Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

Соавторы: Иван Зорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 52 страниц)

   Поскольку армия, согласно древним традициям, осуществляла самообслуживание внутри себя без допуска к этому гражданских лиц и гражданских норм, то обслуживание это пугало и шокировало едва не всякого городское дитя не в меньшей степени, чем шокировала бы война. Пищу готовили такие же как они, теперь уже солдаты, с тем присущим, въевшимся в среду максимализмом – "сойдет и так", который "сходил", но вводил в расстройство. Опасались только питающихся здесь офицеров, да своих же разведчиков, для которых порой (от греха, да в особо злостные дни) готовили отдельно. Разведка не рассиживалась, влетала, не деля себя на старослужащих, садились разом, где придется, ложки брали какая достанется, не хороводились, глотали молча и сосредоточенно, так же разом вставали. И исчезали. Иногда и вовсе не являлись, только предстанет отряженный боец, посмотрит скептически – затребует хлебушек и куски сливочного масла, которого положена двойная норма. Это значит, что не успели с каким-то делом. Тогда кому-то везет. Но разведку – предмет зависти и вздохов о настоящей неподдельной службе, не каждый месяц и увидишь. Летом точно. Но городскому и лето не лето – одеяло тонкое, шинель поверх не положена до осени – это только когда пар изо рта. И хрен в корень – какие бабы?! Печенья бы...

   Мишу определили в роту связи. Рации еще были такими, что бойцов к ним подбирали по росту и выносливости. Шутя, несмотря на изрядный рост и вес, лепил на перекладине подъем переворотом, всякий раз самым нахальным образом делая сверх зачетных норм впятеро, заставляя проверяющих скучать и поглядывать на часы. Мог бы и больше, но это чересчур – это нескромно. Когда заканчивал "обязательные", имел привычку подтягиваться отдельно с левой и правой рукой.

   Прилично стрелял, отлично бегал. Два последних – основное для всякой пехоты, будь она хоть трижды "небесная". На выброске с АН-12, а позже из ИЛ-76 – огромной летающей реактивной корове – дабы не топтать чужие купола, всегда выставлялся первым. Выбрасывали тесно. В два потока – это обычные тренировочные. Три – для учений: два борта – "двери" и дополнительный в "рамку" – хвост. Четыре потока редко – только для "боевых" и приближенных. Но и в три тесно. Случается, топчут купол, сбегают по нему, выслушивая матюги. А у той же "дикой" невезучей пятой роты, случился один "холодный".

   Каждое нераскрытие основного купола – ЧП, но за это, всякому солдатику, приземлившемуся на запаске, дают десятидневный отпуск до "родной хаты" – подправить нервишки. Всякому, но не всем. Собирается комиссия, дабы выяснить причины. Не сфокусничал ли?

   Фокус в том, что основной купол, хочешь ты этого или не хочешь, дергаешь ли ту рукоять во всю ладонь, называемую "кольцо" или нет, а все равно раскроется. Пусть приложило тебя головой о борт, да пусть и полностью голову оторвало, но есть такой нехитрый прибор, отсчитает положенный пять секунд – "щелк"! Потому, находятся такие, что колдуют с парашютной шпилькой – предметом раздражения многих новобранцев. Десять дней дома хороший стимул, чтобы рискнуть – обмануть систему. Парашютную систему разумеется...

   Миша этой дурью не занимался – в армии ему нравилось. Обратил на себя внимание на очередных зачетах.

   Полковая разведка, а из полковой в дивизионную, но и там не задержался – ходили слухи, что есть еще "разведка армии", а в ней особые группы. Так или не так, но сверхсрочная, а тут подоспело время "дурных ракет", что взламывали нашу оборону, чье подлетное время до стратегических объектов Прибалтики и Белоруссии составляло от семи-восьми минут, и не найти было никакого технологического противодействия, кроме традиционно-русского – человеческого.

   Группы, людей которых за глаза считали смертниками – группами "на один раз", на одно использование, но готовили, словно "генералов диверсий", ничего не жалели – щедро наделяли звездочками на погоны.

