Время своих войн-1 (СИ)

Текст добавлен: 15 октября 2016, 03:33

Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

Соавторы: Иван Зорин

Жанр:

Боевики

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 52 страниц)

Назад к карточке книги

Для группы все ясно. Проигран очередной бой. Можно многое (из наработанного, проверенного) переносить на ступень следующую, увеличивая едва ли не до бесконечности масштаб задачи, ориентируясь при этом исключительно на людей отчаянных, вооруженных собственной логикой и поддержкой государства, по известной формуле партизан или профессиональных специалистов, взявших на вооружение своеобразный девиз и философию личной войны: "максимальный урон минимальными средствами". Но государство, усилиями врага внутреннего, капитулировало, исчезла не только его материальная поддержка, но, что много страшнее, – моральная. Это оказалось гораздо в большей степени разрушительным.

Потому-то, когда начали уничтожать школы, направления, пошли приказы о разгоне, расформировании, о переводах в МВД, не разошлись, но и не остались, не растворились по Армии, загнанные в тупики – перешли на самообеспечение. Всем, в том числе и моральной правотой, взялись снабжать себе сами. Все для того, чтобы сохранить группу.

–

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«За один только 1994-й год потери государственной казны от приватизации „по Чубайсу“ составили 1 669.000.000.000 (триллион 669 миллиардов рублей). Продав 46 815 предприятий, „Госкомимущество“ Чубайса дало казне менее одного миллиона долларов, в то время как аналогичная приватизация в Чехии по объему в два раза меньше – 25 000 предприятий – принесла доход государству в 1,2 миллиарда долларов...»

(По данным Контрольно-бюджетного комитета)

«Суммарные потери от разрушения экономики страны только за один 1996-ой год в два с половиной раза превысили потери в Великой Отечественной войне...»

(Из доклада Комиссии Государственной Думы по итогам приватизации)

«Цветные металлы – стратегический запас России, вывезенный в начале „перестройки“ под видом „вторсырья“ – обеспечили Западным странам (по их собственному признанию) независимость на 50-60 лет...»

«Запрет на ввоз в Россию обработанного хлором мяса птицы может негативно сказаться на отношениях Вашингтона и Москвы...» «Российские официальные лица должны осознать какие сложности создаст данное правило для нашей отрасли, а также как это подействует на наши отношения в целом...» «Мы предполагаем, что предлагаемая норма вероятнее всего не сработает...»

/министр сельского хозяйства США Том Вилсак/

«Восток будет для Западной Европы рынком сбыта и источником сырья!..»

Адольф Гитлер, сентябрь 1941 г.

(конец вводных)

–

– Закон улицы справедлив! Ах ты не с нашей улицы? Тогда какого хрена ты здесь делаешь? Дай отчет! Уболтать пытаешься по своему юсовскому пиндосскому адвокатскому состоянию карманной души? В рыло! На штык! Штатовский народ несет ответ за политику своего правительства, коль скоро он его выбирал, а разбираться – кто там за кого голосовал, сколько кукишей в кармане держал, это к ... !

Лешка-Замполит не говорит – куда именно, но тут и так понятно.

– Мелочиться? Вошей среди клопов искать? Если пиндосия воюет, а она всегда воюет, везде свое звездорыло полосатое сует, пусть хоть с Ираком, до которого нам, казалось бы, дела нет, но тут любой честный человек, даже не связанный кровными узами с этой страной (родственными или духовными), где бы он сам не находился, имеет полное право к ногтю всякого штатовца! Мирный штатовец? Бизнесмен? Мирных бизнесменов нет! Всякий штатовец – проштатовец, проводник политики собственного правительства в любой стране мира. И точка! Закон улицы! Первый начал? Шагнул подошвой на нашу улицу? Покосился в ее сторону? – Виновен!

– Закон коллективной гражданской ответственности за государственные преступления? – хмыкает Сергей-Извилина.

