Текст книги "Последний довод павших или лепестки жёлтой хризантемы на воде(СИ)"
Автор книги: Александр Плетнёв
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц)
Вторую шлюпку спустили более аккуратно. На своё удивление, тепло попрощавшись с капитаном, уже с некоторым сомнением прихватив обещанную бутылку, Окияма заспешил вслед за своими людьми, рассаживающимися в неспокойном суденышке.
Моряки гребли сноровисто и через пять минут Окияма спрыгнул за борт, оказавшись по колено в воде. Пришлось, выдёргивая ноги из не отпускающей донной тины, выбираться к более сухой поверхности. Кратковременное осеннее половодье в заливе видимо закончилось, плюс отлив, поэтому пришлось шлёпать по полосе обнажённого дна, увязая по щиколотку в рыхлом иле. Правее была небольшая заводь, где скопилось груда гнилой вонючей рыбы, над которой висела туча горластых чаек. Вода ушла, обнажив дно, покрытое коричневыми и зелёными водорослями. Среди них проплешинами блестели мутные лужи. Под ногами зачавкал мох и, наконец, сухой дёрн. Ободрав руки, перепачкав форму, капитан Окияма взобрался на небольшую подмытую водой горку. За ним следовали солдаты его отряда. Осмотревшись – сзади серыми чёткими линиями военного корабля, вперёд кормой уходила канонерка, слева – поблёскивал чешуйками мелких волн залив, вдоль берега тянулась серо-зелёная полоса веток кустарника и деревьев, полуобглоданных подобравшимися осенними ночными холодами. Справа такая же серость убегала к горизонту, незаметно отрываясь от горизонта. Над зелёно-коричневым разливом мхов дрожала синяя полоска какого-то водоёма, скорей всего заливчика или озера, дальше вроде бы проглядывалась дорога.
Сверившись с картой, Окияма ткнул в место на карте – Парк Квайет Вотерс. Он взвешивал варианты: либо продолжать двигаться вдоль берега и идти по пересеченной местности, изобилующей овражками, непролазными зарослями – а это долго. Либо выйти на дорогу, захватить транспорт и дальше по обстоятельствам. Смущали вот эти самые обстоятельства, которые могут стоить жизни. После встречи с капитаном Яно, Окияма по-другому посмотрел на своё пребывание во вновь обретённой жизни. От него, конечно, не укрылась новая пропагандистская концепция в армии и флоте. Если раньше (в той войне) японский премьер-министр генерал Хидэки Тодзио постоянно напоминал своим войскам об их обязанности биться до конца или „покончить с собой“ при исполнении своих обязанностей, как к этому призывал солдатский устав, то теперь (Окияма усмехнулся) можно тоже умереть, но с пользой, и глупая смерть не приветствуется. Жизнелюбивый капитан Яно внёс то новое, что можно было бы назвать не вкусом войны, а вкусом жизни. Что ж, если отцы генералы предписывали не лезть под пули, то и его решение, осторожно передвигаться вдоль берега не идёт в разрез с приказами командования.
Обрисовав положение дел подчинённым, что раньше никогда не делал, капитан повел солдат дальше. Ещё полчаса ходьбы и они стояли на краю неглубокого оврага, по дну которого, тихо журча и пеня воду, бежал ручей.
Овраг тянулся вдоль берега, поэтому отряд спустился и шёл по руслу. Но это продолжалось недолго, проследовав некоторое время в одну сторону, ручей вдруг сменил направление. Несмотря на тенистую прохладу, люди устали и вспотели. Их атаковали насекомые – мухи и комары, а временами и кусачие оводы. Приходилось постоянно вытирать грязный пот с лица, бойцы то и дело прикладывались к флягам с водой. Изгиб за изгибом, поворот, а затем путь преградил небольшой завал из упавших стволов. Ручей спокойно проследовал под брёвнами, а отряду пришлось перелазить через лежащие поперёк стволы – пока они шли, овраг углублялся, стены его были отвесны и ровны. В некоторой степени это было удобно – над головой иногда слышался звук, характерный для вражеских геликоптеров. Наконец излом земли отвернул настолько кардинально от главного направления отряда, что пришлось вскарабкаться наверх.
