Текст книги "Абсолютная Власть. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Майерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 56 страниц)

Глава 12
Предательство?

Карцева выдержала театральную паузу. На её алых губах играла полуулыбка, хитрый взгляд не отрывался от моего лица, а палец с идеальным маникюром прижимался к моей груди.

В конце концов, Эмилия улыбнулась шире и слегка толкнула меня пальчиком.

– Хорошо, – произнесла она, и в её голосе зазвучали стальные нотки, скрытые до этого под бархатом. – Я продолжу войну. Мои солдаты не сложат оружия, пока альянс Муратова не будет разбит окончательно. Пусть он почувствует, что значит иметь дело с родом Карцевых.

Внутри у меня потеплело от удовлетворения, но на лице не появилось ничего, кроме лёгкой, одобрительной улыбки. Именно этого я и ждал. Теперь у Муратова будет настоящая война на два фронта.

– Это мудрое решение, графиня.

– Не льстите, Владимир, – она покачала головой, но было видно, что комплимент ей приятен. – Это прагматизм, не более. Что же, раз теперь мы будем действовать сообща… Может, стоит скрепить наш союз?

Она подошла ко мне не просто близко – буквально прижалась, заглядывая в глаза снизу вверх. Я чувствовал упругость её груди, тепло её тела, дыхание на своих губах. Дружинники графини, стоящие за её спиной, дружинники благоразумно отвели взгляды.

– Хватит играть со мной, – прошептала Эмилия. – Мы же оба этого хотим.

– Вы правда так считаете? – невозмутимо поинтересовался я.

– Я никогда ни в чём не была так уверена. Бросьте притворяться… Я вижу по вашим глазам, вы очень хотите… – с придыханием произнесла графиня, сделала идеальную паузу и закончила: – заключить со мной официальный договор союза.

Я не стал сдерживать улыбку. Как она забавно пытается играть с моей похотью. И да, я был бы рад насладиться столь прекрасным телом – но могу держать себя в руках. Поддаться на чары Карцевой – значит прогнуться. Я не могу подобного допустить.

– Зачем нам договор? – спросил я.

– Как зачем? – Эмилия отступила на шаг и с наивным видом похлопала ресницами. – Нужно утвердить обоюдные обязательства. Чтобы ни у кого не возникало соблазна передумать.

– Нет, – я покачал головой. – Мы ведём разные войны. Наши интересы совпадают лишь сейчас, пока не разбит альянс.

Её брови чуть приподнялись от удивления, а в глазах замерцали искорки интереса.

– И что же вы предлагаете вместо клятв и печатей?

– Слово чести, – пожал я плечами. – Данное друг другу здесь и сейчас. Между главами своих родов, меж двумя равными. Разве этого недостаточно?

На её губах появилась довольная улыбка. Мой ответ польстил её самолюбию куда больше, чем любой юридический документ. Признание её равной. Не вассалом, не младшим партнёром, а именно равной.

– Более чем достаточно, – она протянула мне руку. – Тогда у вас есть моё слово.

– А у вас моё, – я пожал её мягкую ладонь.

Карцева собиралась что‑то сказать, но её слова потонули в звуках конского топота. Мы оба повернулись и увидели, как мой дозорный гонит коня галопом, быстро приближаясь.

– Ваше благородие! – выкрикнул дружинник ещё на ходу. – Тревога!

Он так резко осадил коня, что тот присел на задние ноги. Дружинник выпрыгнул из седла, чуть не упал и побежал ко мне. Его лицо было мертвенно‑бледным, глаза выпучены, он дышал так тяжело, словно скакал без остановки несколько часов.

Карцева изящно приподняла одну бровь, а её охранники занервничали.

– Ваше сиятельство, нам лучше… – начал один из них.

– Ш‑ш, – она махнула рукой, даже не взглянув на него.

– Ваше благородие! – дозорный подбежал ко мне и упал на одно колено. Он выглядел так, будто увидел призрака. – Там на окраине, у старого склада… Капитан Роттер!