   К тридцати Миша, уже капитан без всякого военного образования, кроме практического, походил на тех, кто в войну вырастал до этих погон своей кровью. Иное случается раздают и заочно...

   Дома не часто бывал, но часто вспоминал. Вот еще и Дарья...

   Как-то разоткровенничался перед Сергеем. Рассказал все, и про генерала тоже.

   – Дарья же конечно тоже в Армии? – утвердительно спросил Сергей-Извилина.

   Миша кивнул и удивился.

   – И большинство "восьмиборцев"? Из тех, с которыми начинал?

   – Да, а что?

   – Ничего. Проверил кое-какие предположения...

   Что тут проверять? Государство здоровое защитников готовит на основах здоровья. Случается и выращивает в местах более тому подходящих. Больное, каким бы здоровым оно не казалось, – покупает себе защиту, этим спокойствие, и ничто более его не интересует. Но некоторые защитники его, как бы не обзывались – а хоть бы в шаманы Вуду! – приходили к выводу, что членов общества особо редких, но важных профессий следует именно выращивать, как рассаду, рассаживая ее потом по особым грядкам...

   Поколение, рожденное после войны, чьи отцы и матери в свое собственное детство недоедали, а их родные ходили мишенями, в годы 60-е на учебных атаках падало, жадно хватая воздух. Случались и смерти. Лопались сердечки... Тут побегай! После того, как выяснилось, что едва ли не треть призывников при выполнении боевой задачи выбывает по причине, что не справляется с физическими нагрузками, было бы скорее странным, что усилиями откуда-то взявшихся чудаков "с интересным прошлым", не возникали бы подобные группы – как "Русское восьмиборье" или секция "Каскадер" при детском доме, в котором воспитывался Сергей-Извилина, и десятки, если не сотни других в разных уголках страны....

   "Любую операцию можно превратить в операцию прикрытия... прикрытия. И такое до бесконечности, – устало думает Извилина, и словно навешивает строку "от Михея": – "В глаза немного песку надобно..."

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   Статья 278. Насильственный захват власти или насильственное удержание власти

   Действия, направленные на насильственный захват власти или насильственное удержание власти в нарушение Конституции Российской Федерации, а равно направленные на насильственное изменение конституционного строя Российской Федерации, – наказываются лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет.

   Статья 279. Вооруженный мятеж

   Организация вооруженного мятежа либо активное участие в нем в целях свержения или насильственного изменения конституционного строя Российской Федерации либо нарушения территориальной целостности Российской Федерации – наказываются лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет.

   Статья 280. Публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации

   1. Публичные призывы к насильственному захвату власти, насильственному удержанию власти или насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации – наказываются штрафом в размере от пятисот до семисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от пяти до семи месяцев, либо арестом на срок от четырех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет.

   2. Те же деяния, совершенные с использованием средств массовой информации, – наказываются лишением свободы на срок от трех до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет.

   /введено в действие с 14 июля 1999 года Федеральным законом от 9 июля 1999 года N 156-ФЗ/

   (конец вводных)

   –

   «ГОСТИ» – центр: Третий и Второй

   От истинно русского, почти сегодняшнего, сложившегося средь времен Три-Шестьдесят-Две соображания, до Святой Троицы и в самую глубь веков богатырства – посиделок у распутного камня, – в чем гостю воля, в том ему и почет. Хозяин себя неволит ни в чем гостю не отказывая. Иные осетины, случалось, дом свой закладывали, лишь бы гостю угодить. В России до такого не дошло – не горный чистый пьянящий воздух, от неба далеко, к земле близко, но кое-где гостей принимать умеют по-прежнему, искренне им радуясь.

   – Здравствуй, Денгиз! Саллям молейкум!

   – Алейкум а салям! Здравствуй, Сергей!

   Обнимаются по-восточному.

   – Аллах акхбар! – говорит Извилина.

   – Воистину акхбар! – не перечит Денгиз. – Что с ногой?