Тёмный прямоугольник поляны Окияма заметил сразу. Сказывалась близость обитаемых мест – следы костра, аккуратная кучка мусора, в стороне развороченная покрышками автомобиля колея. Полковник, выдвинувшись вперёд, присел на сыроватую истоптанную землю и осмотрелся. Колея, огибая лесок, уходила на север, петляя и теряясь в лесном массиве. Кроме звуков всё ещё далёкой канонады было сравнительно тихо. Сверху, сквозь ветки виднелся кусок голубого, с серым отливом, неба. В тонкой пелене облаков бледным пятном светило солнце. И всё же тишина природы была неполной. Капитан поднял руку, призывая к вниманию. Осторожно раздвигая ветки, он пополз на непонятный звук. Справа, тихо шурша, следовал матрос. Видимо молодой японец ни как не мог простить себе испуг в кузове пикапа и теперь рвался в бой. Картинка открылась почти внезапно, заставив Окияму замереть. Вертолёт стоял на небольшой лужайке, окружённой стеной непролазной кустистой чащи. Чуть правее виднелся просвет с едва уловимой колеёй на чёрной земле, заполненной водой. Обтекатель правой турбины геликоптера был вскрыт.
„Возможно поломка“, – подумал капитан, однако починкой никто не занимался.
Четыре откормленные детины, здоровенные особенно в своих мешковатых камуфлированных одеждах, сидели, курили, непринуждённо болтали, абсолютно не озаботившись безопасностью.
Позиция была очень удобная, сидевшие в засаде уже подняли автоматы, но услышав новый звук, капитан, рукой показал матросу обождать.
Звук приближался, и вскоре в просвете леса появилась машина, гребя всеми четырьмя колёсами по раскисшей колее. Недолго перебирая в уме полученные знания, полковник определил тип машины – вездесущий „Хаммер“. Полковник пытался вспомнить ТТХ, но кроме как „проходимость“ и „противопульная броня“, в голову ничего не лезло. Однако хвалённая проходимость „Хаммера“ подкачала – не доехав до поляны, машина завязла в грязи, сев на брюхо. Погоняв движком, дёргая трансмиссию то вперёд, то в реверс, надрывно воя на пониженной передаче, броневик всё же откатил назад на более твёрдую почву. И судя по активной жестикуляции и громким крикам водителя, тот дальше ехать не собирается. Из последующих действий американцев капитан понял, что дело скорей всего было так: вертолёт или подбили, или произошла поломка. Сами пилоты починить его не могли, вскрыв внутренности и определив повреждения, вызвали подмогу. Вон он техник, тащит ремонтный чемоданчик и видимо чертовски тяжёлую железяку, если определять по тому, как его перекосило.
„Морские пехотинцы или рейнджеры, не поймёшь“, – мешковатый камуфляж, нашивки не разглядишь, морды сплошь чёрные, губастые, белозубые, собрались в кучу, врубили рваную, бестолковую музыку, сидели, стояли приплясывая. Один пилот и техник торчали у вертолёта, и ещё один белый со снисходительностью поглядывал то на одних, то на других – командир. Уяснив диспозицию, капитан осторожно вернулся к отряду и обозначил задачи.
Орущая музыка позволяла не особо соблюдать тишину при рассредоточении солдат. Самую большую опасность представлял, конечно, сидящий в сторонке командир всей этой шайки раздолбаев. Видимо хмель до конца не выветрилась, потому что оценив сухую поджарую фигуру американского командира, Окияме захотелось померятся с ним силой – сразится один на один на мечах, но капитан заставил себя забыть об этих глупостях и сосредоточился на оптимальном решении задачи.
– Спасибо, спасибо, чёрные братья, – шептал Окияма, ползущий по сухим трескучим веткам, усыпавших подлесок. Громкая музыка позволила, беспрепятственно занять выгодные позиции. Падение гранат даже никто не услышал. Конечно, командир американцев оказался не так прост, в последнее мгновение почуял что-то неладное и вскочил.