Технологический анклав на окраине Хабаровска

В то же время

Карета Альберта Игнатьева с глухим стуком подкатила к окраине техноанклава. Здесь, среди обшарпанных кирпичных зданий, ютились небольшие фабрики и цеха, лавки торговцев радиоаппаратурой и, главное, узлы телефонной связи.

Карета остановилась. Кучер спрыгнул, чтобы открыть дверцу, но Игнатьев уже сам оттолкнул её изнутри и вышел на утоптанную землю, засыпанную гравием и металлической стружкой. Он поправил перчатки, скрывавшие страшные шрамы от ожогов, оставленные когда‑то «милостью» графа Муратова.

Каждый раз, надевая их по утрам, Альберт чувствовал призрачное жжение на коже и мысленно благодарил судьбу, что Рудольф Сергеевич не додумался испортить ему лицо. Руки легко скрыть. Лицо – гораздо труднее.

Однако в этом искусстве Игнатьев тоже неплохо преуспел.

– Оставайся здесь, – приказал он кучеру.

Неспешной, уверенной походкой советник направился к одиноко стоящей будке таксофона. Та была пуста. В столь ранний час здесь редко кто бывал.

Альберт зашёл внутрь, захлопнул за собой дверцу, отгородившись от внешнего мира, и набрал хорошо известный ему номер. В трубке послышались щелчки и шипение, и только затем – длинные гудки.

Наконец, соединение установилось.

– Усадьба его превосходительства Высоцкого, – прозвучал в трубке размеренный, чуточку надменный голос дворецкого.

– Это Павлик, – коротко представился Игнатьев.

– Одну минуту, – без лишних вопросов ответил дворецкий.

Альберт ждал, глядя сквозь заляпанное мухами стекло будки на проплывавшие мимо фигуры простолюдинов, что спешили на работу. На карету они не обращали внимания – мало ли, какой‑то дворянин приехал проведать свою фабрику.

В трубке, наконец, послышалось тяжёлое дыхание, а затем – приступ глухого, раздирающего кашля. Игнатьев тонко улыбнулся. Яд, который он приказал незаметно подмешивать в еду Высоцкому, продолжал свою работу исправно.

– Алло? – прохрипел генерал‑губернатор. – Я слушаю, Альберт Андреевич.

– Доброе утро, ваше превосходительство, – почтительно произнёс Игнатьев. – До меня дошли неприятные слухи, и звоню, чтобы узнать о ситуации. Как обстоят дела с Дворянским советом? Проявили ли они благоразумие?

– Благоразумие? Кха‑кха! – Высоцкий взорвался новым приступом кашля, а когда откашлялся, его голос был пропитан сдавленной злобой. – Эти выжившие из ума аристократические шавки! Они прислали мне не просьбу, не петицию – требование! Требование, вы представляете? Немедленно прекратить войну и велеть всем отозвать войска! Как будто это они управляют генерал‑губернаторством, а не я!

Альберт прикрыл глаза, наслаждаясь каждым словом. Всё шло так, как он и предполагал.

– Они осмелились так с вами разговаривать, ваше превосходительство? – в его голосе искусно прозвучало возмущение.

– Ещё как осмелились! – воскликнул Высоцкий. – Я, разумеется, послал их куда подальше. И знаете, что они сказали мне в ответ? Что выдвинут вотум недоверия! Мне! Мне, который столько лет держит этот регион в ежовых рукавицах!

Вот оно. Альберт мысленно потирал руки. Конфликт был спровоцирован идеально. Генерал‑губернатор, ослеплённый гордыней и болезнью, сам загнал себя в угол.

– Это неслыханная наглость, Сергей Михайлович, – ровным голосом констатировал Игнатьев. – Они не понимают, с кем имеют дело.

– Они ничего не понимают, – буркнул Высоцкий. – Думают, что раз родились благородными, то соображают лучше других. Им нужен мир да благополучие, но чем будет обеспечен этот мир? Не их же великосветской болтовнёй!

