Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

Соавторы: Иван Зорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 52 страниц)

   – Скажу, но только тебе... Твоим это знать рано.

   – Слово даю.

   И Сергей рассказывает...

   Везде бьется по самому больному. В России для этого захватывается театр и школа с детьми, в США взрывают универмаг и торговый центр – в стране оставившей себе только одного бога – бога торговли, иного быть не может, здесь собственные болевые точки...

   С началом третьего тысячелетия "акты" террора по отношению к отдельным личностям уже не имели того значения, что в прежние времена, когда убийство одного способно было полностью сбить остальных с взятого направления. Личности ли стали не те? "Личностей" современности делало телевидение, оно же их и уничтожало. Оно одно было способно раздуть значение мелочи до катастрофы и "не заметить" катастрофы реальной, не придать ей значения. Однако, планируемое уничтожение города, как личности, лица государства, его центра, гордиева узла управленцев, уничтожение не в какой-то там Африке, где государства появляются и лопаются как пузыри на воде, а находящегося в центре Европы, члена НАТО, всецело принадлежащего своим тельцем и невызревшей душонкой США, уничтожение наглядное, показательное, усилием семи-восьми человек, не только как пример того, насколько беззащитна система от внешнего удара, вне зависимости сколько полицейских или армейских сил имеет в наличии, а выявить именно несоразмерность, когда "крышевание" самого могущественного государства мира не способно дать никаких гарантий защиты от группы разгневанных чем-то специалистов войны...

   Денгиз не раз вскакивает, хлопает себя ладонями по коленкам, подходит к двери, возвращается обратно, заглядывает в глаза. Восторгается от широты, от размаха, от необыкновенной дерзости.

   – Крови не боитесь! Это хорошо!

   Одновременно думая – не чрезмерная ли цена? И отвечая себе – чрезмерной ценой можно считать только честь, а собственную жизнь уже гораздо в меньшей степени. Личная честь от чести клана неотделима. Уронил свою – уронил общую. Поднять же ее надо много больше усилий и всех сообща...

   – Я всем своим тейпом поручусь – их жизнью и благополучием – понимаешь, о чем я говорю? – говорит Денгиз. – Но ты не отступай, нельзя от такого отступать – такое даже не раз в жизни... Иди до конца живым, чтобы ответ держать! Если не получится, если убьют тебя раньше, я сильно сердитый буду, на том свете приду за тобой и спрошу – пойму неправду, еще раз убью!

   – Половина от всего – ваша! – говорит Извилина, подразумевая, что и кровь тоже.

   – Щедро! – оценивает Денгиз. – Но еще более щедро, что разрешаешь в таком деле участвовать – у нас песни будут складывать, в горах петь. Потому сам приду – два сына и одного из внуков возьму – этого, чтобы смотрел и все дома рассказал...

   Ислам еще способен на здоровые реакции, меж тем, христианство терзают болезни. Когда-то прогрессивное, воспитывающее учение, снимающее излишнюю агрессию молодого человечества, втолковывая о прощении врагов и несопротивлению злу, пытаясь следовать этим установкам, ставшими канонам, все это сыграло ему дурную шутку – приблизило старость и немощь.

   Вразумить веру невозможно. Она высшая из форм разума и равна безумию. Вера продолжает с того отсчета, на котором мышление отказывает – в этом ее исключительная сила. Дальше веры уйти невозможно, за ней черная дыра абсурда. Вере предназначено держать последний бастион меж формами усредненного разума и абсурдом высшей силы.

   Лжи столь много, что Правда больше не имеет никакого значения. Оболгут все! Вашу ли правду, чужую, но какой бы она не была чистой и цельной, порежут на куски и затолкают в грязь каждый.

   Можно только творить легенды и в них верить. С легендами это проделать сложнее – легенды неуловимы. Легенду не ухватить, она – Вера. Ей не нужно ложе фактов, на котором будут насиловать всякую правду. Легенда крепче веры, в ней нет канонов, которые подвергнутся осмеянию – основа ее собственная логика каждого человека, способного верить, что "так оно и было на самом деле".