Но капитан лично срезал его очередью из автомата. Вертолёт загорелся от взрывов, и была опасность, что он взорвётся, поэтому к нему старались не приближаться, обходили стороной, деловито добивая шевелящиеся кучки камуфлированной одежды.
„Главное, – удовлетворённо и расчётливо рассуждал капитан, – что уцелел „Хаммер“. Теперь мы на колёсах“!
– Собрать оружие и амуницию, – приказал он и, повернувшись, обратился к матросу, – накинешь сверху американский камуфляж, только поищи, чтобы поменьше в крови был измазан. Справишься с пулемётом на крыше?
Прохаживаясь по поляне, осматривая место боя, подумав и взвесив все варианты, капитан распорядился:
– Всем так же надеть американские каски, очки и по возможности напялить на себя американскую форму, хотя бы верх. Кровь смывайте, вода рядом, быстро!
Солдаты надевали камуфлированные куртки поверх своих, возились с пряжками и ремешками касок и разгрузок, подстраивая под себя размер. Но всё ровно одежда была чересчур великовата и близкую проверку эта маскировка могла не выдержать.
Ньюпорт. (Пашка. Взгляд со стороны).
В городе и у причалов наступило некоторое затишье, хотя регулярно постреливали – продолжались столкновения с остатками полиции и военных. Японское командование приказывало своим солдатам корректней относится к гражданским, но эксцессы происходили регулярно. Японцы вламывались в дома, в квартирах устраивали пулемётные гнёзда, маскировали артиллерию.
Многие портовые постройки горели, длинные жёлтые языки пламени вырывались из окон, лизали стены высоток, к запаху гари добавляется мерзкая вонь паленого мяса. Заслоняя небо, дым расползался от порта на прижатый к заливу город, ветер бросал его вниз, щипая глаза, вызывая кашель. Срывающийся дождь, потёками смывал с лиц сажу, превращая лица солдат и матросов в страшные полосатые маски. Радость быстрого захвата порта и контроля над городом омрачалась большими потерями и ранеными. Офицеры санитарной службы эвакуировали тяжелораненых в местную городскую больницу, где под дулами автоматов заставляли персонал оказывать помощь японским военнослужащим. По городу носилось несколько машин скорой помощи – клиника наполнялась и многочисленными гражданскими. Японцы не трогали отчаянных врачей, смотря на их действия, даже с уважением. Между гражданским населением и оккупантами сложились странные отношения – не смотря на многочисленные стычки, порой казалось, и те и другие существовали параллельно. Это равновесие длилась недолго.
Японцев уцелело пять тысяч с небольшим. Понимая, что такими силами не удастся перекрыть все улицы и подходы к городу, японское командование приказало создать завалы на основных направлениях и минировать всё, что можно.
Своих зарядов не хватало, поэтому приходилось использовать различные захваченные у американцев снаряды, мины и даже бомбы, усиливая дополнительным зарядом взрывчатки противопехотные мины, что резко повышало трудозатраты, осложняло маскировку. Порой происходили неприятные случаи самоподрыва.
* * *
Павел опробовал одну из трофейных винтовок с оптикой, подобрав к ней патроны, но со своей „Арисакой“ расставаться всё же не пожелал. Не смотря на все достоинства американской штурмовой винтовки, он находил её несколько непривычной и даже неудобной. Зато для ближнего боя выбрал себе скорострельный пистолет-пулемёт, чем-то смахивающий на „Узи“, компактный и лёгкий. Минусом было наличие единственного запасного магазина, хоть ему и отвалили с полсотни патронов россыпью. Кстати „Узи“ в этой свалке тоже обнаружился, но „израильтянин“ за руку совсем не зацепился, слишком широким хватом ручки и…, неустойчивостью, что ли….
