Текст книги "Кривич (СИ)"

Автор книги: Александр Забусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 75 страниц)

   – Хм. А как ним пользоваться, знаешь?

   – Боярин сказывал, – Лобан наморщил лоб, вспоминая о предупреждениях боярина, что жидкость – лекарство, но опасное для жизни, и чтоб его никто не брал. – Сказывал, что ежели две капли на такой горнец с водой размешать, то человек боли чувствовать не будет и уснет. А, ежели больше накапать, то и вовсе не проснется.

   – Короче, Склифосовский, в кувшине отрава?

   – Не-е, я ж кажу, лекарство.

   Вот и сейчас, на совете старшины, в мозгу Горбыля щелкнул предохранитель, родилась идея пошутить в стиле Семибратова.

   – Боярыня, – обратился к Галке Горбыль. – Мы можем выкупить у Порея его обоз с медовухой? Там всего-то одиннадцать подвод.

   Порей, купчина торговавший по всей территории княжества Киевского, еще девять лет назад посетил Гордеево городище, с тех пор частенько наведывался сюда, даже лавку открыл в погосте. Так уж случилось, что набег половцев застал его обоз в северянских землях. Порей, чтоб не рисковать, привел телеги с жидким товаром в городок, решил переждать войну за каменными стенами.

   – Зачем нам та медовуха, сотник? – брови боярыни поползли вверх, она удивленно и вместе с тем озадачено спросила. – Или ты хочешь половцев медом встречать?

   – Именно медом я их встречать и буду. Так мы можем обоз купить? Только вместе с лошадьми и телегами.

   – Можем.

   – Тогда у меня есть идея.

   Сашка расстелил на столе широкий, отбеленный кусок холста. Подошел к давно нетопленной печи, взял из топки не прогоревший кусок деревяшки с угольком на конце, уверенными взмахами руки по полотну набросал на ткань контуры извилистого берега Псела, дороги, леса, сам погост и потерянную заставу. Старшина сгрудилась вокруг стола, рассматривала рисунок импровизированной карты.

   -Отравлю всю купленную медовуху, с охотниками выдвинусь вот сюда, – Сашка коряво изобразил между рекой и лесом мост верстах в двадцати от погоста. – Вот на этом месте развернусь, будто иду к городку. Дождусь половцев. Подставлюсь. Дальше действую по обстановке. Боярыня, надо бы к медовухе пару телег со жрачкой добавить. Чем закусывать, гости дорогие будут? Дашь?

   -Куда же от тебя денешься? Дам.

   -Вот! Кто из узкоглазых выживет, засадная сотня выйдет и довершит дело.

   Между слов он набросал на полотно стрелки выхода своих людей к предполагаемому стану половцев.

   -Как, а?

   -Лобан! – Галина позвала помощника.

   -Я, матушка боярыня!

   -Позвать в терем купца Порея. Да вынеси из кладовой шкатулку с серебром, вот тебе ключ. Неси.

   -Слушаюсь, государыня.

   – Матушка, – Итларь развернулся к боярыне. – Пока сотник с кочевниками шутковать будет, ты пошли гонцов по лесным схронам. Нехай смердов да людин в погост кличут, бо мыслю, сотник правильно кажет, не осилить нам самим защиту погоста таким малым числом воев.

   -Добро Итларь. Кто еще, что сказать хочет?

   -Потребно баб да ребятишек в лес сховать, – пробасил Туробой.

   -Еще кто?

   -Дозволь, боярыня и я скажу?

   -Говори Третьяк Прибыславич.

   Третьяк, старейшина деревеньки Гадяч, раскинувшейся недалече от погоста на восход по реке, всего в трех верстах, поклонился боярыне.

   -Худа не будет с того, что до боярина весть донести о нападении ворога на имение его. Пока отбиваться будем, глядишь, боярин с дружиной подойдет.

   Старшина загалдела:

   -Мудро сказал, Прибыславич!

   -Слать гонца!

   -Соглашайся, боярыня!

   -Добро, старейшины, гонца пошлю. Туробой, а ты займись тем, чтоб жен да детей в лес проводили, да схоронили их там. Проконтролируй весь процесс. Но чтоб к осаде успел возвратиться.

   -Все исполню, боярыня.