   ...После проводов Седой вздыхает и говорит:

   – У Денгиза, сколько бы не было людей, а для этого дела не хватит!

   – Потянет! Семья большая. Сказал – всем кланом возьмется.

   Седой опять вздыхает, не укоризненно, а озабоченно, никак не может привыкнуть к размаху операции.

   – Войну затеваешь. Ведь, вроде ввосьмером собирались?

   – Воевать будем ввосьмером. Это наше снабжение – возьмут во время нашей операции то, что необходимо для следующего этапа.

   Седому и первый этап кажется едва ли возможным, а тут... Нашли на что замахиваться – на само еврейство! Но молчит... Про это пока молчит.

   – Раз сшито на живую, так жди прорех. "Темную" свою не засвети! И в Европу все-таки с Казаком? С балбесом? – спрашивает Седой. – Не натворил бы там...

   – Чего не натворил?

   – Внепланового.

   – Шапку возьму обязательно. Без Шапки не получится, – говорит Извилина.

   – Тогда скажи, чтобы готовился как следует.

   – Это как? – вмешивается Казак

   – Брюки отутюжь!

   – Это зачем?

   – Во-первых, член НАТО...

   – Так уж и член! Маленький такой членчик...

   – Хулиган, придурок, антисоциальный тип! – взрывается Седой, но глаза веселые.

   – Для того и держим, – говорит Извилина. – По нему задача.

   – А Миша тогда тебе зачем? Уравновешивать?

   – Свадебным генералом! Мишей мы светить будем во всех закоулках. Миша – это как положительный образ мероприятия.

   – Я, значит, на образ не тяну? – нехорошо удивляется Казак. – Между прочим, если все мои побрякушки, африканские включая, на грудь понавешать... Это такой иконостас получится, это такие образа!..

   – Образина ты! – в сердцах говорит Седой.

   Между Петькой-Казаком и Енисеем много общего. Петька, как и Седой, узловат. Это костно-мышечное. Седой, как и Петька, с неосторожных "неправильных" слов готов узлом завязаться. Это душевное. В диверсиях случаются дела хулиганские. Седой такое перерос, сторонится, а Петьке – в самый раз, в пору...

   – Орлы мух не ловят! – говорит Петька.

   – Видом орел, умом тетерев! – намыливает свое Седой.

   – Весна покажет – кто где срал!

   Это уже Лешка-Замполит – это он вроде как, "примирить" пытается, масла в огонек добавив.

   В веселой компании и зевать не скучно...

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   В конгрессе США 535 человек, из них:

   117 – прямо или косвенно замешаны в ложном банкротстве,

   84 – задерживались за езду в пьяном виде,

   71 – были лишены кредитных карточек за неоплату,

   29 – обвинялись в насилии над женами или любовницами,

   19 – подделывали чеки,

   14 – арестовывались за употребление наркотиков,

   8 – воровали в крупных универмагах,

   7 – арестовывались за мошенничество,

   3 – были предъявлены обвинения в насилии,

   21 – в настоящее время находятся под следствием...

   /данные 2001 года/

   (конец вводных)

   –

   – А кто у них там министр обороны?

   – Сначала какая-то баба была, потом какой-то мужик, потом бывший главный финансист, лунатизмом болеющий. Но этот недолго отбыл – тут же самоснялся, как наигрался в пистолетики-вертолетики.

   – Тогда, думаю, "прибалтийский случай" опять замкнет страну на бабу.

   – Не должны. Президент у них тоже баба. Второй срок отбывает. Непропорционально получится.

   – Будете смеяться, но начальник внутренних дел у них – так сказать...

   – Небось, голубой?

   – Да нет, нормальная баба, только генерал.

   – Нормальная в генералы не пойдет!

   – Что они там, ополоумели?

   – Точно-точно!

   – Извращенцы! – в сердцах выговаривает Замполит.

   – Кирдык стране! – соглашается Петька. – Ничего нормального из такой страны не выйдет.

   – Как раз нормальное и выходит, остальное – остается.

