Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

Соавторы: Иван Зорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 52 страниц)

   Сунь нож, куда следует, и ни вскрика – охнул, сдулся, осел, мелкой дрожью ноги подернутся, как нежданной рябью средь глади озера, и тут же затихнет, словно не было ничего. Спокоен человек, впервые по-настоящему спокоен...

   – Надо бы опять общее для всех.

   – Туда, где Макар телят не пас?

   – Согласен, но чтобы исключительно по причине отсутствия Макаров, а не телят. На последнем общем так исхудал, домой заявился – сын двери не открывал: "ты, – говорит, – мумие шагай в свою пирамиду!"

   – Это от загара! Говорили же тебе – меньше жарься, в России потом демаскируешь. Панамку носи!

   – Я не виноват – ко мне так липнет!

   – Кремом мажься! Сейчас такие есть – ниче не липнет, даже бабы!..

   – Теперь сами влипнем – вон, смотри на Серегу, манеру узнаешь? Давно такое было? Что-то легендарное задумал... Сергеич, подтверди!

   – С легендами не борюсь, – говорит "Пятый" чуточку рассеянно: – Внедряю!

   – Угу! Сильные правде не изменяют. Они изменяют саму правду! – как обычно безапелляционно объявляет Лешка-Замполит.

   Всякие излишне красивые слова, произнесенные вслух, вызывают недоверие.

   – Леха, не мельтеши, дай Извилине сказать. Серега, это как?

   – Как обычно и как должно, чтобы удобно. Перенеси войну туда, где ты хозяином.

   – Понятненько... Если все время думать о невозможном, то постепенно можно приблизиться к нему на расстояние действенного удара?

   – Свеженькие речи! – бурчит Казак. – Я уже сказал – год терплю и объявляю всем войну! А то состарюсь, как все вы, и зафилософствуюсь до мутной лужи. Под "партия – нашу рулевой!"

   Лукавит. Когда-то подобные фразы казались ему трескучими, шли неким фоном, едва ли не шелухой. Но, должно быть, и правда – ценишь, когда теряешь. Майские лозунги выкрикиваемые диктором на демонстрации под нестройное "ура", транспаранты, настолько привычные, что глаз едва замечает, а мозг вовсе не задумывается над смыслом написанного... Поколения, которому не было с чем сравнивать, воспитанные на лозунгах общей справедливости, не представляли, что может быть иное, потому как справедливость была рядом – за окном, старое же, то что было до них, не только научилось с этим жить и как-то управляться с собственной памятью. При хорошем здоровье – плохая память на "болячки" прошлого. Надо всерьез заболеть, чтобы терзаться настоящим, прошлым и будущим – жить не впуская в жилы усталое равнодушие, что готово моментом опаутинить душу, заключить ее в серый мешок и уже никогда не отдать.

   Легендарная неприхотливость русского солдата сошла на нет, когда вместо деревенских парней, которые издревна составляли костяк русской армии, простых и прямых рассудком, взращенных на природном, стали все больше поступать подростки рабочих окраин и "сотого километра", что, как заразу, внесли в армию замашки приблатненные, прихватили пены, не отсидев (с отсидками в армию не брали), внесли – впервые в истории русской армии – деление на касты: "дембелей", "дедков", "салаг" и прочих, едва ли отличающуюся от уголовной иерархии воров: "паханов", "мужиков", "сук" и "опущенных".

   До 70-х никто не мог вспомнить факта так называемых "неуставных отношений" старослужащих к молодому призыву. С уходом ветеранов Отечественной постепенно исчезла практика прикрепления молодого солдата к старому, который полностью отвечал за него, в том числе и за адаптацию и индивидуальную подготовку – что обеспечивало преемственность передачи навыков, неких секретов мастерства, лучшее прохождение нормативов.

   Чем дальше государство отшагивало от социальной справедливости, того, что объявило своим стержнем, за которой держалось, тем более это корежило, опускало армию.

