и ты с сотней прямо у дороги работаешь.

   Под телегой раздался вздох. Сашка наклонившись, заметил кого-то прижавшегося к противоположному колесу. Сторожиться никого уже было не надо. Горбыль попросил ординарца:

   – Честигнев, подсвети факелом.

   Сунутый в угли, ближайшего кострища кол с намотанной паклей, вспыхнул. Поднесенный факел осветил под телегой красивую, славянскую девушку в разорванной рубахе, диким, испуганным зверьком, забившуюся в самый дальний угол. Горбыль, улыбнувшись своей доброй, гоблинской улыбкой, страшной для чужого человека, протянул девице руку.

   – Ты кто есть, красуня? Иди к нам, не обидим, все уже кончилось, ты свободна. Ну, иди!

   Рука несмело потянулась к Сашкиной, ухватила ее. Девушка выползла из-под телеги, прильнула к груди своего спасителя, приобняв левой рукой. Потянулась правой обнять шею воина. Горбыль почувствовал ожог с левой стороны шеи и резкую боль, волна горячей крови, толчком выплеснулась на разгрузку. Он оттолкнул деву прочь, ладонью тут же потемневшей от крови прикрыл шею, обернулся к Олесю, слабея, в один миг теряя силы, выдохнул:

   – Подставился!

   – А-а-а! Га-а-а-а! – зверея, взревел Олесь, в одно мгновение понявший случившуюся трагедию с другом и командиром.

   Он выхватил из Сашкиных ножен клинок, резко взмахнул им, опуская светлую полосу металла на голову вероломной славянской девы. Скрежет костей разрубленного черепа и брызги крови напополам с мозгами упали ему на лицо.

   – Огня сюда, огня – ревел Олесь.

   И уже с десяток факелов ярко осветили место гибели вождя. Горбыль лежал, отбросив в сторону правую руку, левая все так же зажимала рану в последней попытке остановить смерть. На бледном, умиротворенном лице опущены веки.

   Из пересохших глоток воинов, полукольцом окруживших телегу, вырвался выдох, заставивший Олеся оторвать свой взгляд от лица друга, перевести его на зарубленную девицу. На траве лежала старуха в грязных лохмотьях, с нашитыми на них бубенцами и бляшками. Оскал торжества, последним приветом живым, запечатлелся на лице, выпачканном кровью, с вытекшим из левой глазницы глазом.

   – Ведьма!

   – Колдунья!

   Зашумели, зашептали близко стоявшие к страшному месту родовичи.

   – Тихо-о! – рыкнул Олесь на воев. – Слушай сюда!

   Он заскочил на телегу, оглядел подходивших к месту трагедии родовичей.

   – С этого времени принимаю командование на себя. С телег снять пустые бочки, сбросить их в реку. Все оружие, взятое с мертвого ворога, сносить и укладывать в повозки. Мертвецов половецких сбросить в реку. Первому десятку провести захваченный табун лошадей через мост, уводить к погосту. К утру место подчистить, привести в первозданный вид, кровь присыпать песком. Десятники, людям поставить задачу! Выполнять приказ!

   Олесь спрыгнул на землю, подозвал прибывших с заставы людей.

   – Беляй, Домаш, сбросьте эту старую гниду в реку, пусть раки сожрут её плоть.

   – Не боись, сотник, сбросим, ещё и кол осиновый в грудину вобьем. Так оно понадежнее с колдуньей будет, – прогудел великан Домаш.

   Оставшись наедине с телом Горбыля, Олесь присел рядом.

   – Батька! Как же ты не уберегся? Ведь сам нас учил таким заморочкам, все чехов каких-то вспоминал. Как же мы теперь?

   Сотник, замолчав, прикрыл лицо командира рядном, и, поднявшись, пошёл исполнять обязанности, вдруг легшие на его плечи со смертью Горбыля.

   За прошедшими через мост русами, людины, оставленные Олесем в замыкании, подожгли мост. Еще через десяток верст, в самом узком месте дороги, остались рубить лес: требовалось сделать завал.