   – Когда мы выступим, там у них уже другой кто-то президентить будет, баба свое отмотает.

   – Дай справку по ресурсам.

   Сергей-Извилина сыпет цифрами, попутно делая привязки и прогнозы на будущее.

   – И на что там живут?

   – Как всякая новая Европа – исключительно в долг.

   – И чем думают?

   – Мечтают, как и США, стать посредниками между производителем и покупателем. Вся Европа мечтает, но на сегодня особенно у новичков зудит.

   – Это кто тогда работать будет?

   – Мы – те, которые не вымрут, Африка – которые не вымрут, Азия – которых не убьют, ну и так далее... Но конечная истина зависит от точки зависания мозга, – говорит Сергей-Извилина. – Я вам предложил собственную...

   Умный не осудит. Извилина не осуждает. Можно ли осуждать болезнь? Но рецепт ищет все время. Отнюдь не на излечение, которое считает едва ли возможным, но вот остановить бы распространение... Как? Перебирает различное. Создание неких «здоровых зон»? Где? Защитники города, которому угрожает осада, не надеясь на помощь извне, накапливали все жизненно необходимое внутри. Но то, чем они владели, эти самые накопления как раз и представляли интерес для захватчика. И только Спарта осуществляла накопление людей, которых нельзя перевербовать. Воспитание-тренировка «лейкоцитов»? Извилина ищет стратегию...

   Сашке же не дает покоя тактика, и он в который раз просматривает на ноутбуке Извилины "тепловую" запись слежения и бомбежек баз "террористов". Видит, что охоту устраивают уже и за отдельными людьми, которые разбегаются и пытаются прятаться в складках местности. Что некоторое время умудряются спасаться лишь те, кто передвигается и постоянно меняет направления, словно инстинктивно понимая, что можно использовать в этих обстоятельствах единственный шанс – временную задержку составляющую разницу высоты – те несколько секунд после наведения, пуска и подлета "умных" бомб. Тех, кто сдается, пытается залечь, накрывает всполохами разрывов... Видит больше, чем показано – пренебрежение средствами пассивной защиты – отсекателями тепла, которые необходимо носить с собой, как когда-то носили противогазы. Видит, что не подготовлены элементарные крытые щели "змейка", и "лисьи норы", словно и не знали, что тело оставляет тепловой рисунок. И тут два варианта для всяких недотеп: – либо, раз уж так случилось, жаться к пожарищам, пряча тепло за теплом, либо держа мозг холодным, уходить неповторяющейся кривой, попутно искать природные средства защиты, кои могут быть разными.

   Предохраняться надо, если есть риск залететь на болезнь фатального свойства! – А если так? – думает Сашка. – Не холод, не азотное, и не в реку с деревянным тазиком поверх головы, а в нору и тепловую шашку поверх нее? Несколько шашек по периметру? Тепло под теплом прятать?.. Или подмену вбросить – куклу с 37 по Цельсию? Чтобы у них по счету сходилось?..

   САШКА (70-е)

   На ночных стрельбах «бегунков» (ростовые) подсвечивают невяло, и «пулеметное гнездо», как моргать начинает, так вот по этому морганию и надо пулять своим встречным. Есть еще и «вертолет» в свою натуральную – поднимается над землей на специальных штангах, но его уже совсем просто. Но снять сначала надо двигающихся парой «бегунков» – первый их показ. Это полагается сделать очень быстро, и потом бежать изо всех сил на следующий огневой рубеж, чтобы успеть ко второму показу. Там они второй раз предъявятся на свои секунды – «поплывут» в другую сторону...

   Сашке в роте не нравится – бестолковка какая-то – не сложились отношения. Как индивидуальный зачет, взводный говорит, чтобы отстрелялся похуже, а это для Сашки самое сложное... С учебного центра началось, когда еще дырки в мишенях считали. Тогда и стали говорить: надо отстреляться не "по-снайперски", а на "четверочку", да не только за себя, но и за соседей. С первых же стрельб с Сашкой специально взялись выставлять самых слабых со строго выставленной им задачей – палить в "белый свет".