   Власть истребляла армию во все время реформ, действовала в этом направлении вполне осознанно, потому теперь ей осталось только поддерживать состояние постоянной "неготовности" многочисленными структурными изменениями и системными издевательства, которые отчасти носили и инстинктивный характер. Рабоче-крестьянская армия капитализм защищать не будет, а угрозу ему представляет.

   Удар по Армии был двойной, хотя били со всех сторон. Был момент, что главным казался материальный. Он разложил ее вверху и внизу, униженное оскорбленное среднее звено стало таять. Верхнее и нижнее сошлось на общем интересе – на воровстве. Впервые прапорщики сравнялись с генералами... Солдаты выстраивали собственные "линии справедливости": едва ли не нормальным, уж во всяком случае привычным, стали голодные обмороки, поступления в госпитали с диагнозом "дистрофия" – солдаты-первогодки попросту недоедали, за их счет выживали те, кто прослужил дольше, считая это вполне справедливым, естественным и даже, едва ли, не законным. Ведь разве они сами не прошли через это?.. Скотское отношение друг к другу, а государства к офицерству, давление прессы, кующей собственное "общественное мнение", в 90-е взявшейся брехать с подвываниями на армию, чтобы остальным, враз определившись – "против кого сегодня дружат", было легче ее рвать. Словно разом спустили с привязи сотни осатаневших шавок. Тщательно замалчивалось общее: причины и следствия, но про всякий единичный случай в более чем миллионной армии молодых людей в военной форме – скопления, большей частью (во всяком случае – ночью) предоставленных самим себе, воодушевлял пламенных борцов за свободу и демократию петушиного корреспондентского пера. Землячества, переродившиеся в кланы, групповщина, деление на касты, и как следствие – сведение счетов с сослуживцами и собственной жизнью... пусть меньшее в процентах, чем в тот же период на "гражданке", но каждый случай подхватывался "демократической прессой" и давал повод давить и давить Армию. Армия перестала быть Советской.

   В Российской армии демократическими нововведениями принцип "отрицательного отбора" был доведён до абсурда. В армию, за редкими исключениями, попадали те, у кого не хватало возможностей от неё уклониться. Призыв стал питаться частью и человеческими отбросами. Величайшее "достижение" демократии – это призыв в армию людей, имеющих судимости. Раньше дело невозможное кроме специальных строительных батальонов. И эта категория людей стала формировать армию как организм. Но что гораздо страшнее, сложившаяся среда стала формировать и офицеров, чьим обязанностям выставили роль санитаров в заштатном сумасшедшем доме.

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   /23 декабря 2005/

   "Согласно расследованию, проведенному Пентагоном, около 6 процентов женщин в академиях сухопутных войск, ВМС и ВВС заявили, что подвергались сексуальным нападениям в 2004-2005 учебном году, а около половины из них сказали, что подвергались сексуальным домогательствам. В корпусе резервистов и в подразделениях Национальной гвардии 60 процентов женщин и 27 процентов мужчин подвергались сексуальным нападениям или домогательствам, 11 процентов женщин были изнасилованы..."

   «По данным, опубликованным Бюро юридической статистики при министерстве юстиции США, общее число заключенных на конец 2004 года составляло 2.267.787 человек. Это означает, что за решеткой находились 724 человека на каждые 100 тысяч, что на 18 процентов больше, чем 10 лет назад, и на 25 процентов больше, чем в любой другой стране мира...»

   /"Вашингтон пост"/

   «В исправительных учреждениях США содержится четверть заключенных планеты – притом что жители этой страны составляют всего одну двадцатую часть общего населения Земли. По официальным данным Министерства юстиции США, рост числа заключенных по большей части связан с преступлениями, совершенными с применением насилия. В среднем по таким приговорам отбывают наказание 49% заключенных. Остальные 20% – по наркостатьям, еще 19% – за покушения на частную собственность и 11% – остальные преступления. C 1987 по 2007 год общее число людей, приговоренных к лишению свободы, утроилось...»

   /из доклада исследований Pew Center/

   (конец вводных)

   –

   Рассуждают о новых вражьих разработках.