-11-

   Это было так, или ему всегда это только так казалось, но для него уста ее почему-то пахли спелыми вишнями. Как сладко было целовать их, прикасаясь своими губами к полуоткрытым прохладным лепесткам губ девы. Какой трепет пробегал по всему телу, заставляя сердце биться в груди быстро – быстро, когда он обнимал ее, сжимая, ласкал ее неразвитые перси, а жар поднимался от низа живота вверх, заставляя его мужское естество наливаться силой, принося в мозг желание обладать ею, выплеснуть семя в ее лоно, затем, долго отдыхая, смотреть в зеленые глазища, растворяясь, тонуть в них.

   Эта плотская связь приносила им обоим и радость и боль. Родовые законы славян строились на определенных правилах жизни, а их отношения, на взгляд людей, из мира, в котором он жил ранее, могли называться гражданским браком. Он – молодой волхв, пришлый в чужое племя для обучения у мудрого Святогора. Она – северянка, проживающая в роду старейшины Громобоя, хозяина Лесного. Как сказали бы Славкины современники, Млава – девушка из хорошей семьи. Он, по всем понятиям этого века, молодой муж, она – девица-перестарок. В свои восемнадцать весен не сподобившаяся быть выданной замуж, ни разу не носившая под сердцем дитя. А всё он, Славка! Ведь знает, что в силу своей нынешней профессии не сможет жениться на девке, а сил отпустить ее не имеет. И ведь не единственная она у него. И в Гордеевом городище, и в Уненеже, да и во многих других селищах пограничья у молодого волхва имеются подружки, но всем сердцем любвеобильный Вячеслав тянется лишь к Млаве.

   Как коротка южная летняя ночь. Усталая от любовной страсти Млава, разбросав прекрасное тело свое, разметав густые длинные пряди волос, по разложенной на сене постели, улыбалась во сне, еле слышно посапывала рядом с любимым. Славка бережно, стараясь не потревожить сон девушки, приобнял ее, прильнул к теплому, пахнувшего только ее запахом телу. Нужно было хоть немного поспать: с первыми лучами солнца предстояло отправиться в дорогу. Разомлев, прикрыв глаза, он тут же провалился в глубокий сон.

   Очень часто сны заводят людей в странные, непонятные миры. Люди во сне могут летать, плавать как рыбы в подводном царстве, встречаться с давно умершими родственниками, а то и видеть то, чего не может быть в принципе, вообще на белом свете. Ну, неоткуда ему просто взяться! Это человек двадцать первого века может рассуждать о том, что мозг – сложная система в организме, а в каждой его нервной клетке содержится информация, накопленная на генном уровне предками или почерпнутая из реала, астрала – да мало ли еще откуда. Заснув, человек перестает контролировать себя, а его мозг в это время тащит из подсознания всякую белиберду, с которой люди мнительные, проснувшись, начинают разбираться, строить гипотезы на увиденном во сне материале. Славка по роду своей деятельности не мог отмахнуться от снов, да и Святогор частенько заставлял ученика трактовать увиденное. Вот и сейчас Вячеславу снился сон.

   Темная зимняя ночь расплескала по лесной дороге призрачные, серые тени волчьей стаи. Звери бесшумно скользили по заснеженному лесу, выскочили на дорогу, метнулись в сторону северянского отряда, в среде которого скакал на лошади и он, Славка. Поземка мешала рассмотреть, сколько этих тварей атакует отряд, мешала выцелить во тьме вожака, пригвоздить стрелой его тело к мерзлой земле. Идущая на убыль луна закрылась тяжелыми, свинцовыми облаками. Славка не слышал скрипа снега под лапами хищников. Сопровождавшие волхва людины, одетые в кольчуги, закрывшись щитами, беспомощно вертели головами, пытаясь определить, откуда последует первое нападение, какая из теней, с оскаленной пастью, первой набросится на них.