Капрал из спецотряда, видимо фанат всего такого стреляющего железа, показывая свою подготовку по вражескому оружию, объяснял ему и тактико-технические данные и калибр, даже достоинства и недостатки выбранного им оружия, сетовал на малое количество добытых гранатомётов и ещё всякого замудрённого в названии зенитного и противотанкового оружия. Как понял Павел, весь это огнестрельный металлолом в основном пополняли выпотрошенные полицейские участки. Тут же в подвале подземной парковки, был устроен импровизированный тир.
„Спецотряд! Вот откуда такая осведомлённость про современное оружие. Хотя это один чёрт ничего не объясняет, – про себя подметил Павел, – ладно, не буду заморачиваться. Пока понаблюдаю“.
Потом снова появился унтер и, собрав всех свободных бойцов, приказал им отправляться на помощь минёрам.
Солдаты были с ног дог головы увешаны как своим так и трофейным оружием, поэтому от большинства амуниции на время пришлось избавиться, оставив её под присмотром часового – приходилось перетаскивать порой громоздкие и тяжёлые взрывные устройства.
Армия США хоть и отступила, но успокаиваться не собиралась. В небе, теряясь в облаках, слышался гул вертолётов или самолётов, каким-то образом они выискивали себе цели – бухали взрывы или неожиданно выбивали дробь крупнокалиберные пули. Доставалось как японцам, так и мирному населению.
Павел видел, как автомобиль, набитый под завязку гражданскими людьми, бешено виляя, мчался по дороге, по нему открыли стрельбу из винтовок, но вдруг машину накрыло сверху. Огненный клубок, протянув ещё несколько метров, остановился. Никто даже не вывалился из салона. А сверху продолжали молотить из чего-то крупнокалиберного, корёжа асфальт, разбрасывая в разные стороны осколки. Укрыться в домах пришлось и японцам, оставив несколько трупов на дороге.
Иногда было слышно, как характерно работающий вертолёт, опускается совсем низко, и если его удавалось разглядеть в облачности и дыму, к нему устремлялись трассеры. Почти сразу в ответ, огневую точку накрывало взрывом, поэтому на эти провокации зенитные расчёты реагировали всё реже.
Вообще Пашке от увиденного иногда становилось не по себе. Отношение к смерти у японцев своеобразное, а если они сами не цепляются за жизнь, то ценить жизнь противника не думали и подавно.
С пленными американскими военнослужащими было почти всё понятно – таковых оказывалось очень мало. Их кончали ещё на поле боя. Конечно кого-то (если видели командирские знаки отличия) тащили на допрос. Как правило, очень короткий.
Довелось ему понаблюдать. Что спорить – они в Афгане тоже не особо церемонились с „духами“, когда стали терять своих, когда уже сами озверели. Но….
И любить пиндосов у Павла повода особо не было, но он видел, что большинство пленённых не упёртые фанатики, и лапки к верху тянули, едва запахнет жаренным.
А вот японцам видимо просто не куда было, так сказать, складировать пленных. То бишь не хотелось возиться, их проще было устранить.
* * *
Из троих пленных морпехов солдаты безошибочно выдернули измызганного кровью и грязью офицера, потащив к командованию. Оставшихся рядовых какой-то инициативный капрал на невообразимом английском попытался допросить сам. Те его почти не понимали. Капрал психовал, шипел, плевался, хватался за меч, а если к этому присовокупить манеру речи японца – получалось сплошное „барбамбия кергуду“.
Эти два бравых мордоворота-янки, вполне возможно успевшие порезвиться в оккупационном Ираке, изрядно перетрухнули, на инстинкте ссутулились, чтобы не напирать своим ростом на коротыша-азиата, в глазах у которого уже начинало сверкать бешенство. Америкосы лопотали на своём, вполне адекватно шли на контакт, готовы были не только всё выложить, но даже активно сотрудничать. Павел по-английски – вполне бегло, но влезать поосторожничал.
Зарубил капрал их почти буднично и быстро – первый ещё стоял с кривой болью на лице, а клинок уже свистел ко второму.
Это был единственный случай с пленными увиденный Пашкой так близко. Другое дело с гражданскими. Ему иногда казалось, что у некоторых из наивных обывателей напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.