   Некоторые находят огорчительными, поскольку те относятся к ним напрямую, словно штатовцы и западники уже затеяли работать против их группы. Особо коснулись тех новинок, что служат обнаружению схронов и отдельных бойцов в лесу. Обсудили, и тут же, по старой российской кулибинской привычке, взялись противопоставлять многомиллионной технике русскую задумку себестоимостью в два рубля, должную превратить все это новшество в груду бесполезного, ни на что негодного хлама.

   Тела в ночной прохладе горят ярким пламенем, все сложнее его отсекать, ночь больше не может служить покрывалом, спасительницей. Придется переходить на иное, дерзкое, наглое, работать быстрее, чем прежде, и днем. Тепло же отсекать простыми подручными, вплоть до индивидуальных целлофановых укрытий, и иных отражателей тепла. Не так уж надолго и надо. Еще придется поставить многослойные фильтры и значительно удлинить отдушины в зимних схронах.

   Поговорили о приборах, что могут обнаружить пустоты в земле, а в некой поганой перспективе, возможно, даже и с вертолета – значит, в районах действия надо создать как можно больше ложных пустот – помогать природе. Их и так достаточно: дерево вырвало в корнем, часть осыпалась – уже пустота. Бобровые, барсуковые – опять пустоты. Яма заваленная сучьями, подмытый берег... Лес по-прежнему самое лучшее из убежищ. Почему бы чуточку и ему не помочь? Уговорились на то: видишь яму? – положи поперек несколько сухостоин, навали сверху сучьев и еще лапнику, дел на десяток минут, а польза навсегда. О таких приборах поговорили, что свежие тропинки высвечивают. Но и раньше собственного следа не топтали – первый принцип разведки – никогда одним путем не ходить, потому особо не обеспокоились. Разработка для дилетантов.

   О человеческом факторе – успокаивая себя, о том, что как бы не был хорош прибор, а без толкового оператора он... И человеческий фактор все еще остается решающим.

   – Работать днем, отсыпаться ночью, вот в общем-то и все, – говорит Первый. – Организму здоровее. Схроны все еще актуальны. Ставить больше маленьких индивидуальных. По принципу цепочки или виноградной грозди.

   – Схрон кто-то лепит странный, ни к месту, ни ко времени, – напомниет Петька-Казак. – Вот здесь! – отметил ногтем. – Меньше чем в полста метрах от реки. С нее заходит, в нее и уходит, словно бобер какой-то, по берегу вдоль следа нет – я проверил. Ставим засаду?

   – Нет времени.

   – Неправильно это, – возражает Казак. – Очень странный схрон. Еще не закопан. Конусом из глины. Зачем из глины, когда дерева полно? Я такие сооружения – ну очень похожие! – только в Африке и видел, там, где совсем жарко. Каким боком здесь взялся? Уже и обожжен. Смола рядом сложена – вар. Кастрюля большая. Мазать будет смолой, прежде чем закапывать..

   – С нашим следом не пересекался? О нас знает? Твои хождения не мог засечь?

   – Нет, я же говорю, он с реки заходит и обратно туда же, как бобер, его повадки. Еще и хатка эта...

   – Глиняная?

   – Нет, там еще одна есть, по-настоящему бобровая, у самой воды. Старая, похоже, что не жилая. Я таких больших не видел. Здесь вообще-то, если заметили, бобры норы роют под берег, под коренья, где рыхло, в чернозем, в ил слежалый, а поверху ольха, корни переплетаются. Именно так устраиваются. А этот, словно от ортодокса какого-то бобрового. ...

   – Эй, Африка! Не может так быть, что это за твоими девками пришли – жених или брат? Окапывается?

   Казак отмахивается.

   – Бред сивой кобылы!

   – Шатун откуда-то из этих мест. Он и в Африке был. Вот было бы совпаденьеце.

   – Ты про Шмеля? Про Шалого?

   – Да.

   – Давно косточки обглодали. Сгинул в Эритреи! – уверенно заявляет Казак.

   – А... Ну, если так. Но занятно было бы.

   – О пустом беседа! Если бы, да кабы...