   – Ерунда – подвернул маленько. А ты, вижу, с сыном? Хорошая опора для ног к старости растет! Батыр! Как зовут?

   – Руслан. Это младший – еще не батыр, но будет.

   – Удачно приехали – шашлык будем кушать.

   – Голову оставили? – смеется Денгиз. – Помню как один раз...

   – И не говори, – улыбается Извилина. – Две будем кушать! Что нам с одного барана.

   – Все здесь?

   – Все, – отвечает Извилина, тут же, понимая сомнения, предлагает: – Позвони своим – пусть подъезжают – стол большой.

   Знает, что Денгиз обязательно оставил кого-то "прикрывать", а теперь, рассчитывая на обещанный разговор с "глазу на глаз", изумляется многолюдству, а еще тому, что его так принимают – не прячась ни от кого.

   – Разговоры будут.

   – Разговорам самое время!

   Подходит раздетый по пояс Миша-Беспредел – мокрый, так и не вытерся, здоровается, улыбаясь своей широкой улыбкой.

   Руслан что-то говорит, глядя на него с изумлением.

   – Следующий раз говори по-русски, – делает замечание Денгиз и объясняет Извилине: – Извини, плохо по-русски говорит, никак не выучится. Сейчас сказал, что хорошо бы ему с дядей Али на кушаках побороться. Дядя Али давно себе достойных соперников найти не может.

   – Дядю взяли?

   – Дядю не взяли.

   – Значит, в следующий раз.

   – Я, думаю, хорошо, что не взяли, – говорит Денгиз, глядя, как Миша берет луковицы и разминает их в мелкое крошево над ведром.

   Лешка-Замполит подбегает, на ходу торопливо здоровается, встает рядом и принимается присаливать, чтобы потом все это перемешать с нарезанным мясом – из расчета ведро лука на ведро мяса...

   – Время есть. Хотите отдохнуть с дороги?

   – Сын видел умелых людей, но недостаточно. Я обещал показать. Дашь урок?

   – Что умеешь делать? – спрашивает Извилина Руслана.

   – Я нож хорошо бросаю. В персик попаду!

   – Хорошо. Брось в него – посмотрим.

   Показывает на Молчуна.

   – Стань так, чтобы ему было удобно.

   Молчун отходит к хлеву, проходя у стола, подхватывает две ложки, прячет в ладонях.

   – Только одно, если ты мужчина, бросай так, будто хочешь убить! – жестко говорит Извилина.

   Руслан растерянно смотрит на отца. Тот кивает.

   Извилина оценивает, что Руслан хоть и бросает нож сильно и резко, но не так, чтобы действительно убить – метит в плечо.

   Молчун подставляет ладони, словно делает хлопок перед собой. Слышно, как лязгнуло – это доскользнуло лезвие в щель между ложек и стукнула рукоять.

   Извилина этот фокус уже видел – раньше тоже проделывалось такое. Показуха! Не для дела, а для гостей и начальства – чтобы прониклись. Молчун мог и голыми руками, но тогда случалось резать ладони. А к чему это при гостях?

   Тут же, не разжимая рук, Федя-Молчун отбрасывает нож в Руслана, но видно, что не попадет, и нож летит вяло. Руслан решает остаться на месте, "держать лицо", не шелохнуться и глазом не моргнуть. Только как оказывается, что нож теперь давит рукоятью в бок? Почему он в руках того чернявого, мало похожего на русского?

   – Хороший нож! – хвалит Казак. – Теперь – мой и в тебе. Почему?

   – Вот он, – Извилина показывает на Молчуна, – нож бросать не умеет, он их ловит. И каждая его рука – сама по себе нож. Персики любишь? – интересуется серьезно и, не дожидаясь ответа, указывает на Казака. – Он ножом больше убил, чем ты персиков съел и тоже никогда не бросал. Почему? – спрашивает у Казака.

   – Боюсь! – честно отвечает Казак. – Боюсь без ножа остаться. Как он сейчас.

   – Оставь нож себе! – говорит Руслан – Он стоит урока.

   – Спасибо! – искренне благодарит Казак. – Очень хороший нож.