Надо сказать, что поначалу японские солдаты достаточно терпимо относились к гражданским, смотря на них как на нечто мешающее, путающееся под ногами. Он даже слышал, как какой-то офицер отчитывал вытянувшего матросика с провинившимся лицом, вещая что-то о приказе командования относительно мирного населения.
Так вот, помимо тех, кто просто носился в панике по улицам во время боя, тех, кто сразу ломанулся вон из города и даже тех, кто хватался за свои „Ремингтоны“, находились такие (естественно во время затишья) кто пытался пробиться к японскому командованию со своими возмущениями и претензиями.
Солдаты в основном терпеливо (возможно имели приказ об источниках информации) доставляли некоторых персонажей к офицерам.
Пашке довелось услышать и про Гаагскую конвенцию и естественно про демократию и даже про то, что они (японцы) „свиньи неблагодарные“, дескать, они же (американцы) „открыли второй фронт и спасли японцев от фашизма“. Во как!
Понятно, что терпения у без и того взвинченных офицеров надолго не хватило. Возмущённо ропщущих „телят“ вытолкали на улицу, при этом одному несчастному изрядно попортили штыком шкуру. И никаких гражданских штаб больше не принимал. Новость об изменении отношения руководства к населению быстро разошлось по рядовому составу, и обозлённые потерями солдаты уже не церемонились.
Павел все эти подробности(с пленными морпехами и придурковатыми гражданскими) наблюдал в течении какого-то получаса, пока отирался в оружейной, организованной при штабе. Потом, когда его определили в помощь сапёрной бригаде, и он оказался на простреливаемых улицах, уже в полном масштабе мог лицезреть неприглядные картины.
Ужас для гражданских был в том, что их в городе было просто очень много, и у какого-нибудь придурка нет-нет, да и появится мысль высунуть свой любопытный нос. А у солдат, озадаченных приказами командиров, руки не доходили до прикладов или просто пинков под зад, поэтому постреливал часто, порой милосердно добивая штыком.
Нагруженный рюкзаком с минами, тяжело шлёпая по мелким лужам за сержантом-минёром, поглядывая по сторонам, Павел неожиданно представил:
„Вот сейчас в мире доминирует европейская культура (даже не так – англосаксонская), как ни крути, проникая и в азиатский регион, и к мусульманам и к латносам. Не сказать, что в плане гуманизма и человеколюбия у них всё идеально. Да и шли к этим критериям не один век (долгая экспансия, выигранные войны и тому подобное…).
А вот если бы в войне с Штатами победили японцы и бусидо распространился бы по паре континентов? Страшно представить! Более жутко могли бы выглядеть только порядки при ацтекских жрецах с жертвоприношениями и всей остальной сопутствующей жутью“.
Задумавшись, он не заметил, как его напарник остановился и Пашка воткнулся ему в спину.
– Осторожно, – беззлобно фыркнул тот, – не забывай что несём.
Пашку определили в помощь сержанту из армейских. Маленький, коренастый, юркий, похожий на жучка, профессиональный сапёр, и дело знал своё туго. Звали его Савомото.
Как он объяснил доставшемуся ему в подчинение матросу, толковых противотанковых мин у них в арсенале не имеется, но всякие хитрости против пехоты, хоть завались. Сержант осторожно относился к трофеям, но Павел не раз замечал, как он использовал что-то с англоязычной маркировкой.
Оба изрядно вымокли – приходилось залазить в воду, да и с неба сыпались противные мелкие капли. Свой участок они быстро усеяли разнообразными сюрпризами и теперь топали обратно. Савомото завозился в своих подсумках, достал что-то шелестящее и не менее шумно зачавкал.
– Попробую, – предложил он.
Павел увидел у него в руках яркий пакет – сержант с довольной рожей отправлял в рот один за другим поджаристый кругляшёк … чипсов.
Пашка вдруг почувствовал насколько проголодался.
„Это же я с самого утра и крошки не перехватил, – удивился он, ныряя рукой в пакет, – ну, что за хрень чипсы я и без тебя знаю. Это мы уже проходили – сначала вкусно, а потом редкостная гадость до осточертения, но жрать то охота“.