   И только один, не верящий в приметы, интересуется:

   – Как сгинул?

   – Накрыло и заполировало. Вчистую! Он пешим макаром на головную базу повстанцев вышел, сообщил, что сборище, да остался наводить на цель, а те хохлы, что на "Сухарях" там подрабатывали, с радости, что, наконец-то, обнаружили, и большие премиальные будут, весь свой груз на квадрат вывалили – по площади сработали, а для надежности, потом еще и напалмом прошлись... Тут никакая индивидуалка не спасет.

   Помянули...

   Африка! Локальных войн не бывает (сие выдумано либо журналюгами, либо манипуляторами, что над ними), все "локальное" не война, а дворовая разборка. Всякая война – вне рамок, она вовсе не думает удержать себя в границах неких правил или некой территории, она пылает так, как ей "горится". Ей необходимо топливо, а также те, кто это топливо будет шевелить...

   Под более низкие расценки на жизнь (за какие "европейский пассионарий" курковым пальцем не шевельнет), русские и украинцы бросились в этот африканский котел с воодушевлением, внеся сумятицу в умы африканцев. Предназначенные воевать за отдельные корпорации, которые, споря между собой, выторговывали главное – чтобы 3 процента населения и дальше прожирали 40 процентов мировых ресурсов, появившиеся там славяне, внесли некую новую струю в африканские войны, где до сих пор воевали ни шатко ни валко – без особого ожесточения, если не считать, конечно, периодически вырезаемые до одного человека поселки крестьян – но и тут исключительно "по делу": религиозному, национальному, либо клановому признаку – что в общем-то происходило всегда. Русские и украинцы же на тех территориях и друг против друга воевали так, будто защищали собственную родину – бросались под танки со связками гранат, прикрывали командира собственным телом, не сдавались в плен, подрывая себя... Из-за чего они казались африканцам дикими, нецивилизованными пришельцами.

   До чего же интересно: переставь акценты и ты уже дикарь в глазах тех же африканцев.

   Когда же это началось, что столь ожесточенно не в собственных войнах?..

   Народились пассионарии! Приднестровские казаки... Что им было до той, уже позабытой, войны армян с азербайджанцами? Однако, пришли, воевали, как деды, да и полегли все, только остались две девушки санитарки...

   – Кина про это не будет! – бросает реплику Лешка-Замполит. – Выдумают про брошенную на произвол судьбы "девятую роту" – курвы!

   – Не всяк Бондарчук – Бондарчук.

   – Теперь за то, чтобы осиновый кол Меченому в жопу!

   Тост у Петьки-Казака, как всегда, незатейливый, но душевный, потому выпивают и за это.

   Простой, как валенок, Миша-Беспредел, очень похоже недавно начитавшийся "про древних греков", набросив простыню через плечо (любит он простыни – даже с собой, по возможности, возит – сибаритствует) пьет красное вино из ковшика, плеснув туда перед тем изрядно ключевой воды. Впрочем, этими глупостями занимается недолго – под беззлобную ругань, что переводит два хороших напитка, "перевербовывается", снова становится русским – переходит на водку. Эти стопочки Мише-Беспределу также, что слону дробинка, но не жалуется.

   Извилина, не изменяя себе, раз за разом пригубляет красное вино, но в бокале почти не убавляется. Федя-Молчун исключительно одну ключевую воду, а Сашка-Снайпер прикладывает к губам рюмку чисто символически. Остальные, если не считать Седого, выпивши изрядно, но не настолько, чтобы сломалась общая беседа на несколько отдельных трепов, и совсем далеко от того, когда каждый говорит только за себя и себя же слушает.

   По животу корм, по уму – разговор. Какой водой плыть, ту и воду пить. Разговоры шли от одной реки: про смысл, про жизнь, про Россию... Потом свернули в протоку.

   – Между прочим, этот фетишист до сих пор тельняшку свою хранит, едва ли не с первого года службы! – к чему-то говорит Замполит, указывая на Мишу-Беспредела.