   "И что б ни одной случайной дырки в мишенях!" – говорит ротный.

   Он про эти дела тоже знает. У всех строго ограниченное количество патронов, а у Сашки, кроме своих нормированных, добавочные – взводный подсовывает. И определяет ему двоих с левого бока, двоих с правого. Сашка, когда на "четверочку" отстреливал этот "малый индивидуал", то, чтобы не запутаться, две пули в десятку клал, а одну вверх забирает, по вертикали. Но опять недовольные. Последний раз проверяющий брякнул: "Надо же, как отстрелялись – никогда такого не видел – у всех пятерых одинаково, хоть листы друг на дружку накладывай..." В роте тоже решили, что Сашка нарочно так – что издевается... Косились. После учебного центра, как присягнули, опять началось.

   В армии, то, что умеешь лучше всех, превращается в обязанность. И даже в упрек. Никто больше это не ценит, напротив, отказ поступать по сложившейся схеме вызывает в лучшем случае – недоумение, в худшем – озлобление.

   Бегает он тоже лучше всех, только "короткие" не любит. "Длинные" Сашка сколько угодно может бежать. Иногда имена под шаги выговаривает – самые простые русские имена. С ними бежать легче, сколько бы не нагрузили. А у Сашки, кроме своего автомата, еще чей-то на себе, и противогаз, а в ранце у него два кирпича в газетную бумагу обернуты – но это у всех.

   Прибежать надо всем отделением разом – "кучей", чтобы интервал между первым и последним был не больше, чем "сколько-то там метров". Со слабых все снимают и разоблачают до пояса, чтобы "обдувало", чтобы в обморок не упал. Потом на ходу, перед контрольным, опять снаряжают. Снова автомат на шею и противогаз. Руки уже не на плечах "сопровождал", только по-прежнему до пупа расстегнутый и красный – дышит паровозом. Зачем куришь, спрашивается? Сашка этого тоже не понимает.

   В ротах только русские. Рассказывали, что какой-то литовец (давно) на что-то обиделся и в сложенные купола шприцом серную кислоту прыскал. Поймали на том, что у самого карман разъело. После этого балтийских национальностей, хоть все роты обыщи, ни одного не стало. Сашка помнит, что Михаил Афанасьевич ему рассказывал, что в Риге, через неделю, как ее освободили, какой-то националист в него с чердака стрельнул, и про "зеленых братьев" рассказывал, которых чуть ли не до середины пятидесятых из пролесков выкуривали... Михаил Афанасьевич с того подлого выстрела с крыши инвалидом стал, очень обижался, что в спину: сверху вниз получилось и полживота вырвало. С цветами ведь, подлюги, встречали – весь город высыпал, улыбались, целовали... и стреляли в спину.

   Сашке лучше всего думается и вспоминается, когда он бежит. Часто у взводного отпрашивается "побегать", в воскресенье тоже, и бегает тут же – с окон видно. Бежит и думает – в порядок мысли приводит. Почему не сложилось?

   Сашку недолюбливают. С самого "карантина". Не сложилось... Раз в три месяца в ротах положено "равнять мушки". Во всяком случае, в воздушно-десантных – точно. Хоть прыгают не всякий месяц, но в декаду выпадают зимние или летние КШУ, еще полковые и дивизионные, бывает что и всего округа, и тогда будет приказ снаряжаться по боевому, не чехлить автомат в ранец, за спину, а пихать под запаску, крепя обрезком стропы к правой лямке, а которым всучат старые 7.62 с надсадками под холостой патрон, выдергивать в воздухе, имитировать стрельбу "абы куда" – чисто показушные дела. Остальным можно не дергать, но все равно, "по боевому" прыгать мало кто любит. Приземляешься – держи рожу влево, чтобы не приложиться мордой. Иначе аккурат зубами получается в крышку ствольной коробки, но тут, если ветер, упал, перекатился – автомату по любому достанется. Бегаешь, спишь с ним, обернув руку вокруг ремня, намертво вцепившись в цевье – чтобы не "ушутили" старослужащие, привыкаешь так, что позже без него чувствуешь себя словно голый. Потом, вдруг, на очередных стрельбах обнаруживаешь – стреляет "не туда" – время равнять мушки...