– Абсолютно верно, ваше превосходительство. Не волнуйтесь, их амбиции скоро будут укрощены. Вам нужно просто держаться. Ваш авторитет непоколебим.

– Непоколебим… – повторил Высоцкий, но в его голосе послышались нотки неуверенности. – Ладно, Альберт Андреевич, у меня есть дела. Что с вашим господином? Он пытается найти новых союзников?

– Да, но не найдёт. Все, кто мог бы предоставить силы, получили недвусмысленные предупреждения. В том числе от вашего лица.

– Славно. Надеюсь, что и дальше всё пойдёт по плану.

«О, не сомневайся», – оскалился Игнатьев.

– Созвонимся позже, – закончил генерал‑губернатор. – Кхм‑кхм.

– Всегда к вашим услугам, Сергей Михайлович. Выздоравливайте.

Альберт положил трубку на рычаг. Стоя в душной, пропитанной посторонними запахами будке, он чувствовал всепоглощающий восторг.

Всё складывалось в идеальную мозаику. Раздражённый Дворянский совет. Ослабленный, больной Высоцкий. Война, которая всех утомила.

Оставалось лишь сделать последний, решающий ход.

«Пора действовать, – пронеслось в голове советника, и мысль эта жгла сильнее, чем когда‑либо жгло шрамы на руках. – Если Высоцкого действительно снимут, то Совет Высших назначит кого‑то другого… А этот пост должен стать моим! Да, время настало».

Он вышел из будки, резко вдыхая прохладный воздух, не замечая запаха дыма, что поднимался из фабричных труб. Его ум лихорадочно работал.

Первым делом – дворяне. Нужно склонить на свою сторону самых влиятельных, самых недовольных. Убедить их, что только Альберт Игнатьев, может остановить войну и навести порядок.

Он решительно шагнул к своей карете. Кучер, дремавший на облучке, встрепенулся.

– Господин? Уже едем?

Альберт взобрался в карету, хлопнув дверцей.

– К графу Токареву! – бросил он сквозь окошко. – Прямо сейчас.

Поместье барона Градова

Мы выехали навстречу Роттеру. Со мной отправились Одинокая дружина и рота новобранцев. Что бы ни планировал предатель, недооценивать его и солдат под его началом было нельзя.

Хотя Чёрный полк попал в засаду под усадьбой Карцевых и был почти перебит, они всё ещё представляли серьёзную угрозу.

Я ехал в центре, слева от меня – Никита. Его лицо было мрачнее грозовой тучи, а рука не отпускала рукоять сабли. На почтительной дистанции за нами следовала Карцева со своей охраной.

Михаил, когда услышал о прибытии Роттера, тоже хотел отправиться, но я настоял, чтобы он остался дома. Ему не стоило встречаться с Эмилией, пока рано. Слишком много ненависти всё ещё стояло между ними.

Впереди, на пыльной просёлочной дороге, показалась группа всадников. Их было относительно мало – около пяти десятков человек. Они двигались медленно, устало, с опущенными головами.

Впереди всех ехал широкоплечий мужчина в чёрном мундире. Он единственный держался прямо, и даже на таком расстоянии ощущалась исходящая от него мрачная аура. Хотя капитан Константин Роттер и не обладал магией, но мощь его духа впечатляла даже меня.

Никита издал низкий, похожий на рычание звук.

– Предательское отродье. Только дай слово, Владимир, я лично принесу тебе его голову!

– Не торопись. Это приказ, – сказал я, твёрдо взглянув на воеводу. – Ты меня понял?

Он сжал губы в узкую полосу и еле заметно кивнул.

– Никита, никаких самовольств.

– Да, барон, – пробурчал он, не сводя ненавидящего взгляда с приближающихся фигур.

Роттер поднял руку, и его люди остановились. Они были вооружены, но даже не пытались притронуться к саблям. Мои солдаты беспрепятственно сомкнули вокруг них кольцо и замерли, нацелив арбалеты.