   – Все играетесь?

   Денгиз изумленно замирает, потом поворачивается на голос.

   – Говорили, ты умер... Давно говорили. Здравствуй, Учитель!

   – Выучил вас на свою голову, – ворчит Седой, – Георгий где? Денгиз, у тебя? В залоге?

   Вгоняет в смущение.

   – Верни! Я слово даю – худого здесь для вас не произойдет. Пусть стол полный будет!.. Михаил, брось лук жевать – иди, смени Сашку... Казак! Опять нож выпросил? Не стыдно?

   – Подарили! – смущенно бормочет Казак.

   – Как же!

   – Руслан, подожди! – зовет Казак. – Дам-ка я тебе нож с репутацией... Отдарок.

   Словно фокусник вытягивает откуда-то из-за спины, крутанув в руках, протягивает рукоятью.

   – Этим ваш мусульманин – да примет его Аллах в свои кущи – убил своего американского инструктора...

   История давняя и не совсем такая, как рассказывает ее Казак, можно иначе и даже кое-что добавить, но не поправляют. Рассказ на пользу. Нож хороший – дорогой нож – его подкрепляет, чего еще желать?.. Американец на тот момент окончательно потерял голову, упал на колени, вымаливая жизнь, которую никто не собирался у него отнимать (слишком ценное приобретение – взятый с бою американский инструктор), обещал какие-то баснословные деньги... От всего этого, но больше того, как низко может пасть человек, чуточку подрастерялись. И тот мусульманин, что был при нем переводчиком, сидел мышкой, вогнал в него нож – действительно ли, искренне возмущенный, повинуясь какому-то импульсу, или имел такой приказ – не отдавать американца живым? Ответить на этот вопрос не смог, поскольку сам пережил его не больше чем на мгновение. У всех нервы... Миша, мысленно провинтивший себе дыру под орденок, жахнул его кулаком, да так неудачно, что...

   – Я нечаянно! – сказал Миша смущенно.

   Ну, полный беспредел!..

   Уважая чужую веру, спиртное не выставляется, да и из съестного ничего такого, что бы могло оскорбить гостей – убрано, спрятано подальше... и позже дает повод кому-то удивиться:

   – Смотри-ка, и без водки с салом можно душевно посидеть...

   Заметить:

   – Восток – дело тонкое...

   В ответ пробурчать:

   – Где тонко – там и рвется!

   Сострить:

   – Что душе ближе? Саке, гейши, харакири? Или – водка, бляди, поножовщина?

   Согласиться:

   – А что? Давайте как-нибудь устроим себе японский день. Слышь, Замполит? Командир – японский городовой, а... Седой – ты будешь наша япона мать! И, кстати, из чего там саке гонится?

   – Четыре пьяных са-а-амур-рая! – тянет Петька-Казак, и как не уговаривают, допевает-таки со словами от собственного сочинения на мотив – "зачем ты в наш колхоз приехал" – про то, как один самурай от расстройства чувств решил сделать себе харакири, трое взялись ему помогать, а утром он проснулся и удивлялся почему они зарезанные...

   – Промашка вышла! – поясняет Казак.

   Петьке заказали пиццу, но утру из всего он сварганил окрошку на родниковой воде, которую охарактеризовал, словно бывалый итальянец: – "охриненно охренисимо!"

   – Ну-ка, дыхни! – велит Седой.

   – Что ты, Седой, – обижаешь! – говорит Казак и послушно выдыхает на всю комнату.

   Криминала не вынюхивают, но Миша спрашивает:

   – Когда обедать будем?

   – Это после двух баранов? – удивляется Сашка.

   – Я не один ел! – напоминает Михаил.

   – И что с ним делать?! – восклицает Сашка.

   – Что? – спрашивает Миша. – Интересно...

   – Сказать? – взвивается Сашка.

   – Риторический вопрос-восклицание в ответе не нуждается, – остуживает Сергей-Извилина. – Тем более на эмоциональном уровне.

   – Для Миши переведи!