Достав флягу, Пашка запил на удивление сразу же набившую оскомину еду. Покосившись на спутника, он с превосходством улыбнулся, ожидая, что тот вот-вот станет плеваться. Однако сержант, вышагивая мягкой беззвучной походкой охотника, продолжал, как ни в чём не бывало, смачно хрустя, уплетать за обе щеки непривычную еду.
Однако и его вскоре пробрало, и он помаленьку начинал кривиться. А когда они подошли к дому, в холле которого оставили своё оружие, и в нос тут же ударил запах съестного, сержант вожделенно проурчал:
– Вот сейчас поедим нормальной пищи!
„А запах действительно ничего, – удивился Павел, следуя за сержантом в дальний конец помещения с выходами на подземную автостоянку, откуда и благоухало пищей, – с чипсами то всё понятно, а вот японская кухня…“!?
Ко всяким суши-роллам он относился с предубеждением. Попробовал в своё время – что-то в этом есть, но дороговато для популярности. Да и не думал он, что солдатню полевая кухня будет кормить такими изысками.
Солдаты и матросы толкались у котла с варевом муки и риса с приправами, шумно гомоня, как всегда кто-то ворчал, что мало кладут еды, у многих в руках мелькали яркие фрукты и овощи, явно из местных лавочек – законное право захватчика на добычу. Унтер-офицер направлял новоприбывших в другое помещение, где, как выяснилось, можно было помыть руки и привести себя в порядок перед принятием пищи.
„Да – а – а! – Еда выглядела не аппетитно – клейкая кашица. Отважился – попробовал и удивился, даже замычав от удовольствия, – как же с этим неприглядным видом вяжется такой приятный вкус“?
Павел едва успел поесть и занялся своей промокшей обувью, как влетел унтер, с приказом рассредоточится на позициях. Бойцы хватали оружие, на ходу заматывали обмотки, некоторые ещё гремя котелками и кружками, бежали за командирами отделений.
Прихрамывая на натёртую ногу, Павел, проклиная неудобные кожаные ботинки, закинув за спину винтовки, с пистолет-пулемётом в руке, ковылял вслед за всеми.
Они быстро оказались у восьмиэтажного дома, где им обозначили позицию. На первом этаже было нечто похожее на офис или контору, со всеми сопутствующими атрибутами: стеклянными перегородками, рабочими столами, уставленными оборудованием (компы, принтеры), был даже своего рода КПП с комнатой для охраны. Служащих наверно и не было (по причине выходного дня), а охрана либо разбежалась, либо была обезврежена, по крайней мере, Павел видел труп аборигена в одежде похожей на форму. Сержант же, первым делом раскурочил автомат по выдаче напитков, орешков, шоколадок в шелестящих крикливых упаковках.
По лестнице поднялись на последний этаж и забрались в чердачное пространство. Крыша у здания было покатая, под небольшим углом, но абсолютно неудобная для позиции (узкий сектор обзора). Поэтому для обороны решили занять комнаты на верхнем этаже.
Двери они выбивали легко. Судя по меблировке, кое-где разбросанным вещам, да и вообще по какой-то едва уловимой атмосфере, Пашка сделал вывод, что верхние этажи использовались под жильё, но скорей всего съёмное или временное. Даже телевизор был не плоский, а старомодный ящик.
Сверху улица хорошо просматривалась. На дороге чадила пара сгоревших грузовых машин, у обочины стояли редкие припаркованные легковушки, несколько автомобильных колёс валялись прямо на дороге, ветер гонял полиэтиленовые пакеты и бумажки. Мелькали даже неугомонные гражданские, из тех идиотов, которые не отсиживались по домам. Пригибаясь, придерживая рукой хлопающий по спине пистолет-пулемёт, бежал японский солдат.
„Наверное, связной“, – догадался Пашка – отсутствие радиосвязи вынуждало тянуть телефонные провода, а командиров рисковать жизнями солдат, отправляя их под огнём с приказами.