   – Точно, что ли? Это не ту ли, у которой ты рукав оторвал, когда уходили налегке, и Сеню ранило?

   – Ну.

   – Что, так и без рукава носишь?

   – Ну.

   – Всерьез?

   – Ну.

   – Во, занукал, блин. Сопрела уже, наверное? До дыр застирал?

   – С собой ношу. Одеваю, может, раз-два в год, когда сложности предвидятся – счастливый тельник. Помогает.

   – Точно, что ли?

   – Но ведь живой...

   – Вот дает!

   – А сами-то?

   – Что сами?

   – А хотя бы и ты! У кого пуля мятая в кармане?

   – Так то пуля! То случай! То везенье!

   – Так у меня тоже – случай.

   – Знаете, а я тоже... того, – вдруг сконфуженно сознается Седой.

   – Чего того?

   – Ну... Этот... Как его... фетишист? Я по первым своим армейским трусам скучаю. Классные были трусы! Просторные. Помню, если что не так, если на пляже, если западет какая – во какая! – показывает Седой большой палец, – в самые мысли западет и еще кое-куда, так со стороны выглядит, будто ветром надуло – не так заметно.

   – Ну, твое хозяйство и сейчас не больно заметное!

   – А ну повтори?!

   Русский язык богат, а предмет обсуждения могуч...

   – Э, хорош, мужики! Сейчас опять начнете концами меряться, не тот возраст, не солидно.

   – Что, возраст – это когда животами стучатся?

   – А, тож! Мужики в Европе пошли, обратил внимание? Словно беременные! И как своими причиндалами до баб дотягиваются?

   – В Штатах феминистки требуют нормальных мужиков держаться определенной дистанции, отсчет по сексдомагательству считается от 22 сантиметров в сторону уменьшения, в Европе планируют ввести от 25 сантиметров. И отчего так?

   – Замеряли, наверное, – говорит Седой озадаченно, машинально почесав сокровенное.

   – Мужики, дайте линейку, – поглядывая меж простыней, просит Леха.

   – Они в состоянии покоя замеряли? – спрашивает Миша озабоченно.

   – Кто же в состоянии покоя домогается? – удивляется Замполит.

   – Тогда ошиблись с расчетами! – удовлетворенно говорит Миша-Беспредел. – Я свое хозяйство знаю!

   – Вот объевропеимся, пересчитают и под нас, – мрачно замечает Сашка-Снайпер. – Твое за эталон возьмут, а, как страдать, так все будем!..

   Миша довольно улыбается.

   – У Миши только поверху мало – выскваживает там, а дуда его велика, этот флюгер не каждый сквозняк повернет, – занозит и тут же бальзамит Сашка.

   – Ну и что? Ежеден умен не будешь, – замечает Седой. – Передых требуется.

   – Этому месту тоже, – говорит Леха, не уточняя какому именно.

   – Как хотите, но кальсоны байковые зимой – самая вещь!

   – Да, – соглашается Миша-Беспредел. – Если незастиранные, да в размер, да байка...

   – Слышь? – удивляется Замполит. – Это когда в ротах что-либо под размер выдавали? Вот поет... Прямо Айвазовский!

   – Ладно, разобрались, а кальсоны, случайно никто не прихватил со службы? По сегодняшним дням – первый дефицит. Миша? Никак ты? Ну, ты и беспредельщик! Уволок кальсоны!

   – А что, классная вещь, особенно зимой, – подтверждает Лешка-Замполит. – Я, когда у нас в подразделении на спортивные костюмы перешли, очень расстраивался.

   – С чего это?

   – Волосатость, как вы все можете наблюдать, у меня повышенная, спортивные обжигают, а еще, когда дурная синтетика, то и статистический заряд накапливаю. Вам-то что, а один раз попробовал на сборах дочку нашего зампотеха поцеловать, уж так она удачно стояла, так стояла... А... Лучше бы не пробовал!

   – Шандарахнуло?

   – Два раза. Сперва статистическим, потом нестатистическим.

   – Она?

   – Угу.