   – С ним все ясно, – отмахивается Седой, – а вот ты, Казак, с чего хмельной?

   – С мыслей! – честно говорит Петька-Казак.. – Жизнь налаживается – тряхнем Европу, вставим ей по самые помидоры!

   –

   ВВОДНЫЕ:

   «Отшельник» – «Альме»

   Донесение:

   "...одновременно осуществлена встреча с бывшим полевым командиром Денгизского района, который, предположительно в конце 90-х, пошел на сотрудничество с властью. В чем суть предложений, принял ли он их, выяснить не удалось. Исхожу из предположения, что в предстоящих "играх" он и его люди каким-либо образом будут задействованы. В дополнение к отправленному ранее, могу сообщить, что на территории Прибалтики в ближайшее время будет осуществлена операция прикрытия..."

   (конец вводных)

   –

   Общий стол у иных народов – это полное доверие.

   – Кто учил тебя готовить харчо, Денгиз?

   – Мама.

   – Если я когда-нибудь продам Родину за тарелку супа, это будет харчо! – разглагольствует Петька-Казак. – Но это будет не какое-то дешевое харчо дорогого ресторана! Чтобы купить душу моего желудка, врагу придется украсть твою маму и заставить трудиться на себя.

   – Маму не трогай! – предупреждает Денгиз...

   Хазария преданность покупала, Россия ею одаривала. Это было большим чем религия.

   Ницше как-то назвал религию – гигиеной души. Правда, это касалось буддизма или синтоисткой веры, которым сложно называться Великими Религиями (по крайней мере, с точки зрения европейцев), поскольку они так и не покинули мест своего зарождения, не бросились завоевывать новые плацдармы, а тихо, вроде приливов и отливов, разливались и втягивались обратно, оставляя небольшие лужицы. Христианство и Мусульманство распространялись же вроде пожара, пожирая, как топливо, достаточно терпимые языческие, двигались все дальше и дальше, пока не схлестнулись. Причем, мусульманский пожар, зародившийся позже и в местах, которые до времени не вызывали пристального внимания христиан, занятых поисками собственных "врагов веры", больше соответствовал духу и стремлениям людей, которые позже стали его основой.

   Если синтоисткую и буддийские религии можно сравнить с черепахой, христианскую с коровой, то мусульманскую с играющим гепардом. В какую сторону совершит следующий скачок неизвестно и ему самому. Во времена современные, христианская "корова" перестала быть бодливой и едва давала молока, но для гепарда она великовата. Черепаха – вне схватки, надеется пережить всех. Но есть еще одна религия – религия "скорпиона", что все время собственного существования умудряется жалит саму себя. Древняя, чуждая всем остальным, да и принадлежащая лишь тому роду людей, которые к роду людей себя не причисляют... подобно скорпиону жалит и саму себя, может десятки лет казаться мертвой и оживать в благоприятных для себя условиях, захватывая в собственное "охотничье пространство" государства, а то и цивилизации. Каждый раз, до следующего...

   – Под одним Богом ходим, хотя не в одного веруем, – говорит Денгиз Сергею.

   – Мой бог – воля, но сейчас я неволен в своих поступках, поскольку их диктуют мои Честь и Долг, – отвечает Извилина.

   – Честь и Долг хорошие стремена для Воли, – соглашается Денгиз.

   В ответ Извилина декламирует: "Когда умрем, то все до одного познаем, что мы не знаем ничего..." сперва на арабском, потом на русском.

   – Это – "там", а на земле две веры рядом не уживутся. Все равно, что два меча в одни ножны совать, – говорит Денгиз.

   – Зачем совать мечи в ножны? Это время не скорое.

   – Но можно ли держать два меча в одной руке?

   – И это зачем? Если есть левая и правая? Денгиз, мы когда-то с тобой хлеб преломили, было такое? Я тебе наш дом показал, сам знаешь по какой причине.

   – Не знаю, друг, не знаю...

   – Малые ветры, собравшись воедино, образуют тайфун, – говорит Извилина.

   – А не собравшись, если только свое дуют по миру – что несут они?