   -Все, уважаемые, не держу вас боле. У каждого из вас есть чем заняться, вот идите и занимайтесь, но помните, что времени у вас мало. Про печенегов не забудьте. Народ подбодрите, успокойте, насколько это возможно. Скотину спрячьте.

   На выходе из светлицы, Никита, оглянувшись, оступился и нечаянно толканул Горбыля плечом. Туробой, сколько не бился, так и не смог искоренить в силаче и увальне, своем ученике, его рассеянность.

   -Ты чего толкаешься? – шутя, осведомился Сашка, зная о симпатии молодого кузнеца к Галке.

   -А-а, ой, прости. Но, какова Галина? Настоящей боярыней стала!

   -Эт, да-а! Повезло Николаичу с женой. Тем более по отношению к прежней, у Галки имеется неоспоримое преимущество, которое Монзырев прочувствовал в полной мере.

   -Это, какое же?

   -Отсутствие тещи. Мать прежней жены командира, была женщиной чудной, но сукой, каких еще поискать.

   -Что, так то?

   -Когда она наезжала в гости, он сразу начинал считать дни до ее отъезда. Душу выматывала постоянным нытьем, о том, как ей в жизни не повезло. С ее слов, и муж ей достался, страшный человек, жить ей мешает, строгий очень, развернуться, как бы она хотела, не дает. И на работе она устает, не ценят ее там. Соседи по дому, один к одному, монстры ходячие и быдло. Да и вообще всё кругом плохо и все плохие. Заметь, эта песня повторялась с постоянной периодичностью, как только Монзырев попадал в поле зрения тещи. Добавь последний штрих к ее нареканиям в адрес зятя, денег толком не зарабатывает, своего бизнеса – не открыл, еще, ее дочь – смеет поучать жизни. Николаич, слушал-слушал, терпел-терпел, да и предложил. Ты, типа того, на работе устаешь – так уходи с нее. Сиди дома. Я, сказал – деньги, которые ты на работе своей получаешь, высылать тебе обязуюсь. Только не зуди и в жизнь нашу не вмешивайся. Вон в огородике ковыряйся.

   -Ну, и?

   -Ха-ха! Не отказалась!

   -А, что, и тесть такой же?

   -Да ты, что? Монзырев в нем души не чаял. Он тоже из наших, только летчиком был. Полковником в запас ушел. Мужик молодец, после дембеля на работу устроился, не сломался. Опять же, мочалку свою в ежовых рукавицах держал, она при нем на зятя бочку катить остерегалась. А по мне, так я б, от такой давно ноги сделал. Так, что, ты прав, с нынешней женой нашему боярину повезло. Ладно, тебе в кузнечный конец, а я к лабазам пройдусь, Порея там поищу. Бывай!

   -Пока!

   Они разошлись, каждый в свою сторону.

   Порей не торговался. Заслышав от Горбыля, чего он хочет от него, купец сорвал с головы шапку, с размаха шмякнул ее в пыль, расправил фалангой указательного пальца усы, вымолвил:

   – Эх, чего там, забирай все так.

   – А не жалко товар? – криво усмехнулся Горбыль, прижимистого и жадноватого купчину он знал давно. – Ведь пропадет товар то.

   – Зачем обижаешь, сотник? Что ж, разве мы не одного корня? Я сотника Андрия, покойного друга твого помню, почитай животом ему обязан, да и в погосте вашем чай не чужой, прижился. Во-он лавка моя, боярин дом пожаловал. Забирай так! Будем живы, добром обрастем. Радан, Чаруш, Пороша, а ну, запрягай в телеги лошадей. Выкатывай бочки. Загружайте на телеги. Да не сами, остальных-то в помощь зовите.

   Тройка скучающих возле лабаза купеческих работников пришла в движение. Одни стали открывать воротины, кто-то побежал за возничими, кто-то за грузчиками. Сашка перевел взгляд на купца, стоявшего подле него, что-то шептавшего одними губами.

   -Прикидываешь потери?

   -Прикидываю, – не стал отпираться купец.

   -Так давай заплачу?

   -Нет. Потери по торговле, то моя забота. Ты свое дело сделай.

   -Сделаю. Хворощ, – оглянулся на ординарца, молодого парня, ходившего с ним на зачистку Черниговского шляха. – Оповести Кветана, пусть весь свой десяток сюда ведет. Потом сбегаешь к боярыне, скажешь, что я просил передать баклагу с бабкиным лекарством.