– Вот! – восклицает разгоряченный Леха, толкая Петьку-Казака в бок. – Ты Извилины держись – он дальше видит, понимает: "что – зачем – почем", да что из этого получится! Будет такой приказ – будем работать и по проводникам идеологий. Уж я им такие "Окна" устрою – форточки не найдут! Отчего, скажите, должен расхлебывать всю эту грязь, что льется из "окон" еврея Нагиева? Почему не русского Вани, Васи или Степана, с которого я по-родственному могу спросить: что же ты, подонок, блядь ты этакая, козел вонючий делаешь?.. С еврея же – как с гуся – не усовестишь, с него, к тому же, спросить нельзя, и уж, тем более, морду щупая, потому как сочтут, что придираюсь за этот самый симитизм его – его морда на все счета священная, пусть хоть по самые пейсы измазался в своем новотворчестве, дерьмо не только ртом, из ушей плывет, а не заткни! Все знают, что ему ихним кагалом наперед греховать отпущено, и приберут его исключительно собственные кошерные черти, как загнется, похоронят с почетом на самом лучшем месте, потому как находится он на переднем крае ихней войны. Ему за это, опять же с разрешения собственного кагала, разрешено собственные пейсики сбрить, кипу не носить, свининку на банкетах кушать, некошерной водочкой запивая, потому как он диверсант на чужой – считай нашей! – территории, которую готовят под свою, и здесь он, сука-диверсант, выделяться не должен. Считаешь, мы – диверсанты? Да мы – дети перед такими! Мы – взвод, а тут – дивизия в одном лице, или куда там – дивизий! – армия! – Леха говорит, едва не захлебываясь. – Всякая такая сволочь на телевидении – армия, и свой грязевой фронт держит! Грязи! Больше грязи! С собой занести, выдумать, объявить чистое грязью – лишь бы одно утопить, замазать Россию на века!

Говорит горячо, а выговорившись, никак не может остыть, все хочет прибавить.

Не стоило бы повторяться Не место, где столь часто надо "гвоздь в гвоздь", такое только "Змею" – командиру группы – положено, или Седому, поскольку он еще и воспитатель – его занудствование уставное. Переводит дыхание и лепит вывод, к которому давно пришел – как бы подводит к черте или стенке.

– Тут только стишки одного еврейского поэта-агитатора и подходят: "сколько раз встретишь – убей!", примерно так... И извиняйте, что не в рифму.

Леха, до краев заполненный удушливым гневом, сторон не видит в поисках правды, цепляет на себя репей древних проблем. "Замполит", он же "Балалайка", прозванный так за неистребимую тягу всему давать простые объяснения, а именно: – "проискам мирового империализма", с недавнего времени уточнил адрес этого империализма и его национальную принадлежность.

Некоторые вещи, когда их концентрация переходит какой-то мыслимый рубеж, уже не могут считаться случайными...

– Вот скажи, ты мух жалеешь?.. А за что не жалеешь? – допрашивает Леха и сам же отвечает: – За то, что везде лезут и переносчики всякой заразы. Скажи и в чем разница? Если, конечно, размеры не брать... Нет разницы! Везде лезут и разносчики! Новозадворскую даже не беру примером! Так переживать ли, что муха-баб или не баб? Прихлопнуть без рассматривания яиц! Да только за то, что на хлеб села, потопталась, испоганила. А не испоганить они не могут! Вот муха Толстая – я о мухочеловеке говорю – села на хлеб русский, описала деревню, крестьянство – что не образ, то гадость! А по другому может? В состоянии ли, потому как всякая муха с гавно слетела, и его же выискивает, все вокруг себя под собственные видения-желания равняет? Рисует мир, которого не знает, чуждый себе, но рисует таким, каким видеть хочет! Да сколько не было поколений за той Толстой, они хлебушек не сажали, даже рядом не стояли, а только топтались, гадили на хлебушек! – говорит Леха, для убедительности, случайно, но копируя манеру Седого и даже голос его. – К культуре, к образованию, к чистоте их близко подпускать нельзя, потому как разносчики! Вот та же Толстая, не возьми, сейчас топчется на определении талантов – видишь на какой хлебушек села? – на само будущее его! Определяет теперь – что талант, а что нет – что хорошо, а что плохо! В расход! Или вот другой полностью опустившийся бабец – мухабаб Милявская – подстать ей, еще и неряха, да и дивизит еще про то, убеждает: "пусть говорят!" Я в женщин никогда не стрелял, даже не целился, но тут... И не дрогну! И совесть не заест, потому как с говна, да на хлебушке топтаться, да говорить, что это хорошо, да яйца свои стремиться на всем отложить – за такое, сами понимаете...

Лешка, впадая в безмерную тоску бесперспективности времени, в котором "все схвачено", имеет ввиду начало, пик, уже не замечая последующих смен декораций – ту же грязь, но уже под эстетику Малахова.