– Ну что там? – Крик сопровождался хлопаньем дверцами шкафов, грохотом посуды – сержант бегло осматривал смежные помещения.
– Тихо пока! Я бы на месте янки вообще сейчас не совался, подождал до темноты.
– Почему? – Савомото удовлетворил своё любопытство и пристроился рядом, раскладывая на полу амуницию, – а – а – а, понял! У них всяких приборчиков для ночного виденья до чёрта, а мы будем как слепые котята. Я тут, кстати, себе тоже трофейный ночной прицел прихватил, к автомату приладил, смотри, – сержант показал американскую штурмовую винтовку с прицелом, похожим на оптику.
– Мне он, пожалуй, нужнее будет, – равнодушно заметил Павел, пытаясь припомнить, на что эта приблуда может быть похожа.
– Забирай, – легко согласился Савомото, – всё ровно я не разберусь, эта штука, по-моему, не работает.
Повертев в руках приборчик, обнаружив защёлку, Пашка отжал её и извлёк батарейки.
„Приблуда махонька, две батарейки, щелочные к тому же! Конечно, их надолго не хватает“.
– Аккумулятор, – Павел старался говорить односложно, опасаясь за свой акцент, – думаю, можно исправить.
– Дерзай, – в голосе сержанта промелькнула досада.
– Я спущусь вниз, поищу питание….
– А приказ? – Не без удивления спросил сержант, – если янки полезут?
Павел поводил „Арисакой“, высматривая через оптический прицел:
– Тихо пока…, я не долго.
– Ладно, – смягчившись, кивнул Савомото, – тогда будь другом, там внизу, ящик разбитый со всякой всячиной, принеси мне чего-нибудь сладенького.
Фыркнув, Павел посмотрел на кучу обёрток, валяющихся у ног сержанта.
„Этот парень ещё не устал экспериментировать с синтетической жрачкой“. Вслух же, осторожно выверяя слова, сказал:
– Ты лопнешь или отравишься от этой американской ерунды.
Погремев выдвижными ящиками, переворошив горы всяких причиндалов в шкафах офиса, подходящих батареек он так и не нашёл. При этом он точно помнил, что у капрала из спецотряда оружейников было всего и вдоволь.
„Незадача! К „Арисаке“ я всё ровно адекватно эту хреновину не приторочу. Сам я этим удовольствием никогда не пользовался, но по описанию штучка удобная и может пригодится. По крайней мере, буду хоть в этом на равных – это приоритет выживания. Придётся бежать в оружейку, и подобрать заодно „мэ-шеснадцать“. Или подождать? А что мешает пиндосам сейчас напустить дымовой завесы и под её прикрытием, марш, марш боевыми порядками…. Придётся…“, – со вздохом принимая необходимость, он внимательно окинул взглядом близлежащею территорию и хмурное небо.
– Тихо-то как…
Идти никуда не хотелось. Был ряд причин против, одна лежала на поверхности – американские вертолёты с перспективой глупо попасть под залп „нурсов“, другая…, другую причину он бы обозначил, как „отцы командиры“.
Человек бесспорно существо стадное. В этом он убедился, едва оказавшись ткнутым, словно слепой кутёнок в новую действительность – распоряжения и команды офицеров свободно легли на благодатную почву бессознательного племенного инстинкта. Однако прошла и первая растерянность и заторможенность, и даже любопытство растратило свой запас удивления. Его по-прежнему несло вместе со всем этим мутным дождливым потоком, словно брошенную спичку и или щепку, но смотрел он уже на всё иначе – надо было жить. А жить он привык по-другому.
Для начала, его – сорокалетнего мужика, уже испорченного капитализмом и демократией, самого имевшего в подчинении больше десятка работников, начинало тихо бесить от этого уставного командирского прессинга. Плюс дисциплина в японской армии была на уровне (как ему показалось) унизительной беспрекословности. Рукоприкладства особого он кстати ни разу не заметил – солдатики тут и без того были совершенными энтузиастами, а вот если вдруг он чего-то недопоймёт или поведёт себя неправильно? Словит зуботычину как за нефик делать!