   -Понял!

   -Мухой, туда-обратно.

   Дело пошло. Из бочек со стоялым, хмельным медом, извлекали деревянные затычки, Горбыль лично отмерял стопкой бабкино зелье, заливал его в горловины. Пробку забивали вновь. Купеческие работники и Сашкины бойцы, некоторое время катали бочку по земле, и только после этого грузили в телегу. Три бочки – телега готова к применению. Как раз на десятой телеге зелье и закончилось. Последняя кадушка осталась не заряженной, ее крайней загрузили для общего вида.

   – Та-ак! Теперь выгоняйте караван за южные ворота. Остаетесь там. Сейчас боярыня еще пару возов с продовольствием туда же подошлет. Встретите.

   – Сделаем, батька, – Кветан вместе с возничим, понукая лошадь, сдвинул с места первую телегу.

   По округе раздался мерный скрип колес отъезжающего каравана.

   – Спасибо, купец, расскажу боярыне о твоем бескорыстии.

   – Да чего уж там...

   – Скажу, а теперь прощевай, пора мне.

   – Удачи, сотник!

   По дороге в терем, Горбыль зашел в казарму. Велел построить за южными воротами всю сотню в пешем строю. Пятидесятники Первак и Лель, привычные к выходкам Горбыля, вопросов не задавали, бросились собирать людей и вооружать их при полной экипировке для боя.

   Рассказав боярыне, что все готово к выходу, ответив на кучу заданных вопросов, Сашка поднялся на второй этаж. Заглянув в детскую, поманил рукой сына. Увидев улыбку на лице отца, Вовка подхватился на ноги, бросился к нему.

   – Па-а! Я тебя жду-жду, а ты все не приходишь!

   Подняв на руки свое дитя, Сашка нежно прижал его к груди, тихо прикрыл дверь. Погладил Владимира по гриве не стриженных, светлых волос, заглянул в глаза мальцу.

   – Ну, извини, Вовка. Дел за гланды. Хочу с тобой побыть подольше, а дела не пускают.

   – А ты гони эти дела прочь. Про меня тоже нельзя забывать, я ведь скучаю.

   – Э-эх! Была бы наша мамка путевой, так, сколько бы проблем сразу решилось.

   – Ничего-о, – Владимир прижал ладошки к папкиным щекам. – Ты не думай, тетя Люда и тетя Аня за мной присматривают, говорят, что я их сын полка.

   – Во-во. Сирота при живых родителях.

   – Ты у меня есть, и мамка, только она далеко. Пойдем, погуляем с тобой.

   – Прости, Володька, не могу. Проститься пришел. Командировочка у меня тут образовалась. Вернусь, обязательно погуляем вдвоем.

   – Когда уезжаешь? – насупился Вовка, его детское лицо сразу повзрослело.

   – Уже.

   – Что?

   – Уже уезжаю, сынок, так получается, что враг у наших границ. Проучить его надо, чтоб не баловал.

   – Тогда иди. Дядя Толя, тоже ворога воевать ушел.

   – Все, сыночка, ты уж прости своего батяню, пора, – Сашка поцеловал Вовку в оба глаза, крепко прижал к груди.

   Сердце забилось. Тревожно. Муторно на душе. Так не хотелось уходить из дому, но от Сашки уже ничего не зависело, необходимо было вести колонну, пусть даже и бился под ребрами его "вещун".

   Отбросив суеверия, Горбыль поставил на пол своего парня, потрепал по волосам, сорвал с груди цепь с крестиком, сунул в маленькую ладошку.

   – Тебе, Вовка, всяко память об отце будет. Иди, нам обоим пора.

   – Пока, папа. Я буду ждать твоего возвращения.

   – До свидания, сын.

   Сашка не оглядываясь спустился по лестнице, зашел в оружейку, напялил на себя подклад, кольчугу, поверх которой надел разгрузку местного производства. Пораспихивал в карманы все свои "приблуды". Опоясался саблей, с полки прихватил арбалет и сумку с болтами.

   "Пора!"

   Перед самой дверью, на выходе из терема столкнулся с ожидавшей его Галкой.

   – Чего ты, Галочка?