Роттер окинул взглядом наши лица и спрыгнул на землю. Не говоря ни слова, он опустился на одно колено. Вслед за ним, с лязгом и стуком, спешились и его люди, опустив головы.

– Ну что, предатель? – процедил Никита, и его конь беспокойно переступил с ноги на ногу. – Приполз прощения вымаливать? Опоздал. Для таких, как ты, есть только одно наказание!

Капитан не ответил. Подняв лицо, он взглянул на меня. На его будто каменном лице, перечёркнутым шрамом, читалась усталость, а в глазах стояла какая‑то странная, отрешённая пустота.

– Я буду говорить только с бароном Градовым, и только наедине, – произнёс он.

Карцева усмехнулась, а Никита заскрипел зубами и снова схватился за саблю.

– С чего ты взял, что можешь ставить условия? – спросил он.

– Воевода, держать их под прицелом, – скомандовал я, слезая с коня. – Капитан Роттер, следуйте за мной.

Константин поднялся с колена и последовал за мной, оставив своих людей под прицелами моих стрелков. Он был безоружен – тяжёлая сабля, от которой исходила аура элемента Порчи, осталась на седле.

Карцева с любопытством проследила за нами взглядом и подмигнула мне.

Когда мы оказались вне пределов слышимости, я обернулся к Роттеру.

– Говори.

Капитан глубоко вздохнул и произнёс:

– Перейду сразу к делу. Всё, что я делал… всё, за что меня называют предателем… Это был приказ, – его голос был хриплым, лишённым всяких эмоций. – Приказ вашего отца, Александра Петровича.

Чего‑то подобного я и ожидал. Того, что Роттер так или иначе попытается оправдаться. Оставалось понять, что за этим кроется.

С другой стороны, неужели он способен вести настолько рискованную игру? Явиться ко мне во владения и врать так нагло, чтобы… Я даже не мог придумать, зачем ему это.

– Я не верю тебе, – сказал я. – Мой отец пал в битве под Орловкой, задолго до твоего предательства. И он никогда бы не приказал своему капитану переметнуться к убийцам своей семьи.

– Он пал, да, – капитан кивнул, и в его глазах мелькнула настоящая, непритворная боль. – Но его смерть была не мгновенной. Я нашёл Александра Петровича на поле боя, он был ещё жив. И он отдал мне последний приказ. Любой ценой спасти то, что осталось от моего полка. Втереться в доверие к врагу. Затаиться в его рядах и ждать, когда появится новый барон Градов. А затем уничтожать альянс Муратова изнутри.

Я молчал, пытаясь осмыслить услышанное. Звучало слишком удобно для Роттера, слишком хитро и нереалистично. Но в то же время, если задуматься – именно этим Константин и занимался в последнее время. Он бросил Карцеву и спровоцировал конфликт между ней и Муратовым. Ведь именно с его подачи всё и началось.

Не говоря уж о том, что он подпортил репутацию самому Муратову, когда люди Роттера совершили покушение на меня с Карцевой и Артёма. Они ведь даже не скрывали, кому служат.

– Красивая сказка, – наконец, сказал я. – Но есть нестыковки, капитан. Твои люди пытались убить меня. Это тоже было частью плана моего отца?

– Вас должны были взять в плен и затем отпустить под предлогом, что вы смогли сбежать, – невозмутимо парировал Роттер. – Это была инсценировка, чтобы Муратов и дальше верил в мою преданность. А Карцеву – да, планировалось убить. Откуда мне было знать, что вы сможете переманить её на свою сторону?

– А что насчёт Артёма, которого чуть не убили под Лисичкино, и всех женщин, что были с ним? – в моём голосе зазвучало железо. – Их тоже нужно было просто пленить?