   – Предупреждение.

   – Узловато сказал! – одобряет Денгиз. – Люблю тебя слушать! А теперь слово правды хочу услышать. Как так получается? "Русские своих не бросают"? Одного не бросят, а полмиллиона запросто.

   – Это не русские.

   – Правда, – соглашается Денгиз. – Не русские, но русских! – жестко говорит он. – И русские проглотили. Вы! Пусть мы, когда говорим "русские", или "шурави", иногда и не про вас думаем, а о тех, кто над вами, тех, что насквозь ваше тело прошил во все стороны, но до них нам не добраться, да и смысла нет – на что нам вас освобождать, если вы сами освободиться не желаете? "Не тужи о том, чему пособить нельзя", – добавляет он, показывая хорошее знание русского фольклора. – Ваш Квачков хреновый стратег и неудачливый тактик. В ваших условиях начинать надо было с министра культуры!

   – Именно по этой причине у нас никто не верит, что именно он, – говорит Извилина и впервые задумывается – а верит ли он сам? Что это? Акт отчаяния? Все, наблюдающие за Россией со стороны (кто с сожалением, а кто и со злорадством) гораздо лучше видят происходящее – оно для них очевидно. Десять лет непрерывных требований к русской нации покаяться, усиленно насаждаемых средствами массовой информации – словно разом спустили свору собак. Каяться в убийстве царской семьи, каяться в расстрелах периода гражданской, голодомора Поволжья и Украины, лагерях системы ГУЛАГ, заградительных отрядах Отечественной войны... Каяться, каяться, каяться... И, что особо цинично, под требования исходившие от прямых потомков действительно виновных, в своей циничной подлости нашедших "новую-старую" стезю существования. Подобно тому, как всякие Розенберги, Мехлисы, расписывающиеся под призывами газеты "Правда", в 1942 году, вдруг, в одночасье превратились в Орловых и Соколовых, так и во времена новейшие возникли новые псевдонимы от флоры и фауны: Березовские, Дубовские, Гусинские...

   – Под больную душу, если рвет на части, и самого Аллаха проклянешь!

   Денгизу не нравится, что и как сейчас сказал Сергей, хотя сказал правду. Такое может случиться у слабых людей. Несчастья душу закаляют. И опять подумал – так ли? Должно быть, так. Сколько несчастий на долю русских выпало за какую-то последнюю сотню лет, как не пытались изменить породу, то в ту, то в другую сторону, словно не зная – что самим нужно? – рабы или герои? Как не убивали средь них лучших, явно и тайно, все равно находятся такие, для которых Россия – личное дело, дело Чести. Денгиз давно надеется, что Извилина придет к истинному Богу. Разве он не прочел Коран, а некоторые моменты не цитировал по памяти – дело для шурави удивительное. Самому отъявленному мерзкому преступнику вдвое сокращают его срок, если он выучивает Коран наизусть, а то и отпускают, не требуя понимания от прочитанного... Извилина же Коран понимает, и когда-то удивил, даже весьма озадачил .... который прошел обучение в Медине.

   Извилина в бога верит, только никак не может выбрать – в какого именно. Чтобы понять Христа, следует отделить его от христианства... Чтобы...

   "К богу ты придешь, – думает Денгиз. – У Бога для тебя тысяча и одна дверь. Закроется тысяча, откроется одна..."

   – Змея, которая меня не жалит, пусть хоть тысячу лет живет! – говорит Денгиз.

   – Всякая змея движется по запаху своего яда. Сколько времени пройдет, прежде чем она заползет в твой дом? Она уже в нем. Телевизор в доме есть? Значит, яд в доме, в твоих детях. Теперь жди змею.

   – Правдивость – чаша весов дружбы, – говорит Денгиз. – Должно быть я слишком налег – переполнил твою. Ты отлил мне. Горек вкус такого вина.

   Некоторое время молчат. В молчании тоже много слов.