   – До свиданья сказать вышла. Береги себя, Горбыль. Не вздумай там подставиться, лысая голова. Ты нам здесь нужен.

   – Все будет тип-топ, первый раз, что ли? Бывай, здорова боярыня.

   Колонна двинулась по дороге вдоль реки, солнце перевалило далеко за полдень. Впереди катились телеги, за телегами шли вои. В передовой дозор Сашка определил и отправил всего троих наворопников, не хотел, в случае чего, вспугнуть половцев. Чуть склонив голову, одними губами прошептал: "Господи, спаси и сохрани меня грешного", незаметно правой рукой, щепотью, положил крест на живот.

   – Шире шаг! Подгоняй лошадей, плетутся как беременные тараканы. Впереди еще путь не близкий.

-10-

   Длинный, летний день, день первого месяца лета, истекал, растворяясь в окрашенном в бледно-красный цвет небе. Река по правую сторону от дороги нет-нет, да и показывалась за кустами и деревьями, на частенько поросших крутых склонах, обрывающихся к воде. Тогда с высокого берега можно рассмотреть и неширокую, медленно двигающуюся ленту воды, и пологий, песчаный противоположный берег, поросший камышом, аиром, низким и высоким кустарником, а за ним лес, редкий, прозрачный.

   Исси-аба знал, что сразу за полоской леса была степь, ласковая мать-кормилица, дающая степному воину жизнь, блаженство бытия, и, когда приходило время, место упокоения. Как далека для них она была сейчас. Узкую, извилистую реку нельзя было переплыть, не бросив на этой стороне лошадь, а до воды с таких круч невероятно опасно спускаться. Куренной, направив степную кобылицу, невысокую, с длинной гривой, поближе к просвету между придорожными ветвями зелени. Прямо из седла, слегка приподнявшись в стременах, наклонившись, глянул вниз. Ого! Очень крутой склон. До воды, если упадешь с этой кручи, долетишь не сразу, точно больше сотни локтей получится, хватит времени подумать о смерти.

   Услышал, как позади него кто-то вздохнул, по-видимому, тоже произведя такие же подсчеты. Исси обернулся, хотя точно знал, кто может находиться за спиной. Шаманка. Старуха ответила взглядом на взгляд куренного, чуть тронув поводья, затесала лошадь в общую массу одного из кошей. Исси-аба пустил кобылицу в галоп, проносясь мимо строя в голову своего куреня, стараясь держаться от сплошной стены смешанного леса подальше.

   Курень легкой рысью двигался в сторону восхода солнца, совершая второй дневной переход.

   Сегодня поутру, совсем немного нарушая приказ хана, Исси, названный ханом утрюком, будучи действительно хитрецом, послал одну сотню воинов коша Ястребов на разведку по примкнувшему к центральной дороге проселку. Пришлось сбросить темп передвижения своего воинства, заставить лошадей плестись шагом, но потеря времени стоило того. Необходимо раздобыть пищу, людей требовалось кормить. Старуха-шаманка лишь поцокала языком, таким образом, осудив старейшину за его замысел, но вслух не произнесла, ни слова. Вот и получилось, что увидев тропу при объезде старицы, на переходе по бревенчатому мосту через протоку, Исси "спустил с руки" ястребиное племя своего куреня. Сейчас, под конец долгого дня, он понял и осознал правоту ханских приказов, но как это тяжело поведать самому себе, что ты не прав. Спасибо божественной Этуген, сохранившей Кутлуга, старшего сына. Он молод, но обещает быть хорошим воином, этот поход действительно должен прославить весь род, для этого есть все признаки, аймак Исси-аба, не погибнет, не прервется. Он это сегодня понял, когда увидел вернувшегося живым Кутлуга, хоть и заметил кровь на его одежде.

   Еще утром войдя в чертоги леса, кошевой Алиш был вынужден пустить свою сотню по тропе друг за другом. Проселок, вытоптанный славянами, был узким, но сразу стало понятно, что пользуются ним часто. Попав в тесноту лесных пределов, степнякам сделалось не по себе. Лес давил, вынуждал бояться себя. Через версту погиб один из родичей, шедший в колонне первым. Все сразу прикрылись щитами, бесполезные для этих мест луки и арканы сдвинули назад. В руках заблестели клинки. Вот только рубить и резать было некого. Разобрались. У самой тропы нашли привязанный к дереву самострел с хитрой системой спуска тетивы. Чуть тронь ветку и болт, прилетев, вонзится в грудь неудачника. Так и случилось. Тело привязали к его же лошади, и колонна тронулась дальше.