   – Это не Марина ли? – удивляется Георгий, вспоминая ту, от чьей улыбки хотелось выстрелить себе в сердце. – Так ее кто только не целовал! Целоваться она мастерица, на ней все перетренировались. А что, в постель никто так и не затащил?

   – Она по заму начразведки сохла, – говорит Миша.

   – Иди ты! По этому сморчку?

   – Ну.

   – Точно?

   – Ну.

   – Знаешь, Михайлыч, еще раз нукнешь, я тебя ковшиком по балде.

   – Ну-у? – удивляется Миша-Беспредел.

   – Братцы, дайте ковшик...

   – Уймись! Нашел время ковшики ломать. Дело прошлое, мужики, только давайте, как на духу, а то помру, так и не узнаю – так было у кого чего с ней?

   – Кого? Чего? С ней? – раздельно переспрашивает Казак, морща лоб. – Это в смысле перепиха, что ли?

   – Да ну вас, ей богу! Как выпьете, так одно и то же залаживаете! – говорит Миша-Беспредел.

   – Залуживаете... – поправляет его Сашка-Снайпер.

   – Каждый раз одно и то же, – ворчит Седой. – Вковал бы кузнец разуму! Об чем бы разговор не шел, а сползает. Занялись-таки лобкотомией!

   – Какова девка, такова и припевка!

   – Колись, Семеныч! Ты по ней давно неровно дышал!

   – Две зарплаты извел, куда только не водил...

   – И что? До кустов так и не довел?

   – Сворачивала, и все так ловко, так аккуратно, будто это я сам...

   – Ясный тень, почти по Репину.

   – Михайлыч, а ты-то как? Всильвуплечил ей хоть пару раз?

   – Не-а...

   – Вот бестия! – восхищается "Первый" – Со всеми крутила, никому не дала. Учись, разведка!

   – А ты-то сам? Не отутюжил? Понятно...

   – И ты, Борисыч, не впистонил?

   – Не...

   – Эх ты! Чухна! Что же вы, мастера художественного флирта? Замполит, хоть ты-то? Отпердолил? Это ты у нас отставной премьер женских альбомчиков...

   Лешке очень хочется соврать, но средь своих не принято.

   – Полный облом, – сознается он.

   Ну, если уж и сам Замполит – лучший ходок по женской части... Да, что там лучший! Лучший из лучших!

   – Редкое создание, – говорит Сергей.

   – Штучный экземпляр, – соглашается Георгий.

   – Еще та штучка! – подтверждает Леха.

   – Надо же... Так чего же ее блядью называли, если она ни с кем ни блядовала, а только раскручивала?

   – Вот за это и обзывали. Втройне блядь, если обещает, а не дает!

   – Не уболтали! Такие болты, а не уболтали!

   Всем взгрустнулось. В делах любви мужчинам положено говорить глупости, женщинам их делать. И всегда грустно, если с умом выстроенная, продуманная наперед операция не удалась по каким-то независимым причинам. Неучтенный фактор? Переоценка сил? Вот и гадаешь теперь, расстраиваешься за неудачи давно прошедших лет.

   Извилина, усмехнувшись, выносит на банное обсуждение билль, рассматриваемый английским парламентом еще в 17 веке: "Женщина любого возраста, сословия и достатка, будь то девственница, девица в возрасте или вдова, совратившая с помощью духов, румян, косметических снадобий, искусственных зубов, фальшивых волос, испанской шерсти, железных корсетов, обручей, башмаков на высоких каблуках или накладных бедер одного из подданных Ее Величества и склонившая его к браку, отныне, согласно настоящему Акту, подлежит наказанию наравне с лицами, обвиняемыми в колдовстве, а заключенный обманным путем брак признается недействительным и подлежит расторжению..."

   – Соображали! – заявляет Петька-Казак.

   – А что, Марина тоже пользовалась чем-нибудь, за что ее следовало сжечь как ведьму? – интересуется Миша. – То есть, с учетом сегодняшнего времени, – яки женщину?

   – Без комментариев!

   Хмыкает не только Леха, но в унисон не получается...