   На последней пристрелке один из автоматов здорово наподдает в плечо, подпрыгивает, и скрывает Сашку горелым облаком. Глаза продирает, рожа лоснится, руки. Что за хрень? По всем признакам – масла был полный ствол, закрыто пыжиками, а сейчас выбило.

   – Чей автомат?

   Сверяют номер, получается, что Сашкин... Как так? Сашка выпадением памяти не страдает. Откуда пыж, да масло в стволе оказались? Чистил и забыл?

   – Разгильдяй!

   Если бы один раз, а то и на ночных.

   Офицер подскакивает – орет: что там у тебя?

   – Не идет патрон...

   – На исходную – бегом!!

   На исходной осматривает, разбирает. Шомполом выпихивает накрепко забитый кусок тряпки...

   – Опять – чистил – забыл?! Разгильдяй!

   Сашке такое слышать обидно. Сашка знает, что не его рук дело. А чьих – не знает и знать не хочет...

   Не сложились отношения...

   – Пока все не расстреляете – спать не пойдете!

   Бывает и такое... Это же не стрелковые подразделения пехоты, где, хорошо, если раз в два месяца отстреляться выведут, и не стройбат, про который шутят, что они там настолько страшны, что даже автоматов не дают. У стрелков ВДВ, пусть самых обычных рот, есть определенные нормы, которые надо выполнять. Нормы отпущены на все: на бег, лыжи, парашютные прыжки, "полевые выходы", кинофильмы, политинформацию... Отпущены и на стрельбы (в том числе и ночные). Иногда, хоть как время не растягивай, а не укладывается все это в графы ежеквартального отчета, через какое-то время выясняется – опять недобрали по стрельбе, Тогда всех срочно гонят в "поле" – на стрельбище. Иногда (случается же такое!) совпадает с тем, что выходят сроки хранения боеприпасов – их надо срочно "расстрелять". Не в воздух же? Тогда и появляется такой дурной приказ, даже не приказ, а намек – "патронов не жалеть!", и стрелковые упражнения – для специалистов ли, не специалистов – как хочешь, а надо проходить по несколько раз. Сперва занятно, но потом превращается в работу, в мутотень.

   С какой-то серии уже никто не обращает внимания, что стрелки берут с собой уже по четыре рожка. Смотрят в упор, но не видят, что некоторые умельцы и больше пихают под ремни... Но тут, как не крутись, а всякая стрельба в зачет, от этого не отвертишься. Сложно это. Надо так отстреляться, чтобы последнюю мишень завалить последними патронами. Упали мишени, закончилось время на их отстрел – отбой – больше стрелять не смей, с контрольной вышки заметят.

   На Сашку опять сердятся. Пихают четыре рожка, а возвращается – три полные. Свои мишени повалил и чужие, но опять так быстро, что "соседи" не успели собственный припас "расстрелять" (пусть даже и в воздух). Значит, опять придется идти, накапливается очередные серии, и дневные стрельбы обязательно в перейдут в ночные. А потом еще чистка оружия. Это когда спать ляжем? Тошнит уже от этих стрельб!

   Сашка тоже чувствует, что озлобился, кто-то, вроде бы случайно, двинул локтем на раздаче патронов, когда вскрывали очередной цинк, рвали коричневую бумагу, набивая рожки, кто-то сказал обидное словцо... Сашке опять идти – стрелять за себя и других. Всякая стрельба зачетная – на оценку идет роте. А потом снова. Наверное, всю службу так и будет. И кажется ему, что "его инвалиды" сейчас смотрят на него с неодобрением...