Но казалось уж на что все было "схвачено" в 1926-1928, и настал 1937-1939. Сколь прочно "все схвачено" было в Хазарии – и где та Хазария? – сколько она продержалась? – племена смели напрочь то людское позорище...

– Нехорошие они человеки, – соглашается Петька-Казак. – Рот и жопа разом речи ведут!

"Шестой", Лешка-Замполит, перефразируя Цицерона, уже не берется доказывать, что истина сама себя защитит без труда, и что для чего надо только дать ей шанс – отменить телевидение, радио и газеты. Он считает, что в новых условиях, где "случай столь запущен", этого уже недостаточно. Надо помочь – развесить на виду у истины ее главных душителей, вот тогда она расцветет! Он единственный, кто регулярно смотрит телевизор и от того звереет, словно облучают его каким-то секретным прибором, заводя на то, что человеку немыслимо...

Жизни есть что предложить. Сто путей на тысячи ошибок.

– Плохо, что рой! На одну замахнулся, вторая села – по хлебу не ударишь, а сгоняй не сгоняй, не насгоняешься... Жужжат, присядут, тут же сменяются – решают свои говняные дела – где такую мухобойку взять, чтобы всех разом? – чтоб враз и навсегда отвадить от русского хлебушка!

– Ваш вывод, Алексей Замполитович, основывается на тех же предпосылках, на которых Чапаева следует считать индейцем, раз он был красным и воевал против белых.

– Вот и рассказывай колодезной лягушке об океане! – обиженно восклицает Лешка...

«Еврейский вопрос» – вопрос вечный, как все вопросы морали, казалось бы не имеющий ответа, из раздела софистских, пытающийся перевестись в рамки неких правил – в то самое безнадежное русло, которое направляют его сами евреи – но тут человек, тот самый человек, которого они не желают признавать за равного себе, инстинктивно чувствует, что решать его, этот вопрос, надо не так, как он поставлен, а вне правил существующих в мире.

История склонна то и дело себя закольцовывать. Находящийся на Великом Престоле Светополк Изеславович (1093 – 1113), как пишет историк: "Из корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми они воспользовались против народа и тем возбудили против себя всеобщее негодование..." Суть негодования, если судить по хронике событий, выразилось всеобщим народным восстанием. Спешно собравшиеся по тому поводу русские князья решили от греха подальше выселить евреев за пределы Руси. (Правда, без конфискации "непосильным трудом нажитого", но с серьезным сдерживающим заявлением, что евреям, тайно вернувшимся, отказывается в покровительстве закона даже в случае ограбления и убийства).

Русская история не упомнит, чтобы какая-то из народностей ставилась вне закона, словно это "народ-кат", противный и мерзкий законам принятой и все еще действующей на Руси в те времена "Русской Правды", изначально направленной против размножения "горынычей" Хазарии.

–

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

"Премьер-министр Израиля Эхуд Ольмерт поблагодарил советских евреев за развал СССР и за то, что они сделали Израиль более богатым и преуспевающим. Выступление израильского лидера прозвучало на торжественной церемонии, посвященной 40-летию начала борьбы советских евреев за право эмиграции в Израиль.

"Это не пустое бахвальство, – отметил Ольмерт. – Советский режим не смог устоять перед мужественными евреями, борющимися за свое основное право – жить в стране своих предков". Далее израильский премьер объяснил, что именно борьба евреев против СССР и стала "главным элементом развала советского режима".

"Операция по открытию запертых ворот СССР доказала, что ничто не может устоять перед мощью нашего единства... Все, что нам нужно сделать сейчас, – это направить громадную силу, заложенную в этом народе, в будущее – для достижения важных и не менее достойных, чем свободная репатриация в Израиль, целей и бороться за них так же непримиримо".

"Деятельность борцов за выезд в Израиль в Советском Союзе и их героическое противостояние попыткам властей заставить их замолчать вызвали широкий резонанс в еврейских общинах по всему миру... Многочисленные демонстрации, прошедшие в разных странах, а также протесты, заявленные многими правительствами на Западе, оказали давление на советский режим и принудили его облегчить процесс получения разрешений на выезд. Это облегчение доказало активистам-правозащитникам и другим противникам режима в Советском Союзе, что даже если невозможно победить систему на этом этапе, можно ее расшатать и приблизить ее конец. Таким образом, борьба за выезд в Израиль стала главным элементом развала советского режима..."