Всё это усугублялось ещё тем, что они были ему чуждыми, даже не то что бы внешне (узкоглазостью и всё такое) – азиатчина, иная культура.
„Ладно! С пиндосами пока тихо. В штабе, даже если скользнуть с бокового входа, хоть один офицер, но попадётся по любому. Значит – рожу потупее и понаглее, типа при деле. Разбросанные по большим площадям, не имея связи, каждый боец превращался в отдельную, отрезанную от всех огневую точку, а я – матрос 2-й статьи Мацуда за боеприпасами пришёл. Всё, вперёд“!
До штаба дотрюхал спокойно и без приключений. Американцы, словно не решаясь, тарахтели вертолётами где-то на окраине, улицы были пустынны. В самом штабе даже столкнулся с уже знакомым унтером „прямо везёт мне на него“, однако тому было явно не до одинокого матроса – тоже спешил куда-то, колючие глаза лишь скользнули по вытянувшейся фигуре, тускло блеснули усталостью, даже слова не сказал. На том и разбежались.
Словоохотливый капрал в оружейке был на этот раз чем-то расстроен и стал похож на обыкновенно скрягу-каптёрщика, ворчливого и прижимистого. Само оружие и ящики с боеприпасами были аккуратно сложены, рассортированы, что слегка Пашку удивило – словно японцы здесь решили осесть надолго.
„С такими силами город не удержать. Или ждут подкрепления? Вообще у них есть хоть какая-нибудь стратегия или они все априори смертники? Так или иначе, это правильно, что я решил позаботиться о себе сам. На крайний случай“.
Однако, наконец, разговорив капрала, Павел обалдел от практичности и основательности японцев. Инфраструктура города постепенно стала сдавать свои позиции – в здании штаба начались перебои с водоснабжением, так они, не долго думая, полевую кухню перебазировали в соседний дом.
– … там и питание от независимых источников, и насосы подкачки для водопровода предусмотрены. А кухня без воды…, – не договорив, капрал вздохнул и махнул рукой (видимо причина его недовольства крылась в этих бытовых мелочах).
Далее, не особо утруждая себя поиском, выдернув из крайнего ящика М-16, он безапелляционно заявил:
– Значит так, „американок“ у меня сейчас нормальных нету. Хочешь – вот бери, но у неё приклад болтается. Пластик – слабенькие на удар.
– А…, – Пашка, по-прежнему сжимая в руках ночной прицел и „Арисаку“, снова сунулся со своим первым предложением.
– С твоим тепловизором я бы что-нибудь придумал – приспособил и даже съёмным сделал, но не сегодня. И пристреливать пришлось бы твою „Арисаку“ – тоже время.
Обратно Пашка решил срезать и слегка заблудился в нагромождении домов.
Война избирательно погуляла по городу, больше всего потрепав его у морских причалов и прилегающих районах, слегка погромыхав где-то на востоке и в стороне аэропорта, откуда американцы в основном развивали свои конратаки.
И сейчас Пашка, шлёпая по лужам, ориентировался на отдалённый свист турбин и рокот вертолётов (а может даже и транспортных самолётов – аэропорт всё же). Порой насыщенный влагой воздух раздирали пулемётные покусывания, но стреляли там без особого азарта – как объяснил осведомлённый капрал, противник потому и не атакует – эвакуирует с окраин гражданских.
„Ну, а японцы, – сделал вывод Павел, прислушиваясь к приглушённым выстрелам, – не располагая значительными силами, видимо особо не препятствуют, просачиваются мелкими группами и пуляют издалека по жирным бортам транспотников, что б служба пиндосам мёдом не казалась“.
Но как он понял, эвакуацию янки проводили хоть и аккуратно, но с размахом и вполне планово. Заблукав, он вывалился к кустистой и свободной от построек проплешине, утыканной разномастными мемориалами и гранитными плитами.
„Кладбище! По-моему я взял слишком влево“! – Что-то похожее из восьмиэтажки в левом секторе он и наблюдал.