   Сашка на направление выходит злой. Валит "гнезда", "поясные", "ростовые парные" ("бегунков") и самую дальнюю непутевую поднимающуюся мишень под названием "вертолет", уже навскидку – своих валит и чужих, без разбора – не давая никому сообразить – что к чему. Только показались, уже и падают. На каждый показ по два патрона, что делает всегда, поскольку с автомата требуют непременно очередями, а сколько именно должно вылетать не оговаривается – все, что больше одного вылетело, считается очередью, а палец Сашки на этот счет очень чуткий. Все, как требуют: "лежа", "с колена" после пробежки, на ходу... Перезаряжается – за руками не уследить, и на второй показ "бегунков" не отдает никому, и пулеметные гнезда – все четыре, так и валит, не дает "проморгаться", и "вертолеты". Кто-то с досады палит в пустоту, лишь потом соображая, что-то смешно получилось, с запозданием немаленьким...

   Майор из тех, кто мало обращает внимания на подполковников и даже некоторых полковников, знающий, что на всю жизнь застрял в майорах и нисколько этим не печалившийся, находящий в этом какой-то особый понятный только ему шик, майор того возраста, когда положено на собственном огородике грязь месить, а не на стрельбище, заглянувший «на огонек» скорее по привычке, чем в надежде накопать для своего «родного» подразделения нечто интересное, не может оторвать глаз от окуляров, и только едва слышно нашептывает себе под нос:

   – Бляха муха, что творит, что творит!..

   Сашка возвращается на начальный рубеж, ни на кого не смотрит, хотя взгляды на себе чувствует. Всякие взгляды, в том числе и растерянные.

   Не успевают штатное: "Оружие к осмотру!", как с вышки своя команда – злая:

   – Последней четверке прибыть на командный пункт стрельбища!

   И в досыл вечное-подхлестывающее:

   – Бегом!!

   При Сашке впервые такое – чтобы не оценки объявили, а потребовали к себе самих стрелков.

   Притрусили... Стали по ранжиру в месте, где дежурный с повязкой указал. Спустился майор в возрасте, прошелся, заглядывая каждому в глаза, приказал:

   – Разойдись!

   И новую команду:

   – Стать по направлениям – кто как стрелял!

   Сашка становится третьим, как и был. Майор опять проходится вдоль, останавливается напротив Сашки, начинает давить взглядом в лобную кость, занятно переваливаясь с носков на пятки – должно быть, имеет такую привычку размышлять.

   – Фамилия?

   – Сорокин!

   – На месте. Остальным в подразделение. Бе-гом!

   Все, кроме Сашки, срываются с облегчением. Майор, как все непонятное, умеет "страха наводить". Сашка остается, только вытягивается еще больше, стараясь дышать мелко, незаметно.

   – Призыв?

   Сашка называет месяц и год – получается, что еще и полгода не прослужил.

   – Раньше из автомата стрелял?

   Сашка так понимает, что спрашивают про допризывное время.

   – Нет.

   – Из чего стрелял?

   – Винтовка. Мелкокалиберная. В детстве.

   – Секция?

   – Нет. Учителя – практики.

   – Кто?

   – С Отечественной. Умерли уже... Давно! – добавляет Сашка, для которого пять-семь лет очень давно, а для майора – "совсем недавно".

   – Согласен служить Разведке?

   – Да! – говорит Сашка, не раздумывая.

   – Личные вещи в казарме есть?

   – Нет.

   – С ротой прощаться будешь?

   – Нет.

   – Чего так? – живо интересуется майор.

   – Поймут.

   – Ну, раз так.. Ждать здесь до особого. Стемнеет, попробуем парные – посмотрим, что за гусь у нас Сорокин...

   Сашка молчит – это чужие рассуждения.

   – Стрелять, вижу, умеешь? Так?

   Сашка пожимает плечами.

   – А отстреливаться?

   Сашка смотрит подозрительно, но у спрашивающего глаза – серьезней некуда. Соображает, о чем спрашивают. В бою часто определяет не то, как лежишь и стреляешь, а как под огнем себя ведешь – стреляешь ли в ответ? Стреляешь ли, когда пульки рядом чпокают, продуманно – прицельно? Меняешь ли позиции, чтобы под перекрестный не попасть? Под минометный?

   – Пока не стемнело, сделаем так. Ты по мишеням, я – по тебе...