(конец вводных)

–

– Мало кто знает и даже не обращали внимания, – пытается сменить тему Сергей-Извилина, – но Змея Горыныча в былинах и сказаниях знавали также и по отчеству. И сие факт!

– Какому-такому? Кто папа у него?

– Трипетухович!

– Врешь!?

– Ни грамма.

– То есть, трижды петух? – в изумлении круглит глаза Петька-Казак. – И как можно? На какой зоне так козлят?

Седой трясется, рассыпается мелким смехом.

– И черта можно посадить на кол суждений, которые его озадачат. Бесенята рассуждать не могут, а чертова жижа... Да кто разговаривает с жижей?

– Впереддозрящие!

– Кто?

– Есть такая правительственная молодежная партия с сомнительным по звучанию названием: "Впереддозрящие".

– И кто там?

– Ивашинашевичи. Короче – проститутки двух полов и одной мысли.

– Впереддозрение – дело неблагодарное, – соглашается Казак.

– Если все-таки на Кащея, то как его убить?

– Кажется, яйцо надо разбить, – говорит Миша.

– Да так любого убить можно! – отмахивается Казак. – У меня спроси! Как-то трех одноголовых перекрестил в однояйцевых.

– Это где?

– Лихая деревня попалась.

– – Наша?

– Нет. Под пальмами. Впрочем, уверяю, категорически не горынычи, хотя и кащеи. Но это исключительно внешним видом.

– Наши богатыри на Хазарский курятник ходили по их горынычей. Потом, много позднее, те былины переписали – вымарали хазар и вписали татар.

– Охренеть не встать! Хазарская цензура сработала?

– Без комментариев.

– А что, Горыныч и Кащей – не одно и то же? – интересуется Миша.

– Без разницы. Массон массона не обидит!

Лешка, пока Седой выходит за двери нарвать с грядок зелени, не замечая, что соскакивает на мысль Гоблина (чьим поклонником переводов дури на смысл является), лепит чьей-то очередной, засидевшейся в экране телевизоре «заднице лица», емкую и точную характеристику.

– Это голимое, подлое, хитрожопое, скользкое, бздливое, геморроидальное, вкорень охеревшее говно!

– Эмоционально! – отмечает сказанное Извилина. – Но можно было бы уложить и в одно словцо.

– Какое? – Лешка не избегает черпнуть новейших определений существа предмета.

– Либералист!

– Фи! Не за столом!

– В вукоебину их всех! – адресует по-сербски Казак. – Там и порешить!

...Не проси у серба ни спичек, ни курицы – это слова матерные. Сербы знатные матерщинники. Трудно средь врагов без мата. "Не глуми ты мне голову!" – говорит серб, и не один русский, а может даже и не одна тысяча мужиков в пределах все еще необъятной России в тот самый миг, словно эхо, отвечает на всякую хрень этими же самыми словами.

– Сволочь этакая, не глумите голову!

"Глумиц" – актер по-сербски. "Глумиться" – играть. То есть лгать, зная, что лжешь. Нет больших лжецов, чем актеры. И суть всей политики – актерское лицедейство. Не под всяким куполом храм божий. Церковь (когда еще отвечала задачам воспитания человеческих стад) не приравняла политиков к актерам запретом хоронить их в пределах кладбищ (понеже ни те, ни другие душ собственных не имеют, а берут в займы на время лицедейства) по причине, что сама являлась политическим инструментом. Отличалась тем еще лицедейством и вольно ей было глумиться во власти и со всякой властью, кроме советской.

Комиссары сменили протоиреев, политработники – попов. 1937 год и над ними поглумился славно, словно все причины в одну горсть собрал, сжал – растеклись красненьким промеж пальцев. Но светлому будущему на небесах уже противопоставлялось светлое будущее на земле.

Прошло время – новый переворот, и будущее враз подменили псевдожизнью, теле-кино-грезами. Комиссаров и политработников сменили комментаторы, "публичные историки", ведущие игрищ, теледебатов и множества передач одной переходящей сути: "Признайся в извращении, дабы найти сторонников!"

Под каждой крышей свои мыши. Замполит не может остановиться.