   Славка, протиснувшись вперед, направил в сторону волков Вестимиров волховской посох, ощущая силу, готовую вырваться из него и поразить серых разбойников. В голове складывался узор заклинания.

   "К тебе, Перуне, взываю..." – произнёс молодой русич.

   Кисть руки, сжимавшая артефакт, защемила, налилась непомерной тяжестью, а сам посох вдруг с треском переломился на две половины, выпал из ослабевшей руки. Из зимней тьмы молнией выпрыгнул огромных размеров серый зверь и впился клыкастой пастью в Славкину правую руку, стащил волхва под копыта лошади...

   – Любый, любый мой! Проснись!

   – А-а!..

   Млава тормошила своего мужчину, пыталась вытащить его из ужаса сновидений.

   – Просыпайся, скоро рассвет.

   – Да-да, – Славка в сером сумраке рассмотрел склонившуюся над его лицом девушку, ладошкой стряхнувшую бисеринки выступившего пота со лба любимого.

   – Приснилось чего? Ты так кричал во сне.

   – Это только сон, Млава. Все будет хорошо, а вот разбудила ты меня вовремя, скоро в дорогу.

   – Когда теперь увидимся? – девушка прильнула к груди, целуя ее.

   – Скоро. Выгоним орду, и я приеду к тебе, – бережно оттолкнув деву, он стал одеваться, в мыслях уже находясь в седле, нежности для него отошли на задний план.

   – Знай же, любый мой. Мокошь наконец-то благословила семя твое. У нас родится дитя. Я еще ввечеру хотела сказать об этом.

   – Ну, этого следовало ожидать, – Славка на миг прекратил сборы, прильнул губами к губам молодой женщины. – Я рад, Млавушка. Сейчас прости, мне надо уходить. Все потом. Будем живы – у нас все будет хорошо.

   Оставшись в одиночестве, северянка смахнула слезу, потянулась к одежде. Нужно было на людях проводить уходящих в дорогу.

   К околице селища подтягивалось все население. Два десятка воинов, выделенных Громобоем в сопровождение кривича, уже собрались, прощаясь с родичами, не выпускали из рук уздечек лошадей. Старики напутствовали своих сыновей и внуков. Жены обнимали мужей, а дети помладше жались к отцовским ногам, цеплялись ручонками за материю длинных рубах.

   – Как пойдешь, Вячеслав? – спросил Святогр, положив крепкие ладони на плечи ученику, вглядываясь в глаза уходящему.

   – Дорога известная, диду. По тропе мимо Хинелино, потом через Волчью падь на Ставрово городище, обогну топь, там и до дороги недалече. Да ты не волнуйся, доберусь.

   – Ты уж извинись за нашего князя перед боярином Гордеем, да и за нас тоже. Князь неплох, но человек ума недалекого. Так уж случилось, что боги подвели его к такому решению. Род против его приказа не пойдет, на то он над нами и поставлен.

   – Да я понимаю, диду. Боярин вывернется и без князя. Уже не раз так было.

   – Ну-у, пусть боги не оставят тебя на пути твоем.

   – Прощай, Святогор. По коня-ям! – подал команду Славка.

   Сам, не выпуская из руки посоха, вдел ногу в стремя, с подскока уселся в седло. Мимолетно бросил прощальный взгляд на стоявшую в толпе родичей Млаву.

   – Тронулись!

   Ещё до света, старый Кюндюз поднял воинов в седла. С передовым дозором кошевой выслал переводчика-печенега. Объяснил каждому воину, что двигаться следует не торопясь и скрытно. Не будет никакого лихого кавалерийского наскока. Хан с ордой остался под Курском, а это, отсюда, два дневных перехода. Курень, наоборот, ушел в сторону Чернигова. Поэтому, если сотня нарвется на большие силы урусов, отбиться им никто не поможет, а степи в этой земле нет. Нет простора для маневра.