   – Почему не спрашиваешь – зачем сына так назвал? – восклицает вдруг Денгиз, и сам же весело отвечает, коверкая слова: – Мои ругались – почему не совсем русский имя назвал – русский тебе жизнь спас, по обычаю должен следующего сына так назвать. Мои сказали, что не боятся, хотя, чтобы сказать – русский друг имеешь, сегодня надо смелость иметь. Я сказал – слишком много у вас святых, которых Сергей называют. Ты – не святой. Пришел бы в ислам, мог бы стать святым. Подумай!

   – Думаю, – честно говорит Извилина, – каждый день и ночь думаю.

   – Это – хорошо, – выдыхает Денгиз. – Я тогда сказал: если мне каждого, кто жизнь спасал, русским именем называть, то где столько сыновей взять? И куда наши имена тогда денутся, вы ведь своих сыновей нашими именами не зовете, хоть сто раз вас спасай. Ай-ех! – воскликнул горестно – Да вы сейчас и вовсе сыновей не делаете! Руслан – лучше имя, чем Сергей. "Рус" – это рус, это понятно, а "лан" – это хоть на каком-нибудь горном наречии будет – быстрый и ловкий как лань. Хорошо я придумал?

   – Хорошо ты придумал, Денгиз! Уважаю!

   Сергей смотрит на Денгиза... В ночь, когда случилось на "Юго-Западной", Сергею, хотя и был за тысячи километров и ничего о том не знал, приснился сон про заложников. Был в том сне Денгиз и он, Сергей, и как-то так было, что они не знали друг друга...

   СОН СЕРГЕЯ

   "... и спросил он:

   – Почему я должен вести тебя к командиру?

   – Потому, что у меня есть Честь.

   – С чего ты взял, что ты обладатель Чести, а не презреннейший из стада шурави, которое должно умереть?

   – Да, я – русский... более русский, чем это дозволено нынешними временами, раз моим богом является Честь.

   – Ты можешь это доказать?

   – Да... Ведь я сам могу выбрать, когда мне умереть, – сказал мужчина и показал кольцо от гранаты.

   – Скажи своему командиру, что я хочу говорить с ним, и он захочет это сделать, поскольку моя смерть в моих руках...

   И спросил тот, кому все подчинялись:

   – Ты хочешь выторговать свою жизнь?

   – Нет. Я хочу пойти и выбрать человека, который останется жить вместо меня. Потом я отдам свою жизнь в твои руки.

   – Почему?

   – Перед смертью я хочу взглянуть в глаза человека, который останется жить – поклянись мне в этом!

   – Хорошо! – сказал командир тех, кого называли террористами.

   – Но не клянись именем Аллаха, – предупредил мужчина, – ибо, как я знаю, клятва данная даже святым именем, но человеку, которого ты считаешь неверным, недействительна.

   – И как же я должен поклясться?

   – Собственной честью. И честью своего Рода.

   – Не много ли это будет для тебя – человека без рода, чья память коротка... того, кто, как и все вы, не может назвать даже имени своего прадеда? И почему ты этого хочешь?

   – Не много, поскольку я сейчас удерживаю нить жизни своей в собственных руках и волен отпустить ее в любой момент.

   – Ты говоришь не так, как говорят ваши...

   – Я – воин. И тот враг, которого тебе будет сладостно убить. Возможно, я убил одного из внуков твоего прадеда. А делаю я это только потому, что перед смертью хочу взглянуть в глаза человека, который останется жить, – повторил мужчина.

   – Хорошо, – сказал командир тех, кого называли террористами. – Иди и выбери того, кто останется жить. Да будет так – клянусь своей Честью и Честью Рода своего!

   – И я клянусь собственной Честью! – сказал мужчина. – Клянусь в том, что приму смерть тогда и так, как ты захочешь.

   После вставили обратно усики чеки гранаты в запал, и командир помог ему в этом...

   И выбрал мужчина ее среди многих, почти не задумываясь, и спросил он у нее:

   – Ты русская? Нет? Впрочем, неважно... Пусть сын твой, когда он родится, будет Русским по духу и обладать Честью. Запомни. Честь! Передай ему это слово...