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   ВАШИНГТОН, 18 июня. Департамент национальной безопасности США привлек к сотрудничеству писателей и философов для разработки возможных сценариев, которыми могут воспользоваться террористы.

   "Мы хотим просчитать четыре-пять шагов, которые помогли бы нам проникнуть в сознание наших противников", – сказал в интервью "Вашингтон пост" директор аналитической программы "Красная комната" Департамента национальной безопасности США Джон Новик.

   По данным газеты, "мозговые штурмы" представителей американской творческой интеллигенции с представителями спецслужб проходят в Вашингтоне. Они пытаются ответить на вопросы: "Если бы вы были террористом, как бы вы осуществили атаку на саммит "большой восьмерки"?" или "Почему террористы не нанесли удары по Америке после 11 сентября?"

   Газета сообщает, что представители спецслужб не афишировали своих контактов с творческим сообществом и рассказали о семинарах журналистам, чтобы предотвратить нагнетание слухов вокруг проекта.

   По данным "Вашингтон пост", в рамках программы "Красная комната" было подготовлено уже 10 различных сценариев возможных террористических атак.

   Участием в семинарах "Красной комнаты" заинтересовался и проживающий в США российский писатель Эдуард Тополь. Писатель рассказал РИА "Новости", что в 1987 году, когда он писал свой роман "Завтра в России", где предсказал события августа 1991 года, он обсуждал возможное развитие сюжета с представителем Пентагона.

   "Я ему целый час рассказывал, что может произойти переворот и надо будет спасать Горбачева. Тогда мне посоветовали создать в романе Уральскую республику, которая обратится за помощью к США, и тогда американцы будут спасать Горбачева", – сказал Тополь.

   По его словам, он даже посетил с разрешения американских властей тренировочную базу американских десантников для того, чтобы достоверно описать их действия в романе.

   По мнению Тополя, сотрудничество писателей и представителей спецслужб может быть плодотворным и в результате такого сотрудничества можно будет предугадать планы террористов.

   "Там, среди террористов, тоже есть творческие люди", – сказал писатель...

   (конец вводных)

   –

   ...Нарвали полосок для чистки оружия.

   – Опять мои портянки скоммуниздили! – обижается Миша.

   – А что делать? У всех носки и только у тебя портянки. Носками оружие чистить – извращение. Вот скажи, Миша, ты сам – извращенец?

   Миша смотрит с подозрением. Ждет – что добавят, к чему ведут. Миша душой толст, да не прост. Не таков, как кажется.

   – Оружие – это святое?

   – Ну! – подтверждает Миша.

   – Значит, твои портянки к святости. Приобщили, так сказать...

   Сашка недовольно морщит лоб, не любит он все эти сомнительные шуточки про "святость".

   – У тебя, знаю, запасные есть, – успокаивает Казак. – А нет, у Седого натырем. Он запасливый...

   Удалой во всем, не за одной ложкой потеет, хотя и удивляешься как в него– это столько же входит! – но видно "топка" у человека такая, быстро все выгорает, Миша в еде прогрессист, а в снаряжении – консерватор. Обожает сапоги, категорически не признает кроссовки, ботинки (пусть даже – "берцы") и прочую шнурованную ерунду. Да и ему они, словно чувствуя, что не под характер, не служат – разваливаются. Миша готов терпеть только кеды и только в Афгане – предпочитая литовские – резинового завода "Калев", только из тех и можно еще подобрать на ногу. Но и эти, что называется – "на раз". Очень быстро большой палец ноги прорывал себе лунку, и потом торчал самым нахальным образом, вгоняя в смущение на контрольном построении...

   Давно заметили – лучше всего мыслится на чистке оружия.

   – Предложения? Только без всякого – "подкрались на танке" и тому подобного...

   – Да, на танке бы, тихонько так, на цыпочках, да шепотом из главного калибра... Хорошо! – мечтательно говорит Петька-Казак: – Есть у них там танки?

   – Целых полторы штуки! – острит Леха. – На всех трех наших "центровых" как раз по половинке приходится.