   Свою трудовую деятельность на ниве войн и набегов Кюндюз начинал еще в бытность ханом орды отца хана Баркута. Ходил с ним в походы на восток и на север, еще простым воином. Только благодаря хорошим учителям из родного аила, остался жив и живет по сей день. Вот только старость напоминает о себе все чаще и чаще, изношенные кости начинают ломить по осени и в начале весны. Не за горами то время, когда придется сменить седло на место в тесной кибитке. Так что, в этом походе Кюндюз передает часть своего умения и мудрости молодому Иги, одному из своих многочисленных племянников. Великая богиня неба не даровала ему сыновей, непонятно за что она так наказала его. Жены Кюндюза рожали исключительно девочек.

   У правого стремени кошевого озабоченно рысил племянник, у левого – молодой кама Орлюк, тоже родич, и тоже можно считать, недоросль на воспитании у старейшины. Абыз Кончар доволен Орлюком. Когда-то он сам выбрал мальца в стойбище Кюндюза, выбрал, чтобы передать тому навыки и умения. Кончар не вечен, хоть еще и крепок телом. По возрасту Кончар старше кошевого, и это факт.

   Да-а! Что ни говори, жизнь утекает, как вода, сквозь пальцы. Казалось, только вчера он был молод и глуп. Только вчера отец учил его на скаку пускать стрелу в цель. Не успел оглянуться, а на плечах лежит бремя ответственности за благополучие рода. Иги впитывает в себя все, чем делится с ним кошевой. Как он сначала удивился, когда старейшина не позволил зарезать Татрана, разрешил проживать в их аиле его семейству, не тронул пожитки печенега, оставил ему часть скота. Теперь тот идет с сотней проводником по землям урусов, где не раз бывал в набегах со своими конозами. Даже сейчас печенег повел к Зартыевому погосту передовой дозор коша. Поход на эту землю не последний, сразу все тропы и дороги изучить невозможно. Еще не раз сгодятся знания печенега.

   Песок на дороге глушил звуки конских копыт. Светлый лес по бокам ее не пугал своей запущенностью и буреломом. Татран был прав, когда говорил, что в этих местах лес не представляется опасным. По его рассказам, земля на западе от этих мест и на севере, за Черниговским шляхом и рекой Семь, покрыта непроходимыми лесами, в них спрятались от посторонних глаз, закрывшись болотами и озерами, лесными чащобами, урусские селища. Вот там, действительно будет тяжело брать добычу и полон. Тяжело проводить воинов по лесным тропам, каждую минуту ожидая стрелу, пущенную в спину, или волчью яму на тропе.

   Иги заволновался, издали узрев скачущего навстречу воина из передового дозора. Тот на полном скаку осадил лошадь.

   – Олугла Кюндюз, впереди урусский разъезд. Два десятка верховых направляются к нам. На версту я от них оторвался, но урусы идут рысью, у каждого заводной конь.

   – Значит это не разъезд, – сделал вывод кошевой. – Где остальные воины дозора?

   – Их Татран укрыл за россыпью поросших мхом белых камней. Не заметят. Могут увидеть только мой след на песке. Прости, но я торопился.

   Старейшина обернулся в седле, оглядел притихших воинов коша, обвел глазами местность вокруг. События требовали поторопиться с решениями.

   – Иги, бери полусотню, рассыпьтесь по левую руку от дороги. Остальные за мной – по правую. Живей! Лошадей прячьте в кустарнике.

   Кош распылился по кустам, готовился встретить приближающегося противника.

   – Два десятка пусть останутся в седлах. Быть готовыми преследовать выживших урусов. Остальные, готовьте луки, по сигналу пускайте стрелы по врагу.

   – Ах! Демон ночи! Во что это мы влезли? – Орлюк поднял над собой руки с луком и стрелой в них.

   Оказалось, что пройдя на лошадях через высокую траву у дороги и соскочив с седел в сочную зелень растений, воины очутились во владениях расторопши, листья которой своими иголками кромсали открытую кожу рук и материю одежды кочевников. Растение, вымахав по пояс, даже чуть выше, заполонило поляны по всей лесной дороге. Недовольный шепот раздавался то справа, то слева от кошевого.