– Нет ничего смертоностнее телевидения, но за ним – этим инструментом – стоят люди... Ну, ладно, – поправляет Леха сам себя, – Не люди. Нелюди! – повторяет он, с кровожадностью пробуя словцо на вкус. – За каждой мерзостью, даже на вид случайной, стоит душевный симпатичный глянцевый уродец – идеолог, который должен за это нести ответ перед поколениями, за то поколение, которое сейчас только формируются...

Можно ли воздержаться от суждений о дурном, называя дурное дурным? Но во все времена к этому требуется смелость. Это ломает карьеры... Уже обросли цепями, называли их «собственностью», горделиво носили и хвалились друг перед другом – чьи тяжелее.

Но все что ты есть – это история твоей судьбы.

Судьбу дубинами не отгонишь. Да и не на судьбу надо бросаться, не ее склонять, равнять с прочим, да причесывать, как принято представившемуся расчесывать волосы и прошлую жизнь, а характер, который куется поступками. Выковать можно с самого малого удара молотком, удара по характеру, по собственной трусости. Скажи дерьму, что оно дерьмо – считай ударил. Брызг от дерьма не бойся. К характеру, который выковывается, они не пристанут. Не плавай впредь средь дерьма, не води хороводы со сволочью. Поддержи того, в ком видишь зачатки характера...

Человек! Ты гол! Все, что ты есть – это история твоей судьбы, остальное мусор, которым ты пытаешься заслониться, прикрыть наготу. Лишь душа, да дела одевают тебя в одежды, которым не сотлеть – лишь они уйдут с тобой.

В пустое эти речи... Давно пусто там, где должно быть наполнено.

После большого отступления, каждый клочок земли и веры, что отвоевываешь, дается тяжело. Могли ли когда-нибудь подумать, что сохраняя верность Присяге – клятве, которую давали миллионы – сути и букве ее, всего каких-то пара десятков лет, и можно оказаться одними из немногих, едва ли не единственными ее держателями, не по причине гибели всех остальных?..

Где зудит, там и чешут. Лехе покоя тема не дает, потому песочит ее на все лады, словно надеялся с нее убудет, сточится сама собой, раствориться. А ее все прибывает и прибывает, и вот словно зудит уже все тело. Пошла чесотка – не остановишь, тут одно лекарство фатальное. Либо себе, либо «тем», но, отнюдь – увы! – не самой теме.

Телевидение каждые несколько месяцев, то и недель, вбрасывало новую "историко-аналитическую", где всплывал очередной проеденный молью мозгами декломатор с надсаженным педерастическим голосом, что заставлял брезгливо морщиться, от нарочитого ли недовыговаривания русской буквы "р" – желания указать на принадлежность к клану новых неприкасаемых, намекая о связи уже двойной – по факту сомнительной крови и "гуманитарной ориентации", упрямо не замечая иного, выступающей из всех щелей проституции – манерности разговора, бегающих ни за что не цепляющихся глаз, интонаций и даже классического фона – стеллажей вряд ли прочитанных книг.

"Бедному Иванушке всегда в жопе камушки!" Так говаривала баба Лена, видя того полумужчину, у которого руки не к тому месту пришиты, душа к делу не легла, под неумение и нежелание сто отговорок чередой, одна другой "логичнее". Что – "то" и что – "это", но самая точная – что зря родился.

Извилина помнит как сам не на чуточку ошалел, смотрел тупо в экран и машинально щупал, где кобура должна бы быть, когда некий словоблуд со сложной фамилией Иванов-Катанский, обставившись талмудами (должно быть, хотел внушить образ этакого мыслителя, но мешала застылая липковатость глаз, характерная для всяких лгунов, которые стремятся в этом деле стать профессионалами, но недотягивают), с экрана телевизора говорил о бездоказательности такого события, как "Ледовое побоище", по причине отсутствия тому материальных подтверждений... А по сему, фигура Александра Невского не может считаться героической, и отношение к ней должно быть пересмотрено.

Это какие, спрашивается, следы должны найтись на льду спустя едва ли не 800 лет? Еще и не зная точного места... Да, впрочем, и зная! Где и что искать в иле, что нарос за восемь столетий на десятки метров? Предполагая, к тому же, что окрестные жители еще 800 лет тому подсуетились – меч, панцырь, кольчужка, да вообще железо стоили по тем временам недешево, и все заезжее дерьмо давным-давно перековано в русские гвозди. "Гвоздить врага" – частью оттуда, с тех времен. Такова традиция!