   – Легковушку под кино переоборудовать!

   – Эй, кто-нибудь – ймите бэтмена!

   – А что у нас в общем по транспорту получается?

   – По легковушкам, тут как не крутись, а машин тридцать-сорок понадобится, – говорит Извилина.

   – Это на семерых-то?

   – Да.

   – Трудновато придется. Получается, что каждому одновременно на пяти сидеть. Руки-ноги не поразъезжаются?

   – Меньше никак. Точек не много, но надо продублировать – расставить страховочные, иначе застрянем, не уложимся.

   – То ли дело на танке! Может, танк угоним? Так и не сказали – есть у них танки? Извилина?

   – Есть...

   – На танке оно, конечно, сподручнее, но слишком заметно.

   – Ладно, если они по собственной глупости в город танки введут, берите танки – катайтесь. Но не раньше, чем свои объекты сделаете. И что б потом на "конечный" успели!

   – Что еще? Давай по мелочам.

   – Ключи на машины должны быть у всех.

   – На все?

   – Да.

   – По тридцать пять штук каждому? И это только по легковым? Семь комплектов?

   – Восемь.

   – Карманы порвем.

   – Не порвем.

   – Запутаемся – какой куда.

   – Номер на ключе, номер краской на машине. Отработала – свой ключ сломал. А если предназначена для блокировки, то сломать прямо в замке.

   – Тогда прошу ключи надпилить – я не Миша!

   – Все равно много получается, надо бы "задвинные" особо выделить – цветом, и по центральному району тоже своим.

   – Принято. Что еще? По мелочам?

   – Взрывчатки не хватит.

   – Даже если нашу вывезем?

   – Нашу бы не трогать. Пригодится.

   – Тронуть придется.

   – Тогда, только ту часть, что с войны. Есть еще гранаты противотанковые – много.

   – Запальные трубки ни к черту!

   – Переделать. Все равно нам их не бросать, а закладывать.

   – Переделать под пятнадцать-двадцать секунд. Бегать не разучились?

   – С тобой разучишься!

   – Двадцать?

   – Годится, тут можно и трусцой.

   – Принято. Только "шуму" все равно не хватит. Где остальное взять?

   – Гробануть у белорусов. Знаю одно местечко...

   – Я тебе гробану!

   – Действительно, не оскорбляй соседа! Не по-людски...

   – Где тогда?

   – Извилина, а нельзя в сопредельных, поближе к месту, свечной заводик наладить? Небольшой такой... С выходной мощностью тонны на три?

   – Можно. Только проще готовый купить или арендовать...

   – Ты когда туда?

   – Можно хоть завтра.

   – Опять бриться каждый день будем? – спрашивает Миша.

   – Распустились! – крякает Седой. – Опартизанились!

   – Зеркал не держишь. Только в бане один осколок на всех, – жалуется Миша. – В него не разглядеть – что брить.

   – Зеркало на твою рожу невиноватое, – говорит Сашка, намекая не на кривизну (Миша и лицом скроен ладно), а опять же на размеры, на то, что не каждое зеркало личико Михаила в себя вместит – ушам проблема, за рамкой остаются...

   "И на что эта головушка такое туловище занимает?" – задается вопросом Сашка, утешаясь тем, что сам, и вовсе не на чуток, крупнее Казака. Пусть Петька-Казак ничуть не озадачивается собственными размерами – разве что, в шутейной форме – подтрунивает над самим собой, но зато и напарник у него не столь велик. Нет такого контраста! Сашка же рядом с Мишей смотрится неважно, едва ли не анекдотично. Впрочем, рядом с Мишей все смотрятся вяленько – таков уж он: не только размерами, но и здоровьем от него пышет, как от печки, сразу понимаешь – этот рельсу на плечах согнет, даже не крякнет. "Вот уж наделил Господь – интересно у скольких под то занял?" – думает Сашка грешное, считая, что и у него без спроса отняли...

   – В силе уму могила, – говорит Сашка частью завистливое.

   В Сашке много грешного. Сашка думает свое – о том, что никогда не скажет вслух.