   – Всем зарыть рты, это всего лишь колючки. Приготовьте с десяток арканов, живой язык нам не помешает. Наплодили вас женщины, надеялись, вырастут воины, а вы похожи на иринчек йазук. Убогие ленивцы. Замерли все. Ждем.

   В поле видимости старого воина появились два десятка вооруженных урусов, двигавшихся с заводными лошадьми плотной колонной. Чувствуя себя хозяевами этой земли, славяне не выслали вперед даже одинокого всадника на проверку дороги. Рослые, совсем не похожие на степных лошадей животные, несли на себе бородатых воинов в разномастных кольчугах, прикрывшихся круглыми щитами. У большинства воинов, кроме мечей и топоров, в руках виднелись длинные ратовища пик. Судя по заводным лошадям, отряду предстоял путь неблизкий. Значит, шли не с целью разведки. Лошади холеные, совсем не вымотаны, без следов пота на лоснящейся шерсти, значит в дорогу противник вышел этим утром. Настороженных взоров по сторонам за урусами кошевой не подметил, тоже хороший признак, говоривший о том, что с ордой кипчаков это племя еще не встречалось.

   Ах, неужели повезло?

   Между тем кавалькада втянулась в ловушку засадного коридора, сейчас ее передний ряд может заметить следы коша, оставленные на песке и в придорожной траве. Кюндюз мельком глянул по сторонам, в последний раз определяя готовность родичей к бою. Натянул тетиву своего лука, прицелился, выпустил стрелу. Урус в центре колонны вскрикнул от пронзившей его боли, уронил щит под копыта вставшей на месте лошади. Смертельно раненый воин судорогой конечности придержал повод, внося сумятицу в ряды соплеменников. Его борода в считанные секунды запачкалась кровью: стрела кошевого пронзила шею у ворота кольчужной рубахи.

   Затренькали луки кипчаков. Сотни выпущенных стрел обрушились на маленький отряд с обеих сторон дороги, неся боль и смерть беспечным северянам. Разом нарушилась тишина на дороге, со стороны славян послышались крики и стоны, стук стрел, впивающихся в круги деревянных щитов, ржанье лошадей, больше похожее на плач ребенка. Убитые и раненые бородачи валились в придорожную пыль.

   Кошевой больше не стрелял, смотрел на дорогу, видя людей, которые, сопротивляясь, еще не понимали, что они уже все мертвы. Кто-то из урусов попытался переломить ход боя, отдавал какие-то команды. Кюндюз заметил, как горстка лесовиков сошлась на маленьком пятачке, пытаясь телами и своими щитами кого-то прикрыть от стрел.

   "Никак, спасают вождя?"

   Мысль старейшины прервалась при виде блеснувшей молнии, золотистой змейкой вылетевшей из вражьего прикрытия. Молния широкой полосой скосила пятерых воинов коша, острейшим клинком располовинила их тела. Теперь к порогам кибиток в родном аиле лошади уже никогда не принесут пятерых родичей.

   "Шаман! Среди урусов находится их шаман!" – пришло моментальное озарение в голову старика.

   -Азрак, выводи на дорогу всадников, – махнул рукой такому же, как сам, старому воину, Кюндюз. – Попытайся шамана живым взять! Орлюк! Сейчас твое место в седле. Примкнешь к атакующим. Чему-то же тебя должен был научить Кончар? Пытайся успокоить колдуна!

   -Хок!

   -Ур-рра-а!