   – Зачем ты ей это сказал? – спросил командир тех, кого звали террористами. – Способна ли она нести твои слова?

   – Многие, кто в этом зале, заслуживают смерти, многие заслуживают жизни... возможно, в ком-то из них теплится и Честь... Я стал бы с тобой плечом к плечу, если бы мы вели войну против штатовцев – у них нет чести, в этом я уверен. Но я не могу выступить рядом с тобой против Рода своего, даже если он забыл древнюю гордость свою и достоинство... О Гордости же и Чести ему теперь позволяется узнать, только когда крайняя опасность настигает тех, кто им управляет...

   – Значит, ты из рода рабов?

   – Разве раб волен распоряжаться своей жизнью и смертью? Разве он разменяет свою жизнь на смерть другого?

   – Кто она тебе?

   – Никто. Я не знаю ее имени. Как и имен тех, кто вокруг. Но я слишком долго был одинок... и еще просьба...

   – Не много ли просьб для того, кто называет себя воином? – усмехнулся командир.

   – Эта тебя устроит. Я хочу принять смерть не со всеми, а сейчас и из рук твоих.

   – Почему сейчас?

   – Не хочу смотреть, как принимают смерть те, в ком нет достоинства – ибо это наполнит мое сердце омерзением. И не хочу видеть смерть тех, в ком достоинство сохранилось – ибо сердце мое переполнится горечью, что они так бездарно потратили жизнь свою.

   – Хорошо! – в третий раз сказал командир тех, кого называли террористами, и выстрелил ему в лицо, а мужчина не отвел взгляда и улыбнулся навстречу.

   И почувствовал командир, что сердце его наполнилось горечью, и сказал он тому, кто всегда стоял справа от него:

   – Дух его сейчас рядом с нею. Иди и сделай так, чтобы девушка та вышла отсюда с семенем твоим – семенем воина! Пусть она называет русским того, кто родиться. Пусть даже родиться воин, с которым придется встретиться моему сыну. И пусть тогда вновь соприкоснется Честь с Честью...

   ...И была их там тысяча и еще малое число. И умерли все...

   А через два дня девушка снова вышла на свою работу – останавливать машины и предлагать свое тело за деньги. И была она, как большинство из них, бесплодна и носила внутри себя заразу...

   Дух мужчины, дух командира, дух его помощника встретились над нею, переглянулись... и им мучительно захотелось поскрести затылки, которых не было..."

* * *

   – Согласен, что воспитывать надо на основе мудрейших замечаний?

   – Да.

   – Ты мудр, но не сдержан в замечаниях.

   – Хочется чтобы люди были лучше.

   – Не суди людей по себе.

   – Слабый слаб всегда, сильный – слаб только в своих желаниях, но обуздав их, он словно одевается в кольчугу... Война не заканчивается с развалом и сдачей государства, просто она становится личным делом, где каждый уже все решает для себя сам – кто он?

   – Опять хорошо сказал, – одобряет Денгиз. – Хотя, и не в первый раз от тебя слышу. Но это повторять можно. Теперь слово дела хочу слышать. Для этого же приглашал?

   – Хочу предложить "экс". Не вами выдумано, но в этом деле вы лучшие, – говорит Извилина, чуточку передергивая в раскладе.

   – Не верю, что ты настолько упростился, – Денгиз смотрит прямо в глаза.

   – Если я предлагаю десять банков взять, и даже больше – очень полных банков! Да за один раз! – серьезно, без тени улыбки в глазах, говорит Извилина. – Если я гарантирую отход в любую точку?

   (Извилина особо выделяет слово "гарантирую")

   Денгиз отвечает не сразу.

   – Верю. Другому бы не поверил, а тебе верю. Не представляю, как такое можно обеспечить, но... Но самому тебе, ведь, вовсе не это нужно? Ты что-то другое крутишь? Хотите снова стать океаном? Мы – маленький народ...

   – Океан не пренебрегает и малыми речками. Ваша вода сольется с нашей, и кто посмеет ее разделить!

   – Надо сказать больше, – говорит Денгиз.