"Невская битва" (где Александру Ярославовичу, ведущему в бой полки, было 15 лет), "Ледовое Побоище", "Поле Куликово" – уже сами названия, смысл с ними связанный – русские памятники.

Памятники – от слова "память", они являются опорными столбами для каждого народа, отметками в его истории. Покушение на памятники, оскорбление памяти, веры, может быть приравнено к началу военных действий против народа или страны.

– "Немцы же и чудь пробишася свиньею сквозе полкы... И бысть ту сеча зла и велика немцем и чюди, и бе труск от копии ломлениа, и звук от мечнаго сечениа, якоже озеру померзшу двигнутись, и не бевидети леду, покры бо ся кровию..." – сковырнул свою память Сергей-Извилина о событиях 5 апреля 1242 года, словно рану, до сей поры свежую.

– Серега, тут я почти все понял, кроме этого – что за чудики были с немцами? – спрашивает "Третий" – Миша, по прозвищу Беспредел.

– Чюди? Чудь! Прибалты. В основном – эстонцы... Еще шведы, финны...

– Опять Европа? И опять прибалты с ними? Что же им все неймется-то?

– Эти на подхвате, вот и нахватались – на сотни лет их выучили.

– Мало! – заявляет "Второй" – Сашка-Снайпер.

– Чем славна та битва? – спрашивает Седой, и по голосу, да и глазам видно – один из множества его вопросов "на засыпку".

Все разом поднимают руки и скребут затылки, "круглят" глаза – зрелище для стороннего глаза комичное, словно нерадивые ученики собрались, меж тем, давая Седому, как тому хотелось, высказаться самому.

Седой смеется мелко, едва слышно – "пшеном", командует:

– Вольно, придурки!

– Не томи, Седой! – торопит Казак, словно (кто бы его не знал) решает подольстился к хозяину бани. – Выдавай свою версию.

– Схожее тем, что и сегодня на каждом штатовском спецназсцике амуниции на миллион, как на тех самых "рыцарях". Явились к нам, понимаете, упакованные. Хрена лысого тем это помогло, доспехи эти, стальные-зеркальные-"непробиваемые". И сегодня не поможет. Казак, вот ты кевлар ножом тыркал – как он тебе?

– Можно сказать, без напряга – под хороший нож режется как миленький. Только зачем в "жилетку", зачем в сам "доспех"? Можно и в стыках щелочку найти...

– Всему ищи противное по средствам и воюй на выгодной тебе дистанции, – формулирует Седой древнее правило здешних мест. – Чем еще отметилось то событие? Слаженными действиями армейского спецназа! Не все там мечами махали в строю, а были средь них воины, которые имели специальные крючья – стаскивали рыцарей с коней; да воины с ножами "засапожными" – эти, "под шумок", выводили из строя лошадей, после чего и сами рыцари становились их легкой добычей. Не славы воинской искали, но дела.

Седой любит простое и наивное, по собственному опыту зная, что работает лучше всего.

Человеку, вооруженному шпажной спицей, едва ли стоит спорить с человеком вооруженным навозными вилами. Французские фехтовальщики выигрывали у русских дворян, когда вынуждали сражаться по собственным правилам, но проигрывали русским крестьянам, более здоровым на голову, искренне непонимающим, почему они должны глупить?

По правилам? Каким таким правилам? Чьим? Цивилизованным? Кто сказал, что это у вас цивилизация? Да тут и по любому. Здесь РОССИЯ! И там она, на каждом пятачке этой круглой земли, где стоит русский человек, а значит, и русский характер.

Миру вечно навязывают правила: последними – правила США, но крестьяне, "крестьяне на голову", есть в каждой стране. Отсюда недоумение, и неполная победа партии "французов".

– Чего искали? – удивляется "Третий".

– Чего искали – того нашли! Креста! Креста березового! Крестоносцы, мать их ети! – ругается Леха, имея ввиду прошлых, но и сегодняшних, потому Седой, к матерной речи чувствительный, обходится без замечаний, хотя мог бы – водилось за ним такое – отвесить подзатыльника мужику, не глядя в каком он возрасте: для него все присутствующие, пусть с сединой, пусть с ранами, оставались тем же "пацаньем", которое когда-то обкручивал во Вьетнаме.