   – Ишь ты – честь соблюла, – одобряет Седой. – И это в таком учебном центре, где самых отборных молодчиков собирают!

   " – И чем бы был этот мир без чувства долга, без чести?" – цитирует Замполит.

   – Тем, чем он является сейчас, – бурчит себе под нос Сашка-Снайпер, и хотя услышан всеми, не находится ничего сказать, делают вид, будто не произнесено, хоть, бог весть, кто и что думает – словно темная волна прошла...

   Прошлое легко ругать, тяжело исправлять. Туда гонца с грамотой не пошлешь что же вы, ироды, делаете?! Да и кто ему поверит!

   И только Петька-Казак, встрепенувшись, предлагает в прежнюю тему:

   – Давайте сходим к бабам!

   Если по мужскому делу к девкам, то семь верст не крюк. Но не с бани же?

   – Пока теоретически! – поправляет "Первый", вспомнив, что до ближайшей дойки напрямик километров двадцать, большей частью лесом, потом полями, заросшими самосевкой так плотно, что не проломиться, да и на той дойке осталось, что баб, что коров, да и те похожие – пока дотопаешь, можно по ночному делу и попутать.

   Как сказал Гоголь в "Тарасе Бульбе", описывая знаменитое совещание казаков Запорожской Сечи: "Пьяных, к счастью, было немного, и потому решились послушаться благоразумного совета..."

   – «Шестой»! Тебе удивлять!

   – К новой форме, специально для ведущих военные действия в Ираке, теперь положены световые отражатели на спину.

   – Что? – не понимает Седой.

   – Кругленькие такие, очень похожие детишкам на ранцы лепят, чтобы машина на них не наехала.

   – Хохмишь?

   – Ни полграмма! Чтоб мне одну воду пить! – клянется страшной клятвой Замполит.

   – Я тоже слышал, – подтверждает Сергей-Извилина. – Есть основания.

   – Охренели пиндосы? Демаскирует же!

   – По некоторым данным... Хотя, черт знает, что за данные! – признает Извилина. – Более половины всех потерь в Ираке от огня своих. Но сами сознаются лишь в 25 процентах.

   – Тоже не хило!

   – Что-то я немножко перестаю понимать современные войны, – вздыхает Седой. – Может, счеты сводят?

   – Ага! – восклицает Леха. – Дедовщина! Молодые "дедков" отстреливают! Дорвались!

   – Не понимаю, – говорит Седой.

   – Некоторые вещи там, действительно, трудно понять. Вот, к примеру, обстреляли машину итальянской корреспондентки. Американский патруль обстрелял.

   – Ну и что?

   – Не торопи. В машине пятеро. Погиб итальянский спец, прикрывающий журналистку. Стоит почтить память, как бы мы к этому не относились – человек достойный, свою работу сделал – прикрыл. Журналистка жива, легкое ранение, еще пара спецов, что с ней ехали – эти оцарапаны, и местный иракский шофер тоже, может даже стеклом. В машине – 400 пробоин...

   – Ахтеньки!

   – Это что за стрельба такая?

   У Седого едва ли не пар из ушей.

   – Как вас учил?!

   – Один выстрел – один труп! – отчитывается Казак.

   – То-то же! Нам такие стрельбы не по карману...

   Извилина усмехается.

   – Я о чем... Возвращаясь к теме... На Россию не в одиночку, и понятно, что коалицию сколотят, как прежде делали. Будущие контрмеры, отчасти, можно будет построить на вбивании клиньев между ними – сыграть на "племенных непонятках", как это в Африке делается, чтобы дергались от собственного соседства, почаще дергались, пальчики на курках держали, все-таки 25-50 процентов потери от своих, чтоб так своих мочить... – тут Извилина хмыкает: – Действительно – не хило! Надо их в подобных начинаниях всячески поддерживать. Экономически весьма привлекательно...

   – Тогда отражатели не только на спину будут лепить – на все выпуклые места!

   – Кто додумался? – спрашивает Седой.

   – Черт знает! Светлая голова! Ясно – штатский. Дай Буш, быть ему полковником, да только бы не в нашем полку!