   Проселок вывел на широкую поляну с густой, сочной травой. Кипчаки, уставшие от недолгого, но опасного перехода загалдели, и сотник Алиш объявил привал, сам за собой чувствуя неприятный осадок давления леса. Отдыхали мало, но усевшись в седла, десятники не досчитались троих воинов, отошедших по нужде и не вернувшихся назад. Их лошади сиротливо щипали траву у копыт. Покричали, в надежде услышать отклик пропавших родичей. Проскакали вдоль края леса. Бесполезно. Пропали, словно и не было их в походе. Следы терялись у самой кромки "зеленой стены". Алиш в сердцах сплюнул на землю. Что делать? С тяжелым сердцем повел сотню дальше, приказ старейшины еще никто не отменял.

   Следуя по тропе, Алиш по надобности нагнулся, потянувшись рукой подправить стремя, когда боковым зрением, через ухо коня увидел почти рядом с тропой непонятное существо, похожее на человека с всклокоченной бородой. Алиш в два приема бросил повод и наложил стрелу на тетиву лука. Стрела вылетела точно в лоб неизвестному, следом за первой уже летела вторая, а позади и спереди кипчака, в том же направлении пускали стрелы соседи.

   – Что там? – вопросительно закричал десятник.

   – Кого-то непонятного приметил рядом с дорогой, но что это был человек, то точно.

   Шорох ветвей в том месте, куда пускали стрелы, оповестил о правоте воина.

   – Аха-ха-ха! – донесся смех уже из чащи.

   Кочевники, переглядываясь друг с другом, взглядами искали поддержку у товарищей, их лошади как вкопанные встали на тропе. Никто самостоятельно не мог решиться на какие-либо действия.

   – Посмотри там. Может, попал? – приказал десятник одному из родичей.

   – Кичичук, посмотри ты!

   Мелкий, худой кипчак соскочил с лошади, прикрываясь щитом, держа в другой руке клинок, раздвинул кусты, шагнул в подлесок. Сделал шаг, второй. Никого не увидел, лишь стрелы выпущенные товарищами застряли в стволах деревьев, хорошо высматривались по оперению на древках.

   – Никого здесь нет, – кося глаза к лесу, слегка поворотив голову на сторону, отрапортовал Кичичук.

   – Хорошо посмотрел?

   – Да.

   Заметив три стрелы вонзившихся в поваленное уже давно дерево, державшееся в распор на весу толстых стволов, Кичичук сунул саблю в ножны, приблизился к нему. Извлек одну стрелу из трухлявого ствола, сунул ее в колчан, вторую. Потянувшись за третьей, ощутил как из-под поросшей мхом коры, словно из воздуха материализовалась узкая, маленькая, копьевидная головка змеи, а следом и тело тонкое, совсем не длинное, с неярким, неброским зигзагообразным узором. Зубы впились в руку кочевника, на миг сверкнули бусинки глаз.

   – А-а-а! – Кичичук взмахнув рукой, будто плетью, ударил впившейся в руку змеей по стволу соседнего дерева.

   Змея отлетела, оставляя в ране осколок одного из зубов.

   – А-а-а-а!

   – Что с тобой? – раздался голос десятника.

   Вдоль всей тропы был слышен людской гомон, бередящий душу ропот. Ломая ветки деревьев, на тропу вывалился Кичичук, без щита и оружия, обхватив кистью здоровой руки, укушенную руку.

   -Змея-а! Зме-ея-а укусила! – распухшая рука была поднята вверх для всеобщего обозрения, лицо Кичичука окрасилось в ярко-свекольный цвет.

   -За мной, в галоп! Пош-ли-и! – громкий приказ кошевого стронул колонну с места.

   Отряд пошел в галоп, двигаясь по тропе, уносился подальше от места, где с их товарищем произошла такая неприятность. Родичи мелькая, косили глаза на обреченного, помочь которому никто не мог, да, в общем-то, и не хотел.

   -А, как же я? – вырвался хрип из горла Кичичука.

   Из кустарника ответили, и кочевник, почему-то понял ответ на чужом языке.