– Это в "святую землю" они ходили грабить и убивать, называя это "крестовыми походами". А ходить к нам – грабить и убивать – тогда и теперь называлось: "Дранг нах Остен". Передовой отряд уже здесь – ты телевизор включи! Или тот же интернет, где интернационалисты с национал-онанистами водами исходят – мутят, не хлебни! Козленочком станешь! Извилина! Скажись по этому поводу! Ну, не уроды ли?

– Эту формулу ты и сам способен вывести, – хмыкает Извилина.

Лешка-Замполит тут же выводит, как он умеет, затейливо, но доходчиво.

– Всякая виртуальная сволочь пользующаяся тем, что можно словоблудить без ответственности за собственные слова, мне попросту – "по барабану". Другое дело – словоблуды идейные, если я вижу, что это враг – на службе ли, по собственному почину, иное... а тут, пожалуй, без разницы, если он последовательно пытается уничтожить будущность моих детей и внуков, то здесь, при случае, не откажу себе в любезности личного контакта, и отнесусь соответственно нанесенному мне и стране урону, со всем вытекающим... понятно из кого! Это диктует опыт и убеждения!

– Что диктует? – недопонимает "Третий".

– Маньячество мое! Порезать на куски, и каждый кусок изнасиловать!

И Замполит опять толчет старое, много раз перемолотое. О том, что надо начинать с телевидения – с проштатовского этого обкома, с тех, кто кодирует, с засланцев, с гадов, с проводников идеологии – "жри да сри". Разом начинать зачистку с самого низового уровня и разом с самого верхнего, чтобы сойтись к середке, где, в общем-то, и скопилась основная шваль. И, чтобы не путаться, списки составлять не на тех, кого зачистить, а вовсе наоборот – тех кого сохранить, тех кто в этих поганых условиях человеком пытался остаться... Спохватывался и говорил, что евреев надо делить на жидов и евреев – это разные нации, и что русских пора делить на жидов и русских, и это тоже разные нации, – тут он начинал путаться, поскольку не знал как поделить весь мир...

– Собрать бы, как в том Египте, да и отправить... не скажу куда! Только уже с учетом прошлых исторических ошибок – без всяких откупных, да суточных выданных на сорок или сколько-то там лет. Вот порог, вот семь дорог, чтоб по каждой вело и корчило! Никаких командировочных!

– Вот тебе кукиш, чего хочешь, того и купишь?..

– Именно так!

– Во разошелся! Прямо как... замполит!

– Спасибо на добром слове!

– Это мы не подумавши!

– Как вьетнамские товарищи говаривали? Имя дается к лицу, прозвище – к сути...

– Или к масти! Седой, ты старше всех, скажи слово – чтобы в масть, да к сути.

Седому слово не словцо.

– Подумай. Обдумай. Задумай. А промолвить... Надо ли, стоит ли, к месту ли, к времени?.. Вот и...

– По горшку бы крышечку!

–

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

"Суд Барнаула (Алтайский край) признал экстремистским стихотворение барда Александра Харчикова «Готовьте списки!», удовлетворив направленное в порядке статьи 13 закона «О противодействии экстремистской деятельности» заявление прокурора Барнаула. Было установлено, что в тексте стихотворения имеются признаки возбуждения социальной вражды, а также пропаганды исключительности одной партии, ее членов и разделяющих ее взгляды по отношению ко всем прочим, кто подобных взглядов не разделяет.

Эксперты сочли, что неоднократно повторяющийся в стихотворении рефрен "Готовьте списки, готовьте списки!" создает определенный эмоциональный настрой, который призван поколебать общественные настроения. Кроме того, в тексте упоминаются фамилии конкретных лиц, в частности, Романа Абрамовича, Егора Гайдара, Анатолия Чубайса, а также звучит призыв к включению их в "списки" с акцентом на разжигание ненависти или вражды в отношении них. В заключительной части стихотворения в открытой форме звучит призыв: "Не уставайте с врагами драться – в расход предателей!".

Рассматриваемый материал влечет за собой возбуждение социальной, национальной розни и являются способом, побуждающим к совершению экстремистских деяний, содержат призывы к совершению преступлений по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной ненависти или вражды..."

Приложение:

"Народ советский, сыны-славяне!

Пусть до Победы пути неблизки,

Уже сегодня на вражью стаю