   – Не верю я в естественное происхождение их тупости, а равно и подлости – с таким родиться нельзя! Это благоприобретенное!

   – Что ж, когда веселятся идиоты, соседствующему с ними разуму стоит быть начеку.

   – Однако, за полудурков! – объявляет Замполит. – Да не оскудеет ими НАТО!

   – А гражданским-то – держу пари! – отражатели запретят.

   – Нам легче будет. Какой там счет по гражданским?..

   – В смысле в чью пользу?

   – Не остри – не футбол.

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   /Агентство Ассошиэйтед Пресс/

   "С начала войны с терроризмом в 2001 году Соединенные Штаты задержали более 83.000 иностранных граждан, из них 82.400 находились под стражей американских военных в Ираке и Афганистане, а 700 заключенных были переправлены в тюрьму Гуантанамо. За прошедшие четыре года США не предъявили им никакого обвинения и не обеспечили им судебное разбирательство. К марту 2005 года 198 человек скончались, находясь под стражей..."

   «Согласно докладу командования Южными силами США, в 2003 году в тюрьме Гуантанамо 350 заключенных нанесли себе увечья, из них 23 заключенных пытались повеситься только за одну неделю августа...»

   «ЦРУ взяло за практику перевозить подозреваемых в терроризме лиц в другие страны для допроса и пыток, чтобы обойти собственное законодательсво. По сообщениям британских, немецких и французских средств информации стало известно, что самолеты ЦРУ с подозреваемыми в терроризме на борту приземлялись на британском военном аэродроме, по меньшей мере, 210 раз и пересекали немецкое воздушное пространство или приземлялись в немецких аэропортах, по меньшей мере, 473 раза...»

   (конец вводных)

   –

   Кто смотрит в небо из колодца, видит далеко, но лишь отпущенный ему кусочек. Это и есть узкая специализация – знать не более своего сектора обзора.

   Принято считать, что карательными операциями занимаются специальные подразделения, в которых служат "аморально устойчивые индивидуумы". Это не так. Война цинична. Она предоставляет убийству множество оправданий. Главными же ее моральными критериями является ограждение исполнителей от переживаний путем предельного сокращения нежелательных контактов, она стремится все более увеличить расстояния от своих жертв.

   Сражения выигрываются из космоса, но победы закрепляются на земле, и уже можно разглядеть убитых, озадачиваясь этим. На определенных расстояниях, когда "кошки все еще серы", различить половые и возрастные разности не представляется возможным. Можно даже внушить себе, что ты их не видишь. Подразделение становится неустойчивым в психическом плане только в случаях неправильно отданной команды. К тому же, приказ стрелять в ребенка, пусть даже потенциально опасного (каждый ребенок, у которого уже убили кого-то из родителей, рано или поздно имеет наглость вырасти), юридически является преступным в американской армии, и хороший командир, зная это, приказывает стрелять в объект "дерево", под которым, на котором, и за которым находятся те, в кого, в иных обстоятельствах вы стрелять не будете или же попросту "по направлениям". Все притерлось, обыватель привык, мало кто замечает, но репортажи из Афгана и Ирака когда-то полные подобных случаев, теперь уже не представляют новостей даже для информационных "подвалов".

   Мы становимся свидетелями возникновения еще одной глобальной вселенской веры – кратковременной памяти, веры на час. Веры в отпущенный обзору кусочек.

   Человек раз от разу все дальше отдаляется от природы, становясь придатком механизмов, именно этим определяя свою гуманность по отношении к себе, себе подобным и братьям меньшим. Гуманность его проявляется в том, что он защищает себя от негуманного зрелища. Неважно, будь то зверь или человек, но убить требуется все более с дальнего расстояния не только для того, чтобы тот не мог ответить ему тем же, но и чтобы не встретиться "глаза в глаза". Не увидеть глаз, в которых немой вопрос.

   Американский летчик, за каждый вылет, в котором он сбросил бомбы, награждается медалью за героизм. Вам не приходилось видеть эти ходячие новогодние елки?