   Два десятка кипчаков во главе с Азраком выскочили из леса, конной лавой понеслись на погибающий заслон. В первых рядах скакал Орлюк, нервно пытавшийся сообразить, что предпринять ему, как шаману аила. Со стороны урусов снова полыхнуло, и в конную массу степняков ударил разряд молнии. Он был слабее прежнего, но все же, это был удар, и пришелся он по Орлюку. Молодой шаман, а с ним и еще трое воинов были сметены с лошадей. После очередного града стрел только трое бородачей оставались на лошадях. Бежать им было некуда, они приготовились достойно умереть. Колдун был жив. Это с его посоха срывались молнии. Теперь было заметно, что он такой же молодой, как и погибший Орлюк. Урусский шаман в последний момент принял удар кипчакской сабли на посох, и тот, расколовшись, сломался на две половины. Еще взмах сабли и рука колдуна с обломком посоха отделилась от тела. Обильно заливая кровью, хлеставшей из обрубка конечности, одежду и свою лошадь, урус сверзся под копыта лошадей, топтавшихся на пятачке обороны. Все! Последние защитники погибли. Сам шаман в бессознательном состоянии был взят в полон. Азрак перетянул культю славянина кожаным ремешком, не позволив пойманному врагу изойти кровью. Безвольное тело привязали к лошади.

   – Собрать оружие и добычу, отловить лошадей. Шевелитесь, мы уходим в ханский стан. Павших родичей обернуть в холст, увязать на крупы. Живей, живей! – распоряжался кошевой. – Иги, пошли кого-нибудь за дозором.

   Уже сам себе старейшина прошептал:

   – Абыз Кончар еще даже не догадывается, какой знатный подарок мы для него захватили.

   Кипчаки галопом уносились с места боя, оставляя за собой на лесной дороге раздетые тела урусов и трупы лошадей. В скоротечном бою кош потерял девятерых соплеменников, но это с лихвой покрывалось захватом живого шамана славян.

   Половцы расположились на ночевку прямо на поляне, в трех десятках шагов от дороги. Теплая летняя ночь коротка. Лесные пределы давали людям защиту от ветра, костры в стане небольшого коша, пылая, потрескивали, поднимая к звездному небу шлейф легкого нагретого дыма, освещая собравшихся кипчаков, прибавляя им чувство успокоенности и храбрости при нахождении на чужой земле. Неподалеку от костров паслись лошади, вносившие в обстановку лагеря привычные каждому степняку звуки и запахи.

   Славка давно пришел в чувство. Еще на дневном переходе он, осознав весь трагизм своего положения, будучи привязанным к лошади, несущей его на себе все дальше и дальше от селищ лесных северян, просканировал людей, захвативших его в плен. Это были обычные кочевники, такие же, как печенеги. Степняки, пришедшие пограбить чужую землю, отнять добро, не принадлежавшее им, выказать своему хану доблесть в походе. Дар перехода позволял читать их мысли, в основном направленные на грабёж, однобокие и примитивные, позволял понимать их язык. Лишившись руки, он мучился болью, не отпускавшей ни на минуту. Культя, перетянутая шнуром, саднила. Ее даже не прижигали огнем. Слабость от потери крови и бессилие изменить что либо, навалились на молодого парня. Славке связали ноги, здоровую руку завели за спину, притянули к поясному ремню и бросили себе за спины, отделив его от пылающего костра. Рассевшиеся у огня кругом кочевники не обращали на раненого никакого внимания. В ближнем к Славке кругу сидел и вождь разбойничьей ватаги. По его косым взглядам, бросаемым в сторону пленника, а еще ярче по его мыслям, Вячеслав понял, что его везут в подарок главному шаману орды. В мыслях старшего среди кочевников он вычитал приговор себе, даже понял, что смерть его будет медленной и мучительной, что везут его для совершения обряда, связанного с магией крови. Мысли вождя подсказали молодому волхву даже то, как это должно быть. Старик не раз видел это действо, проводимое шаманом. Обычно для этого отбирались самые сильные и красивые рабы, их убивали медленно, по каплям выпуская кровь. Апофеозом всего при обряде, было то, что у измученных, но еще живых людей, Кончар разрезая грудину, рукой вырывал сердца. Он впитывал в себя энергию смерти, сам становился сильней, омолаживал свой организм, приобретал сверхчеловеческие способности. Мог разрушить вставшую на пути каменную твердыню крепостного сооружения. Мог общаться с представителями потусторонних сил самого высокого уровня.