Роттер ответил не сразу. Качнул головой и произнёс:

– Нет. Их смерть была неизбежной жертвой. Чтобы легенда была правдоподобной, должны были быть и настоящие потери. Я был обязан сохранять легенду любой ценой.

Он замолчал, дав мне переварить его слова. Потом медленно, будто совершая какое‑то священнодействие, засунул руку за пазуху и вытащил оттуда небольшой, сложенный в несколько раз лист бумаги, запечатанный сургучом.

Сургуч был тёмно‑красным, и на нём отчётливо виднелся оттиск герба Градовых.

– Александр Петрович велел передать это новому главе рода, когда представится случай, – тихо сказал Роттер, протягивая мне документ.

Я взял бумагу, и родовой перстень на пальце немедленно отозвался. По печати пробежало короткое мерцание, а кольцо потеплело и запульсировало.

Значит, печать подлинная. Её сделали именно этим перстнем. Здесь никак нельзя обмануть.

Я развернул лист. Короткий приказ, написанный знакомым твёрдым почерком. «Капитану К. Роттеру. Во исполнение долга и во имя будущего рода Градовых, приказываю вам принять на себя роль перебежчика… Сохранить жизни солдат… Действовать изнутри… Ждать моего наследника…» Подпись. Печать.

Я долго смотрел на эти строки, пытаясь совместить образ благородного отца, каким я его помнил, с этим жестоким, циничным приказом. Он послал этого человека в ад. Обрёк его на позор, на ненависть своих же людей. Ради чего? Ради призрачного шанса на месть?

Впрочем, в прошлой жизни я сталкивался и с более неожиданными поступками людей. Так что это не слишком меня удивило.

Я поднял взгляд на Константина. Он стоял, не шелохнувшись и глядя сквозь меня.

– Почему сейчас? – спросил я. – Почему ты не пришёл раньше?

– Я не мог, – он покачал головой. – У Муратова были уши повсюду. Малейшая ошибка – и всё бы рухнуло. К тому же Карцевой нельзя доверять, и в моих интересах было ослабить её. Сейчас вы на одной стороне, а потом – она предаст вас.

Роттер тяжело, медленно вздохнул и продолжил:

– Вы начали делать то, что я должен был делать сам. Ломать альянс изнутри. Вы делали это лучше меня. Моя роль свелась к тому, чтобы незаметно помогать вам… и ждать своего часа.

– И чего ты хочешь теперь? Прощения? Награды? Возвращения в род?

– Ничего, – тихо ответил капитан. – Мой приказ выполнен. Ценой жизни многих моих людей. Ценой моего имени. Теперь я… просто остаюсь на вашу милость. Делайте со мной и моими солдатами то, что сочтёте нужным.

Я посмотрел на его людей – грязных, измождённых, стоявших на коленях под прицелами арбалетов. Они не знали правды. Они всю эту войну думали, что и правда предатели.

– Ты и твои люди сдадитесь в плен, – сказал я. – Вы будете размещены под стражей, пока я не решу, что с вами делать. Но вам не причинят вреда. Это я обещаю.

Роттер медленно кивнул.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

Я повернулся и пошёл обратно к своим. Никита вопросительно смотрел на меня.

– Обезоружить их, – велел я. – Передать под охрану. Обеспечить водой и едой. Раненых – к Ладе.

– Ваше благородие⁈ – не выдержал Никита. – Но это же…

– Это приказ, воевода, – я посмотрел на него прямо, и в моём взгляде было нечто, заставившее его молча подчиниться.

Я взобрался в седло. Карцева смотрела на меня с нескрываемым интересом, её брови были изумлённо приподняты.

– Интригующе, – произнесла она тихо, подъезжая ближе. – Неужели у старого пса нашлись оправдания, которые вы приняли?

– Это вас не касается, Эмилия Романовна, – холодно ответил я, поворачивая коня к дому. – Дела Градовых останутся делами Градовых.

Она ничего не сказала, лишь загадочно улыбнулась.