   – А ты, сынок, в лесу теперь и подохнешь. А, неча на чужой каравай роток раззевать. Вота!

   Спазмы в горле мешали дышать, сердце в груди сжала в кулак невидимая сила, будто кто-то хотел раздавить его, глаза на лице повылезали из орбит. Кичичук стоял один на лесной дороге. Степняк попытался закричать, но из горла вырвался лишь свистящий хрип. Ноги подломились, и тело половца ничком завалилось в вытоптанную, придорожную траву.

   Урусское селище, среди дремучего леса как глотком воздуха встретило кипчаков простором распаханного поля и латками огородов, примкнувших к дворам десятка бревенчатых строений. С узкой тропы сотня наконец-то смогла развернуться в конную лаву, пронестись мимо деревянных чуров славянских божков. Ворваться на единственную улицу, начинавшуюся у околицы, обжитую и совсем не страшную. Страхи остались позади, на лесной тропе.

   Деревня была пустой. Ни людей, ни животины не видать нигде. Покинув сёдла, кочевники группками разбрелись по подворьям, подмечая, что люди ушли с этого места совсем недавно, оставили свои пожитки, спасаясь от набега, явно кем-то предупреждённые.

   – Никого! – слышались возгласы то в одном, то в другом дворе.

   – Ищите, куда ушли! – распорядился сотник. – Далеко уйти не могли, они должны были оставить хоть какой-то след.

   Вдруг от крайнего к лесу дома прорезался голос Кутлуга, молодого десятника, сына Исси-аба:

   – Есть! Алиш-епа, здесь в лес уходит тропа.

   Кошевой подъехал на лошади к крайней избе, стоявшей почти у кромки леса. Прямо за изгородью дорога виляла вправо, уходила в лес, по своим габаритам способна была спокойно пропустить телегу.

   – Кутлуг, и ты, Кылый, – подозвал он второго десятника. – Берите своих людей, скачите по этой дороге. Проверите, куда ведёт. Если найдёте след, пришлёте кого сообщить. Жду здесь.

   То, что жители селища, уходя не оставили следов на этой дороге, было видно уже сейчас, но следов бегства и так не было заметно нигде. Складывалось впечатление, что урусы ушли не по земле, а по воздуху. Прямо колдовство какое-то! Между тем в деревне шла привычная работа для воинов, из изб выносили пожитки, увязанные в узлы. Нет, не такой добычи ожидал сотник Алиш!

   Пахнуло речной прохладой, и дорога вывела воинов к неширокому притоку реки, от которой сотня ушла утром. Следов урусов так и не нашли, но к шуму быстрой речки вскоре добавилось мерное постукивание, а вместе с ним и звуки льющейся воды. Когда впереди, за лапами сосен, показалось высокое, громоздкое строение с приделанным к нему, крутившимся течением большим колесом с лопастями – ковшами, Кутлуг распорядился:

   – Спешиться всем. Алын, сходи, проверь, что за постройка и кто там есть из живых.

   Алын под пристальными взглядами соплеменников, держа стрелу на тетиве лука, стал тихонечко красться к непонятной избе. Слушая мерный стук деревянного колеса, и наблюдая искрящуюся на солнце радугу, оставляемую влажной пылью падающей в реку воды, он с опаской ступал по утоптанному песку. Каждую минуту кочевник готов был повернуть назад, убежать от постройки непонятного назначения. Останавливаясь, он чутко прислушивался к происходящему вокруг, но слышал только щебет птиц, да шум реки и стук колеса. Подобравшись почти вплотную к избе, увидел, что всё сооружение стоит не на земле, а на деревянных сваях, торчавших из воды. Широкий бревенчатый мосток, перекинутый к двухстворчатым воротам в стене избы, был выстроен надёжно, мог выдержать тяжёлый груз. Оглянувшись, прошёл по брёвнам мостика, сунув стрелу в колчан, чтобы не мешала, если потребуется выхватить саблю, потянул на себя дверь на ременных петлях. Исчез в дверном проёме.

   Кочевники наблюдали, как их разведчик вошёл в избу. В долгом ожидании различали лишь плеск воды и никаких посторонних шумов. Наконец-то увидели, как из темноты прохода выперлась большая, кряжистая фигура бородатого мужика, почему-то припорошённого белой пылью от макушки до пят, а следом за ним показался Алын, остриём клинка подталкивая полоняника в спину. Широкая, белозубая улыбка во всё лицо, и призывный взмах руки, заставили всех расслабиться, двинуться к реке.

   Мельница. Это была мельница урусов, а мужик с бородой, припорошённый смолотой мукой, мельник. Через пень-колоду, жестами и отдельными словами, зуботычинами и остриём ножей, удалось выведать немного. Мельник не знал, куда подевались деревенские жители. Но и на мельнице он не один, с ним брательник и дочери с племянницами. Покличет, они мигом набегут. Осознав сказанное, кипчаки заулыбались. Вот он, первый полон! Да ещё девицы.

   – Кличь! – велел Кутлуг.

   – Ага! – в глазах мужика сверкнули искорки. Было непонятно, чему он обрадовался, хитрая морда.

   – Зови! – Кылый блеснул единственным глазом, задёргался шрам, перечеркнувший бровь и щёку, ткнул клинком мельника под припудренную мукой бороду.

   Кипчаки полукругом собрались у мельницы, ожидали действий бородача. Кое-кто обследовал помещение, обыскивал жилую хозяйскую пристройку. Настроение всех поползло вверх, встало на отметку "радость идиотов!"

   – Ну что ж, как скажете, – мужик глубоко вздохнул.

   Обернувшись к реке, мельник отвесил земной поклон, приведя гостей в лёгкое замешательство такими высокими взаимоотношениями. В степи такого не увидишь.

   – Чествую тебя, вода текучая, и тебя, братец водяник. Окажи милость, прими на постой гостёчков незваных. Пусть мавки да навки проявят уважение к люду не нашему, улестят, потешатся, приютят на веки вечные.

   Указательным пальцем мужик сделал в воздухе круг, изобразил в нём зигзаг представляемой волны и заскорузлым, корявым пальцем ткнул в него, как бы ставя завершающую точку.

   Как по мановению волшебной палочки, неподалёку из камышей, и справа и слева от мельницы серебром рассыпался девичий смех, ласковые голоса раздавались по округе. Прятавшиеся в камышах прелестницы нарисовались в пейзаже реки, будто ждали приглашения. Куда-то исчез языковый барьер, половцы понимали каждое слово, обращённое к ним.

   – Любый мой, иди ко мне!

   – Единственный!

   – Согрей, согрей свою ладу!

   – Ты же хочешь целовать меня?

   Кутлуг с удивлением увидел как всегда жёсткий по отношению к женщинам, даже в чём-то ненавидящий их, по причине своего уродства, Кылый, потянулся к красивой златовласке, как баран пошёл на голос, выпустил на землю кривой клинок из своей руки. Все соплеменники двинулись навстречу девицам, разбредались с прелестницами кто куда.

   Грудь Кутлуга обожгло огнём, будто раскалённый уголёк попал на кожу, а мысли в голове не путались, сложились в стойкую уверенность:

   "Колдовство!"

   Ещё перед походом шаманка Арюжак, повесила на грудь молодому воину амулет на кожаном шнурке. Оберег от злого колдовства.

   – Стойте-е! Стойте, это колдовство, – взвыл десятник.

   Никто не обратил внимания на его выкрики. Его даже не услышал никто.

   – А-а-а!

   – Куда же ты, милый?

   К Кутлугу потянулись руки прекрасной молодой девушки, в расшитой красной нитью белой полотняной рубахе. Её длинные волосы распушил ветерок.

   – Иди ко мне, желанный мой!

   Амулет прожёг кожу под одеждой.

   – А-а-а!

   Кутлуг, теряя лук и щит, метнулся к своему коню, ухватился за луку седла. Рука прелестницы успела догнать его, но ухватиться за руку не смогла, лишь ударила пальцами в лопатку с правой стороны спины. Прыжок – и десятник в седле.

   – Пошёл!

   Конь вынес хозяина подальше от мельницы, подальше от колдовства. Уносил в сторону покинутой урусами деревни. Амулет больше не обжигал грудь, но на смену пришла другая боль, боль в спине. Только теперь, отъехав далеко от мельницы, Кутлуг почувствовал, как по его спине стекает кровь. Загоняя коня, прискакал в деревню. Натянул поводья у ожидавшего на деревенской улице кошевого. Соскочил с седла, даже скорее всего выпал из него на землю.