Когда мы немного отъехали, я рассказал Добрынину всё, что передал мне Роттер, не забыв упомянуть про подлинность печати. Этот аргумент не позволил воеводе усомниться в правдивости слов капитана.

– Обеспечь круглосуточную охрану, – велел я. – Никого не подпускать. Не хочу, чтобы кто‑либо из пленных пострадал.

– Что ты хочешь с ними сделать? – пробурчал Никита.

– Пока не решил. Это сложный выбор. Роттер прекрасно понимал, на что идёт, а вот его люди не знали… и они предали нас по‑настоящему. Казнить их только потому, что они пошли за своим командиром? Несправедливо. Отпустить на волю? Собственные бойцы не поймут.

– М‑да, и впрямь сложный выбор, – со вздохом согласился воевода.

– Я сделаю его немного позже.

Остаток дня я посвятил инспекции.

Послеполуденное солнце освещало плац, где шли интенсивные тренировки. Воздух гудел от криков инструкторов, звона клинков, щёлканья арбалетов и тяжёлого дыхания дружинников. Я обходил ряды, отмечая про себя новых ребят, которые уже неплохо справлялись с азами, и ветеранов, чьи движения были отточены до автоматизма.

Но главное моё внимание было приковано к дальнему углу плаца, где тренировалась Одинокая дружина. Сейчас они отрабатывали взаимодействие с «боевыми воронами» – так солдаты между собой стали называть артефакты, которые я разработал.

Подчиняясь дружинникам, вороны взлетали в воздух, маневрировали, а затем резко пикировали и взрывались, уничтожая чучела врагов и макеты боевых машин.

Эти вороны станут большим сюрпризом для врагов. Они станут одновременно и разведчиками, и ударной силой, способной наносить внезапные и сокрушительные удары.

– Что скажете, ваше благородие? – подошёл ко мне Секач, стирая пот со лба.

– Я доволен вашими тренировками, – ответил я. – Передай Трояку, чтобы довёл до ума координацию пехотинцев и воронов. Арбалетчики должны сообщать о целях, а вороны сразу же её атаковать.

– Будет сделано, – кивнул Секач и вернулся к своим подопечным.

Я простоял ещё с полчаса, наблюдая за бойцами, а затем отправился в дом. Вопрос с Роттером и его людьми продолжал сверлить мне мозг, но его приходилось откладывать. Были дела поважнее.

Следующее утро началось с привычной рутины. Я сидел в своём кабинете, просматривая донесения разведки, когда кольцо на пальце вдруг резко потеплело. Перед внутренним взором возник образ Базилевского, и мне он почему‑то показался обеспокоенным.

Отложив бумагу, я прикрыл глаза и отправил своё сознание в полёт. Через несколько секунд увидел перед собой Филиппа Евгеньевича.

– Доброе утро, – сказал я через ворона.

– Доброе утро, Владимир Александрович, – деловой тон юриста слегка отдавал нервозностью. – Как ваши дела?

– Всё прекрасно. А что у вас? Что‑то срочное, полагаю?

– Да, новости не самые лучшие. Начну с того, что Дворянский совет Приамурья вчера вечером официально выдвинул вотум недоверия генерал‑губернатору. Высоцкого обвинили в некомпетентности, поддержке несправедливой войны и ослаблении региона. Дело пахнет серьёзным скандалом.

Я откинулся на спинку кресла, оценивая информацию. Это открывало интересные перспективы. Слабый, дискредитированный генерал‑губернатор был бы куда более сговорчив…

– Это можно повернуть в нашу пользу, – сказал я. – Нужно найти подход к ключевым фигурам в совете, надавить на них, предложить свои условия…

– Владимир, – голос Базилевского внезапно перебил меня, и в нём впервые за всё наше знакомство прозвучала неподдельная тревога. – Всё это уже не имеет никакого значения.

– Почему? – насторожился я.

– Потому что… – юрист сделал паузу, будто собираясь с духом. – Потому что сегодня утром генерал‑губернатор скоропостижно скончался.