   – Что?

   – Колдовство, сотник! Воинов, ушедших со мной, можно не ждать, они не придут. И даже отсюда нужно скорей выбираться. Эти места могут нести нашим воинам только смерть.

   Бросая награбленное, оставляя за собой горящие избы лесной деревеньки, кочевники покинули её в спешке. Им ещё предстояло вырваться из лесной глуши на дорогу к большой реке.

   – Исси-аба! Впереди, верстах в трех, замечен обоз урусов!

   – Много воинов в обозе?

   – Обоз купеческий. Воинов нет.

   – Тэнгри услышал нашу просьбу! Суук, Иги. Ведите свои коши. Обоз захватить, урусов, что следуют в нём, пленить.

   – Будет исполнено, бильче Исси-аба!

   К старейшине подрысила на своей лошадке шаманка. Арюжак пустила лошадь стремя в стремя с лошадью куренного.

   – Не кажется ли тебе странным, Исси-аба, что этот обоз появился на твоём пути именно сейчас?

   – Ничего не вижу странного, уважаемая Арюжак. Божественный Тэнгри преподносит нам дар. Глупостью было бы отказаться от него. Наш хан перед походом вспомнил слова своего отца, было сказано, что для настоящего степняка священны три желания. Первое – оседлать коня. Мы оседлали лошадей и уже находимся в набеге. Второе – съесть мясо. Сейчас воины догонят обоз и добудут мясо. Ну, а третье – любить жену. Когда мы захватим крепость урусов, наши воины будут любить полонённых жён. Так что странного в наших действиях ничего нет.

   – Я хотела лишь вызвать осторожность в тебе, заставить думать.

   – Я благодарен за заботу, оказанную тобой моему роду.

   Уже в глубоких сумерках сотники, подъехав, доложили куренному о захвате обоза.

   – Потерь у нас нет. Первая же телега из обоза застряла на мосту, переезжая через приток большой реки, – рассказывал Суук. – Обозники скрылись в лесу. Успели застрелить только одного уруса, да еще одного захватить в полон.

   – Что везли?

   – Везли хмельной напиток. Урусы называют его медовухой. Это вроде нашего кумыса, только сладкий. Две телеги загружены продовольствием.

   – Хок! Хорошо! Место здесь доброе, просторное, раскидывайте стан, разжигайте костры. Становимся на ночёвку. Коней напоить. Кипятить воду в котлах. Уруса привести ко мне. Иги.

   – Слушаю тебя, старейшина.

   – Озаботься охраной лагеря и табуна.

   – Сделаю.

   Пред ясны очи куренного, сидевшего на кошме, облокотившегося на седло, подвели молодого юнца, совсем не похожего на воина. Он, понурившись, стоял в длинной до колен холщовой рубахе, подпоясанной тонким шнурком. Руки полонённому даже не связали. Куда сбежит такой неудачник из стана воинов?

   В становище заполыхали костры, грелисьлись казаны с водой. Лошадей отвели на пастбище, предварительно напоив в реке. Место действительно было удобным, лес далеко отходил от дороги, приток реки, впадающей в Псёл, обеспечивал водой и людей и лошадей. Месяц, повисший в звёздном небе, помимо костров хорошо освещал округу. Кочевники принялись потрошить телеги с едой, наконец-то разжившись в походе нормальной пищей.

   При свете костра куренной неспеша рассмотрел пленника. Молодой урус исподлобья тоже наблюдал за вождём половцев.

   – Позовите печенежского келимчи, – велел Исси-аба.

   К костру подвели Темиша, проводника по славянским землям, печенега – толмача, склонившегося в почтительном приветствии при виде куренного.

   – Спроси его, кто он, откуда и куда ехал караван, – кивнул на русича Исси-аба.

   Печенег, удивившись в душе, но, не показывая своего удивления захватчикам, переводил ответы. Обычно, чтобы добиться ответов, русов приходилось пытать, а этот пел, как соловей. Может быть, сказывалось то, что он слишком молод и напуган.

   – Меня зовут Кветан, нанялся работником к купцу Порею, я вольный людин из Чернигова. Везли на продажу дорогой, стоялый мёд, сначала в Гордеев погост, а оттуда собирались в город Курск.